|
|
||
| France | Русский |
| Le lendemain, Lucien fit viser son passe-port, acheta une canne de houx, prit, à la place de la rue d'Enfer, un coucou qui, moyennant dix sous, le mit à Lonjumeau. Pour première étape, il coucha dans l'écurie d'une ferme à deux lieues d'Arpajon. Quand il eut atteint Orléans, il se trouva déjà bien las et bien fatigué ; mais, pour trois francs, un batelier le descendit à Tours, et pendant le trajet il ne dépensa que deux francs pour sa nourriture. De Tours à Poitiers, Lucien marcha pendant cinq jours. Bien au delà de Poitiers, il ne possédait plus que cent sous, mais il rassembla pour continuer sa route un reste de force. Un jour, Lucien fut surpris par la nuit dans une plaine où il résolut de bivouaquer, quand, au fond d'un ravin, il aperçut une calèche montant une côte. A l'insu du postillon, des voyageurs et d'un valet de chambre placé sur le siége, il put se blottir derrière entre deux paquets, et s'endormit en se plaçant de manière à pouvoir résister aux cahots. Au matin, réveillé par le soleil qui lui frappait les yeux et par un bruit de voix, il reconnut Mansle, cette petite ville où, dix-huit mois auparavant, il était allé attendre madame de Bargeton, le coeur plein d'amour, d'espérance et de joie. Se voyant couvert de poussière, au milieu d'un cercle de curieux et de postillons, il comprit qu'il devait être l'objet d'une accusation ; il sauta sur ses pieds, et allait parler, quand deux voyageurs sortis de la calèche lui coupèrent la parole : il vit le nouveau préfet de la Charente, le comte Sixte du Châtelet et sa femme, Louise de Nègrepelisse. | На другой день Люсьен засвидетельствовал паспорт, купил вязовую палку и сел на стоянке, что в улице Анфер, в кукушку, которая за десять су доставила его в Лонжюмо, а далее он пошел пешком. На первом привале он ночевал в конюшне какой-то фермы, в двух лье от Арпажона. Когда он пришел в Орлеан, силы уже его оставляли, так он был истомлен; но лодочник переправил его за три франка в Тур, и во время этого переезда он истратил всего лишь два франка на пищу. От Тура до Пуатье Люсьен шел пять дней. Пуатье было уже далеко позади, в кармане у него оставалось всего лишь сто су, но Люсьен, собрав последние силы, продолжал путь. Однажды ночь настигла Люсьена среди поля, и он уже решил было ночевать под открытым небом, как вдруг заметил карету, подымавшуюся по склону горы. Украдкой от почтаря, путешественников и лакея, сидевшего на козлах, он примостился на запятках экипажа, между двумя тюками и, устроившись поудобнее, чтобы не упасть при толчках, заснул. Поутру, разбуженный солнцем, светившим ему прямо в глаза, и шумом голосов, он узнал Манль, тот самый городок, где тому полтора года он ожидал г-жу де Баржетон,- как ликовало тогда его сердце от избытка любви и надежды! Он был весь в пыли, а вокруг него толпились зеваки и почтари, и он понял, что его в чем-то подозревают; он вскочил на ноги и хотел было заговорить, но, увидев двух путешественников, выходивших из кареты, лишился дара речи: перед ним стояли новый префект Шаранты граф Сикст дю Шатле и его жена Луиза де Негрпелис. |
| - Si nous avions su quel compagnon le hasard nous avait donné ! dit la comtesse. Montez avec nous, monsieur. | - Если бы мы знали, что случай пошлет нам такого спутника! - сказала графиня.- Пожалуйте к нам в карету, сударь. |
| Lucien salua froidement ce couple en lui jetant un regard à la fois humble et menaçant, il se perdit dans un chemin de traverse en avant de Mansle, afin de gagner une ferme où il pût déjeuner avec du pain et du lait, se reposer et délibérer en silence sur son avenir. Il avait encore trois francs. L'auteur des Marguerites, poussé par la fièvre, courut pendant long-temps ; il descendit le cours de la rivière en examinant la disposition des lieux qui devenaient de plus en plus pittoresques. Vers le milieu du jour, il atteignit à un endroit où la nappe d'eau, environnée de saules, formait une espèce de lac. Il s'arrêta pour contempler ce frais et touffu bocage dont la grâce champêtre agit sur son âme. Une maison attenant à un moulin assis sur un bras de la rivière, montrait entre les têtes d'arbres son toit de chaume orné de joubarbe. Cette naive façade avait pour seuls ornements quelques buissons de jasmin, de chèvrefeuille et de houblon, et tout alentour brillaient les fleurs du flox et des plus splendides plantes grasses. Sur l'empierrement retenu par un pilotis grossier, qui maintenait la chaussée au-dessus des plus grandes crues, il aperçut des filets étendus au soleil. Des canards nageaient dans le bassin clair qui se trouvait au delà du moulin, entre les deux courants d'eau mugissant dans les vannes. Le moulin faisait entendre son bruit agaçant. Sur un banc rustique, le poète aperçut une bonne grosse ménagère tricotant et surveillant un enfant qui tourmentait des poules. | Люсьен холодно поклонился этой чете и, метнув в нее взгляд униженный и одновременно угрожающий, скрылся на проселочной дороге, огибавшей Манль; он надеялся встретить там какую-нибудь ферму, где бы он мог позавтракать молоком и хлебом, отдохнуть и подумать в тиши о будущем. У него оставалось еще три франка. Автор "Маргариток", гонимый нервным возбуждением, быстрыми шагами прошел немалое расстояние; он шел вниз по течению реки, любуясь окрестностью, которая становилась все живописнее. Около полудня он очутился близ заводи, образовавшей некое подобие озера, осененного ивами. Он остановился, чтобы полюбоваться свежей и тенистой рощицей, взволновавшей его душу своей сельской прелестью. Из-за вершин деревьев виднелась соломенная, поросшая молодилом, кровля домика, прилегавшего к мельнице, которая приютилась у излучины реки. Единственным украшением этого незатейливого строения были кусты жасмина, жимолости и хмеля, а вокруг, среди тучных, густых трав, пестрели флоксы. На вымощенной щебнем плотине, выведенной на крепких сваях, способных выдерживать самые сильные паводки, сушились на солнце сети. За мельницей, у запруды, в прозрачном водоеме, между двумя бурлящими потоками плавали утки. Доносился задорный шум мельничных колес. Поэт увидел сидевшую на простой скамье толстую добродушную женщину; она вязала, приглядывая за ребенком, который гонялся за курами. |
| - Ma bonne femme, dit Lucien en s'avançant, je suis bien fatigué, j'ai la fièvre, et n'ai que trois francs ; voulez-vous me nourrir de pain bis et de lait, me coucher sur la paille pendant une semaine ? j'aurai eu le temps d'écrire à mes parents qui m'enverront de l'argent ou qui viendront me chercher ici. | - Голубушка,- сказал Люсьен, подходя к ней,- я страшно устал, меня лихорадит, а в кармане всего лишь три франка; не согласитесь ли вы покормить меня неделю хлебом и молоком и не разрешите ли поспать на сеновале? А я тем временем напишу родным, и они пришлют мне денег или приедут за мной. |
| - Volontiers, dit-elle, si toutefois mon mari le veut. Hé ! petit homme ? | - С охотой,- сказала она,- только бы муж согласился. Эй, муженек! |
| Le meunier sortit, regarda Lucien et s'ôta sa pipe de la bouche pour dire : - Trois francs, une semaine ? autant ne vous rien prendre. | Мельник вошел, оглядел Люсьена и, вынув трубку изо рта, сказал: - Три франка в неделю? Да лучше ничего с вас не брать. |
| - Peut-être finirai-je garçon meunier, se dit le poète en contemplant ce délicieux paysage avant de se coucher dans le lit que lui fit la meunière, et où il dormit de manière à effrayer ses hôtes. | "Как знать, не кончу ли я батраком на мельнице?"- сказал про себя поэт, наслаждаясь прелестным пейзажем, прежде чем лечь в постель, постланную для него мельничихой, и заснул таким непробудным сном, что напугал хозяев. |
| - Courtois, va donc voir si ce jeune homme est mort ou vivant, voici quatorze heures qu'il est couché, je n'ose pas y aller, dit la meunière le lendemain vers midi. | - Ну-ка, Куртуа, поди погляди-ка, не помер ли наш гость? Вот уже четырнадцать часов, как он спит, я даже заглянуть к нему боюсь,- говорила на другой день около полудня мельничиха. |
| - Je crois, répondit le meunier à sa femme en achevant d'étaler ses filets et ses engins à prendre le poisson, que ce joli garçon-là pourrait bien être quelque gringalet de comédien, sans sou ni maille. | - А по мне,- отвечал мельник жене, оканчивая расставлять сети и рыболовные снасти,- так этот пригожий малый не иначе как какой-нибудь бродячий комедиант без единого су за душой. |
| - A quoi vois-tu donc cela, petit homme ? dit la meunière. | - С чего ты это взял, муженек? -сказала мельничиха. |
| - Dame ! ce n'est ni un prince, ni un ministre, ni un député ni un évêque ; d'où vient que ses mains sont blanches comme celles d'un homme qui ne fait rien ? | - Фу-ты, да ведь он ни князь, ни министр, ни депутат, ни епископ, почему же у него руки, как у белоручки? |
| - Il est alors bien étonnant que la faim ne l'éveille pas, dit la meunière qui venait d'apprêter un déjeuner pour l'hôte que le hasard leur avait envoyé la veille. Un comédien ? reprit-elle. Où irait-il ? Ce n'est pas encore le moment de la foire à Angoulême. | - Удивительно, как только голод его не пробудит,- t сказала мельничиха, готовившая завтрак для гостя, посланного ей накануне случаем.- Комедиант?-повторила ' она.- Куда же он путь держит? Ярмарка в Ангулеме еще не открыта. |
| Ni le meunier ni la meunière ne pouvaient se douter qu'à part le comédien, le prince et l'évêque, il est un homme à la fois prince et comédien, un homme revêtu d'un magnifique sacerdoce, le Poète qui semble ne rien faire et qui néanmoins règne sur l'Humanité quand il a su la peindre. | Ни мельник, ни мельничиха не могли представить себе, что, помимо комедианта, князя и епископа, существует человек, и князь и комедиант одновременно, человек, на которого возложена высокая миссия поэта, который, казалось бы, ничего не делает и, однако ж, властвует над человечеством, ежели сумеет его живописать. |
| - Qui serait-ce donc ? dit Courtois à sa femme. | - Кто же он такой? - сказал Куртуа жене. |
| - Y aurait-il du danger à le recevoir ? demanda la meunière. | - И не опасно ли его в доме держать?-спросила -мельничиха. |
| - Bah ! les voleurs sont plus dégourdis que ça, nous serions déjà dévalisés, reprit le meunier. | - Э-э! Вор, тот зевать не стал бы, он бы уже обчистил нас,- возразил мельник. |
| - Je ne suis ni prince, ni voleur, ni évêque, ni comédien, dit tristement Lucien qui se montra soudain et qui sans doute avait entendu par la croisée le colloque de la femme et du mari. Je suis un pauvre jeune homme fatigué, venu à pied de Paris ici. Je me nomme Lucien de Rubempré, et suis le fils de monsieur Chardon, le prédécesseur de Postel, le pharmacien de l'Houmeau. Ma soeur a épousé David Séchard, l'imprimeur de la place du Mûrier à Angoulême. | - Я не князь, не вор, не епископ, не комедиант,- печально сказал внезапно появившийся Люсьен, который, как видно, услышал через окно разговор жены с мужем.- Я беден, иду пешком от самого Парижа и очень устал. Мое имя Люсьен де Рюбампре, я сын покойного господина Шардона, бывшего аптекаря в Умо; господин Постэль его преемник. Моя сестра замужем за Давидом Сешаром, типографом, что живет на площади Мюрье в Ангулеме. |
| - Attendez donc ! dit le meunier. C't imprimeur-là n'est-il pas le fils du vieux malin qui fait valoir son domaine de Marsac ? | - Постойте-ка,- сказал мельник,- а не отцом ли ему приходится старый плут, что нажил себе изрядное именьице в Марсаке? |
| - Précisément, répondit Lucien. | - Увы, да! |
| - Un drôle de père, allez ! reprit Courtois. Il fait, dit-on, tout vendre chez son fils, et il a pour plus de deux cent mille francs de bien, sans compter son esquipol ! | - Ну, и отец же, можно сказать,- продолжал Куртуа.- Говорят, он вконец разорил сына, а у самого добра, пожалуй, тысяч на двести, да еще в кубышке кое-что припрятано. |
| Lorsque l'âme et le corps ont été brisés dans une longue et douloureuse lutte, l'heure où les forces sont dépassées est suivie ou de la mort ou d'un anéantissement pareil à la mort, mais où les natures capables de résister reprennent alors des forces. Lucien, en proie à une crise de ce genre, parut prés de succomber au moment où il apprit, quoique vaguement, la nouvelle d'une catastrophe arrivée à David Séchard, son beau-frère. | Когда душа и тело разбиты в долгой и мучительной борьбе, час наивысшего напряжения сил влечет за собой или смерть, или изнеможение, подобное смерти; однако натуры, способные к сопротивлению, черпают в нем свежие силы. Люсьен, находившийся в состоянии именно такого припадка, едва не умер, услыхав о несчастье, постигшем его зятя, Давида Сешара, хотя известие это не вполне дошло до его сознания. |
| - Oh ! ma soeur ! s'écria-t-il, qu'ai-je fait, mon Dieu ! Je suis un infâme ! | - Сестра!-вскричал он.- Ах, что я натворил, презренный! |
| Puis il se laissa tomber sur un banc de bois, dans la pâleur et l'affaissement d'un mourant. La meunière s'empressa de lui apporter une jatte de lait qu'elle le força de boire ; mais il pria le meunier de l'aider à se mettre sur son lit, en lui demandant pardon de lui donner l'embarras de sa mort, car il crut sa dernière heure arrivée. En apercevant le fantôme de la mort, ce gracieux poète fut pris d'idées religieuses : il voulut voir le curé, se confesser et recevoir les sacrements. De telles plaintes exhalées d'une voix faible par un garçon doué d'une charmante figure et aussi bien fait que Lucien touchèrent vivement madame Courtois. | И, смертельно побледнев, он упал на деревянную скамью; мельничиха проворно принесла кувшин с молоком и заставила его выпить, но он обратился к мельнику с просьбой помочь ему добраться до постели, извиняясь заранее в том, что причинит ему хлопоты своей смертью,- он думал, что пришел его последний час. Чувствуя близ себя призрак смерти, этот прелестный поэт проникся религиозным настроением: он пожелал пригласить кюре, исповедаться и причаститься. Столь жалобные просьбы, высказанные столь слабым голосом и исходившие от такого очаровательного и стройного юноши, как Люсьен, тронули за живое г-жу Куртуа. |
| - Dis donc, petit homme, monte à cheval, et va donc quérir monsieur Marron, le médecin de Marsac ; il verra ce qu'a ce jeune homme, qui ne me paraît point en bon état, et tu ramèneras aussi le curé. Peut-être sauront-ils mieux que toi ce qui en est de cet imprimeur de la place du Mûrier, puisque Postel est le gendre de monsieur Marron. | - А, ну-ка, муженек, садись на коня и скачи в Марсак за врачом, господином Марроном; пускай он поглядит, что приключилось с мальчуганом; по мне, так он при последнем издыхании; и попутно привези кюре; они, пожалуй, лучше твоего знают, что стряслось с типографом с площади Мюрье; ведь Постэль зятем приходится господину Маррону. |
| Courtois parti, la meunière, imbue comme tous les gens de la campagne de cette idée que la maladie exige de la nourriture, restaura Lucien qui se laissa faire, en s'abandonnant alors moins à sa prostration qu'à de violents remords. | Куртуа пустился в путь; мельничиха, как все деревенские люди, держалась того мнения, что больных прежде всего надо усиленно питать, а потому принялась усердно кормить Люсьена, и тот покорно принимал ее заботы. Жестокие угрызения совести терзали его; однако они оказались спасительными в его унынии, ибо послужили своего рода нравственной встряской. |
| Le moulin de Courtois se trouvait à une lieue de Marsac, chef-lieu de canton, situé à mi-chemin de Mansle et d'Angoulême ; mais le brave meunier ramena d'autant plus promptement le médecin et le curé de Marsac que l'un et l'autre avaient entendu parler de la liaison de Lucien avec madame de Bargeton, et que tout le département de la Charente causait en ce moment du mariage de cette dame et de sa rentrée à Angoulême avec le nouveau préfet, le comte Sixte du Châtelet. Aussi en apprenant que Lucien était chez le meunier, le médecin comme le curé brûlèrent-ils du désir de connaître les raisons qui avaient empêché la veuve de monsieur de Bargeton d'épouser le jeune poète avec lequel elle s'était enfuie, et de savoir s'il revenait au pays pour secourir son beau-frère, David Séchard. La curiosité, l'humanité, tout se réunissait si bien pour amener promptement des secours au poète mourant que, deux heures après le départ de Courtois, Lucien entendit sur la chaussée pierreuse du moulin le bruit de ferraille que rendait le méchant cabriolet du médecin de campagne. Messieurs Marron se montrèrent aussitôt, car le médecin était le neveu du curé. Ainsi Lucien voyait en ce moment des gens aussi liés avec le père de David Séchard que peuvent l'être des voisins dans un petit bourg vignoble. Quand le médecin eut observé le mourant, lui eut tâté le pouls, examiné la langue, il regarda la meunière en souriant. | Мельница Куртуа находилась на расстоянии одного лье от Марсака, главного местечка кантона, лежащего на полпути между Манлем и Ангулемом, поэтому добрый мельник быстро доставил врача и кюре из Марсака. Оба они слышали о связи Люсьена с г-жой де Баржетон, ведь в ту пору весь департамент Шаранты только и говорил, что об ее замужестве и возвращении в Ангулем с новым префектом Шаранты, графом Сикстом дю Шатле, а потому и врач и кюре, услыхав, что Люсьен находится у мельника, почувствовали неодолимое желание узнать, какие причины помешали вдове г-на де Баржетона выйти замуж за юного поэта, с которым она бежала, и разузнать, не для того ли он воротился на родину, чтобы выручить своего зятя, Давиду Сешара. Таким образом, любопытство и человечность соединились, чтобы оказать скорую помощь умирающему, поэту. И вот через два часа после отъезда Куртуа Люсьен; услыхал, как по мощеной плотине мельницы продребезжала плохонькая пролетка деревенского врача. Господа Марроны, (врач приходился племянником кюре) не замедлили прибыть. Итак, Люсьен встретился с людьми, близкими к отцу Давида Сешара, насколько могут быть близки соседи в маленьком винодельческом поселке. Врач, осмотрев умирающего, проверив пульс, попросив его показать язык, взглянул, на мельничиху... с улыбкой, способной рассеять все тревоги.! |
| - Madame Courtois, dit-il, si, comme je n'en doute pas, vous avez à la cave quelque bonne bouteille de vin, et dans votre sentineau quelque bonne anguille, servez-les à votre malade qui n'a pas autre chose qu'une courbature ; et cela fait, il sera promptement sur pied ! | - Госпожа Куртуа,- сказал он,- если у вас в погребе найдется бутылка доброго вина, в чем я не сомневаюсь, а в садке жирный угорь, угостите-ка больного. Он просто-напросто переутомлен, и мы быстро поставим на ноги нашего великого человека. |
| - Ah ! monsieur, dit Lucien, mon mal n'est pas au corps, mais à l'âme, et ces braves gens m'ont dit une parole qui m'a tué en m'annonçant des désastres chez ma soeur, madame Séchard ! Au nom de Dieu, vous qui, si j'en crois madame Courtois, avez marié votre fille à Postel, vous devez savoir quelque chose des affaires de David Séchard ! | - Ах, сударь,- сказал Люсьен,- я болен не телом, а душой; эти славные люди убили меня, рассказав о несчастье, постигшем мою сестру, госпожу Сешар. Ваша дочь, судя по словам госпожи Куртуа, замужем за Постэлем, а вы? должны знать о делах Давида Сешара. Ради бога... |
| - Mais il doit être en prison, répondit le médecin, son père a refusé de le secourir... | - Он, должно быть, арестован,- отвечал врач,- отец? не пожелал ему помочь. , |
| - En prison ! reprit Lucien, et pourquoi ? | - Арестован! - сказал Люсьен.- По какой причине? |
| - Mais pour des traites venues de Paris et qu'il avait sans doute oubliées, car il ne passe pas pour savoir trop ce qu'il fait, répondit monsieur Marron. | - Из-за каких-то векселей, присланных из Парижа. Он, видимо, о них забыл; говорят, он большой ротозей. |
| - Laissez-moi, je vous prie, avec monsieur le curé, dit le poète dont la physionomie s'altéra gravement. | - Прошу вас, оставьте меня наедине со священником,- сказал поэт, сильно изменившись в лице. |
| Le médecin, le meunier et sa femme sortirent. Quand Lucien se vit seul avec le vieux prêtre, il s'écria : - Je mérite la mort que je sens venir, monsieur, et je suis un bien grand misérable qui n'a plus qu'à se jeter dans les bras de la religion. C'est moi, monsieur, qui suis le bourreau de ma soeur et de mon frère, car David Séchard est un frère pour moi ! J'ai fait les billets que David n'a pas pu payer... Je l'ai ruiné. Dans l'horrible misère où je me suis trouvé, j'oubliais ce crime... | Врач, мельник и его жена вышли. Когда Люсьен остался наедине со старым священником, он вскричал: - Я достоин смерти и чувствую ее близость! Я презренный из презренных и лишь покаянием могу заслужить прощение. Я палач моей сестры и моего брата, ведь Давид Сешар был братом для меня! Я подделал подпись на векселях, которые Давид не мог оплатить... Я разорил его. Я жил в страшной нужде и забыл об этом подлоге. Дело, возбужденное в связи с этими векселями, было на время улажено благодаря помощи одного богача... Я думал, что он погасил векселя, но он, оказывается, ничего не сделал. |
| Et Lucien raconta ses malheurs. Quand il eut achevé ce poème digne d'un poète, il supplia le curé d'aller à Angoulême et de s'enquérir auprès d'Eve, sa soeur, et de sa mère, madame Chardon, du véritable état des choses, afin qu'il sût s'il pouvait encore y remédier. | И Люсьен рассказал о своих несчастьях. Когда эта поэма, переданная в горячечной, поистине достойной поэта форме, была закончена, Люсьен стал умолять кюре съездить в Ангулем и выведать у Евы, его сестры, и у его матери, г-жи Шардон, истинное положение вещей, ибо он желал знать, возможно ли еще помочь им. |
| - Jusqu'à votre retour, monsieur, dit-il en pleurant à chaudes larmes, je pourrai vivre. Si ma mère, si ma soeur, si David ne me repoussent pas, je ne mourrai point ! | - До вашего возвращения, сударь,- сказал он, обливаясь горькими слезами,- я не умру. Ежели моя мать, ежели моя сестра, ежели Давид не отрекутся от меня, я буду жить! |
| La fiévreuse éloquence du Parisien, les larmes de ce repentir effrayant, ce beau jeune homme pâle et quasi-mourant de son désespoir, le récit d'infortunes qui dépassaient les forces humaines, tout excita la pitié, l'intérêt du curé. | Красноречие парижанина, слезы этого ужасного раскаяния, красота бледного, чуть ли не умирающего юноши, его отчаяние, рассказ о несчастьях, превышающих человеческие силы, все это возбудило в кюре сострадание и участие. |
| - En province comme à Paris, monsieur, lui répondit-il, il ne faut croire que la moitié de ce qu'on dit ; ne vous épouvantez pas d'une rumeur qui, à trois lieues d'Angoulême, doit être très-erronée. Le vieux Séchard, notre voisin, a quitté Marsac depuis quelques jours ; ainsi probablement il s'occupe à pacifier les affaires de son fils. Je vais à Angoulême et reviendrai vous dire si vous pouvez rentrer dans votre famille auprès de laquelle vos aveux, votre repentir m'aideront à plaider votre cause. | - В провинции, как и в Париже, сударь,- отвечал он ему,- слухам надобно верить лишь наполовину; не приходите же в отчаяние от пересудов, которые в трех лье от Ангулема, разумеется, чрезвычайно раздуты. Старик Сешар, наш сосед, несколько дней тому уехал из Марсака; он, очевидно, решил заняться делами сына. Я съезжу в Ангулем и на обратном пути сообщу, возможно ли вам воротиться в семью. Ваше признание и раскаяние помогут мне заступиться за вас. |
| Le curé ne savait pas que, depuis dix-huit mois, Lucien s'était tant de fois repenti, que son repentir, quelque violent qu'il fût, n'avait d'autre valeur que celle d'une scène parfaitement jouée et jouée encore de bonne foi ! | Кюре не знал, сколько раз за последние полтора года Люсьен раскаивался и что его раскаяние, каким бы ни было оно горячим, было всего лишь превосходно разыгранной |комедией, притом разыгранной искренне! |
| Au curé succéda le médecin. En reconnaissant chez le malade une crise nerveuse qui pouvait devenir funeste, le neveu fut aussi consolant que l'avait été l'oncle, et finit par déterminer son malade à se restaurer. | Священника смерил врач. Признав у больного нервный припадок, опасность которого почти миновала, племянник, как и дядя, стал утешать больного и в конце концов убедил своего пациента подкрепить силы. |
| Le curé, qui connaissait le pays et ses habitudes, avait gagné Mansle où la voiture de Ruffec à Angoulême ne devait pas tarder à passer et dans laquelle il eut une place. Le vieux prêtre comptait demander des renseignements sur David Séchard à son petit-neveu Postel, le pharmacien de l'Houmeau, l'ancien rival de l'imprimeur auprès de la belle Eve. A voir les précautions que prit le petit pharmacien pour aider le vieillard à descendre de l'affreuse patache qui faisait alors le service de Ruffec à Angoulême, le spectateur le plus obtus eût deviné que monsieur et madame Postel hypothéquaient leur bien-être sur sa succession. | Кюре, зная край и привычный его уклад, воротился в Манль, куда вскоре должна была прибыть почтовая карета, идущая из Рюфека в Ангулем; в ней оказалось свободное место. Старый священник рассчитывал получить сведения о Давиде Сешаре от своего внучатого племянника Постэля, аптекаря в Умо, бывшего соперника типографа в любви к прекрасной Еве. Увидев, с какой предупредительностью толстяк-фармацевт бросился помочь старику выйти из ужасающей колымаги, которая в те времена обслуживала Рюфек и Ангулем, самый ненаблюдательный человек догадался бы, что супруги Постэль усматривали свое благосостояние в наследстве дядюшки. |
| - Avez-vous déjeuné, voulez-vous quelque chose ? Nous ne vous attendions point, et nous sommes agréablement surpris... | - Вы завтракали? Не желаете ли закусить? А мы и не ждали вас, какая приятная неожиданность... '' |
| Ce fut mille questions à la fois. Madame Postel était bien prédestinée à devenir la femme d'un pharmacien de l'Houmeau. De la taille du petit Postel, elle avait la figure rouge d'une fille élevée à la campagne ; sa tournure était commune, et toute sa beauté consistait dans une grande fraîcheur. Sa chevelure rousse, plantée très-bas sur le front, ses manières et son langage approprié à la simplicité gravée dans les traits d'un visage rond, des yeux presque jaunes, tout en elle disait qu'elle avait été mariée pour ses espérances de fortune. Aussi déjà commandait-elle après un an de ménage, et paraissait-elle s'être entièrement rendue maîtresse de Postel, trop heureux d'avoir trouvé cette héritière. Madame Léonie Postel, née Marron, nourrissait un fils, l'amour du vieux curé, du médecin et de Postel, un horrible enfant qui ressemblait à son père et à sa mère. | И сразу посыпались бесконечные вопросы. Г-же Постэль самой судьбой предопределено было стать женой аптекаря в Умо. Ростом с коротышку Постэля, мощного сложения, краснощекая, она была настоящая деревенская девушка, и вся ее красота состояла в чрезвычайной свежести. Рыжие волосы, почти скрывавшие лоб, повадки и говор, вполне соответствовавшие простоватому выражению ее круглого лица, глаза чуть ли не желтые - короче, все в ней говорило, что женились на ней в надежде на деньги. Итак, после первого же года замужества она командовала в доме и, видимо, полновластно управляла Постэлем, который был чрезвычайно счастлив, обретя такую богатую наследницу.' Г-жа Леони Постэль, урожденная Маррон, кормила грудью' сына, безобразного младенца, похожего и на отца и на мать, любимца старого кюре, врача и Постэля. |
| - Hé ! bien, mon oncle, que venez-vous donc faire à Angoulême, dit Léonie, puisque vous ne voulez rien prendre et que vous parlez de nous quitter aussitôt entré ? | - Какие же у вас, дядюшка, дела в Ангулеме, что вы? даже отведать ничего не желаете? -сказала Леони.- Едва' переступили порог и уже собираетесь уйти. |
| Dès que le digne ecclésiastique eut prononcé le nom d'Eve et de David Séchard, Postel rougit, et Léonie jeta sur le petit homme ce regard de jalousie obligée qu'une femme entièrement maîtresse de son mari ne manque jamais à exprimer pour le passé, dans l'intérêt de son avenir. | Когда почтенный церковнослужитель произнес имена;, Евы и Давида Сешара, как Постэль покраснел, а Леони метнула в муженька ревнивый взгляд, присущий женщинам, которые держат мужей под башмаком и в интересах будущего всегда настороженно относятся к прошлому. |
| - Qu'est-ce qu'ils vous ont donc fait, ces gens-là, mon oncle, pour que vous vous mêliez de leurs affaires ? dit Léonie avec une visible aigreur. | - Чем вы обязаны этим людям, дядюшка, что так печетесь об их делах? - сказала Леони с явной досадой. |
| - Ils sont malheureux, ma fille, répondit le curé qui peignit à Postel l'état dans lequel se trouvait Lucien chez les Courtois. | - Они несчастны, дочь моя,- отвечал кюре и рассказал Постэлю, в каком положении нашел Люсьена у Куртуа. |
| - Ah ! voilà dans quel équipage il revient de Paris, s'écria Postel. Pauvre garçon ! il avait de l'esprit cependant, et il était ambitieux ! Il allait chercher du grain, et il revient sans paille. Mais que vient-il faire ici ? sa soeur est dans la plus affreuse misère, car tous ces génies-là, ce David tout comme Lucien, ça ne se connaît guère en commerce. Nous avons parlé de lui au Tribunal, et, comme juge, j'ai dû signer son jugement !... Ca m'a fait un mal ! Je ne sais pas si Lucien pourra, dans les circonstances actuelles, aller chez sa soeur ; mais, en tout cas, la petite chambre qu'il occupait ici est libre, et je la lui offre volontiers. | - Те-те-те! Так вот в каком виде он возвращается из Парижа!-вскричал Постэль.- Бедняга! А ведь он не глуп, и к тому же честолюбив! Тянулся за хлебом - получил камень. Но зачем он воротился? Сестра его в страшной нужде, потому что все эти гении, все эти Давиды и-, Люсьены ничего не смыслят в делах. В коммерческом' суде мы рассматривали его дело, и мне, как судье, пришлось подписать приговор! Тяжело мне было! Не знаю, можно ли Люсьену при нынешних обстоятельствах явиться к сеет- . ре; но, во всяком случае, комнатка, которую он когда-то" занимал, свободна, и я ему с охотою ее предложу. |
| - Bien, Postel, dit le prêtre en mettant son tricorne et se disposant à quitter la boutique après avoir embrassé l'enfant qui dormait dans les bras de Léonie. | - Хорошо, Постэль,- сказал священник, надевая свою треуголку, и, прежде чем выйти из лавки, он поцеловал младенца, спавшего на руках Леони. |
| - Vous dînerez sans doute avec nous, mon oncle, dit madame Postel car vous n'aurez pas promptement fini, si vous voulez débrouiller les affaires de ces gens-là. Mon mari vous reconduira dans sa carriole avec son petit cheval. | - Вы, конечно, отобедаете с нами, дядюшка,- сказала г-жа Постэль.- Ведь вам немало предстоит хлопот, ежели вы желаете распутать дела этих людей. Муж отвезет вас в своей двуколке. |
| Les deux époux regardèrent leur précieux grand-oncle s'en allant vers Angoulême. | Супруги смотрели вслед своему дражайшему дядюшке, который направился в Ангулем. |
| - Il va bien tout de même pour son âge, dit le pharmacien. | - А он еще глядит молодцом для своих лет,- сказал аптекарь. |
| Pendant que le vénérable septuagénaire monte les rampes d'Angoulême, il n'est pas inutile d'expliquer dans quel lacis d'intérêts il allait mettre le pied. | Покамест почтенный пастырь подымается по ангулемским склонам, небесполезно разъяснить, в какое сплетение интересов он намеревался войти. |
| Après le départ de son beau-frère pour Paris, David Séchard, ce boeuf, courageux et intelligent comme celui que les peintres donnent pour compagnon à l'évangéliste, n'eut qu'une idée, celle de faire une grande et rapide fortune, moins pour lui que pour Eve et pour Lucien, ces deux charmants êtres auxquels il s'était consacré. Mettre sa femme dans la sphère d'élégance et de richesse où elle devait vivre, soutenir de son bras puissant l'ambition de son frère, tel fut le programme écrit en lettres de feu devant ses yeux. Ce patient génie mis par Lucien sur la trace d'une invention dont s'était occupé Chardon le père, et dont la nécessité devait se faire sentir de jour en jour, se livra sans en rien dire à personne, pas même à sa femme, à cette recherche pleine de difficultés. Après avoir embrassé par un coup d'oeil l'esprit de son temps, le possesseur de la pauvre imprimerie de la rue du Mûrier, écrasé par les frères Cointet, devina le rôle que l'imprimerie allait jouer. Les journaux, la politique, l'immense développement de la librairie et de la littérature, celui des sciences, la pente à une discussion publique de tous les intérêts du pays, tout le mouvement social qui se déclara lorsque la Restauration parut assise, exigeait une production de papier presque décuple comparée à la quantité sur laquelle spécula le célèbre Ouvrard au commencement de la Révolution, guidé par de semblables motifs. | После отъезда Люсьена в Париж Давид Сешар, этот дружественный и разумный вол, подобный тому, которого живописцы дают в спутники евангелисту, задумал быстро составить большое состояние, не столько ради себя, сколько ради Евы и Люсьена, о чем он стал мечтать в тот вечер,, когда они с Евой сидели у плотины на берегу Шаранты и она отдала ему руку и сердце. Окружить жену вниманием и роскошью, среди которой ей так пристало жить, мудро руководить честолюбием своего брата - такова была программа, начертанная огненными письменами перед его умственным взором. Газеты, политика, мощное развитие книжной торговли и литературы, развитие науки, стремление ставить на общее обсуждение все нужды страны, общественное движение, вспыхнувшее в то время, когда Реставрация, по-видимому, упрочилась,- все это требовало бумаги чуть ли не в десять раз больше по сравнению с тем количеством ее, на которое в начале Революции рассчитывал знаменитый Уврар, движимый подобными же соображениями. |
| En 1822, les papeteries étaient trop nombreuses en France pour qu'on pût espérer de s'en rendre le possesseur exclusif, comme fit Ouvrard qui s'empara des principales usines après avoir accaparé leurs produits. David n'avait d'ailleurs ni l'audace, ni les capitaux nécessaires à de pareilles spéculations. | Но в 1821 году бумажные фабрики во Франции были чересчур многочисленны, чтобы надеяться объединить их в одних руках, как это сделал Уврар, который завладел самыми крупными фабриками, предварительно скупив всю их продукцию. Притом у Давида не было ни предприимчивости, ни капиталов, необходимых для подобной спекуляции. |
| Or, tant que pour ses fabrications la papeterie s'en tiendrait au chiffon, le prix du papier ne pouvait que hausser. On ne force pas la production du chiffon. Le chiffon est le résultat de usage du linge et la population d'un pays n'en donne qu'une quantité déterminée. Cette quantité ne peut s'accroître que par une augmentation dans le chiffre des naissances. Pour opérer un changement sensible dans sa population, un pays veut un quart de siècle et de grandes révolutions dans les moeurs, dans le commerce ou dans l'agriculture. Si donc, les besoins de la papeterie devenaient supérieurs à ce que la France produisait de chiffon, soit du double soit du triple, il fallait, pour maintenir le papier à bas prix, introduire dans la fabrication du papier un élément autre que le chiffon. Ce raisonnement reposait d'ailleurs sur les faits. Les papeteries d'Angoulême, les dernières où se fabriquèrent des papiers avec du chiffon de fil, voyaient le coton envahissant la pâte dans une progression effrayante. | |
| En même temps que lord Stanhope inventait la presse en fer et qu'on parlait des presses mécaniques de l'Amérique, la mécanique à faire le papier de toute longueur commençait à fonctionner en Angleterre. | В ту пору в Англии уже вводились машины для производства рулонной бумаги. |
| Ainsi les moyens s'adaptaient aux besoins de la civilisation française actuelle, qui repose sur la discussion étendue à tout et sur une perpétuelle manifestation de la pensée individuelle, un vrai malheur, car les peuples qui délibèrent agissent très-peu. Chose étrange ! pendant que Lucien entrait dans les rouages de l'immense machine du Journalisme, au risque d'y laisser son honneur et son intelligence en lambeaux, David Séchard, du fond de son imprimerie, embrassait le mouvement de la Presse périodique dans ses conséquences matérielles. Armé par Lucien de l'idée première que monsieur Chardon père avait eue sur la solution de ce problème d'industrie, il voulait mettre les moyens en harmonie avec le résultat vers lequel tendait l'esprit du Siècle. Enfin, il voyait juste en cherchant une fortune dans la fabrication du papier à bas prix, car l'événement a justifié la prévoyance du sagace imprimeur d'Angoulême. Pendant ces quinze dernières années, le bureau chargé des demandes de brevets d'invention a reçu plus de cent requêtes de prétendues découvertes de substances à introduire dans la fabrication du papier. | Стало быть, самой насущной нуждой было приспособить бумажную промышленность к потребностям французской цивилизации, которая грозила все подвергнуть обсуждению и покоилась на постоянном обмене личными мнениями,- истинное бедствие, ибо народы, предающиеся рассуждениям, чрезвычайно мало действуют. Итак,- удивительное дело! - в то время как Люсьен втягивал в себя гигантский механизм журналистики, грозя в прах стереть его честь и разум, Давид Сешар изучал в тиши своей типографии развитие периодической печати со стороны ее технического процесса. Он желал, согласовать средства техники и развитие печати в соответствии с духом времени. Он был совершенно прав, полагая найти свое благосостояние в производстве дешевой бумаги, ибо события оправдали его предвидение. За последние пятнадцать лет в контору по выдаче патентов на изобретения поступило более ста заявлений от лиц, притязавших на открытие нового способа изготовления бумаги. |
| France | Русский |
| Ce dévoué jeune homme, certain de l'utilité de cette découverte, sans éclat, mais d'un immense profit, tomba donc, après le départ de son beau-frère pour Paris, dans la constante préoccupation que devait causer la recherche d'une pareille solution. Comme il avait épuisé toutes ses ressources pour se marier et pour subvenir aux dépenses du voyage de Lucien à Paris, il se vit au début de son mariage dans la plus profonde misère. Il avait gardé mille francs pour les besoins de son imprimerie, et devait un billet de pareille somme à Postel, le pharmacien. Ainsi, pour ce profond penseur, le problème fut double : il fallait inventer, et inventer promptement ; il fallait enfin adapter les profits de la découverte aux besoins de son ménage et de son commerce. Or, quelle épithète donner à la cervelle capable de secouer les cruelles préoccupations que causent et une indigence à cacher, et le spectacle d'une famille sans pain, et les exigences journalières d'une profession aussi méticuleuse que celle de l'imprimeur, tout en parcourant les domaines de l'inconnu, avec l'ardeur et les enivrements du savant à la poursuite d'un secret qui de jour en jour échappe aux plus subtiles recherches ? Hélas ! comme on va le voir, les inventeurs ont bien encore d'autres maux à supporter, sans compter l'ingratitude des masses à qui les oisifs et les incapables disent d'un homme de génie : - Il était né pour devenir inventeur, il ne pouvait pas faire autre chose. Il ne faut pas plus lui savoir gré de sa découverte, qu'on ne sait gré à un homme d'être né prince ! il exerce des facultés naturelles ! et il a d'ailleurs trouvé sa récompense dans le travail même. | Уверенный, как никогда ранее, в полезности этого скромного, но чрезвычайно прибыльного открытия, Давид, после отъезда шурина в Париж, весь ушел в те бесконечные заботы, которые причиняла эта задача каждому, кто пытался бы ее разрешить. Расходы, связанные с женитьбой и отъездом Люсьена, поглотили все его сбережения; и с первых же дней своей семейной жизни он оказался в чрезвычайно стесненном положении. Он отложил тысячу франков на нужды типографии и столько же занял под вексель у аптекаря Постэля. Итак, двойная задача стояла перед этим глубоким мыслителем: надо было изобрести дешевый состав бумаги и изобрести без промедления: словом, требовалось приложить выгоды открытия к нуждам своих близких и своего дела. Каким же эпитетом наградить ум, способный отрешиться от мучительных забот, причиняемых нищетой, тщательно скрываемой, и зрелищем голодной семьи, и повседневными требованиями труда, столь кропотливого, как труд печатника, и парить в области неведомого, пытаясь с самозабвенной страстью ученого уловить тайну, изо дня в день ускользающую от самых искусных изысканий? Увы! Как будет видно, немало еще других горестей выпадает на долю изобретателей, не говоря уже о неблагодарности толпы, которой всякие бездарности и лентяи твердят о гениальном человеке: "Он-де родился изобретателем и никем иным быть не мог. За его открытия мы обязаны ему не больше, нежели принцу за то, что он родился принцем. Он, воспользовался своими природными дарованиями! И притом он уже обрел награду в своем труде". |
| Le mariage cause à une jeune fille de profondes perturbations morales et physiques ; mais, en se mariant dans les conditions bourgeoises de la classe moyenne, elle doit de plus étudier des intérêts tout nouveaux, et s'initier à des affaires ; de là, pour elle, une phase où nécessairement elle reste en observation sans agir. L'amour de David pour sa femme en retarda malheureusement l'éducation, il n'osa pas lui dire l'état des choses, ni le lendemain des noces, ni les jours suivants. Malgré la détresse profonde à laquelle le condamnait l'avarice de son père, le pauvre imprimeur ne put se résoudre à gâter sa lune de miel par le triste apprentissage de sa profession laborieuse et par les enseignements nécessaires à la femme d'un commerçant. Aussi, les mille francs, le seul avoir, furent-ils dévorés plus par le ménage que par l'atelier. L'insouciance de David et l'ignorance de sa femme dura trois mois ! Le réveil fut terrible. A l'échéance du billet souscrit par David à Postel, le ménage se trouva sans argent, et la cause de cette dette était assez connue à Eve pour qu'elle sacrifiât à son acquittement et ses bijoux de mariée et son argenterie. Le soir même du payement de cet effet, Eve voulut faire causer David sur ses affaires, car elle avait remarqué qu'il s'occupait de tout autre chose que de son imprimerie. | Замужество для девушки является большим нравственным и физическим переломом; притом замужество в условиях мещанской жизни обязывает девушку войти в круг совершенно новых для нее интересов и дел, стало быть, какое-то время она обречена наблюдать, а не действовать. Любовь Давида к жене отдалила, к сожалению, ее участие в делах мужа, ибо он не осмелился посвятить в них Еву ни на другой день после свадьбы, ни в последующие дни. Несмотря на отчаянную нужду, на которую обрекла его скупость отца, он не решался омрачить медовый месяц унылым обучением Евы своему трудному ремеслу и преподать ей сведения, необходимые для жены всякого коммерсанта. Таким образом, тысяча франков - все их состояние - была поглощена не столько типографией, сколько хозяйством. Беспечность Давида и неведение его жены длились четыре месяца! Пробуждение было ужасно. Когда наступил срок уплаты по векселю, выданному Давидом аптекарю Постэлю, у молодоженов не оказалось денег, но причина, по которой они оказались в долгу, была хорошо известна Еве, и, чтобы вовремя рассчитаться, она пожертвовала и свадебными подарками и семейным серебром. В тот день, когда вексель был погашен, Ева решилась вечером поговорить с Давидом о делах, так как заметила, что он вовсе забросил свою типографию ради изобретения, о котором говорил ей недавно. |
| En effet, dès le second mois de son mariage, David passa la majeure partie de son temps sous l'appentis situé au fond de la cour, dans une petite pièce qui lui servait à fondre ses rouleaux. Trois mois après son arrivée à Angoulême, il avait substitué, aux pelotes à tamponner les caractères, l'encrier à table et à cylindre où l'encre se façonne et se distribue au moyen de rouleaux composés de colle forte et de mélasse. Ce premier perfectionnement de la typographie fut tellement incontestable, qu'aussitôt après en avoir vu l'effet, les frères Cointet l'adoptèrent. David avait adossé au mur mitoyen de cette espèce de cuisine un fourneau à bassine en cuivre, sous prétexte de dépenser moins de charbon pour refondre ses rouleaux, dont les moules rouillés étaient rangés le long de la muraille, et qu'il ne refondit pas deux fois. Non-seulement il mit à cette pièce une solide porte en chêne, intérieurement garnie en tôle, mais encore il remplaça les sales carreaux du châssis d'où venait la lumière par des vitres en verre cannelé, pour empêcher de voir du dehors l'objet de ses occupations. | Шел всего только второй месяц со дня свадьбы, а Давид уже стал проводить большую часть времени в пристройке в глубине двора, в конурке, приспособленной для отливания валиков. Через три месяца по своем возвращении в Ангулем он заменил мацы для накатки краски кипсеем с доской и цилиндром, который механически растирает краску и наносит ее на форму с помощью валиков, сваренных из рыбьего клея и патоки. Это первое усовершенствование в типографском деле было столь неоспоримым, что братья Куэнте воспользовались им, лишь только увидели все его выгоды. Давид установил у внутренней стены этой своеобразной кухни печь с медным котлом, полагая таким путем уменьшить расход угля при переливке валиков, заржавевшие формы которых выстроились вдоль стены, но, впрочем, он не переливал их и двух раз. Он не только оградил эту конурку крепкой дубовой дверью, изнутри обитой листовым железом, но еще заменил грязные оконные стекла, сквозь которые все же проникал взгляд, рифлеными, чтобы со двора не было видно, над чем он трудится. |
| An premier mot que dit Eve à David au sujet de leur avenir, il la regarda d'un air inquiet et l'arrêta par ces paroles : - Mon enfant, je sais tout ce que doit t'inspirer la vue d'un atelier désert et l'espèce d'anéantissement commercial où je reste ; mais, vois-tu, reprit-il en l'amenant à la fenêtre de leur chambre et lui montrant le réduit mystérieux, notre fortune est là... Nous aurons à souffrir encore pendant quelques mois ; mais souffrons avec patience, et laisse-moi résoudre un problème d'industrie qui fera cesser toutes nos misères. | Но как только Ева заговорила об их будущем, Давид с тревогой взглянул на жену и, прервав ее, сказал: - Дитя мое, я знаю, на какие мысли должна тебя наводить заброшенная мастерская и видимость застоя в моих торговых делах. Но, видишь ли,- продолжал он, подводя ее к окну спальни и указывая на таинственную лачугу,- наше богатство там... Нам доведется помучиться еще несколько месяцев; но будем терпеливы! Дозволь мне разрешить промышленную задачу, известную тебе, и тогда все наши бедствия окончатся. |
| David était si bon, son dévouement devait être si bien cru sur parole, que la pauvre femme, préoccupée comme toutes les femmes de la dépense journalière, se donna pour tâche de sauver à son mari les ennuis du ménage. Elle quitta donc la jolie chambre bleue et blanche où elle se contentait de travailler à des ouvrages de femme en devisant avec sa mère, et descendit dans une des deux cages de bois situées au fond de l'atelier pour étudier le mécanisme commercial de la typographie. Durant ces trois mois, l'inerte imprimerie de David avait été désertée par les ouvriers jusqu'alors nécessaires à ses travaux, et qui s'en allèrent un à un. Accablés de besogne, les frères Cointet employaient non-seulement les ouvriers du département alléchés par la perspective de faire chez eux de fortes journées, mais encore quelques-uns de Bordeaux, d'où venaient surtout les apprentis qui se croyaient assez habiles pour se soustraire aux conditions de l'apprentissage. En examinant les ressources que pouvait présenter l'imprimerie Séchard, Eve n'y trouva plus que trois personnes. D'abord l'apprenti que David se plaisait à former chez les Didot, comme font presque tous les protes qui, dans le grand nombre d'ouvriers auquel ils commandent, s'attachent plus particulièrement à quelques-uns d'entre eux ; David avait emmené cet apprenti, nommé Cérizet, à Angoulême, où il s'était perfectionné ; puis Marion, attachée à la maison comme un chien de garde ; enfin Kolb, un Alsacien, jadis homme de peine chez messieurs Didot. Pris par le service militaire, Kolb se trouva par hasard à Angoulême, où David le reconnut à une revue, au moment où son temps de service expirait. | Давид был так добр, в преданность его можно было поверить на слово, и бедная женщина, волнуемая, как все женщины, повседневными расходами, приняла на себя тру4 избавить мужа от хозяйственных забот. Итак, она покинула прелестную бело-голубую комнату, где, беседуя с матерью, занималась рукоделием, и спустилась в одну из двух деревянных клеток в углу мастерской, чтобы изучить торговый механизм типографии. И разве это не было героизмом со стороны женщины, уже беременной? В течение первых месяцев после женитьбы Давида рабочие, до той поры необходимые в деле, покинули один за другим бездействующую типографию. Братья Куэнте, заваленные заказами, нанимали не только местных мастеровых, прельщенных возможностью хорошего поденного заработка, но и рабочий из Бордо, откуда являлись преимущественно подмастерья, считавшие себя мастерами достаточно искусными, чтобы миновать годы ученичества. Исследуя средства, какими еще располагала типография Сешара, Ева обнаружила, что там всего лишь три работника. Прежде всего Серизе - подмастерье, которого Давид привез с собою из Парижа; потом Марион, привязанная к дому, как дворовый пес; наконец, Кольб, эльзасец, в прошлом чернорабочий в типографии господ Дидо. Будучи призван на военную службу, Кольб случайно попал в Ангулем, и там, на военном параде, незадолго до окончания срока его службы, Давид увидел его и узнал. |
| Kolb alla voir David et s'amouracha de la grosse Marion en découvrant chez elle toutes les qualités qu'un homme de sa classe demande à une femme : cette santé vigoureuse qui brunit les joues, cette force masculine qui permettait à Marion de soulever une forme de caractères avec aisance, cette probité religieuse à laquelle tiennent les Alsaciens, ce dévouement à ses maîtres qui révèle un bon caractère, et enfin cette économie à laquelle elle devait une petite somme de mille francs, du linge, des robes et des effets d'une propreté provinciale. Marion, grosse et grasse, âgée de trente-six ans, assez flattée de se voir l'objet des attentions d'un cuirassier haut de cinq pieds sept pouces, bien bâti, fort comme un bastion, lui suggéra naturellement l'idée de devenir imprimeur. Au moment où l'Alsacien reçut son congé définitif, Marion et David en avaient fait un ours assez distingué, qui ne savait néanmoins ni lire ni écrire. | Кольб навестил Давида и пленился толстухой Марион, открыв в ней все качества, какие человек его сословия ищет в женщине: могучее здоровье, пышущее на щеках румянцем кирпичного оттенка, мужскую силу, которая позволяла Марион с легкостью подымать тяжелую форму с набором, щепетильную честность, которую весьма ценят эльзасцы, преданность хозяевам, что свидетельствует о покладистом характере, и, наконец, бережливость, которой она обязана была капитальцем в тысячу франков, бельем, , платьями и кое-какими другими вещами, которые она содержала с чисто провинциальной опрятностью. Марион, дородная и мощная женщина лет тридцати шести, была польщена вниманием статного, крепкого, как бастион, кирасира ростом в пять футов семь дюймов и, естественно, надоумила его стать печатником. Когда эльзасец отбыл срок службы, Марион и Давид сделали из него довольно благовоспитанного Медведя, не умевшего, однако, ни читать, ни писать. |
| La composition des ouvrages dits de ville ne fut pas tellement abondante pendant ce trimestre que Cérizet n'eût pu y suffire. A la fois compositeur, metteur en pages, et prote de l'imprimerie, Cérizet réalisait ce que Kant appelle une triplicité phénoménale : il composait, il corrigeait sa composition, il inscrivait les commandes, et dressait les factures ; mais, le plus souvent sans ouvrage, il lisait des romans, dans sa cage au fond de l'atelier, attendant la commande d'une affiche ou d'un billet de faire part. Marion, formée par Séchard père, façonnait le papier, le trempait, aidait Kolb à l'imprimer, l'étendait, le rognait, et n'en faisait pas moins la cuisine, allant au marché de grand matin. | Набор так называемых городских заказов в эти три месяца не настолько был обременителен, чтобы Серизе один не мог бы с ним справиться. Одновременно наборщик, метранпаж и фактор, Серизе осуществлял то, что Кант именует чудесной тройственностью: он набирал, сам правил корректуру, записывал заказы и составлял счета; но чаще он сидел без дела и читал романы в своей клетке в углу мастерской в ожидании заказа на какую-нибудь афишу или пригласительные билеты. Марион, вышколенная Сешаром-отцом, обрабатывала бумагу, смачивала ее, помогала Кольбу печатать, складывать и обрезать листы, притом она хлопотала в кухне, а поутру шла на рынок. |
| Quand Eve se fit rendre compte de ce premier trimestre par Cérizet, elle trouva que la recette était de quatre cents francs. La dépense, à raison de trois francs par jour pour Cérizet et Kolb, qui avaient pour leur journée, l'un deux et l'autre un franc, s'élevait à trois cents francs. Or, comme le prix des fournitures exigées par les ouvrages fabriqués et livrés se montait à cent et quelques francs, il fut clair pour Eve que pendant les trois premiers mois de son mariage David avait perdu ses loyers, l'intérêt des capitaux représentés par la valeur de son matériel et de son brevet, les gages de Marion, l'encre, et enfin les bénéfices que doit faire un imprimeur, ce monde de choses exprimées en langage d'imprimerie par le mot étoffes, expression due aux draps, aux soieries employées à rendre la pression de la vis moins dure aux caractères par l'interposition d'un carré d'étoffe (le blanchet) entre la platine de la presse et le papier qui reçoit l'impression. Après avoir compris en gros les moyens de l'imprimerie et ses résultats, Eve devina combien peu de ressources offrait cet atelier desséché par l'activité dévorante des frères Cointet, à la fois fabricants de papier, journalistes, imprimeurs, brevetés de l'Evêché, fournisseurs de la Ville et de la Préfecture. Le journal que, deux ans auparavant, les Séchard père et fils avaient vendu vingt-deux mille francs, rapportait alors dix-huit mille francs par an. | Когда Ева потребовала у Серизе отчета за первые полгода, оказалось, что доход был равен восьмистам франкам. Расход же только на поденную оплату Серизе и Кольба,- что составляло три франка в день, из которых первый получал два франка, а второй один франк в день,- достигал шестисот франков. А так как стоимость материала по выполненным и сданным заказам доходила до ста с лишним франков, для Евы стало ясно, что в первое полугодие их семейной жизни Давид понес ущерб, выразившийся в том, что он не оплатил помещение, лишился процентов с капитала, представляемого ценностью оборудования и патента, словом, того дохода, который обычно имеет печатник, не выдал жалованье Марион, израсходовался на краску, на множество мелочей, именуемых печатниками прикладом,- выражение, обязанное своим происхождением тем квадратным кускам сукна или шелка, что употребляются в качестве прокладки между пианом печатного станка и бумагой (декельная обтяжка), чтобы придать больше упругости винту при нажиме на шрифт. Представив себе в общих чертах возможности типографии и ее производительность, Ева поняла, какие малые блага сулит эта мастерская, истощенная всепожирающей деятельностью братьев Куэнте, одновременно бумажных фабрикантов, издателей, печатников, обслуживающих епископство, город и префектуру. Газетка, которую два года назад Сешары, отец и сын, продали за двадцать две тысячи франков, нынче приносила годового дохода восемнадцать тысяч франков. |
| Eve reconnut les calculs cachés sous l'apparente générosité des frères Cointet qui laissaient à l'imprimerie Séchard assez d'ouvrage pour subsister, et pas assez pour qu'elle leur fît concurrence [Coquille du Furne : concurrenee.]. En prenant la conduite des affaires, elle commença par dresser un inventaire exact de toutes les valeurs. Elle employa Kolb, Marion et Cérizet à ranger l'atelier, le nettoyer et y mettre de l'ordre. | Ева угадала расчеты, скрытые под видимостью великодушия братьев Куэнте, которые предоставляли типографии Сешара достаточно работы, чтобы она могла существовать, но не настолько, чтобы с ними соперничать. Приняв на себя ведение дел, Ева прежде всего составила полную опись типографского оборудования. Она приказала Кольбу, Марион и Серизе прибрать в мастерской, вычистить и привести все в порядок. |
| Puis, par une soirée où David revenait d'une excursion dans les champs, suivi d'une vieille femme qui lui portait un énorme paquet enveloppé de linges, Eve lui demanda des conseils pour tirer parti des débris que leur avait laissés le père Séchard, en lui promettant de diriger à elle seule les affaires. D'après l'avis de son mari, madame Séchard employa tous les restants de papiers qu'elle avait trouvés et mis par espèces, à imprimer sur deux colonnes et sur une seule feuille ces légendes populaires coloriées que les paysans collent sur les murs de leurs chaumières : l'histoire du Juif-Errant, Robert-le-Diable, la Belle-Maguelonne, le récit de quelques miracles. Eve fit de Kolb un colporteur. Cérizet ne perdit pas un instant, il composa ces pages naives et leurs grossiers ornements depuis le matin jusqu'au soir. Marion suffisait au tirage. Madame Chardon se chargea de tous les soins domestiques, car Eve coloria les gravures. En deux mois, grâce à l'activité de Kolb et à sa probité, madame Séchard vendit, à douze lieues à la ronde d'Angoulême, trois mille feuilles qui lui coûtèrent trente francs à fabriquer et qui lui rapportèrent, à raison de deux sous pièce, trois cents francs. | Затем однажды вечером, когда Давид после прогулки по полям воротился домой в сопровождении старухи, которая несла за ним огромный узел с травами, Ева обратилась к нему за советом, каким образом извлечь пользу из той рухляди, что им оставил отец Сешар, и обещала самостоятельно вести дело. По совету мужа г-жа Сешар употребила всю бумагу, какая еще оставалась в типографии, и пустила ее в ход, чтобы печатать в две колонки, на одной стороне листа, народные легенды с раскрашенными картинками, которые крестьяне наклеивают на стенах своих хижин, как-то: "Вечный Жид", "Роберт-Дьявол", "Прекрасная Магелона", сказания о чудесах. Кольб стал у Евы разносчиком. Серизе не терял ни минуты; с утра до вечера он набирал эти наивные тексты с грубыми рисунками. Марион их печатала. Г-жа Шардон взяла на себя все заботы по дому, в то время как Ева раскрашивала гравюры. В два месяца благодаря предприимчивости Кольба и его честности три тысячи лубочных картинок г-жи Сешар были пристроены на двенадцать лье в окружности Ангулема и принесли доходу триста франков, из расчета по два су за экземпляр, между тем как изготовление их обошлось в тридцать франков. |
| Mais quand toutes les chaumières et les cabarets furent tapissés de ces légendes, il fallut songer à quelque autre spéculation, car l'Alsacien ne pouvait pas voyager au delà du département. Eve, qui remuait tout dans l'imprimerie, y trouva la collection des figures nécessaires à l'impression d'un almanach dit des Bergers, où les choses sont représentées par des signes, par des images, des gravures en rouge, en noir ou en bleu. Le vieux Séchard, qui ne savait ni lire ni écrire, avait jadis gagné beaucoup d'argent à imprimer ce livre destiné à ceux qui ne savent pas lire. Cet almanach, qui se vend un sou, consiste en une feuille pliée soixante-quatre fois, ce qui constitue un in-64 de cent vingt-huit pages. Tout heureuse du succès de ses feuilles volantes, industrie à laquelle s'adonnent surtout les petites imprimeries de province, madame Séchard entreprit l'Almanach des Bergers sur une grande échelle en y consacrant ses bénéfices. Le papier de l'Almanach des Bergers, dont plusieurs millions d'exemplaires se vendent annuellement en France, est plus grossier que celui de l'Almanach Liégeois, et coûte environ quatre francs la rame. Imprimée, cette rame, qui contient cinq cents feuilles, se vend donc, à raison d'un sou la feuille, vingt-cinq francs. Madame Séchard résolut d'employer cent rames à un premier tirage, ce qui faisait cinquante mille almanachs à placer et deux mille francs de bénéfice à recueillir. | Но когда все окрестные лачуги и кабачки расцветились этими легендами, надо было затеять какое-нибудь новое дело, так как эльзасец не мог выезжать за пределы округа. Ева, перетряхнув решительно все в типографии, нашла там полный набор клише, необходимых для напечатания так называемого "Пастушеского календаря", в котором все содержание представлено в знаках, рисунках, гравюрах в красную, черную или голубую краску. Старик Сешар, который сам не умел ни читать, ни писать, нажил в свое время немало денег на этом издании, предназначенном для неграмотных. Этот календарь, который продается за одно су, состоит из листа, сложенного в шестьдесят четыре ра-за, Что представляет собой книгу в шестьдесят четвертую долю листа в сто двадцать восемь страниц. Обрадованная успехом своих лубочных картинок, изданием которых занимаются главным образом мелкие провинциальные типографии, г-жа Сешар задумала поставить издание "Пастушеского календаря" на широкую ногу, вложив в него все свои барыши. Бумага "Пастушеского календаря", который расходится ежегодно во Франции в многомиллионном тираже, грубее бумаги "Льежского календаря" и стоит около четырех франков за стопу. По выходе из печати эта стопа, содержащей в себе пятьсот листов, продается, стало быть, по одному су за лист и приносит двадцать пять франков прибыли. Г-жа Сешар решила истратить на первое издание сто стоп, что составило бы пятьдесят тысяч календарей и барыш в две тысячи франков. |
| Quoique distrait comme devait l'être un homme si profondément occupé, David fut surpris, en donnant un coup d'oeil à son atelier, d'entendre grogner une presse, et de voir Cérizet toujours debout composant sous la direction de madame Séchard. Le jour où il y entra pour surveiller les opérations entreprises par Eve, ce fut un beau triomphe pour elle que l'approbation de son mari qui trouva l'affaire de l'almanach excellente. Aussi David promit-il ses conseils pour l'emploi des encres des diverses couleurs que nécessitent les configurations de cet almanach où tout parle aux yeux. Enfin, il voulut refondre lui-même les rouleaux dans son atelier mystérieux pour aider, autant qu'il le pouvait, sa femme dans cette grande petite entreprise. | Рассеянный, как всякий человек, поглощенный своей работой, Давид был изумлен, когда, заглянув в мастерскую, услыхал скрип станка и увидел за работой Серизе, который, не присаживаясь, набирал под наблюдением г-жи Сешар. День, когда он зашел в мастерскую, заинтересовавшись начинанием Евы, был днем ее великого торжества, ибо ее муж нашел, что издание календаря - превосходное дело. Притом Давид обещал ей помочь советом в выборе красок, требующихся для расцветки рисунков этого календаря, где все должно говорить глазу. Наконец, он взялся собственноручно перелить валики в своей таинственной мастерской, чтобы по мере сил помочь жене в этом небольшом, но важном для нее предприятии. |
| Au milieu de cette activité furieuse, vinrent les désolantes lettres par lesquelles Lucien apprit à sa mère, à sa soeur et à son beau-frère son insuccès et sa détresse à Paris. On doit comprendre alors qu'en envoyant à cet enfant gâté trois cents francs, Eve, madame Chardon et David avaient offert au poète, chacun de leur côté, le plus pur de leur sang. Accablée par ces nouvelles et désespérée de gagner si peu en travaillant avec tant de courage, Eve n'accueillit pas sans effroi l'événement qui met le comble à la joie des jeunes ménages. En se voyant sur le point de devenir mère, elle se dit : - Si mon cher David n'a pas atteint le but de ses recherches au moment de mes couches, que deviendrons-nous ?... Et qui conduira les affaires naissantes de notre pauvre imprimerie ? | В начале этой кипучей деятельности Сешары стали получать от Люсьена отчаянные письма, в которых он жаловался матери, сестре и зятю на невзгоды и свое бедственное положение в Париже. Понятно, что, посылая тогда этому балованному ребенку триста франков, Ева, г-жа Шар-дон и Давид лишались ради поэта буквально своего последнего куска хлеба. Удрученная письмами брата и обескураженная тем, что ее самоотверженный труд так мало приносит ей пользы, Ева со страхом ожидала события, которое обычно приносит столько радости молодой чете. Зная, что ей предстоит стать матерью, она спрашивала себя: "Что станется с нами, если до рождения ребенка мой милый Давид не завершит своих изысканий? Дела нашей бедной типографии лишь начинают налаживаться, кто ими займется?" |
| L'Almanach des Bergers devait être bien fini avant le premier janvier ; or, Cérizet, sur qui roulait toute la composition, y mettait une lenteur d'autant plus désespérante que madame Séchard ne connaissait pas assez l'imprimerie pour le réprimander. Elle se contenta d'observer ce jeune Parisien. Orphelin du grand hospice des Enfants-Trouvés de Paris, Cérizet avait été placé chez messieurs Didot comme apprenti. De quatorze à dix-sept ans, il fut le Séide de Séchard, qui le mit sous la direction d'un des plus habiles ouvriers, et qui en fit son gamin, son page typographique ; car David s'intéressa naturellement à Cérizet en lui trouvant de l'intelligence et il conquit son affection en lui procurant quelques plaisirs et des douceurs que lui interdisait son indigence. Doué d'une assez jolie petite figure chafouine, à chevelure rousse, les yeux d'un bleu trouble, Cérizet importa les moeurs du gamin de Paris dans la capitale de l'Angoumois. Son esprit vif et railleur, sa malignité l'y rendirent redoutable. | "Пастушеский календарь" должен был выйти в свет гораздо раньше первого января, но Серизе, на котором лежал весь набор, запаздывал и приводил г-жу Сешар в отчаяние тем более, что она не настолько знала типографское дело, чтобы делать ему выговоры, и довольствовалась тем, что наблюдала за молодым парижанином. Серизе, питомец парижского Воспитательного дома, попал в ученики к господам Дидо. С четырнадцати до семнадцати лет он был Сеидом Сешара, который отдал его под начало одному из самых искусных мастеров и обратил его в своего баловня, в своего типографского пажа; Давид принял участие в Серизе, подметив в нем живой ум, и завоевал его привязанность, доставляя ему кой-какие развлечения и угощая сластями, недоступными беднякам. Природа наделила Серизе неправильной, но смазливой рожицей, копной рыжих волос, тусклыми голубыми глазами, а Париж привил ему замашки уличного мальчишки, от которых он не освободился и в столице Ангулема. Живой, насмешливый ум и лукавство делали его опасным. |
| Moins surveillé par David à Angoulême, soit que plus âgé il inspirât plus de confiance à son mentor, soit que l'imprimeur comptât sur l'influence de la province, Cérizet devint, à l'insu de son tuteur, le don Juan en casquette de trois ou quatre petites ouvrières, et se déprava complétement. Sa moralité, fille des cabarets parisiens, prit l'intérêt personnel pour unique loi. D'ailleurs, Cérizet, qui, selon l'expression populaire, devait tirer à la conscription l'année suivante, se voyait sans carrière ; aussi fit-il des dettes en pensant que dans six mois il deviendrait soldat, et qu'alors aucun de ses créanciers ne pourrait courir après lui. David conservait quelque autorité sur ce garçon, non pas à cause de son titre de maître, non pas pour s'être intéressé à lui, mais parce que l'ex-gamin de Paris reconnaissait en David une haute intelligence. Cérizet fraternisa bientôt avec les ouvriers des Cointet, attiré vers eux par la puissance de la veste, de la blouse, enfin par l'esprit de corps, plus influent peut-être dans les classes inférieures que dans les classes supérieures. | В Ангулеме Давид ослабил надзор за своим питомцем, потому ли, что, войдя в возраст, Серизе внушал больше доверия своему наставнику, потому ли, что типограф понадеялся на влияние провинции, но его питомец, таясь, впрочем, от опекуна, обратился в настоящего Дон-Жуана в фуражке, обольстил трех-четырех молоденьких мастериц и совершенно развратился. Нравственность его, дочь парижских кабачков, вменяла личную выгоду в единственный закон. Потому-то Серизе, который в следующем году должен был, по народному выражению, тянуть жребий, жил в свое удовольствие; он вошел в долги, рассудив, что через шесть месяцев его возьмут в солдаты и тогда никакой заимодавец его не сыщет. Давид сохранил еще некоторую власть над Серизе не потому, что был его хозяином, не потому, что принимал в нем участие, но потому, что бывший парижский мальчишка уважал Давида за его светлый ум. Серизе не замедлил завязать дружбу с мастеровыми братьев Куэите, привлеченный обаянием рабочей куртки и блузы, короче, сословным духом, выраженным, пожалуй, острее в низших слоях общества, нежели в высших. |
| Dans cette fréquentation, Cérizet perdit le peu de bonnes doctrines que David lui avait inculquées ; néanmoins, quand on le plaisantait sur les sabots de son atelier, terme de mépris donné par les ours aux vieilles presses des Séchard, en lui montrant les magnifiques presses en fer, au nombre de douze, qui fonctionnaient dans l'immense atelier des Cointet, où la seule presse en bois existant servait à faire les épreuves, il prenait encore le parti de David et jetait avec orgueil ces paroles au nez des blagueurs : - Avec ses sabots mon Naif ira plus loin que les vôtres avec leurs bilboquets en fer d'où il ne sort que des livres de messe ! Il cherche un secret qui fera la queue à toutes les imprimeries de France et de Navarre !... | В этом общении он утратил и то немногое из добрых правил, которые сумел внушить ему Давид; все же, когда кто-нибудь пробовал подтрунить над деревяшками - как Медведи презрительно именовали допотопные станки Сешаров - и начинал кичиться целой дюжиной великолепных металлических станков, которые обслуживали мастерскую Куэнте, где на единственном деревянном станке печатали лишь корректурные листы, Серизе все же становился на сторону Давида и гордо бросал в лицо зубоскалам: "На своих деревяшках мой Простак ускачет дальше, чем вы на ваших стальных прыгунчиках, от которых только и толку, что церковные требники! Он ищет разгадку одной тайны, а ежели найдет, так за пояс заткнет всех печатников Франции и Наварры!.." |
| - En attendant, méchant prote à quarante sous, tu as pour bourgeois une repasseuse ! lui répondait-on. | - "А покуда, горе-фактор, платят тебе сорок су и командует тобой прачка!" - отвечали ему. |
| - Tiens, elle est jolie, répliquait Cérizet, et c'est plus agréable à voir que les mufles de vos bourgeois. | "Ну, что ж, она красотка,- возражал им Серизе,- посмотреть на нее любо, не то, что на рожи ваших хозяев".- |
| - Est-ce que la vue de sa femme te nourrit ? | "Что ж, ты сыт ее красотой?" |
| De la sphère du cabaret ou de la porte de l'imprimerie où ces disputes amicales avaient lieu, quelques lueurs parvinrent aux frères Cointet sur la situation de l'imprimerie Séchard ; ils apprirent la spéculation tentée par Eve, et jugèrent nécessaire d'arrêter dans son essor une entreprise qui pouvait mettre cette pauvre femme dans une voie de prospérité. | Из кабачка и от ворот типографии, где происходили эти дружеские пререкания, до братьев Куэнте дошли кое-какие слухи о положении дел в типографии Сешара; узнали они и о предприятии Евы и сочли необходимым положить конец ее затее, которая могла вывести бедную женщину из нужды. |
| - Donnons-lui sur les doigts, afin de la dégoûter du commerce, se dirent les deux frères. | "Дадим-ка ей по рукам, чтобы отбить охоту к торговым делам",- сказали себе братья Куэнте. |
| Celui des deux Cointet qui dirigeait l'imprimerie rencontra Cérizet, et lui proposa de lire des épreuves pour eux, à tant par épreuve, pour soulager leur correcteur qui ne pouvait suffire à la lecture de leurs ouvrages. En travaillant quelques heures de nuit, Cérizet gagna plus avec les frères Cointet qu'avec David Séchard pendant sa journée. Il s'ensuivit quelques relations entre les Cointet et Cérizet, à qui l'on reconnut de grandes facultés, et qu'on plaignit d'être placé dans une situation si défavorable à ses intérêts. | Один из братьев Куэнте, а именно тот, который руководил типографией, нашел случай встретиться с Серизе и предложил ему править для них корректуры, под предлогом, что их корректор якобы не справляется с чересчур большой работой. Серизе, потрудившись несколько часов ночью, получил от братьев Куэнте гораздо больше, чем он получал у Давида Сешара, работая целый день. Между Куэнте и Серизе установились некоторые отношения, и братья не преминули похвалить его блестящие способности и посетовать, что такой смышленый малый поставлен в такие незавидные условия. |
| - Vous pourriez, lui dit un jour l'un des Cointet, devenir prote d'une imprimerie considérable où vous gagneriez six francs par jour, et avec votre intelligence vous arriveriez à vous faire intéresser un jour dans les affaires. | - Вы могли бы,- сказал ему однажды один из Куэнте,- работать фактором в солидной типографии и получать шесть франков в день, а при вашей сметливости вы вошли бы в конце концов участником в дело. |
| - A quoi cela peut-il me servir d'être un bon prote ? répondit Cérizet, je suis orphelin, je fais partie du contingent de l'année prochaine, et, si je tombe au sort, qui est-ce qui me payera un homme ?... | - А какой мне толк в том, что я сметлив?-отвечал Серизе.- Я сирота, в будущем году меня призывают, и если я вытяну жребий, кто поставит за меня рекрута?.. |
| - Si vous vous rendez utile, répondit le riche imprimeur, pourquoi ne vous avancerait-on pas la somme nécessaire à votre libération ? | - Ежели вы будете полезны,- отвечал богач типограф,- почему бы вам отказать в сумме, необходимой для вашего освобождения? |
| - Ce ne sera toujours pas mon naif ? dit Cérizet. | - Уж не мой ли Простак меня освободит?-сказал Серизе. |
| - Bah ! peut-être aura-t-il trouvé le secret qu'il cherche... | - Разве что он откроет секрет... |
| Cette phrase fut dite de manière à réveiller les plus mauvaises pensées chez celui qui l'écoutait ; aussi Cérizet lança-t-il au fabricant de papier un regard qui valait la plus pénétrante interrogation. | Фраза эта была сказана таким тоном, что могла пробудить самые дурные мысли у того, кто ее слышал: недаром Серизе окинул бумажного фабриканта взглядом, красноречивей любого вопроса. |
| - Je ne sais pas de quoi il s'occupe, répondit-il prudemment en trouvant le bourgeois muet, mais ce n'est pas un homme à chercher des capitales dans son bas de casse ! | - Не знаю, чем он занят,- осторожно заговорил Серизе, видя, что буржуа молчит,- но не такой он человек, чтобы искать золото в наборной кассе! |
| - Tenez, mon ami, dit l'imprimeur en prenant six feuilles du Paroissien du Diocèse et les tendant à Cérizet, si vous pouvez nous avoir corrigé cela pour demain, vous aurez demain dix-huit francs. Nous ne sommes pas méchants, nous faisons gagner de l'argent au prote de notre concurrent ! Enfin, nous pourrions laisser madame Séchard s'engager dans l'affaire de l'Almanach des Bergers, et la ruiner ; eh ! bien, nous vous permettons de lui dire que nous avons entrepris un Almanach des Bergers, et de lui faire observer qu'elle n'arrivera pas la première sur la place... | - Послушайте-ка, мой любезный,- сказал типограф, протягивая ему шесть листов молитвенника, печатавшегося для епархии,- ежели вы успеете выправить эти листы к завтрашнему дню, получите восемнадцать франков. Мы люди не зловредные и не будем препятствовать фактору нашего соперника заработать несколько лишних су! Кстати, госпожа Сешар решила, как видно, вложить все свои средства в "Пастушеский календарь"... Да ведь для нее это чистое разорение.. Казалось бы, затея нам на руку? АН, нет! Напротив, можете предупредить, что мы тоже издаем "Пастушеский календарь"... Пускай знает, что не она первая будет на рынке... |
| On doit comprendre maintenant pourquoi Cérizet allait si lentement sur la composition de l'Almanach. En apprenant que les Cointet troublaient sa pauvre petite spéculation, Eve fut saisie de terreur, et voulut voir une preuve d'attachement dans la communication assez hypocritement faite par Cérizet de la concurrence qui l'attendait ; mais elle surprit bientôt chez son unique compositeur quelques indices d'une curiosité trop vive qu'elle voulut attribuer à son âge. | Теперь не мудрено понять, почему Серизе так медлил с набором календаря. Еву охватил ужас, когда она узнала, что Куэнте расстраивают ее скромное начинание; и все же в довольно лицемерном сообщении Серизе о грозящем ей соперничестве она пыталась усмотреть доказательство преданности; однако она скоро приметила, что ее единственный наборщик проявляет чересчур живую любознательность, которую, впрочем, она склонна была оправдать его возрастом. |
| - Cérizet, lui dit-elle un matin, vous vous posez sur le pas de la porte et vous attendez monsieur Séchard au passage afin d'examiner ce qu'il cache, vous regardez dans la cour quand il sort de l'atelier à fondre les rouleaux, au lieu d'achever la composition de notre almanach. Tout cela n'est pas bien, surtout quand vous me voyez, moi sa femme, respectant ses secrets et me donnant tant de mal pour lui laisser la liberté de se livrer à ses travaux. Si vous n'aviez pas perdu tant de temps, l'almanach serait fini, Kolb en vendrait déjà, les Cointet ne pourraient nous faire aucun tort. | - Серизе,- сказала она ему однажды утром,- вместо того чтобы окончить набор нашего календаря, вы вечно торчите подле двери, поджидая господина Сешара. Любопытствуя узнать, что он там скрывает, вы выслеживаете его во дворе, когда он выходит из мастерской для отливки валиков. Как все это дурно! Ведь даже я, его жена, уважаю, как вы видите, его тайну и несу непосильный труд, лишь бы он мог спокойно окончить работу. Если бы вы не теряли попусту столько времени, календарь был бы издан. Кольб продавал бы его. Куэнте не могли бы причинить нам вреда. |
| - Eh ! madame, répondit Cérizet, pour quarante sous par jour que je gagne ici, croyez-vous que ce ne soit pas assez de vous faire pour cent sous de composition ? Mais si je n'avais pas des épreuves à lire le soir pour les frères Cointet, je pourrais bien me nourrir de son. | - Э-э, полно вам, сударыня,- отвечал Серизе.- Неужто для вас мало того, что я, за ваши сорок су в день, набираю вам на сто су? Помилуйте, не вычитывай я вечерами корректуру для братьев Куэнте, мне пришлось бы питаться воздухом! |
| - Vous êtes ingrat de bonne heure, vous ferez votre chemin, répondit Eve atteinte au coeur moins par les reproches de Cérizet que par la grossièreté de son accent, par sa menaçante attitude et par l'agression de ses regards. | - Так молоды и так неблагодарны! Вы далеко пойдете,- отвечала Ева, глубоко уязвленная не столько упреками Серизе, сколько грубостью его тона, вызывающей позой и дерзким взглядом. |
| - Ce ne sera toujours pas avec une femme pour bourgeois, car alors le mois n'a pas souvent trente jours. | - Далеко ли уйдешь, коли хозяин - баба; у них на неделе семь пятниц! |
| En se sentant blessée dans sa dignité de femme, Eve jeta sur Cérizet un regard foudroyant et remonta chez elle. Quand David vint dîner, elle lui dit : - Es-tu sûr, mon ami, de ce petit drôle de Cérizet ? | Ева, оскорбленная в своем женском достоинстве, кинула на Сериэе негодующий взгляд и поднялась к себе. Когда Давид пришел обедать, она сказала ему: - Ты уверен, мой друг, в этом сорванце Серизе? |
| - Cérizet ? répondit-il. Eh ! c'est mon gamin, je l'ai formé, je l'ai eu pour teneur de copie, je l'ai mis à la casse, enfin il me doit d'être tout ce qu'il est ! Autant demander à un père s'il est sûr de son enfant... | - В Серизе?-отвечал он.- Но, помилуй, я воспитал этого мальчугана, за наборную кассу его поставил, приучил его держать корректуру, словом, он мне всем обязан. Неужто спрашивают у отца, уверен ли он в своем сыне? |
| Eve apprit à son mari que Cérizet lisait des épreuves pour le compte des Cointet. | Ева сказала мужу о том, что Серизе правит корректуру для Куэнте. |
| - Pauvre garçon ! il faut bien qu'il vive, répondit David avec l'humilité d'un maître qui se sentait en faute. | - Бедный мальчуган! Нужно же ему на что-то жить,- отвечал Давид с покорностью хозяина, который чувствует свою вину. |
| - Oui ; mais, mon ami, voici la différence qui existe entre Kolb et Cérizet ; Kolb fait vingt lieues tous les jours, dépense quinze ou vingt sous, nous rapporte sept, huit, quelquefois neuf francs de feuilles vendues, et ne me demande que ses vingt sous, sa dépense payée. Kolb se couperait la main plutôt que de tirer le barreau d'une presse chez les Cointet, et il ne regarderait pas les choses que tu jettes dans la cour, quand on lui offrirait mille écus ; tandis que Cérizet les ramasse et les examine. | - Да, мой друг, но как не схожи между собою Кольб и Серизе! Кольб каждый день исхаживает по двадцать лье,, расходует пятнадцать - двадцать су, домой приносит семь, восемь, а порой и девять франков выручки за проданные картинки и никогда ничего не попросит сверх двадцати су- оплаты его расходов. Кольб скорее руку даст отсечь, чем прикоснется к станку Куэнте. Озолоти его, он не станет рыться в отходах, которые ты выбрасываешь во двор, а Серизе подбирает их и просматривает. |
| France | Русский |
| Les belles âmes arrivent difficilement à croire au mal, à l'ingratitude, il leur faut de rudes leçons avant de reconnaître l'étendue de la corruption humaine ; puis, quand leur éducation en ce genre est faite, elles s'élèvent à une indulgence qui est le dernier degré du mépris. | Высокие души с трудом допускают существование зла и неблагодарности, и нужны жестокие жизненные уроки, чтобы они познали всю глубину человеческой низости; потом, когда их обучение в этом смысле закончено, они возвышаются до той снисходительности, которая является высшей степенью презрения. |
| - Bah ! pure curiosité de gamin de Paris, s'écria donc David. | - Э-э, полно! Пустое любопытство парижского мальчишки,- закричал Давид. |
| - Eh ! bien, mon ami, fais-moi le plaisir de descendre à l'atelier, d'examiner ce que ton gamin a composé depuis un mois, et de me dire si, pendant ce mois, il n'aurait pas dû finir notre almanach [Coquille du Furne : almanalch.]... | - А ну-ка, друг мой, сделай одолжение, сойди в мастерскую да посмотри, насколько преуспел в наборе твой мальчишка в последний месяц, и скажи мне, можно ли было за это время выпустить наш календарь... |
| Après le dîner, David reconnut que l'Almanach aurait dû être composé en huit jours ; puis, en apprenant que les Cointet en préparaient un semblable, il vint au secours de sa femme : il fit interrompre à Kolb la vente des feuilles d'images et dirigea tout dans son atelier ; il mit en train lui-même une forme que Kolb dut tirer avec Marion, tandis que lui-même tira l'autre avec Cérizet, en surveillant les impressions en encres de diverses couleurs. Chaque couleur exige une impression séparée. Quatre encres différentes veulent donc quatre coups de presse. Imprimé quatre fois pour une, l'Almanach des Bergers coûte alors tant à établir, qu'il se fabrique exclusivement dans les ateliers de province où la main d'oeuvre et les intérêts du capital engagé dans l'imprimerie sont presque nuls. Ce produit, quelque grossier qu'il soit, est donc interdit aux imprimeries d'où sortent de beaux ouvrages. Pour la première fois depuis la retraite du vieux Séchard, on vit alors deux presses roulant dans ce vieil atelier. | Окончив обед, Давид получил возможность убедиться, что календарь можно было выпустить за неделю; притом он узнал, что Куэнте готовят подобный же календарь, и решил оказать помощь жене: он приказал Кольбу приостановить продажу лубочных картинок и сам взялся руководить мастерской; он пустил станок, на котором Кольб должен был работать вместе с Марион, а сам стал с Серизе за другой, наблюдая за многокрасочной печатью. Каждая окраска требует отдельного отпечатка. Так, рисунок в четыре краски надо тиснуть четыре раза. "Пастушеский календарь" обходится, таким образом, чрезвычайно дорого, и выпускают его исключительно провинциальные типографии, где стоимость рабочих рук и проценты на вложенный в дело капитал чересчур низки. Вот почему это весьма незатейливое издание недоступно типографиям, выпускающим изящные издания. Впервые с той поры, что старик Сешар вышел из дела, в старой мастерской заработали два станка. |
| Quoique l'almanach fût, dans son genre, un chef-d'oeuvre, néanmoins Eve fut obligée de le donner à deux liards, car les frères Cointet donnèrent le leur à trois centimes aux colporteurs ; elle fit ses frais avec le colportage, elle gagna sur les ventes directement faites par Kolb ; mais sa spéculation fut manquée. En se voyant devenu l'objet de la défiance de sa belle patronne, Cérizet se posa dans son for intérieur en adversaire, et il se dit : " Tu me soupçonnes, je me vengerai ! " Le gamin de Paris est ainsi fait. Cérizet accepta donc de messieurs Cointet frères des émoluments évidemment trop forts pour la lecture des épreuves qu'il allait chercher à leur bureau tous les soirs et qu'il leur rendait tous les matins. En causant tous les jours davantage avec eux, il se familiarisa, finit par apercevoir la possibilité de se libérer du service militaire qu'on lui présentait comme appât ; et, loin d'avoir à le corrompre, les Cointet entendirent de lui les premiers mots relativement à l'espionnage et à l'exploitation du secret que cherchait David. Inquiète en voyant combien elle devait peu compter sur Cérizet et dans l'impossibilité de trouver un autre Kolb, Eve résolut de renvoyer l'unique compositeur en qui sa seconde vue de femme aimante lui fit voir un traître ; mais comme c'était la mort de son imprimerie, elle prit une résolution virile : elle pria par une lettre monsieur Métivier, le correspondant de David Séchard, des Cointet et de presque tous les fabricants de papier du département, de faire mettre dans le Journal de la Librairie, à Paris, l'annonce suivante : | Хотя календарь был в своем роде образцовым произведением, Ева, однако, вынуждена была пустить его в продажу по два лиара за штуку, потому что братья Куэнте уступали разносчикам свой календарь по три сантима; убытки она возместила на розничной торговле, заработав на календарях, проданных непосредственно Кольбом; но все же затея не оправдала себя. Заметив недоверчивое к себе отношение прекрасной хозяйки, Серизе переложил всю вину на не" и сказал про себя: "А-а! Ты меня подозреваешь? Так я же тебе отомщу!" Таков уж нрав парижского мальчишки. Итак, Серизе стал принимать от братьев Куэнте' явно чрезмерное вознаграждение за правку корректур, которые он получал каждый вечер в конторе типографии и которые поутру сдавал. Сталкиваясь с братьями Куэнте изо дня в день, он сблизился с ними и в конце концов поверил в возможность освобождения от военной службы, послужившую ему приманкой, и, прежде чем братья Куэнтр успели его подкупить, он сам предложил им шпионить за Давидом и воспользоваться его изобретением. Ева, встревоженная тем, что она так мало могла положиться на Серизе, и не надеясь найти другого Кольба, решила отказать единственному наборщику, в котором внутренним зрением любящей женщины видела предателя; но это было бы равносильно смерти для типографии, и она приняла мужественное решение: она написала письмо г-ну Метивье, парижскому посреднику Давида Сешара, Куэнте и почти всех бумажных фабрикантов, и попросила его поместить в парижском "-Журналь де либрери" следующее объявление: |
| " A céder, une imprimerie en pleine activité, matériel et brevet, située à Angoulême. S'adresser, pour les conditions, à monsieur Métivier, rue Serpente. " | "Продается типография на полном ходу со всем оборудованием и патентом в г. Ангулеме. Об условиях справиться у г. Метивье, улица Серпант". |
| Après avoir lu le numéro du journal où se trouvait cette annonce, les Cointet se dirent : - Cette petite femme ne manque pas de tête, il est temps de nous rendre maîtres de son imprimerie en lui donnant de quoi vivre ; autrement, nous pourrions rencontrer un adversaire dans le successeur de David, et notre intérêt est de toujours avoir un oeil dans cet atelier. | Получив номер газеты, где напечатано было это объявление, Куэнты сказали себе: "Эта женщина не лишена сметливости, пришло время нам самим взять в руки эту типографию, а ей предоставить кое-какие средства на жизнь; иначе в преемнике Давида мы рискуем получить соперника, а в наших интересах держать соглядатая в этой мастерской". |
| Mus par cette pensée, les frères Cointet vinrent parler à David Séchard. Eve, à qui les deux frères s'adressèrent, éprouva la plus vive joie en voyant le rapide effet de sa ruse, car ils ne lui cachèrent pas leur dessein de proposer à monsieur Séchard de faire des impressions à leur compte : ils étaient encombrés, leurs presses ne pouvaient suffire à leurs travaux, ils avaient demandé des ouvriers à Bordeaux, et se faisaient fort d'occuper les trois presses de David. | Утвердившись в подобных мыслях, братья Куэнте явились однажды для переговоров с Давидом Сешаром. Ева - а именно к ней обратились братья - почувствовала живейшую радость, видя, какое быстрое действие оказала ее уловка, ибо Куэнте не скрыли от нее, что целью их посещения служит намерение предложить господину Сешару работать на них: они, дескать, загружены заказами, чтобы с ними справиться, их станков недостаточно, они выписывают мастеров из Бордо и могут загрузить работой все три станка Давида. |
| - Messieurs, dit-elle aux deux frères Cointet pendant que Cérizet allait avertir David de la visite de ses confrères, mon mari a connu chez messieurs Didot d'excellents ouvriers probes et actifs, il se choisira sans doute un successeur parmi les meilleurs... Ne vaut-il pas mieux vendre son établissement une vingtaine de mille francs, qui nous donneront mille francs de rente, que de perdre mille francs par an au métier que vous nous faites faire ? Pourquoi nous avoir envié la pauvre petite spéculation de notre Almanach, qui d'ailleurs appartenait à cette imprimerie ? | - Господа,- говорила она братьям Куэнте, пока Серизе ходил извещать Давида о приходе его собратьев no-ремеслу,- мой муж знавал у господ Дидо превосходных мастеров, честных и деятельных, он, конечно, выберет преемника из их числа... Не лучше ли продать предприятие за двадцать тысяч франков, что сулит тысячу франков годовой ренты, чем терять тысячу франков в год на заказах, которые вы будете нам передавать? И почему календарь,, наше маленькое, скромное предприятие, вызывает такую" зависть? Ведь, к слову сказать, он всегда печатался нашей типографией. |
| - Eh ! pourquoi, madame, ne pas nous en avoir prévenus ? nous ne serions pas allés sur vos brisées, dit gracieusement celui des deux frères qu'on appelait le grand Cointet. | - Да почему же вы не предупредили нас, сударыня? Мы не стали бы вам поперек дороги,- любезно сказал тот из братьев, которого прозвали Куэнте-большой. |
| - Allons donc, messieurs, vous n'avez commencé votre almanach qu'après avoir appris par Cérizet que je faisais le mien. | - Помилуйте, господа, вы начали издание своего календаря, как только узнали от Серизе, что мы уже издаем такой календарь... |
| En disant ces paroles vivement, elle regarda celui qu'on appelait le grand Cointet, et lui fit baisser les yeux. Elle acquit ainsi la preuve de la trahison de Cérizet. | Она произнесла эти слова с горячностью, устремив взгляд на Куэнте-болыпого, и он опустил глаза. Тут она убедилась в измене Серизе. |
| Ce Cointet, le directeur de la papeterie et des affaires, était beaucoup plus habile commerçant que son frère Jean, qui conduisait d'ailleurs l'imprimerie avec une grande intelligence, mais dont la capacité pouvait se comparer à celle d'un colonel ; tandis que Boniface était un général auquel Jean laissait le commandement en chef. Boniface, homme sec et maigre, à figure jaune comme un cierge et marbrée de plaques rouges, à bouche serrée, et dont les yeux avaient de la ressemblance avec ceux des chats, ne s'emportait jamais ; il écoutait avec le calme d'un dévot les plus grosses injures, et répondait d'une voix douce. Il allait à la messe, à confesse et communiait. Il cachait sous ses manières patelines, sous un extérieur presque mou, la ténacité, l'ambition du prêtre et l'avidité du négociant dévoré par la soif des richesses et des honneurs. Dès 1820, le grand Cointet voulait tout ce que la bourgeoisie a fini par obtenir à la révolution de 1830. Plein de haine contre l'aristocratie, indifférent en matière de religion, il était dévot comme Bonaparte fut montagnard. Son épine dorsale fléchissait avec une merveilleuse flexibilité devant la Noblesse et l'Administration pour lesquelles il se faisait petit, humble et complaisant. Enfin, pour peindre cet homme par un trait dont la valeur sera bien appréciée par des gens habitués à traiter les affaires, il portait des conserves à verres bleus à l'aide desquelles il cachait son regard, sous prétexte de préserver sa vue de l'éclatante réverbération de la lumière dans une ville où la terre, où les constructions sont blanches, et où l'intensité du jour est augmentée par la grande élévation du sol. | Этот Куэнте, ведавший и бумажной фабрикой и всеми оборотами фирмы, был дельцом гораздо более ловким, нежели его брат Жан, который, впрочем, с большим умением руководил типографией, но способности его можно было уподобить таланту полковника, между тем как Бонифас был генералом, которому Жан уступал главное командование. Бонифас, сухой и тощий, с лицом желтым, как восковая свеча, к тому же испещренным красными пятнами, с поджатыми губами, с кошачьими глазами, никогда не выходил Ио себя; он выслушивал с невозмутимостью святого самые обидные оскорбления и отвечал на них елейным голосом. Он исправно ходил в церковь ко всем службам, исповедовался и причащался. Под вкрадчивыми манерами, под внешней вялостью он таил упорство, честолюбие священника и алчность купца, томимого жаждой обогащения и почестей. В 1820 году Куэнте-большой мечта о том, что буржуазия завоевала лишь после революции 1830 года. Исполненный ненависти к аристократии, равнодушный к вопросам религии, он был таким же святошей, как Бонапарт монтаньяром. Он гнул спину с чудесной гибкостью перед знатью и начальством, изображая собою ничтожество, смиренника и угодника. Короче, чтобы обрисовать этого человека одним штрихом, значение которого оценят искушенные в делах люди, надобно сказать, что он носил синие очки по той якобы причине, что они защищают глаза от солнечного света, обычно резкого в городе, где почва известковая и столько белых зданий, притом расположенного в высокой местности. В действительности же под этими синими очками он прятал свой взгляд. |
| Quoique sa taille ne fût qu'un peu au-dessus de la moyenne, il paraissait grand à cause de sa maigreur, qui annonçait une nature accablée de travail, une pensée en continuelle fermentation. Sa physionomie jésuitique était complétée par une chevelure plate, grise, longue, taillée à la façon de celle des ecclésiastiques, et par son vêtement qui, depuis sept ans, se composait d'un pantalon noir, de bas noirs, d'un gilet noir et d'une lévite (le nom méridional d'une redingote) en drap couleur marron. On l'appelait le grand Cointet pour le distinguer de son frère, qu'on nommait le gros Cointet, en exprimant ainsi le contraste qui existait autant entre la taille qu'entre les capacités des deux frères, également redoutables d'ailleurs. En effet, Jean Cointet, bon gros garçon à face flamande, brunie par le soleil de l'Angoumois, petit et court, pansu comme Sancho, le sourire sur les lèvres, les épaules épaisses, produisait une opposition frappante avec son aîné. Jean ne différait pas seulement de physionomie et d'intelligence avec son frère, il professait des opinions presque libérales, il était Centre Gauche, n'allait à la messe que les dimanches, et s'entendait à merveille avec les commerçants libéraux. Quelques négociants de l'Houmeau prétendaient que cette divergence d'opinions était un jeu joué par les deux frères. Le grand Cointet exploitait avec habileté l'apparente bonhomie de son frère, il se servait de Jean comme d'une massue. Jean se chargeait des paroles dures, des exécutions qui répugnaient à la mansuétude de son frère. Jean avait le département des colères, il s'emportait, il laissait échapper des propositions inacceptables, qui rendaient celles de son frère plus douces ; et ils arrivaient ainsi, tôt ou tard, à leurs fins. | Хотя он был немного выше среднего роста, он казался высоким из-за своей худобы, которая свидетельствовала о здоровье, надорванном работой, и о постоянной взволнованности мысли. Его иезуитский облик довершали прямые, длинные, бесцветные волосы, подстриженные, как у церковнослужителя, и одежда, которая вот уже семь лет состояла из черных панталон, черных чулок, черного жилета и коричневого суконного левита (так на юге называют сюртук). Прозвали его Куэнте-большой в отличие от брата, которого называли Куэнте-толстый, подчеркивая тем различие как во внешности, так и в способностях братьев, равно, впрочем, опасных. И верно, Жан Куэнте, благодушный толстяк с обличьем фламандца, обожженный ангулемским солнцем, коренастый и коротконогий, толстобрюхий, как Санчо, с вечной ухмылкой, широкоплечий, являл собою полную противоположность старшему брату. Жан отличался от Бонифаса не только складом лица и свойствами ума, он щеголял своими воззрениями, чуть ли не либеральными, он принадлежал к левому центру, слушал мессу лишь в воскресенье и превосходно уживался с либеральным купечеством. В Умо находились торговые люди, которые утверждали, что расхождение братьев во мнениях было явным комедиантством. Куэнте-большой ловко пользовался обманчивой внешностью брата, Жан служил для него своего рода дубинкой. Жан возлагал на себя щекотливые разговоры, продажу имущества с торгов, короче, все то, что претило кроткому нравом брату. В ведении Жана был департамент гневливости, он горячился, он выкрикивал столь несуразные предложения, что даже условия его братца начинали казаться приемлемыми, и таким путем они рано или поздно достигали своего. |
| Eve, avec le tact particulier aux femmes, eut bientôt deviné le caractère des deux frères ; aussi resta-t-elle sur ses gardes en présence d'adversaires si dangereux. David, déjà mis au fait par sa femme, écouta d'un air profondément distrait les propositions de ses ennemis. | Ева чисто женским чутьем вскоре разгадала характер братьев; стало быть, она держалась настороженно в присутствии столь опасных противников. Давид, предупрежденный женой, выслушивал предложения своих врагов с крайне рассеянным видом. |
| - Entendez-vous avec ma femme, dit-il aux deux Cointet en sortant du cabinet vitré pour retourner dans son petit laboratoire, elle est plus au fait de mon imprimerie que je ne le suis moi-même. Je m'occupe d'une affaire qui sera plus lucrative que ce pauvre établissement, et au moyen de laquelle je réparerai les pertes que j'ai faites avec vous... | - Вам следует говорить об этом с моей женой,- сказал он обоим Куэнте, выходя из застекленной клети и вновь направляясь в свою крошечную лабораторию,- она ведет дела типографии лучше меня самого. Я поглощен делом более прибыльным, нежели это жалкое предприятие, и я надеюсь в скором времени возместить убытки, которые я понес по вашей вине... |
| - Et comment ? dit le gros Cointet en riant. | - Как вы изволили сказать?-спросил, смеясь, Куэнте-толстый. |
| Eve regarda son mari pour lui recommander la prudence. | Ева взглянула на мужа, как бы умоляя его соблюдать осторожность. |
| - Vous serez mes tributaires, vous et tous ceux qui consomment du papier, répondit David. | - Повремените, и вы еще будете мне дань платить, вы и вкупе с вами все потребители бумаги,- отвечал Давид. |
| - Et que cherchez-vous donc ? demanda Benoît-Boniface Cointet. | - Но, позвольте, что же вы такое изобретаете? - спросил Бенуа-Бонифас Куэнте. |
| Quand Boniface eut lâché sa demande d'un ton doux et d'une façon insinuante, Eve regarda de nouveau son mari pour l'engager à ne rien répondre ou à répondre quelque chose qui ne fût rien. | Когда Бонифас, состроив самую елейную мину, сладчайшим голосом задал этот вопрос, Ева опять взглянула на мужа, пытаясь этим взглядом внушить ему, что отвечать не надо, а если и отвечать, так какой-нибудь незначащей фразой. |
| - Je cherche à fabriquer le papier à cinquante pour cent au-dessous du prix actuel de revient... | - Я ищу способ наполовину снизить стоимость производства бумаги... |
| Et il s'en alla sans voir le regard que les deux frères échangèrent, et par lequel ils se disaient : - Cet homme devait être un inventeur ; on ne pouvait pas avoir son encolure et rester oisif ! - Exploitons-le ? disait Boniface. - Et comment ? disait Jean. | И он вышел, не заметив, как переглянулись между собою братья, словно говоря: "Он безусловно изобретатель; человек такого склада не может быть бездельником!" "Воспользуемся его изобретеньем",- сказал Бонифас. "Но каким путем?" - спросил Жан. |
| - David agit avec vous comme avec moi, dit madame Séchard. Quand je fais la curieuse, il se défie sans doute de mon nom, et me jette cette phrase qui n'est après tout qu'un programme. | - Давид держит себя с вами так же, как и со мной,- сказала г-жа Сешар.- Когда я любопытствую, он, конечно, помня, что меня зовут Ева, отвечает мне подобными же фразами; но, право, все это лишь мечтания... |
| - Si votre mari peut réaliser ce programme, il fera certainement fortune plus rapidement que par l'imprimerie, et je ne m'étonne plus [Coquille du Furne : je m'étonne plus.] de lui voir négliger cet établissement, reprit Boniface en se tournant vers l'atelier désert où Kolb assis sur un ais frottait son pain avec une [Coquille du Furne : un.] gousse d'ail ; mais il nous conviendrait peu de voir cette imprimerie aux mains d'un concurrent actif, remuant, ambitieux, et peut-être pourrions-nous arriver à nous entendre. Si, par exemple, vous consentiez à louer pour une certaine somme votre matériel à l'un de nos ouvriers qui travaillerait pour nous, sous votre nom, comme cela se fait à Paris, nous occuperions assez ce gars-là pour lui permettre de vous payer un très-bon loyer et de réaliser de petits profits... | - Ежели ваш супруг надеется осуществить свои мечтания, он бесспорно разбогатеет скорее, чем работая в типографии, и меня больше не удивляет, что он не радеет об этом заведении,- заметил Бонифас и, оборотившись, заглянул в мастерскую, где Кольб, в одиночестве сидя на доске для обрезывания бумаги, натирал зубчиком чеснока ломоть хлеба.- Однако ж мы отнюдь не радовались бы, видя вашу типографию в руках расторопного соперника, пронырливого, честолюбивого; возможно, мы с вами еще столкуемся? Допустим,- я говорю это только к примеру,- вы согласитесь за определенную сумму отдать ваше оборудование в аренду какому-нибудь нашему мастеру, который будет работать под вашей фирмой, как водится в Париже, мы поддержали бы малого, дали бы ему возможность платить вам солидную сумму за аренду, да и ему бы оставались кое-какие барыши... |
| - Cela dépend de la somme, répondit Eve Séchard. Que voulez-vous donner ? ajouta-t-elle en regardant Boniface de manière à lui faire voir qu'elle comprenait parfaitement son plan. | - Все зависит от суммы,- отвечала Ева Сешар.- Сколько же вы предлагаете? - прибавила она, взглядом давая понять Бонифасу, что она отлично понимает его уловки. |
| - Mais quelles seraient vos prétentions ? répliqua vivement Jean Cointet. | - А каковы ваши претензии?-с живостью отозвался Жан Куэнте. |
| - Trois mille francs pour six mois, dit-elle. | - Три тысячи франков в полугодие,- сказала она. |
| - Eh ! ma chère petite dame, vous parliez de vendre votre imprimerie vingt mille francs, répliqua tout doucettement Boniface. L'intérêt de vingt mille francs n'est que de douze cents francs, à six pour cent. | - Помилуйте, хорошая вы моя дамочка! Ведь вы только что сказали, что готовы продать типографию за двадцать тысяч франков,- вкрадчивым голосом сказал Бонн-фас.- Доход с двадцати тысяч франков при шести процентах годовых составит всего лишь тысячу двести франков. |
| Eve resta pendant un moment tout interdite, et reconnut alors tout le prix de la discrétion en affaires. | На минуту Ева смутилась и тут только поняла, какое драгоценное качество - умение молчать. |
| - Vous vous servirez de nos presses, de nos caractères avec lesquels je vous ai prouvé que je savais faire encore de petites affaires, reprit-elle, et nous avons des loyers à payer à monsieur Séchard le père qui ne nous comble pas de cadeaux. | - Вы воспользуетесь нашими станками, шрифтами, а они, как вы знаете, служат мне для кое-каких попутных дел,- возразила она,- притом мы должны платить за наем помещения отцу, господину Сешару, который не балует нас подарками. |
| Après une lutte de deux heures, Eve obtint deux mille francs pour six mois, dont mille seraient payés d'avance. Quand tout fut convenu, les deux frères lui apprirent que leur intention était de faire à Cérizet le bail des ustensiles de l'imprimerie. Eve ne put retenir un mouvement de surprise. | После двух часов борьбы Ева настояла на двух тысячах франков в полугодие, из которых тысяча вносилась вперед. Когда все было уже условлено, братья доложили ей о своем намерении поручить типографию со всем оборудованием не кому иному, как Серизе. Ева не могла скрыть своего изумления. |
| - Ne vaut-il pas mieux prendre quelqu'un qui soit au fait de l'atelier ? dit le gros Cointet. | - Посудите же, не самое ли разумное доверить мастерскую тому, кто ее знает?-сказал Куэнте-толстый. |
| Eve salua les deux frères sans répondre, et se promit de surveiller elle-même Cérizet. | Ева молча попрощалась с братьями, а про себя решила, что теперь она сама будет наблюдать за Серизе. |
| - Eh ! bien, voilà nos ennemis dans la place ! dit en riant David à sa femme quand au moment du dîner elle lui montra les actes à signer. | - Ну вот, подите! Неприятель уже в крепости! - смеясь, говорил Давид жене, которая во время обеда подала ему договор для подписи. |
| - Bah ! dit-elle, je réponds de l'attachement de Kolb et de Marion ; à eux deux, ils surveilleront tout. D'ailleurs nous nous faisons quatre mille francs de rente d'un mobilier industriel qui nous coûtait de l'argent, et je te vois un an devant toi pour réaliser tes espérances ! | - Послушай,- сказала она,- я ручаюсь, что Кольб и Марион преданы нам; вдвоем они за всем присмотрят. Затем мы получим четыре тысячи франков годового дохода с оборудования типографии, которое обошлось нам недешево. У тебя впереди целый год, чтобы осуществить свои надежды... |
| - Tu devais être la femme d'un chercheur d'inventions ! dit Séchard en serrant la main de sa femme avec tendresse. | - Тебе суждено быть женой изобретателя, как ты сама мне говорила однажды, там, у плотины,- сказал Сешар, с нежностью сжимая руку жены. |
| Si le ménage de David eut une somme suffisante pour passer l'hiver, il se trouva sous la surveillance de Cérizet et, sans le savoir, dans la dépendance du grand Cointet. | Хотя полученные деньги и обеспечили семье Давида спокойную зиму, все же он очутился под соглядатайством Серизе и, сам того не подозревая, в зависимости от Куэнте-большого. |
| - Ils sont à nous ! dit en sortant le directeur de la papeterie à son frère l'imprimeur. Ces pauvres gens vont s'habituer à recevoir le loyer de leur imprimerie ; ils compteront là-dessus, et ils s'endetteront. Dans six mois nous ne renouvellerons pas le bail, et nous verrons alors ce que cet homme de génie aura dans son sac, car nous lui proposerons de le tirer de peine en nous associant pour exploiter sa découverte. | - Он в наших руках! - сказал, выходя, бумажный фабрикант своему брату-типографу.- Эти нищие привыкнут жить на арендную плату с типографии, будут на нее рассчитывать и влезут в долги. Но на второе полугодие договора мы не возобновим. Поглядим, что запоет сей гениальный муж, когда мы поставим ему одно условьице: желаем-де вступить в деловое содружество по использованию вашего изобретения!.. А нет, так... |
| Si quelque rusé commerçant avait pu voir le grand Cointet prononçant ces mots : en nous associant, il aurait compris que le danger du mariage est encore moins grand à la Mairie qu'au Tribunal de commerce. N'était-ce pas trop déjà que ces féroces chasseurs fussent sur les traces de leur gibier ? David et sa femme, aidés par Kolb et par Marion, étaient-ils en état de résister aux ruses d'un Boniface Cointet ? | Если бы какой-нибудь шустрый делец услышал, как Куэнте-большой произнес: деловое содружество, он понял бы, что опасность брачного договора, заключенного в мэрии, ничтожна в сравнении с опасностью торгового договора, заключенного в коммерческом суде. Разве не достаточно того, что эти кровожадные охотники напали на след дичи? Неужели в состоянии были Давид и его жена, и с Кольбом и с Марион, противостоять козням Бонифаса Куэнте? |
| Quand l'époque des couches de madame Séchard arriva, le billet de cinq cents francs envoyé par Lucien, joint au second payement de Cérizet, permit de suffire à toutes les dépenses. Eve, sa mère et David, qui se croyaient oubliés par Lucien, éprouvèrent alors une joie égale à celle que leur donnaient les premiers succès du poète, dont les débuts dans le journalisme firent encore plus de tapage à Angoulême qu'à Paris. | Когда г-же Сешар пришло время родить, билет в пятьсот франков, посланный Люсьеном, а также деньги по второму платежу Серизе позволили покрыть все расходы. Ева, ее мать и Давид, решившие, что Люсьен их совсем забыл, радовались, как и в первые дни успехов поэта, выступления которого в мире журналистики подняли в Ангулеме еще больший шум, чем в Париже. |
| Endormi dans une sécurité trompeuse, David chancela sur ses jambes en recevant de son beau-frère ce mot cruel. | Убаюканный обманчивым покоем, Давид потерял почву под ногами, получив от шурина такое безжалостное письмо: |
| " Mon cher David, j'ai négocié, chez Métivier, trois billets signés de toi, faits à mon ordre, à un, deux et trois mois d'échéance. Entre cette négociation et mon suicide, j'ai choisi cette horrible ressource qui, sans doute, te gênera beaucoup. Je t'expliquerai dans quelle nécessité je me trouve, et je tâcherai d'ailleurs de t'envoyer les fonds à l'échéance. | "Дорогой мой Давид, я учел у Метивье три векселя за твоей подписью, выданные мне тобою сроком на один, два и три месяца. У меня не было выхода, и самоубийству я предпочел это страшное средство спасения, хотя я знаю, как это стеснит тебя. Позже я объясню тебе, в каком отчаянном положении я нахожусь, и, конечно, постараюсь выслать деньги к сроку платежа. |
| Brûle ma lettre, ne dis rien ni à ma soeur ni à ma mère, car je t'avoue avoir compté sur ton héroisme bien connu de | Сожги мое письмо; ни словом не обмолвись сестре и матери, ибо, признаюсь тебе, я рассчитываю на твое мужество, хорошо известное |
| Ton frère au désespoir, | твоему несчастному брату |
| " LUCIEN DE RUBEMPRE. " | Люсъену де Рюбампре". |
| - Ton pauvre frère, dit David à sa femme qui relevait alors de couches, est dans d'affreux embarras, je lui ai envoyé trois billets de mille francs, à un, deux et trois mois ; prends-en note. | - Твой бедный брат,- сказал Давид жене, когда она встала после родов,- в страшной нужде, я послал ему три векселя по тысяче франков, сроком на один, два и три месяца; занеси это в счета. |
| Puis il s'en alla dans les champs afin d'éviter les explications que sa femme allait lui demander. Mais, en commentant avec sa mère cette phrase pleine de malheurs, Eve déjà très-inquiète du silence gardé par son frère depuis six mois, eut de si mauvais pressentiments que, pour les dissiper, elle se résolut à faire une de ces démarches conseillées par le désespoir. Monsieur de Rastignac fils était venu passer quelques jours dans sa famille, et il avait parlé de Lucien en assez mauvais termes pour que ces nouvelles de Paris, commentées par toutes les bouches qui les avaient colportées, fussent arrivées jusqu'à la soeur et à la mère du journaliste. Eve alla chez madame de Rastignac, y sollicita la faveur d'une entrevue avec le fils, à qui elle fit part de toutes ses craintes en lui demandant la vérité sur la situation de Lucien à Paris. En un moment, Eve apprit la liaison de son frère avec Coralie, son duel avec Michel Chrestien, causé par sa trahison envers d'Arthez, enfin toutes les circonstances de la vie de Lucien envenimées par un dandy spirituel qui sut donner à sa haine et à son envie les livrées de la pitié, la forme amicale du patriotisme alarmé sur l'avenir d'un grand homme et les couleurs d'une admiration sincère pour le talent d'un enfant d'Angoulême, si cruellement compromis. Il parla des fautes que Lucien avait commises et qui venaient de lui coûter la protection des plus hauts personnages, de faire déchirer une ordonnance qui lui conférait les armes et le nom de Rubempré. | И он ушел в поле, чтобы избежать неминуемого объяснения с женой. Но, обсуждая с матерью эту зловещую фразу, Ева, и ранее того чрезвычайно встревоженная молчанием брата, от которого вот уже полгода не было писем, исполнилась самых дурных предчувствий и, желая их рассеять, решила сделать шаг, подсказанный отчаянием. Именно в это время молодой Растиньяк, приехавший на несколько дней к своим родным, распускал о Люсьене достаточно дурные слухи, и эти парижские новости, попав на язычок местных сплетников, не могли не дойти, и притом, в самом приукрашенном виде, до сестры и матери журналиста. Ева бросилась к г-же де Растиньяк и как милости, просила о свидании с ее сыном, с которым она и поделилась всеми своими тревогами, умоляя его сказать ей правду о положении Люсьена в Париже. И тут-то Ева узнала о связи брата с Корали, о дуэли с Мишелем Кретьеном, вызванной предательской статьей Люсьена против д'Артеза,- короче, о жизни Люсьена со всеми ее злоключениями, в ядовитом изложении остроумного денди, преподнесшего свою ненависть и зависть под видимостью сожаления, в пышной форме дружественного участия соотечественника, встревоженного за будущность великого человека и искренне восхищенного талантом одного из детищ Ангулема, при* том столь тяжко, однако, опорочившего себя. Растиньяк говорил об ошибках, совершенных Люсьеном, о том, что поэт по своей вине лишился покровительства высокопоставленных лиц и по этой причине был отменен указ о пожаловании ему герба и имени де Рюбампре. |
| - Madame, si votre frère eût été bien conseillé, il serait aujourd'hui dans la voie des honneurs et le mari de madame de Bargeton ; mais que voulez-vous ?... il l'a quittée, insultée ! Elle est, à son grand regret, devenue madame la comtesse Sixte du Châtelet, car elle aimait Lucien. | - Сударыня, ежели бы ваш брат прислушивался к добрым советам, он был бы теперь на пути к почестям, стал бы мужем госпожи де Баржетон... Но, помилуйте!.. Он покинул ее, оскорбил!.. Она стала графиней Сикст дю Шатле, к великому своему огорчению,- ведь она любила Люсьена. |
| - Est-il possible ?... s'écria madame Séchard. | - Возможно ли?..- вскричала г-жа Сешар. |
| - Votre frère est un aiglon que les premiers rayons du luxe et de la gloire ont aveuglé. Quand un aigle tombe, qui peut savoir au fond de quel précipice il s'arrêtera : la chute d'un grand homme est toujours en raison de la hauteur à laquelle il est parvenu. | - Ваш брат - орленок, ослепленный первыми лучами роскоши и славы. Когда орел падает, кто может знать, в какие бездны он низринется? Чем выше взлет великого человека, тем глубже его падение. |
| Eve revint épouvantée avec cette dernière phrase qui lui traversa le coeur comme une flèche. Blessée dans les endroits les plus sensibles de son âme, elle garda chez elle le plus profond silence ; mais plus d'une larme roula sur les joues et sur le front de l'enfant qu'elle nourrissait. Il est si difficile de renoncer aux illusions que l'esprit de famille autorise et qui naissent avec la vie, qu'Eve se défia d'Eugène de Rastignac, elle voulut entendre la voix d'un véritable ami. Elle écrivit donc une lettre touchante à d'Arthez, dont l'adresse lui avait été donnée par Lucien, au temps où Lucien était enthousiaste du Cénacle, et voici la réponse qu'elle reçut : | Ева воротилась домой, испуганная этой последней фразой, поразившей ее, точно стрела, в самое сердце. Задеты были самые чувствительные стороны ее души; она хранила глубокое молчание, но крупные слезы катились на щечки и лобик ребенка, которого она кормила грудью. Так трудно отрешиться от заблуждений, которые вкореняются в вас, словно какая-нибудь семейная традиция, от самой колыбели, и Ева не поверила Эжену де Растиньяку. Пожелав услышать голос истинного друга, она написала трогательное письмо д'Артезу, адрес которого дал ей Люсьен в те времена, когда еще был почитателем Содружества, и вот какой ответ она получила. |
| " Madame, | "Сударыня, |
| " Vous me demandez la vérité sur la vie que mène à Paris monsieur votre frère, vous voulez être éclairée sur son avenir ; et, pour m'engager à vous répondre franchement, vous me répétez ce que vous en a dit monsieur de Rastignac, en me demandant si de tels faits sont vrais. En ce qui me concerne, madame, il faut rectifier, à l'avantage de Lucien, les confidences de monsieur de Rastignac. Votre frère a éprouvé des remords, il est venu me montrer la critique de mon livre, en me disant qu'il ne pouvait se résoudre à la publier, malgré le danger que sa désobéissance aux ordres de son parti faisait courir à une personne bien chère. Hélas, madame, la tâche d'un écrivain est de concevoir les passions, puisqu'il met sa gloire à les exprimer : j'ai donc compris qu'entre une maîtresse et un ami, l'ami devait être sacrifié. J'ai facilité son crime à votre frère, j'ai corrigé moi-même cet article libellicide et l'ai complétement approuvé. Vous me demandez si Lucien a conservé mon estime et mon amitié. | Вы просите меня сказать правду о жизни вашего брата в Париже, вы желаете знать, каково его будущее, и, побуждая меня к откровенности, повторяете слова господина де Растииьяка, чтобы удостовериться, насколько они правдивы? Что касается до меня, сударыня, я должен в дружеское сообщение господина де Растиньяка внести поправку в пользу Люсьена. Вашего брата мучили угрызения совести, и он сам показал мне критическую статью о моей книге, признавшись, что не может решиться опубликовать ее, хотя его ослушание приказу роялистской партии угрожает неприятностями дорогому для него существу. Увы, сударыня, назначение писателя - постигать страсти, поскольку его слава основана на том, с каким мастерством он их изображает; итак, я понял, что ради возлюбленной, когда приходится выбирать, жертвуют другом. Я отнесся снисходительно к преступлению вашего брата, сам выправил его статъю-книгоубийцу и вполне ее одобрил. Вы спрашиваете, сохранил ли я уважение и дружбу к Люсьену? |
| Ici, la réponse est difficile à faire. Votre frère est dans une voie où il se perdra. En ce moment, je le plains encore ; bientôt, je l'aurai volontairement oublié, non pas tant à cause de ce qu'il a déjà fait que de ce qu'il doit faire. Votre Lucien est un homme de poésie et non un poète, il rêve et ne pense pas, il s'agite et ne crée pas. Enfin c'est, permettez-moi de le dire, une femmelette qui aime à paraître, le vice principal du Français. Ainsi Lucien sacrifiera toujours le meilleur de ses amis au plaisir de montrer son esprit. Il signerait volontiers demain un pacte avec le démon, si ce pacte lui donnait pour quelques années une vie brillante et luxueuse. N'a-t-il pas déjà fait pis en troquant son avenir contre les passagères délices de sa vie publique avec une actrice ? En ce moment, la jeunesse, la beauté, le dévouement de cette femme, car il en est adoré, lui cachent les dangers d'une situation que ni la gloire, ni le succès, ni la fortune ne font accepter par le monde. Eh ! bien, à chaque nouvelle séduction, votre frère ne verra, comme aujourd'hui, que les plaisirs du moment. Rassurez-vous, Lucien n'ira jamais jusqu'au crime, il n'en aurait pas la force ; mais il accepterait un crime tout fait, il en partagerait les profits sans en avoir partagé les dangers : ce qui semble horrible à tout le monde [Coquille du Furne : tout monde.], même aux scélérats. Il se méprisera lui-même, il se repentira ; mais, la nécessité revenant, il recommencerait, car la volonté lui manque : il est sans force contre les amorces de la volupté, contre la satisfaction de ses moindres ambitions. Paresseux comme tous les hommes à poésie, il se croit habile en escamotant les difficultés au lieu de les vaincre. Il aura du courage à telle heure, mais à telle autre il sera lâche. Et il ne faut pas plus lui savoir gré de son courage que lui reprocher sa lâcheté : Lucien est une harpe dont les cordes se tendent ou s'amollissent au gré des variations de l'atmosphère. | Сейчас мне трудно говорить об этом. Ваш брат на пути, который приведет его к гибели. Покамест я еще сожалею о нем, но скоро сознательно должен буду забыть о Люсьене, не столько из-за того, что он уже сделал, сколько из-за того, что он неминуемо сделает. Ваш Люсьен - поэтическая натура, но не поэт; он мечтает, но не творит. Короче, он точь-в-точь хорошенькая женщина, которая желает нравиться,- главный порок французов. Ради удовольствия блеснуть умом Люсьен неизбежно пожертвует самым лучшим другом. Он с охотою завтра же подписал бы договор с дьяволом, ежели бы это сулило ему несколько лет жизни блистательной и пышной. Не поступил ли он и того хуже, променяв свою будущность на преходящие утехи открытой связи с актрисой? Молодость, красота, преданность этой женщины, ибо она его боготворит, мешали ему понять всю опасность положения, с которым ни слава, ни успех, ни богатство не примиряют свет. Представится какое-нибудь новое искушение, и ваш брат, как и теперь, не устоит. Успокойтесь, Люсьен никогда не дойдет до преступления, на это у него недостанет смелости; но он примет содеянное преступление как нечто должное, он разделит его выгоды, не разделив его опасностей, а это именно и кажется ужасным всякому, даже злодею. Он будет презирать себя, раскаиваться; но представится случай, он опять начнет сызнова; ибо воля у него отсутствует, он бессилен перед соблазном наслаждения, перед требованиями собственного тщеславия. Ленивый, как все поэтические натуры, он почитает себя великим искусником, играя с трудностями, вместо того, чтобы их преодолевать. Иной раз он проявит мужество, но иной past держит себя, как трус, и напрасно было бы превозносить его за храбрость, как и упрекать за трусость. Люсьен - арфа, струны которой натягиваются и ослабевают по воле ветра. |
| Il pourra faire un beau livre dans une phase de colère ou de bonheur, et ne pas être sensible au succès, après l'avoir cependant désiré. Dès les premiers jours de son arrivée à Paris, il est tombé dans la dépendance d'un jeune homme sans moralité, mais dont l'adresse et l'expérience au milieu des difficultés de la vie littéraire l'ont ébloui. Ce prestidigitateur a complétement séduit Lucien, il l'a entraîné dans une existence sans dignité sur laquelle, malheureusement pour lui, l'amour a jeté ses prestiges. Trop facilement accordée, l'admiration est un signe de faiblesse : on ne doit pas payer en même monnaie un danseur de corde et un poète. Nous avons été tous blessés de la préférence accordée à l'intrigue et à la friponnerie littéraire sur le courage et sur l'honneur de ceux qui conseillaient à Lucien d'accepter le combat au lieu de dérober le succès, de se jeter dans l'arène au lieu de se faire un des trompettes de l'orchestre. La Société, madame, est, par une bizarrerie singulière, pleine d'indulgence pour les jeunes gens de cette nature ; elle les aime, elle se laisse prendre aux beaux semblants de leurs dons extérieurs ; d'eux, elle n'exige rien, elle excuse toutes leurs fautes, elle leur accorde les bénéfices des natures complètes en ne voulant voir que leurs avantages, elle en fait enfin ses enfants gâtés. Au contraire, elle est d'une sévérité sans bornes pour les natures fortes et complètes. Dans cette conduite, la Société, si violemment injuste en apparence, est peut-être sublime : elle s'amuse des bouffons sans leur demander autre chose que du plaisir, et les oublie promptement ; tandis que pour plier le genou devant la grandeur, elle lui demande toutes ses divines magnificences. A chaque chose, sa loi : l'éternel diamant doit être sans tache, la création momentanée de la Mode a le droit d'être légère, bizarre et sans consistance. Aussi, malgré ses erreurs, peut-être Lucien réussira-t-il à merveille, il lui suffira de profiter de quelque veine heureuse, ou de se trouver en bonne compagnie ; mais, s'il rencontre un mauvais ange, il ira jusqu'au fond de l'enfer. C'est un brillant assemblage de belles qualités brodées sur un fond trop léger ; l'âge emporte les fleurs, il ne reste un jour que le tissu ; et, s'il est mauvais, on y voit un haillon. | Он может в порыве гнева или восторга создать npeкрасную книгу и остаться равнодушным к успеху, которого, однако, жаждал. В первые же дни своего пребывания в Париже он подпал под влияние одного молодого человека, крайне безнравственного, ослепившего его той изворотливостью и опытностью, с какими этот юноша преодолевав трудности парижской литературной жизни. Этот фигляр совершенно совратил Люсьена, он вовлек его в беспутную жизнь, в которую, к несчастью, любовь внесла свое очарование. Чересчур легкий успех, возгласы удивления - при? знак недолговечности славы; нельзя оплачивать одной и тощ же монетой канатного плясуна и поэта. Мы все были оскорблены тем предпочтением, которое Люсьен оказал светским интригам и литературному шарлатанству перед мужеством и честью тех, кто советовал ему завоевывать успех вместо того, чтобы его похищать, выступать на арене вместо того, чтобы быть трубачом в оркестре. И что чрезвычайно удивительно, сударыня, общество относится крайне снисходительно к молодым людям этой породы; оно их любит, оно принимает всерьез их притворство, внешний блеск; оно ничего от них не требует, оно, закрывая глаза на их недостатки, прощает все их грехи, дарит им свое благоволение, достойное лишь натур цельных, словом, оно делает из них своих баловней. И, напротив, к натурам сильным и цельным оно относится чересчур сурово. В этой оценке, по видимости столь несправедливой, общество проявляет, пожалуй, высшую справедливость. Шуты его развлекают, от них не требуют ничего иного, кроме забавы, и о них скоро забывают; но прежде чем склонить колена перед гением, от него требуют божественного великолепия. На все есть свои законы: вечный алмаз должен быть безупречным, создание капризной моды вольно быть легкомысленным, прихотливым, непостоянным. Стало быть, для Люсьена, несмотря на его ошибки, еще, пожалуй, вполне возможна полная удача, ежели ему представится счастливый случай или он попадет в достойное общество; но ежели ему повстречается какой-нибудь злой гений, он опустится на самое дно преисподней. Он - блистательное соединение прекрасных качеств, возложенных на чересчур легкую основу; годы унесут цветы, наступит день, когда останется лишь одна выцветшая ткань; а если ткань плоха, она превращается в отрепья. |
| Tant que Lucien sera jeune, il plaira ; mais, à trente ans, dans quelle position sera-t-il ? telle est la question que doivent se faire ceux qui l'aiment sincèrement. Si j'eusse été seul à penser ainsi de Lucien, peut-être aurais-je évité de vous donner tant de chagrin par ma sincérité ; mais, outre qu'éluder par des banalités les questions posées par votre sollicitude me semblait indigne de vous dont la lettre est un cri d'angoisse, et de moi dont vous faites trop d'estime, ceux de mes amis qui ont connu Lucien sont unanimes en ce jugement : j'ai donc vu l'accomplissement d'un devoir dans la manifestation de la vérité, quelque terrible qu'elle soit. On peut tout attendre de Lucien en bien comme en mal. Telle est notre pensée, en un seul mot, où se résume cette lettre. Si les hasards de sa vie, maintenant bien misérable, bien chanceuse, ramenaient ce poète vers vous, usez de toute votre influence pour le garder au sein de la famille ; car, jusqu'à ce que son caractère ait pris de la fermeté, Paris sera toujours dangereux pour lui. Il vous appelait, vous et votre mari, ses anges gardiens, et il vous a sans doute oubliés ; mais il se souviendra de vous au moment où, battu par la tempête, il n'aura plus que sa famille pour asile, gardez-lui donc votre coeur, madame : il en aura besoin. | Покуда Люсьен молод, он будет нравиться; но в каком положении окажется он в тридцать лет? Таков вопрос, который должен задать себе каждый, кто искренне его любит. Если бы я один думал так о Люсьене, пожалуй, я не стал бы огорчать вас своей откровенностью; но ограничиться пустыми фразами в вопросе, поставленном вами с такой тревогой, я счел недостойным ни вас, ибо ваше письмо - вопль отчаяния, ни меня самого, раз вы оказываете мне такое доверие, тем более что мои друзья, знавшие Люсьена, единодушно разделяют мое мнение. Итак, я почитаю своим долгом сообщить вам истину, как бы ни была она ужасна. От Люсьена можно ожидать всего, как хорошего, так и дурного. Таково наше общее мнение о Люсьене, изложенное в кратких словах в этом письме. Если превратности жизни, покамест чрезвычайно жалкой, чрезвычайно неустойчивой, приведут поэта в ваши края, употребите все ваше влияние, чтобы удержать его в кругу семьи; ибо, покуда не окрепнет его характер, Париж будет для него гибелен. Он называл вас и вашего мужа своими ангелами-хранителями; он без сомнения о вас позабыл; но он вспомнит вас в ту минуту, когда, сломленный бурей, он станет искать убежища в родной семье; итак, приютите его тогда в вашем сердце, сударыня, он будет в этом нуждаться. |
| Agréez, madame, les sincères hommages d'un homme à qui vos précieuses qualités sont connues, et qui respecte trop vos maternelles inquiétudes pour ne pas vous offrir ici ses obéissances en se disant : | Примите, сударыня, дань искреннего уважения от человека, которому известны ваши редкие достоинства, который высоко чтит Вашу материнскую тревогу и просит Вас считать его |
| Votre dévoué serviteur, | Вашим преданным слугою, |
| " D'ARTHEZ [Coquille du Furne : D'ARTHES.]. " | Д'Артеза". |
| France | Русский |
| Deux jours après avoir lu cette réponse, Eve fut obligée de prendre une nourrice : son lait tarissait. Après avoir fait un dieu de son frère, elle le voyait dépravé par l'exercice des plus belles facultés ; enfin, pour elle, il roulait dans la boue. Cette noble créature ne savait pas transiger avec la probité, avec la délicatesse, avec toutes les religions domestiques cultivées au foyer de la famille, encore si pur, si rayonnant au fond de la province. David avait donc eu raison dans ses prévisions. Quand le chagrin, qui mettait sur son front si blanc des teintes de plomb, fut confié par Eve à son mari dans une de ces limpides conversations où le ménage de deux amants peut tout se dire, David fit entendre de consolantes paroles. Quoiqu'il eût les larmes aux yeux en voyant le beau sein de sa femme tari par la douleur, et cette mère au désespoir de ne pouvoir accomplir son oeuvre maternelle, il rassura sa femme en lui donnant quelques espérances. | Два дня спустя после получения этого ответа Еве пришлось взять кормилицу: у нее пропало молоко. Когда-то она сотворила себе кумира из своего брата, и вот теперь он осквернил себя, злоупотребив своими самыми высокими дарованиями; короче, в ее глазах он упал в грязь. Это благородное создание не могло поступиться честностью, щепетильностью, всеми семейными святынями, взлелеянными у домашнего очага, еще столь непорочного, столь лучезарного в провинциальной глуши. Итак, Давид был прав в своем предвидении. Когда скорбь, наложившая свинцовые тени на ее нежное лицо, понудила Еву открыться мужу в с дну из тех светлых минут, в которые влюбленные супруги говорят по душе, Давид нашел слова утешения. Хотя он без слез не мог видеть прекрасную грудь жены, иссушенную горем, видеть эту мать, отчаявшуюся исполнить свой материнский долг, все же он старался ободрить ее, подав ей некоторую надежду. |
| - Vois-tu, mon enfant, ton frère a péché par l'imagination. Il est si naturel à un poète de vouloir sa robe de pourpre et d'azur, il court avec tant d'empressement aux fêtes ! Cet oiseau se prend à l'éclat, au luxe, avec tant de bonne foi que Dieu l'excuse là où la Société le condamne ! | - Полно, мое дитя, твой брат грешил от избытка воображения. Так естественно, что поэт жаждет нарядов из пурпура и лазури; его так страстно влечет к пиршествам! Этот птенец так доверчиво попадается на приманку роскоши, внешнего блеска, что бог простит его, если общество его и осудит! |
| - Mais il nous tue !... s'écria la pauvre femme. | - Но он нас губит!..- вскричала несчастная женщина. |
| - Il nous tue aujourd'hui comme il nous sauvait il y a quelques mois en nous envoyant les prémices de son gain ! répondit le bon David, qui eut l'esprit de comprendre que le désespoir menait sa femme au delà des bornes et qu'elle reviendrait bientôt à son amour pour Lucien. Mercier disait dans son Tableau de Paris, il y a environ cinquante ans, que la littérature, la poésie, les lettres et les sciences, que les créations du cerveau ne pouvaient jamais nourrir un homme ; et Lucien, en sa qualité de poète, n'a pas cru à l'expérience de cinq siècles. Les moissons arrosées d'encre ne se font (quand elles se font) que dix ou douze ans après les semailles, et Lucien a pris l'herbe pour la gerbe. Il aura du moins appris la vie. Après avoir été la dupe d'une femme, il devait être la dupe du monde et des fausses amitiés. L'expérience qu'il a gagnée est chèrement payée, voilà tout. Nos ancêtres disaient : Pourvu qu'un fils de famille revienne avec ses deux oreilles et l'honneur sauf, tout est bien... | - Нынче он нас губит, а тому несколько месяцев он нас спас, послав нам свой первый заработок!-отвечал добрый Давид, который понимал, что, как ни велико отчаянье жены, все же ее любовь к Люсьену скоро вернется.- Мерсье, пятьдесят лет назад, сказал в своих "Картинах Парижа", что литература, поэзия, искусство и наука, эти детища человеческого мозга, никогда не могли прокормить человека; а Люсьен, как поэт, не поверил опыту пяти веков. Посев, орошенный чернилами, дает всходы (если только он их дает!) лет десять, двенадцать спустя, и Люсьен принял плевелы за пшеницу. Однако он познал жизнь. Помимо того, что он обманулся в женщине, ему суждено было обмануться в свете и в мнимых друзьях. Познание далось ему дорогой ценою, вот и все. Наши деды говорили: "Береги честь смолоду..." |
| - L'honneur !... s'écria la pauvre Eve. Hélas ! à combien de vertus Lucien a-t-il manqué !... Ecrire contre sa conscience ! Attaquer son meilleur ami !... Accepter l'argent d'une actrice !... Se montrer avec elle ! Nous mettre sur la paille !... | - Честь!..- вскричала бедная Ева.- Увы! Сколько бесчестного натворил Люсьен!.. Писать против совести! Нападать на своего лучшего друга!.. Жить на средства акт" рисы!.. Открыто показываться с ней! Пустить нас по миру!.. |
| - Oh ! cela, ce n'est rien !... s'écria David qui s'arrêta. | - Ну, это еще пустяки!..- вскричал Давид и умолк. |
| Le secret du faux commis par son beau-frère allait lui échapper, et malheureusement Eve, en s'apercevant de ce mouvement, conserva de vagues inquiétudes. | Он чуть было не обмолвился о подложных векселях своего шурина, но, к несчастью, Ева заметила его оговорку, и ею овладело смутное беспокойство. |
| - Comment rien ! répondit-elle. Et où prendrons-nous de quoi payer trois mille francs ? | - Пустяки?-отвечала она.- А откуда возьмем мы три тысячи франков, чтобы оплатить векселя? |
| - D'abord, reprit David, nous allons avoir à renouveler le bail de l'exploitation de notre imprimerie avec Cérizet. Depuis six mois les quinze pour cent que les Cointet lui allouent sur les travaux faits pour eux lui ont donné six cents francs, et il a su gagner cinq cents francs avec des ouvrages de ville. | - Прежде всего,- отвечал Давид,- Серизе возобновит договор на аренду типографии. В течение полугода пятнадцать процентов с заказов, предоставляемых ему Куэнте, принесли шестьсот франков дохода, да на городских заказах он заработал еще пятьсот франков. |
| - Si les Cointet savent cela, peut être ne recommenceront-ils pas le bail ; ils auront peur de lui, dit Eve ; car Cérizet est un homme dangereux. | - Если Куэнте узнают об этом, они, пожалуй, побоятся возобновить договор,- сказала Ева,- ведь Серизе - человек опасный. |
| - Eh ! que m'importe ! s'écria Séchard, dans quelques jours nous serons riches ! Une fois Lucien riche, mon ange, il n'aura que des vertus... | - Э, пустое! - вскричал Сешар.- Еще несколько дней - и мы будем богачами! А раз Люсьен будет богат, мой ангел, он станет воплощенной добродетелью... |
| - Ah ! David, mon ami, mon ami, quel mot viens-tu de laisser échapper ! En proie à la misère, Lucien serait donc sans force contre le mal ! Tu penses de lui tout ce qu'en pense monsieur. d'Arthèz ! Il n'y a pas de supériorité sans force, et Lucien est faible... Un ange qu'il ne faut pas tenter, qu'est-ce ?... | - Ах, Давид! Друг мой, друг мой, какое слово сказал ты! Стало быть, в тисках нужды Люсьен бессилен против зла? Ты о нем такого же мнения, как и господин д'Артез! Гениальность и бессилие несовместимы, а Люсьен слаб... Ангел, которого не должно искушать, какой же это ангел?.. |
| - Eh ! c'est une nature qui n'est belle que dans son milieu, dans sa sphère, dans son ciel. Lucien n'est pas fait pour lutter, je lui épargnerai la lutte. Tiens, vois ! je suis trop près du résultat pour ne pas t'initier aux moyens. Il sortit de sa poche plusieurs feuillets de papier blanc de la grandeur d'un in-octavo, les brandit victorieusement et les apporta sur les genoux de sa femme. - Une rame de ce papier, format grand-raisin, ne coûtera pas plus de cinq francs, dit-il en faisant manier les échantillons à Eve, qui laissait voir une surprise enfantine à l'aspect d'une si petite chose apportée comme preuve de résultats si grands. | - Надобно знать, что это натура прекрасная лишь в своей среде, в своей области, на своем небосводе. Люсьен не создан для борьбы, я избавлю его от необходимости бороться. Видишь ли, я так близок к цели, что могу посвятить тебя в свою работу.- Он извлек из кармана несколько листков белой бумаги размером in octavo, торжествующе взмахнул ими и положил их на колени жены.- Стопа такой бумаги, формата "большой виноград", будет стоить не дороже пяти франков,- сказал он, передавая образцы Еве, которая рассматривала их с ребяческим удивлением. |
| A une question de sa femme, qui ne savait pas ce que voulait dire ce mot grand-raisin, Séchard lui donna sur la papeterie des renseignements qui ne seront point déplacés dans une oeuvre dont l'existence matérielle est due autant au papier qu'à la presse. | |
| Le papier, produit non moins merveilleux que l'impression à laquelle il sert de base, existait depuis long-temps en Chine quand, par les filières souterraines du commerce, il parvint dans l'Asie-Mineure, où, vers l'an 750, selon quelques traditions, on faisait usage d'un papier de coton broyé et réduit en bouillie. La nécessité de remplacer le parchemin, dont le prix était excessif, fit trouver, par une imitation du papier bombycien (tel fut le nom du papier de coton en Orient), le papier de chiffon, les uns disent à Bâle, en 1170, par des Grecs réfugiés ; les autres disent à Padoue, en 1301, par un Italien nommé Pax. Ainsi le papier se perfectionna lentement et obscurément ; mais il est certain que déjà sous Charles VI on fabriquait à Paris la pâte des cartes à jouer. Lorsque les immortels Faust, Coster et Guttemberg eurent inventé LE LIVRE, des artisans, inconnus comme tant de grands artistes de cette époque, approprièrent la papeterie aux besoins de la typographie. Dans ce quinzième siècle, si vigoureux et si naif, les noms des différents formats de papier, de même que les noms donnés aux caractères, portèrent l'empreinte de la naiveté du temps. Ainsi le Raisin, le Jésus, le Colombier, le papier Pot, l'Ecu, le Coquille, le Couronne, furent ainsi nommés de la grappe, de l'image de Notre-Seigneur, de la couronne, de l'écu, du pot, enfin du filigrane marqué au milieu de la feuille, comme plus tard, sous Napoléon, on y mit un aigle : d'où le papier dit grand-aigle. De même, on appela les caractères Cicéro, Saint-Augustin, Gros-Canon, des livres de liturgie, des oeuvres théologiques et des traités de Cicéron auxquels ces caractères furent d'abord employés. L'italique fut inventé par les Alde, à Venise : de là son nom. Avant l'invention du papier mécanique, dont la longueur est sans limites, les plus grands formats étaient le Grand-Jésus ou le Grand-Colombier ; encore ce dernier ne servait-il guère que pour les atlas ou pour les gravures. En effet, les dimensions du papier d'impression étaient soumises à celles des marbres de la presse. A l'époque où Séchard cherchait à résoudre le problème de la fabrication du papier à bon marché, l'existence du papier continu paraissait une chimère en France, quoique déjà Denis Robert d'Essone eût, vers 1799, inventé pour le fabriquer une machine que depuis Didot-Saint-Léger essaya de perfectionner. Le papier vélin, inventé par Ambroise Didot, ne date que de 1780. Ce rapide aperçu démontre invinciblement que toutes les grandes acquisitions de l'industrie et de l'intelligence se sont faites avec une excessive lenteur et par des agrégations inaperçues, absolument comme procède la Nature. Pour arriver à leur perfection, l'écriture, le langage peut-être !... ont eu les mêmes tâtonnements que la typographie et la papeterie. | |
| - Des chiffonniers ramassent dans l'Europe entière les chiffons, les vieux linges, et achètent les débris de toute espèce de tissus, dit Séchard à sa femme en terminant. Ces débris, triés par sortes, s'emmagasinent chez les marchands de chiffons en gros, qui fournissent les papeteries. Pour te donner une idée de ce commerce, apprends mon enfant, qu'en 1814 le banquier Cardon, propriétaire des cuves de Buges et de Langlée, où Léorier de l'Isle essaya dès 1776 la solution du problème dont s'occupa ton père, avait un procès avec un sieur Proust à propos d'une erreur de deux millions pesant de chiffons dans un compte de dix millions de livres, environ quatre millions de francs. Le fabricant lave ses chiffons et les réduit en une bouillie claire qui se passe, absolument comme une cuisinière passe une sauce à son tamis, sur un châssis en fer appelé forme, et dont l'intérieur est rempli par une étoffe métallique au milieu de laquelle se trouve le filigrane qui donne son nom au papier. De la grandeur de la forme dépend alors la grandeur du papier. | |
| - Eh ! bien, comment as-tu fait ces essais ? dit Eve à David. | - Ну, хорошо! А как же ты производил свои опыты?- спросила Ева. |
| - Avec un vieux tamis en crin que j'ai pris à Marion, répondit-il. | - Я просто взял у Марион старое волосяное сито,- ответил Давид. |
| - Tu n'es donc pas encore content ? demanda-t-elle. | - И ты все же не удовлетворен? -спросила она. |
| - La question n'est pas dans la fabrication, elle est dans le prix de revient de la pâte ; car je ne suis qu'un des derniers entrés dans cette voie difficile. Madame Masson, dès 1794, essayait de convertir les papiers imprimés en papier blanc ; elle a réussi, mais à quel prix ! En Angleterre, vers 1800, le marquis de Salisbury tentait, en même temps que Séguin en 1801, en France, d'employer la paille à la fabrication du papier. | - Вопрос не в способе производства, а в стоимости бумажной массы. Увы, дитя мое! Я лишь один из последних, вступивших на этот тернистый путь. Госпожа Массон еще в 1794 году пыталась переработать макулатуру в чистую бумагу, она добилась своего, но чего это ей стоило! В 1801 году маркиз Салсбери в Англии, а Сеген во Франции пробовали вырабатывать бумагу из соломы. |
| Une foule de grands esprits a tourné autour de l'idée que je veux réaliser. Dans le temps où j'étais chez messieurs Didot, on s'en occupait déjà comme on s'en occupe encore ; car aujourd'hui le perfectionnement cherché par ton père est devenu l'une des nécessités les plus impérieuses de ce temps-ci. Voici pourquoi. Le linge de fil est, à cause de sa cherté, remplacé par le linge de coton. Quoique la durée du fil, comparée à celle du coton, rende, en définitive, le fil moins cher que le coton, comme il s'agit toujours pour les pauvres de sortir une somme quelconque de leurs poches, ils préfèrent donner moins que plus, et subissent, en vertu du vae victis ! des pertes énormes. La classe bourgeoise agit comme le pauvre. Ainsi le linge de fil va manquer, et l'on sera forcé de se servir de chiffons de coton. | |
| Aussi l'Angleterre, où le coton a remplacé le fil chez les quatre cinquièmes de la population, a-t-elle commencé à fabriquer le papier de coton. Ce papier, qui d'abord a l'inconvénient de se couper et de se casser, se dissout dans l'eau si facilement qu'un livre en papier de coton s'y mettrait en bouillie en y restant un quart d'heure, tandis qu'un vieux livre ne serait pas perdu en y restant deux heures. On ferait sécher le vieux livre ; et, quoique jauni, passé, le texte en serait encore lisible, l'oeuvre ne serait pas détruite. Nous arrivons à un temps où, les fortunes diminuant par leur égalisation, tout s'appauvrira : nous voudrons du linge et des livres à bon marché, comme on commence à vouloir de petits tableaux, faute d'espace pour en placer de grands. Les chemises et les livres ne dureront pas, voilà tout. La solidité des produits s'en va de toutes parts. Aussi le problème à résoudre est-il de la plus haute importance pour la littérature, pour les sciences et pour la politique. | |
| Il y eut donc un jour dans mon cabinet une vive discussion sur les ingrédients dont on se sert en Chine pour fabriquer le papier. Là, grâce aux matières premières, la papeterie a, dès son origine, atteint une perfection qui manque à la nôtre. On s'occupait alors beaucoup du papier de Chine, que sa légèreté, sa finesse rendent bien supérieur au nôtre, car ces précieuses qualités ne l'empêchent pas d'être consistant ; et, quelque mince qu'il soit, il n'offre aucune transparence. Un correcteur très-instruit (à Paris il se rencontre des savants parmi les correcteurs : Fourier et Pierre Leroux sont en ce moment correcteurs chez Lachevardière !...) ; donc le comte de Saint-Simon, correcteur pour le moment, vint nous voir au milieu de la discussion. | |
| Il nous dit alors que, selon Kempfer et Du Halde, le broussonatia fournissait aux Chinois la matière de leur papier tout végétal, comme le nôtre d'ailleurs. Un autre correcteur soutint que le papier de Chine se fabriquait principalement avec une matière animale, avec la soie, si abondante en Chine. Un pari se fit devant moi. Comme messieurs Didot sont les imprimeurs de l'Institut, naturellement le débat fut soumis à des membres de cette assemblée de savants. M. Marcel, ancien directeur de l'imprimerie impériale, désigné comme arbitre, renvoya les deux correcteurs par-devant monsieur l'abbé Grozier, bibliothécaire à l'Arsenal. Au jugement de l'abbé Grozier, les correcteurs perdirent tous deux leur pari. Le papier de Chine ne se fabrique ni avec de la soie ni avec le broussonatia ; sa pâte provient des fibres du bambou triturées. | |
| L'abbé Grozier possédait un livre chinois, ouvrage à la fois iconographique et technologique, où se trouvaient de nombreuses figures représentant la fabrication du papier dans toutes ses phases, et il nous montra les tiges de bambou peintes en tas dans le coin d'un atelier à papier supérieurement dessiné. Quand Lucien m'a dit que ton père, par une sorte d'intuition particulière aux hommes de talent, avait entrevu le moyen de remplacer les débris du linge par une matière végétale excessivement commune, immédiatement prise à la production territoriale, comme font les Chinois en se servant de tiges fibreuses, j'ai classé tous les essais tentés par mes prédécesseurs en les répétant, et je me suis mis enfin à étudier la question. Le bambou est un roseau : j'ai naturellement pensé aux roseaux de notre pays. | |
| Notre roseau commun, l'arundo phragmitis, a fourni les feuilles de papier que tu tiens. Mais je vais employer les orties, les chardons ; car, pour maintenir le bon marché de la matière première, il faut s'adresser à des substances végétales qui puissent venir dans les marécages et dans les mauvais terrains : elles seront à vil prix. Le secret gît tout entier dans une préparation à donner à ces tiges. En ce moment mon procédé n'est pas encore assez simple. | Наш обыкновенный тростник arundo phragmitis послужил материалом для тех листов бумаги, которые ты держишь в руках. Но я хочу испробовать и крапиву и чертополох,- чтобы добиться дешевизны сырья, надо его искать среди растений, произрастающих на земле, непригодной для обработки, или на болотах: даровое сырье! Весь секрет в том, как обрабатывать стебли. Мой способ пока что еще недостаточно прост. |
| La main-d'oeuvre n'est rien en Chine ; une journée y vaut trois sous : aussi les Chinois peuvent-ils, au sortir de la forme, appliquer leur papier feuille à feuille entre des tables de porcelaine blanche chauffées, au moyen desquelles ils le pressent et lui donnent ce lustre, cette consistance, cette légèreté, cette douceur de satin, qui en font le premier papier du monde. Eh ! bien, il faut remplacer les procédés du Chinois par quelque machine. On arrive par des machines à résoudre le problème du bon marché que procure à la Chine le bas prix de sa main-d'oeuvre. Si nous parvenions à fabriquer à bas prix du papier d'une qualité semblable à celui de la Chine, nous diminuerions de plus de moitié le poids et l'épaisseur des livres. | |
| Un Voltaire relié, qui, sur nos papiers vélins, pèse deux cent cinquante livres, n'en pèserait pas cinquante sur papier de Chine. Et voilà, certes, une conquête. L'emplacement nécessaire aux bibliothèques sera une question de plus en plus difficile à résoudre à une époque où le rapetissement général des choses et des hommes atteint tout, jusqu'à leurs habitations. A Paris, les grands hôtels, les grands appartements seront tôt ou tard démolis ; il n'y aura bientôt plus de fortunes en harmonie avec les constructions de nos pères. Quelle honte pour notre époque de fabriquer des livres sans durée ! Encore dix ans, et le papier de Hollande, c'est-à-dire le papier fait en chiffon de fil, sera complétement impossible. | |
| Je veux y aviser et donner à la fabrication du papier en France le privilége dont jouit notre littérature, en faire un monopole pour notre pays, comme les Anglais ont celui du fer, de la houille ou des poteries communes. Je veux être le Jacquard [Coquille du Furne : Jacquart.] de la papeterie. | Ну что же! Несмотря на все трудности, я хочу поставить французское бумажное производство в особое положение, подобное тому, какое занимает наша литература; я хочу добиться, чтобы производство бумаги стало исключительным правом нашей страны, как монополией Англии стали железо, каменный уголь, гончарные изделия. Я хочу стать Жаккаром бумажного производства. |
| Eve se leva, mue par un enthousiasme et par une admiration que la simplicité de David excitait ; elle ouvrit ses bras et le serra sur son coeur en penchant sa tête sur son épaule. | Ева встала, онемев от восторга, восхищенная простотой Давида; она обняла его и прижала к своему сердцу, склонив голову ему на плечо. |
| - Tu me récompenses comme si j'avais déjà trouvé, lui dit-il. | - Ты вознаграждаешь меня, точно я уже сделал открытие,- сказал он. |
| Pour toute réponse, Eve montra sa belle figure tout inondée de larmes, et resta pendant un moment sans pouvoir parler. | Вместо ответа Ева обратила к нему прекрасное лицо, все в слезах, и несколько секунд не могла вымолвить ни слова. |
| - Je n'embrasse pas l'homme de génie, dit-elle, mais le consolateur ! A une gloire tombée, tu m'opposes une gloire qui s'élève. Aux chagrins que me cause l'abaissement d'un frère, tu opposes la grandeur du mari... Oui, tu seras grand comme les Graindorge, les Rouvet, les Van Robais, comme le Persan qui nous a donné la garance, comme tous ces hommes dont tu m'as parlé, dont les noms restent obscurs parce qu'en perfectionnant une industrie ils ont fait le bien sans éclat. | - Я обнимаю не гения,- сказала она,- а утешителя! Славе падшей ты противопоставляешь славу восходящую, скорби, которую причинило мне падение брата, ты противопоставляешь величие мужа... Да, ты будешь велик, как Грендорж, Руве, ван Робе, как тот персианин, который открыл марену, как все те люди, о которых ты мне рассказывал и чьи имена остались безвестными, потому что, совершенствуя промышленность, они в тиши трудились на благо человечества. |
| - Que font-ils, à cette heure ?... disait Boniface. | - Чем они заняты в такой час?..- сказал Бонифас. |
| Le grand Cointet se promenait sur la place du Mûrier avec Cérizet en examinant les ombres de la femme et du mari qui se dessinaient sur les rideaux de mousseline ; car il venait causer tous les jours à minuit avec Cérizet, chargé de surveiller les moindres démarches de son ancien patron. | Куэнте-большой прохаживался вместе с Серизе по площади Мюрье, вглядываясь в освещенные окна, где на муслиновых занавесях вырисовывались тени Евы и ее мужа: Куэнте каждый вечер в полночь приходил к Серизе, на обязанности которого было следить за малейшим шагом его бывшего хозяина. |
| - Il lui montre, sans doute, les papiers qu'il a fabriqués ce matin, répondit Cérizet. | - Не иначе, как он показывает ей бумагу, которую изготовил утром,- отвечал Серизе. |
| - De quelles substances s'est-il servi ? demande le fabricant de papier. | - Какое он применяет сырье? - спросил бумажный фабрикант. |
| - Impossible de le deviner, répondit Cérizet, j'ai troué le toit, j'ai grimpé dessus, et j'ai vu mon naif, pendant la nuit dernière, faisant bouillir sa pâte dans la bassine en cuivre ; j'ai eu beau examiner ses approvisionnements amoncelés dans un coin, tout ce que j'ai pu remarquer, c'est que les matières premières ressemblent à des tas de filasse... | - Ума не приложу,- отвечал Серизе.- Я пробил дыру в кровле, взобрался наверх и наблюдал всю ночь напролет, как мой Простак варил какое-то месиво в медном чане; но, как я ни вглядывался в материалы, сваленные в углу, я заметил только, что сырье это напоминает кудель... |
| - N'allez pas plus loin, dit Boniface Cointet d'une voix pateline à son espion, ce serait improbe !... Madame Séchard vous proposera de renouveler votre bail de l'exploitation de l'imprimerie, dites que vous voulez vous faire imprimeur, offrez-la moitié de ce que valent le brevet et le matériel, et si l'on y consentait, venez me trouver. En tout cas, traînez en longueur... ils sont sans argent. | - Не заходите чересчур далеко,- вкрадчивым голосом сказал Бонифас Куэнте своему шпиону,- излишнее любопытство было бы нечестно!.. Госпожа Сешар предложит вам возобновить договор на аренду типографии, скажите ей, что вы-де сами желаете стать хозяином, предложите половину стоимости патента и оборудования и, если она на это согласится, сообщите мне. Во всяком случае, тяните канитель... ведь у них ни шиша? а? |
| - Sans un sou ! dit Cérizet. | - Ни шиша! -сказал Сериэе. |
| - Sans un sou, répéta le grand Cointet. - Ils sont à moi, se dit-il. | - Ни шиша,- повторил Куэнте-большой. "Они в моей власти",- сказал он про себя. |
| La maison Métivier et la maison Cointet frères joignaient la qualité de Banquiers à leur métier de commissionnaires en papeterie, et de papetiers-imprimeurs ; titre pour lequel ils se gardaient bien d'ailleurs de payer patente. Le Fisc n'a pas encore trouvé le moyen de contrôler les affaires commerciales au point de forcer tous ceux qui font subrepticement la banque à prendre patente de banquier laquelle à Paris, par exemple, coûte cinq cents francs. Mais les frères Cointet et Métivier, pour être ce qu'on appelle à la Bourse des marrons, n'en remuaient pas moins entre eux quelques centaines de mille francs par trimestre sur les places de Paris, de Bordeaux et d'Angoulême. Or, dans la soirée même, la maison Cointet frères avait reçu de Paris les trois mille francs d'effets faux fabriqués par Lucien. Le grand Cointet avait aussitôt bâti sur cette dette une formidable machine dirigée, comme on va le voir, contre le patient et pauvre inventeur. | Торговый дом Метивье и торговый дом братьев Куэнте, помимо своих прямых занятий в качестве поставщиков бумаги и бумажных фабрикантов-типографов, подвизались и в качестве банкиров; впрочем, они и не помышляли платить за патент на право заниматься банковскими операциями. Государственная казна не изыскала еще средств контролировать коммерческие сделки и понуждать всех, кто тайно занимается банковскими операциями, брать патент банкира, который в Париже, например, стоит пятьсот франков. Но братья Куэнте и Метивье хотя и были, что называется, биржевыми зайцами, однако каждые три месяца пускали в оборот на биржах Парижа, Бордо и Ангулема несколько сот тысяч франков. Именно в этот вечер торговый дом братьев Куэнте получил из Парижа три векселя по тысяче франков, подделанных Люсьеном. Куэнте-большой тотчас же построил на этом долге чудовищное злоумышление, направленное, как будет видно, против терпеливого и бесхитростного изобретателя. |
| Le lendemain, à sept heures du matin, Boniface Cointet se promenait le long de la prise d'eau qui alimentait sa vaste papeterie, et dont le bruit couvrait celui des paroles. Il y attendait un jeune homme, âgé de vingt-neuf ans, depuis six semaines avoué près le Tribunal de première instance d'Angoulême, et nommé Pierre Petit-Claud. | На другой день в семь часов утра Бонифас Куэнте прогуливался у запруды, питавшей его обширную писчебумажную фабрику и шумом своим заглушавшей голоса. Он ожидал тут молодого человека, лет двадцати девяти, по имени Пьер Пти-Кло, который вот уже шесть месяцев состоял стряпчим при суде первой инстанции в Ангулеме. |
| - Vous étiez au collége d'Angoulême en même temps que David Séchard, dit le grand Cointet en saluant le jeune avoué qui se gardait bien de manquer à l'appel du riche fabricant. | - Вы обучались в ангулемском лицее вместе с Давидом Сешаром, не так ли?-спросил Куэнте-большой, поздоровавшись с молодым стряпчим, который поспешил явиться на зов богатого фабриканта. |
| - Oui, monsieur, répondit Petit-Claud en se mettant au pas du grand Cointet. | - Да, сударь,- отвечал Пти-Кло, стараясь шагать в ногу с Куэнте-большим. |
| - Avez-vous renouvelé connaissance ? | - И вы, понятно, возобновили старое знакомство? |
| - Nous nous sommes rencontrés deux fois tout au plus depuis son retour. Il ne pouvait pas en être autrement : j'étais enfoui dans l'Etude ou au Palais les jours ordinaires ; et, le dimanche ou les jours de fête, je travaillais à compléter mon instruction, car j'attendais tout de moi-même... | - Мы виделись раза два, не более, после его возвращения в Ангулем. А то как же иначе? В будни я сижу в конторе или в суде; а в воскресенье и прочие празднику занимаюсь, пополняю свое образование; посудите сами, рассчитывать я могу только на свои собственные силы... |
| Le grand Cointet hocha la tête en signe d'approbation. | Куэнте-большой кивнул головой в знак одобрения. |
| - Quand David et moi nous nous sommes revus, il m'a demandé ce que je devenais. Je lui ai dit qu'après avoir fait mon Droit à Poitiers, j'étais devenu premier clerc de maître Olivet, et que j'espérais un jour ou l'autre traiter de cette charge... Je connaissais beaucoup plus Lucien Chardon, qui se fait maintenant appeler de Rubempré, l'amant de madame de Bargeton, notre grand poète, enfin le beau-frère de David Séchard. | - В первую нашу встречу с Давидом он спросил меня, чем я занимаюсь. Я сказал, что, окончив юридический факультет в Пуатье, служил старшим клерком у мэтра Оливе и что надеюсь, рано или поздно, стать его преемником.,. Я более коротко знаком с Люсьеном Шардоном, или с господином де Рюбампре, как теперь называет себя возлюбленный госпожи де Баржетон, с нашим великим поэтом, короче, с шурином Давида Сешара. |
| - Vous pouvez alors aller annoncer à David votre nomination et lui offrir vos services, dit le grand Cointet. | - Почему бы вам не известить Давида о вашем назначении и не предложить ему свои услуги,- сказал Куэнте-болыпой. |
| - Cela ne se fait pas, répondit le jeune avoué. | - Это не принято,- сказал молодой стряпчий. |
| - Il n'a jamais eu de procès, il n'a pas d'avoué, cela peut se faire, répondit Cointet qui toisait à l'abri de ses lunettes le petit avoué. | - Он никогда не судился, у него нет своего поверенного, почему бы вам не стать таковым,- отвечал Куэнте и под прикрытием своих очков смерил взглядом щуплого стряпчего с головы до ног. |
| Fils d'un tailleur de l'Houmeau, dédaigné par ses camarades de collége, Pierre Petit-Claud paraissait avoir une certaine portion de fiel extravasée dans le sang. Son visage offrait une de ces colorations à teintes sales et brouillées qui accusent d'anciennes maladies, les veilles de la misère, et presque toujours des sentiments mauvais. Le style familier de la conversation fournit une expression qui peut peindre ce garçon en deux mots : il était cassant et pointu. Sa voix fêlée s'harmoniait à l'aigreur de sa face, à son air grêle, et à la couleur indécise de son oeil de pie. L'oeil de pie est, suivant une observation de Napoléon, un indice d'improbité. - Regardez un tel, disait-il à Las-Cazes à Sainte-Hélène en lui parlant d'un de ses confidents qu'il fut forcé de renvoyer pour cause de malversations, je ne sais pas comment j'ai pu m'y tromper si long-temps, il a l'oeil d'une pie. Aussi, quand le grand Cointet eut bien examiné ce petit avoué maigrelet, piqué de petite vérole, à cheveux rares, dont le front et le crâne se confondaient déjà, quand il le vit faisant déjà poser à sa délicatesse le poing sur la hanche, se dit-il : - Voilà mon homme. En effet, Petit-Claud, abreuvé de dédains, dévoré par une corrosive envie de parvenir, avait eu l'audace, quoique sans fortune, d'acheter la charge de son patron trente mille francs, en comptant sur un mariage pour se libérer ; et, suivant l'usage, il comptait sur son patron pour lui trouver une femme, car le prédécesseur a toujours intérêt à marier son successeur, pour se faire payer sa charge. Petit-Claud comptait encore plus sur lui-même, car il ne manquait pas d'une certaine supériorité, rare en province, mais dont le principe était dans sa haine. Grande haine, grands efforts. | Сын портного из Умо, презираемый товарищами по коллежу, Пьер Пти-Кло, казалось, страдал разлитием желчи. Землистый цвет лица изобличал застарелые недуги, ночные бдения нищеты и безусловно низкие страсти. На обиходном языке существует выражение, способное обрисовать этого малого в двух словах: колючий, как заноза. Надтреснутый голос был в полном соответствии с его кислой физиономией, тщедушной фигуркой и неопределенным цветом сорочьих глаз. Сорочий глаз, по наблюдению Наполеона, признак криводушия. "Поглядите на такого-то,- сказал он Ласказу, будучи на острове св. Елены, об одном из приближенных, которого он отстранил от должности за разные неблаговидные дела.- Как могло случиться, что я столь долгое время ошибался в нем. Ведь у него сорочий глаз". Вот почему Куэнте-большой, вглядевшись внимательно в невзрачного, хилого адвоката с лицом, изрытым оспой, с волосами столь редкими, что лысина, начавшаяся со лба, обнажила уже и темя, сказал про себя: "Такой, как ты, мне и надобен". И в самом деле, Пти-Кло, вполне познавший всю тяжесть людского презрения, пожираемый жгучим желанием возвыситься, дерзнул купить за тридцать тысяч франков дело своего патрона единственно в расчете на выгодную женитьбу, надеясь, что невесту, как водится, подыщет ему сам патрон, ибо кто же, как не он, более всего заинтересован женить поскорее своего преемника и тем самым помочь ему рассчитаться за приобретенную контору? Но еще более Пти-Кло рассчитывал на самого себя, ибо он все же был человеком незаурядных качеств, хотя в основе их лежала ненависть. Великая ненависть - великая сила! |
| Il se trouve une grande différence entre les avoués de Paris et les avoués de province, et le grand Cointet était trop habile pour ne pas mettre à profit les petites passions auxquelles obéissent ces petits avoués. A Paris, un avoué remarquable, et il y en a beaucoup, comporte un peu des qualités qui distinguent le diplomate : le nombre des affaires, la grandeur des intérêts, l'étendue des questions qui lui sont confiées, le dispensent de voir dans la Procédure un moyen de fortune. Arme offensive ou défensive, la Procédure n'est plus pour lui, comme autrefois, un objet de lucre. En province, au contraire, les avoués cultivent ce qu'on appelle dans les Etudes de Paris la broutille, cette foule de petits actes qui surchargent les mémoires de frais et consomment du papier timbré. | Существует огромное различие между парижским стряпчим и стряпчим провинциальным, и Куэнте-большой был чересчур хитер, чтобы не извлечь выгоды из страстишек мелких ходатаев по делам. В Париже видный ходатай по делам, а таких там много, обладает в некоторой степени качествами, отличающими дипломата; крупные дела, широта интересов, значительность доверяемых ему вопросов избавляют его от необходимости видеть в судопроизводстве лишь источник обогащения. Судопроизводство, как оружие наступательное или оборонительное, уже не составляет для него, как в былое время, средства наживы. В провинции, напротив, ходатаи по делам занимаются тем, что в парижских конторах именуется крючкотворством, короче сказать, составлением тьмы мелких актов, которые обременяют дела судебными пошлинами и попусту поглощают гербовую бумагу. |
| Ces bagatelles occupent l'avoué de province, il voit des frais à faire là où l'avoué de Paris ne se préoccupe que des honoraires. L'honoraire est ce que le client doit, en sus des frais, à son avoué pour la conduite plus ou moins habile de son affaire. Le Fisc est pour moitié dans les frais, tandis que les honoraires sont tout entiers pour l'avoué. | Подобные мелочи весьма занимают провинциального стряпчего, он искусственно увеличивает расходы, связанные с судопроизводством, между тем как парижский стряпчий довольствуется вознаграждением. Вознаграждение - это то, что клиент обязан уплатить, сверх судебных издержек, своему стряпчему за более или менее успешное ведение его дела. Государственная казна взимает в свою пользу половину судебных издержек, вознаграждение же полностью поступает стряпчему. |
| Disons-le hardiment ! Les honoraires payés sont rarement en harmonie avec les honoraires demandés et dus pour les services que rend un bon avoué. Les avoués, les médecins et les avocats de Paris sont, comme les courtisanes avec leurs amants d'occasion, excessivement en garde contre la reconnaissance de leurs clients. Le client, avant et après l'affaire, pourrait faire deux admirables tableaux de genre, dignes de Meissonnier, et qui seraient sans doute enchéris par des Avoués-Honoraires. Il existe entre l'avoué de Paris et l'avoué de province une autre différence. | Скажем прямо! Вознаграждение выплаченное редко находится в соответствии с вознаграждением обусловленным и достойным услуг, оказанных искусным стряпчим. Парижские стряпчие, врачи, адвокаты относятся к обещаниям своих клиентов с чрезвычайной осторожностью, как куртизанки к посулам случайных любовников. Клиент до и после судебного разбирательства может послужить темою для двух восхитительных жанровых картинок, достойных кисти Мейссонье, и они, конечно, пришлись бы по вкусу почтенным стряпчим. Существует еще одно различие между парижскими стряпчими и стряпчими провинциальными. |
| L'avoué de Paris plaide rarement, il parle quelquefois au Tribunal dans les Référés ; mais, en 1822, dans la plupart des départements (depuis, l'avocat a pullulé), les avoués étaient avocats et plaidaient eux-mêmes leurs causes. De cette double vie, il résulte un double travail qui donne à l'avoué de province les vices intellectuels de l'avocat, sans lui ôter les pesantes obligations de l'avoué. L'avoué de province devient bavard, et perd cette lucidité de jugement, si nécessaire à la conduite des affaires. En se dédoublant ainsi, un homme supérieur trouve souvent en lui-même deux hommes médiocres. | Парижский стряпчий редко защищает дело в суде, самое большее, если он выступит ври докладе дела; но в 1822 году в большей части округов (позже защитников развелось великое множество) стряпчие начинают уже совмещать обязанности защитников и сами выступают в суде. Из этой двойной роли проистекает и двойная работа, порождающая в провинциальном стряпчем профессиональные пороки адвоката, не освобождая его от тягостных обязанностей стряпчего. Провинциальный стряпчий становится пустословом, утрачивает ясность мысли, столь нужную для ведения дела. Нередко даже недюжинный человек должен чувствовать себя при подобном раздвоении какой-то двуликой посредственностью. |
| A Paris, l'avoué ne se dépensant point en paroles au Tribunal, ne plaidant pas souvent le Pour et le Contre, peut conserver de la rectitude dans les idées. S'il dispose la balistique du Droit, s'il fouille dans l'arsenal des moyens que présentent les contradictions de la Jurisprudence, il garde sa conviction sur l'affaire, à laquelle il s'efforce de préparer un triomphe. En un mot, la pensée grise beaucoup moins que la parole. A force de parler, un homme finit par croire à ce qu'il dit ; tandis qu'on peut agir contre sa pensée sans la vicier, et faire gagner un mauvais procès sans soutenir qu'il est bon, comme le fait l'avocat plaidant. Aussi le vieil avoué de Paris peut-il faire, beaucoup mieux qu'un vieil avocat, un bon juge. Un avoué de province a donc bien des raisons d'être un homme médiocre : il épouse de petites passions, il mène de petites affaires, il vit en faisant des frais, il abuse du Code de Procédure, et il plaide ! En un mot, il a beaucoup d'infirmités. Aussi, quand il se rencontre parmi les avoués de province un homme remarquable, est-il vraiment supérieur ! | В Париже стряпчий не разменивается на словоблудие в суде, не злоупотребляет доводами за и против и может, стало быть, сохранить прямоту мнения. Пускай он владеет баллистикой права, пускай находит себе оружие в арсенале противоречий юриспруденции, он все же сохраняет свое личное мнение о деле, которому он с таким рвением пытается доставить торжество. Короче сказать, мысль опьяняет гораздо менее, нежели слово. Опьяненный собственными речами, человек сам начинает в конце концов верить в то, что он говорит; между тем можно действовать против своих мнений, однако не утрачивая их, и можно выиграть неправое дело, не доказывая его правоты, как это делает в суде адвокат. Стало быть, старый парижский стряпчий скорее может оказаться справедливым судьей, нежели старый адвокат. Итак, у провинциального стряпчего достаточно причин стать человеком дюжинным: он погрязает в мелких страстишках, ведет мелкие дела, кормится за счет судебных издержек, злоупотребляет судопроизводством и сам защищает дело в суде! Словом, у него много слабостей. Но если встречается среди провинциальных стряпчих человек выдающийся, то это поистине человек недюжинный! |
| - Je croyais, monsieur, que vous m'aviez mandé pour vos affaires, répondit Petit-Claud en faisant de cette observation une épigramme par le regard qu'il lança sur les impénétrables lunettes du grand Cointet. | - Я полагал, сударь, что вы приглашали меня ради личных дел,- сказал Пти-Кло, обращая это замечание в колкость одним лишь взглядом, который он бросил на непроницаемые очки Куэнте-большого. |
| - Pas d'ambages, répliqua Boniface Cointet. Ecoutez-moi... | - Без обиняков...- отвечал Бонифас Куэнте,- скажу вам... |
| Après ce mot, gros de confidences, Cointet alla s'asseoir sur un banc en invitant Petit-Claud à l'imiter. | При этих словах, чреватых доверительностью, Куэнте сел на скамью, приглашая Пти-Кло последовать его примеру. |
| - Quand monsieur du Hautoy passa par Angoulême en 1804 pour aller à Valence en qualité de consul, il y connut madame de Sénonches, alors mademoiselle Zéphirine, et il en eut une fille, dit Cointet tout bas à l'oreille de son interlocuteur... Oui, reprit-il en voyant faire un haut-le-corps à Petit-Claud, le mariage de mademoiselle Zéphirine avec monsieur de Sénonches a suivi promptement cet accouchement clandestin. Cette fille, élevée à la campagne chez ma mère, est mademoiselle Françoise de La Haye, dont prend soin madame de Sénonches qui, selon l'usage, est sa marraine. Comme ma mère, fermière de la vieille madame de Cardanet, la grand'mère de mademoiselle Zéphirine, avait le secret de l'unique héritière des Cardanet et des Sénonches de la branche aînée, on m'a chargé de faire valoir la petite somme que monsieur Francis du Hautoy destina dans le temps à sa fille. Ma fortune s'est faite avec ces dix mille francs, qui se montent à trente mille francs aujourd'hui. Madame de Sénonches donnera bien le trousseau, l'argenterie et quelque mobilier à sa pupille ; moi, je puis vous faire avoir la fille, mon garçon, dit Cointet en frappant sur le genou de Petit-Claud. En épousant Françoise de La Haye, vous augmenterez votre clientèle de celle d'une grande partie de l'aristocratie d'Angoulême. Cette alliance, par la main gauche, vous ouvre un avenir magnifique... La position d'un avocat-avoué paraîtra suffisante : on ne veut pas mieux, je le sais. | - В 1804 году, изволите видеть, господин дю Отуа, по пути в Валенсию, куда он был назначен консулом, оказался заездом в Ангулеме; тут-то он и сошелся с госпожой де Сенонш, в то время еще девицей Зефириной, и прижил с нею дочь,-сказал Куэнте на ухо своему собеседнику.-Да-да,- продолжал он, отвечая на недоуменное движение Пти-Кло,- свадьбу девицы Зефирины с господином де Сенонш сыграли вскоре после ее тайных родов. Так вот эта самая Франсуаза де Ляэ, с которой нянчится госпожа де Сенонш, выдавая себя, как водится, за ее крестную мать, и есть та девчурка, которую в деревне выпестовала моя матушка. Мать моя, фермерша старой госпожи де Кардане, бабушки Зефирины, была посвящена в тайну единственной наследницы рода де Кардане и старшей ветви рода де Сенонш. Когда понадобилось повыгоднее пристроить капиталец, которым господин Франсис дю Отуа рассудил обеспечить будущее своей дочери, дело это было препоручено мне. Вот эти-то десять тысяч франков, возросшие к нынешнему дню до тридцати тысяч франков, и положили начало моему благосостоянию. Госпожа де Сенонш, само собой, даст за своей питомицей приданое, серебро и кое-какую мебель; ручаюсь, я сосватаю тебя, голубчик! - сказал Куэнте, хлопнув Пти-Кло по коленке.- Женитьба на Франсуазе де Ляэ сулит (Практику среди доброй половины ангулемской знати. Родство с побочной ветвью аристократического рода обеспечит Блестящее будущее... А со званием адвоката-стряпчего родня примирится: о большем они и не мечтают, поверьте мне! |
| - Que faut-il faire ?... dit avidement Petit-Claud, car vous avez maître Cachan pour avoué... | - Что же прикажете делать? - с живостью сказал Пти-Кло.- Ведь ваш стряпчий - мэтр Катан... |
| - Aussi ne quitterai-je pas brusquement Cachan pour vous, vous n'aurez ma clientèle que plus tard, dit finement le grand Cointet. Ce qu'il faut faire, mon ami ? eh ! mais les affaires de David Séchard. Ce pauvre diable a mille écus de billets à nous payer, il ne les payera pas, vous le défendrez contre les poursuites de manière à faire énormément de frais... Soyez sans inquiétude, marchez, entassez les incidents. Doublon, mon huissier, qui sera chargé de l'actionner, sous la direction de Cachan, n'ira pas de main morte... A bon écouteur, un mot suffit. Maintenant, jeune homme ?... | - К чему тут Кашан? Неужто ради вас я так сразу и распрощусь с ним? Вам я препоручу ведение моих дел чуть позже,- любезно вставил Куэнте-болыыой.- А что мы вам препоручаем, мой друг? Дела Давида Сешара. Бедняга должен нам заплатить по векселям тысячу экю и, конечно, не заплатит; вам надобно защищать его от преследования по суду таким манером, чтобы вогнать в огромные издержки... Будьте покойны, действуйте смело, нагромождайте осложнения. Дублон, пристав коммерческого суда, на котором лежит обязанность взыскивать издержки, не будет сидеть сложа руки... Умному человеку с одного слова все понятно. Итак, молодой человек?.. |
| Il se fit une pause éloquente pendant laquelle ces deux hommes se regardèrent. | Наступило красноречивое молчание, а тем временем собеседники поглядывали друг на друга. |
| - Nous ne nous sommes jamais vus, reprit Cointet, je ne vous ai rien dit, vous ne savez rien de monsieur du Hautoy, ni de madame de Sénonches, ni de mademoiselle de La Haye ; seulement, quand il en sera temps, dans deux mois, vous demanderez cette jeune personne en mariage. Quand nous aurons à nous voir, vous viendrez ici, le soir. N'écrivons point. | - Мы с вами никогда не встречались,- опять заговорил Куэнте,- я вам ничего не сказал, вы ничего не знаете ни о господине дю Отуа, ни о госпоже де Сенонш, ни о девице де Ляэ; но когда придет время,- так месяца через два, вы попросите руки этой молодой особы. Ежели потребуется встретиться со мною, пожалуйте сюда, ввечеру. Никакой переписки. |
| - Vous voulez donc ruiner Séchard ? demanda Petit-Claud. | - Вы, значит, хотите разорить Сешара?-спросил Пти-Кло. |
| - Pas tout à fait ; mais il faut le tenir pendant quelque temps en prison... | - Не вполне так; но на некоторое время не дурно бы посадить его в тюрьму... |
| - Et dans quel but ?... | - А зачем, смею спросить? |
| - Me croyez-vous assez niais pour vous le dire ? si vous avez l'esprit de le deviner, vous aurez celui de vous taire. | - Неужто я такой простофиля, что так вам все и выложу? Если у вас достанет ума догадаться, достанет и смекалки помолчать. |
| - Le père Séchard est riche, dit le Petit-Claud en entrant déjà dans les idées de Boniface et apercevant une cause d'insuccès. | - Папаша Сешар богат,- сказал Пти-Кло, входя в интересы Бонифаса и предусматривая причину возможной неудачи дела. |
| - Tant que le père vivra, il ne donnera pas un liard à son fils et cet ex-typographe n'a pas encore envie de faire tirer son billet de mort... | - Покуда папаша жив, он ни лиара не даст сыну, а этот бывший печатник и не собирается еще протянуть ноги. |
| - C'est entendu ! dit Petit-Claud qui se décida promptement. Je ne vous demande pas de garanties, je suis avoué ; si j'étais joué, nous aurions à compter ensemble. | - Быть тому!-сказал Пти-Кло, живо склонившись на уговоры.- Я не прошу у вас никакого залога, я стряпчий; ежели вы меня обманете, мы с вами посчитаемся. |
| - Le drôle ira loin, pensa Cointet en saluant Petit-Claud. | "Далеко пойдет, каналья!" - подумал Куэнте, прощаясь с Пти-Кло. |
| France | Русский |
| Le lendemain de cette conférence, le 30 avril, les frères Cointet firent présenter le premier des trois billets fabriqués par Lucien. Par malheur, l'effet fut remis à la pauvre madame Séchard, qui en reconnaissant l'imitation de la signature de son mari par Lucien appela David et lui dit à brûle-pourpoint : - Tu n'as pas signé ce billet ?... | На другой день после этого совещания, 30 апреля, братья Куэнте предъявили к оплате первый из трех векселей, подделанных Люсьеном. К несчастью, вексель вручили бедной г-же Сешар, которая, признав в подложной подписи мужа руку Люсьена, позвала Давида и в упор спросила его: - Это не твоя подпись? |
| - Non ! lui dit-il. Ton frère était si pressé, qu'il a signé pour moi... | - Нет! - отвечал он.- Дело не терпело отлагательства, и твой брат подписался вместо меня... |
| Eve rendit le billet au garçon de caisse de la maison Cointet frères en lui disant : - Nous ne sommes pas en mesure. | Ева возвратила вексель служащему торгового дому братьев Куэнте, сказав ему: - Мы не в состоянии заплатить. |
| Puis, en se sentant défaillir, elle monta dans sa chambre, où David la suivit. | И, чувствуя, что силы ее оставляют, она поднялась в свою комнату; Давид последовал за нею. |
| - Mon ami, dit Eve à Séchard d'une voix mourante, cours chez messieurs Cointet, ils auront des égards pour toi ; prie-les d'attendre, et d'ailleurs fais-leur observer qu'au renouvellement du bail de Cérizet ils te devront mille francs. | - Друг мой,- угасающим голосом сказала Ева Давиду,- ступай поскорее к господам Куэнте, они тебе окажут снисхождение; попроси их обождать и кстати напомни, что договор с Серизе скоро кончается и при возобновлении его им все равно придется уплатить нам тысячу франков. |
| David alla sur-le-champ chez ses ennemis. | Давид сейчас же пошел к своим врагам. |
| Un prote peut toujours devenir imprimeur, mais il n'y a pas toujours un négociant chez un habile typographe ; aussi David, qui connaissait peu les affaires, resta-t-il court devant le grand Cointet lorsque, après lui avoir, la gorge serrée et le coeur palpitant, assez mal débité ses excuses et formulé sa requête, il en reçut cette réponse : - Ceci ne nous regarde en rien, nous tenons le billet de Métivier, Métivier nous payera. Adressez-vous à monsieur Métivier. | Фактор всегда может стать типографом, но не всегда искусный типограф бывает купцом. Итак, Давид, мало сведущий в торговых делах, дал маху перед Куэнте-большим, и в ответ на свои довольно неловкие извинения, с которых он, едва переводя дыхание, путаясь в словах, начал изложение своей просьбы, услышал: - Нас это не касается, вексель мы получили от Метивье, Метивье нам и заплатит. Обращайтесь к Метивье. |
| - Oh ! dit Eve en apprenant cette réponse, du moment où le billet retourne à monsieur Métivier nous pouvons être tranquilles. | - Ну,- сказала Ева, услышав такой ответ,- если все дело в Метивье, мы можем быть спокойны. |
| Le lendemain, Victor-Ange-Herménégilde Doublon, huissier de messieurs Cointet, fit le protêt à deux heures, heure où la Place du Mûrier est pleine de monde ; et, malgré le soin qu'il eut de causer sur la porte de l'allée avec Marion et Kolb, le protêt n'en fut pas moins connu de tout le Commerce d'Angoulême dans la soirée. D'ailleurs, les formes hypocrites de maître Doublon, à qui le grand Cointet avait recommandé les plus grands égards, pouvaient-elles sauver Eve et David de l'ignominie commerciale qui résulte d'une suspension de payement ? qu'on en juge ! Ici, les longueurs vont paraître trop courtes. Quatre-vingt-dix lecteurs sur cent seront affriolés par les détails suivants comme par la nouveauté la plus piquante. Ainsi sera prouvée encore une fois la vérité de cet axiome : Il n'y a rien de moins connu que ce que tout le monde doit savoir, LA LOI ! | На другой день Виктор-Анж-Эрменежильд Дублон, судебный пристав господина Куэнте, опротестовал вексель в два часа пополудни, именно в то время, когда площадь Мюрье полна народу; и, несмотря на любезность, какую он выказал, беседуя в дверях дома с Марион и Кольбом, к вечеру все ангулемское купечество уже знало о протесте векселя. Но разве лицемерное обхождение мэтра Дублона, которому Куэнте-большой наказал вести себя с отменной учтивостью, могло спасти Еву и Давида от бесчестия в торговом мире, связанного с отказом в платеже? Судите о том сами! Тут и длинноты покажутся краткими. Девяносто читателей из ста будут увлечены подробностями, следующими ниже, как самой увлекательной новинкой. Тем самым лишний раз будет доказана истина: ничто так плохо мы не знаем, как то, что каждый из нас должен знать: закон, |
| Certes, à l'immense majorité des Français, le mécanisme d'un des rouages de la Banque, bien décrit, offrira l'intérêt d'un chapitre de voyage dans un pays étranger. Lorsqu'un négociant envoie de la ville où il a son établissement un de ses billets à une personne demeurant dans une autre ville, comme David était censé l'avoir fait pour obliger Lucien, il change l'opération si simple, d'un effet souscrit entre négociants de la même ville pour affaires de commerce, en quelque chose qui ressemble à la lettre de change tirée d'une place sur une autre. Ainsi, en prenant les trois effets à Lucien, Métivier était obligé, pour en toucher le montant, de les envoyer à messieurs Cointet frères, ses correspondants. De là une première perte pour Lucien, désignée sous le nom de commission pour change de place, et qui s'était traduite par un tant pour cent rabattu sur chaque effet, outre l'escompte. Les effets Séchard avaient donc passé dans la catégorie des affaires de Banque. Vous ne sauriez croire à quel point la qualité de banquier, jointe au titre auguste de créancier, change la condition du débiteur. Ainsi, en Banque (saisissez bien cette expression ?), dès qu'un effet transmis de la place de Paris à la place d'Angoulême est impayé, les banquiers se doivent à eux-mêmes de s'adresser ce que la loi nomme un Compte de Retour. Calembour à part, jamais les romanciers n'ont inventé de conte plus invraisemblable que celui-là ; car voici les ingénieuses plaisanteries à la Mascarille qu'un certain article du Code de Commerce autorise, et dont l'explication vous démontrera combien d'atrocités se cachent sous ce mot terrible : la Légalité ! | бесспорно, толковое описание механизма одного из колесиков банковского дела представит собою для огромного большинства французов такой же интерес, как глава из путешествия в неведомую страну. Как только купец пересылает свои векселя из города, в котором он живет, лицу, живущему в другом городе, что якобы сделал Давид, желая выручить Люсьена, он обращает операцию, столь несложную, как расчет векселями по торговым сделкам между местными купцами, в нечто похожее на переводной вексель, короче сказать, на вексель, выданный в одном месте с платежом в другом. Стало быть, приняв от Люсьена три векселя, Метивье, чтобы получить по ним деньги, должен был переслать их своим доверителям братьям Куэнте. Отсюда первый урон для Люсьена, так называемая комиссия за перевод, что выражается в определенной надбавке на учетный процент с каждого векселя. Таким путем векселя Сешара перешли в разряд банковских дел. Вы не можете представить себе, до какой степени звание банкира в соединении со священным титулом заимодавца изменяет положение должника. Так, например, по банковским правилам (вдумайтесь хорошенько в это выражение!) банкиры обязаны, в случае если вексель, присланный из Парижа в Ангулем, остается неоплаченным, прибегнуть к тому, что закон именует обратным счетом. Шутки в сторону! Романистам никогда не выдумать сказки более неправдоподобной, чем этот счет: поистине презабавные шутки в духе Маскариля допускают некоторые статьи торгового кодекса, и разоблачение их покажет вам, сколько жестокости кроется в страшном слове: законность. |
| Dès que maître Doublon eut fait enregistrer son protêt, il l'apporta lui-même à messieurs Cointet frères. L'huissier était en compte avec ces Loups-Cerviers d'Angoulême, et leur faisait un crédit de six mois que le grand Cointet menait à un an par la manière dont il le soldait, tout en disant de mois en mois, à ce sous-Loup-Cervier : - Doublon, vous faut-il de l'argent ? Ce n'est pas tout encore ! Doublon favorisait d'une remise cette puissante maison qui gagnait ainsi quelque chose sur chaque acte, un rien, une misère, un franc cinquante centimes sur un protêt !... Le grand Cointet se mit à son bureau tranquillement, y prit un petit carré de papier timbré de trente-cinq centimes tout en causant avec Doublon de manière à savoir de lui des renseignements sur l'état vrai des commerçants. | Мэтр Дублон, записав опротестованный вексель в книгу входящих бумаг, тотчас же сам понес его к господам Куэнте. Судебный пристав вел свои счеты с этими матерыми ангулемскими хищниками и работал для них на веруй предъявляя денежные претензии раз в полугодие, но Куэнте-большой и тут ухитрялся растягивать платеж на год, откладывая его из месяца в месяц, и притом всякий раз спрашивал полуматерого хищника: "Дублон, нужны вам деньги?.." И это еще не все! Дублон делал скидку этому влиятельному торговому дому, который таким образом выигрывал кое-что на каждом деле, сущую безделицу, пустяк, Какие-нибудь полтора франка на каждом протесте! Куэнте-большой покойно расположился за конторкой, взял четвертушку гербовой бумаги в тридцать пять сантиметров и, болтая с Дублоном, вытягивал у него сведения об истинном положении дел ангулемского купечества. |
| - Eh ! bien, êtes-vous content du petit Gannerac ?... | - Ну-с, а как вам нравится молодой Ганнерак?.. |
| - Il ne va pas mal. Dam ! un roulage... | - Как говорится, круто пошел в гору. Еще бы! Транспортная контора... |
| - Ah ! le fait est qu'il a du tirage ! on m'a dit que sa femme lui causait beaucoup de dépenses... | - Ха-ха!.. Он возит, а на нем ездят! Идет молва, что жена вводит его в большие расходы... |
| - A lui ?... s'écria Doublon d'un air narquois. | - Его-то?..- вскричал Дублон, состроив насмешливую мину. |
| Et le Loup-Cervier, qui venait d'achever de régler son papier, écrivit en ronde le sinistre intitulé sous lequel il dressa le compte suivant. (Sic !) | И хищник, окончив линовать бумагу, выписал круглым прописным шрифтом зловещий заголовок, а ниже проставил следующий счет (Sic!). |
| COMPTE DE RETOUR ET FRAIS, | ОБРАТНЫЙ СЧЕТ И ИЗДЕРЖКИ г |
| A un effet de MILLE FRANCS, daté d'Angoulême le dix février mil huit cent vingt-deux, souscrit par SECHARD FILS, à l'ordre de LUCIEN CHARDON DIT DE RUBEMPRE, passé à l'ordre de METIVIER, et à notre ordre, échu le trente avril dernier, protesté par DOUBLON, huissier, le premier mai mil huit cent vingt-deux. | По векселю на сумму одна тысяча фралков, от десятого февраля тысяча восемьсот двадцать второго года, выданному и подписанному в Ангулеме Сешаром-сыном, приказу Люсьена Шардона, именуемого де Рюбампре, переданного приказу Метивье и нашему приказу, срок коему истек тридцатого апреля сего года, и опротестованному Дублоном первого мая тысяча восемьсот двадцать второго года. |
| Principal 1,000 | Сумма долга ......... 1000 фр 00 сант. |
| Protêt 12 35 | Протест . ........ 12 35 " |
| Commission à un demi pour cent 5 " | Комиссия 0,5% ........ 5 " 00 " |
| Commission de courtage d'un quart p. cent 2 50 | Посредничество 0,25% . . . " . 2 " 50 |
| Timbre de notre retraite et du présent 1 35 | Гербовый сбор по обратному векселю и настоящему счету ...... 1 " 35 |
| Intérêts et ports de lettres 3 " | Проценты на капитал и почтовые расходы ........... 3 " 00 |
| 1,024 20 | 1024 фр. 20 сант. |
| Change de place à un et un quart pour 0,0 | Комиссия за перевод из расчета |
| sur 1,024 20 13 25 | 1,25% с 1024,20 ..... . . . 13 фр 25 сант. |
| 1,037 45 | Итого 1037 фр 45 сант. |
| Mille trente-sept francs quarante-cinq centimes, de laquelle somme nous nous remboursons en notre traite à vue sur monsieur Métivier, rue Serpente, à Paris, à l'ordre de monsieur Gannerac de l'Houmeau. | Тысяча тридцать семь франков сорок пять сантимов, каковую сумму мы возмещаем переводным векселем на имя господина Метивье, проживающего в улице Серпант в Париже, приказу господина Ганнерака из Умо. |
| Angoulême, le deux mai mil huit cent vingt-deux. | Ангулем, второго мая тысяча восемьсот двадцать второго года |
| COINTET frères. | Братья Куэнте |
| Au bas de ce petit mémoire, fait avec toute l'habitude d'un praticien, car il causait toujours avec Doublon, le grand Cointet écrivit la déclaration suivante : | Под этим небольшим счетом, составленным привычной рукою человека, знающего свое дело, ибо Куэнте-большой ни на минуту не прерывал своей болтовни с Дублоном, он приписал следующее заявление: |
| " Nous soussignés, Postel, maître pharmacien à l'Houmeau, et Gannerac, commissionnaire en roulage, négociants en cette ville, certifions que le change de notre place sur Paris est de un et un quart pour cent. | Мы, нижеподписавшиеся, Постэлъ, аптекарь в Умо, Ганнерак, владелец транспортной конторы, купцы сего города, свидетельствуем, что комиссия за перевод в Париж составляет один с четвертью процента. |
| Angoulême, le trois mai mil huit cent vingt-deux. " | Ангулем, третьего мая тысяча восемьсот двадцать второго года. |
| - Tenez, Doublon, faites-moi le plaisir d'aller chez Postel et chez Gannerac, les prier de me signer cette déclaration, et rapportez-la-moi demain matin. | - Послушайте, Дублон, сделайте одолжение, сходите-ка к Постэлю и Ганнераку, попросите их подписать это заявление и верните мне его завтра утром. |
| Et Doublon, au fait de ces instruments de torture, s'en alla, comme s'il se fût agi de la chose la plus simple. Evidemment le protêt aurait été remis, comme à Paris, sous enveloppe, tout Angoulême devait être instruit de l'état malheureux dans lequel étaient les affaires de ce pauvre Séchard. Et de combien d'accusations son apathie ne fut-elle pas l'objet ! les uns le disaient perdu par l'amour excessif qu'il portait à sa femme ; les autres l'accusaient de trop d'affection pour son beau-frère. Et quelles atroces conclusions chacun ne tirait-il pas de ces prémisses ! on ne devait jamais épouser les intérêts de ses proches ! on approuvait la dureté du père Séchard envers son fils, on l'admirait ! | И Дублон, приученный к этим орудиям пытки, пошел, как если бы дело шло о самой обычной вещи. Ясно, что будь даже протест вручен в закрытом конверте, как это делается в Париже, все же весь Ангулем узнал бы, в каком бедственном состоянии находятся дела несчастного Сешара. И не послужило ли это поводом для стольких обвинений в бездеятельности? Одни говорили, что его погубила чрезмерная любовь к жене; другие винили его за чересчур большую привязанность к шурину. И любая из этих предпосылок влекла за собою самые ужасные выводы: никогда, дескать, не следует принимать близко к сердцу интересы своей родни! Оправдывали суровость Сешара-отца в отношении сына, восхищались им! |
| Maintenant, vous tous qui, par des raisons quelconques, oubliez de faire honneur à vos engagements, examinez bien les procédés, parfaitement légaux, par lesquels, en dix minutes, on fait, en Banque, rapporter vingt-huit francs d'intérêt à un capital de mille francs ? | Теперь все вы, которые по каким-нибудь причинам забываете выполнять свои обязательства, рассмотрите хорошенько те вполне законные способы, при помощи которых банковские операции в течение десяти минут приносят двадцать восемь франков прибыли на капитал в тысячу франков. |
| Le premier article de ce Compte de Retour en est la seule chose incontestable. | Первая статья этого обратного счета - единственно неоспоримая статья. |
| Le deuxième article contient la part du Fisc et de l'huissier. Les six francs que perçoit le Domaine en enregistrant le chagrin du débiteur et fournissant le papier timbré, feront vivre l'abus encore pendant long-temps ! Vous savez, d'ailleurs, que cet article donne un bénéfice d'un franc cinquante centimes au Banquier à cause de la remise faite par Doublon. | Вторая статья - дань казне и судебному приставу. Шесть франков, взимаемые казной за счет бедственного положения должника и за гербовую бумагу, долго еще будут давать пищу разным злоупотреблениям! Вы уже видели, что эта статья приносит банкиру один франк пятьдесят сантимов барыша благодаря скидке, которую делает ему Дублон. |
| La commission d'un demi pour cent, objet du troisième article, est prise sous ce prétexte ingénieux, que ne pas recevoir son payement équivaut, en banque, à escompter un effet. Quoique ce soit absolument le contraire, rien de plus semblable que de donner mille francs ou de ne pas les encaisser. Quiconque a présenté des effets à l'escompte, sait, qu'outre les six pour cent dus légalement, l'escompteur prélève, sous l'humble nom de commission, un tant pour cent qui représente les intérêts que lui donne, au-dessus du taux légal, le génie avec lequel il fait valoir ses fonds. Plus il peut gagner d'argent, plus il vous en demande. Aussi faut-il escompter chez les sots, c'est moins cher. Mais en Banque y a-t-il des sots ?... | Комиссия в полпроцента, предмет третьей статьи, взимается под тем ловко придуманным предлогом, что якобы неполучение платежа в банковском деле равносильно учету векселя. Хотя это две совершенно противоположные операции, все же оказывается, что для банка не получить тысячи франков равноценно тому, что их выдать. Всякий, кто предъявлял векселя к учету, знает, что сверх законных шести процентов учетчик взимает под скромным наименованием комиссионных еще какой-то процент, представляющий собою прибыль на капитал, а это всецело зависит от степени таланта, с которым банкир оборачивает свои капиталы. Чем он изобретательней, тем больше он с вас дерет. Стало быть, учитывать векселя надобно у глупцов, это обходится дешевле. Но много ли среди банкиров глупцов? |
| La loi oblige le banquier à faire certifier par un Agent de change le taux du change. Dans les Places assez malheureuses pour ne pas avoir de Bourse, l'Agent de change est suppléé par deux négociants. | Закон обязывает банкира подтвердить через биржевого маклера размер процента за перевод векселя. В городах настолько захолустных, что там нет биржи, обязанности биржевого маклера возлагаются на двух купцов. |
| La commission dite de courtage due à l'Agent est fixée à un quart pour cent de la somme exprimée dans l'effet protesté. L'usage s'est introduit de compter cette commission comme donnée aux négociants qui remplacent l'Agent, et le banquier la met tout simplement dans sa caisse. De là le troisième article de ce charmant compte. | Комиссия в пользу биржевого маклера, так называемый куртаж, устанавливается в четверть процента с суммы опротестованного векселя. Принято считать, что этот куртаж получают торговцы, заменяющие маклера, на самом же деле банкир просто кладет его в свой карман. Отсюда третья статья этого очаровательного счета. |
| Le quatrième article comprend le coût du carré de papier timbré sur lequel est rédigé le Compte de Retour et celui du timbre de ce qu'on appelle si ingénieusement la retraite, c'est-à-dire la nouvelle traite tirée par le banquier sur son confrère, pour se rembourser. | Четвертая статья включает стоимость четвертушки гербовой бумаги, на которой выписывается обратный счет, и четвертушки гербовой бумаги, на которой банкир выписывает новый вексель на имя своего собрата для возмещения долга, именуемый встречным векселем. |
| Le cinquième article comprend le prix des ports de lettres et les intérêts légaux de la somme pendant tout le temps qu'elle peut manquer dans la caisse du banquier. | Пятая статья - почтовые расходы и законные проценты, набегающие в течение того времени, пока деньги не поступят в кассу банкира. |
| Enfin le change de place, l'objet même de la Banque, est ce qu'il en coûte pour se faire payer d'une place à l'autre. | Наконец, процент за перевод, то есть за право получить деньги в каком-нибудь другом месте,- в чем и состоит основная задача банка. |
| Maintenant épluchez ce compte, où, selon la manière de supputer du Polichinelle de la chanson napolitaine si bien jouée par Lablache, quinze et cinq font vingt-deux ? Evidemment la signature de messieurs Postel et Gannerac était une affaire de complaisance : les Cointet certifiaient au besoin pour Gannerac ce que Gannerac certifiait pour les Cointet. C'est la mise en pratique de ce proverbe connu, Passez-moi la rhubarbe, je vous passerai le séné. Messieurs Cointet frères, se trouvant en compte courant avec Métivier, n'avaient pas besoin de faire traite. Entre eux, un effet retourné ne produisait qu'une ligne de plus au crédit ou au débit. | Теперь разберите по статьям этот счет, в котором согласно вычислению Полишинеля в неаполитанской песне, столь удачно исполняемой Лаблашем, пятнадцать и пять составляют двадцать два! Конечно, господа Постэль и Ганнерак ставили свои подписи лишь в виде дружеской услуги: Куэнте в случае нужды засвидетельствовали бы для Ганнерака то, что Ганнерак свидетельствовал ради Куэнте. Так осуществлялась на практике известная пословица рука руку моет. Братья Куэнте, пользуясь текущим счетом у Метивье, не имели нужды выписывать вексель. Обратный вексель для них всего только лишняя строчка, в кредите или дебете. |
| Ce compte fantastique se réduisait donc en réalité à mille francs dus, au protêt de treize francs, et à un demi pour cent d'intérêt pour un mois de retard, en tout peut-être mille dix-huit francs. | Этот фантастический счет в сущности сводился к долгу в тысячу франков, к тринадцати франкам за протест и полупроценту за месячную просрочку платежа, что составляет тысячу восемнадцать франков, не более. |
| Si une grande maison de banque a tous les jours, en moyenne, un Compte de Retour sur une valeur de mille francs, elle touche tous les jours vingt-huit francs par la Grâce de Dieu et les constitutions de la Banque, royauté formidable inventée par les juifs au douzième siècle, et qui domine aujourd'hui les trônes et les peuples. En d'autres termes, mille francs rapportent alors à cette maison vingt-huit francs par jour ou dix mille deux cent vingt francs par an. Triplez la moyenne des Comptes de Retour, et vous apercevrez un revenu de trente mille francs, donné par ces capitaux fictifs. Aussi rien de plus amoureusement cultivé que les Comptes de Retour. David Séchard serait venu payer son effet, le trois mai, ou le lendemain même du protêt, messieurs Cointet frères lui eussent dit : " Nous avons retourné votre effet à monsieur Métivier ! " quand même l'effet se fût encore trouvé sur leur bureau. Le Compte de Retour est acquis le soir même du protêt. Ceci, dans le langage de la banque de province, s'appelle : faire suer les écus. Les seuls ports de lettres produisent quelque vingt mille francs à la maison Keller qui correspond avec le monde entier, et les Comptes de Retour payent la loge aux Italiens, la voiture et la toilette de madame la Baronne de Nucingen. Le port de lettre est un abus d'autant plus effroyable que les banquiers s'occupent de dix affaires semblables en dix lignes d'une lettre. Chose étrange ! le Fisc a sa part dans cette prime arrachée au malheur, et le Trésor Public s'enfle ainsi des infortunes commerciales. Quant à la Banque, elle jette au débiteur, du haut de ses comptoirs, cette parole pleine de raison : - Pourquoi n'êtes-vous pas en mesure ? à laquelle malheureusement on ne peut rien répondre. Ainsi le Compte de Retour est un conte plein de fictions terribles pour lequel les débiteurs, qui réfléchiront sur cette page instructive, éprouveront désormais un effroi salutaire. | Если солидный банкирский дом в среднем ежедневно выписывает хотя бы один обратный счет на сумму в тысячу франков, то и тогда он получает ежедневно двадцать восемь франков прибыли по милости бога и банка, грозной державы, выдуманной иудеями в двенадцатом веке и ныне господствующей над тронами и народами. Словом, тысяча франков приносит такому торговому дому двадцать восемь франков в день или десять тысяч двести двадцать франков в год. Утройте среднюю цифру обратных счетов, и вы получите прибыль в тридцать тысяч франков на эти мнимые капиталы. Стало быть, ничто так любовно не оберегается, как обратный счет. Если бы Давид Сешар пришел уплатить по своему векселю третьего мая или даже на другой день после протеста, господа Куэнте сказали бы: "Мы возвратили ваш вексель господину Метивье!"-хотя бы вексель еще лежал у них на столе. Обратный счет составляется тут же, вечером, в день протеста. На языке провинциальных банкиров это называется: выжимать монету. Банкирскому дому Келлер, который ведет дела со всем миром, одни почтовые расходы приносят около двадцати тысяч франков прибыли, а обратные счета оплачивают ложу у Итальянцев, собственный выезд и туалеты баронессы де Нусинген. Почтовые расходы являются злоупотреблением тем более страшным, что банкиры касаются сразу десяти однородных дел в десяти строчках одного письма. Удивительное дело! Казна получает свою долю из этой дани, вырванной у Несчастья, и государственное казначейство обогащается таким образом за счет торговых бедствий. Что касается банков, они бросают с высоты своих конторок полный здравого смысла вопрос: "Зачем вы довели себя до банкротства?" - на который, к несчастью, и ответить нечего. Итак, обратный счет - сказка, полная страшных вымыслов, перед которыми, если должники призадумаются над этой назидательной страницей, они впредь будут испытывать спасительный ужас. |
| Le quatre mai, Métivier reçut de messieurs Cointet frères le Compte de Retour avec un ordre de poursuivre à outrance à Paris monsieur Lucien Chardon dit de Rubempré. | Четвертого мая Метивье получил от братьев Куэнте обратный счет и приказ преследовать до последней крайности в Париже господина Люсьена Шардона, именуемого господином де Рюбампре. |
| Quelques jours après, Eve reçut, en réponse à la lettre qu'elle écrivit à monsieur Métivier, le petit mot suivant, qui la rassura complétement. | Несколько дней спустя Ева получила ответ на свое письмо господину Метивье, коротенькую записку, вполне ее успокоившую. |
| " A MONSIEUR SECHARD FILS, IMPRIMEUR A ANGOULEME. | "Господину Сешару-сыну, типографу в Ангулеме. |
| " J'ai reçu en son temps votre estimée du 5 courant. J'ai compris, d'après vos explications relativement à l'effet impayé du 30 avril dernier, que vous aviez obligé votre beau-frère, monsieur de Rubempré, qui fait assez de dépenses pour que ce soit vous rendre service que de le contraindre à payer : il est dans une situation à ne pas se laisser long-temps poursuivre. Si votre honoré beau-frère ne payait point je ferais fond sur la loyauté de votre vieille maison, et me dis, comme toujours, | Я своевременно получил ваше уважаемое письмо от пятого сего месяца. Из ваших объяснений по поводу векселя, не оплаченного вами тридцатого апреля сего года, я понял, что вы ссудили деньгами вашего шурина, господина де Рюбампре, который входит в такие расходы, что принудить его к платежу, значит оказать вам услугу: он попал в безвыходное положение. Если бы ваш уважаемый шурин отказался от платежа, я положился бы на добросовестность вашей старинной фирмы. Остаюсь, как и всегда |
| Votre dévoué serviteur, | вашим преданным слугою |
| " METIVIER. " | Метивье". |
| - Eh ! bien, dit Eve à David, mon frère saura par cette poursuite que nous n'avons pas pu payer. | - Что ж,- сказала Ева Давиду,- брат поймет, когда ему предъявят иск, что мы не могли заплатить! |
| Quel changement cette parole n'annonçait-elle pas chez Eve ? L'amour grandissant que lui inspirait le caractère de David, de mieux en mieux connu, prenait dans son coeur la place de l'affection fraternelle. Mais à combien d'illusions ne disait-elle pas adieu ?... | О какой перемене в душе Евы не говорили только эти слова! Любовь, которую ей внушал характер Давида, возрастала по мере того, как она ближе его узнавала, и тем самым вытесняла из ее сердца привязанность к брату. Но скольким мечтаниям пришлось ей сказать прости?.. |
| Voyons maintenant tout le chemin que fit le Compte de Retour sur la place de Paris ? Un tiers porteur, nom commercial de celui qui possède un effet par transmission, est libre, aux termes de la loi, de poursuivre uniquement celui des divers débiteurs de cet effet qui lui présente la chance d'être payé le plus promptement. En vertu de cette faculté, Lucien fut poursuivi par l'huissier de monsieur Métivier. Voici quelles furent les phases de cette action, d'ailleurs entièrement inutile. Métivier, derrière lequel se cachaient les Cointet, connaissait l'insolvabilité de Lucien ; mais, toujours dans l'esprit de la loi, l'insolvabilité de fait n'existe en droit qu'après avoir été constatée. On constata donc l'impossibilité d'obtenir de Lucien le payement de l'effet, de la manière suivante. L'huissier de Métivier dénonça, le 5 mai, le Compte de Retour et le protêt d'Angoulême à Lucien, en l'assignant au Tribunal de Commerce de Paris pour entendre dire une foule de choses, entre autres qu'il serait condamné par corps comme négociant. Quand, au milieu de sa vie de cerf aux abois, Lucien lut ce grimoire, il recevait la signification d'un jugement obtenu contre lui par défaut au Tribunal de Commerce. | Проследим теперь путь, который проделывает обратный счет на парижской бирже. Векселедержатель, как называют в деловом мире владельца векселя по передаточной подписи, по закону вправе обратить взыскание по векселю на того из своих должников, с которого он рассчитывает скорее всего получить деньги. В силу этого права судебный пристав г-на Метивье стал взыскивать с Люсьена. Вот каковы были ступени развития этих действий, совершенно, впрочем, бесполезных. Метивье, за спиной которого скрывались Куэнте, знал о несостоятельности Люсьена; но по смыслу закона несостоятельность действительная не признается юридически, пока не будет доказана. Итак, невозможность добиться от Люсьена оплаты векселя была доказана следующим способом. Судебный пристав г-на Метивье вручил 5 мая Люсьену обратный счет, ангулемский акт протеста и вызов в парижский коммерческий суд, где ему надлежало выслушать множество неприятных вещей и кстати же узнать, что ему, как коммерсанту, грозит арест. Когда Люсьен, метавшийся как затравленный олень, прочел всю эту тарабарщину, ему вручена была и копия вынесенного против него заочного решения коммерческого суда. |
| Coralie, sa maîtresse, ignorant ce dont il s'agissait, imagina que Lucien avait obligé son beau-frère ; elle lui donna tous les actes ensemble, trop tard. Une actrice voit trop d'acteurs en huissiers dans les vaudevilles pour croire au papier timbré. Lucien eut des larmes aux yeux, il s'apitoya sur Séchard, il eut honte de son faux, et il voulut payer. Naturellement, il consulta ses amis sur ce qu'il devait faire pour gagner du temps. Mais quand Lousteau, Blondet, Bixiou, Nathan eurent instruit Lucien du peu de cas qu'un poète devait faire du Tribunal de Commerce, juridiction établie pour les boutiquiers, le poète se trouvait déjà sous le coup d'une saisie. Il voyait à sa porte cette petite affiche jaune dont la couleur déteint sur les portières, qui a la vertu la plus astringente sur le crédit, qui porte l'effroi dans le coeur des moindres fournisseurs, et qui surtout glace le sang dans les veines des poètes assez sensibles pour s'attacher à ces morceaux de bois, à ces guenilles de soie, à ces tas de laine coloriée, à ces brimborions appelés mobilier. Quand on vint pour enlever les meubles de Coralie, l'auteur des Marguerites alla trouver un ami de Bixiou, Desroches, un premier clerc qui venait de traiter d'une Etude, et qui se mit à rire en voyant tant d'effroi chez Lucien pour si peu de chose. - Ce n'est rien, mon cher, vous voulez gagner du temps ? - Le plus possible. - Eh ! bien, opposez-vous à l'exécution du jugement. Allez trouver un de mes amis, Signol, un agréé, portez-lui vos pièces, il renouvellera l'opposition, se présentera pour vous, et déclinera la compétence du Tribunal de commerce. Ceci ne fera pas la moindre difficulté, vous êtes un journaliste assez connu. Si vous êtes assigné devant le Tribunal civil, vous viendrez me voir, ça me regardera : je me charge de faire promener ceux qui veulent chagriner la belle Coralie. Le vingt-huit mai, Lucien, assigné devant le Tribunal civil, y fut condamné plus promptement que ne le pensait Desroches, car on poursuivait Lucien à outrance. Quand une nouvelle saisie fut pratiquée, lorsque l'affiche jaune vint encore dorer les pilastres de la porte de Coralie et qu'on voulut enlever le mobilier, Desroches, un peu sot de s'être laissé pincer par son confrère (telle fut son expression), s'y opposa, prétendant, avec raison d'ailleurs, que le mobilier appartenait à mademoiselle Coralie : il introduisit un référé. Sur le référé, le Président du Tribunal renvoya les parties à l'audience, où la propriété des meubles fut adjugée à l'actrice par un jugement. Métivier, qui appela de ce jugement, fut débouté de son appel par un arrêt, le trente juillet. | Корали, его возлюбленная, не зная сути дела, вообразила, что Люсьен ссудил деньгами своего зятя; она передала ему все бумаги одновременно и чересчур поздно. Актрисы чересчур часто видят в водевилях актеров в роли судебных приставов, чтобы придавать значение гербовой бумаге. У Люсьена слезы застилали глаза, он жалел Сешара, он стыдился своего проступка, и он желал заплатить. Разумеется, он посоветовался с друзьями насчет того, что надобно сделать, чтобы выиграть время. Но покамест Лусто, Блонде, Бисиу, Натан поучали Люсьена, что нечего поэту бояться коммерческого суда, института, установленного для лавочников, поэта уже постиг удар: на имущество был наложен арест. Он увидел на своей двери то небольшое желтое объявление, которое отбрасывает свой отсвет на портьеры, действует подобно вяжущему средству на кредит, вселяет ужас в сердца мелких поставщиков и в особенности леденит кровь поэтов, достаточно чувствительных, чтобы привязаться ко всем этим кускам дерева, обрывкам шелка, ко всей этой куче разноцветных тканей и безделицам, именуемым обстановкой. Когда пришли, чтобы вынести из дому мебель Корали, автор "Маргариток" бросился к одному из друзей Бисиу, стряпчему Дерошу, который расхохотался, узнав, из-за каких пустяков так отчаивается Люсьен. - Полноте, мой милый! Вы желаете выиграть время? - Насколько возможно. - Это дельно. Опротестуйте судебное решение. Ступайте к моему приятелю, поверенному при коммерческом суде Массону, отнесите ему свои бумаги, он опротестует решение, выступит от вашего имени и объявит дело неподсудным коммерческому суду. Тут не встретится ни малейшего затруднения: вы достаточно известный журналист. А если вас вызовут в гражданский суд, обратитесь ко мне, это по моей части: не поздоровится тому, кто вздумает огорчить прекрасную Корали. Двадцать восьмого мая Люсьен предстал перед гражданским судом, и приговор был вынесен гораздо скорее, чем думал Дерош, ибо преследовали Люсьена беспощадно. Когда опять наложен был арест на имущество, когда желтое объявление опять позолотило пилястры дверей Корали и уже хотели было вывезти мебель, Дерош, слегка обескураженный тем, что позволил собрату по ремеслу (как он выразился) поддеть себя, представил возражения, утверждая с полным, впрочем, основанием, что движимое имущество принадлежит мадемуазель Корали, и предъявил встречный иск. По постановлению председателя суда дело было опять назначено к слушанию, и судебное решение признало, что обстановка принадлежит актрисе. Метивье обжаловал это решение, но постановлением от тридцатого июля жалоба его была отклонена. |
| Le sept août, maître Cachan reçut par la diligence un énorme dossier intitulé : | Седьмого августа дилижанс доставил мэтру Кашану пухлую папку с делом, озаглавленным: |
| METIVIER | Иск Метивье |
| CONTRE | к |
| SECHARD ET LUCIEN CHARDON. | Сешару и Люсьену Шардону. |
| La première pièce était la jolie petite note suivante, dont l'exactitude est garantie ; elle a été copiée. | Первым документом был небольшой изящный счет, Точность которого бесспорна, ибо с него снята копия. |
| Billet du 30 avril dernier, souscrit par Séchard fils, ordre Lucien de Rubempré (2 mai). Compte de retour : | Вексель от 30 апреля сего года, выданный Сешаром-сыном приказу Люсьена де Рюбампре (2 мая). Обратный счет: |
| 1,037 fr. 45 c. | 1037 фр. 45 сайт. |
| (5 Mai.) | 5 мая. |
| Dénonciation du compte de retour et du protêt | Предъявление обратного счета и протеста |
| avec assignation devant le Tribunal de | с вызовом в парижский |
| commerce de Paris, pour le 7 mai 8 75 | коммерческий суд на 1 мая ................. 8 фр. 75 сант. |
| (7 Mai.) | 7 мая. |
| Jugement, condamnation par défaut, avec | Суд, заочное постановление |
| contrainte par corps 35 " | об аресте 35 " 00 " |
| (10 Mai.) | 10 мая. |
| Signification du jugement 8 50 | Уведомление о решении суда .... 8 " 50 |
| (12 Mai.) | 12 мая. |
| Commandement 5 50 | Исполнительный лист ...... 5 " 50 " " |
| (14 Mai.) | 14 мая. |
| Procès-verbal de saisie 16 " | Протокол описи имущества .... 16 00 "'* |
| (18 Mai.) | 18 мая. |
| Procès-verbal d'apposition | Протокол о наклейке |
| d'affiches 15 25 | объявлений . . 15 " 25 " Ч |
| (19 Mai.) | 19 мая. |
| Insertion au journal 4 " | Публикация в газете ...... 4 " 00 " ; |
| (24 Mai.) | 24 мая. |
| Procès-verbal de récolement précédant l'enlèvement, | Протокол проверки по описи имущества, предшествующей изъятию |
| et contenant opposition à l'exécution du jugement | и содержащей возражение господина |
| par le sieur Lucien de Rubempré. 12 " | Люсьена де Рюбампре против исполнения судебного решения ...... 12 " 00 " * |
| (27 Mai.) | 27 мая. |
| Jugement du Tribunal qui, faisant droit, | Постановление суда, коим на основании |
| renvoie, sur l'opposition dûment réitérée, | надлежащим образом предъявленного отвода |
| les parties devant le Tribunal civil 35 " | судебного решения дело передается в гражданский суд .................. 35 " 00 " |
| (28 Mai.) | 28 мая. |
| Assignation à bref délai par Métivier, | Ходатайство Метивье о вызове ответчика |
| devant le Tribunal civil avec constitution | в гражданский суд, о рассмотрении дела на ближайшем заседании, а также о назначении |
| d'avoué 6 50 | стряпчего ................ 6 " 50 " |
| (2 Juin.) | 2 июня. |
| Jugement contradictoire qui condamne | Постановление суда о присуждении |
| Lucien Chardon à payer les causes du compte de retour | Люсьена Шардона к уплате по статьям обратного счета |
| et laisse à la charge du poursuivant les frais faits | и об отнесении на счет истца издержек, |
| devant le Tribunal de commerce 150 " | произведенных в коммерческом суде ....... 150 " 00 |
| (6 Juin.) | 6 июня. |
| Signification dudit 10 " | Копия вышеупомянутого постановления суда ................ 10 00 |
| (15 Juin.) | 15 июня. |
| Commandement 5 50 | Исполнительный лист ...... 5 " 50 |
| (19 Juin.) | 19 июня. |
| Procès-verbal tendant à saisie, et contenant | Протокол о наложении ареста на имущество и содержащий |
| opposition à cette saisie par la demoiselle | возражение против сего ареста со стороны девицы |
| Coralie, qui prétend que le mobilier lui appartient | Корали, заявившей свое Право на движимость |
| et demande d'aller en référé sur l'heure, dans le | и ходатайствующей о рассмотрении вопроса в срочном порядке, в |
| cas où l'on voudrait passer outre. 20 " | случае если истец будет настаивать на исполнении ... 20 " 00 " |
| Ordonnance du Président, qui renvoie les | Распоряжение председателя суда о рассмотрении |
| parties à l'audience en état de référé. 40 " | вопроса в срочном порядке ....... 40 " 00 |
| (19 Juin.) | 19 июня. |
| Jugement qui adjuge la propriété des meubles | Постановление, признающее движимость собственностью |
| à ladite demoiselle Coralie. 250 " | означенной девицы Корали 250 " 00 |
| (20 Juin.) | 20 июня. |
| Appel par Métivier 17 " | Апелляционная жалоба Метивье 17 00 |
| (30 Juin.) | 30 июня. |
| Arrêt confirmatif du jugement. 250 " | Подтверждение постановления . 250 " 00 |
| Total 889 " | Итого .... . 889 фр. 00 сант. |
| Billet du 31 mai 1,037 45 | Вексель от 31 мая ..... ... 1037 фр. 45 сант. |
| Dénonciation à Lucien 8 75 | Предъявление Люсьену Шардону ..... 8 " 75 |
| 1,046 20 | 1046 фр. 20 сант |
| Billet du 30 juin, compte de retour 1,037 45 | Вексель от 30 июня, обратный счет . . . 1037 фр. 45 сант |
| Dénonciation à Lucien 8 75 | Предъявление Люсьену Шардону ..... 8 " 75 |
| 1,046 20 | Итого ... 1046 " 20 " |
| Ces pièces étaient accompagnées d'une lettre par laquelle Métivier donnait l'ordre à maître Cachan, avoué d'Angoulême, de poursuivre David Séchard par tous les moyens de droit. Maître Victor-Ange-Herménégilde Doublon assigna donc David Séchard, le 3 juillet, au tribunal de commerce d'Angoulême pour le payement de la somme totale de quatre mille dix-huit francs quatre-vingt-cinq centimes, montant des trois effets et des frais déjà faits. | К бумагам было приложено письмо, в котором Метивье предписывал мэтру Кашану, ангулемскому стряпчему, преследовать Давида Сешара всеми законными мерами. Итак, мэтр Виктор-Анж-Эрменежильд Дублон вызвал Давида Сешара 3 июля в ангулемский коммерческий суд для уплаты общей суммы долга в четыре тысячи восемнадцать франков восемьдесят пять сантимов по трем векселям и в возмещение издержек. |
| Le jour où Doublon devait lui apporter à elle-même le commandement de payer cette somme énorme pour elle, Eve reçut dans la matinée cette lettre foudroyante écrite par Métivier : | Утром, в тот самый день, когда Дублон должен был вручить Еве исполнительный лист на эту огромную для нее сумму, она получила громовое письмо от самого Метивье. |
| A MONSIEUR SECHARD FILS, IMPRIMEUR A ANGOULEME. | "Господину Сешару-сыну, типографу в Ангулеме. |
| " Votre beau-frère, monsieur Chardon, est un homme d'une insigne mauvaise foi qui a mis son mobilier sous le nom d'une actrice avec laquelle il vit, et vous auriez dû, Monsieur, me prévenir loyalement de ces circonstances afin de ne pas me laisser faire des poursuites inutiles, car vous n'avez pas répondu à ma lettre du 10 mai dernier. Ne trouvez donc pas mauvais que je vous demande immédiatement le remboursement des trois effets et de tous mes débours. | Ваш шурин, господин Шардон, показал себя человеком самых дурных правил: он перевел свою движимость на имя актрисы, с которой он живет; а вам, милостивый государь, следовало бы честно меня предуведомить об этом обстоятельстве и тем самым избавить от бесполезного обращения в суд, но вы даже не потрудились ответить мне на письмо от 10 сего мая. Посему не взыщите, если я попрошу вас о немедленной уплате по трем векселям и о покрытии всех моих издержек. |
| Agréez mes salutations. | Примите мои уверения |
| " METIVIER. " | Метивъе". |
| En n'entendant plus parler de rien, Eve, peu savante en droit commercial, pensait que son frère avait réparé son crime en payant les billets fabriqués. | Ева, не искушенная в торговом праве, думала, что, поскольку их оставили в покое, значит, брат искупил свое преступление, оплатив подделанные им векселя. |
| - Mon ami, dit-elle à son mari, cours avant tout chez Petit-Claud, explique-lui notre position, et consulte-le. | - Друг мой,- сказала она мужу,- ступай прежде всего к Пти-Кло, объясни ему наше положение и посоветуйся с ним. |
| - Mon ami, dit le pauvre imprimeur en entrant dans le cabinet de son camarade chez lequel il avait couru précipitamment, je ne savais pas, quand tu es venu m'annoncer ta nomination en m'offrant tes services, que je pourrais en avoir sitôt besoin. | - Друг мой,- сказал несчастный типограф, входя в кабинет своего школьного товарища, к которому он бежал, не чувствуя под собой ног,- когда ты, будучи у меня, рассказал о своем назначении и предложил свои услуги, мне и в голову не могло прийти, что я так скоро буду в них нуждаться. |
| France | Русский |
| Petit-Claud étudia la belle figure de penseur que lui présenta cet homme assis dans un fauteuil en face de lui, car il n'écouta pas le détail d'affaires qu'il connaissait mieux que ne les savait celui qui les lui expliquait. En voyant entrer Séchard inquiet, il s'était dit : - Le tour est fait ! Cette scène se joue assez souvent au fond du cabinet des avoués. - Pourquoi les Cointet le persécutent-ils ?.. se demandait Petit-Claud. Il est dans l'esprit des avoués de pénétrer tout aussi bien dans l'âme de leurs clients que dans celle des adversaires : ils doivent connaître l'envers aussi bien que l'endroit de la trame judiciaire. | Пти-Кло изучал прекрасное лицо мыслителя, сидевшего в креслах против него, ибо он не слушал подробностей дела, знакомых ему лучше, чем тому, кто их излагал. Увидя взволнованного Сешара, входившего к нему, он сказал про себя: "Клюнуло!" Подобные сцены нередко разыгрываются в тиши кабинетов стряпчих. "За что Куэнте его преследует?" - спрашивал себя Пти-Кло. Стряпчим свойственно искусство в равной мере проникать в души своих клиентов и их противников: они должны одинаково хорошо знать как лицо, так и изнанку судебной кляузы. |
| - Tu veux gagner du temps, répondit enfin Petit-Claud à Séchard quand Séchard eut fini. Que te faut-il, quelque chose comme trois ou quatre mois ? | - Ты желаешь выиграть время,- ответил наконец Пти-Кло Сешару, когда Сешар кончил.- Сколько тебе нужно? Месяца три-четыре? |
| - Oh ! quatre mois ! je suis sauvé, s'écria David à qui Petit-Claud parut être un ange. | - О-о! Четыре месяца! Тогда я спасен!-вскричал Давид, которому Пти-Кло представился ангелом. |
| - Eh ! bien, l'on ne touchera à aucun de tes meubles, et l'on ne pourra pas t'arrêter avant trois ou quatre mois... Mais cela te coûtera bien cher, dit Petit-Claud. | - Так вот! Три, четыре месяца твоего имущества не тронут и тебя самого не арестуют... Но это тебе дорого станет, любезный,- сказал Пти-Кло. |
| - Eh ! qu'est-ce que cela me fait ! s'écria Séchard. | - Э, не все ли мне равно,- вскричал Сешар. |
| - Tu attends des rentrées, en es-tu sûr ?... demanda l'avoué presque surpris de la facilité avec laquelle son client entrait dans la machination. | - Ты ожидаешь каких-то платежей, уверен ли ты в них?..- спросил стряпчий, изумляясь той легкости, с какой его клиент попался в расставленные ему сети. |
| - Dans trois mois je serai riche, répondit l'inventeur avec une assurance d'inventeur. | - Через три месяца я буду богат,- отвечал Давид с уверенностью изобретателя. |
| - Ton père n'est pas encore en pré, répondit Petit-Claud, il tient à rester dans les vignes. | - Твой отец еще не на погосте,- отвечал Пти-Кло,- он предпочитает копошиться в своем винограднике. |
| - Est-ce que je compte sur la mort de mon père ?... répondit David. Je suis sur la trace d'un secret industriel qui me permettra de fabriquer sans un brin de coton un papier aussi solide que le papier de Hollande, et à cinquante pour cent au-dessous du prix de revient actuel de la pâte de coton.. | - Неужто я рассчитываю на смерть отца?..- отвечал Давид.-Я близок к открытию, которое позволит мне изготовлять без единого волокна хлопка бумагу, не менее прочную, чем голландская, и притом она обойдется вдвое дешевле, нежели нынче обходится только хлопковая масса. |
| - C'est une fortune, s'écria Petit-Claud qui comprit alors le projet du grand Cointet. | - Да это ж целое состояние!-вскричал Пти-Кло, который понял теперь замысел Куэнте-большого. |
| - Une grande fortune, mon ami, car il faudra, dans dix ans d'ici, dix fois plus de papier qu'il ne s'en consomme aujourd'hui. Le journalisme sera la folie de notre temps ! | - Огромное состояние, друг мой, ибо в ближайшие десять лет понадобится в десять раз больше бумаги, чем потребляется теперь. Журналистика станет страстью нашего века! |
| - Personne n'a ton secret ?... | - Никто не посвящен в твою тайну?.. |
| - Personne, excepté ma femme. | - Никто, кроме жены. |
| - Tu n'as pas dit ton projet, ton programme à quelqu'un... aux Cointet, par exemple ? | , - А не говорил ли ты о своем замысле, планах кому-нибудь... Куэнте, скажем? |
| - Je leur en ai parlé, mais vaguement, je crois ! | - Возможно, обмолвился, но очень туманно! |
| Un éclair de générosité passa dans l'âme enfiellée de Petit-Claud qui essaya de tout concilier, l'intérêt des Cointet, le sien et celui de Séchard. | Проблеск великодушия промелькнул в злобной душе ' Пти-Кло, и он попытался все примирить: корыстолюбие Куэнте, личную корысть и благо Сешара. |
| - Ecoute, David, nous sommes camarades de collége, je te défendrai ; mais, sache-le bien, cette défense à l'encontre des lois te coûtera cinq à six mille francs !... Ne compromets pas ta fortune. Je crois que tu seras obligé de partager avec un de nos fabricants. Voyons, tu y regarderas à deux fois avant d'acheter ou de faire construire une papeterie. Il te faudra d'ailleurs prendre un brevet d'invention... Tout cela prendra du temps et voudra de l'argent. Les huissiers fondront sur toi peut-être trop tôt, malgré les détours que nous allons faire devant eux... | - Послушай, Давид, мы с тобой школьные товарищи, я берусь тебя защищать, но наперед знай: защита в обход закона станет тебе в пять-шесть тысяч франков... Не сори деньгами! И уж не разумнее ли было бы поделиться доходом от твоего изобретения с кем-нибудь из наших фабрикантов? Не доведется ли тебе крепко призадуматься прежде, нежели купить или построить бумажную фабрику? Притом надобно будет взять патент на изобретение. На все это потребуется и время и деньги. А судебные приставы, как ни измышляй мы всякие лазейки, могут все же нагрянуть чересчур рано. |
| - Je tiens mon secret ! répondit David avec la naiveté du savant. | - Я владею тайной,- отвечал Давид с наивностью ученого. |
| - Eh ! bien, ton secret sera ta planche de salut, reprit Petit-Claud repoussé dans sa première et loyale intention d'éviter un procès par une transaction, je ne veux pas le savoir ; mais écoute-moi bien : tâche de travailler dans les entrailles de la terre, que personne ne te voie et ne puisse soupçonner tes moyens d'exécution, car ta planche te serait volée sous tes pieds... Un inventeur cache souvent sous sa peau un jobard ! Vous pensez trop à vos secrets pour pouvoir penser à tout. On finira par se douter de l'objet de tes recherches, tu es environné de fabricants ! Autant de fabricants, autant d'ennemis ! Je te vois comme le castor an milieu des chasseurs, ne leur donne pas ta peau... | - Ну, что ж! Твоя тайна-твой якорь спасения,- продолжал Пти-Кло, обескураженный в своей первоначальной и честной попытке избежать тяжбы при помощи полюбовной сделки.- Я не желаю в нее вникать, но выслушай меня внимательно: постарайся укрыться со своей работой в недра земли, чтобы ни одна живая душа тебя не видела и не могла догадаться о твоих изысканиях, иначе якорь спасения выскользнет из твоих рук... Изобретатель нередко оказывается настоящим простофилей! Уж чересчур вы поглощены вашими изобретениями, чтобы подумать обо всем прочем. Все кончится тем, что откроют твою тайну, ведь ты окружен фабрикантами! Сколько фабрикантов, столько и врагов! Ты точно бобер, подстерегаемый охотниками, побереги же свою шкуру... |
| - Merci, mon cher camarade, je me suis dit tout cela, s'écria Séchard ; mais je te suis obligé de me montrer tant de prudence et de sollicitude !... Il ne s'agit pas de moi dans cette entreprise. A moi, douze cents francs de rente me suffiraient, et mon père doit m'en laisser au moins trois fois autant quelque jour.. Je vis par l'amour et par ma pensée !... une vie céleste... Il s'agit de Lucien et de ma femme ; c'est pour eux que je travaille... | - Благодарю, дорогой мой друг, я сам обо всем этом думал,- вскричал Сешар,- но я благодарю тебя за разумный совет и заботу!.. Я хлопочу не о себе. Что касается до меня, ренты в тысячу двести франков было бы достаточно, притом отец оставит мне со временем втрое больше... Я живу любовью и мыслью!.. Витаю в небесах... Я забочусь о Люсьене и о жене, ради них-то я и работаю... |
| - Allons, signe-moi ce pouvoir, et ne t'occupe plus que de ta découverte. Le jour où il faudra te cacher à cause de la contrainte par corps, je te préviendrai la veille ; car il faut tout prévoir. Et laisse-moi te dire de ne laisser pénétrer chez toi personne de qui tu ne sois sûr comme de toi-même. | - Так вот что, выдай мне доверенность на ведение дела и занимайся всецело своим изобретением. Накануне того дня, когда тебе во избежание ареста понадобится скрыться, я тебя предупрежу; ведь надо предусмотреть все. И позволь посоветовать: не впускай в дом ни одного человека, в котором ты не был бы уверен, как в самом себе. |
| - Cérizet n'a pas voulu continuer le bail de l'exploitation de mon imprimerie, et de là sont venus nos petits chagrins d'argent. Il ne reste donc plus chez moi que Marion, Kolb, un Alsacien qui est comme un caniche pour moi, ma femme et ma belle-mère... | - Серизе не пожелал возобновить договор на аренду типографии, и отсюда исходят наши денежные невзгоды. Итак, при мне остаются лишь Марион и эльзасец Кольб, который предан мне, как пес, жена и теща... |
| - Ecoute, dit Petit-Claud, défie-toi du caniche... | - Послушай,- сказал Пти-Кло,- не доверяй псу... |
| - Tu ne le connais pas, s'écria David. Kolb, c'est comme moi-même. | - Ты не знаешь Кольба,- вскричал Давид.- Я верю ему, как самому себе. |
| - Veux-tu me le laisser éprouver ?... | - А ты позволишь мне испытать его!.. |
| - Oui, dit Séchard. | - Изволь,- сказал Сешар. |
| - Allons, adieu ; mais envoie-moi la belle madame Séchard, un pouvoir de ta femme est indispensable. Et, mon ami, songe bien que le feu est dans tes affaires, dit Petit-Claud à son camarade en le prévenant ainsi de tous les malheurs judiciaires qui allaient fondre sur lui. | - Ну, прощай; но пришли ко мне свою красавицу супругу, ее доверенность необходима. И не забывай, друг мой, что твои дела порядочно запутаны,- сказал Пти-Кло товарищу, предупреждая его таким путем о судебных бедствиях, готовых обрушиться на его голову. |
| - Me voilà donc un pied en Bourgogne et un pied en Champagne, se dit Petit-Claud après avoir reconduit son ami David Séchard jusqu'à la porte de l'Etude. | "Вот посмотрите же! Одна нога в Бургундии, другая - в Шампани",- сказал про себя Пти-Кло, проводив своего друга Давида Сешара до дверей конторы. |
| En proie aux chagrins que cause le manque d'argent, aux peines que lui donnait l'état de sa femme assassinée par l'infamie de Lucien, David cherchait toujours son problème !... Or, tout en allant de chez lui chez Petit-Claud, il avait mâché par distraction une tige d'ortie qu'il avait mise dans de l'eau pour arriver à un rouissage quelconque des tiges employées comme matière de sa pâte. Il voulait remplacer les divers brisements opérés par la macération, par le tissage, enfin par l'usage de tout ce qui devient fil, linge, chiffon. Quand il alla par les rues, assez content de sa conférence avec son ami Petit-Claud, il se trouva dans les dents une boule de pâte : il la prit sur sa main, l'étendit et vit une bouillie supérieure à toutes les compositions qu'il avait obtenues ; car le principal inconvénient des pâtes obtenues des végétaux est un défaut de liant. Ainsi la paille donne un papier cassant, quasi métallique et sonore. Ces hasards-là ne sont rencontrés que par les audacieux chercheurs des causes naturelles ! | Измученный заботами, связанными с отсутствием денег, измученный тревогой, которую вызывало в кем состояние жены, убитой бесчестным поступком Люсьена, Давид все же не оставлял мысли о своем изобретении: так, идя к Пти-Кло, он в рассеянии жевал стебель крапивы, которую только что вымачивал в воде с тем, чтобы размягченные волокна применить в качестве сырья для бумажной массы. Он желал применить обычные способы переработки пряжи, тряпья, лоскута к любым волокнистым веществам, поддающимся размельчению и вымачиванию. На обратном пути, достаточно успокоенный беседой со своим другом Пти-Кло, он вдруг заметил, что у Него во рту находится комочек какого-то теста: он положил его на ладонь, раскатал и обнаружил бумажную массу, превосходящую собою все составы, которые он когда-либо получал, потому что главным недостатком массы, вырабатываемой из растений, была ее слабая вязкость. Так, из соломы получается ломкая, шуршащая, точно металлическая бумага. Неожиданные открытия выпадают лишь на долю отважных исследователей явлений природы! |
| - Je vais, se disait-il, remplacer par l'effet d'une machine et d'un agent chimique l'opération que je viens de faire machinalement. | "Я осуществлю,- сказал себе Давид,- посредством машины и химической обработки то, что я открыл безотчетно". |
| Et il apparut à sa femme dans la joie de sa croyance à un triomphe. | И он явился к жене, обрадованный своей уверенностью в победе. |
| - Oh ! mon ange, sois sans inquiétude ! dit David en voyant que sa femme avait pleuré. Petit-Claud nous garantit pour quelques mois de tranquillité. L'on me fera des frais ; mais, comme il me l'a dit en me reconduisant : - Tous les Français ont le droit de faire attendre leurs créanciers, pourvu qu'ils finissent par leur payer capital, intérêts et frais !... Eh ! bien, nous payerons... | - Ангел мой, не волнуйся!-сказал Давид, увидев, что жена плакала.- Пти-Кло ручается, что несколько месяцев мы можем быть спокойны. Надо только примириться с издержками, но, как он сказал на прощанье, "всякий француз имеет право оттянуть расплату с заимодавцами, лишь бы в свое время он покрыл долг, проценты и издержки!.. Ну, что ж! Покроем... |
| - Et vivre !... dit la pauvre Eve qui pensait à tout. | - А на что жить?..- сказала бедная Ева, думавшая обо всем. |
| - Ah ! c'est vrai, répondit David en portant la main à son oreille par un geste inexplicable et familier à presque tous les gens embarrassés. | - Ты права! - отвечал Давид, прикасаясь рукой к уху, движение непроизвольное и свойственное почти всем людям в затруднительных обстоятельствах. |
| - Ma mère gardera notre petit Lucien et je puis me remettre à travailler, dit elle. | - Матушка присмотрит за нашим маленьким Люсьеном, а я опять стану работать,- сказала она. |
| - Eve ! ô mon Eve ! s'écria David, les larmes aux yeux, en prenant sa femme et la serrant sur son coeur, Eve ! à deux pas d'ici, à Saintes, au seizième siècle, un des plus grands hommes de la France, car il ne fut pas seulement l'inventeur des émaux, il fut aussi le glorieux précurseur de Buffon, de Cuvier, il trouva la géologie avant eux, ce naif bonhomme ! Bernard de Palissy souffrait la passion des chercheurs de secrets, mais il voyait sa femme et ses enfants, tout un faubourg contre lui. Sa femme lui vendait ses outils... Il errait dans la campagne, incompris !... pourchassé, montré au doigt !... Mais, moi, je suis aimé... | - Ева, о моя Ева!-вскричал Давид, обнимая жену и прижимая ее к груди.- Ева! В двух шагах отсюда, в Сенте, в шестнадцатом веке жил один из величайших людей Франции; он был не только изобретателем эмали, но и славным предтечей Бюффона, Кювье, ибо этот простодушный человек еще до них положил начало геологии! Бернар де Палисси был одержим страстью исследования, но против него восстала жена, дети, весь городок. Жена продавала его инструменты... Он бродил по полям, не понятый людьми, всеми гонимый!.. На него указывали пальцами!.. Но я, я любим... |
| - Bien aimé, répondit Eve avec une sainte et placide expression. | - Горячо любим,- отвечала Ева с кротостью уверенной в себе любви. |
| - On peut souffrir alors tout ce qu'a souffert ce pauvre Bernard de Palissy, l'auteur des faiences d'Ecouen, et que Charles IX excepta de la Saint-Barthélemy, qui fit enfin à la face de l'Europe, vieux, riche et honoré, des cours publics sur sa science des terres, comme il l'appelait. | - Тогда можно перенести все, что переносил несчастный Бернар де Палисси, творец экуанского фаянса, которого пощадил в Варфоломеевскую ночь Карл IX и который позже, уже будучи старцем, богатым и всеми уважаемым, читал перед лицом Европы публичные лекции, посвященные науке о почвах, как он называл геологию. |
| - Tant que mes doigts auront la force de tenir un fer à repasser, tu ne manqueras de rien ! s'écria la pauvre femme avec l'accent du dévouement le plus profond. Dans le temps que j'étais première demoiselle chez madame Prieur, j'avais pour amie une petite fille bien sage, la cousine à Postel, Basine Clerget ; eh ! bien, Basine vient de m'annoncer, en m'apportant mon linge fin, qu'elle succède à madame Prieur : j'irai travailler chez elle !... | - Пока я буду в силах держать утюг, ты не будешь знать нужды ни в чем!-воскликнула бедная женщина в порыве бесконечной преданности.- В ту пору, когда я служила первой мастерицей у госпожи Приер, я была дружна с одной славной девушкой, двоюродной сестрой Постэля, Базиной Клерже; так вот, эта самая Базина только что принесла из прачечной мое тонкое белье и кстати сказала, что заступит место госпожи Приер. Я стану у нее работать... |
| - Ah ! tu n'y travailleras pas long-temps ! répondit Séchard. J'ai trouvé... | - Работать тебе придется у нее недолго,- отвечал Давид.- Я открыл... |
| Pour la première fois la sublime croyance au succès, qui soutient les inventeurs et leur donne le courage d'aller en avant dans les forêts vierges du pays des découvertes, fut accueillie par Eve avec un sourire presque triste, et David baissa la tête par un mouvement funèbre. | Впервые высокая уверенность в успехе, которая поддерживает изобретателей и придает им мужество в их поисках пути в девственных лесах страны открытий, вызвала у Евы почти печальную улыбку, и Давид скорбно опустил голову. |
| - Oh ! mon ami, je ne me moque pas, je ne ris pas, je ne doute pas ! s'écria la belle Eve en se mettant à genoux devant son mari. Mais je vois combien tu avais raison de garder le plus profond silence sur tes essais, sur tes espérances. Oui, mon ami, les inventeurs doivent cacher le pénible enfantement de leur gloire à tout le monde, même à leurs femmes !... Une femme est toujours femme. Ton Eve n'a pu s'empêcher de sourire en t'entendant dire : J'ai trouvé !... pour la dix-septième fois depuis un mois. | - Друг мой, я не смеюсь, я не насмехаюсь, я не усомнилась в тебе,- вскричала прекрасная Ева, опускаясь перед мужем на колени.- Но я вижу, как ты был прав, окружая полной тайной свои опыты и упования. Да, мой друг, изобретатель должен таить муки рождения своей славы от всех, даже от жены. Женщина прежде всего женщина! Твоя Ева невольно улыбнулась, услыхав твои слова: "Я открыл!.." - которые она слышит от тебя семнадцатый раз в этот месяц. |
| David se mit à rire si franchement de lui-même qu'Eve lui prit la main et la baisa saintement. Ce fut un moment délicieux, une de ces roses d'amour et de tendresse qui fleurissent au bord des plus arides chemins de la misère et quelquefois au fond des précipices. | Давид так добродушно начал подшучивать над собою, что Ева взяла его руку и благоговейно ее поцеловала. То было восхитительное мгновение, когда у края самых каменистых дорог нищеты и порою в глубине бездны расцветают розы любви и нежности. |
| Eve redoubla de courage en voyant le malheur redoubler de furie. La grandeur de son mari, sa naiveté d'inventeur, les larmes qu'elle surprit parfois dans les yeux de cet homme de coeur et de poésie, tout développa chez elle une force de résistance inouie. Elle eut encore une fois recours au moyen qui lui avait déjà si bien réussi. Elle écrivit à monsieur Métivier d'annoncer la vente de l'imprimerie en lui offrant de le payer sur le prix qu'on en obtiendrait et en le suppliant de ne pas ruiner David en frais inutiles. Devant cette lettre sublime Métivier fit le mort : son premier commis répondit qu'en l'absence de monsieur Métivier il ne pouvait pas prendre sur lui d'arrêter les poursuites. Telle n'était pas la coutume de son patron en affaires. Eve proposa de renouveler les effets en payant tous les frais, et le commis y consentit, pourvu que le père de David Séchard donnât sa garantie par un aval. Eve se rendit alors à pied à Marsac, accompagnée de sa mère et de Kolb. Elle affronta le vieux vigneron, elle fut charmante, elle réussit à dérider cette vieille figure ; mais, quand, le coeur tremblant, elle parla de l'aval, elle vit un changement complet et soudain sur cette face soûlographique. | Мужество Евы удваивалось по мере того, как увеличивались их несчастья. Величие ее мужа, его наивность изобретателя, слезы, которые она иногда замечала на глазах Давида, такой сердечной и поэтической натуры,- все это развивало в ней небывалую силу сопротивления. Она еще раз прибегла к средству, которое однажды так отлично ей помогло. Она обратилась к господину Метивье с просьбой дать объявление о продаже типографии и обещала из денег, вырученных таким путем, заплатить долг, умоляя не разорять Давида излишними судебными издержками. Г-н Метивье ответил на это отчаянное письмо мертвым молчанием, а его старший конторщик известил, что "ввиду отсутствия господина Метивье он не берет на себя смелость приостановить взыскание по суду, тем более что это не входит в обычаи его патрона". Ева предложила переписать векселя, принимая на себя все издержки, и конторщик согласился; но он поставил условием, что отец Давида Сешара даст поручительство по векселям. Ева вместе с матерью и Кольбом отправилась пешком в Марсак. Она смело подошла к старому виноделу, она обворожила его, ей удалось разгладить морщины на его старческом лице; но стоило ей с сердечным трепетом заговорить о поручительстве, как выражение этого пьянографического лица сразу и резко изменилось. |
| - Si je laissais à mon fils la liberté de mettre la main à mes lèvres, au bord de ma caisse, il la plongerait jusqu'au fond de mes entrailles !... s'écria-t-il. Les enfants mangent tous à même dans la bourse paternelle. Et comment ai-je fait, moi ? Je n'ai jamais coûté un liard à mes parents. Votre imprimerie est vide. Les souris et les rats sont seuls à y faire des impressions... Vous êtes belle, vous, je vous aime ; vous êtes une femme travailleuse et soigneuse. Mais mon fils !... Savez-vous ce qu'est David ?... Eh ! bien, c'est un fainéant de savant. Si je l'avais lairré comme on m'a lairré, sans se connaître aux lettres, et que j'en eusse fait un ours, comme son père, il aurait des rentes... Oh ! c'est ma croix, ce garçon-là, voyez-vous ! Et, par malheur, il est bien unique, car sa retiration n'existera jamais ! Enfin il vous rend malheureuse... (Eve protesta par un geste de dénégation absolue.) - Oui, reprit-il en répondant à ce geste, vous avez été obligée de prendre une nourrice, le chagrin vous a tari votre lait. Je sais tout, allez ! vous êtes au tribunal et tambourinés par la ville. Je n'étais qu'un ours, je ne suis pas savant, je n'ai pas été prote chez messieurs Didot, la gloire de la typographie ; mais jamais je n'ai reçu de papier timbré ! Savez-vous ce que je me dis en allant dans mes vignes, les soignant et récoltant, et faisant mes petites affaires ?... Je me dis : - Mon pauvre vieux, tu te donnes bien du mal, tu mets écu sur écu, tu lairreras de beaux biens, ce sera pour les huissiers, pour les avoués ou pour les chimères... pour les idées... Tenez, mon enfant, vous êtes mère de ce petit garçon, qui m'a eu l'air d'avoir la truffe de son grand-père au milieu du visage quand je l'ai tenu sur les fonts avec madame Chardon, eh ! bien, pensez moins à Séchard qu'à ce petit drôle-là... Je n'ai confiance qu'en vous... Vous pourriez empêcher la dissipation de mes biens... de mes pauvres biens... | - Да ежели бы я позволил моему сыну тронуть хотя бы пальцем краешек моей кассы, он запустил бы туда всю клешню и начисто выпотрошил бы нутро! -вскричал он.- Дети падки до родительского кошелька. А как поступал я сам? Я и лиара не стоил моим родителям. Ваша типография пустует. Только мыши да крысы оставляют там свои отпечатки... Вы у меня красавица, вас-то я люблю; вы женщина работящая и бережливая; ну, а мой сын!.. Что такое Давид, смею вас спросить? Ученый бездельник, вот он кто! Держал бы я его в ежовых рукавицах, как нас держали, а не пустил по ученой части, стал бы он Медведем, как его отец, и нажил бы уже капиталец... Ох! Не сынок, а крест тяжкий! И на беду единственный, не перепечатаешь! Он и вас-то измучил... (Ева движением выразила свое решительное несогласие). - И полноте!-продолжал старик в ответ на ее жест.- Ведь от огорчения у вас пропало молоко, и вам пришлось взять кормилицу. Неужто я ничего не знаю? Вас потащили в суд и раструбили об этом по всему городу. Я простой Медведь, неуч; я не работал у господ Дидо, типографских знаменитостей, а в таком деле никогда еще не оказывался: гербовой бумаги отроду не получал! Сказать вам, что я говорю себе, когда иду в свой виноградник, обрабатываю его, собираю урожай или улаживаю свои дела по хозяйству?.. Я все твержу себе: "Бедняк, ты трудишься! Трудись, старик, копи добро, собирай экю, ну и что же далее? Далее! Все прахом пойдет, на судебных приставов, стряпчих, на всякие там фантазии... пустые бредни..." Полноте, доченька! Вы ведь мать, у вашего малыша на мордашке торчит такой же трюфель, как у деда,- так мне показалось, когда я принимал его от купели вместе с госпожой Шардон. А ну-ка, не лучше ли подумать вам об этом плутишке, чем о Давиде?.. На вас только и надежда... Вы не дадите расхитить мое добро... мое несчастное добро... |
| - Mais, mon cher papa Séchard, votre fils sera votre gloire, et vous le verrez un jour riche par lui-même et avec la croix de la Légion-d'Honneur à la boutonnière... | - Но, дорогой папаша Сешар, ваш сын прославит ваше имя, и, вот поглядите, он будет богат, получит крест Почетного легиона... |
| - Qué qui fera donc pour cela ? demanda le vigneron. | - И что же он для этого сделает?-спросил винокур. |
| - Vous le verrez !... Mais, en attendant, mille écus vous ruineraient-ils ?... Avec mille écus vous feriez cesser les poursuites... Eh ! bien, si vous n'avez pas confiance en lui, prêtez-les-moi, je vous les rendrai, vous les hypothéquerez sur ma dot, sur mon travail... | - Потерпите, увидите! Ну а покамест тысяча экю неужто вас разорит? А имея тысячу экю, можно приостановить судебное дело... Ну, что ж! Если вы не доверяете сыну, ссудите меня, я возвращу долг; в обеспечение возьмите мое приданое, мой заработок... |
| - David Séchard est donc poursuivi ? s'écria le vigneron étonné d'apprendre que ce qu'il croyait une calomnie était vrai. Voilà ce que c'est que de savoir signer son nom !... Et mes loyers !... Oh ! il faut, ma petite fille, que j'aille à Angoulême me mettre en règle et consulter Cachan, mon avoué... Vous avez joliment bien fait de venir... Un homme averti en vaut deux ! | - Так-с! Давид Сешар под судом!-промолвил винодел, удивленный тем, что молва, которую он объяснял клеветой, оказалась правдой.- Вот к чему приводит умение подписывать свое имя!.. А как же мои арендные взносы?.. Надобно мне сходить в Ангулем, доченька, привести в порядок дела, посоветоваться с Кашаном, моим стряпчим... Вы хорошо сделали, что пришли... За одного ученого двух неученых дают! |
| Après une lutte de deux heures, Eve fut obligée de s'en aller, battue par cet argument invincible : - Les femmes n'entendent rien aux affaires. Venue avec un vague espoir de réussir, Eve refit le chemin de Marsac à Angoulême presque brisée. En rentrant, elle arriva précisément à temps pour recevoir la signification du jugement qui condamnait Séchard à tout payer à Métivier. En province, la présence d'un huissier à la porte d'une maison est un événement ; mais [Lapsus probable pour " puis ".] Doublon venait beaucoup trop souvent depuis quelque temps pour que le voisinage n'en causât pas. Aussi Eve n'osait-elle plus sortir de chez elle, elle avait peur d'entendre des chuchotements à son passage. | Два часа длилась борьба, и Ева вынуждена была отступить, побежденная неотразимым доводом: "Женщины-де не знают толку в делах". Ева шла в Марсак в смутной надежде на успех и возвращалась в Ангулем почти разбитая. Она воротилась в то время, когда принесли извещение о Судебном решении, по которому Сешар обязан был полностью выплатить свой долг Метивье. В провинции появление в доме судебного пристава является событием; а Дублон в последнее время приходил чересчур часто, и было естественно, что среди соседей начались пересуды. Ева остерегалась выходить из дому, боясь услышать вслед себе шушуканье. |
| - Oh ! mon frère, mon frère ! s'écria la pauvre Eve en se précipitant dans son allée et montant les escaliers, je ne puis te pardonner que s'il s'agissait de ta... | - Ах, мой брат, мой брат! - вскричала бедная Ева, вбегая в подъезд и подымаясь по лестнице.- Я простила бы тебя, если бы речь шла только о твоей... |
| - Hélas, lui dit Séchard, qui venait au-devant d'elle, il s'agissait d'éviter son suicide. | - Увы!-сказал Сешар, вышедший навстречу ей,-; речь шла о спасении его жизни. |
| - N'en parlons donc plus jamais, répondit-elle doucement. La femme qui l'a emmené dans ce gouffre de Paris est bien criminelle !... et ton père, mon David, est bien impitoyable !... Souffrons en silence. | - Ни слова больше об этом,- тихо отвечала она.- Женщина, вовлекшая его в этот парижский омут, преступница!.. А твой отец, Давид, безжалостен!.. Будем страдать молча. |
| Un coup frappé discrètement arrêta quelque tendre parole sur les lèvres de David, et Marion se présenta remorquant à travers la première pièce le grand et gros Kolb. | Осторожный стук в дверь прервал те нежные слова, которые Давид готов был высказать; появилась Марион, а вслед за ней в соседней комнате показался большой и толстый Кольб. |
| - Madame, dit-elle, Kolb et moi nous avons su que monsieur et madame étaient bien tourmentés ; et, comme nous avons à nous deux seize cents francs d'économies, nous avons pensé qu'ils ne pouvaient pas être mieux placés qu'entre les mains de madame... | - Сударыня,- сказала она,- мы с Кольбом знаем, какая мучит вас забота; а у нас обоих вместе сбережений тысяча сто франков. Вот мы и думаем: как бы их получше пристроить? И рассудили препоручить их вам, сударыня... |
| - Te matame, répéta Kolb avec enthousiasme. | - Та, сутарыня,- с одушевлением повторил Кольб. |
| - Kolb, s'écria David Séchard, nous ne nous quitterons jamais, porte mille francs à compte chez Cachan, l'avoué, mais en demandant une quittance ; nous garderons le reste. Kolb, qu'aucune puissance humaine ne t'arrache un mot sur ce que je fais, sur mes heures d'absence, sur ce que tu pourras me voir rapporter, et quand je t'enverrai chercher des herbes, tu sais, qu'aucun oeil humain ne te voie... On cherchera, mon bon Kolb, à te séduire, on t'offrira peut-être des mille, des dix mille francs pour parler... | - Кольб! - вскричал Давид Сешар,- мы не разлучимся никогда! Беги к Кашану, стряпчему, отдай ему эту тысячу франков в счет долга, только возьми расписку; остальное покуда побережем. И гляди, Кольб, чтобы никакая человеческая сила не принудила тебя проговориться насчет того, что я делаю, зачем отлучаюсь из дому, что с собой приношу. А когда я посылаю тебя собирать травы, помни, что ни одна живая душа не должна тебя видеть... Попробуют соблазнить тебя, мой добрый Кольб, попробуют, возможно, предложить тебе тысячи, десятки тысяч франков, чтобы ты рассказал... |
| - On m'ovrirait pien tes millions, queu cheu ne tirais bas une motte ! Est-ce que che nei gonnais boind la gonzigne milidaire ? | - Тавай мне милъоны, я ни слова не. скашу! Разве я не знаю караульни устав? |
| - Tu es averti, marche, et va prier monsieur Petit-Claud d'assister à la remise de ces fonds chez monsieur Cachan. | - Ну, я тебя предостерег; ступай и попроси господина Пти-Кло присутствовать при вручении денег господину Кашану. |
| - Ui, fit l'Alsacien, chesbère edre assez riche ein chour pire lui domper sire le gazaquin, à ced ôme te chistice ! Ch'aime bas sa visache ! | - Та,- сказал эльзасец,- я натеюсь, што стану когтанипуть товольно погат, штоп наколотить шея этот сутейски! Не нравится мне его морта! |
| - C'est un bon homme, madame, dit la grosse Marion, il est fort comme un Turc et doux comme un mouton. En voilà un qui ferait le bonheur d'une femme. C'est lui pourtant qui a eu l'idée de placer ainsi nos gages, qu'il appelle des caches ! Pauvre homme ! s'il parle mal, il pense bien, et je l'entends tout de même. Il a l'idée d'aller travailler chez les autres pour ne nous rien coûter... | - Ну вот, подите! Силен, как турок, и смирен, как овца. Он добрейший человек, сударыня,-сказала толстая Марион.- Вот уж кто может составить счастье женщины. Ведь это ему пришло на ум пристроить таким манером наши, как он говорит, теньги! Бедняга! Он нескладно говорит, но складно думает, я-то всегда его пойму! Он вздумал наняться работать на стороне, чтобы ничего вам не стоить... |
| - On deviendrait riche uniquement pour pouvoir récompenser ces braves gens-là, dit Séchard en regardant sa femme. | - Право, хорошо разбогатеть, ну хоть ради того, чтобы вознаградить этих славных людей,- сказал Сешар, взглянув на жену. |
| Eve trouvait cela tout simple, elle n'était pas étonnée de rencontrer des âmes à la hauteur de la sienne. Son attitude eût expliqué toute la beauté de son caractère aux êtres les plus stupides, et même à un indifférent. | Ева находила все это вполне естественным, она не удивлялась, встречая души, столь же возвышенные, как ее душа. И, наблюдая ее отношение к людям, даже самый тупой и равнодушный человек чувствовал все благородство ее натуры. |
| - Vous serez riche, mon cher monsieur, vous avez du pain de cuit, s'écria Marion, votre père vient d'acheter une ferme, il vous en fait, allez ! des rentes... | - Вы еще разбогатеете, сударь, у вас есть верный кусок хлеба!-вскричала Марион.- Намедни ваш отец купил ферму, и вот, поглядите, вам достанется рента... |
| Dans la circonstance, ces paroles dites par Marion pour diminuer en quelque sorte le mérite de son action, ne trahissaient-elles pas une exquise délicatesse ? | Слова, сказанные Марион при таких обстоятельствах, с целью умалить значение своего поступка, разве не изобличали Б ней удивительную чуткость? |
| Comme toutes les choses humaines, la procédure française a des vices. Néanmoins, de même qu'une arme à deux tranchants, elle sert aussi bien à la défense qu'à l'attaque. En outre, elle a cela de plaisant, que si deux avoués s'entendent (et ils peuvent s'entendre sans avoir besoin d'échanger deux mots, ils se comprennent par la seule marche de leur procédure !) un procès ressemble alors à la guerre comme la faisait le premier maréchal de Biron à qui son fils proposait au siége de Rouen un moyen de prendre la ville en deux jours. - Tu es donc bien pressé, lui dit-il, d'aller planter nos choux. Deux généraux peuvent éterniser la guerre en n'arrivant à rien de décisif et ménageant leurs troupes, selon la méthode des généraux autrichiens que le Conseil Aulique ne réprimande jamais d'avoir fait manquer une combinaison pour laisser manger la soupe à leurs soldats. Maître Cachan, Petit-Claud et Doublon se comportèrent encore mieux que des généraux autrichiens, ils se modelèrent sur un Autrichien de l'antiquité, sur Fabius Cunctator ! | Как все человеческие установления, французское судопроизводство имеет недостатки; однако, подобное обоюдоострому оружию, оно служит как для защиты, так равно и для нападения. И забавная особенность! Когда два стряпчих сговорятся действовать заодно (а они могут сговориться, не сказав и двух слов, понимая друг друга уже по самому ходу дела!), тогда судебный процесс уподобляется действиям в духе первого маршала Бирона, который при осаде Руана ответил сыну, предлагавшему способ взять город в два дня: "Ты, видимо, чересчур торопишься уйти на покой'" Два полководца могут вести войну без конца, избегая решительных сражений и щадя войска, согласно тактике австрийских генералов, которые упустят стратегически выгодный маневр, но накормят солдат похлебкой, и придворный совет не вменяет им это в вину. Мэтр Кашан, Пти-Кло и Дублон перещеголяли австрийских генералов, они брал"? за образец австрийца древних времен, Фабия Кунктатора! |
| Petit-Claud, malicieux comme un mulet, eut bientôt reconnu tous les avantages de sa position. Dès que le payement des frais à faire était garanti par le grand Cointet, il se promit de ruser avec Cachan, et de faire briller son génie aux yeux du papetier, en créant des incidents qui retombassent à la charge de Métivier. Mais, malheureusement pour la gloire de ce jeune Figaro de la Basoche, l'historien doit passer sur le terrain de ses exploits comme s'il marchait sur des charbons ardents. Un seul mémoire de frais, comme celui fait à Paris, suffit sans doute à l'histoire des moeurs contemporaines. Imitons donc le style des bulletins de la Grande-Armée ; car, pour l'intelligence du récit, plus rapide sera l'énoncé des faits et gestes de Petit-Claud, meilleure sera cette page exclusivement judiciaire. | Пти-Кло, хитрый, как мул, скоро понял все выгоды своего положения. Лишь только Куэнте-большой взял на себя расходы, связанные с судопроизводством, он принял твердое решение перехитрить Катана и блеснуть перед бумажным фабрикантом своими талантами, искусственно создавая препятствия, ложившиеся дополнительным бременем на Метивье. Но, в ущерб славе этого молодого Фигаро' от адвокатуры, бытописатель принужден пробежать по apeне его подвигов, как если бы он ступал по раскаленным углям. К тому же одного счета судебных издержек в духе сочиненного в Париже, без сомнения, достаточно для историй нравов современного общества. Итак, попробуем писать в стиле сводок наполеоновской армии; ибо, для ясности повествования, чем короче будет изложение деяний и подвигов Пти-Кло, тем более выиграет страница, сплошь посвященная судопроизводству. |
| Assigné, le 3 juillet, au tribunal de commerce d'Angoulême, David fit défaut ; le jugement lui fut signifié le 8. | Получив извещение ангулемского коммерческого суда, Давид 3 июля не явился в суд по вызову; 8 июля ему было вручено судебное решение. |
| Le 10, Doublon lança un commandement et tenta, le 12, une saisie à laquelle s'opposa Petit-Claud en réassignant Métivier à quinze jours. De son côté, Métivier trouva ce temps trop long, réassigna le lendemain à bref délai, et obtint, le 19, un jugement qui débouta Séchard de son opposition. Ce jugement, signifié roide le 21, autorisa un commandement le 22, une signification de contrainte par corps le 23, et un procès-verbal de saisie le 24. Cette fureur de saisie fut bridée par Petit-Claud qui s'y opposa en interjetant appel en Cour royale. Cet appel, réitéré le 15 juillet, traînait Métivier à Poitiers. | 10 июля Дублон предъявил исполнительный лист, а 12-го пытался наложить арест на имущество, чему Пти-Кло воспротивился и получил двухнедельную отсрочку. Метивье нашел, что срок этот чересчур велик, и со своей стороны на другой же день потребовал рассмотрения дела в срочном порядке; 19 июля он добился постановления, отклонившего возражения Сешара. 21-го было объявлено решение суда, 22-го выдан исполнительный лист, 23-го вручена повестка о личном задержании, а 24-го составлен протокол описи имущества. Неистовство истца Пти-Кло укротил, подав апелляционную жалобу в королевский суд. Жалоба эта, возобновленная после 15 июля, вынудила Метивье отправиться в Пуатье. |
| - Allez ! se dit Petit-Claud, nous resterons là pendant quelque temps. | "Скатертью дорога!- сказал себе Пти-Кло.- А мы покуда передохнем". |
| Une fois l'orage dirigé sur Poitiers, chez un avoué de Cour royale à qui Petit-Claud donna ses instructions, ce défenseur à double face fit assigner à bref délai David Séchard, par madame Séchard, en séparation de biens. Selon l'expression du Palais, il diligenta de manière à obtenir son jugement de séparation le 28 juillet, il l'inséra dans le Courrier de la Charente, le signifia dûment, et, le 1er août, il se faisait par-devant notaire une liquidation des reprises de madame Séchard qui la constituait créancière de son mari pour la faible somme de dix mille francs que l'amoureux David lui avait reconnue en dot par le contrat de mariage, et pour le payement de laquelle il lui abandonna le mobilier de son imprimerie et celui du domicile conjugal. | Поскольку гроза была отведена на Пуатье, Пти-Кло, этот двуликий защитник, дал нужные указания одному из стряпчих окружного суда, а сам в срочном порядке возбудил от имени г-жи Сешар иск к Давиду Сешар о разделе имущества. Пти-Кло, как говорят судейские, одним махом выиграл, так что уже 28 июля было вынесено постановление о разделе имущества, которое он тут же тиснул в "Шарантский листок", затем надлежащим образом уведомил стороны, и 1 августа в присутствии нотариуса был произведен выдел личного имущества г-жи Сешар, ставшей заимодавцем своего мужа на круглую сумму в десять тысяч франков, которую влюбленный Давид признавал в брачном договоре ее приданым и в обеспечение которой теперь предоставлял ей оборудование типографии и домашнюю обстановку. |
| Pendant que Petit-Claud mettait ainsi à couvert l'avoir du ménage, il faisait triompher à Poitiers la prétention sur laquelle il avait basé son appel. Selon lui, David devait d'autant moins être passible des frais faits à Paris sur Lucien de Rubempré, que le Tribunal civil de la Seine les avait, par son jugement, mis à la charge de Métivier. Ce système, adopté par la Cour, fut consacré dans un arrêt qui confirma les condamnations portées au jugement du tribunal de commerce d'Angoulême contre Séchard fils, en faisant distraction d'une somme de six cents francs sur les frais de Paris, mise à la charge de Métivier, en compensant quelques frais entre les parties, eu égard à l'incident qui motivait l'appel de Séchard. Cet arrêt signifié, le 17 août, à Séchard fils, se traduisit, le 18, en un commandement de payer le capital, les intérêts, les frais dus, suivi d'un procès-verbal de saisie le 20. Là, Petit-Claud intervint au nom de madame Séchard et revendiqua le mobilier comme appartenant à l'épouse, dûment séparée. De plus, Petit-Claud fit apparaître Séchard père devenu son client. Voici pourquoi. | Обеспечив таким путем сохранность домашнего имущества, Пти-Кло попутно отстоял в Пуатье свои претензии, ; на которых была основана апелляционная жалоба. Согласно его толкованию, Давид Сешар тем менее мог отвечать за издержки по делу Люсьена де Рюбампре в Париже, что гражданский суд департамента Сены своим постановлением отнес их на счет Метивье. Это соображение было принято судом, который подтвердил приговор, вынесенный ангулемским коммерческим судом об уплате исковой суммы Сешаром-сыном, за вычетом шестисот франков парижских издержек, с отнесением последних на счет Метивье и возложением некоторых расходов на обе тяжущиеся стороны на основании апелляционной жалобы Сешара. Постановление это, объявленное Сешару-сыну 17 августа, повлекло 18 августа предъявление исполнительного листа на всю сумму долга, включая проценты и судебные издержки, а 20 августа последовал протокол о наложении ареста на имущество. Тут-то Пти-Кло и выступил от имени г-жи Сешар и потребовал изъятия из описи движимости личной ее собственности, выделенной по закону из общего имущества. Сверх того, Пти-Кло привлек к делу и Сешара-отца, ставшего его клиентом. И вот по какой причине. |
| Le lendemain de la visite que lui fit sa belle-fille, le vigneron était venu voir son avoué d'Angoulême, maître Cachan, auquel il demanda la manière de recouvrer ses loyers compromis dans la bagarre où son fils était engagé. | На другой день после посещения невестки виноградарь пришел к своему ангулемскому стряпчему, мэтру Кашану, посоветоваться, каким путем взыскать с сына, попавшего в этакую передрягу, плату за наем помещения. |
| - Je ne puis pas occuper pour le père lorsque je poursuis le fils, lui dit Cachan, mais allez voir Petit-Claud, il est très-habile, et il vous servira peut-être encore mieux que je ne le ferais... | - Я не могу вести дело отца, раз я уже выступаю против сына,- сказал Катан.- Обратитесь к Пти-Кло, он чрезвычайно ловок, и, пожалуй, его услуги вам будут полезнее, нежели мои... |
| Au Palais, Cachan dit à Petit-Claud : - Je t'ai envoyé le père Séchard, occupe pour moi à charge de revanche. | В суде Кашан сказал Пти-Кло: - Я послал к тебе Сешара-отца. Займись-ка им, но не забудь: услуга за услугу! |
| Entre avoués, ces sortes de services se rendent en province comme à Paris. | Между стряпчими услуги подобного рода обычны как в провинции, так и в Париже. |
| Le lendemain du jour où le père Séchard eut donné sa confiance à Petit-Claud, le grand Cointet vint voir son complice et lui dit : - Tâchez de donner une leçon au père Séchard ! Il est homme à ne jamais pardonner à son fils de lui coûter mille francs ; et ce débours séchera dans son coeur toute pensée généreuse, s'il en poussait ! | На другой день после того как Сешар-отец выдал доверенность Пти-Кло, Куэнте-большой, сидя в кабинете своего сообщника, сказал: - Проучите хорошенько Сешара-отца! Человек такого пошиба никогда не простит сыну потери в тысячу франков; это убьет в его сердце последнее великодушие, ежели оно вообще там существовало! |
| - Allez à vos vignes, dit Petit-Claud à son nouveau client, votre fils n'est pas heureux, ne le grugez pas en mangeant chez lui. Je vous appellerai quand il en sera temps. | - Возвращайтесь в свои виноградники,- сказал Пти-Кло новоявленному клиенту,- вашему сыну и без того тяжко, не объедайте же его. Я вас вызову, когда потребуется} |
| France | Русский |
| Donc, au nom de Séchard, Petit-Claud prétendit que les presses étant scellées devenaient d'autant plus immeubles par destination que, depuis le règne de Louis XIV, la maison servait à une imprimerie. Cachan, indigné pour le compte de Métivier, qui, après avoir trouvé à Paris les meubles de Lucien appartenant à Coralie, trouvait encore à Angoulême les meubles de David appartenant à la femme et au père (il y eut là de jolies choses dites à l'audience) assigna le père et le fils pour faire tomber de telles prétentions. " Nous voulons, s'écria-t-il, démasquer les fraudes de ces hommes qui déploient les plus redoutables fortifications de la mauvaise foi ; qui, des articles les plus innocents et les plus clairs du Code, font des chevaux de frise pour se défendre ! et de quoi, de payer trois mille francs ! pris où... dans la caisse du pauvre Métivier. Et l'on ose accuser les escompteurs !... Dans quel temps vivons-nous !... Enfin, je le demande, n'est-ce pas à qui prendra l'argent de son voisin ?... Vous ne sanctionnerez pas une prétention qui ferait passer l'immoralité au coeur de la justice !... " Le tribunal d'Angoulême, ému par la belle plaidoirie de Cachan, rendit un jugement, contradictoire entre toutes les parties, qui donna la propriété des meubles meublants seulement à madame Séchard, repoussa les prétentions de Séchard père et le condamna net à payer quatre cent trente-quatre francs soixante-cinq centimes de frais. | Итак, действуя от имени Сешара-отца, Пти-Кло заявил, что станки, прикрепленные к полу, являются по назначению своему недвижимостью тем более, что дом этот еще при Людовике XIV был отведен под типографию. Кашан, как защитник интересов Метивье, взбешенный тем, что в Париже движимость Люсьена оказалась собственностью Корали, а в Ангулеме движимость Давида оказалась собственностью его жены и отца (сколько теплых слов было сказано по этому поводу на судебном заседании!), вызвал в суд и отца и сына, чтобы опровергнуть подобные притязания;. "Мы хотим,- восклицал он,- обличить в обмане этих господ, которые прибегают к самым опасным, самым недостойным способам защиты, искажают самые простые, самые ясные статьи кодекса и пользуются ими, как рогатками! И ради чего? Ради того, чтобы уклониться от уплаты каких-то трех тысяч франков! Притом, взятых у кого?.. У бедняги Метивье. И еще смеют обвинять заимодавцев!.. В какое время мы живем!.. Короче, я спрашиваю вас: неужто это не равносильно тому, что ограбить своего ближнего?.. Неужто вы поддержите притязания, которые вносят растление в самое сердце правосудия?.." Ангулемский суд, взволнованный блестящей защитительной речью Кашана, рассмотрев притязания сторон, признал собственницей движимого имущества только г-жу Сешар, отклонил притязания Сешара-отца и присудил его к уплате судебных издержек в сумме четырехсот тридцати четырех франков шестидесяти пяти сантимов. |
| - Le père Séchard est bon, se dirent en riant les avoués, il a voulu mettre la main dans le plat, qu'il paye !... | - Хорош папаша Сешар! Вот-то дал маху! -подшучивали стряпчие.- Хотел урвать кусок, пускай поплатится!.. |
| Le 26 août, ce jugement fut signifié de manière à pouvoir saisir les presses et les accessoires de l'imprimerie le 28 août. On apposa les affiches !... On obtint, sur requête, un jugement pour pouvoir vendre dans les lieux mêmes. On inséra l'annonce de la vente dans les journaux, et Doublon se flatta de pouvoir procéder au récolement et à la vente le 2 septembre. | 26 августа было объявлено постановление суда, предоставлявшее право наложить 28 августа арест на станки и оборудование типографии. Расклеили объявления!.. Ходатайствовали и получили разрешение продать имущество по месту его нахождения. Объявление о продаже было помещено в газетах, и Дублон надеялся уже 2 сентября приступить к проверке имущества по описи и продаже. |
| En ce moment, David Séchard devait, par jugement en règle et par exécutoires levés, bien légalement, à Métivier la somme totale de cinq mille deux cent soixante-quinze francs vingt-cinq centimes non compris les intérêts. Il devait à Petit-Claud douze cents francs et les honoraires, dont le chiffre était laissé, suivant la noble confiance des cochers qui vous ont conduit rondement, à sa générosité. Madame Séchard devait à Petit-Claud environ trois cent cinquante francs, et des honoraires. Le père Séchard devait ses quatre cent trente-quatre francs soixante-cinq centimes et Petit-Claud lui demandait cent écus d'honoraires. Ainsi, le tout pouvait aller à dix mille francs. | К этому времени Давид Сешар, согласно вошедшему в законную силу постановлению суда и по исполнительным листам, был должен Метивье уже пять тысяч двести семьдесят пять франков двадцать пять сантимов, не считая процентов. Oн был должен Пти-Кло тысячу двести франков помимо вознаграждения, в отношении которого стряпчий, уподобясь' вознице, лихо прокатившему седока, всецело полагался на щедрость клиента. Г-жа Сешар была должна Пти-Кло около трехсот пятидесяти франков, помимо вознаграждения. Сешар-отец был должен четыреста тридцать четыре франка шестьдесят пять сантимов, и Пти-Кло требовал у него сто экю вознаграждения. Итак, общая сумма достигала десяти тысяч франков. |
| A part l'utilité de ces documents pour les nations étrangères qui pourront y voir le jeu de l'artillerie judiciaire en France, il est nécessaire que le législateur, si toutefois le législateur a le temps de lire, connaisse jusqu'où peut aller l'abus de la procédure. Ne devrait-on pas bâcler une petite loi qui, dans certains cas, interdirait aux avoués de surpasser en frais la somme qui fait l'objet du procès ? N'y a-t-il pas quelque chose de ridicule à soumettre une propriété d'un centiare aux formalités qui régissent une terre d'un million ! on comprendra par cet exposé très-sec de toutes les phases par lesquelles passait le débat, la valeur de ces mots : la forme, la justice, les frais ! dont ne se doute pas l'immense majorité des Français. Voilà ce qui s'appelle en argot de Palais mettre le feu dans les affaires d'un homme. Les caractères de l'imprimerie pesant cinq milliers valaient, au prix de la fonte, deux mille francs. Les trois presses valaient six cents francs. Le reste du matériel eût été vendu comme du vieux fer et du vieux bois. Le mobilier du ménage aurait produit tout au plus mille francs. Ainsi, de valeurs appartenant à Séchard fils et représentant une somme d'environ quatre mille francs, Cachan et Petit-Claud en avaient fait le prétexte de sept mille francs de frais sans compter l'avenir dont la fleur promettait d'assez beaux fruits, comme on va le voir. Certes les praticiens de France et de Navarre, ceux de Normandie même, accorderont leur estime et leur admiration à Petit-Claud ; mais les gens de coeur n'accorderont-ils pas une larme de sympathie à Kolb et à Marion ? | Не говоря уже о полезности этих сведений для других наций, которые по ним могут судить о мощности французской судебной артиллерии, необходимо, чтобы законодатель,- если, впрочем, у законодателя есть время для чтения,- знал, до какой степени могут доходить злоупотребления судопроизводства. Не следует ли издать на скорую руку какой-нибудь подходящий закон, которым воспрещалось бы стряпчим превышать в иных случаях сумму иска издержками судопроизводства? И не смешно ли приравнивать земельное владение площадью в один сантиар к землям миллионной стоимости! Из этого крайне сухого перечня всех стадий судебной тяжбы станет понятно значение слов: формальности, суд, издержки, над которыми большинство французов не задумывается! Вот что на судейском жаргоне называется судебной волокитой! Типографские шрифты весом в пять тысяч фунтов шли по цене лома, за две тысячи франков. Три станка оценены были в шестьсот франков. Остальное оборудование расценивалось как железная или деревянная рухлядь. От продажи домашней обстановки можно было выручить самое большее тысячу франков. Стало быть, имущество, принадлежащее Сешару-сыну и оцененное в сумме около четырех тысяч франков, дало Кашану и Пти-Кло повод израсходовать семь тысяч франков, не считая будущих издержек, а, как мы видим, цветочки сулили достаточно крупные ягодки. Конечно, практикующие юристы Франции и Наварры, и даже Нормандии, принесут Пти-Кло дань своего уважения и восхищения; но неужто люди отзывчивые не будут тронуты до слез поведением Кольба и Марион? |
| Pendant cette guerre, Kolb, assis à la porte de l'allée sur une chaise tant que David n'avait pas besoin de lui, remplissait les devoirs d'un chien de garde. Il recevait les actes judiciaires, toujours surveillés d'ailleurs par un clerc de Petit-Claud. Quand des affiches annonçaient la vente du matériel composant une imprimerie, Kolb les arrachait aussitôt que l'afficheur les avait apposées, et il courait par la ville les ôter, en s'écriant : - Les goquins !... dourmander ein si prafe ôme ! Ed ilz abellent ça de la chistice ! Marion gagnait pendant la matinée une pièce de dix sous dans une papeterie et l'employait à la dépense journalière. Madame Chardon avait recommencé sans murmurer les fatigantes veilles de son état de garde-malade, et apportait à sa fille son salaire à la fin de chaque semaine. Elle avait déjà fait deux neuvaines, en s'étonnant de trouver Dieu sourd à ses prières, et aveugle aux clartés des cierges qu'elle lui allumait. | Покамест шла эта война, Кольб, если Давиду не требовались его услуги, сидел на стуле у двери подъезда, исполняя обязанности сторожевого пса. Он принимал судебные извещения, впрочем, под неусыпным надзором конторщика Пти-Кло. Когда объявления возвещали о продаже типографского оборудования, Кольб сразу же, едва разносчик успевал их наклеить, срывал их, бежал в город, срывал там и кричал: - Шельмы! За што терзают такой славный шеловек! И это называют правосутием! Марион утром работала на бумажной фабрике, где вертела ручку машины и получала за это десять су, которые и тратила на повседневные нужды. Г-жа Шардон безропотно взялась опять за утомительное занятие сиделки и в конце недели приносила дочери свой заработок. Она уже заказала две десятины, удивляясь, что господь бог глух к ее мольбам и слеп к сиянию возжигаемых ею свечей. |
| Le 2 septembre, Eve reçut la seule lettre que Lucien écrivit après celle par laquelle il avait annoncé la mise en circulation des trois billets à son beau-frère et que David avait cachée à sa femme. | 2 сентября Ева получила наконец от Люсьена письмо, ибо то, которым он извещал зятя о существовании трех подложных векселей, Давид скрыл от жены. |
| - Voilà la troisième lettre que j'aurai eue de lui depuis son départ, se dit la pauvre soeur en hésitant à décacheter le fatal papier. | "Вот третье письмо со дня его отъезда в Париж",- сказала про себя несчастная сестра, медля вскрыть роковое послание. |
| En ce moment, elle donnait à boire à son enfant, elle le nourrissait au biberon, car elle avait été forcée de renvoyer la nourrice par économie. On peut juger dans quel état la mit la lecture de la lettre suivante ainsi que David, qu'elle fit lever. Après avoir passé la nuit à faire du papier, l'inventeur s'était couché vers le jour. | В эту минуту она кормила младенца из рожка, ибо нужда вынудила ее отказать кормилице. Можете судить, в какое состояние привело ее это письмо, а позже и Давида, которого она приказала разбудить. Проведя всю ночь за изготовлением бумаги, изобретатель заснул только на рассвете. |
| " Paris, 29 août. | "Париж, 29 августа. |
| " Ma chère soeur, | Милая сестра! |
| Il y a deux jours, à cinq heures du matin, j'ai reçu le dernier soupir d'une des plus belles créatures de Dieu, la seule femme qui pouvait m'aimer comme tu m'aimes, comme m'aiment David et ma mère, en joignant à ces sentiments si désintéressés ce qu'une mère et une soeur ne sauraient donner : toutes les félicités de l'amour ! Après m'avoir tout sacrifié, peut-être la pauvre Coralie est-elle morte pour moi ! pour moi qui n'ai pas en ce moment de quoi la faire enterrer... Elle m'eût consolé de la vie ; vous seuls, mes chers anges, pourrez me consoler de sa mort. Cette innocente fille a, je le crois, été absoute par Dieu, car elle est morte chrétiennement. Oh ! Paris !... Mon Eve, Paris est à la fois toute la gloire et toute l'infamie de la France, j'y ai déjà perdu bien des illusions, et je vais en perdre encore d'autres en y mendiant le peu d'argent dont j'ai besoin pour mettre en terre sainte le corps d'un ange ! | Два дня тому назад, в пять часов утра, я принял последний вздох прекраснейшего божьего создания, единственной женщины, любившей меня так, как любишь ты, как любят меня Давид и мать, но вместе с этим бескорыстным чувством дававшей мне то, чего ни мать, ни сестра не могут дать: высшее счастье любви! Пожертвовав для меня всем, бедная Корали, может быть, и умерла из-за меня!.. А мне не на что похоронить ее!.. Она была моим утешением в жизни, и только у вас, милые мои ангелы, я могу искать утешения в ее смерти. Я верю, что бог простит этому невинному созданию все грехи, ибо она умерла, как христианка. О, Париж!.. Париж, моя Ева, это вместе и вся слава и все бесчестие Франции! Сколько мечтаний погибло здесь и сколько их еще погибнет, пока я, как подаяния, выпрашиваю жалкие гроши, которые нужны мне, чтобы предать освященной земле прах ангела!.. |
| Ton malheureux frère, | Твой несчастный брат |
| " LUCIEN. " | Люсьен. |
| " P. S. J'ai dû te causer bien des chagrins par ma légèreté, tu sauras tout un jour, et tu m'excuseras. D'ailleurs, tu dois être tranquille : en nous voyant si tourmentées, Coralie et moi, un brave négociant à qui j'ai fait de cruels soucis, monsieur Camusot, s'est chargé d'arranger, a-t-il dit, cette affaire. " | P. S. Много причинил я тебе огорчений своим легкомыслием; со временем ты узнаешь все и простишь меня. Впрочем, будь покойна: один добрый человек, купец Камюзо, которому я доставил столько волнений, зная, как мы с Корали страдали, взялся, как он выразился, уладить это дело". |
| - La lettre est encore humide de ses larmes ! dit-elle à David en le regardant avec tant de pitié qu'il éclatait dans ses yeux quelque chose de son ancienne affection pour Lucien. | - Письмо еще влажное от слез!-сказала она Давиду, и в ее взгляде, исполненном жалости, промелькнуло нечто от ее прежней любви к Люсьену. |
| - Pauvre garçon, il a dû bien souffrir, s'il était aimé comme il le dit !... s'écria l'heureux époux d'Eve. | - Бедный мальчик, как он должен страдать, если его любили так, как он пишет!-вскричал счастливый супруг Евы. |
| Et le mari comme la femme oublièrent toutes leurs douleurs, devant le cri de cette douleur suprême. En ce moment, Marion se précipita disant : - Madame, les voilà !... les voilà !... | И муж и жена забыли все свои горести при этом стенании безысходного горя. В эту минуту вбежала Марион, крича: - Сударыня, вот и они! Вот и они!.. |
| - Qui ? | - Кто? |
| - Doublon et ses hommes, le diable, Kolb se bat avec eux, on va vendre. | - Дублон со своими людьми, лукавый их принес! Кольб там воюет с ними, Сейчас продадут... |
| - Non, non, l'on ne vendra pas, rassurez-vous ! s'écria Petit-Claud dont la voix retentit dans la pièce qui précédait la chambre à coucher, je viens de signifier un appel. Vous ne devez pas rester sous le poids d'un jugement qui taxe de mauvaise foi. Je ne me suis pas avisé de me défendre ici. Pour vous gagner du temps, j'ai laissé bavarder Cachan, je suis certain de triompher encore une fois à Poitiers... | - Полно, полно! Не волнуйтесь, не вывезут!-донесся из комнаты, смежной со спальней, голос Пти-Кло.- Я только что подал апелляционную жалобу. Мы не можем согласиться с постановлением, обвиняющим нас в недобросовестности. Я и не подумал защищаться в этой инстанции. Чтобы выиграть время, я предоставил Кашану тешиться болтовней. Я уверен, что еще раз одержу победу в Пуатье... |
| - Mais combien ce triomphe coûtera-t-il ? demanda madame Séchard. | - Но ар что станет эта победа?-спросила г-жа Сешар. |
| - Des honoraires si vous triomphez, et mille francs si nous perdons. | - Вознаграждение, если вы выиграете дело, и тысяча франков, если проиграете. |
| - Mon Dieu, s'écria la pauvre Eve, mais le remède n'est-il pas pire que le mal ?... | - Боже мой!-вскричала бедная Ева.- Не страшнее ли болезни такое лекарство? |
| En entendant ce cri de l'innocence éclairée au feu judiciaire, Petit-Claud resta tout interdit, tant Eve était belle. | Услыхав этот крик невинности, прозревший при свете правосудия, Пти-Кло смутился, столь прекрасной показалась ему Ева. |
| Le père Séchard, mandé par Petit-Claud, arriva sur ces entrefaites. La présence du vieillard dans la chambre à coucher de ses enfants, où son petit-fils au berceau souriait au malheur, rendit cette scène complète. | Но тут вошел Сешар-отец, вызванный Пти-Кло. Присутствие старика в спальне его детей, подле колыбели внука, улыбавшегося несчастью, придало законченность всей сцене. |
| - Papa Séchard, dit le jeune avoué, vous me devez sept cents francs pour votre intervention ; mais vous les répéterez contre votre fils, en les ajoutant à la masse des loyers qui vous sont dus. | - Папаша Сешар,- сказал молодой стряпчий,- вы должны мне семьсот франков за выступление по вашему делу; вы, разумеется, взыщете их с вашего сына, попутно с платой за наем мастерской. |
| Le vieux vigneron saisit la piquante ironie que Petit-Claud mit dans son accent et dans son air en lui adressant cette phrase. | Старый винодел уловил колкую насмешку в тоне голоса и выражении лица Пти-Кло. |
| - Il vous en aurait moins coûté pour cautionner votre fils ! lui dit Eve en quittant le berceau pour venir embrasser le vieillard... | - Вам выгоднее было бы поручиться за сына!-сказала Ева, отходя от колыбели, чтобы поцеловать старика. |
| David, accablé par la vue de l'attroupement qui s'était fait devant sa maison, où la lutte de Kolb et des gens de Doublon avait attiré du monde, tendit la main à son père sans lui dire bonjour. | Давид, удрученный зрелищем толпы зевак, собравшихся перед его домом, где шло сражение между Кольбом и людьми Дублона, молча пожал отцу руку. |
| - Et comment puis-je vous devoir sept cents francs, demanda le vieillard à Petit-Claud. | - А какими судьбами я мог задолжать вам семьсот франков? -спросил старик у Пти-Кло. |
| - Mais parce que j'ai, d'abord, occupé pour vous. Comme il s'agit de vos loyers, vous êtes vis-à-vis de moi solidaire avec votre débiteur. Si votre fils ne me paye pas ces frais-là vous me les payerez, vous... Mais, ceci n'est rien, dans quelques heures on voudra mettre David en prison, l'y laisserez-vous aller ?... | - А такими, что я вел ваше дело. А поскольку речь идет о квартирной плате, вы, стало быть, в долгу передо мной заодно с вашим должником. Ежели ваш сын не покроет эти издержки, придется их покрыть вам... Но все это вздор! А вот дело посерьезнее: не пройдет и двух-трех часов, как Давид может очутиться в тюрьме. Неужто вы это допустите? |
| - Que doit-il ? | - А велик ли долг? |
| - Mais quelque chose comme cinq à six mille francs, sans compter ce qu'il vous doit et ce qu'il doit à sa femme. | - Да что-то около пяти или шести тысяч франков, не считая того, что он должен вам и жене. |
| Le vieillard, devenu tout défiance, regarda le tableau touchant qui se présentait à ses regards dans cette chambre bleue et blanche : une belle femme en pleurs auprès d'un berceau, David fléchissant enfin sous le poids de ses chagrins, l'avoué qui peut-être l'avait attiré là comme dans un piége ; l'ours crut alors sa paternité mise en jeu par eux, il eut peur d'être exploité. Il alla voir et caresser l'enfant, qui lui tendit ses petites mains. Au milieu de tant de soins, l'enfant, soigné comme celui d'un pair d'Angleterre, avait sur la tête un petit bonnet brodé doublé de rose. | Старик насторожился; он недоверчиво поглядел на трогательную картину, представшую перед его глазами в этой белой и голубой комнате: прекрасная женщина, вся в слезах, Склонилась над колыбелью. Давид, вконец изнемогший под гнетом горестей, стряпчий, который, надо полагать, заманил его сюда, как в ловушку... Медведь подумал: "А полно, не желают ли сыграть на его родительских чувствах?"- и побоялся попасть впросак. Он подошел к колыбели, приласкал младенца, протянувшего к нему ручонки. Среди всех волнений последних дней ребенка по-прежнему холили, как какого-нибудь наследника английского пэра, и на его головке красовался вышитый чепчик на розовой подкладке. |
| - Eh ! que David s'en tire comme il pourra, moi je ne pense qu'à cet enfant-là, s'écria le vieux grand-père, et sa mère m'approuvera. David est si savant, qu'il doit savoir comment payer ses dettes. | - Э, Давид - человек ученый, он должен знать способ расчесться. Умел войти в долги, сумеет и выпутаться из них! А с меня довольно забот о внуке!-сказал этот дедушка.- И его мать меня одобрит. |
| - Voilà, dit l'avoué d'un air moqueur, la véritable expression de vos sentiments. Tenez, papa Séchard, vous êtes jaloux de votre fils. Ecoutez la vérité : vous avez mis David dans la position où il est, en lui vendant votre imprimerie trois fois ce qu'elle valait, et en le ruinant pour vous faire payer ce prix usuraire. Oui, ne branlez pas la tête : le journal vendu aux Cointet et dont le prix a été empoché par vous en entier, était toute la valeur de votre imprimerie... Vous haissez votre fils parce que vous l'avez dépouillé, parce que vous en avez fait un homme au-dessus de vous. Vous vous donnez le genre d'aimer prodigieusement votre petit-fils pour masquer la banqueroute de sentiments que vous faites à votre fils et à votre bru qui vous coûteraient de l'argent hic et nunc, tandis que votre petit-fils n'a besoin de votre affection que in extremis. Vous aimez ce petit gars-là pour avoir l'air d'aimer quelqu'un de votre famille, et ne pas être taxé d'insensibilité. Voilà le fond de votre sac, père Séchard... | - Я позволю себе переложить на чистый французский язык ваши истинные чувства,- с язвительной миной сказал стряпчий.- Полноте, папаша Сешар! В вас говорит зависть к сыну. Сказать вам все начистоту? Давид своим нынешним положением обязан только вам; вы втридорога всучили ему вашу типографию, вы разорили его этой поистине ростовщической сделкой! Да, да! Нечего качать головой, ведь вы прикарманили денежки за газету, проданную братьям Куэнте, а это была единственная ценность вашей типографии... Вы ненавидите сына не только потому, что ограбили его, но и потому, что из него вышел человек, на голову выше вас! Вы рисуетесь любящим дедушкой, чтобы скрыть равнодушие к сыну и невестке: любовь к ним обошлась бы вам недешево hit et nunc 1, тогда как внук будет нуждаться в вашей любви только estremis 2. Вы выказываете любовь к малышу, вы боитесь, как бы не сказали, что вы не любите никого из своих родных. Ну, а вы не желаете прослыть человеком бездушным! Вот какова подоплека ваших чувств, папаша Сешар... |
| - Est-ce pour entendre ça que vous m'avez fait venir ? dit le vieillard d'un ton menaçant en regardant tour à tour son avoué, sa belle fille et son fils. | - Вы позвали меня за тем, чтобы все это мне выложить? - сказал старик угрожающе, глядя то на стряпчего, то на невестку и сына. |
| - Mais, monsieur, s'écria la pauvre Eve en s'adressant à Petit-Claud, avez-vous donc juré notre ruine ? Jamais mon mari ne s'est plaint de son père... Le vigneron regarda sa belle-fille d'un air sournois. - Il m'a dit cent fois que vous l'aimiez à votre manière, dit-elle au vieillard en en comprenant la défiance. | - Неужели, сударь,- вскричала бедная Ева, обращаясь к Пти-Кло,- вы поклялись нас погубить? Никогда мой муж не жаловался на отца...- Винокур угрюмо посмотрел на Еву.- Давид сто раз мне говорил, что вы по-своему любите его,- сказала она старику, понимая причины его подозрительности... |
| D'après les instructions du grand Cointet, Petit-Claud achevait de brouiller le père et le fils afin que le père ne fît pas sortir David de la cruelle position où il se trouvait. - Le jour où nous tiendrons David en prison, avait dit la veille le grand Cointet à Petit-Claud, vous serez présenté chez madame de Sénonches. L'intelligence que donne l'affection avait éclairé madame Séchard, qui devinait cette inimitié de commande, comme elle avait déjà senti la trahison de Cérizet. Chacun imaginera facilement l'air surpris de David, qui ne pouvait pas comprendre que Petit-Claud connût si bien et son père et ses affaires. Le loyal imprimeur ne savait pas les liaisons de son défenseur avec les Cointet, et d'ailleurs il ignorait que les Cointet fussent dans la peau de Métivier. Le silence de David était une injure pour le vieux vigneron ; aussi l'avoué profita-t-il de l'étonnement de son client pour quitter la place. | Следуя наказу Куэнте-большого, Пти-Кло старался окончательно рассорить отца с сыном, чтобы отец не вздумал помочь Давиду выйти из бедственного положения, в котором он находился. "В тот день, когда мы упрячем Давида в тюрьму,- сказал ему накануне Куэнте-большой,- вы будете представлены госпоже де Сенонш". Прозорливость, свойственная любви, подсказала г-же Сешар, откуда исходит эта продажная враждебность, как раньше она почувствовала измену Серизе. Легко вообразить себе, как удивлен был Давид столь непонятной осведомленностью Пти-Кло о делах его отца. Прямодушный изобретатель не подозревал о связи своего защитника с Куэнте и тем более не мог знать, что в лице Метивье он имеет дело с братьями Куэнте. Молчание Давида показалось оскорбительным старому винокуру; стряпчий воспользовался замешательством своего клиента и почел своевременным откланяться. |
| - Adieu, mon cher David, vous êtes averti, la contrainte par corps n'est pas susceptible d'être infirmée par l'appel, il ne reste plus que cette voie à vos créanciers, ils vont la prendre. Ainsi, sauvez-vous !... Ou plutôt, si vous m'en croyez, tenez, allez voir les frères Cointet, ils ont des capitaux, et, si votre découverte est faite, si elle tient ses promesses, associez-vous avec eux ; ils sont, après tout, très-bons enfants... | - Прощайте, дорогой Давид! Теперь вы предупреждены: апелляционная жалоба не в силах приостановить вашего ареста, а у ваших заимодавцев нет иного выхода, и они им воспользуются. Итак, спасайтесь!.. А еще лучше, поверьте мне, повидайтесь-ка с братьями Куэнте, они народ денежный и, ежели ваша работа по изобретению закончена и ежели оно оправдывает возлагаемые на него надежды, войдите-ка с ними в товарищество. Право, они, что ни говори, славные ребята!.. |
| - Quel secret ? demanda le père Séchard. | - Какое изобретение? - спросил Сешар-отец. |
| - Mais croyez-vous votre fils assez niais pour avoir abandonné son imprimerie sans penser à autre chose ? s'écria l'avoué. Il est en train, m'a-t-il dit, de trouver le moyen de fabriquer pour trois francs la rame de papier qui revient en ce moment à dix francs... | - Неужто вы думали, что ваш сын - такой фофан, что очертя голову забросил типографию?-вскричал стряпчий.- Давид на пороге открытия дешевого способа изготовления бумаги: стопа бумаги будет обходиться в три франка вместо десяти, он сам мне говорил... |
| - Encore une manière de m'attraper ! s'écria le père Séchard. Vous vous entendez tous ici comme des larrons en foire. Si David a trouvé cela, il n'a pas besoin de moi, le voilà millionnaire ! Adieu, mes petits amis, bonsoir. | - Еще новый способ меня одурачить! - вскричал Сешар-отец.- Рыбак рыбака видит издалека! Ежели Давид это открыл, какая ему во мне нужда? Тогда он миллионер! Прощайте, любезные, почивайте покойно! |
| Et le vieillard de s'en aller par les escaliers. | И старик стал спускаться вниз по лестнице. |
| - Songez à vous cacher, dit à David Petit-Claud qui courut après le vieux Séchard pour l'exaspérer encore. | - Постарайтесь скрыться,- сказал Пти-Кло Давиду и бросился вслед старому Сешару, чтобы окончательно его взбесить. |
| Le petit avoué retrouva le vigneron grommelant sur la place du Mûrier, le reconduisit jusqu'à l'Houmeau, et le quitta en le menaçant de prendre un exécutoire pour les frais qui lui étaient dus, s'il n'était pas payé dans la semaine. | Адвокат догнал винокура, все еще продолжавшего что-то брюзжать себе под нос, на площади Мюрье, проводил его до Умо и на прощанье пригрозил, что взыщет издержки по исполнительному листу, если они не будут оплачены в течение недели. |
| - Je vous paye, si vous me donnez les moyens de déshériter mon fils sans nuire à mon petit-fils et à ma bru !... dit le vieux Séchard en quittant brusquement Petit-Claud. | - Я вам заплачу, ежели вы изыщете средство, как мне лишить сына наследства, без ущерба для внука и снохи!..- сказал старый Сешар и рысцой побежал от Пти-Кло. |
| - Comme le grand Cointet connaît bien son monde !... Ah ! il me le disait bien : ces sept cents francs à donner empêcheront le père de payer les sept mille francs de son fils, s'écriait le petit avoué en remontant à Angoulême. Néanmoins ne nous laissons pas enfoncer par ce vieux finaud de papetier, il est temps de lui demander autre chose que des paroles. | - Как хорошо изучил Куэнте-большой свой мирок!.. Ах, как был он прав, говоря: из-за этих семисот франков издержек старик откажется уплатить за сына семь тысяч долгу!-вскричал этот щуплый стряпчий, возвращаясь в Ангулем.- Тем не менее мы не позволим себя перехитрить этой старой лисе - фабриканту; пора потребовать кое-что посущественнее обещаний. |
| - Eh ! bien, David, mon ami, que comptes-tu faire ?... dit Eve à son mari quand le père Séchard et l'avoué les eurent laissés. | - Давид, друг мой, что же нам делать?..- сказала Ева мужу, когда Сешар-отец и стряпчий ушли. |
| - Mets ta plus grande marmite au feu, mon enfant, s'écria David en regardant Marion, je tiens mon affaire ! | - Поставь самый большой горшок на огонь, голубушка!- вскричал Давид, обращаясь к Марион.- Я открыл... |
| En entendant cette parole, Eve prit son chapeau, son châle, ses souliers avec une vivacité fébrile. | Услыхав эти слова, Ева с лихорадочной живостью надела башмаки, шляпу, шаль. |
| - Habillez-vous, mon ami, dit-elle à Kolb, vous allez m'accompagner, car il faut que je sache s'il existe un moyen de sortir de cet enfer... | - Одевайтесь, друг мой,- сказала она Кольбу,- вы проводите меня; надо же узнать, есть ли какой-нибудь выход из этого ада... |
| - Monsieur, s'écria Marion quand Eve fut sortie, soyez donc raisonnable, ou madame mourra de chagrin. Gagnez de l'argent pour payer ce que vous devez, et, après, vous chercherez vos trésors à votre aise... | - Сударь! - вскричала Марион, когда Ева ушла.- Образумьтесь, а не то ваша жена умрет от горя. Достаньте денег, расплатитесь с долгами, а потом уже ищите вволю ваш клад. |
| - Tais-toi, Marion, répondit David, la dernière difficulté sera vaincue. J'aurai tout à la fois un brevet d'invention et un brevet de perfectionnement. | - Замолчи, Марион,- отвечал Давид,- осталось преодолеть последнее препятствие. Я сразу получу патент на изобретение и патент на усовершенствование. |
| La plaie des inventeurs, en France, est le brevet de perfectionnement. Un homme passe dix ans de sa vie à chercher un secret d'industrie, une machine, une découverte quelconque, il prend un brevet, il se croit maître de sa chose ; il est suivi par un concurrent qui, s'il n'a pas tout prévu, lui perfectionne son invention par une vis, et la lui ôte ainsi des mains. Or, en inventant, pour fabriquer le papier, une pâte à bon marché, tout n'était pas dit ! D'autres pouvaient perfectionner le procédé. David Séchard voulait tout prévoir, afin de ne pas se voir arracher une fortune cherchée au milieu de tant de contrariétés. Le papier de Hollande (ce nom reste au papier fabriqué tout en chiffon de fil de lin, quoique la Hollande n'en fabrique plus) est légèrement collé ; mais il se colle feuille à feuille par une main-d'oeuvre qui renchérit le papier. S'il devenait possible de coller la pâte dans la cuve, et par une colle peu dispendieuse (ce qui se fait d'ailleurs aujourd'hui, mais imparfaitement encore), il ne resterait aucun perfectionnement à trouver. Depuis un mois, David cherchait donc à coller en cuve la pâte de son papier. Il visait à la fois deux secrets. | Во Франции патент на усовершенствование является самым уязвимым местом для изобретателя. Человек лет десять трудится над каким-нибудь изобретением в области промышленности, будь то машина или какое-либо открытие; он берет патент, он мнит себя хозяином своих трудов, но вот, если он что-нибудь упустил, его побивает соперник: он усовершенствует его изобретение каким-нибудь винтиком и таким образом отнимает у него все права. Поэтому найти дешевый состав бумаги далеко еще не все! Другие могут усовершенствовать этот состав. Давид Сешар старался все предусмотреть, чтобы никто не мог вырвать у него из рук богатство, завоеванное среди стольких невзгод. Голландская бумага (это название сохранилось за бумагой, изготовляемой исключительно из льняного тряпья, хотя Голландия ее более не выделывала) слегка проклеена, но проклеивают ее лист за листом ручным способом, что удорожает производство. Если бы ему удалось проклеивать бумагу в чане и при помощи какого-нибудь недорогого клея (что уже практикуется сейчас, но еще далеко не совершенным способом), вопрос о дальнейшем усовершенствовании естественно бы отпал. Итак, вот уже месяц Давид искал способ проклейки бумажной массы в чане. Он желал разрешить сразу две задачи. |
| Eve alla voir sa mère. Par un hasard favorable, madame Chardon gardait la femme du premier Substitut, laquelle venait de donner un héritier présomptif à l'illustre famille des Milaud de Nevers. | Ева пошла к матери. По счастливой случайности Г-жа Шардон ухаживала за женой старшего товарища прокурора, которая только что произвела на свет сына, долгожданного наследника рода Мило де Невер. |
| Eve, en défiance de tous les officiers ministériels, avait inventé de consulter, sur sa position, le défenseur légal des veuves et des orphelins, de lui demander si elle pouvait libérer David en s'obligeant, en vendant ses droits ; mais elle espérait aussi savoir la vérité sur la conduite ambiguë de Petit-Claud. | Ева, чувствуя недоверие ко всем должностным лицам, исполняющим обязанности судебных приставов, стряпчих и прочая, решила посоветоваться с законным заступником вдов и сирот, спросить, не может ли она выручить Давида, приняв на себя его обязательства и продав свои права; она надеялась, что стати узнает причину двойственного поведения Пти-Кло. |
| Le magistrat, surpris de la beauté de madame Séchard, la reçut, non-seulement avec les égards dus à une femme, mais encore avec une espèce de courtoisie à laquelle Eve n'était pas habituée. Elle vit enfin dans les yeux du magistrat cette expression que, depuis son mariage, elle n'avait plus trouvée que chez Kolb, et qui, pour les femmes belles comme Eve, est le criterium avec lequel elles jugent les hommes. Quand une passion, quand l'intérêt ou l'âge glacent dans les yeux d'un homme le pétillement [Coquille du Furne : petillement.] de l'obéissance absolue qui y flambe au jeune âge, une femme entre alors en défiance de cet homme et se met à l'observer. Les Cointet, Petit-Claud, Cérizet, tous les gens en qui elle avait deviné des ennemis, l'avaient regardée d'un oeil sec et froid. Elle se sentit donc à l'aise avec le Substitut, qui, tout en l'accueillant avec grâce, détruisit en peu de mots toutes ses espérances. | Судейский чиновник, пораженный красотою г-жи Сешар, был не только почтителен, как и подобает быть с женщиною, но и рыцарски учтив, к чему Ева вовсе не привыкла. Она уловила в глазах судейского то выражение, которое со времени своего замужества порою замечала только у Кольра и которое для таких красивых женщин, как Ева, служи! мерилом их суждения о мужчине. Когда страсти, когда расчет или возраст погасят в глазах мужчины огонь беззаветного преклонения, что так ярко горит в дни молодости, он начинает внушать женщине недоверие, и она склонна уже настороженно присматриваться к нему. Куэнте, Пти-Кло, Серизе, все мужчины, в которых Ева угадывала своих врагов, смотрели на нее сухими, холодными глазами, но она не испытывала ни малейшего стеснения, беседуя с товарищем прокурора, который, однако ж, несмотря на его любезное обхождение, разрушил все ее надежды. |
| - Il n'est pas certain, madame, lui dit-il, que la Cour Royale réforme le jugement qui restreint aux meubles-meublants l'abandon que vous a fait votre mari de tout ce qu'il possédait pour vous remplir de vos reprises. Votre privilége ne doit pas servir à couvrir une fraude. Mais, comme vous serez admise en qualité de créancière au partage du prix des objets saisis, que votre beau-père doit exercer également son privilége pour la somme des loyers dus, il y aura, l'arrêt de la cour une fois rendu, matière à d'autres contestations, à propos de ce que nous appelons, en termes de droit, une contribution. | - Сомнительно, сударыня,- сказал он Еве,- чтобы королевский суд изменил решение, которое уже ограничило домашней обстановкой перевод имущества на ваше имя, предпринятый вашим супругом ради ограждения ваших прав при разделе. Ваше преимущество не должно служить прикрытием обмана. Но раз вы в качестве заимодавца имеете право получить свою долю из выручки от продажи описанного имущества и раз ваш свекор также пользуется подобным преимуществом в размере долга по найму помещения, вам, стало быть, представится возможность, когда суд вынесет приговор, возбудить другую претензию, короче говоря, потребовать, выражаясь юридическим языком, конкурса. |
| - Mais monsieur Petit-Claud nous ruine donc ?... s'écria-t-elle. | - Стало быть, господин Пти-Кло нас разоряет? - вскричала она. |
| - La conduite de Petit-Claud, reprit le magistrat, est conforme au mandat donné par votre mari, qui veut, dit son avoué, gagner du temps. Selon moi, peut-être vaudrait-il mieux se désister de l'appel, et vous rendre acquéreurs à la vente, vous et votre beau-père, des ustensiles les plus nécessaires à votre exploitation, vous dans la limite de ce qui doit vous revenir, lui pour la somme de ses loyers... Mais ce serait aller trop promptement au but. Les avoués vous grugent !... | - Поведение Пти-Кло,- продолжал судейский,- соответствует поручению, данному ему вашим мужем, который желает, как говорит его стряпчий, выиграть время. По моему мнению, вам, возможно, было бы выгоднее отказаться от апелляционных жалоб и вместе со свекром скупить при распродаже имущества наиболее ценное типографское оборудование: вам в размере вашей доли при разделе имущества, ему в пределах суммы арендной платы. Но не будет ли опрометчивостью такая поспешность? Стряпчие вас обирают. |
| - Je serais alors dans les mains de monsieur Séchard père, à qui je devrais le loyer des ustensiles et celui de la maison ; mon mari n'en resterait pas moins sous le coup des poursuites de monsieur Métivier, qui n'aurait presque rien eu... | - Помилуйте! Ведь это значит оказаться в зависимости от господина Сешара-отца! Оказаться у него в долгу за пользование оборудованием и за наем дома!.. И все эти жертвы не спасут мужа от судебного преследования по иску господина Метивье, которому, впрочем, не достанется почти ничего... |
| - Oui, madame. | - Вы правы, сударыня. |
| - Eh ! bien, notre position serait pire que celle où nous sommes... | - И положение наше только ухудшилось бы... |
| - La force de la loi, madame, appartient en définitive au créancier. Vous avez reçu trois mille francs, il faut nécessairement les rendre... | - Закон, сударыня, в конечном счете поддерживает заимодавца. Вы получили три тысячи франков, их надобно непременно возвратить... |
| - Oh ! monsieur, nous croyez-vous donc capables de... | - О, сударь! Неужели вы думаете, что мы способны на... |
| Eve s'arrêta en s'apercevant du danger que sa justification pouvait faire courir à son frère. | Ева умолкла, сообразив, что, оправдывая себя, она подвергает опасности брата. |
| - Oh ! je sais bien, reprit le magistrat, que cette affaire est obscure et du côté des débiteurs, qui sont probes, délicats, grands même !... et du côté du créancier qui n'est qu'un prête-nom... | - О, я прекрасно вижу,- возразил судейский,- что в этом деле много неясного, и в отношении должников, людей честных, щепетильных и даже великодушных!., и в отношении заимодавца, в сущности подставного лица... |
| Eve épouvantée regardait le magistrat d'un air hébété. | Испуганная Ева растерянно поглядела на чиновника.- |
| - Vous comprenez, dit-il en lui jetant un regard plein de grosse finesse, que nous avons, pour réfléchir à ce qui se passe sous nos yeux, tout le temps pendant lequel nous sommes assis à écouter les plaidoiries de messieurs les avocats. | Видите ли,- сказал он, бросая на нее взгляд, исполненный проницательности,- покамест мы сидим и слушаем речи господ адвокатов, нам ничего иного не остается, как размышлять о том, что творится у нас перед глазами. |
| Eve revint au désespoir de son inutilité. | Ева воротилась в отчаянии от своей неудачи. |
| Le soir à sept heures, Doublon apporta le commandement par lequel il dénonçait la contrainte par corps. A cette heure, la poursuite arriva donc à son apogée. | В семь часов вечера Дублон принес постановление об аресте Давида. Итак, преследование достигло предела своих возможностей. |
| - A compter de demain, dit David, je ne pourrai plus sortir que pendant la nuit. | - С завтрашнего дня,- сказал Давид,- я могу показываться на улицу только ночью. |
| Eve et madame Chardon fondirent en larmes. Pour elles, se cacher était un déshonneur. | Ева и г-жа Шардон обливались слезами. Скрываться казалось им бесчестием. |
| En apprenant que la liberté de leur maître était menacée, Kolb et Marion s'alarmèrent d'autant plus que, depuis long-temps, ils l'avaient jugé dénué de toute malice ; et ils tremblèrent tellement pour lui, qu'ils vinrent trouver madame Chardon, Eve et David, sous prétexte de savoir à quoi leur dévouement pouvait être utile. Ils arrivèrent au moment où ces trois êtres, pour qui la vie avait été jusqu'alors si simple, pleuraient en apercevant la nécessité de cacher David. Mais comment échapper aux espions invisibles qui, dès à présent, devaient observer les moindres démarches de cet homme, malheureusement si distrait ? | Узнав, что хозяину грозит лишение свободы, Кольб и Марион встревожились, тем более что они издавна считали его крайне простодушным; они так волновались за него, что решили тут же поговорить с г-жой Шардон, Евой и самим Давидом и узнать, не могут ли они чем-либо быть им полезны. Они пришли как раз в ту минуту, когда три существа, для которых жизнь до той поры была столь ясной, плакали, поняв наконец, что Давиду нужно скрываться. Но как ускользнуть от тайных шпионов, которые отныне будут рыскать по следам этого, к несчастью, столь рассеянного человека? |
| - Si matame feut addentre ein bedit quard'hire, che fais bousser eine regonnaissanze dans le gampe ennemi, dit Kolb, et vis ferrez que che m'y gonnais, quoique chaie l'air d'ein Hallemante ; gomme che suis ein frai Vrançais, chai engor te la malice. | - Если ей, сутарыня, пошелает потоштать шетверть час, я делай расфетка в неприятельски лагерь,- сказал Кольб,- и ей увитаите, што я понималъ это тело, пускай я с лица нэмец, но я настоящи франсус и хитрость моя франсуски. |
| - Oh ! madame, dit Marion, laissez-le aller, il ne pense qu'à garder monsieur, il n'a pas d'autres idées. Kolb n'est pas un Alsacien. C'est... quoi ?... un vrai terre neuvien ! | - Ах, сударыня,- сказала Марион,- отпустите-ка его, пускай попробует, ведь у него одно на уме: как бы спасти хозяина! Какой же Кольб эльзасец? Он... как бишь его?., ну... настоящий ньюфаунделендеи,! |
| - Allez, mon bon Kolb, lui dit David, nous avons encore le temps de prendre un parti. | - Ступайте, мой дорогой Кольб,- сказал ему Давид,- у нас есть еще время подумать. |
| Kolb courut chez l'huissier, où les ennemis de David, réunis en conseil, avisaient aux moyens de s'emparer de lui. | Кольб бросился к судебному приставу, где враги Давида держали совет, каким способом схватить его. |
| L'arrestation des débiteurs est, en province, un fait exorbitant, anormal, s'il en fut jamais. D'abord, chacun s'y connaît trop bien pour que personne emploie jamais un moyen si odieux. On doit se trouver, créanciers et débiteurs, face à face pendant toute la vie. Puis, quand un commerçant, un banqueroutier, pour se servir des expressions de la province, qui ne transige guère sur cette espèce de vol légal, médite une vaste faillite, Paris lui sert de refuge. Paris est en quelque sorte la Belgique de la province : on y trouve des retraites presque impénétrables, et le mandat de l'huissier poursuivant expire aux limites de sa juridiction. Il est d'autres empêchements quasi dirimants. Ainsi, la loi qui consacre l'inviolabilité du domicile règne sans exception en province ; l'huissier n'y a pas le droit, comme à Paris, de pénétrer dans une maison tierce pour y venir saisir le débiteur. | Арест должника в провинции, если таковой случается, является событием необыкновенным, из ряду вон выходящим. Прежде всего там все чересчур хорошо знают друг друга, чтобы кто-нибудь осмелился прибегнуть к столь отвратительному средству. Там заимодавцы и должники всю жизнь живут бок о бок. А если какой-нибудь купец задумает выворотить шубу,- воспользуемся словарем провинции, которая отнюдь не мирится с этого рода узаконенным воровством,-объявит несостоятельность в крупном масштабе, прибежищем ему служит Париж. Для провинции Париж - своего рода Бельгия; банкроты находят там убежище, почти недосягаемое для провинциального пристава, полномочия которого теряют силу за пределами его судебного округа. Сверх того встречаются и другие препятствия, почти неодолимые. Так, закон о неприкосновенности жилища соблюдается в провинции свято: там судебный пристав не имеет права, как в Париже, проникнуть в частный дом третьего лица, чтобы задержать должника. |
| France | Русский |
| Le Législateur a cru devoir excepter Paris, à cause de la réunion constante de plusieurs familles dans la même maison. Mais, en province, pour violer le domicile du débiteur lui-même, l'huissier doit se faire assister du juge de paix. Or le juge de paix, qui tient sous sa puissance les huissiers, est à peu près le maître d'accorder ou de refuser son concours. A la louange des juges de paix, on doit dire que cette obligation leur pèse, ils ne veulent pas servir des passions aveugles, ou des vengeances. | Законодатели сочли нужным сделать исключение только для Парижа по той причине, что там в большинстве случаев несколько семейств живет в одном доме. Но в провинции нарушить неприкосновенность жилища даже самого должника судебный пристав может лишь в присутствии мирового судьи. И мировой судья, которому подвластны судебные приставы, волен, в сущности, согласиться или отказать в своем содействии аресту. И к чести мировых судей надо сказать, что их тяготит эта обязанность, они не желают служить слепым страстям или мести. |
| Il est encore d'autres difficultés non moins graves et qui tendent à modifier la cruauté tout à fait inutile de la loi sur la contrainte par corps, par l'action des moeurs qui change souvent les lois au point de les annuler. Dans les grandes villes, il existe assez de misérables, de gens dépravés, sans foi ni loi, pour servir d'espions ; mais dans les petites villes chacun se connaît trop pour pouvoir se mettre aux gages d'un huissier. Quiconque, dans la classe infime, se prêterait à ce genre de dégradation, serait obligé de quitter la ville. Ainsi, l'arrestation d'un débiteur n'étant pas, comme à Paris ou comme dans les grands centres de population, l'objet de l'industrie privilégiée des Gardes du Commerce, devient une oeuvre de procédure excessivement difficile, un combat de ruse entre le débiteur et l'huissier dont les inventions ont quelquefois fourni de très-agréables récits aux Faits-Paris des journaux. | Есть еще и другие затруднения, не менее серьезные, направленные к смягчению совершенно бессмысленной жестокости закона о лишении должника свободы; таково влияние нравов, которые нередко изменяют законы вплоть до полного их уничтожения. В больших городах достаточно найдется презренных негодяев, людей порочных, не имеющих ни стыда, ни совести, готовых служить шпионами; но в маленьких городках каждый человек чересчур на виду, чтобы осмелиться пойти в услужение к приставу. Любой человек, даже из низших слоев общества, согласившийся на такое позорное занятие, был бы вынужден покинуть город. Таким образом, в провинции арест должника не является, как в Париже или крупных населенных центрах, делом привилегированной касты судебных исполнителей коммерческого суда, но чрезвычайно усложняется, обращается в хитроумный поединок между должником и судебным приставом, и уловки их служат подчас темой презабавных рассказов в отделе происшествий парижских газет. |
| Cointet l'aîné n'avait pas voulu se montrer ; mais le gros Cointet, qui se disait chargé de cette affaire par Métivier, était venu chez Doublon avec Cérizet, devenu son prote, et dont la coopération avait été acquise par la promesse d'un billet de mille francs. Doublon devait compter sur deux de ses praticiens. Ainsi, les Cointet avaient déjà trois limiers pour surveiller leur proie. Au moment de l'arrestation, Doublon pouvait d'ailleurs employer la gendarmerie, qui, aux termes des jugements, doit son concours à l'huissier qui le requiert. Ces cinq personnes étaient donc en ce moment même réunies dans le cabinet de maître Doublon, situé au rez-de-chaussée de la maison, en suite [Coquille du Furne : ensuite.] de l'Etude. | Куэнте-старший предпочел остаться в тени; но Куэнте-толстый, заявив, что это дело ему поручено Метивье, пришел к Дублону вместе с Серизе, который стал его фактором и чье соучастие было куплено обещанием билета в тысячу франков. Дублон мог рассчитывать на своих двух агентов. Стало быть, Куэнте располагали тремя ищейками для слежки за своей жертвой. Мало того, при аресте должника Дублон мог прибегнуть к помощи жандармов, которые согласно судебным уставам должны оказывать содействие судебному приставу. Вот эти-то пять персон и совещались в эту минуту в кабинете мэтра Дублона, в первом этаже, рядом с канцелярией. |
| On entrait à l'Etude par un assez large corridor dallé, qui formait comme une allée. La maison avait une simple porte bâtarde, de chaque côté de laquelle se voyaient les panonceaux ministériels dorés, au centre desquels on lit en lettres noires : Huissier. Les deux fenêtres de l'Etude donnant sur la rue étaient défendues par de forts barreaux de fer. Le cabinet avait vue sur un jardin, où l'huissier, amant de Pomone, cultivait lui-même avec un grand succès les espaliers. La cuisine faisait face à l'Etude, et derrière la cuisine se développait l'escalier par lequel on montait à l'étage supérieur. Cette maison se trouvait dans une petite rue, derrière le nouveau Palais de Justice, alors en construction, et qui ne fut fini qu'après 1830. Ces détails ne sont pas inutiles à l'intelligence de ce qui advint à Kolb. L'Alsacien avait inventé de se présenter à l'huissier sous prétexte de lui vendre son maître, afin d'apprendre ainsi quels seraient les piéges qu'on lui tendrait, et de l'en préserver. La cuisinière vint ouvrir, Kolb lui manifesta le désir de parler à monsieur Doublon pour affaires. Contrariée d'être dérangée pendant qu'elle lavait sa vaisselle, cette femme ouvrit la porte de l'Etude en disant à Kolb, qui lui était inconnu, d'y attendre monsieur, pour le moment en conférence dans son cabinet ; puis, elle alla prévenir son maître qu'un homme voulait lui parler. Cette expression, un homme, signifiait si bien un paysan, que Doublon dit : - Qu'il attende ! Kolb s'assit auprès de la porte du cabinet. | В канцелярию вел довольно широкий коридор, выложенный плитками и как бы служивший прихожей. В дом входили через простую калитку; по обе ее стороны виднелись золоченые медные дощечки, с гербом судебного ведомства, на которых черными буквами было выгравировано: Судебный пристав. Оба окна канцелярии, выходившие на улицу, были защищены солидными железными решетками. Окнами кабинет выходил в сад, где судебный пристав, поклонник Помоны, чрезвычайно успешно выращивал плодовые деревья. Напротив канцелярии помещалась кухня, а за кухней находилась лестница во второй этаж. Дом этот стоял в узенькой улице, позади нового здания суда, которое в ту пору еще строилось и закончено было только после 1830 года. Подробности эти отнюдь не излишни, ибо они помогут понять, что произошло с Кольбом. Эльзасец задумал явиться к судебному приставу якобы с предложением выдать за известную мзду своего хозяина и, выведав, какие тенета для него расставляются, сможет предостеречь Давида. Служанка отперла дверь. Кольб заявил: доложите, дескать, желают видеть господина Дублона по делу. Рассерженная тем, что ее потревожили не вовремя, оторвав от мытья посуды, служанка открыла дверь в канцелярию и сказала Кольбу, человеку ей неизвестному, чтобы он обождал тут, покуда ее хозяин занят с посетителями в кабинете; потом она пошла доложить мэтру Дублону, что его спрашивает какой-то человек. Выражение какой-то человек так красноречиво указывало на простолюдина, что Дублон сказал: "Пускай обождет!" Кольб сел подле двери в кабинет. |
| - Ah çà ! comment comptez-vous procéder ? car si nous pouvions l'empoigner demain matin, ce serait du temps de gagné, disait le gros Cointet. | - Ну, а как вы полагаете поступить? Ведь если бы нам удалось схватить его завтра утром, мы выиграли бы время,- сказал Куэнте-толстый. |
| - Il n'a pas volé son nom de Naif, rien ne sera plus facile, s'écria Cérizet. | - Нет ничего проще! Недаром у него кличка Простак! - вскричал Серизе. |
| En reconnaissant la voix du gros Cointet, mais surtout en entendant ces deux phrases, Kolb devina sur-le-champ qu'il s'agissait de son maître, et son étonnement alla croissant quand il distingua la voix de Cérizet. | Узнав голос Куэнте-толстого и, главное, услыхав две последние фразы, Кольб сразу понял, что речь идет о его хозяине, и удивление его возросло, когда он различил голос Серизе. |
| - Eine karson qui a manché son bain, s'écria-t-il frappé d'épouvante. | "Мальчишка, который ел его хлеб!" - подумал он в негодовании. |
| - Mes enfants, dit Doublon, voici ce qu'il faut faire. Nous échelonnerons notre monde à de grandes distances, depuis la rue de Beaulieu et la place du Mûrier, dans tous les sens, de manière à suivre le Naif, ce surnom me plaît, sans qu'il puisse s'en apercevoir, nous ne le quitterons pas qu'il ne soit entré dans la maison où il se croira caché ; nous lui laisserons quelques jours de sécurité, puis nous l'y rencontrerons quelque jour avant le lever ou le coucher du soleil. | - Друзья мои,- сказал Дублон,- надобно вот как поступить. Мы поставим наших людей на приличном расстоянии друг от друга, начиная с бульвара Болье и площади Мюръе, во всех направлениях, чтобы вернее выследить Простака. Право, эта кличка мне нравится! Но поставим так, чтобы он не заметил, что за ним следят. И глаз с него не спустим, покуда не выследим, в каком доме он считает себя в безопасности; ну, тогда оставим его на некоторое время в покое, а потом, в один прекрасный день, на восходе или на закате солнца, как будто невзначай натолкнемся на него. |
| - Mais en ce moment que fait-il ? il peut nous échapper, dit le gros Cointet. | - Ну, а что он сейчас поделывает? А ну, как он скроется? - сказал Куэнте-толстый. |
| - Il est chez lui, dit maître Doublon ; s'il sortait, je le saurais. J'ai l'un de mes praticiens sur la place du Mûrier en observation, un autre au coin du Palais, et un autre à trente pas de ma maison. Si notre homme sortait, ils siffleraient ; et il n'aurait pas fait trois pas, que je le saurais déjà par cette communication télégraphique. | - Посиживает у себя дома,- сказал мэтр Дублон.- Ежели бы он куда-нибудь ушел, я уже знал бы. Один из моих помощников сторожит на площади Мюрье, другой - на углу у здания суда, а третий - в тридцати шагах от моего дома. Стоит сему мужу показаться на улице, как послышатся их условные свистки, и он не сделает и трех шагов, как я уже об этом узнаю не хуже, чем из телеграфного донесения. |
| Les huissiers donnent à leurs recors le nom honnête de praticiens. | Судебные приставы дают своим сыщикам почетное наименование: помощники. |
| Kolb n'avait pas compté sur un si favorable hasard, il sortit doucement de l'Etude et dit à la servante : - Monsieur Doublon est occupé pour long-temps, je reviendrai demain matin de bonne heure. | Кольб и не рассчитывал на столь благоприятный случай; он потихоньку вышел из канцелярии и сказал служанке: - Каспатин Туплон, как видно, освободится не скоро, так я понаветаюсь завтра утром. |
| L'Alsacien, en sa qualité de cavalier, avait été saisi par une idée qu'il alla sur-le-champ mettre à exécution. Il courut chez un loueur de chevaux de sa connaissance, y choisit un cheval, le fit seller, et revint en toute hâte chez son maître, où il trouva madame Eve dans la plus profonde désolation. | Эльзасца, отставного кавалериста, осенила мысль, которую он тут же положил привести в исполнение. Он побежал к своему знакомому, который давал внаймы лошадей, выбрал коня получше, оседлал его, а сам пешком воротился к хозяину. Ева была В полнейшем отчаянии. |
| - Qu'y a-t-il, Kolb ? demanda l'imprimeur en trouvant à l'Alsacien un air à la fois joyeux et effrayé. | - Что случилось, Кольб?-спросил типограф, вглядываясь в испуганное и вместе с тем веселое лицо эльзасца. |
| - Vus êdes endourés de goquins. Le plis sire ede te gager mon maîdre. Montame a-d-elle bensé à meddre monzière quelque bard ?... | - Вас окрушают мошенники! Нато карошо прятать козяин. Ви, сутарыня, знаете, кута мошно его прятать? |
| Quand l'honnête Kolb eut expliqué la trahison de Cérizet, les circonvallations tracées autour de la maison, la part que le gros Cointet prenait à cette affaire, et fait pressentir les ruses que méditeraient de tels hommes contre son maître, les plus fatales lueurs éclairèrent la position de David. | Когда честный Кольб рассказал о предательстве Серизе, об окружении дома, о том, какое участие в этом деле принимает Куэнте-толстый, и обрисовал те козни, которые строят эти люди, положение Давида представилось в самом зловещем свете. |
| - C'est les Cointet qui te poursuivent, s'écria la pauvre Eve anéantie, et voilà pourquoi Métivier se montrait si dur... Ils sont papetiers, ils veulent ton secret. | - Тебя преследуют Куэнте! - вскричала бедная Ева, подавленная этим известием.- Вот почему Метивье был так жесток... Ведь они бумажные фабриканты, они хотят овладеть твоим изобретением. |
| - Mais que faire pour leur échapper ? s'écria madame Chardon. | - Но как спастись от них? - вскричала г-жа Шардон. |
| - Si montame beud affoir ein bedide entroid à meddre monzière, demanda Kolb, che bromets de l'y gontuire zans qu'on le sache chamais. | - Сутарыня, ей знаете кута -кипуть прятать козяина,- опять сказал Кольб.- Я отвезу наш козяин, никто не путет знать. |
| - N'entrez que de nuit chez Basine Clerget, répondit Eve, j'irai convenir de tout avec elle. Dans cette circonstance, Basine est une autre moi-même. | - Как только стемнеет, идите к Базине Клерже,- отвечала Ева,- а я схожу туда сейчас же и условлюсь с ней обо всем. В таких обстоятельствах я могу положиться на Базину, как на самое себя. |
| - Les espions te suivront, dit enfin David qui recouvra quelque présence d'esprit. Il s'agit de trouver un moyen de prévenir Basine sans qu'aucun de nous y aille. | - Сыщики проследят за тобой,- сказал наконец Давид, собравшись несколько с духом.- Надо найти способ предупредить Базину, не заходя к ней. |
| - Montame beud y hâler, dit Kolb. Foissi ma gompinazion : che fais sordir affec monsière, nus emmènerons sir nos draces les sivleurs. Bentant ce demps, matame ira chez matemoiselle Clerchet, èle ne sera pas zuifie. Chai ein gefal, che prents monsière en groube ; ed, ti tiaple, si l'on nus addrabe ! | - Сутарыня, вам восмошно пойти,- сказал Кольб.- Моя мысль такова: я выйту из тома вместе с козяин, за нами погнались свистуны. За вами, сутарыня, следить пу-тет некому, и ей скоро-скоро утекайте к коспоша Клерше! Я имею мой конь, я сашайт на коня козяин и... поминай нас, как зовут, тьяволь их пэпраль!.. < |
| - Eh ! bien, adieu, mon ami, s'écria la pauvre femme en se jetant dans les bras de son mari ; aucun de nous n'ira te voir, car nous pourrions te faire prendre. Il faut nous dire adieu pour tout le temps que durera cette prison volontaire. Nous correspondrons par la poste, Basine y jettera tes lettres, et je t'écrirai sous son nom. | - Ну, что ж!.. Прощай, мой друг!-вскричала бедная женщина, бросаясь в объятия мужа.- Никто из нас не должен с тобой видеться, иначе могут тебя выследить. Мы увидимся, как только окончится твое добровольное заточение. А теперь прощай! Переписываться будем по почте. Опускать в почтовый ящик твои письма будет Базина, а я стану писать тебе на ее имя. |
| A leur sortie David et Kolb entendirent les sifflements, et menèrent les espions jusqu'au bas de la porte Palet où demeurait le loueur de chevaux. Là, Kolb prit son maître en croupe, en lui recommandant de se bien tenir à lui. | Едва успели Давид и Кольб выйти из дому, как послышались свистки, и внимание сыщиков сосредоточилось на этих двух людях, по пятам которых им пришлось идти до самой заставы Пале, где жил человек, который давал внаймы лошадей. Тут Кольб вскочил на коня, посадил позади себя хозяина и посоветовал ему держаться покрепче. |
| - Zifflez, zifflez, mes pons hâmis ! Che me mogue de vus dous ! s'écria Kolb. Vus n'addraberez bas ein fieux gafalier. | - Свистай, свистай, мои кароши трузья! Плевать я котелъ на вас! - вскричал Кольб.- Разве вам поймать старого кавалерист! |
| Et le vieux cavalier piqua des deux dans la campagne avec une rapidité qui devait mettre et qui mit les espions dans l'impossibilité de les suivre, ni de savoir où ils allaient. | И старый кавалерист, пришпорив коня, скрылся из виду к досаде сыщиков, которые не могли ни угнаться за беглецами, ни проследить, куда они поскакали. |
| Eve alla chez Postel sous le prétexte assez ingénieux de le consulter. Après avoir subi les insultes de cette pitié qui ne prodigue que des paroles, elle quitta le ménage Postel, et put gagner, sans être vue, la maison de Basine, à qui elle confia ses chagrins en lui demandant secours et protection. Basine, qui pour plus de discrétion avait fait entrer Eve dans sa chambre, ouvrit la porte d'un cabinet contigu dont le jour venait d'un châssis à tabatière et sur lequel aucun oeil ne pouvait avoir de vue. Les deux amies débouchèrent une petite cheminée dont le tuyau longeait celui de la cheminée de l'atelier où les ouvrières entretenaient du feu pour leurs fers. Eve et Basine étendirent de mauvaises couvertures sur le carreau pour assourdir le bruit, si David en faisait par mégarde ; elles lui mirent un lit de sangle pour dormir, un fourneau pour ses expériences, une table et une chaise pour s'asseoir et pour écrire. Basine promit de lui donner à manger la nuit ; et, comme personne ne pénétrait jamais dans sa chambre, David pouvait défier tous ses ennemis, et même la police. | Ева пошла к Постэлю, придумав довольно остроумную причину: просить у него совета. Она выдержала излияния оскорбительного сочувствия, щедрого на одни лишь слова, и, распростившись с семейством Постэлей, спокойно дошла до дома Базикы, не встретив ни души; рассказав подруге о своих горестях, Ева просила у нее помощи и защиты. Из предосторожности Базина затворилась с ней в своей спальне и, отперев дверь в смежное помещение, показала ей комнатку, куда свет проникал через слуховое окно в крыше, в которое не мог заглянуть ни один любопытный глаз. Подруги прочистили небольшой камин, дымовая труба которого проходила вдоль трубы камина, находившегося в мастерской, где мастерицы поддерживали огонь для утюгов. Ева и Базина постлали старые одеяла на пол, чтобы заглушить звуки, если бы Давид нечаянно зашумел: они поставили для него складную кровать, плитку для опытов, стол и стул, чтобы он мог сидеть и писать. Базина обещала кормить его ночью; и так как в ее спальню никто, кроме нее самой, не входил, Давид мог не опасаться ни врагов, ни Даже полиции. |
| - Enfin, dit Eve en embrassant son amie, il est en sûreté. | - Наконец-то он в безопасности,- сказала Ева, обнимая подругу. |
| Eve retourna chez Postel pour éclaircir quelque doute qui, dit-elle, la ramenait chez un si savant juge du tribunal de commerce, et elle se fit reconduire par lui chez elle en écoutant ses doléances. - Si vous m'aviez épousée, en seriez-vous là ?... Ce sentiment était au fond de toutes les phrases du petit pharmacien. Au retour, Postel trouva sa femme jalouse de l'admirable beauté de madame Séchard, et, furieuse de la politesse de son mari, Léonie fut apaisée par l'opinion que le pharmacien prétendit avoir de la supériorité des petites femmes rousses sur les grandes femmes brunes qui, selon lui, étaient, comme de beaux chevaux, toujours à l'écurie. Il donna sans doute quelques preuves de sincérité, car le lendemain madame Postel le mignardait. | На обратном пути Ева опять зашла к Постэлю, желая якобы разъяснить кое-какие сомнения, которые, по ее словам, вынудили ее вновь обратиться к помощи столь сведущего члена коммерческого суда, и позволила ему проводить ее до дому, выслушав по дороге его сетования. "Вышли бы вы за меня замуж, не мучились бы так!.." Такова была мысль, сквозившая во всех речах фармацевта. Воротясь домой, Постэль выдержал сцену ревности, ибо жена приревновала его к удивительной красоте г-жи Сешар; взбешенная любезностью мужа, Леони все же укротилась, вняв, наконец, уверениям аптекаря, что на его вкус маленькие рыжие женщины имеют преимущество перед высокими брюнетками, которые, по его мнению, годны, как и породистые лошади, только на то, чтобы красоваться в конюшне. Он, несомненно, дал ей некоторые доказательства своей искренности, ибо на другой день г-жа Постэль нежничала с мужем. |
| - Nous pouvons être tranquilles, dit Eve à sa mère et à Marion, qu'elle trouva, selon l'expression de Marion, encore saisies. | - Мы можем быть спокойны,- сказала Ева матери и Марион, у которых, по выражению Марион, со страху в голове полный ералаш. |
| - Oh ! ils sont partis, dit Marion quand Eve regarda machinalement dans sa chambre. | - Не беспокойтесь, они уже ускакали,- сказала Марион, когда Ева невольно заглянула в спальню. |
| - U vaud-il nus diriger ?.. demanda Kolb quand il fut à une lieue sur la grande route de Paris. | - Кута нам нато ехать?..- спросил Кольб, проскакав, с милю по большой парижской дороге. |
| - A Marsac, répondit David ; puisque tu m'as mis sur ce chemin-là, je vais faire une dernière tentative sur le coeur de mon père. | - В Марсак,- отвечал Давид.-Раз уж ты вывез меня на эту дорогу, я хочу в последний раз испытать отцовское сердце. |
| - C'haimerais mié monder à l'assaut t'une padderie te ganons, barce qu'il n'a boind de cuer, mennesier fôdre bère... | - Легше атаковать патарей, потому што у вашего патюшка нет сертца. |
| Le vieux pressier ne croyait pas en son fils ; il le jugeait, comme juge le peuple, d'après les résultats. D'abord, il ne croyait pas avoir dépouillé David ; puis, sans s'arrêter à la différence des temps, il se disait : - Je l'ai mis à cheval sur une imprimerie, comme je m'y suis trouvé moi-même ; et lui, qui en savait mille fois plus que moi, n'a pas su marcher ! Incapable de comprendre son fils, il le condamnait, et se donnait sur cette haute intelligence une sorte de supériorité en se disant : - Je lui conserve du pain. Jamais les moralistes ne parviendront à faire comprendre toute l'influence que les sentiments exercent sur les intérêts. Cette influence est aussi puissante que celle des intérêts sur les sentiments. Toutes les lois de la nature ont un double effet, en sens inverse l'un de l'autre. David, lui, comprenait son père et il avait la sublime charité de l'excuser. Arrivés à huit heures à Marsac, Kolb et David surprirent le bonhomme vers la fin de son dîner qui se rapprochait forcément de son coucher. | Старый печатник не верил в сына; он судил о нем, как судят люди,- по его успехам. Прежде всего ему и в ум не приходило, что он обобрал Давида; затем он не понимал, что времена переменились, он говорил себе: "Я дал ему в руки дело, которым сам управлял, а он, хоть и ученее меня в сто раз, не мог с ним управиться!" Он был неспособен понять сына, он его осуждал и, воздавая должное своему мнимому превосходству над этой высокоодаренной натурой, рассуждал: "Я приберегаю для него же кусок хлеба". Нравоучители никогда не дойдут до полного понимания того, какое влияние оказывают чувства на расчет. Влияние это столь же сильно, как влияние расчета на чувства. Все законы природы оказывают двойственное действие в обратном направлении. Давид понимал отца и по своему великодушию прощал его. Давид и Кольб прискакали в Марсак к восьми часам вечера, когда старик кончал обедать, а после обеда непременно ложился спать. |
| - Je te vois par autorité de justice, dit le père à son fils avec un sourire amer. - Gommand, mon maîdre et fus, bouffez-vus vus rengondrer... il foyache tans les cieux et vus êdes tuchurs tans les fignes... s'écria Kolb indigné. Bayez, bayez ! c'edde fôdre édat te bère... | - Счастью тебя видеть я обязан правосудию,- с горькой усмешкой сказал отец сыну. - Ну, как мой козяин мог витеть вас?.. Он виталь з небесах, а ей всегта копалъ винократник!..- вскричал возмущенный Кольб.- Платить, платить! Вот ваш отцовски толг... |
| - Allons, Kolb, va-t'en, mets le cheval chez madame Courtois afin ne pas en embarrasser mon père, et sache que les pères ont toujours raison. | - Полно, Кольб! Ступай, отведи лошадь к госпоже Куртуа, чтобы не беспокоить отца, и помни, что отцы всегда правы. |
| Kolb s'en alla grommelant comme un chien qui, grondé par son maître pour sa prudence, proteste encore en obéissant. David, sans dire ses secrets, offrit alors à son père de lui donner la preuve la plus évidente de sa découverte, en lui proposant un intérêt dans cette affaire pour prix des sommes qui lui devenaient nécessaires, soit pour se libérer immédiatement, soit pour se livrer à l'exploitation de son secret. | Кольб ушел, ворча, как пес, которого хозяин побранил за излишнее усердие,- повинуясь ему и все же выражая свое несогласие. Давид, не посвящая отца в тайну своего изобретения, обещал предоставить ему самое наглядное доказательство своего открытия и предложил ему стать пайщиком в деле в размере той суммы, которая требовалась для его немедленного освобождения, короче, которая требовалась для извлечения доходов из его изобретения. |
| - Eh ! comment me prouveras-tu que tu peux faire avec rien du beau papier qui ne coûte rien ? demanda l'ancien typographe en lançant à son fils un regard aviné, mais fin, curieux, avide. Vous eussiez dit un éclair sortant d'un nuage pluvieux, car le vieil ours, fidèle à ses traditions, ne se couchait jamais sans être coiffé de nuit. Son bonnet de nuit consistait en deux bouteilles d'excellent vin vieux que, selon son expression, il sirotait. | - А ну-ка! Поглядим, как это ты докажешь, что ты мастер из ничего изготовлять порядочную бумагу, которая ничего не стоит? - сказал бывший типограф, бросив на сына пьяный, но хитрый, испытующий, алчный взгляд. Вы сравнили бы его с молнией, блеснувшей из грозовой тучи, ибо старый Медведь, верный заведенному уставу, отходя ко сну, не забывал разогреться на ночь. Грелка его состояла из двух бутылок превосходного старого вина, которое он, по его выражению, потягивал. |
| - Rien de plus simple, répondit David. Je n'ai pas de papier sur moi, je suis venu par ici pour fuir Doublon ; et, me voyant sur la route de Marsac, j'ai pensé que je pourrais bien trouver chez vous les facilités que j'aurais chez un usurier. Je n'ai rien sur moi que mes habits. Enfermez-moi dans un local bien clos, où personne ne puisse pénétrer, où personne ne puisse me voir, et... | - Ну, посудите сами,-отвечал Давид,- на что мне нужно было брать с собой бумагу? Тут я очутился невзначай, скрываясь от Дублона. И только по дороге в Марсак мне пришло на ум, что ведь вы можете выручить меня, как выручил бы ростовщик. Кроме одежды, при мне нет ничего. Заприте меня в надежном месте, куда никто не мог бы проникнуть, куда ни один чужой глаз не мог бы заглянуть, и... |
| - Comment, dit le vieillard en jetant à son fils un effroyable regard, tu ne me laisseras pas te voir faisant tes opérations... | - Как!-сказал старик, бросив на сына злобный взгляд.- Ты не позволишь мне полюбопытствовать, что это у тебя за опыты? |
| - Mon père, répondit David, vous m'avez prouvé qu'il n'y avait pas de père dans les affaires... | - Отец,- отвечал Давид,- вы мне доказали, что в делах нет ни отцов... |
| - Ah ! tu te défies de celui qui t'a donné la vie. | - А-а, ты не доверяешь тому, кто дал тебе жизнь! |
| - Non, mais de celui qui m'a ôté les moyens de vivre. | - Скажите лучше: тому, кто лишил меня средств к жизни! |
| - Chacun pour soi, tu as raison ! dit le vieillard. Eh ! bien, je te mettrai dans mon cellier. | - Те-те-те! Всяк за себя, ты прав! - сказал винокур.- Я запру тебя в подвале. |
| - J'y entre avec Kolb, vous me donnerez un chaudron pour faire ma pâte, reprit David sans avoir aperçu le coup d'oeil que lui lança son père, puis vous irez me chercher des tiges d'artichaut, des tiges d'asperges, des orties à dard, des roseaux que vous couperez aux bords de votre petite rivière. Demain matin, je sortirai de votre cellier avec du magnifique papier... | - Заприте вместе со мной Кольба, дайте мне котел для изготовления бумажной массы,- сказал Давид, не замечая, какой взгляд кинул на него отец,- потом достаньте мне стеблей артишока, спаржи, крапивы, нарежьте камыша на берегу вашей речушки. Поутру я выйду с великолепной бумагой. |
| - Si c'est possible... s'écria l'Ours en laissant échapper un hoquet, je te donnerai peut-être... je verrai si je puis te donner... bah !.. vingt-cinq mille francs, à la condition de m'en faire gagner autant tous les ans... | - Ежели это не блажь...- вскричал Медведь, мучась икотой,- я тебе, пожалуй, дам... там поглядим, могу ли я тебе дать... Э-э... двадцать пять тысяч франков, но помни, я должен зарабатывать столько же ежегодно... |
| - Mettez-moi à l'épreuve, j'y consens ! s'écria David. Kolb, monte à cheval, pousse jusqu'à Mansle, achètes-y un grand tamis de crin chez un boisselier, de la colle chez un épicier, et reviens en toute hâte. | - Испытайте меня, я согласен!-вскричал Давид.- Седлай лошадь, Кольб! Скачи в Манль, купи там у бондаря большое волосяное сито, клей у бакалейщика, и галопом назад! |
| - Tiens, bois... dit le père en mettant devant son fils une bouteille de vin, du pain, et des restes de viandes froides. Prends des forces, je vais t'aller faire tes provisions de chiffons verts ; car ils sont verts, tes chiffons ! j'ai même peur qu'ils ne soient un peu trop verts. | - А ну! Выпей-ка...- сказал отец, подставляя сыну бутылку вина, хлеб и остатки холодной говядины.- Подкрепись, а я припасу тебе зеленое тряпье; ведь оно зелено, твое тряпье! Боюсь, как бы не оказалось оно чересчур зелено. |
| Deux heures après, sur les onze heures du soir, le vieillard enfermait son fils et Kolb dans une petite pièce adossée à son cellier, couverte en tuiles creuses, et où se trouvaient les ustensiles nécessaires à brûler les vins de l'Angoumois qui fournissent, comme on sait, toutes les eaux-de-vie dites de Cognac. | Два часа спустя, в исходе одиннадцатого, старик запер сына и Кольба в смежном с погребом маленьком, крытом черепицей чуланчике, где находились приборы для перегонки ангулемских вин, из которых изготовляются, как известно, все виды виноградной водки, именуемые коньяком. |
| - Oh ! mais je suis là comme dans une fabrique... voilà du bois et des bassines, s'écria David. | - О! Да тут настоящая фабрика... вот и дрова и котлы! - вскричал Давид. |
| - Eh ! bien, à demain, dit le père Séchard, je vais vous enfermer, et je lâcherai mes deux chiens, je suis sûr qu'on ne vous apportera pas de papier. Montre-moi des feuilles demain, je te déclare que je serai ton associé, les affaires seront alors claires et bien menées... | - Стало быть, до завтра? - сказал Сешар-отец.- Уж, куда ни шло, запру я вас тут, да спущу с цепи двух моих собачек. Пусть-ка попробует кто-нибудь подкинуть вам хоть клочок бумаги!.. Завтра ты' покажешь мне свое изготовленье... Но гляди, чтобы хороша была! Я войду с тобой в компанию. Тогда дела пойдут гладко, без сучка и задоринки... |
| Kolb et David se laissèrent enfermer et passèrent deux heures environ à briser, à préparer les tiges, en se servant de deux madriers. Le feu brillait, l'eau bouillait. Vers deux heures du matin, Kolb, moins occupé que David, entendit un soupir tourné comme un hoquet d'ivrogne ; il prit une des deux chandelles et se mit à regarder partout ; il aperçut alors la figure violacée du père Séchard qui remplissait une petite ouverture carrée, pratiquée au-dessus de la porte par laquelle on communiquait du cellier au brûloir et cachée par des futailles vides. Le malicieux vieillard avait introduit son fils et Kolb dans son brûloir par la porte extérieure qui servait à passer les pièces pour les livrer. Cette autre porte intérieure permettait de rouler les poinçons du cellier dans le brûloir sans faire le tour par la cour. | Кольб и Давид оказались запертыми в погребе, и там почти два часа они дробили и разминали стебли с помощью толстых брусков. Огонь пылал, вода кипела. Около двух часов ночи Кольб, менее поглощенный работой, нежели Давид, услыхал вздох, похожий на икоту пьяницы; он взял сальную свечу и стал осматриваться по сторонам; и тут-то он разглядел фиолетовую физиономию папаши Сешара, заслонившую собою квадратное окошечко над дверью, через которую винокурня сообщалась с подвалом и которая была прикрыта порожними бочками. Лукавый старик ввел сына и Кольба в винокурню через наружные двери, через которые выкатывали бочки с вином для продажи. Вторая, внутренняя дверь позволяла вкатывать бочки из подвала в винокурню, минуя двор. |
| - Ah ! baba ! ceci n'ed bas de cheu, fus foulez vilouder fôdre vils... Safez-vus ce que vus vaides, quand fus pufez eine poudeille te bon fin ? Vus appreufez ein goquin. | - Эй! Папаша, это вам не игрушки! Ви шелали нату-ватъ ваш сын... Знаете, што ей телаете, когта выпиваете кароши вино? Ви угощаете мошеника... |
| - Oh ! mon père, dit David. | - Ах, отец!..- сказал Давид. |
| - Je venais savoir si vous aviez besoin de quelque chose, dit le vigneron quasi dégrisé. | - Надобно же мне знать, нет ли у вас в чем нужды? - сказал винокур, почти протрезвившись. |
| - Et c'edde bar indéred pir nus que affez bris eine bedide egelle ?... dit Kolb qui ouvrit la porte après en avoir débarrassé l'entrée et qui trouva le vieillard monté sur une échelle courte, en chemise. | - И штоп сошустфовать нам, папаша праль этот лесенка?..- сказал Кольб, когда, освободив проход, отпер двери и увидел взобравшегося на приставную лестницу старца в ночной сорочке. |
| - Risquer votre santé ! s'écria David. | - Щадите хоть здоровье свое, отец! -вскричал Давид. |
| - Je crois que je suis somnambule, dit le vieillard honteux en descendant. Ton défaut de confiance en ton père m'a fait rêver, je songeais que tu t'entendais avec le diable pour réaliser l'impossible. | - Неужто я стал лунатиком? - сказал пристыженный старик, слезая с лестницы.- А всему виной ты! Родному отцу не доверяешь, вот и довел меня до того, что всякое стало чудиться. Я и подумал: а что как мой сынок и впрямь спутался с чертом? |
| - Le tiaple, c'ed fôdre bassion pire les bedits chaunets ! s'écria Kolb. | - Сам шорт вас на шерфонцах попутал! - вскричал Кольб. |
| - Allez vous recoucher, mon père, dit David, enfermez-nous si vous voulez, mais épargnez-vous la peine de revenir : Kolb va faire sentinelle. | - Ложитесь спать, отец,- сказал Давид.- Заприте нас, ежели вам угодно, но не трудитесь возвращаться: Кольб будет сторожить. |
| Le lendemain, à quatre heures, David sortit du brûloir, ayant fait disparaître toutes les traces de ses opérations, et vint apporter à son père une trentaine de feuilles de papier dont la finesse, la blancheur, la consistance, la force ne laissaient rien à désirer et qui portait pour filigranes les marques des fils plus forts les uns que les autres du tamis de crin. Le vieillard prit ces échantillons, il y appliqua la langue en ours habitué, depuis son jeune âge, à faire de son palais une éprouvette à papiers ; il les mania, les chiffonna, les plia, les soumit à toutes les épreuves que les typographes font subir aux papiers pour en reconnaître les qualités, et quoiqu'il n'y eût rien à redire, il ne voulut pas s'avouer vaincu. | На другой день, в четыре часа пополудни, Давид вышел из винокурни, уничтожив прежде все следы своей работы, и преподнес отцу листов тридцать бумаги, по тонкости, белизне, плотности и прочности не оставлявшей желать ничего лучшего, и филиграном ее служил отпечаток сетки волосяного сита. Старик взял образцы, попробовал на язык, как положено Медведю, измлада приученному определять качество бумаги на вкус; он щупал бумагу, мял, складывал,- короче, подвергал всем возможным испытаниям, которые применяют типографы, чтобы установить ее качество, и, хотя ему нечего было поставить на вид сыну, однако он не желал признать себя побежденным. |
| - Il faut savoir ce que ça deviendra sous presse !... dit-il pour se dispenser de louer son fils. | - Поглядим еще, годится ли она для печати!..- сказал он, чтобы избавиться от похвал сыну. |
| - Trôle t'ome ! s'écria Kolb. | - Шутак! - вскричал Кольб. |
| Le vieillard, devenu froid, couvrit, sous sa dignité paternelle, une irrésolution jouée. | Старик напустил на себя суровость, прикрывая отцовским достоинством притворные колебания. |
| - Je ne veux pas vous tromper, mon père, ce papier-là me semble encore devoir [encore devoir encore : doublon typographique.] coûter trop cher, et je veux résoudre le problème du collage en cuve... il ne me reste plus que cet avantage à conquérir... | - Если уж все хотите доподлинно знать, эта бумага, по моему мнению, все же обойдется чересчур дорого, я хочу изыскать способ проклейки ее в чане... в этом все дело... |
| - Ah ! tu voudrais m'attraper ! | - Э! Так ты хотел меня надуть! |
| - Mais, vous le dirai-je ? je colle bien en cuve, mais jusqu'à présent la colle ne pénètre pas également ma pâte, et donne au papier le rêche d'une brosse. | - Не стану лгать, батющка, проклейка в чане идет удачно, но все же клей расходится неравномерно в бумажной массе, и поэтому бумага выходит шершавая, точно щетка. |
| - Eh ! bien, perfectionne ton collage en cuve, et tu auras mon argent. | - Уж куда ни шло! Добейся проклейки в чане, тогда и получай денежки. |
| - Mon maîdre ne ferra chamais la gouleur te fodre archant ! | - Бее равно моему козяину никогта не увитатъ ваших теньшек! |
| Evidemment le vieillard voulait faire payer à David la honte qu'il avait bue la nuit ; aussi le traita-t-il plus que froidement. | Очевидно, старик хотел отплатить Давиду за тот срам, который претерпел ночью; поэтому он обходился с ним более чем холодно. |
| - Mon père, dit David qui renvoya Kolb, je ne vous en ai jamais voulu d'avoir estimé votre imprimerie à un prix exorbitant, et de me l'avoir vendue à votre seule estimation ; j'ai toujours vu le père en vous. Je me suis dit : Laissons un vieillard, qui s'est donné bien du mal, qui m'a certainement élevé mieux que je ne devais l'être, jouir en paix et à sa manière du fruit de ses travaux. Je vous ai même abandonné le bien de ma mère, et j'ai pris sans murmurer la vie obérée que vous m'aviez faite. Je me suis promis de gagner une belle fortune sans vous importuner. Eh ! bien, ce secret, je l'ai trouvé, les pieds dans le feu, sans pain chez moi, tourmenté pour des dettes qui ne sont pas les miennes... Oui, j'ai lutté patiemment jusqu'à ce que mes forces se soient épuisées. Peut-être me devez-vous des secours !... mais ne pensez pas à moi, voyez une femme et un petit enfant !... - là, David ne put retenir ses larmes - et prêtez-leur aide et protection. Serez-vous au-dessous de Marion et de Kolb qui m'ont donné leurs économies ? s'écria le fils en voyant son père froid comme un marbre de presse. | - Не мне судить вас, отец,- сказал Давид, отослав Кольба,- ни за чрезмерно высокую оценку типографии, ни за то, что вы ее продали мне по этой произвольной расценке; я всегда чтил в вас отца. Я говорил себе: "Старик не мало хлебнул горя в жизни, он дал мне образование, бесспорно лучшее, нежели можно было ожидать; пусть же он мирно и по своему вкусу наслаждается плодами своих трудов". Я даже приданое матери уступил вам и безропотно согласился влачить эту обремененную долгами жизнь, на которую вы меня обрекли. Я поклялся составить себе крупное состояние, не докучая вам. Словом сказать, я сделал открытие, работая, как каторжный, отказывая себе в куске хлеба, мучаясь долгами, которые сделаны не мною... Я боролся упорно, до изнеможения сил. И что я теперь? Как мне быть? Вам, пожалуй, следовало бы прийти мне на помощь!.. Но не обо мне речь, вспомните о матери, о малыше... (Тут Давид не мог сдержать слез.) Позаботьтесь о них, заступитесь! Неужто Марион и Кольб окажутся отзывчивее вас! Ведь они отдали мне все свои сбережения! - вскричал сын, видя, что его отец холоден, как мрамор станка. |
| - Et ça ne t'a pas suffi... s'écria le vieillard sans éprouver la moindre vergogne, mais tu dévorerais la France... Bonsoir ! moi, je suis trop ignorant pour me fourrer dans des exploitations où il n'y aurait que moi d'exploité. Le Singe ne mangera pas l'Ours, dit-il en faisant allusion à leur surnom d'atelier. Je suis vigneron, je ne suis pas banquier... Et puis, vois-tu, des affaires entre père et fils, ça va mal. Dînons, tiens, tu ne diras pas que je ne te donne rien !... | - Вот тебе на! Ему и этого мало!..- вскричал старик, не испытывая ни малейшего стыда.- Да, ты разоришь и Францию!.. Покорно благодарю! Куда уж мне, неучу, соваться в разработку изобретения, вся суть которого в том, как бы меня обработать! Не Обезьяне скушать Медведя! - сказал он, намекая на их типографские прозвища.- Я винодел, не банкир!.. И потом, видишь ли, дела между отцом и сыном никогда до добра не доведут. Давай-ка лучше обедать. Вот и не скажешь, что я тебе ничего не даю!.. |
| David était un de ces êtres à coeur profond qui peuvent y repousser leurs souffrances de manière à en faire un secret pour ceux qui leur sont chers ; aussi chez eux, quand la douleur déborde ainsi, est-ce leur effort suprême. Eve avait bien compris ce beau caractère d'homme. Mais le père vit, dans ce flot de douleur ramené du fond à la surface, la plainte vulgaire des enfants qui veulent attraper leurs pères, et il prit l'excessif abattement de son fils pour la honte de l'insuccès. Le père et le fils se quittèrent brouillés. David et Kolb revinrent à minuit environ à Angoulême, où ils entrèrent à pied avec autant de précautions qu'en eussent pris des voleurs pour un vol. Vers une heure du matin, David fut introduit, sans témoin, chez mademoiselle Basine Clerget, dans l'asile impénétrable préparé pour lui par sa femme. En entrant là, David allait y être gardé par la plus ingénieuse de toutes les pitiés, celle d'une grisette. Le lendemain matin, Kolb se vanta d'avoir fait sauver son maître à cheval, et de ne l'avoir quitté qu'après l'avoir mis dans une patache qui devait l'emmener aux environs de Limoges. Une assez grande provision de matières premières fut emmagasinée dans la cave de Basine, en sorte que Kolb, Marion, madame Séchard et sa mère purent n'avoir aucune relation avec mademoiselle Clerget. | Давид был из тех великодушных людей, которые предпочитают страдать молча, не огорчая своих близких, и уж если их скорбь изливается в слезах, стало быть, их силы иссякли. Ева превосходно понимала эту мужественную натуру. Но отец усматривал в этом потоке скорби, вырвавшейся из глубин, обычное нытье детей, пытающихся разжалобить родителей, и отнес крайнее уныние сына к чувству стыда после неудачи. Отец и сын расстались в ссоре. Давид и Кольб около полуночи воротились в Ангулем; они прокрались в город пешком и с такими предосторожностями, что их легко было счесть за воров. Было около часа ночи, когда Давид, никем не замеченный, водворился у мадемуазель Базины Клерже, в надежном убежище, приготовленном для него женой. Входя туда, Давид отдавал себя на попечение жалости, наиболее изобретательной: жалости гризетки. Поутру Кольб хвалился, что спас хозяина, ускакав с ним на лихом коне, и что потом, дескать, усадил его в попутную таратайку, ехавшую куда-то в окрестности Лиможа. Достаточно солидный запас сырья был сложен в погребе Базины и, стало быть, Кольбу, Марион, г-же Сешар и ее матери не требовалось никаких личных сношений с мадемуазель Клерже. |
| France | Русский |
| Deux jours après cette scène avec son fils, le vieux Séchard, qui se vit encore à lui vingt jours avant de se livrer aux occupations de la vendange, accourut chez sa belle-fille, amené par son avarice. Il ne dormait plus, il voulait savoir si la découverte offrait quelques chances de fortune, et pensait à veiller au grain, selon son expression. Il vint habiter, au-dessus de l'appartement de sa belle-fille, une des deux chambres en mansarde qu'il s'était réservées, et vécut en fermant les yeux sur le dénûment pécuniaire qui affligeait le ménage de son fils. On lui devait des loyers, on pouvait bien le nourrir ! Il ne trouvait rien d'étrange à ce qu'on se servît de couverts en fer étamé. | Через два дня после упомянутой сцены с сыном Сешар-отец, у которого до сбора винограда оставалось в запасе еще двадцать дней, движимый скупостью, прибежал к невестке. Старик потерял сон, ему не терпелось узнать, подает ли изобретение надежды на богатство. И ему хотелось, как он говорил, прощупать первые ростки. Он поселился в мансарде, над квартирой невестки, в одной из двух комнаток, которые он оставил за собой, и жил там, закрывая глаза на бедственное положение семьи своего сына. Но позвольте, разве они не в долгу у него за наем дома? Ну, значит, они и обязаны его кормить. Он не находил ничего удивительного в том, что к столу подавались оловянные ложки. |
| - J'ai commencé comme ça, répondit-il à sa belle-fille quand elle s'excusa de ne pas le servir en argenterie. | - Я сам так начал,- отвечал он невестке, когда она извинялась, что не может подать серебряные приборы. |
| Marion fut obligée de s'engager envers les marchands pour tout ce qui se consommerait au logis. Kolb servait les maçons à vingt sous par jour. Enfin, bientôt il ne resta plus que dix francs à la pauvre Eve qui, dans l'intérêt de son enfant et de David, sacrifiait ses dernières ressources à bien recevoir le vigneron. Elle espérait toujours que ses chatteries, que sa respectueuse affection, que sa résignation attendriraient l'avare ; mais elle le trouvait toujours insensible. Enfin, en lui voyant l'oeil froid des Cointet, de Petit-Claud et de Cérizet, elle voulut observer son caractère et deviner ses intentions ; mais ce fut peine perdue ! Le père Séchard se rendait impénétrable en restant toujours entre deux vins. L'ivresse est un double voile. A la faveur de sa griserie, aussi souvent jouée que réelle, le bonhomme essayait d'arracher à Eve les secrets de David. | Марион пришлось задолжать лавочникам .за провизию, которую она брала для всей семьи. Кольб работал каменщиком за двадцать су в день. Словом, у бедной Евы вскоре осталось всего десять франков, ибо ради ребенка и Давида она жертвовала последними деньгами, лишь бы получше угостить винодела. Она по-прежнему надеялась, что ее ласковое обхождение, ее почтительная нежность, ее безропотность тронут скрягу, но она по-прежнему встречала глубокое равнодушие. Короче сказать, чувствуя на себе его ледяной взгляд, напоминавший ей Куэнте, Пти-Кло и Серизе, она пожелала изучить натуру старика и разгадать его замыслы; но то были напрасные старания! Вечно хмельной, Сешар-отец был непроницаем. Хмель - двойная завеса. Под защитою опьянения, столь же часто притворного, как и действительного, старик пытался вырвать у Евы тайну Давида. |
| Tantôt il caressait, tantôt il effrayait sa belle-fille. Quand Eve lui répondait qu'elle ignorait tout, il lui disait : - Je boirai tout mon bien, je le mettrai en viager... Ces luttes déshonorantes fatiguaient la pauvre victime qui, pour ne pas manquer de respect à son beau-père, avait fini par garder le silence. Un jour, poussée à bout, elle lui dit : - Mais, mon père, il y a une manière bien simple de tout avoir ; payez les dettes de David, il reviendra ici, vous vous entendrez ensemble. | То он ласкал, то он запугивал невестку. Когда Ева отвечала ему, что она сама в полном неведении, он говорил ей: "Все пропью, все заложу в пожизненный доход..." Унизительная борьба намучила несчастную женщину, и, опасаясь оказаться непочтительной со свекром, Ева вовсе перестала ему отвечать. Однажды, выведенная из терпения, она сказала ему: - Полноте, отец! Неужто так трудно все это уладить? Заплатите долги Давида, он воротится домой, и вы сговоритесь. |
| - Ah ! voilà tout ce que vous voulez avoir de moi, s'écria-t-il, c'est bon à savoir. | - А-а-а! Вот что вам от меня нужно! - вскричал он.- Так и знать будем! |
| Le père Séchard, qui ne croyait pas en son fils, croyait aux Cointet. Les Cointet, qu'il alla consulter, l'éblouirent à dessein, en lui disant qu'il s'agissait de millions dans les recherches entreprises par son fils. | Папаша Сешар, не веривший в своего сына, верил в Куэнте. Куэнте, к которым он пошел за советом, намеренно обольщали его, говоря, что изыскания, предпринятые его сыном, сулят миллионы. |
| - Si David peut prouver qu'il a réussi, je n'hésiterai pas à mettre en société ma papeterie en comptant à votre fils sa découverte pour une valeur égale, lui dit le grand Cointet. | - Пускай Давид добьется признания своего изобретения, и я без колебаний вступлю в дело,- сказал ему Куэнте-большой.- В качестве пая я предложу мою бумажную фабрику. Право, я считаю открытие вашего сына не менее ценным вкладом. |
| Le défiant vieillard prit tant d'informations en prenant des petits verres avec les ouvriers, il questionna si bien Petit-Claud en faisant l'imbécile, qu'il finit par soupçonner les Cointet de se cacher derrière Métivier ; il leur attribua le plan de ruiner l'imprimerie Séchard et de se faire payer par lui en l'amorçant avec la découverte, car le vieil homme du peuple ne pouvait pas deviner la complicité de Petit-Claud, ni les trames ourdies pour s'emparer tôt ou tard de ce beau secret industriel. Enfin, un jour, le vieillard, exaspéré de ne pouvoir vaincre le silence de sa belle-fille et de ne pas même obtenir d'elle de savoir où David s'était caché, résolut de forcer la porte de l'atelier à fondre les rouleaux, après avoir fini par apprendre que son fils y faisait ses expériences. Il descendit de grand matin et se mit à travailler la serrure. | Недоверчивый старик собрал столько нужных ему сведений, выпивая по рюмочке с мастеровыми, он так искусно выспросил Пти-Кло, прикинувшись простофилей, что в конце концов начал подозревать, не скрываются ли за спиной Метивье братья Куэнте. Он вообразил, что Куэнте умышленно разваливают типографию Сешара и, соблазнив старика приманкой изобретения, хотят вынудить его заплатить сыновьи долги. Мог ли старый простолюдин заподозрить Пти-Кло в соучастии, догадаться, какие козни строились в надежде рано или поздно овладеть заманчивой производственной тайной? Короче сказать, отчаявшись сломить молчание невестки и выведать у нее, где скрывается Давид, старик решил взломать дверь мастерской для отливки валиков, пронюхав как-то, что сын производил там свои опыты. Однажды на рассвете он сошел во двор и начал взламывать замок. |
| - Eh ! bien, que faites-vous donc là, papa Séchard ?... lui cria Marion qui se levait au jour pour aller à sa fabrique et qui bondit jusqu'à la tremperie. | - Э! Что это вы там делаете, папаша Сешар? -вскричала, бросаясь к мойке, Марион, которая поднялась с зарей, собираясь идти на фабрику. |
| - Ne suis-je pas chez moi, Marion ? fit le bonhomme honteux. | - Неужто я тут не хозяин?-сказал сконфуженный старик. |
| - Ah ! çà, devenez-vous voleur sur vos vieux jours... vous êtes à jeun, cependant... Je vas conter cela tout chaud à madame. | - Еще чего! Уж не воровать ли собираетесь на старости-то лет... А ведь вы и трезвы еще... Пойду сейчас же все расскажу хозяйке. |
| - Tais-toi, Marion, dit le vieillard en tirant de sa poche deux écus de six francs. Tiens... | - Цыц, Марион! -сказал старик, вынимая из кармана два экю по шесть франков.- На... держи... |
| - Je me tairai, mais n'y revenez pas ! lui dit Marion en le menaçant du doigt, ou je le dirais à tout Angoulême. | - Так и быть, помолчу, только не вздумайте в другой раз!-сказала Марион, грозя ему пальцем.- А не то трезвон задам на весь Ангулем! |
| Dès que le vieillard fut sorti, Marion monta chez sa maîtresse. | Как только старик ушел, Марион поднялась к хозяйке. |
| - Tenez, madame, j'ai soutiré douze francs à votre beau-père, les voilà... | - Получайте, сударыня! Я выманила у вашего свекра двенадцать франков, вот, пожалуйте... |
| - Et comment as-tu fait ?... | - Как тебе удалось? |
| - Ne voulait-il pas voir les bassines et les provisions de monsieur, histoire de découvrir le secret. Je savais bien qu'il n'y avait plus rien dans la petite cuisine ; mais je lui ai fait peur comme s'il allait voler son fils, et il m'a donné deux écus pour me taire... | - Да вот, сунулся было он осматривать котлы и припасы хозяина, ну, сами знаете, вся эта канитель с открытием! Мне-то хорошо известно, что дичинкой в этой кухоньке не полакомишься... но я на него такого страху нагнала, будто и впрямь изловила на краже у собственного сына! Ну, он и отвалил мне два экю, чтоб я молчала... |
| En ce moment, Basine apporta joyeusement à son amie une lettre de David, écrite sur du magnifique papier, et qu'elle lui remit en secret. | В это время пришла Базина и украдкой радостно вручила подруге письмо Давида, написанное на великолепной бумаге. |
| " Mon Eve adorée, je t'écris à toi la première sur la première feuille de papier obtenue par mes procédés. J'ai réussi à résoudre le problème du collage en cuve ! La livre de pâte revient, même en supposant la mise en culture spéciale de bons terrains pour les produits que j'emploie, à cinq sous. Ainsi la rame de douze livres emploiera pour trois francs de pâte collée. Je suis sûr de supprimer la moitié du poids des livres. L'enveloppe, la lettre, les échantillons, sont de diverses fabrications. Je t'embrasse, nous serons heureux par la fortune, la seule chose qui nous manquait. " | "Ева, моя обожаемая, тебе первой пишу я на первом листе бумаги, изготовленной по моему способу, Я справился с задачей проклейки бумаги в чане! Фунт бумажной массы обойдется в пять су, даже учитывая обработку почвы для полезных мне культур. Так, стопа бумаги весом в двенадцать фунтов потребует всего на три франка проклеенной массы. Я уверен, что наполовину уменьшу вес книг. Конверты, почтовая бумага, образцы - все это изготовлено различным способом. Обнимаю тебя. Фортуна сулит нам полное счастье, ибо единственное, чего нам недоставало,- богатства!" |
| - Tenez, dit Eve à son beau-père en lui tendant les échantillons, donnez à votre fils le prix de votre récolte, et laissez-lui faire sa fortune, il vous rendra dix fois ce que vous lui aurez donné, car il a réussi !... | - Ну, вот, видите! - сказала Ева свекру, подавая ему образцы.- Отдайте сыну выручку с урожая, помогите ему составить состояние, и он возвратит вам долг в десятикратном размере, ведь он добился успеха!.. |
| Le père Séchard courut aussitôt chez les Cointet. Là, chaque échantillon fut essayé, minutieusement examiné : les uns étaient collés, les autres sans colle ; ils étaient étiquetés depuis trois francs jusqu'à dix francs par rame ; les uns étaient d'une pureté métallique, les autres doux comme du papier de Chine, il y en avait de toutes les nuances possibles du blanc. Des juifs examinant des diamants n'auraient pas eu les yeux plus animés que ne l'étaient ceux des Cointet et du vieux Séchard. | Папаша Сешар тотчас побежал к Куэнте. Там каждый образец был испробован, тщательно изучен: одни были проклеены, другие без клея; на каждом была обозначена цена - от трех до десяти франков за стопу; одни отличались металлическим блеском, другие мягкостью китайской бумаги, тут были всевозможные оттенки белизны. У ростовщиков, когда они оценивают алмазы, не разгораются так глаза, как разгорелись они у Куэнте и старика Сешара. |
| - Votre fils est en bon chemin, dit le gros Cointet. | - Ваш сын на верном пути,- сказал Куэнте-толстый. |
| - Eh ! bien, payez ses dettes, dit le vieux pressier. | - А раз так, заплатите за него долги,- сказал старый печатник. |
| - Bien volontiers, s'il veut nous prendre pour associés, répondit le grand Cointet. | - С охотою, ежели он примет нас в товарищество,- отвечал Куэнте-большой. |
| - Vous êtes des chauffeurs ! s'écria l'ours retiré, vous poursuivez mon fils sous le nom de Métivier, et vous voulez que je vous paye, voilà tout. Pas si bête, bourgeois !... | - Вы жмоты!-вскричал отставной Медведь.- Вы судитесь с моим сыном под вывеской Метивье, вы хотите заставить меня заплатить вам долги Давида, вот в чем фокус! Как бы не так! Нашли дурака!.. |
| Les deux frères se regardèrent, mais ils se continrent. | Братья переглянулись, но не выдали удивления, которое вызвала у них проницательность скряги. |
| - Nous ne sommes pas encore assez millionnaires pour nous amuser à faire l'escompte, répliqua le gros Cointet ; nous nous croirions assez heureux de pouvoir payer notre chiffon comptant, et nous faisons encore des billets à notre marchand. | - Мы еще не такие миллионеры, чтобы забавляться учетом векселей,- возразил Куэнте-толстый.- Мы сочли бы себя счастливцами, ежели бы нам было под силу хотя бы за тряпье платить наличными, а мы еще вынуждены выдавать векселя нашему поставщику. |
| - Il faut tenter une expérience en grand, répondit froidement le grand Cointet, car ce qui réussit dans une marmite échoue dans une fabrication entreprise sur une grande échelle. Délivrez votre fils. | - Надо на широкую ногу поставить опыты,- холодно заметил Куэнте-большой.- То, что удается в печном горшке, терпит неудачу в фабричном производстве. Выручайте-ка сына, |
| - Oui, mais mon fils en liberté m'admettra-t-il comme son associé ? demanda le vieux Séchard. | - Так-то оно так! Только примет ли меня сын в компанию, ежели получит свободу? - спросил старый Сешар. |
| - Ceci ne nous regarde pas, dit le gros Cointet. Est-ce que vous croyez, mon bonhomme, que quand vous aurez donné dix mille francs à votre fils, tout sera dit ? Un brevet d'invention coûte deux mille francs, il faudra faire des voyages à Paris ; puis, avant de se lancer dans des avances, il est prudent de fabriquer, comme dit mon frère, mille rames, risquer des cuvées entières afin de se rendre compte. Voyez-vous, il n'y a rien dont il faille plus se défier que des inventeurs. | - Нас это не касается,- сказал Куэнте-толстый.- Неужто вы полагаете, почтенный, что вот, мол, отвалю сыну десяток тысяч франков, и этим все сказано? Патент на изобретение стоит две тысячи франков, придется не раз съездить в Париж; притом, прежде чем вкладывать деньги в предприятие, благоразумнее было бы, как говорит брат, приготовить пробную тысячу стоп, рискнуть целыми чанами бумажного месива, составить себе точное представление о ценности изобретения. Видите ли, меньше всего приходится доверять изобретателям. |
| - Moi, dit le grand Cointet, j'aime le pain tout cuit. | - Что до меня касается,- сказал Куэнте-большой,- я предпочитаю вполне выпеченное тесто. |
| Le vieillard passa la nuit à ruminer ce dilemme : Si je paye les dettes de David, il est libre, et une fois libre il n'a pas besoin de m'associer à sa fortune. Il sait bien que je l'ai roulé dans l'affaire de notre première association ; il n'en voudra pas faire une seconde. Mon intérêt serait donc de le tenir en prison, malheureux. | Всю ночь напролет старик обдумывал, как ему поступить: "Заплачу я долги Давида, он получит свободу, а какая ему будет тогда нужда делить со мной барыши? Он хорошо понимает, что я надул его, втянув тогда в компанию со мною; обжегся один раз, вторично остережется. Мне выгоднее держать его в тюрьме... в нужде..." |
| Les Cointet connaissaient assez le père Séchard pour savoir qu'ils chasseraient de compagnie. | Куэнте достаточно хорошо знали папашу Сешара и понимали, что ему с ними не по пути. |
| Donc ces trois hommes disaient : - Pour faire une société basée sur le secret, il faut des expériences ; et, pour faire ces expériences, il faut libérer David Séchard. David libéré nous échappe. Chacun avait de plus une petite arrière-pensée. Petit-Claud se disait : - Après mon mariage, je serai franc du collier avec les Cointet ; mais jusque-là je les tiens. Le grand Cointet se disait : - J'aimerais mieux avoir David sous clef, je serais le maître. Le vieux Séchard se disait : - Si je paye ses dettes, mon fils me salue avec un remercîment. Eve, attaquée, menacée par le vigneron d'être chassée de la maison, ne voulait ni révéler l'asile de son mari, ni même lui proposer d'accepter un sauf-conduit. Elle n'était pas certaine de réussir à cacher David une seconde fois aussi bien que la première, elle répondait donc à son beau-père : - Libérez votre fils, vous saurez tout. Aucun des quatre intéressés, qui se trouvaient tous comme devant une table bien servie, n'osait toucher au festin, tant il craignait de se voir devancé ; et tous s'observaient en se défiant les uns des autres. | Итак, все трое рассуждали: "Чтобы образовать товарищество, основанное на таинственном изобретении, надо произвести ряд опытов, но, чтобы произвести опыты, надо освободить Давида Сешара. А Давид, получив свободу, от нас ускользнет". Сверх того, у каждого была какая-нибудь задняя мысль. Пти-Кло говорил себе: "Женюсь, буду ходить козырем, а покуда надо кланяться Куэнте". Куэнте-большой говорил себе: "Предпочитаю держать Давида под замком и быть хозяином положения". Старик Сешар говорил себе: "Заплачу сыновьи долги, а он и скажет: мое вам почтение!" Ева, несмотря на воркотню старого винокура и угрозы выгнать ее из дому, не соглашалась ни открыть убежища мужа, ни даже предложить мужу где-нибудь встретиться со стариком. Она не была уверена, что во второй раз удастся спрятать Давида так же хорошо, как в первый, и упорно отвечала: "Выручите сына - и все узнаете". Никто из четырех заинтересованных лиц, собравшихся тут, точно пирующие за столом, не осмеливался прикоснуться к яствам из боязни, что его опередят; и все следили друг за другом, опасаясь один другого. |
| Quelques jours après la réclusion de Séchard, Petit-Claud était venu trouver le grand Cointet à sa papeterie. | Через несколько дней после исчезновения Давида Пти-Кло навестил Куэнте-большого на его фабрике. |
| - J'ai fait de mon mieux, lui dit-il, David s'est mis volontairement dans une prison qui nous est inconnue, et il y cherche en paix quelque perfectionnement. Si vous n'avez pas atteint à votre but, il n'y a pas de ma faute, tiendrez-vous votre promesse ? | - Я сделал все, что мог,- сказал он.- Давид добровольно заточил себя в какой-то неизвестной нам тюрьме и там преспокойно совершенствует свое изобретение. Ежели вы не достигли цели, я в том не повинен; угодно ли вам исполнить ваше обещание? |
| - Oui, si nous réussissons, répondit le grand Cointet. Le père Séchard est ici depuis quelques jours, il est venu nous faire des questions sur la fabrication du papier, le vieil avare a flairé l'invention de son fils, il en veut profiter, il y a donc quelque espérance d'arriver à une association. Vous êtes l'avoué du père et du fils... | - С охотою в случае успеха,- отвечал Куэнге-большой.- Сешар-отец вот уже несколько дней как околачивается тут; заходил к нам, расспрашивал насчет производства бумаги; старый скряга пронюхал об изобретении сына, он хочет извлечь из него барыш. Стало быть, есть некоторая надежда основать товарищество. Вы поверенный отца и сына... |
| - Ayez le Saint-Esprit de les livrer, reprit Petit-Claud en souriant. | - И святого духа, который и предаст их в наши руки,- докончил Пти-Кло усмехнувшись. |
| - Oui, répondit Cointet. Si vous réussissez ou à mettre David en prison ou à le mettre dans nos mains par un acte de société, vous serez le mari de mademoiselle de La Haye. | - Да будет так!-отвечал Куэнте.- Посадите Давида в тюрьму или передайте его в наши руки, и тогда вы станете мужем мадемуазель де Ляэ. |
| - Est-ce bien là votre ultimatum ? dit Petit-Claud. | - Это ваш ультиматум? - спросил Пти-Кло. |
| - Yès ! fit Cointet, puisque nous parlons des langues étrangères. | - Yes!-сказал Куэнте.- Раз уж мы говорим с вами на иностранных языках. |
| - Voici le mien en bon français, reprit Petit-Claud d'un ton sec. | - Так послушайте, что я вам отвечу на чистейшем французском языке,- продолжал Пти-Кло сухим тоном. |
| - Ah ! voyons, répliqua Cointet d'un air curieux. | - Гм!.. Послушаем,- сказал в ответ Куэнте с серьезной миной. |
| - Présentez-moi demain à madame de Sénonches, faites qu'il y ait pour moi quelque chose de positif, enfin accomplissez votre promesse, ou je paye la dette de Séchard et je m'associe avec lui en revendant ma charge. Je ne veux pas être joué. Vous m'avez parlé net, je me sers du même langage. J'ai fait mes preuves, faites les vôtres. Vous avez tout, je n'ai rien. Si je n'ai pas de gages de votre sincérité, je prends votre jeu. | Представьте меня завтра же мадемуазель де Ляэ, добейтесь для меня чего-нибудь положительного, короче, исполните ваше обещание, или я сам заплачу долги Давида и, перепродав контору, вступлю с ним в товарищество. Я не желаю оказаться на бобах. Вы изъяснялись со мною без обиняков, не премину воспользоваться вашей манерой разговора. Я выполнил свои обязательства, выполните и вы. У вас есть все, у меня ничего. Ежели вы не докажете искренности ваших обещаний, я знаю, как отшутить вам вашу шутку. |
| Le grand Cointet prit son chapeau, son parapluie, son air jésuite, et sortit en disant à Petit-Claud de le suivre. | Куэнте-большой взял шляпу, зонтик, состроил иезуитскую физиономию и вышел, пригласив Пти-Кло следовать за ним. |
| - Vous verrez, mon cher ami, si je ne vous ai pas préparé les voies ?... dit le négociant à l'avoué. | - А ну-ка, поглядим, друг любезный, проторил ли я для вас дорожку? - сказал фабрикант стряпчему. |
| En un moment, le fin et rusé papetier avait reconnu le danger de sa position, et vu dans Petit-Claud un de ces hommes avec lesquels il faut jouer franc jeu. Déjà, pour être en mesure et par acquit de conscience, il avait, sous prétexte de donner un état de la situation financière de mademoiselle de La Haye, jeté quelques paroles dans l'oreille de l'ancien Consul-général. | В одну минуту фабрикант - тонкая бестия! - взвесил всю опасность положения и понял, что с людьми такого пошиба, как Пти-Кло, играть надобно в открытую. Впрочем, он уже успел на всякий случай и ради очистки совести, под видом заботы о благосостоянии мадемуазель де Ляэ, шепнуть несколько слов бывшему генеральному консулу. |
| - J'ai l'affaire de Françoise, car avec trente mille francs de dot, aujourd'hui, dit-il en souriant, une fille ne doit pas être exigeante. | - Я нашел для Франсуазы подходящую партию. Ведь с тридцатью тысячами франков приданого по нынешним временам,- сказал он усмехнувшись,- девушке не пристало быть слишком разборчивой! |
| - Nous en parlerons, avait répondu Francis du Hautoy. Depuis le départ de madame de Bargeton, la position de madame de Sénonches est bien changée : nous pourrons marier Françoise à quelque bon vieux gentilhomme campagnard. | - Мы еще вернемся к нашему разговору,- отвечал Франсис дю Отуа.- После отъезда госпожи де Баржетон положение госпожи де Сенонш круто переменилось: мы можем выдать Франсуазу за какого-нибудь старого помещика, дворянина. |
| - Et elle se conduira mal, dit le papetier en prenant son air froid. Eh ! mariez-la donc à un jeune homme capable, ambitieux, que vous protégerez, et qui mettra sa femme dans une belle position. | - И она дурно кончит,- сказал фабрикант, напуская на себя суровость.- Послушайте, выдайте-ка ее лучше за молодого человека, подающего надежды, честолюбивого, которому вы будете покровительствовать и который составит жене прекрасное положение. |
| - Nous verrons, avait répété Francis ; la marraine doit être avant tout consultée. | - Посмотрим, посмотрим, - повторял Франсис.- Прежде я желал бы слышать мнение ее крестной матери. |
| A la mort de monsieur de Bargeton, Louise de Nègrepelisse avait fait vendre l'hôtel de la rue du Minage. Madame de Sénonches, qui se trouvait petitement logée, décida monsieur de Sénonches à acheter cette maison, le berceau des ambitions de Lucien et où cette scène a commencé. Zéphirine de Sénonches avait formé le plan de succéder à madame de Bargeton dans l'espèce de royauté qu'elle avait exercée, d'avoir un salon, de faire enfin la grande dame. Une scission avait eu lieu dans la haute société d'Angoulême entre ceux qui, lors du duel de monsieur Bargeton et de monsieur de Chandour, tinrent qui pour l'innocence de Louise de Nègrepelisse, qui pour les calomnies de Stanislas de Chandour. Madame de Sénonches se déclara pour les Bargeton, et conquit d'abord tous ceux de ce parti. Puis, quand elle fut installée dans son hôtel, elle profita des accoutumances de bien des gens qui venaient y jouer depuis tant d'années. Elle reçut tous les soirs et l'emporta décidément sur Amélie de Chandour, qui se posa comme son antagoniste. Les espérances de Francis du Hautoy, qui se vit au coeur de l'aristocratie d'Angoulême, allaient jusqu'à vouloir marier Françoise avec le vieux monsieur de Séverac, que madame du Brossard n'avait pu capturer pour sa fille. | После смерти г-на де Баржетона Луиза де Негрпелис продала особняк в улице Минаж. Г-жа де Сенонш, находя свою квартиру чересчур тесной, уговорила г-на де Сенонш купить этот дом, колыбель честолюбивых мечтаний Люсьена и место завязки настоящей истории. Зефирина де Сенонш поставила себе целью унаследовать, в своем роде, королевскую власть, которой пользовалась г-жа де Баржетон иметь салон, словом стать знатной дамой. В высшем ангулемском обществе после дуэли г-на де Баржетона с г-ном де Шандуром произошел раскол: одни доказывали невиновность г-жи де Баржетон, другие верили клевете Станислава де Шандура. Г-жа де Сенонш высказалась за Баржетонов и сразу же завоевала симпатии их приверженцев. Потом, переехав в особняк Баржетонов, она воспользовалась привычкой многих ангулемцев издавна собираться в этом доме за карточным столом. Она принимала у себя всякий вечер и решительно взяла верх над Амели де Шандур, которая возглавляла вражескую сторону. Надежды Фрэнсиса дю Отуа, оказавшегося в самом средоточии ангулемской аристократии, зашли так далеко, что он возымел желание выдать Франсуазу за старого г-на де Севрака, уловить которого для своей дочери не удалось г-же де Броссар. |
| Le retour de madame de Bargeton, devenue préfète d'Angoulême, augmenta les prétentions de Zéphirine pour sa bien-aimée filleule. Elle se disait que la comtesse Sixte du Châtelet userait de son crédit pour celle qui s'était constituée son champion. Le papetier, qui savait son Angoulême sur le bout du doigt, apprécia d'un coup d'oeil toutes ces difficultés ; mais il résolut de se tirer de ce pas difficile par une de ces audaces que Tartufe seul se serait permise. Le petit avoué, très-surpris de la loyauté de son commanditaire en chicane, le laissait à ses préoccupations en cheminant de la papeterie à l'hôtel de la rue du Minage, où, sur le palier, les deux importuns furent arrêtés par ces mots : - Monsieur et madame déjeunent. | Возвращение г-жи де Баржетон, ставшей супругой ангулемского префекта, увеличило претензии Зефирины в отношении ее горячо любимой крестницы. Она говорила себе: графиня Сикст дю Шатле, конечно, воспользуется своей влиятельностью, чтобы достойно отблагодарить свою защитницу. Фабрикант, зная свой Ангулем как собственные пять пальцев, сразу учел всю сложность обстановки, но решил выйти из затруднительного положения дерзким маневром, который разве только Тартюф мог себе позволить. Стряпчий, чрезвычайно удивленный честностью своего сообщника, предоставил ему предаваться размышлениям, покамест они шли от фабрики до особняка в улице Минаж; но тут же, в подъезде, незваным гостям пришлось остановиться при словах: "Господа кушают!" |
| - Annoncez-nous tout de même, répondit le grand Cointet. | - Все же доложите,- отвечал Куэнте-болыпой. |
| Et, sur son nom, le dévot commerçant, aussitôt introduit, présenta l'avocat à la précieuse Zéphirine, qui déjeunait en tête à tête avec monsieur Francis du Hautoy et mademoiselle de La Haye. Monsieur de Sénonches était allé, comme toujours, ouvrir la chasse chez monsieur de Pimentel. | И ханжа-купец, стоило только назвать его имя, был тотчас принят, и адвокат был представлен жеманной Зефирине, которая завтракала с глазу на глаз с г-ном Франси-сом дю Отуа и мадемуазель де Ляэ. Г-н Сенонш, как водится, был в отъезде: он был приглашен на открытие охотничьего сезона к г-ну де Пимантелю. |
| - Voici, madame, le jeune avocat-avoué de qui je vous ai parlé, et qui se chargera de l'émancipation de votre belle pupille. | - Позвольте, сударыня, представить вам молодого адвоката-стряпчего, о котором я вам уже говорил! Он позаботится ввести в права вашу прелестную питомицу. |
| L'ancien diplomate examina Petit-Claud, qui, de son côté, regardait à la dérobée la belle pupille. Quant à la surprise de Zéphirine, à qui jamais Cointet ni Francis n'avaient dit un mot, elle fut telle que sa fourchette lui tomba des mains. Mademoiselle de La Haye, espèce de pie-grièche à figure rechignée, de taille peu gracieuse, maigre, à cheveux d'un blond fade, était, malgré son petit air aristocratique, excessivement difficile à marier. Ces mots : père et mère inconnus de son acte de naissance, lui interdisaient en réalité la sphère où l'amitié de sa marraine et de Francis la voulait placer. Mademoiselle de La Haye, ignorant sa position, faisait la difficile : elle eût rejeté le plus riche commerçant de l'Houmeau. La grimace assez significative inspirée à Mademoiselle de La Haye par l'aspect du maigre avoué, Cointet la retrouva sur les lèvres de Petit-Claud. Madame de Sénonches et Francis paraissaient se consulter pour savoir de quelle manière congédier Cointet et son protégé. Cointet, qui vit tout, pria monsieur du Hautoy de lui accorder un moment d'audience, et passa dans le salon avec le diplomate. | Бывший дипломат рассматривал Пти-Кло, который со своей стороны украдкой поглядывал на прелестную питомицу. Что касается до Зефирины, в присутствии которой ни Куэнте, ни Франсис ни разу не обмолвились о нем ни одним словом, то удивление ее было так велико, что вилка выпала у нее из рук. Мадемуазель де Ляэ, угрюмую девицу из породы сварливых, сложения мало изящного, тощую, с белесыми волосами, было крайне трудно выдать замуж, несмотря на ее аристократические замашки. Слова: родители неизвестны, стоявшие в метрическом свидетельстве, в сущности преграждали ей доступ в высшие сферы, куда любящие крестная мать и Франсис желали ее ввести. Мадемуазель де Ляэ не знала истинного своего положения и была чрезвычайно разборчива: она отвергла бы и самого богатого купца из Умо. Та же довольно выразительная гримаса, которой передернулось лицо мадемуазель де Ляэ при виде тощего стряпчего, искривила, как заметил Куэнте, и физиономию Пти-Кло. Г-жа де Сенонш и Франсис, казалось, вопрошали один другого, каким бы способом им выпроводить Куэнте и его ставленника. Куэнте, от внимания которого ничто не ускользало, попросил г-на дю Отуа уделить ему минуту для беседы и прошел с дипломатом в гостиную. |
| - Monsieur, lui dit-il nettement, la paternité vous aveugle. Vous marierez difficilement votre fille ; et, dans votre intérêt à tous, je vous ai mis dans l'impossibilité de reculer ; car j'aime Françoise comme on aime une pupille. Petit-Claud sait tout !... Son excessive ambition vous garantit le bonheur de votre chère petite. D'abord Françoise fera de son mari tout ce qu'elle voudra ; mais vous, aidé par la préfète qui nous arrive, vous en ferez un procureur du roi. Monsieur Milaud est nommé décidément à Nevers. Petit-Claud vendra sa charge, vous obtiendrez facilement pour lui la place de second substitut, et il deviendra bientôt procureur du roi, puis président du tribunal, député... | - Сударь,- четко выговорил он,- отцовское чувство вас ослепляет. Вам трудно будет выдать замуж вашу дочь: и в ваших же интересах я поставил вас в безвыходное положение, ведь я люблю Франсуазу, как любят свою питомицу. Пти-Кло знает все!.. Его чрезмерное честолюбие служит порукой, что ваша дорогая крошка будет счастлива. Я уже не говорю, что Франсуаза будет вертеть мужем, как ей вздумается; ну а вы при содействии супруги префекта,-ведь она на днях приезжает,- исхлопочите для зятя должность прокурора коронного суда. Господин Мило, как слышно, получает назначение в Невер. Пти-Кло продаст контору, вы без труда устроите его на первых порах вторым товарищем прокурора и не оглянетесь, как он станет прокурором, а там, глядишь, и председателем суда, депутатом... |
| Revenu dans la salle à manger, Francis fut charmant pour le prétendu de sa fille. Il regarda madame de Sénonches d'une certaine manière, et finit cette scène de présentation en invitant Petit-Claud à dîner pour le lendemain afin de causer affaires. Puis il reconduisit le négociant et l'avoué jusque dans la cour en disant à Petit-Claud que, sur la recommandation de Cointet, il était disposé, ainsi que madame de Sénonches, à confirmer tout ce que le gardien de la fortune de mademoiselle de La Haye aurait disposé pour le bonheur de ce petit ange. | Воротясь в столовую, Франсис был чрезвычайно мил с женихом своей дочери. Он выразительно посмотрел на г-жу де Сенонш и заключил эту сцену представления жениха любезным приглашением Пти-Кло отобедать у них завтра и кстати поговорить о делах. Потом он из вежливости проводил фабриканта и стряпчего до самых дверей и сказал Пти-Кло, что он, а равно и г-жа де Сенонш, доверяя отзыву Куэнте, расположены согласиться со всяким предложением опекуна мадемуазель де Ляэ, если оно может составить счастье их ангелочка. i |
| - Ah ! qu'elle est laide ! s'écria Petit-Claud. Je suis pris !... | - О-о! Она чертовски дурна!-вскричал Пти-Кло.- Я попался!.. |
| - Elle a l'air distingué, répondit Cointet ; mais, si elle était belle, vous la donnerait-on ?... Hé ! mon cher, il y a plus d'un petit propriétaire à qui trente mille francs, la protection de madame de Sénonches et celle de la comtesse du Châtelet iraient à merveille ; d'autant plus que monsieur Francis du Hautoy ne se mariera jamais, et que cette fille est son héritière... Votre mariage est fait !... | - Она глядит аристократкой,- отвечал Куэнте.- Ну, а будь она хороша собой, неужто ее бы за вас выдали?.. Э-ге, друг мой, не перевелись еще захудалые дворянчики! которым чудо как пригодились бы тридцать тысяч фран-1 ков, покровительство госпожи де Сенонш и графиня-дю Шатле; тем более что Франсис дю Отуа никогда нет. женится, а эта девушка его наследница... Ваша женитьба слажена.. |
| - Et comment ? | - Какими судьбами? |
| - Voilà ce que je viens de dire, repartit le grand Cointet en racontant à l'avoué son trait d'audace. Mon cher, monsieur Milaud va, dit-on, être nommé procureur du roi à Nevers : vous vendrez votre charge, et dans dix ans vous serez garde des sceaux. Vous êtes assez audacieux pour ne reculer devant aucun des services que demandera la cour... | - А вот в каком положении стояло дело...- И Куэнте-большой одним духом изложил стряпчему свой смелый маневр.- Ходит слух, любезнейший, что господин Мило получает назначение в Невер прокурором. Продавайте контору. Глядишь, какой-нибудь десяток лет, и вы уже министр юстиции! Вы достаточно смелы, вы не побрезгуете услугами, которых потребует от вас двор. |
| - Eh ! bien, trouvez-vous demain, à quatre heures et demie, sur la place du Mûrier, répondit l'avoué, fanatisé par les probabilités de cet avenir ; j'aurai vu le père Séchard, et nous arriverons à un acte de société où le père et le fils appartiendront au Saint-Esprit. | - Так, стало быть, завтра в половине пятого будьте", на площади Мюрье,- отвечал стряпчий, взволнованный" предвкушением такого будущего.- Я увижусь с Сешаром-отцом, и мы сколотим товарищество, в котором отец и сын попадут в руки святого духа Куэнте. |
| Au moment où le vieux curé de Marsac montait les rampes d'Angoulême pour aller instruire Eve de l'état ou se trouvait son frère, David était caché depuis onze jours à deux portes de celle du pharmacien Postel, que le digne prêtre venait de quitter. | В то время как старый кюре из Марсака подымался по ангулемским склонам, спеша осведомить Еву о том, в каком состоянии он нашел ее брата, Давид уже двенадцатый! день скрывался почти рядом с тем домом, откуда вышел! почтенный священник. |
| Quand l'abbé Marron déboucha sur la place du Mûrier, il y trouva les trois hommes, remarquables chacun dans leur genre, qui pesaient de tout leur poids sur l'avenir et sur le présent du pauvre prisonnier volontaire : le père Séchard, le grand Cointet, le petit avoué maigrelet. Trois hommes, trois cupidités ! mais trois cupidités aussi différentes que les hommes. L'un avait inventé de trafiquer de son fils, l'autre de son client, et le grand Cointet achetait toutes ces infamies en se flattant de ne rien payer. Il était environ cinq heures, et la plupart de ceux qui revenaient dîner chez eux s'arrêtaient pour regarder pendant un moment ces trois hommes. | На площади Мюрье аббат Маррон встретил трех чело-г век, из которых каждый был в своем роде примечателен и( каждый мог оказать влияние на будущее и настоящее несчастного добровольного узника, а именно: отца Сешара, Куэнте-большого и тощего стряпчего. Три человека, три" образа алчности! Но алчности столь различной, как различны были эти люди. Один вздумал торговать своим сыном, другой своим клиентом, а Куэнте-большой покупал обоих негодяев, лаская себя надеждой, что их надует. Было около пяти часов вечера, и многие горожане, спешившие домой обедать, останавливались на минуту, чтобы поглядеть на этих трех человек. |
| - Que diable le vieux père Séchard et le grand Cointet ont-ils donc à se dire ?... pensaient les plus curieux. | "Что за дьявольщина! О чем могут толковать между собою папаша Сешар и Куэнте-большой?.."- размышляли наиболее любопытные. |
| - Il s'agit sans doute entre eux de ce pauvre malheureux qui laisse sa femme, sa belle-mère et son enfant sans pain, répondait-on. | "Ну, конечно, речь идет о бедняге, что оставил без куска хлеба жену с ребенком и тещу",- отвечали иные. |
| - Envoyez donc vos enfants apprendre un état à Paris ! disait un esprit-fort de province. | "Вот и посылай детей учиться в Париж!" - изрек какой-то провинциальный мудрец. |
| - Hé ! que venez-vous faire par ici, monsieur le curé ? s'écria le vigneron en apercevant l'abbé Marron aussitôt qu'il déboucha sur la place. | - Э-ге-ге-ге! Какими судьбами вы очутились тут, господин кюре?-вскричал винокур, едва аббат Маррон показался на площади. |
| - Je viens pour les vôtres, répondit le vieillard. | - Ваши близкие тому причиной,- отвечал старик. |
| - Encore une idée de mon fils !... dit le vieux Séchard. | - А полно, нет ли тут каких-нибудь затей моего сынка?..- сказал старый Сешар. |
| - Il vous en coûterait bien peu de rendre tout le monde heureux, dit le prêtre en indiquant les fenêtres où madame Séchard montrait entre les rideaux sa belle tête ; car elle apaisait les cris de son enfant en le faisant sauter et lui chantant une chanson. | - В вашей власти сделать всех их счастливыми, и даже без урона для себя,- сказал священник, указывая на окна, где из-за занавесей виднелась красивая голова г-жи Сешар. В эту минуту Ева укачивала плачущего младенца, напевая ему песенку. |
| - Apportez-vous des nouvelles de mon fils, dit le père, ou, ce qui vaudrait mieux, de l'argent ? | - Неужто вы принесли весточку о моем сыне? - сказал папаша.- А еще того лучше, не денежки ли мне несете? |
| - Non, dit monsieur Marron ; j'apporte à la soeur des nouvelles du frère. | - Нет,- сказал господин Маррон,- я несу сестре весть о брате. |
| - De Lucien ?... s'écria Petit-Claud. | - О Люсьене?..- вскричал Пти-Кло. |
| - Oui. Le pauvre jeune homme est venu de Paris à pied. Je l'ai trouvé chez Courtois mourant de fatigue et de misère, répondit le prêtre... Oh ! il est bien malheureux ! | - Да. Бедный юноша пришел пешком из Парижа. Я видел его у Куртуа, он умирает от усталости, от голода...- отвечал священник.- Ах, он так глубоко несчастен! |
| Petit-Claud salua le prêtre et prit le grand Cointet par le bras en disant à haute voix : - Nous dînons chez madame de Sénonches, il est temps de nous habiller !... Et à deux pas il lui dit à l'oreille : | Пти-Кло раскланялся со священником и, взяв под руку Куэнте-большого, громко сказал: - Мы обедаем нынче у госпожи де Сенонш, надо поспеть переодеться! -И, отойдя на два шага, шепнул: |
| - Quand on a le petit, on a bientôt la mère. Nous tenons David... | - Коготок увяз, всей птичке пропасть! Давид в наших руках... |
| - Je vous ai marié, mariez-moi, dit le grand Cointet en laissant échapper un sourire faux. | - Я вас сосватал, сосватайте и вы меня,- сказал Куэнте-большой с лицемерной улыбкой. |
| - Lucien est mon camarade de collége, nous étions copins !... En huit jours je saurai bien quelque chose de lui. Faites en sorte que les bans se publient, et je vous réponds de mettre David en prison. Ma mission finit avec son écrou. | - Люсьен мой товарищ по коллежу, мы с ним однокашники!.. В течение недели я у него кое-что разузнаю. Добейтесь церковного оглашения, я же ручаюсь, что упрячу Давида в тюрьму. А раз он будет заключен под стражу, моя миссия окончена. |
| - Ah ! s'écria tout doucement le grand Cointet, la belle affaire serait de prendre le brevet à notre nom ! | - Ах!-проворковал Куэнте-большой.- Славное было бы дельце получить патент на наше имя. |
| En entendant cette dernière phrase, le petit avoué maigrelet frissonna. | Услыхав последнюю фразу, тощий стряпчий вздрогнул. |
| En ce moment Eve voyait entrer son beau-père et l'abbé Marron, qui, par un seul mot, venait de dénouer le drame judiciaire. | В это самое время к Еве входили ее свекор и аббат Маррон, который только что одним своим словом привел к развязке судебную драму. |
| - Tenez, madame Séchard, dit le vieil ours à sa belle-fille, voici notre curé qui vient sans doute nous en raconter de belles sur votre frère. | - Послушайте-ка, госпожа Сешар,- сказал снохе старый Медведь,- что за истории рассказывает наш кюре о вашем братце! |
| - Oh ! s'écria la pauvre Eve atteinte au coeur, que peut-il donc lui être encore arrivé ! | - Ах! - воскликнула бедная Ева, пораженная в самое сердце.- Что же еще могло с ним случиться! |
| Cette exclamation annonçait tant de douleurs ressenties, tant d'appréhensions, et de tant de sortes, que l'abbé Marron se hâta de dire : - Rassurez-vous, madame, il vit ! | В ее восклицании чувствовалось столько пережитого горя, столько опасений, что аббат Маррон поспешил сказать: - Успокойтесь, сударыня, он жив! |
| - Seriez-vous assez bon, mon père, dit Eve au vieux vigneron, pour aller chercher ma mère : elle entendra ce que monsieur doit avoir à nous dire de Lucien. | - Сделайте одолжение, отец,- сказала Ева старому винокуру,- позовите матушку, пусть и она послушает, что господин кюре расскажет нам о Люсьене. |
| Le vieillard alla chercher madame Chardon, à laquelle il dit : - Vous aurez à en découdre avec l'abbé Marron, qui est bon homme quoique prêtre. Le dîner sera sans doute retardé, je reviens dans une heure. | Старик пошел за г-жой Шардон и сказал ей: - Вам-таки придется потолковать с аббатом Марроном; хотя он и священник, а человек неплохой. Обед, пожалуй, запоздает, я ворочусь через часок. |
| Et le vieillard, insensible à tout ce qui ne sonnait ou ne reluisait pas or, laissa la vieille femme sans voir l'effet du coup qu'il venait de lui porter. | И старик, равнодушный ко всему, что не звенит и не сверкает, как золото, ушел, даже не подумав, какой удар ожидает эту старую женщину. |
| Le malheur qui pesait sur ses deux enfants, l'avortement des espérances assises sur la tête de Lucien, le changement si peu prévu d'un caractère qu'on crut pendant si long-temps énergique et probe ; enfin, tous les événements arrivés depuis dix-huit mois avaient déjà rendu madame Chardon méconnaissable. Elle n'était pas seulement noble de race, elle était encore noble de coeur, et adorait ses enfants. Aussi avait-elle souffert plus de maux en ces derniers six mois que depuis son veuvage. Lucien avait eu la chance d'être Rubempré par ordonnance du roi, de recommencer cette famille, d'en faire revivre le titre et les armes, de devenir grand ! Et il était tombé dans la fange ! Car, plus sévère pour lui que la soeur, elle avait regardé Lucien comme perdu, le jour où elle apprit l'affaire des billets. | Несчастье, тяготевшее над ее детьми, гибель надежд, возлагавшихся на Люсьена, неожиданная перемена в его характере, столь долго считавшемся стойким и благородным,- короче, все события, происшедшие за последние полтора года, состарили до неузнаваемости г-жу Шардон. Она была не только благородного происхождения, но у нее было благородное сердце, и она обожала своих детей. За последние шесть месяцев она перестрадала больше, чем за все время вдовства. Люсьен имел случай принять по указу короля имя де Рюбампре, вновь вызвать к жизни старинный род, восстановить титул и герб, стать знатным! А он упал в грязь! Мать судила Люсьена строже, нежели сестра, и с того дня, как ей стала известна история с векселями, она считала сына погибшим. |
| Les mères veulent quelquefois se tromper ; mais elles connaissent toujours bien les enfants qu'elles ont nourris, qu'elles n'ont pas quittés, et, dans les discussions que soulevaient entre David et sa femme les chances de Lucien à Paris, madame Chardon, tout en paraissant partager les illusions d'Eve sur son frère, tremblait que David n'eût raison, car il parlait comme elle entendait parler sa conscience de mère. Elle connaissait trop la délicatesse de sensation de sa fille pour pouvoir lui exprimer ses douleurs, elle était donc forcée de les dévorer dans ce silence dont sont capables seulement les mères qui savent aimer leurs enfants. | Матери порой склонны к самообману, но они чересчур хорошо знают своих детей, которых вскормили, с которыми никогда не расставались, и поэтому г-жа Шардон, казалось, вполне разделявшая обольщения Евы насчет брата, прислушиваясь к спору, возникавшему иной раз между Давидом и его женой по поводу возможных успехов Люсьена в Париже, в душе трепетала за сына, страшась, что Давид окажется прав, ибо он говорил то же, что подсказывала ей ее материнская совесть. Она слишком хорошо знала впечатлительность дочери, чтобы делиться с ней своим горем, и была вынуждена молчаливо сносить его, на что способны только матери, воистину любящие своих детей. |
| Eve, de son côté, suivait avec terreur les ravages que faisaient les chagrins chez sa mère, elle la voyait passant de la vieillesse à la décrépitude, et allant toujours ! La mère et la fille se faisaient donc l'une à l'autre de ces nobles mensonges qui ne trompent point. Dans la vie de cette mère, la phrase du féroce vigneron fut la goutte d'eau qui devait remplir la coupe des afflictions, madame Chardon se sentit atteinte au coeur. | Ева, со своей стороны, с ужасом наблюдала, как губительно отражались на матери горестные переживания, как старилась она преждевременно, как иссякали ее силы с каждым днем. Итак, мать и дочь искали спасения в той благородной лжи, которая никого не обманывает. Для несчастной матери слова жестокого винокура были последней каплей, переполнившей чашу ее страданий; г-жа Шардон почувствовала, что удар нанесен в самое сердце. |
| France | Русский |
| Aussi, quand Eve dit au prêtre : - Monsieur, voici ma mère ! quand l'abbé regarda ce visage macéré comme celui d'une vieille religieuse, encadré de cheveux entièrement blanchis, mais embelli par l'air doux et calme des femmes pieusement résignées, et qui marchent, comme on dit, à la volonté de Dieu, comprit-il toute la vie de ces deux créatures. Le prêtre n'eut plus de pitié pour le bourreau, pour Lucien, il frémit en devinant tous les supplices subis par les victimes. | И, когда Ева сказала священнику: "Сударь, вот моя мать!", когда аббат взглянул на это лицо, изможденное, как у престарелой, седовласой монахини, но умиротворенное тем выражением кротости и глубокого смирения, что свойственно религиозным женщинам, которые предают себя, как говорится, на волю господню, ему вдруг открылась вся жизнь этих двух созданий! Священник не чувствовал более жалости к Люсьену, их палачу. Он содрогнулся, вообразив, какие муки перенесли его жертвы. |
| - Ma mère, dit Eve en s'essuyant les yeux, mon pauvre frère est bien près de nous, il est à Marsac. | - Матушка,- сказала Ева, утирая глаза,- наш бедный Люсьен находится неподалеку от нас, в Марсаке. |
| - Et pourquoi pas ici ? demanda madame Chardon. | - А почему не тут? -спросила г-жа Шардон. |
| L'abbé Marron raconta tout ce que Lucien lui avait dit des misères de son voyage, et les malheurs de ses derniers jours à Paris. Il peignit les angoisses qui venaient d'agiter le poète quand il avait appris quels étaient au sein de sa famille les effets de ses imprudences et quelles étaient ses appréhensions sur l'accueil qui pouvait l'attendre à Angoulême. | Аббат Маррон изложил все, что ему рассказал Люсьен и о своих лишениях в пути и о несчастьях последних его дней в Париже. Он обрисовал терзания поэта, которые тот испытывал, когда до него дошла весть о пагубных последствиях его легкомысленного поступка, и то, как он теперь волнуется, не зная, какой прием ожидает его в Ангулеме. |
| - En est-il arrivé à douter de nous ? dit madame Chardon. | - Неужто он и в нас потерял веру?-сказала г-жа Шардон. |
| - Le malheureux est venu vers vous à pied, en subissant les plus horribles privations, et il revient disposé à entrer dans les chemins les plus humbles de la vie... à réparer ses fautes. | - Несчастный прошел весь путь пешком, испытывая крайние лишения; он воротился в намерении вести самую скромную жизнь .. искупить свою вину. |
| - Monsieur, dit la soeur, malgré le mal qu'il nous a fait, j'aime mon frère, comme on aime le corps d'un être qui n'est plus ; et l'aimer ainsi, c'est encore l'aimer plus que beaucoup de soeurs n'aiment leurs frères. Il nous a rendus bien pauvres ; mais qu'il vienne, il partagera le chétif morceau de pain qui nous reste, enfin ce qu'il nous a laissé. Ah ! s'il ne nous avait pas quittés, monsieur, nous n'aurions pas perdu nos plus chers trésors. | - Сударь,- сказала сестра,- несмотря на то, что он причинил нам столько зла, мне дорог брат, как дороги останки любимого существа; и, однако ж, я люблю его крепче, нежели любят своих братьев многие сестры. Он довел нас до нищеты, но пускай возвращается, он разделит с нами последний кусок хлеба - словом, все то, что он нам оставил. Ах, если бы он не покинул нас, не погибли бы самые заветные наши сокровища! |
| - Et c'est la femme qui nous l'a enlevé dont la voiture l'a ramené, s'écria madame Chardon. Parti dans la calèche de madame de Bargeton, à côté d'elle, il est revenu derrière ! | - Как?-вскричала г-жа Шардон.- Он воротился в карете женщины, похитившей его у нас? Уехать вместе с госпожой де Баржетон в ее коляске, а воротиться на запятках! |
| - A quoi puis-je vous être utile dans la situation où vous êtes ? dit le brave curé qui cherchait une phrase de sortie. | - Чем могу я быть вам полезен в вашем тяжелом положении? - спросил добрый кюре, желая сказать что-нибудь на прощанье. |
| - Eh ! monsieur, répondit madame Chardon, plaie d'argent n'est pas mortelle, dit-on ; mais ces plaies-là ne peuvent pas avoir d'autre médecin que le malade. | - Ах, сударь,- отвечала г-жа Шардон,- безденежье, говорят, болезнь не смертельная, но излечить от нее может только один врач: сам больной. |
| - Si vous aviez assez d'influence pour déterminer mon beau-père à aider son fils, vous sauveriez toute une famille, dit madame Séchard. | - Ежели вы имеете некоторое влияние на моего свекра, убедите его помочь сыну, и вы спасете всю нашу семью,- сказала г-жа Сешар. |
| - Il ne croit pas en vous, et il m'a paru très-exaspéré contre votre mari, dit le vieillard à qui les paraphrases du vigneron avaient fait considérer les affaires de Séchard comme un guêpier où il ne fallait pas mettre le pied. | - Он не доверяет вам и, как мне показалось, до крайности вооружен против вашего мужа,- сказал старик, который из недомолвок винокура понял, что дела Сешара - осиное гнездо, куда и носа совать не следует. |
| Sa mission terminée, le prêtre alla dîner chez son petit-neveu Postel, qui dissipa le peu de bonne volonté de son vieil oncle en donnant, comme tout Angoulême, raison au père contre le fils. | Выполнив поручение, священник пошел обедать к внучатому племяннику Постэлю, и тот рассеял последние остатки благожелательности старого дядюшки, выступив, как и весь Ангулем, в защиту старика Сешара. |
| - Il y a de la ressource avec des dissipateurs, dit en finissant le petit Postel ; mais avec ceux qui font des expériences, on se ruinerait. | - Против мотовства еще можно найти средства,- сказал в заключение мелочный Постэль,- но, связавшись с любителями делать опыты, разоришься в прах. |
| La curiosité du curé de Marsac était entièrement satisfaite, ce qui, dans toutes les provinces de France, est le principal but de l'excessif intérêt qu'on s'y témoigne. Dans la soirée, il mit le poète au courant de tout ce qui se passait chez les Séchard, en lui donnant son voyage comme une mission dictée par la charité la plus pure. | Любопытство марсакского кюре было вполне удовлетворено, а на нем только и зиждется участие к ближнему во французской провинции. Вечером он рассказал поэту о том, что Происходит у Сешаров, представив свое путешествие, как миссию, принятую им на себя из чистейшего милосердия. |
| - Vous avez endetté votre soeur et votre beau-frère de dix à douze mille francs, dit-il en terminant ; et personne, mon cher monsieur, n'a cette bagatelle à prêter au voisin. En Angoumois, nous ne sommes pas riches. Je croyais qu'il s'agissait de beaucoup moins quand vous me parliez de billets. | - Вы ввели вашу сестру и зятя в долги, которые исчисляются не то в десять, не то в двенадцать тысяч франков,- сказал он в заключение.- Может быть, в Париже это и безделица, но никто в Ангулеме не ссудит их такими деньгами. В Ангулеме нет богачей. Когда вы мне говорили о ваших векселях, я полагал, что речь идет о сумме более скромной. |
| Après avoir remercié le vieillard de ses bontés, le poète lui dit : - La parole de pardon, que vous m'apportez, est pour moi le vrai trésor. | Поблагодарив священника за участие, поэт сказал ему: - Слово прощения, которое вы принесли мне, для меня истинное сокровище. |
| Le lendemain, Lucien partit de très-grand matin de Marsac pour Angoulême, où il entra vers neuf heures, une canne à la main, vêtu d'une petite redingote assez endommagée par le voyage et d'un pantalon noir à teintes blanches. Ses bottes usées disaient d'ailleurs assez qu'il appartenait à la classe infortunée des piétons. Aussi ne se dissimulait-il pas l'effet que devait produire sur ses compatriotes le contraste de son retour et de son départ. Mais, le coeur encore pantelant sous l'étreinte des remords que lui causait le récit du vieux prêtre, il acceptait pour le moment cette punition, décidé d'affronter les regards des personnes de sa connaissance. Il se disait en lui-même : - Je suis héroique ! Toutes ces natures de poète commencent par se duper elles-mêmes. A mesure qu'il marcha dans l'Houmeau, son âme lutta entre la honte de ce retour et la poésie de ses souvenirs. Son coeur battit en passant devant la porte de Postel, où, fort heureusement pour lui, Léonie Marron se trouva seule dans la boutique avec son enfant. Il vit avec plaisir (tant sa vanité conservait de force) le nom de son père effacé. | На другой день Люсьен, едва рассвело, вышел из Марсака в Ангулем; он вошел в город около девяти часов утра, опираясь на палку, на нем был коротенький сюртучок, изрядно потрепанный в дороге, и черные панталоны, побелевшие от пыли. Стоптанные сапоги достаточно красноречиво говорили о его принадлежности к жалкому сословию пешеходов. И, конечно, он не обольщался насчет того, какое впечатление произведет на его земляков резкая противоположность между его отъездом и возвращением в родной город. Но сердце сильно колотилось у бедного поэта, мучимого упреками совести, которые были вызваны рассказом старого священника, и в ту минуту он принял с покорностью это наказание, решив мужественно выдержать любопытные взгляды встречных. Он говорил сам себе: "Я держусь геройски!" Все эти поэтические натуры начинают с того, что обманывают самих себя. Покамест он шел по Умо, в душе у него происходила борьба между чувством стыда за настоящее и поэзией воспоминаний. Биенье сердца участилось, когда он проходил мимо дверей Постэля; но, к счастью для него, в лавке была одна Леони Маррон с ребенком. К своему удовольствию, он увидел (так живо еще говорило в нем тщеславие), что имя его отца снято с вывески! |
| Depuis son mariage, Postel avait fait repeindre sa boutique, et mis au-dessus, comme à Paris : Pharmacie. En gravissant la rampe de la Porte-Palet, Lucien éprouva l'influence de l'air natal, il ne sentit plus le poids de ses infortunes, et se dit avec délices. - Je vais donc les revoir ! Il atteignit la place du Mûrier sans avoir rencontré personne : un bonheur qu'il espérait à peine, lui qui jadis se promenait eu triomphateur dans sa ville ! Marion et Kolb, en sentinelle sur la porte, se précipitèrent dans l'escalier en criant : - Le voilà ! Lucien revit le vieil atelier et la vieille cour, il trouva dans l'escalier sa soeur et sa mère, et ils s'embrassèrent en oubliant pour un instant tous leurs malheurs dans cette étreinte. En famille, on compose presque toujours avec le malheur ; on s'y fait un lit, et l'espérance en fait accepter la dureté. Si Lucien offrait l'image du désespoir, il en offrait aussi la poésie : le soleil des grands chemins lui avait bruni le teint ; une profonde mélancolie, empreinte dans ses traits, jetait ses ombres sur son front de poète. | После женитьбы Постэль выкрасил заново свою лавочку и над дверьми сделал краткую, на парижский манер, надпись: Аптека. Подымаясь по откосу от ворот Пале, Люсьен ощутил влияние родного воздуха, он не чувствовал более гнета несчастья и в упоении говорил про себя: "Я опять их увижу!" Он дошел до площади Мюрье, не встретив ни души на пути: счастье, о котором он и не мечтал, он, который некогда ходил победителем в своем городе! Марион и Кольб, сторожившие у дверей', кинулись наверх по лестнице, крича: "Пришел!" Люсьен опять увидел старую мастерскую и старый двор: всходя на лестницу, он встретил мать и сестру, и они обнялись, забыв на минуту все свои горести. Почти во всех семьях сживаются с несчастьем, точно с жестким ложем, и надежда примиряет с его суровостью. Если Люсьен являл собою образ отчаяния, он являл также и образ поэзии отчаяния, солнце больших дорог позолотило его кожу; глубокая печаль, запечатленная в его чертах, отбросила свою тень на чело поэта. |
| Ce changement annonçait tant de souffrances, qu'à l'aspect des traces laissées par la misère sur sa physionomie, le seul sentiment possible était la pitié. L'imagination partie du sein de la famille y trouvait au retour de tristes réalités. Eve eut au milieu de sa joie le sourire des saintes au milieu de leur martyre. Le chagrin rend sublime le visage d'une jeune femme très-belle. La gravité qui remplaçait dans la figure de sa soeur la complète innocence qu'il y avait vue à son départ pour Paris, parlait trop éloquemment à Lucien pour qu'il n'en reçût pas une impression douloureuse. Aussi la première effusion des sentiments, si vive, si naturelle, fut-elle suivie de part et d'autre d'une réaction : chacun craignait de parler. Lucien ne put cependant s'empêcher de chercher par un regard celui qui manquait à cette réunion. Ce regard bien compris fit fondre en larmes Eve, et par contre-coup Lucien. Quant à madame Chardon, elle resta blême, et en apparence impassible. Eve se leva, descendit pour épargner à son frère un mot dur, et alla dire à Marion : - Mon enfant, Lucien aime les fraises, il faut en trouver !... | Такая перемена говорила о стольких страданиях, что при виде этого лица, на котором несчастье оставило свой след, могло возникнуть лишь чувство жалости. Воображение, витавшее вне лона семьи, ныне встретилось с печальной действительностью. С улыбкой радости на устах Ева глядела мученицей. Горе сообщает одухотворенность красоте молодой женщины. Значительность этого, некогда детски-наивного лица, каким его помнил Люсьен, чересчур красноречиво говорила ему о многом и не могла не произвести на него гнетущего впечатления. Вот почему за первым порывом чувств, столь живым и естественным, и он и его близкие почувствовали неловкость: каждый боялся заговорить. Однако ж Люсьен невольно искал взглядом того, кто отсутствовал при этой встрече. И этот откровенный взгляд вызвал слезы у Евы, а вслед за ней зарыдал и Люсьен. Что касается до г-жи Шардон, она была бледна и внешне бесстрастна. Ева встала, сошла вниз, не желая упрекнуть брата жестоким словом, и, обратившись к Марион, сказала: - Голубушка, Люсьен так любит землянику, надобно угостить его!.. |
| - Oh ! j'ai bien pensé que vous vouliez fêter monsieur Lucien. Soyez tranquille, vous aurez un joli petit déjeuner et un bon dîner aussi. | - Я и то подумала, что вы пожелаете угостить господина Люсьена. Я, уж будьте покойны, попотчую его завтраком, а вдобавок такой обед сочиню, что только пальчики оближешь! |
| - Lucien, dit madame Chardon à son fils, tu as beaucoup à réparer ici. Parti pour être un sujet d'orgueil pour ta famille, tu nous as plongés dans la misère. Tu as presque brisé dans les mains de ton frère l'instrument de la fortune à laquelle il n'a songé que pour sa nouvelle famille. Tu n'as pas brisé que cela... dit la mère. Il se fit une pause effrayante et le silence de Lucien impliqua l'acceptation de ces reproches maternels. - Entre dans une voie de travail, reprit doucement madame Chardon. Je ne te blâme pas d'avoir tenté de faire revivre la noble famille d'où je suis sortie ; mais, à de telles entreprises il faut avant tout une fortune, et des sentiments fiers : tu n'as rien eu de tout cela. A la croyance, tu as fait succéder en nous la défiance. Tu as détruit la paix de cette famille travailleuse et résignée, qui cheminait ici dans une voie difficile... Aux premières fautes, un premier pardon est dû. Ne recommence pas. Nous nous trouvons ici dans des circonstances difficiles, sois prudent, écoute ta soeur : le malheur est un maître dont les leçons, bien durement données, ont porté leur fruit chez elle : elle est devenue sérieuse, elle est mère, elle porte tout le fardeau du ménage par dévouement pour notre cher David ; enfin, elle est devenue, par ta faute, mon unique consolation. | - Люсьен!-сказала г-жа Шардон сыну.- Тебе многое надобно искупить. Уезжая в Париж, ты думал стать гордостью семьи, а довел ее до нищеты. Ты почти разбил орудие, которым твой брат мечтал добыть богатство для своего семейства. И если бы ты разбил только это...- вымолвила мать. Наступила тягостная пауза, и молчание Люсьена показало, что он признал правоту материнского укора.- Начни трудовую жизнь,- продолжала тихим голосом г-жа Шардон.- Я не виню тебя в том, что ты пытался восстановить мой благородный род; но для такой попытки требуется раньше всего состояние и чувство собственного достоинства; у тебя нет ни того, ни другого. Мы верили в тебя,- ты разбил эту веру, вселил в нас недоверие к себе. Ты нарушил покой трудолюбивой и скромной семьи, жизненный путь которой был нелегок... Первые Проступки простительны только в первый раз. Не повторяй их больше. Мы находимся в трудных обстоятельствах, будь благоразумен, слушайся сестру; несчастье великий учитель, и уроки его жестоки. Ева вкусила их плоды: она умудрена жизнью, она добрая мать, она несет на себе все тяготы хозяйства из привязанности к нашему дорогому Давиду, короче, она, по твоей вине,- мое единственное утешение. |
| - Vous pouviez être plus sévère, dit Lucien en embrassant sa mère. J'accepte votre pardon, parce que ce sera le seul que j'aurai jamais à recevoir. | - Вы могли бы отнестись ко мне и более сурово,- сказал Люсьен, обнимая мать.- Принимаю ваше прощение, вторично мне не придется его просить. |
| Eve revint : à la pose humiliée de son frère, elle comprit que madame Chardon avait parlé. Sa bonté lui mit un sourire sur les lèvres, auquel Lucien répondit par des larmes réprimées. La présence a comme un charme, elle change les dispositions les plus hostiles entre amants comme au sein des familles, quelque forts que soient les motifs de mécontentement. Est-ce que l'affection trace dans le coeur des chemins où l'on aime à retomber ? Ce phénomène appartient-il à la science du magnétisme ? La raison dit-elle qu'il faut ou ne jamais se revoir, ou se pardonner ? Que ce soit au raisonnement, à une cause physique ou à l'âme que cet effet appartienne, chacun doit avoir éprouvé que les regards, le geste, l'action d'un être aimé retrouvent chez ceux qu'il a le plus offensés, chagrinés ou maltraités, des vestiges de tendresse. Si l'esprit oublie difficilement, si l'intérêt souffre encore ; le coeur, malgré tout, reprend sa servitude. Aussi, la pauvre soeur, en écoutant jusqu'à l'heure du déjeuner les confidences du frère, ne fut-elle pas maîtresse de ses yeux quand elle le regarda, ni de son accent quand elle laissa parler son coeur. En comprenant les éléments de la vie littéraire à Paris, elle comprit comment Lucien avait pu succomber dans la lutte. | Вернулась Ева и по смиренной позе брата поняла, что г-жа Шардон побеседовала с ним. Добрая улыбка показалась на ее устах, и Люсьен отвечал на нее подавленными рыданиями. Личное присутствие обладает чарующим свойством, оно смягчает самые враждебные чувства любовников и раздоры в семье, как бы сильны ни были причины взаимного неудовольствия. Может быть, любовь прокладывает в сердце тропы, на которые так заманчиво возвращаться? Не объясняется ли это явление магнетизмом? А может быть, разум подсказывает, что надобно или расстаться навсегда, или простить безусловно? И будь то голос рассудка, какая-нибудь физическая причина или побуждение души, но всякий из нас, конечно, испытал, что взгляды, движения, поступки любимого существа пробуждают в сердцах, даже наиболее оскорбленных, огорченных или униженных, былую нежность. Если разум и не склонен к забвению, если личные интересы еще страдают, сердце, несмотря ни на что, опять идет в рабство. Вот по какой причине бедная Ева, выслушивая вплоть до самого завтрака исповедь брата, не могла, глядя на него, скрыть выражение своих глаз, и голос выдавал ее, стоило заговорить сердцу. Поняв стихию парижской литературной жизни, она поняла, почему Люсьен не устоял в борьбе. |
| La joie du poète en caressant l'enfant de sa soeur, ses enfantillages, le bonheur de revoir son pays et les siens, mêlé au profond chagrin de savoir David caché, les mots de mélancolie qui échappèrent à Lucien, son attendrissement en voyant qu'au milieu de sa détresse sa soeur s'était souvenue de son goût quand Marion servit les fraises ; tout, jusqu'à l'obligation de loger le frère prodigue et de s'occuper de lui, fit de cette journée une fête. Ce fut comme une halte dans la misère. Le père Séchard lui même fit rebrousser aux deux femmes le cours de leurs sentiments, en disant : - Vous le fêtez, comme s'il vous apportait des mille et des cents !... | Радость ласкать младенца сестры, его ребяческие выходки, чувствовать себя счастливым, оказавшись на родине, в кругу семьи, и тут же ощутить щемящую тоску при мысли, что Давид вынужден скрываться, горечь слов, срывавшихся с уст поэта, его растроганность, когда Марион подала к столу землянику, этот умилительный знак внимания сестры, которая среди житейских треволнений не забыла о любимом лакомстве Люсьена,- все, вплоть до забот об устройстве бедного брата, превращало этот день в праздник. То был как бы краткий отдых в несчастьи. Сешар-отец не преминул вставить словцо наперекор радости женщин: - Вы его чествуете, точно он вам привез невесть какие капиталы... |
| - Mais qu'a donc fait mon frère pour ne pas être fêté ?... s'écria madame Séchard jalouse de cacher la honte de Lucien. | - Но почему бы нам не отпраздновать встречу с братом?!- воскликнула г-жа Сешар, ревниво скрывая позор Люсьена. |
| Néanmoins, les premières tendresses passées, les nuances du vrai percèrent. Lucien aperçut bientôt chez Eve la différence de l'affection actuelle et de celle qu'elle lui portait jadis. David était profondément honoré, tandis que Lucien était aimé quand même, et comme on aime une maîtresse malgré les désastres qu'elle cause. L'estime, fonds nécessaire à nos sentiments, est la solide étoffe qui leur donne je ne sais quelle certitude, quelle sécurité dont on vit, et qui manquait entre madame Chardon et son fils, entre le frère et la soeur. Lucien se sentit privé de cette entière confiance qu'on aurait eue en lui s'il n'avait pas failli à l'honneur. L'opinion écrite par d'Arthez sur lui, devenue celle de sa soeur, se laissa deviner dans les gestes, dans les regards, dans l'accent. Lucien était plaint ! mais, quant à être la gloire, la noblesse de la famille, le héros du foyer domestique, toutes ces belles espérances avaient fui sans retour. On craignit assez sa légèreté pour lui cacher l'asile où vivait David. Eve, insensible aux caresses dont fut accompagnée la curiosité de Lucien qui voulait voir son frère, n'était plus l'Eve de l'Houmeau pour qui, jadis, un seul regard de Lucien était un ordre irrésistible. Lucien parla de réparer ses torts, en se vantant de pouvoir sauver David. Eve lui répondit : - Ne t'en mêle pas, nous avons pour adversaires les gens les plus perfides et les plus habiles. Lucien hocha la tête, comme s'il eût dit : - J'ai combattu des Parisiens... Sa soeur lui répliqua par un regard qui signifiait : - Tu as été vaincu. | Однако первый порыв нежности прошел, неприкрашенная действительность выступила наружу. Люсьен вскоре заметил, как изменилось к нему отношение Евы, как оно было не похоже на ту любовь, которую она к нему некогда питала. Давида глубоко уважали, Люсьена же любили, несмотря ни на что, как любят любовницу, несмотря на все беды, которые она причиняет. Уважение - необходимая основа наших чувств, которая придает им спокойную уверенность и которой именно и недоставало в отношениях г-жи Шардон к сыну, сестры к брату. Люсьен чувствовал, что лишился того безусловного доверия, которое и по сей день питали бы к нему, не поступись он своей честью. Мнение о нем д'Артеза, высказанное в письме, стало мнением его сестры: оно просвечивало в ее взгляде, движениях, в голосе. Люсьена жалели! Но былые мечтания о том, что он составит славу семьи, станет ее гордостью, героем домашнего очага, все эти прекрасные надежды погибли безвозвратно. Его легкомыслие пугало настолько, что от него скрывали убежище Давида. Ева, не уступавшая ласкам любопытного Люсьена, которому не терпелось увидеться с братом, была не прежняя Ева из Умо, для которой достаточно было одного взгляда Люсьена, и она повиновалась беспрекословно. Люсьен говорил, что он исправит нанесенный им вред, хвалился, что спасет Давида. Ева отвечала ему: "Не вмешивайся лучше! Где тебе тягаться с такими записными мошенниками и крючкотворами, как наши противники?" Люсьен качал головой, точно бы говорил: "Я тягался с парижанами..." Сестра отвечала ему взглядом: "И был побежден". |
| - Je ne suis plus aimé, pensa Lucien. Pour la famille comme pour le monde, il faut donc réussir. | "Меня разлюбили,- думал Люсьен,- Так, значит, семья, как и свет, любит только удачников". |
| Dès le second jour, en essayant de s'expliquer le peu de confiance de sa mère et de sa soeur, le poète fut pris d'une pensée non pas haineuse mais chagrine. Il appliqua la mesure de la vie parisienne à cette chaste vie de province, en oubliant que la médiocrité patiente de cet intérieur sublime de résignation était son ouvrage : - Elles sont bourgeoises, elles ne peuvent pas me comprendre, se dit-il en se séparant ainsi de sa soeur, de sa mère et de Séchard qu'il ne pouvait plus tromper ni sur son caractère, ni sur son avenir. | И на второй же день по возвращении домой, при попытке объяснить себе причины недоверия к нему матери и сестры, поэт предался, если не враждебным, то все же горьким думам. Он прилагал к этой патриархальной, провинциальной жизни мерило жизни парижской, забывая, что самая скудость существования этой терпеливой и достойной семьи была творением его рук. "Они мешанки, они не могут понять меня!" - говорил он про себя, тем самым возводя преграду между собою и сестрой, матерью, Давидом. Да и мог ли он теперь обольстить их своим характером, баснословными обещаниями? |
| Eve et madame Chardon, chez qui le sens divinatoire était éveillé par tant de chocs et tant de malheurs, épiaient les plus secrètes pensées de Lucien, elles se sentirent mal jugées et le virent s'isolant d'elles. - Paris nous l'a bien changé ! se dirent-elles. Elles recueillaient enfin le fruit de l'égoisme qu'elles avaient elles-mêmes cultivé. De part et d'autre, ce léger levain devait fermenter, et il fermenta ; mais principalement chez Lucien qui se trouvait si reprochable. Quant à Eve, elle était bien de ces soeurs qui savent dire à un frère en faute : - Pardonne-moi tes torts... Lorsque l'union des âmes a été parfaite comme elle le fut au début de la vie entre Eve et Lucien, toute atteinte à ce beau idéal du sentiment est mortelle. Là où des scélérats se raccommodent après des coups de poignard, les amoureux se brouillent irrévocablement pour un regard, pour un mot. Dans ce souvenir de la quasi-perfection de la vie du coeur se trouve le secret de séparations souvent inexplicables. On peut vivre avec une défiance au coeur, quand le passé n'offre pas le tableau d'une affection pure et sans nuages ; mais, pour deux êtres autrefois parfaitement unis, une vie où le regard, la parole exigent des précautions, devient insupportable. Aussi les grands poètes font-ils mourir leurs Paul et Virginie au sortir de l'adolescence. Comprendriez-vous Paul et Virginie brouillés ?... Remarquons, à la gloire d'Eve et de Lucien, que les intérêts [Coquille du Furne : intérets.], si fortement blessés, n'avivaient point ces blessures : chez la soeur irréprochable, comme chez le poète de qui venaient les coups, tout était sentiment ; aussi le moindre malentendu, la plus petite querelle, un nouveau mécompte dû à Lucien pouvait-il les désunir ou inspirer une de ces querelles qui brouillent irrévocablement. En fait d'argent tout s'arrange ; mais les sentiments sont impitoyables. | Ева и г-жа Шардон со свойственной им чуткостью, обострившейся еще под ударами стольких бедствий, читали тайные мысли Люсьена, они чувствовали, что он судит их, что он от них отдаляется. "Как изменил его Париж!" - говорили они между собою. Короче, они пожинали плоды себялюбия, взращенного ими же. И с той и с другой стороны эта закваска должна была прийти в состояние брожения, и, конечно, забродила, особенно у Люсьена, хотя он и чувствовал себя виновным. Что касается Евы, она была именно из тей сестер, которые готовы сказать виновному брату: "Прости мне твои грехи..." Когда душевное согласие столь полно, как то было на заре жизни между Евой и Люсьеном, всякое посягательство на этот идеальный союз чувств - смертельно. Там, где противники помирятся, даже подравшись на шпагах, любящие расходятся безвозвратно из-за одного взгляда, из-за одного слова. В воспоминании о жизни сердца, ничем не омраченной, кроется тайна разрывов, часто необъяснимых. Можно жить с недоверием в сердце, если прошлое не являет картины чистого, безоблачного чувства; но для двух существ, некогда столь связанных душевно, совместная жизнь становится невыносимой, когда всякий взгляд, всякое слово требует осторожности. Потому-то великие поэты вынуждают умирать Павла и Виргинию" едва они выходят из отрочества. Воображаете ли вы себе Павла и Виргинию поссорившимися?.. И к чести Евы и Люсьена следует сказать, что материальные интересы, столь сильно пострадавшие, не растравляли их ран: как у безупречной сестры, так и у виновного брата все основывалось на чувстве, стало быть, малейшее недоразумение, легкая размолвка, какой-нибудь промах со стороны Люсьена могли их разлучить или вызвать одну из тех ссор, которые непоправимо разрушают семью. В денежных делах все как-то улаживается, но чувства неумолимы. |
| Le lendemain Lucien reçut un numéro du journal d'Angoulême et pâlit de plaisir en se voyant le sujet d'un des premiers Premiers-Angoulême que se permit cette estimable feuille qui, semblable aux Académies de province, en fille bien élevée, selon le mot de Voltaire, ne faisait jamais parler d'elle. | На другой день Люсьен получил номер ангулемской газеты и побледнел от удовольствия, увидев, что его особе посвящена одна из передовых статей в этой почтенной газетке, напоминавшей провинциальные академии, которые, по выражению Вольтера, как благовоспитанная девица, никогда не вызывают о себе толков. |
| " Que la Franche-Comté s'enorgueillisse d'avoir donné le jour à Victor Hugo, à Charles Nodier et à Cuvier ; la Bretagne, à Châteaubriand et à Lamennais ; la Normandie, à Casimir Delavigne : la Touraine, à l'auteur d'Eloa ; aujourd'hui, l'Angoumois, où déjà sous Louis XIII l'illustre Guez, plus connu sous le nom de Balzac, s'est fait notre compatriote, n'a plus rien à envier ni à ces provinces ni au Limousin, qui a produit Dupuytren, ni à l'Auvergne, patrie de Montlosier, ni à Bordeaux, qui a eu le bonheur de voir naître tant de grands hommes ; nous aussi, nous avons un poète ! l'auteur des beaux sonnets intitulés les Marguerites joint à la gloire du poète celle du prosateur, car on lui doit également le magnifique roman de l'Archer de Charles IX. Un jour nos neveux seront fiers d'avoir pour compatriote Lucien Chardon, un rival de Pétrarque ! ! !... " Dans les journaux de province de ce temps, les points d'admiration ressemblaient aux hurra par lesquels on accueille les speech des meeting en Angleterre. | "Пусть Франш-Конте гордится тем, что он дал жизнь Виктору Гюго, Шарлю Нодье и Кювье; Бретань - Шатобриану и Ламенне; Нормандия - Казимиру Делавиню; Турень - автору "Элоа". Отныне Ангумуа, где уже при Людовике XIII знаменитый Гез, более известный под именем де Бальзака, обосновался и стал нашим соотечественником, не придется завидовать ни этим провинциям, ни Лимузену, который дал нам Дюпюитрена, ни Оверни, родине Монлозье, ни Бордо, которому посчастливилось видеть рождение стольких великих людей! Отныне и у нас есть свой поэт! Автор прекрасных сонетов под названием "Маргаритки" сочетал славу поэта со славой прозаика, ибо ему мы обязаны великолепным романом "Лучник Карла IX". Co временем наши внуки будут гордиться своим земляком Люсьеном Шардоном, соперником Петрарки!!!" (В провинциальных газетах того времени восклицательные знаки напоминали крики hurra, сопровождающие speech на meeting в Англии. |
| " Malgré ses éclatants succès à Paris, notre jeune poète s'est souvenu que l'hôtel de Bargeton avait été le berceau de ses triomphes, que l'aristocratie angoumoisine avait applaudi, la première, à ses poésies ; que l'épouse de monsieur le comte du Châtelet, préfet de notre département, avait encouragé ses premiers pas dans la carrière des Muses, et il est revenu parmi nous !... L'Houmeau tout entier s'est ému quand, hier, notre Lucien de Rubempré s'est présenté. La nouvelle de son retour a produit partout la plus vive sensation. Il est certain que la ville d'Angoulême ne se laissera pas devancer par l'Houmeau dans les honneurs qu'on parle de décerner à celui qui, soit dans la Presse, soit dans la Littérature, a représenté si glorieusement notre ville à Paris. Lucien, à la fois poète religieux et royaliste, a bravé la fureur des partis ; il est venu, dit-on, se reposer des fatigues d'une lutte qui fatiguerait des athlètes plus forts encore que des hommes de poésie et de rêverie. | "Несмотря на блестящие успехи в Париже, наш Юный поэт вспомнил, что дом де Баржетонов был колыбелью его славы, что ангулемская аристократия рукоплескала его первым поэтическим опытам, что супруга графа дю Шатле, префекта нашею департамента, поощряла его первые шаги на поприще служения Музам, и вот он опять среди нас!.. Все предместье Умо взволновалось, узнав, что вчера вернулся наш Люсьен де Рюбампре. Весть о его возвращении возбудила всеобщий живейший интерес, и, конечно, Ангулем не позволит опередить себя Умо в чествовании, которое, как гласит молва, ожидает того, кто в парижской прессе и литературе был столь блистательным представителем нашего города. Люсьен - поэт католиков и роялистов - пренебрег яростью своей прежней партии; он, говорят, воротился на родину отдохнуть от тягот борьбы, которая изнурила бы и атлета, а они люди более выносливые, нежели тюэтические и мечтательные натуры. |
| Par une pensée éminemment politique, à laquelle nous applaudissons, et que madame la comtesse du Châtelet a eue, dit-on, la première, il est question de rendre à notre grand poète le titre et le nom de l'illustre famille des Rubempré, dont l'unique héritière est madame Chardon, sa mère. Rajeunir ainsi, par des talents et par des gloires nouvelles, les vieilles familles près de s'éteindre est, chez l'immortel auteur de la Charte, une nouvelle preuve de son constant désir exprimé par ces mots : union et oubli. | Мы приветствуем в высшей степени мудрую мысль, поданную, как говорят, графиней дю Шатле, возвратить нашему великому поэту титул и имя славного рода де Рюбампре, единственной представительницей которого является госпожа Шардон, его мать. Стремление оживить блеском новых талантов и новой славы угасающие древние роды есть новое доказательство постоянного желания бессмертного творца Хартии претворить в жизнь девиз: Единение и забвение. |
| Notre [Coquille du Furne : Noire.] poète est descendu chez sa soeur, madame Séchard. " | Наш поэт остановился у своей сестры, госпожи Сешар". |
| A la rubrique d'Angoulême se trouvaient les nouvelles suivantes : | В отделе ангулемской хроники была помещена следующая заметка: |
| " Notre préfet, monsieur le comte du Châtelet, déjà nommé gentilhomme ordinaire de la Chambre de S. M., vient d'être fait Conseiller d'Etat en service extraordinaire. | "Наш префект, граф дю Шатле, уже назначенный камергером двора его величества, только что пожалован званием государственного советника. |
| Hier toutes les autorités se sont présentées chez monsieur le préfet. | Вчера все представители власти посетили господина префекта. |
| Madame la comtesse Sixte du Châtelet recevra tous les jeudis. | Графиня дю Шатле принимает у себя по четвергам. |
| Le maire de l'Escarbas, monsieur de Nègrepelisse, représentant de la branche cadette des d'Espard, père de madame du Châtelet, récemment nommé comte, Pair de France, et Commandeur de l'ordre royal de Saint-Louis, est, dit-on, désigné pour présider le grand collége électoral d'Angoulême aux prochaines élections. " | Мэр Эскарба, господин де Негрпелис, представитель младшей ветви д'Эспар, отец госпожи дю Шатле, недавно пожалованный графским титулом, званием пэра Франции и командора королевского ордена Людовика Святого, по слухам, получает пост председателя большой избирательной коллегии на ближайших выборах в Ангулеме". |
| - Tiens, dit Lucien à sa soeur en lui apportant le journal. | - Взгляни-ка,- сказал Люсьен, подавая сестре газету. |
| Après avoir lu l'article attentivement, Eve rendit la feuille à Lucien d'un air pensif. | Ева, внимательно прочитав статью, задумалась и молча вернула листок Люсьену. |
| - Que dis-tu de cela ?... lui demanda Lucien étonné d'une prudence qui ressemblait à de la froideur. | - Что ты скажешь?..- спросил Люсьен, удивленный ее сдержанностью, можно сказать, равнодушием. |
| - Mon ami, répondit-elle, ce journal appartient aux Cointet, ils sont absolument les maîtres d'y insérer des articles, et ne peuvent avoir la main forcée que par la Préfecture ou par l'Evêché. Supposes-tu ton ancien rival, aujourd'hui préfet, assez généreux pour chanter ainsi tes louanges ? oublies-tu que les Cointet nous poursuivent sous le nom de Métivier et veulent sans doute amener David à les faire profiter de ses découvertes ?... De quelque part que vienne cet article, je le trouve inquiétant. Tu n'excitais ici que des haines, des jalousies ; on t'y calomniait en vertu du proverbe : Nul n'est prophète en son pays, et voilà que tout change en un clin d'oeil !... | - Друг мой,- отвечала она,- эта газета принадлежит Куэнте, они полные хозяева в выборе статей, и только префектура и епископство могут оказать на них давление. Полагаешь ли ты, что твой бывший соперник, нынешний префект, настолько великодушен, что станет петь тебе такие хвалы? Неужто ты забыл, что ведь это братья Куэнте преследуют нас, прикрываясь именем Метивье? Несомненно, они хотят затравить Давида и воспользоваться плодами его открытий. От кого бы ни исходила эта статья, она меня беспокоит. Ты возбуждал тут только ненависть и зависть; на тебя тут клеветали, оправдывая пословицу: Нет пророка в своем отечестве, и вдруг все меняется, точно по волшебству!.. |
| - Tu ne connais pas l'amour-propre des villes de province, répondit Lucien. On est allé dans une petite ville du Midi recevoir en triomphe, aux portes de la ville, un jeune homme qui avait remporté le prix d'honneur au grand concours, en voyant en lui un grand homme en herbe ! | - Ты не знаешь, как тщеславны провинциальные города,- отвечал Люсьен.- В одном южном городке жители торжественно встречали у городских ворот молодого человека, получившего первую награду на конкурсном экзамене, заранее приветствуя в нем будущего великого человека. |
| - Ecoute-moi, mon cher Lucien, je ne veux pas te sermonner, je te dirai tout dans un seul mot : ici défie-toi des plus petites choses. | - Послушай, милый мой Люсьен, я не стану докучать тебе нравоучениями, скажу только одно: не доверяй тут никому. |
| - Tu as raison, répondit Lucien surpris de trouver sa soeur si peu enthousiaste. | - Ты права,- отвечал Люсьен, удивляясь, что сестра не разделяет его восторгов. |
| Le poète était au comble de la joie de voir changer en un triomphe sa mesquine et honteuse rentrée à Angoulême. | Поэт был на верху блаженства, увидев, в какой триумф превращается его бесславное, постыдное возвращение в Ангулем. |
| - Vous ne croyez pas au peu de gloire qui nous coûte si cher ! s'écria Lucien après une heure de silence pendant laquelle il s'amassa comme un orage dans son coeur. | - Вы не верите крупице славы, которая обходится нам столь дорого!-вскричал Люсьен, нарушая молчание, длившееся час, покуда в груди его бушевала гроза. |
| Pour toute réponse, Eve regarda Lucien, et ce regard le rendit honteux de son accusation. | В ответ Ева взглянула на Люсьена, и этот взгляд вынудил его устыдиться своего несправедливого упрека. |
| Quelques instants avant le dîner, un garçon de bureau de la préfecture apporta une lettre adressée à M. Lucien Chardon et qui parut donner gain de cause à la vanité du poète que le monde disputait à la famille. | Перед самым обедом рассыльный из префектуры принес письмо господину Люсьену Шардону; оно как будто оправдывало тщеславие поэта, которого свет оспаривал у семьи. |
| Cette lettre était l'invitation suivante : | Письмо оказалось пригласительным: |
| Monsieur le comte Sixte du Châtelet et madame la comtesse du Châtelet prient M. Lucien Chardon de leur faire l'honneur de dîner avec eux le quinze septembre prochain. | Граф Сикст дю Шатле и графиня дю Шатле просят господина Люсьена Шардона оказать им честь пожаловать откушать с ними пятнадцатого сентября сего года. |
| R. S. V. P. | |
| A cette lettre était jointe cette carte de visite : | К письму была приложена визитная карточка: |
| LE COMTE SIXTE DU CHATELET, | ГРАФ СИКСТ ДЮ ШАТЛЕ |
| Gentilhomme ordinaire de la Chambre du Roi, Préfet de la Charente, | Камергер двора его величества, префект Шаранты, |
| Conseiller d'Etat. | государственный советник. |
| - Vous êtes en faveur, dit le père Séchard, on parle de vous en ville comme d'un grand personnage... On se dispute entre Angoulême et l'Houmeau à qui vous tortillera des couronnes... | - Вы в милости,- сказал Сешар-отец,- в городе только о вас и толкуют, точно о какой-нибудь важной персоне... Ангулем и Умо оспаривают друг у друга честь свить для вас венок. |
| - Ma chère Eve, dit Lucien à l'oreille de sa soeur, je me retrouve absolument comme j'étais à l'Houmeau le jour où je devais aller chez madame de Bargeton : je suis sans habit pour le dîner du préfet. | - Моя милая Ева,- сказал Люсьен на ухо сестре,- я решительно в том же положении, в каком был в Умо в тот день, когда был зван к госпоже де Баржетон: чтобы принять приглашение префекта, у меня нет фрака! |
| - Tu comptes donc accepter cette invitation ? s'écria madame Séchard effrayée. | - А ты все же думаешь принять приглашение? - испуганно воскликнула г-жа Сешар. |
| Il s'engagea, sur la question d'aller ou de ne pas aller à la Préfecture, une polémique entre le frère et la soeur. Le bon sens de la femme de province disait à Eve qu'on ne doit se montrer au monde qu'avec un visage riant, en costume complet, et en tenue irréprochable ; mais elle cachait sa vraie pensée : - Où le dîner du préfet mènera-t-il Lucien ? Que peut pour lui le grand monde d'Angoulême ? Ne machine-t-on pas quelque chose contre lui ? | Вопрос идти или не идти р префектуру послужил причиной спора между сестрой и братом. Здравый смысл провинциалки подсказывал Еве, что в свете следует появляться только с веселым лицом, в элегантном костюме, безукоризненно одетым; но она таила истинные свои мысли: "К чему поведет обед у префекта? Что готовит для Люсьена великосветский Ангулем? Не замышляют ли что-нибудь против него?" |
| Lucien finit par dire à sa soeur avant d'aller se coucher : - Tu ne sais pas quelle est mon influence : la femme du préfet a peur du journaliste ; et d'ailleurs dans la comtesse du Châtelet il y a toujours Louise de Nègrepelisse ! Une femme qui vient d'obtenir tant de faveurs peut sauver David ! Je lui dirai la découverte que mon frère vient de faire, et ce ne sera rien pour elle que d'obtenir un secours de dix mille francs au ministère. | Кончилось тем, что Люсьен, перед тем как идти спать, сказал сестре: - Ты не знаешь, как велико мое влияние; жена префекта боится журналистов; и притом графиня дю Шатле все та же прежняя Луиза де Негрпелис! Женщина, сумевшая выхлопотать столько милостей, может спасти Давида! Я расскажу ей об открытии брата, и для нее ничего не значит выхлопотать у правительства субсидию в десять тысяч франков. |
| A onze heures du soir, Lucien, sa soeur, sa mère et le père Séchard, Marion et Kolb furent réveillés par la musique de la ville à laquelle s'était réunie celle de la garnison et trouvèrent la place du Mûrier pleine de monde. Une sérénade fut donnée à Lucien Chardon de Rubempré par les jeunes gens d'Angoulême. Lucien se mit à la fenêtre de sa soeur, et dit au milieu du plus profond silence, après le dernier morceau : - Je remercie mes compatriotes de l'honneur qu'ils me font, je tâcherai de m'en rendre digne ; ils me pardonneront de ne pas en dire davantage : mon émotion est si vive que je ne saurais continuer. | В одиннадцать часов вечера Люсьен, его сестра, мать и папаша Сешар, Марион и Кольб были потревожены городским оркестром, к которому присоединился еще гарнизонный; площадь Мюрье была полна народу. Ангулемская молодежь приветствовала серенадой Люсьена де Рюбампре. Люсьен подошел к окну в спальне сестры и посреди глубокого молчания, наступившего после того, как отзвучали последние слова серенады, сказал: - Благодарю соотечественников за оказанную мне честь, постараюсь быть ее достойным. Позвольте мне закончить: волнение мое чересчур сильно, и я не в состоянии говорить. |
| - Vive l'auteur de l'Archer de Charles IX !... | - Да здравствует автор "Лучника Карла IX"!.. |
| - Vive l'auteur des Marguerites ! | Да здравствует автор "Маргариток"! |
| - Vive Lucien de Rubempré ! | Да здравствует Люсьен де Рюбампре! |
| Après ces trois salves, criées par quelques voix, trois couronnes et des bouquets furent adroitement jetés par la croisée dans l'appartement. Dix minutes après, la place du Mûrier était vide, le silence y régnait. | После этого троекратного залпа приветствий, выкрикнутых несколькими голосами, в окно полетели букеты и три венка, брошенные ловкой рукой. Десять минут спустя площадь Мюрье опять стала безлюдной и водворилась тишина. |
| - J'aimerais mieux dix mille francs, dit le vieux Séchard qui tourna, retourna les couronnes et les bouquets d'un air profondément narquois. Mais vous leur avez donné des marguerites, il vous rendent des bouquets, vous faites dans les fleurs. | - Я предпочел бы десять тысяч франков,- сказал старый Сешар, с крайне ехидной миной разглядывая со всех сторон венки и букеты,-но вы ведь преподнесли им маргаритки, ну, а они вам - букеты: вы цветочных дел мастер! |
| - Voilà l'estime que vous faites des honneurs que me décernent mes concitoyens ! s'écria Lucien, dont la physionomie offrit une expression entièrement dénuée de mélancolie et qui véritablement rayonna de satisfaction. Si vous connaissiez les hommes, papa Séchard, vous verriez qu'il ne se rencontre pas deux moments semblables dans la vie. Il n'y a qu'un enthousiasme véritable à qui l'on puisse devoir de semblables triomphes !... Ceci, ma chère mère et ma bonne soeur, efface bien des chagrins. Lucien embrassa sa soeur et sa mère comme l'on s'embrasse dans ces moments où la joie déborde à flots si larges qu'il faut la jeter dans le coeur d'un ami. (Faute d'un ami, disait un jour Bixiou, un auteur ivre de son succès embrasse son portier.) | - Вот как вы цените внимание, которым меня почтили сограждане! - вскричал Люсьен, и выражение его лица изобличало, что забыты все горести: оно так и сияло довольством.- Кабы вы знали людей, папаша Сешар, вы знали бы, что такие минуты в жизни неповторимы. Лишь искренний восторг способен вылиться в подобное торжество!.. Такие вещи, милая матушка и дорогая сестра, сглаживают многие огорчения!-Люсьен обнял сестру и мать, как обнимают в те минуты, когда радость поднимается в душе столь могучей волной, что хочется увлечь ею дружеские сердца. ("За отсутствием друга,- сказал однажды Бисиу, опьяненный успехом сочинитель обнимает слугу".) |
| - Eh bien ! ma chère enfant, dit-il à Eve, pourquoi pleures-tu ?... Ah ! c'est de joie... | - Ну, ну, детка,-сказал он Еве,- о чем ты плачешь?.. А-а! От радости... |
| - Hélas ! dit Eve à sa mère avant de se recoucher et quand elles furent seules, dans un poète il y a, je crois, une jolie femme de la pire espèce... | Оставшись наедине с матерью, Ева, прежде чем опять лечь в постель, сказала ей: - Увы! В нашем поэте, сдается мне, есть что-то от красивой женщины самого последнего разбора... |
| - Tu as raison, répondit la mère en hochant la tête. Lucien a déjà tout oublié non-seulement de ses malheurs, mais des nôtres. | - Ты права,- кивая головой, отвечала мать.- Люсьен уже забыл не только свои горести, но и наши. |
| La mère et la fille se séparèrent sans oser se dire toutes leurs pensées. | Мать и дочь расстались, не решаясь высказать до конца свои мысли. |
| France | Русский |
| Dans les pays dévorés par le sentiment d'insubordination sociale caché sous le mot égalité, tout triomphe est un de ces miracles qui ne va pas, comme certains miracles d'ailleurs, sans la coopération d'adroits machinistes. Sur dix ovations obtenues par des hommes vivants et décernées au sein de la patrie, il y en a neuf dont les causes sont étrangères à l'homme. Le triomphe de Voltaire sur les planches du Théâtre Français n'était-il pas celui de la philosophie de son siècle ? En France on ne peut triompher que quand tout le monde se couronne sur la tête du triomphateur. Aussi les deux femmes avaient-elles raison dans leurs pressentiments. Le succès du grand homme de province était trop antipathique aux moeurs immobiles d'Angoulême pour ne pas avoir été mis en scène par des intérêts ou par un machiniste passionné, collaborations également perfides. Eve, comme la plupart des femmes d'ailleurs, se défiait par sentiment et sans pouvoir se justifier à elle-même sa défiance. Elle se dit en s'endormant : - " Qui donc aime assez ici mon frère pour avoir excité le pays ?... Les Marguerites ne sont d'ailleurs pas encore publiées, comment peut-on le féliciter d'un succès à venir ?... " Ce triomphe était en effet l'oeuvre de Petit-Claud. | В странах, снедаемых духом общественного неповиновения, прикрытого словом "равенство", всякая победа является одним из тех чудес, которые, как, впрочем, и некоторые иные чудеса, не обходятся без закулисных махинаций. Из десяти случаев торжественных признаний, какие выпадают на долю десяти лиц, прославленных еще при жизни у себя на родине, девять объясняются причинами, непосредственно не касающимися увенчанной знаменитости. Торжество Вольтера на подмостках французского театра не является ли торжеством философии его века? Во Франции признание возможно только в том случае, если, возлагая венец на голову победителя, каждый мысленно венчает самого себя. Стало быть, предчувствия обеих женщин имели свои основания. Успех провинциальной знаменитости находился в чересчур резком противоречии с косными нравами Ангулема и явно был подстроен с какими-то корыстными целями или же создан влюбленным режиссером, короче, обязан сотрудничеству равно вероломному. Ева, впрочем, как и большинство женщин, была недоверчива в силу инстинкта, она жила не умом, а сердцем. Засыпая, она говорила сама себе: "Кто же тут до такой степени любит моего брата, чтобы взволновать весь город?.. "Маргаритки" еще не изданы. Как же поздравлять с будущим успехом... И действительно, вся эта шумиха была поднята Пти-Кло. |
| Le jour où le curé de Marsac lui annonça le retour de Lucien, l'avoué dînait pour la première fois chez madame de Sénonches, qui devait recevoir officiellement la demande de la main de sa pupille. Ce fut un de ces dîners de famille dont la solennité se trahit plus par les toilettes que par le nombre des convives. Quoiqu'en famille, on se sait en représentation, et les intentions percent dans toutes les contenances. Françoise était mise comme en étalage. Madame de Sénonches avait arboré les pavillons de ses toilettes les plus recherchées. Monsieur du Hautoy était en habit noir. | В тот день, когда кюре из Марсака сообщил ему о возвращении Люсьена, стряпчий впервые обедал у г-жи де Сенонш и должен был официально просить руки ее питомицы. Это был один из тех семейных обедов, торжественность которых выражается скорее в нарядах, чем в большом съезде гостей. Хотя все было обставлено по-семейному, каждый старался показать себя с наилучшей стороны, и это намерение сквозило в манере держать себя. Франсуаза была разодета, точно напоказ. Г-жа де Сенонш шла под знаменами своего самого вычурного наряда. Г-н дю Отуа был в черном фраке. |
| Monsieur de Sénonches, à qui sa femme avait écrit l'arrivée de madame du Châtelet qui devait se montrer pour la première fois chez elle et la présentation officielle d'un prétendu pour Françoise, était revenu de chez monsieur de Pimentel. Cointet, vêtu de son plus bel habit marron à coupe ecclésiastique, offrit aux regards un diamant de six mille francs sur son jabot, la vengeance du riche commerçant sur l'aristocrate pauvre. Petit-Claud, épilé, peigné, savonné, n'avait pu se défaire de son petit air sec. Il était impossible de ne pas comparer cet avoué maigrelet, serré dans ses habits, à une vipère gelée ; mais l'espoir augmentait si bien la vivacité de ses yeux de pie, il mit tant de glace sur sa figure, il se gourma si bien, qu'il arriva juste à la dignité d'un petit procureur du roi ambitieux. Madame de Sénonches avait prié ses intimes de ne pas dire un mot sur la première entrevue de sa pupille avec un prétendu, ni de l'apparition de la préfète, en sorte qu'elle s'attendit à voir ses salons pleins. | Г-н де Сенонш, получив письмо жены, извещавшей его о приезде г-жи дю Шатле, которая впервые должна появиться перед ангулемским светом в их доме на вечере в честь представления обществу жениха Франсуазы, поспешил покинуть г-на Пимантеля и появился на знаменательном вечере!. Куэнте, облаченный в свой лучший коричневый сюртук, напоминавший сутану, щеголял, привлекая взгляды, бриллиантом в шесть тысяч франков, красовавшимся в его жабо,- месть богатого купца захудалой аристократии. Пти-Кло, начисто выбритый, припомаженный, вылощенный, не мог, однако, отделаться от присущей ему кислой мины. Само собою напрашивалось сравнение этого тощего, затянутого во фрак стряпчего с замороженной гадюкой; но его сорочьи глаза, одушевленные надеждой, приобрели такую живость, а от всей его особы веяло таким нарочитым холодом, он держал себя так чопорно, что и точно походил на какого-нибудь жалкого королевского прокурора из честолюбцев. Г-жа де Сенонш настойчиво просила своих близких ни словом не обмолвиться как о первой встрече ее воспитанницы с женихом, так и о том, что ожидается супруга префекта, и, стало быть, она могла надеяться, что ее салон будет полон гостей. |
| En effet, monsieur le préfet et sa femme avaient fait leurs visites officielles par cartes, en réservant l'honneur des visites personnelles comme un moyen d'action. Aussi l'aristocratie d'Angoulême était-elle travaillée d'une si énorme curiosité, que plusieurs personnes du camp de Chandour se proposèrent de venir à l'hôtel Bargeton, car on s'obstinait à ne pas appeler cette maison l'hôtel de Sénonches, Les preuves du crédit de la comtesse du Châtelet avaient réveillé bien des ambitions ; et d'ailleurs on la disait tellement changée à son avantage que chacun voulait en juger par soi-même. En apprenant de Cointet, pendant le chemin, la grande nouvelle de la faveur que Zéphirine avait obtenue de la préfète pour pouvoir lui présenter le futur de la chère Françoise, Petit-Claud se flatta de tirer parti de la fausse position où le retour de Lucien mettait Louise de Nègrepelisse. | В самом деле, г-н префект с супругой сделали официальные визиты, иными словами - завезли кое-кому свои визитные карточки, приберегая честь личных визитов, в качестве средства воздействия. Немудрено, что ангулемская аристократия буквально изнемогала от любопытства, и многие особы из лагеря Шандуров предполагали появиться в особняке Баржетонов, ибо упорно не желали именовать этот дом особняком Сеноншей. Доказательства влиятельности графини дю Шатле пробудили не мало честолюбий; притом говорили, что она переменилась, и. к лучшему, и каждый желал об этом судить лично. Узнав от Куэнте по пути к особняку важную новость о благосклонности к Зефирине супруги префекта, которая разрешила представить ей жениха своей дорогой Франсуазы, Пти-Кло льстил себя надеждой извлечь пользу из щекотливого положения, в которое возвращение Люсьена ставило Луизу де Негрпелис. |
| Monsieur et madame de Sénonches avaient pris des engagements si lourds en achetant leur maison, qu'en gens de province ils ne s'avisèrent pas d'y faire le moindre changement. Aussi, le premier mot de Zéphirine à Louise fut-il, en allant à sa rencontre, quand on l'annonça : - Ma chère Louise, voyez..., vous êtes encore ici chez vous !... en lui montrant le petit lustre à pendeloques, les boiseries et le mobilier qui jadis avaient fasciné Lucien. | Господин и госпожа де Сенонш вошли в столь крупные расходы, связанные с покупкой дома, что, как истые провинциалы, и не думали вносить в него хотя бы малейшие изменения. Поэтому, когда доложили о приезде Луизы и Зефирина вышла ей навстречу, первое, что она сказала, указывая на небольшую люстру с подвесками, на деревянную обшивку стен и мебель, некогда очаровавшие Люсьена, было: "Дорогая Луиза, поглядите... тут вы у себя дома!.." |
| - C'est, ma chère, ce que je veux le moins me rappeler, dit gracieusement madame la préfète en jetant un regard autour d'elle pour examiner l'assemblée. | - Об этом, моя милая, я менее всего хотела бы вспоминать,- любезно сказала жена префекта, окидывая взглядом собравшееся общество. |
| Chacun s'avoua que Louise de Nègrepelisse ne se ressemblait pas à elle-même. Le monde parisien où elle était restée pendant dix-huit mois, les premiers bonheurs de son mariage qui transformaient aussi bien la femme que Paris avait transformé la provinciale, l'espèce de dignité que donne le pouvoir, tout faisait de la comtesse du Châtelet une femme qui ressemblait à madame de Bargeton comme une fille de vingt ans ressemble à sa mère. Elle portait un charmant bonnet de dentelles et de fleurs négligemment attaché par une épingle à tête de diamant. Ses cheveux à l'anglaise lui accompagnaient bien la figure et la rajeunissaient en en cachant les contours. Elle avait une robe en foulard, à corsage en pointe, délicieusement frangée et dont la façon due à la célèbre Victorine faisait bien valoir sa taille. Ses épaules, couvertes d'un fichu de blonde, étaient à peine visibles sous une écharpe de gaze adroitement mise autour de son cou trop long. Enfin elle jouait avec ces jolies bagatelles dont le maniement est l'écueil des femmes de province : une jolie cassolette pendait à son bracelet par une chaîne ; elle tenait dans une main son éventail et son mouchoir roulé sans en être embarrassée. Le goût exquis des moindres détails, la pose et les manières copiées de madame d'Espard révélaient en Louise une savante étude du faubourg Saint-Germain. | Разительная перемена, происшедшая в Луизе де Негрпелис, была признана всеми. Парижский свет, в котором она вращалась вот уже полтора года, счастье первых дней замужества, преобразившее женщину, как Париж преобразил провинциалку, приемы великосветской дамы, быстро ею усвоенные,- все это обратило графиню дю Шатле в женщину, столь же походившую на г-жу де Баржетон, сколько девушка лет двадцати походит на свою мать. Она носила прелестный кружевной чепец и цветы, небрежно приколотые булавкой с крупным брильянтом. Прическа на английский манер была ей к лицу и молодила ее, смягчая резкость ее черт. На ней было фуляровое платье, восхитительно отделанное бахромой; лиф, выкроенный мысом, творение знаменитой Викторины, прекрасно обрисовывал ее стан. Плечи, прикрытые блондовой косынкой, чуть просвечивали сквозь дымку ткани, искусно обернутой вокруг чересчур длинной шеи. Притом она так мило забавлялась прелестными безделушками, искусство обращения с которыми составляет камень преткновения для провинциалок: прелестный флакончик с духами свисал на цепочке с браслета; в руке она держала веер и свернутый носовой платочек, что ничуть ее не стесняло. Изысканный вкус, запечатленный в мельчайших подробностях наряда, поза и манеры, которые она переняла у г-жи д'Эспар, свидетельствовали, что Луиза прошла высокую школу Сен-Жерменского предместья. |
| Quant au vieux Beau de l'Empire, le mariage l'avait avancé comme ces melons qui, de verts encore la veille, deviennent jaunes dans une seule nuit. En retrouvant sur le visage épanoui de sa femme la verdeur que Sixte avait perdue, on se fit, d'oreille à oreille, des plaisanteries de province, et d'autant plus volontiers que toutes les femmes enrageaient de la nouvelle supériorité de l'ancienne reine d'Angoulême ; et le tenace intrus dut payer pour sa femme. Excepté monsieur de Chandour et sa femme, feu Bargeton, monsieur de Pimentel et les Rastignac, le salon se trouvait à peu près aussi nombreux que le jour où Lucien y fit sa lecture, car monseigneur l'évêque arriva suivi de ses grands-vicaires. Petit-Claud, saisi par le spectacle de l'aristocratie angoumoisine, au coeur de laquelle il désespérait de se voir jamais quatre mois auparavant, sentit sa haine contre les classes supérieures se calmer. Il trouva la comtesse Châtelet ravissante en se disant : - Voilà pourtant la femme qui peut me faire nommer substitut ! Vers le milieu de la soirée, après avoir causé pendant le même temps avec chacune des femmes en variant le ton de son entretien selon l'importance de la personne et la conduite qu'elle avait tenue à propos de sa fuite avec Lucien, Louise se retira dans le boudoir avec monseigneur. Zéphirine prit alors le bras de Petit-Claud, à qui le coeur battit, et l'amena vers ce boudoir où les malheurs de Lucien avaient commencé, et où ils allaient se consommer. | Что касается старого щеголя времен Империи, он как-то сразу перезрел, точно дыня, еще зеленая накануне и пожелтевшая в одну ночь. Относя расцвет красоты жены на счет утраченной свежести Сикста, гости на ухо нашептывали друг другу провинциальные остроты, и с тем большей охотою, Что все женщины были вне себя от нового возвышения бывшей ангулемской королевы, и цепкому выскочке приходилось расплачиваться за жену. Исключая г-на де Шандура с супругой, покойного Баржетона, г-на Пимантеля и Растиньяка, в гостиной находилось почти столь же многочисленное общество, как и в тот день, когда Люсьен читал тут стихи, прибыл даже епископ со старшими викариями. Пти-Кло, ошеломленный великолепием ангулемской аристократии, в кругу которой еще четыре месяца тому назад он отчаивался когда-нибудь себя видеть, почувствовал, как утихает его ненависть к высшим классам. Он нашел графиню дю Шатле обворожительной и сказал про себя: "Вот, однако ж, женщина, которая может сделать меня помощником прокурора!" В самом разгаре вечера, побеседовав ранее с каждой дамой и изменяя тон разговора в зависимости от влиятельности собеседницы и прежнего отношения собеседницы к ее побегу с Люсьеном, Луиза с епископом удалились в будуар. Тогда Зефирина взяла под руку Пти-Кло, биение сердца которого усилилось, и ввела его в тот самый будуар, откуда пошли все беды Люсьена и где им суждено было завершиться. |
| - Voici monsieur Petit-Claud, ma chère, je te le recommande d'autant plus vivement que tout ce que tu feras pour lui profitera sans doute à ma pupille. | - Вот рекомендую,!- господин Пти-Кло, дорогая! Прошу любить и жаловать, тем более что все, что ты сделаешь для него, послужит во благо моей воспитаннице. |
| - Vous êtes avoué, monsieur ? dit l'auguste fille des Nègrepelisse en toisant Petit-Claud. | - Вы ходатай по делам, сударь? - сказала величавая дочь Негреплисов, измеряя взглядом Пти-Кло. |
| - Hélas ! oui, madame la comtesse. (Jamais le fils du tailleur de l'Houmeau n'avait eu, dans toute sa vie, une seule fois, l'occasion de se servir de ces trois mots ; aussi sa bouche en fut-elle comme pleine.) Mais, reprit-il, il dépend de madame la comtesse de me faire tenir debout au parquet. Monsieur Milaud va, dit-on, à Nevers... | - Увы! Графиня. (Никогда в жизни сыну портного из Умо не доводилось произносить такого титула: он едва его выговорил.) Но,- продолжал он,- от вас, графиня, зависит поставить меня должным образом в прокуратуре. Господин Мило, как говорят, переводится в Невер... |
| - Mais, reprit la comtesse, n'est-on pas second, puis premier substitut ? je voudrais vous voir sur-le-champ premier substitut... Pour m'occuper de vous et vous obtenir cette faveur, je veux quelque certitude de votre dévouement à la Légitimité, à la Religion, et surtout à monsieur de Villèle. | - Но разве не требуется быть прежде младшим, а потом старшим товарищем прокурора?-возразила графиня.- Я желала бы видеть вас сразу старшим помощником прокурора... Однако, прежде чем заняться вами и исходатайствовать для вас такую милость, я желала бы убедиться в вашей преданности законной династии, религии и особенно господину де Виллелю. |
| - Ah ! madame, dit Petit-Claud en s'approchant de son oreille, je suis homme à obéir absolument au pouvoir. | - О, сударыня,- сказал Пти-Кло, склоняясь к самому уху графини.- я предан королю душой и телом. |
| - C'est ce qu'il nous faut aujourd'hui, répliqua-t-elle en se reculant pour lui faire comprendre qu'elle ne voulait plus rien s'entendre dire à l'oreille. Si vous convenez toujours à madame de Sénonches, comptez sur moi, ajouta-t-elle en faisant un geste royal avec son éventail. | - Вот это нам и нужно в настоящее время,- отвечала она, откинувшись назад и тем самым давая понять, что не желает, чтобы ей нашептывали что-нибудь на ухо.- Ежели вы и впредь будете угодны госпоже де Сенонш, рассчитывайте на меня,- прибавила она, заключая свои слова царственным движением руки, державшей веер. |
| - Madame, dit Petit-Claud à qui Cointet se montra en arrivant à la porte du boudoir, Lucien est ici. | - Сударыня,- сказал Пти-Кло, заметив Куэнте, показавшегося в дверях будуара,- Люсьен приехал. |
| - Eh ! bien, monsieur ?... répondit la comtesse d'un ton qui eût arrêté toute espèce de parole dans le gosier d'un homme ordinaire. | - Ну и что же, сударь?..- отвечала ему графиня таким тоном, что всякое подобие ответа застряло бы в горле человека обыкновенного. |
| - Madame la comtesse ne me comprend pas, reprit Petit-Claud en se servant de la formule la plus respectueuse, je veux lui donner une preuve de mon dévouement à sa personne. Comment madame la comtesse veut-elle que le grand homme qu'elle a fait soit reçu dans Angoulême ? Il n'y a pas de milieu : il doit y être un objet ou de mépris ou de gloire. | - Графиня, вы не изволили меня понять,- продолжал Пти-Кло, пользуясь самыми почтительными выражениями вежливости,- я желал лишь представить доказательство своей преданности вашей особе. Не соизволите ли указать, графиня, как подобает встретить в Ангулеме человека, которому вы создали имя? Выбора нет: он должен быть или опозорен, или прославлен. |
| Louise de Nègrepelisse n'avait pas pensé à ce dilemme, auquel elle était évidemment intéressée, plus à cause du passé que du présent. Or, des sentiments que la comtesse portait actuellement à Lucien dépendait la réussite du plan conçu par l'avoué pour mener à bien l'arrestation de Séchard. | Луиза де Негрпелис не задумывалась над этим вопросом, в разрешении которого она, очевидно, была заинтересована если не ради настоящего, то ради прошлого. А между тем в зависимости от чувств, которые теперь она питала к Люсьену, стоял успех замысла, взлелеянного стряпчим насчет ареста Сешара. |
| - Monsieur Petit-Claud, dit-elle en prenant une attitude de hauteur et de dignité, vous voulez appartenir au Gouvernement, sachez que son premier principe doit être de ne jamais avoir eu tort, et que les femmes ont encore mieux que les gouvernements l'instinct du pouvoir et le sentiment de leur dignité. | - Господин Пти-Кло,- сказала она, принимая высокомерную и величавую позу,- вы желаете служить правительству? Знайте же основное его правило: никогда не признавать за собой ошибок; а женщинам еще в большей степени, нежели правительствам, присущ инстинкт власти и чувство собственного достоинства. |
| - C'est bien là ce que je pensais, madame, répondit-il vivement en observant la comtesse avec une attention aussi profonde que peu visible. Lucien arrive ici dans la plus grande misère. Mais, s'il doit y recevoir une ovation, je puis aussi le contraindre, à cause de l'ovation même, à quitter Angoulême où sa soeur et son beau-frère David Séchard sont sous le coup de poursuites ardentes... | - Я именно так и думал, сударыня,- отвечал он с живостью, наблюдая внимательно, хотя и не явно, за графиней.- Люсьен воротился буквально нищим. Но ежели потребуется оказать ему почести, я могу благодаря именно этим почестям принудить его покинуть Ангулем, где его сестра и зять подвергаются сейчас жестоким преследованиям по суду... |
| Louise de Nègrepelisse laissa voir sur son visage altier un léger mouvement produit par la répression même de son plaisir. Surprise d'être si bien devinée, elle regarda Petit-Claud en dépliant son éventail, car Françoise de La Haye entrait, ce qui lui donna le temps de trouver une réponse. | Надменное лицо Луизы де Негрпелис выдало затаенное удовольствие. Пораженная догадливостью стряпчего, она взглянула на него поверх веера, и, так как в комнату входила Франсуаза де Ляэ, у нее нашлось время, чтобы обдумать ответ. |
| - Monsieur, dit-elle avec un sourire significatif, vous serez promptement procureur du Roi... | - Сударь,- сказала она с многозначительной улыбкой,- вы скоро будете прокурором... |
| N'était-ce pas tout dire sans se compromettre ? | Не значило ли это сказать все, не роняя своего достоинства? |
| - Oh ! madame, s'écria Françoise en venant remercier la préfète, je vous devrai donc le bonheur de ma vie. Elle lui dit à l'oreille en se penchant vers sa protectrice par un petit geste de jeune fille : - Je serais morte à petit feu d'être la femme d'un avoué de province... | - О сударыня!-вскричала Франсуаза, подходя к супруге префекта, чтобы поблагодарить ее.- Вам я буду обязана счастьем моей жизни.- И с чисто девичьей непосредственностью, наклонившись к своей покровительнице, она шепнула: - Быть женой провинциального стряпчего - значит сгорать на медленном огне... |
| Si Zéphirine s'était ainsi jetée sur Louise, elle y avait été poussée par Francis, qui ne manquait pas d'une certaine connaissance du monde bureaucratique. | Если Зефирина прибегла к помощи Луизы, то натолкнул ее на это Франсис, не лишенный некоторого знания чиновного мира. |
| - Dans les premiers jours de tout avénement, que ce soit celui d'un préfet, d'une dynastie ou d'une exploitation, dit l'ancien consul-général à son amie, on trouve les gens tout feu pour rendre service ; mais ils ont bientôt reconnu les inconvénients de la protection, et deviennent de glace. Aujourd'hui Louise fera pour Petit-Claud des démarches que, dans trois mois, elle ne voudrait plus faire pour votre mari. | - В первые дни пришествия к власти, будь то префектура, троя или промышленное предприятие,- сказал бывший генеральный консул своей подруге,- люди воодушевлены желанием оказывать услуги; но коль скоро они познают неудобства покровительства, они охладевают. Сейчас Луиза сделает для Пти-Кло то, чего месяца через три не сделает и для вашего мужа. |
| - Madame la comtesse pense-t-elle, dit Petit-Claud, à toutes les obligations du triomphe de notre poète ? Elle devra recevoir Lucien pendant les dix jours que durera notre engouement. | - А вы подумали, графиня,- говорил между тем Пти-Кло,- к чему обязывает чествование нашего поэта? Вам придется, графиня, принимать Люсьена целых десять дней, покуда не остынет наше рвение. |
| La préfète fit un signe de tête afin de congédier Petit-Claud, et se leva pour aller causer avec madame de Pimentel qui montra sa tête à la porte du boudoir. Saisie par la nouvelle de l'élévation du bonhomme de Nègrepelisse à la Pairie, la marquise avait jugé nécessaire de venir caresser une femme assez habile pour avoir augmenté son influence en faisant une faute. | Супруга префекта наклонением головы отпустила Пти-Кло и встала, чтобы побеседовать с г-жой де Пимантель, появившейся в дверях будуара. Маркиза только что не без удивления выслушала новость о возведении старика Негрпелиса в пэры Франции и теперь сочла нужным оказать внимание женщине, которая так искусно воспользовалась своими грехами, чтобы повысить свою влиятельность. |
| - Dites-moi donc, ma chère, pourquoi vous vous êtes donné la peine de mettre votre père à la Chambre haute, dit la marquise au milieu d'une conversation confidentielle où elle pliait le genou devant la supériorité de sa chère Louise. | - Скажите, дорогая, что побудило вас ходатайствовать о назначении вашего отца в верхнюю палату? - сказала маркиза, беседуя на темы, не подлежащие огласке, со своей дорогой Луизой, перед превосходством которой она преклоняла колени. |
| - Ma chère, on m'a d'autant mieux accordé cette faveur que mon père n'a pas d'enfants, et votera toujours pour la couronne ; mais, si j'ai des garçons, je compte bien que mon aîné sera substitué au titre, aux armes et à la pairie de son grand-père... | - Дорогая, мне охотно оказали эту милость, тем более что у моего отца нет сыновей, а сам он до гроба останется верен короне; но ежели у меня будут сыновья, то старший, я решительно в том уверена, унаследует от деда титул, герб и звание пэра... |
| Madame de Pimentel vit avec chagrin qu'elle ne pourrait pas employer à réaliser son désir de faire élever monsieur de Pimentel à la pairie, une mère dont l'ambition s'étendait sur les enfants à venir. | Г-жа де Пимантель с огорчением увидела, что ей не доведется возвести г-на де Пимантеля в пэры с помощью матери, честолюбие которой простиралось на детей, еще не родившихся. |
| - Je tiens la préfète, disait Petit-Claud à Cointet en sortant, et je vous promets votre acte de société... Je serai dans un mois premier substitut, et vous, vous serez maître de Séchard. Tâchez maintenant de me trouver un successeur pour mon Etude, j'en ai fait en cinq mois la première d'Angoulême... | - Префекторша в моих руках,- сказал Пти-Кло Куэнте, когда они вышли,- и я вам обещаю желанный для вас товарищеский договор... Через месяц я буду старшим помощником прокурора, а вы станете хозяином Сешара. Постарайтесь теперь же подыскать преемника для моей конторы; за какие-нибудь пять месяцев она стала первой в Ангулеме... |
| - Il ne fallait que vous mettre à cheval, dit Cointet presque jaloux de son oeuvre. | - Дай только вам карты в руки...- сказал Куэнте, почти завидуя своему ставленнику. |
| Chacun peut maintenant comprendre la cause du triomphe de Lucien dans son pays. A la manière de ce roi de France qui ne vengeait pas le duc d'Orléans, Louise ne voulait pas se souvenir des injures reçues à Paris par madame Bargeton. Elle voulait patronner Lucien, l'écraser de sa protection et s'en débarrasser honnêtement. Mis au fait de toute l'intrigue de Paris par les commérages, Petit-Claud avait bien deviné la haine vivace que les femmes portent à l'homme qui n'a pas su les aimer à l'heure où elles ont eu l'envie d'être aimées. | Теперь всякий может понять, в чем была причина успеха Люсьена на родине. По примеру французского короля, который не мстил за герцога Орлеанского, Луиза предпочла забыть обиды, нанесенные в Париже г-же де Баржетон. Она пожелала покровительствовать Люсьену, уничтожить его своим покровительством и потом просто-напросто избавиться от него. Будучи благодаря сплетням осведомлен обо всех парижских интригах, Пти-Кло правильно рассчитывал на живучую ненависть женщины к человеку, который не догадался полюбить ее, когда ей это было угодно. |
| Le lendemain de l'ovation qui justifiait le passé de Louise de Nègrepelisse, Petit-Claud, pour achever de griser Lucien et s'en rendre maître, se présenta chez madame Séchard à la tête de six jeunes gens de la ville, tous anciens camarades de Lucien au collége d'Angoulême. | На другой день после восторженной встречи, оправдавшей прошлое Луизы де Негрпелис, Пти-Кло, желая совершенно вскружить голову Люсьену и прибрать его к рукам, явился к г-же Сешар, сопутствуемый шестью молодыми людьми, бывшими товарищами Люсьена по ангулемскому коллежу. |
| Cette députation était envoyée à l'auteur des Marguerites et de l'Archer de Charles IX par ses condisciples, pour le prier d'assister au banquet qu'ils voulaient donner au grand homme sorti de leurs rangs. | От имени воспитанников коллежа депутация приглашала автора "Маргариток" и "Лучника Карла IX" присутствовать на торжественном обеде, который они давали в честь великого человека, вышедшего из их рядов. |
| - Tiens, c'est toi, Petit-Claud ! s'écria Lucien. | - Неужто это твоя мысль, Пти-Кло? - вскричал Люсьен. |
| - Ta rentrée ici, lui dit Petit-Claud, a stimulé notre amour-propre, nous nous sommes piqués d'honneur, nous nous sommes cotisés, et nous te préparons un magnifique repas. Notre proviseur et nos professeurs y assisteront ; et, à la manière dont vont les choses, nous aurons sans doute les autorités. | - Твое возвращение на родину,- сказал Пти-Кло,- подстрекнуло наше самолюбие, затронуло в нас чувство чести, мы сложились и готовим тебе великолепный обед. Наш директор и преподаватели будут на обеде, а по ходу вещей, надо полагать, явятся и власть имущие. |
| - Et pour quel jour ? dit Lucien. | - И когда же состоится этот торжественный обед? - спросил Люсьен. |
| - Dimanche prochain. | - В будущее воскресенье. |
| - Cela me serait impossible, répondit le poète, je ne puis accepter que pour dans dix jours d'ici... Mais alors ce sera volontiers... | - Право, не могу,- отвечал поэт,- вот разве дней через десять... Тогда с охотою... |
| - Eh ! bien, nous sommes à tes ordres, dit Petit-Claud ; soit, dans dix jours. | - Ну, что ж, будь по-твоему!-сказал Пти-Кло.- Итак, через десять дней. |
| Lucien fut charmant avec ses anciens camarades qui lui témoignèrent une admiration presque respectueuse. Il causa pendant environ une demi-heure avec beaucoup d'esprit, car il se trouvait sur un piédestal et voulait justifier l'opinion du pays : il se mit les mains dans les goussets, il parla tout à fait en homme qui voit les choses de la hauteur où ses concitoyens l'ont mis. Il fut modeste, et bon enfant, comme un génie en déshabillé. Ce fut les plaintes d'un athlète fatigué des luttes à Paris, désenchanté surtout, il félicita ses camarades de ne pas avoir quitté leur bonne province, etc. Il les laissa tout enchantés de lui. | Люсьен был обаятелен в общении с бывшими товарищами, которые, в свою очередь, выказывали ему восхищение, почти благоговейное. Чуть ли не полчаса разглагольствовал Люсьен, щеголяя остроумием, ибо чувствовал себя на пьедестале и желал оправдать мнение соотечественников; заложив пальцы в карманы жилета, он изъяснялся, как человек, взирающий на события с высоты, на которую его вознесли сограждане. Он был скромен, добродушен, настоящий гений в халате. То были жалобы атлета, утомленного парижскими состязаниями и притом разочарованного; он так горячо хвалил товарищей за их приверженность к родной провинции, что буквально всех очаровал. |
| Puis, il prit Petit-Claud à part et lui demanda la vérité sur les affaires de David, en lui reprochant l'état de séquestration où se trouvait son beau-frère. Lucien voulait ruser avec Petit-Claud. Petit-Claud s'efforça de donner à son ancien camarade cette opinion que lui, Petit-Claud, était un pauvre petit avoué de province, sans aucune espèce de finesse. La constitution actuelle des sociétés, infiniment plus compliquée dans ses rouages que celle des sociétés antiques, a eu pour effet de subdiviser les facultés chez l'homme. Autrefois, les gens éminents, forcés d'être universels, apparaissaient en petit nombre et comme des flambeaux au milieu des nations antiques. Plus tard, si les facultés se spécialisèrent, la qualité s'adressait encore à l'ensemble des choses. Ainsi un homme riche en cautèle, comme on l'a dit de Louis XI, pouvait appliquer sa ruse à tout ; mais aujourd'hui, la qualité s'est elle-même subdivisée. Par exemple, autant de professions, autant de ruses différentes. Un rusé diplomate sera très-bien joué, dans une affaire, au fond d'une province, par un avoué médiocre ou par un paysan. | Затем, увлекши Пти-Кло в сторону, он пожелал узнать истину о положении дел Давида и попенял, что стряпчий допустил наложение ареста на имущество его зятя. Люсьен вздумал перехитрить Пти-Кло. А Пти-Кло старался утвердить своего бывшего товарища в том мнении, что он-де, Пти-Кло, просто-напросто ничтожный провинциальный стряпчий, простодушный человек. Устройство современного общества, гораздо более сложного по своей организации, нежели древнее общество, привело к тому, что человеческие способности подразделились. Некогда люди выдающиеся должны были быть всесторонне образованными, но такие люди встречались редко и сияли подобно светочам среди народов древности. Позже, если способности и специализировались, все же отдельные, отличающие их качества относились ко всей совокупности поступков. Так, человек себе на уме, как прозвали Людовика XI, мог проявлять свою хитрость в любом случае; но ныне самое качество способностей подразделилось. Можно сказать: сколько профессии, столько и видов хитрости. Любой провинциальный стряпчий, любой крестьянин перехитрит в житейских делах самого хитроумного дипломата. |
| Le plus rusé journaliste peut se trouver fort niais en matière d'intérêts commerciaux, et Lucien devait être et fut le jouet de Petit-Claud. Le malicieux avocat avait naturellement écrit lui-même l'article où la ville d'Angoulême, compromise avec son faubourg de l'Houmeau, se trouvait obligée de fêter Lucien. Les concitoyens de Lucien venus sur la place du Mûrier étaient les ouvriers de l'imprimerie et de la papeterie des Cointet, accompagnés des clercs de Petit-Claud, de Cachan, et de quelques camarades de collége. Redevenu pour le poète le copin du collége, l'avoué pensait avec raison que son camarade laisserait échapper, dans un temps donné, le secret de la retraite de David. Et si David périssait par la faute de Lucien, Angoulême n'était pas tenable pour le poète. Aussi, pour mieux assurer son influence, se posa-t-il comme l'inférieur de Lucien. | Самый пронырливый журналист может оказаться простофилей в торговых делах, и Люсьен должен был стать и стал игрушкой в руках Пти-Кло. Лукавый стряпчий, конечно, сам написал статью, по милости которой Ангулем вкупе с его предместьем Умо вздумал устроить празднество в честь Люсьена. Сограждане Люсьена, явившиеся на площадь Мюрье, были мастеровыми из типографии и с бумажной фабрики Куэнте; им сопутствовали писцы Пти-Кло, Катана и несколько товарищей по коллежу. Назвавшись однокашником поэта, Пти-Кло здраво рассудил; что рано или поздно его товарищ проговорится и откроет убежище Давида. И если Давид погибнет по вине Люсьена, поэт должен будет покинуть Ангулем. Поэтому, желая подчинить Люсьена своему влиянию, он держал себя с ним как низший с высшим. |
| - Comment n'aurais-je pas fait pour le mieux ? dit Petit-Claud à Lucien. Il s'agissait de la soeur de mon copin ; mais, au Palais, il y a des positions où l'on doit périr. David m'a demandé, le premier juin, de lui garantir sa tranquillité pendant trois mois ; il n'est en danger qu'en septembre, et encore ai-je su soustraire tout son avoir à ses créanciers ; car je gagnerai le procès en Cour royale ; j'y ferai juger que le privilége de la femme est absolu, que, dans l'espèce, il ne couvre aucune fraude... Quant à toi, tu reviens malheureux, mais tu es un homme de génie... (Lucien fit un geste comme d'un homme à qui l'encensoir arrive trop près du nez.) | - Да неужто я не пытался сделать все, что было в моих силах? -сказал Пти-Кло Люсьену.- Ведь дело шло о сестре моего однокашника; но в суде положение создалось безвыходное. Первого июня Давид просил меня обеспечить ему спокойствие на три месяца; дело приняло угрожающий оборот только в сентябре, да и то я сумел спасти имущество от заимодавцев, ибо в окружном суде я дело выиграю; я добьюсь признания преимущественного права жены, не прикрывающего в настоящем случае никакого обмана... Что касается тебя, ты воротился в несчастье, но все же ты гениальный человек... (Люсьен отпрянул, точно ему чересчур близко к носу поднесли кадило.) |
| - Oui, mon cher, reprit Petit-Claud, j'ai lu l'Archer de Charles IX, et c'est plus qu'un ouvrage, c'est un livre ! La préface n'a pu être écrite que par deux hommes : Châteaubriand ou toi ! | Да, да, дорогой мой,- продолжал Пти-Кло,- я прочел "Лучника Карла IX": это более чем роман, это настоящая книга! А такое предисловие могли написать только два человека: Шатобриан или ты! |
| Lucien accepta cet éloge, sans dire que cette préface était de d'Arthez. Sur cent auteurs français, quatre-vingt-dix-neuf eussent agi comme lui. | Люсьен принял хвалу, не сказав, что предисловие написано д'Артезом. Из ста французских писателей девяносто девять поступили бы так же, как он. |
| - Eh ! bien, ici l'on n'avait pas l'air de te connaître, reprit Petit-Claud en jouant l'indignation. Quand j'ai vu l'indifférence générale, je me suis mis en tête de révolutionner tout ce monde. J'ai fait l'article que tu as lu... | - И вообрази себе, тут и виду не показали, что о твоем приезде известно,- продолжал Пти-Кло с притворным негодованием.- Когда я обнаружил это всеобщее равнодушие, мне взбрело в голову взбудоражить весь этот мирок. Я на' писал статью, которую ты прочел... |
| - Comment, c'est toi qui !... s'écria Lucien. | - Неужто это ты?! - вскричал Люсьен. |
| - Moi-même !... Angoulême et l'Houmeau se sont trouvés en rivalité [Coquille du Furne : rivalités.], j'ai rassemblé des jeunes gens, tes anciens camarades de collége, et j'ai organisé la sérénade d'hier ; puis, une fois lancés dans l'enthousiasme, nous avons lâché la souscription pour le dîner. | - Я самый!.. А теперь Ангулем и Умо оспаривают свои права на тебя. Я собрал молодежь, бывших твоих товарищей по коллежу, и устроил тебе вчера серенаду; а раз начав, мы увлеклись, затеяли подписку на обед. |
| - " Si David se cache, au moins Lucien sera couronné ! " me suis-je dit. J'ai fait mieux, reprit Petit-Claud, j'ai vu la comtesse Châtelet, et je lui ai fait comprendre qu'elle se devait à elle-même de tirer David de sa position, elle le peut, elle le doit. Si David a bien réellement trouvé le secret dont il m'a parlé, le gouvernement ne se ruinera pas en le soutenant, et quel genre pour un préfet d'avoir l'air d'être pour moitié dans une si grande découverte par l'heureuse protection qu'il accorde à l'inventeur ! on fait parler de soi comme d'un administrateur éclairé... Ta soeur s'est effrayée du jeu de notre mousqueterie judiciaire ! elle a eu peur de la fumée... La guerre au Palais coûte aussi cher que sur les champs de bataille ; mais David a maintenu sa position, il est maître de son secret : on ne peut pas l'arrêter, on ne l'arrêtera pas ! | "Пусть Давид скрывается, зато Люсьен будет увенчан лаврами!" - сказал я самому себе. Более того,- продолжал Пти-Кло,- я видел графиню Шатле и дал ей понять, что ради себя самой она Должна Спасти Давида; она может, она обязана это сделать. Если Давид действительно сделал открытие, о котором он говорил мне, правительство не разорится, поддержав его. А какая честь для префекта стать, так сказать, причастным к столь важному изобретению, оказав покровительство изобретателю. Ведь он прослывет просвещенным администратором. Твою сестру напугала наша судебная перестрелка! Она еще по-настоящему не понюхала пороха... Битва в суде обходится столь же дорого, как и на поле сражения; но Давид удержал свои позиции, он хозяин изобретения, его не могут арестовать, его не арестуют! |
| - Je te remercie, mon cher, et je vois que je puis te confier mon plan, tu m'aideras à le réaliser. | - Благодарю тебя, дорогой мой, я вижу, что могу доверить тебе мой план, ты мне поможешь его осуществить. |
| Petit-Claud regarda Lucien en donnant à son nez en vrille l'air d'un point d'interrogation. | - Пти-Кло посмотрел на Люсьена, причем его нос, похожий на буравчик, принял вид вопросительного знака. |
| - Je veux sauver Séchard, dit Lucien avec une sorte d'importance, je suis la cause de son malheur, je réparerai tout... J'ai plus d'empire sur Louise... | - Я хочу спасти Давида,- сказал Люсьен с особою значительностью,- я виновник его несчастья, я все исправлю... я могу оказать влияние на Луизу... |
| - Qui, Louise ?... | - На Луизу? |
| - La comtesse Châtelet !... | - На графиню Шатле!.. |
| Petit-Claud fit un mouvement. | (Пти-Кло сделал неопределенное движение). |
| - J'ai sur elle plus d'empire qu'elle ne le croit elle-même, reprit Lucien ; seulement, mon cher, si j'ai du pouvoir sur votre gouvernement, je n'ai pas d'habits... | Я имею на нее влияние большее, нежели она сама думает,- продолжал Люсьен,- однако ж, дорогой мой, хотя я и имею влияние на вашу знать, у меня нет фрака... |
| Petit-Claud fit un autre mouvement comme pour offrir sa bourse. | Пти-Кло опять сделал какое-то неопределенное движение, точно хотел предложить свой кошелек. |
| - Merci, dit Lucien en serrant la main de Petit-Claud. Dans dix jours d'ici, j'irai faire une visite à madame la préfète, et je te rendrai la tienne. | - Благодарю,- сказал Люсьен, пожимая руку Пти-Кло.- Дней через десять я сделаю визит жене префекта и отдам визит тебе. |
| Et ils se séparèrent en se donnant des poignées de main de camarades. | И они расстались, по-товарищески пожав друг другу руки. |
| - Il doit être poète, se dit en lui-même Petit-Claud, car il est fou. | "Он, конечно, поэт,- сказал самому себе Пти-Кло,- ибо он безумец!" |
| - On a beau dire, pensait Lucien en revenant chez sa soeur ; en fait d'amis, il n'y a que les amis de collége. | "Что ни говори,- думал Люсьен, возвращаясь к сестре,- истинные друзья только друзья со школьной скамьи". |
| - Mon Lucien, dit Eve, que t'a donc promis Petit-Claud pour lui témoigner tant d'amitié ? Prends garde à lui ! | - Люсьен,- сказала Ева,- что тебе обещал Пти-Кло? На что тебе его дружба? Остерегайся его! |
| - A lui ? s'écria Lucien. Ecoute, Eve, reprit-il en paraissant obéir à une réflexion, tu ne crois plus en moi, tu te défies de moi, tu peux bien te défier de Petit-Claud ; mais, dans douze ou quinze jours, tu changeras d'opinion, ajouta-t-il d'un petit air fat... | - Его-то? - вскричал Люсьен.- Послушай, Ева,- продолжал он, как бы повинуясь мелькнувшей у него мысли,- ты утратила веру в меня, ты утратила доверие ко мне и подавно можешь не доверять Пти-Кло; но не пройдет и двух недель, как ты переменишь свое мнение,- прибавил он с фатовским видом... |
| France | Русский |
| Lucien remonta dans sa chambre, et y écrivit la lettre suivante à Lousteau. | Люсьен поднялся к себе в комнату и написал такое письмо Лусто: |
| " Mon ami, de nous deux, moi seul puis me souvenir du billet de mille francs que je t'ai prêté : mais je connais trop bien, hélas ! la situation où tu seras en ouvrant ma lettre, pour ne pas ajouter aussitôt que je ne te les redemande pas en espèces d'or ou d'argent ; non, je te les demande en crédit, comme on les demanderait à Florine en plaisir. Nous avons le même tailleur, tu peux donc me faire confectionner sous le plus bref délai un habillement complet. Sans être précisément dans le costume d'Adam, je ne puis me montrer. Ici, les honneurs départementaux dus aux illustrations parisiennes m'attendaient, à mon grand étonnement. Je suis le héros d'un banquet, ni plus ni moins qu'un député de la Gauche ; comprends-tu maintenant la nécessité d'un habit noir ? Promets le payement ; charge-t'en, fais jouer la réclame ; enfin trouve une scène inédite de Don Juan avec monsieur Dimanche, car il faut m'endimancher à tout prix. Je n'ai rien que des haillons : pars de là ! | "Дорогой мой, из нас двоих только я могу помнить о билете в тысячу франков, которые я тебе ссудил; но, увы! я чересчур хорошо представляю положение, в котором тебя застанет мое письмо, поэтому слешу прибавить, что не требую возврата их ни в золотой, ни в серебряной монете; нет, я прошу об одном: услуга за услугу, как иной просил бы у Флорины любви в возмещение долга. У нас с тобой общий портной, ты, стало быть, можешь безотлагательно заказать для меня полное обмундирование. Конечно, я не щеголяю в костюме Адама, но все же в обществе показаться не могу. Тут, вообрази мое удивление, меня ожидают почести, воздаваемые провинцией парижским знаменитостям. Я герой предстоящего банкета - ни дать ни взять депутат левой! Теперь ты понимаешь, как мне нужен черный фрак? Займись-ка этим делом, посули заплатить, пусти пыль в глаза, короче, разыграй какую-нибудь неизданную сцену между Дон-Жуаном и господином Диманшем, ибо разодеться по-праздничному мне надобно во что бы то ни стало. На мне одни отрепья: вникни в это! |
| Nous sommes en septembre, il fait un temps magnifique ; ergo, veille à ce que je reçoive, à la fin de cette semaine, un charmant habillement du matin : petite redingote vert-bronze foncé, trois gilets, l'un couleur soufre, l'autre de fantaisie, genre écossais, le troisième d'une entière blancheur ; plus, trois pantalons à faire des femmes, l'un blanc étoffe anglaise, l'autre nankin, le troisième en léger casimir noir ; enfin un habit noir et un gilet de satin noir pour soirée. Si tu as retrouvé une Florine quelconque, je me recommande à elle pour deux cravates de fantaisie. Ceci n'est rien, je compte sur toi, sur ton adresse : le tailleur m'inquiète peu. Mon cher ami, nous l'avons maintes fois déploré : l'intelligence de la misère qui, certes, est le plus actif poison dont soit travaillé l'homme par excellence, le Parisien ! cette intelligence dont l'activité surprendrait Satan, n'a pas encore trouvé le moyen d'avoir à crédit un chapeau ! Quand nous aurons mis à la mode des chapeaux qui vaudront mille francs, les chapeaux seront possibles ; mais jusque-là, nous devrons toujours avoir assez d'or dans nos poches pour payer un chapeau. Ah ! quel mal la Comédie-Française nous a fait avec ce : - Lafleur, tu mettras de l'or dans mes poches ! | На дворе сентябрь, погода стоит восхитительная; ergo, позаботься, чтобы я к концу нынешней недели получил обворожительный утренний наряд: легкий сюртук темно-зеленого сукна с бронзовой искрой, три жилета,- один серого цвета, другой клетчатый, в шотландском вкусе, третий совершенно белый; затем три пары панталон смерть женщинам - одни из белой английской фланели, другие нанковые, третьи из легкого черного казимира; наконец вечерний черный фрак с черным атласным жилетом. Ежели ты вновь обрел какую-нибудь Флорину, поручаю ей выбрать по своему вкусу два пестрых галстука. В сущности, все это пустяки! Я рассчитываю на тебя, на твою ловкость: портной меня мало беспокоит. Мой дорогой друг, много раз мы с тобой скорбели, что изобретательность нищеты, этого, без сомнения, сильнейшего яда для человека (в особенности для парижанина!), эта изобретательность, которая удивила бы и самого сатану, не нашла еще способа получить в долг шляпу! Когда мы введем в моду шляпы стоимостью в тысячу франков, они станут доступны, но до той поры в карманах у нас должно звенеть золото, чтобы оплачивать покупку шляпы наличными. Ах! Какой вред нанесла нам французская комедия фразой: "Лафлер, наполни золотом мои карманы!" |
| Je sens donc profondément toutes les difficultés de l'exécution de cette demande : joins une paire de bottes, une paire d'escarpins, un chapeau, six paires de gants, à l'envoi du tailleur ! C'est demander l'impossible, je le sais. Mais la vie littéraire n'est-elle pas l'impossible mis en coupe réglée ?... Je ne te dis qu'une seule chose : opère ce prodige en faisant un grand article ou quelque petite infamie, je te quitte [Lapsus pour " je te tiens quitte ".] et décharge de ta dette. Et c'est une dette d'honneur, mon cher, elle a douze mois de carnet : tu en rougirais, si tu pouvais rougir. Mon cher Lousteau, plaisanterie à part, je suis dans des circonstances graves. Juges-en par ce seul mot : la Seiche est engraissée, elle est devenue la femme du Héron, et le Héron est préfet d'Angoulême. | Итак, я вполне чувствую, как трудно исполнить мою просьбу: присоединить к посылке портного пару сапог, "пару бальных башмаков, шляпу, шесть пар перчаток! Я требую невозможного, знаю! Но разве жизнь литератора не есть невозможность, возведенная в правило?.. Скажу тебе одно, соверши это чудо, сочини большую статью или небольшую подлость; мы будем в расчете, и я прощу тебе твой долг. А ведь это долг чести, мой милый, и он уже год как числится за тобой; ты покраснел бы, если бы мог краснеть. Мой дорогой Лусто, шутки в сторону, я в тяжелых обстоятельствах. Суди сам: Выдра разжирела, стала женой Цапли, а Цапля теперь - префект Ангулема. |
| Cet affreux couple peut beaucoup pour mon beau-frère que j'ai mis dans une situation affreuse, il est poursuivi, caché, sous le poids de la lettre de change !... Il s'agit de reparaître aux yeux de madame la préfète et de reprendre sur elle quelque empire à tout prix. N'est-ce pas effrayant à penser que la fortune de David Séchard dépende d'une jolie paire de bottes, de bas de soie gris à jour (ne va pas les oublier), et d'un chapeau neuf !... Je vais me dire malade et souffrant, me mettre au lit comme fit Duvicquet, pour me dispenser de répondre à l'empressement de mes concitoyens. Mes concitoyens m'ont donné, mon cher, une très-belle sérénade. Je commence à me demander combien il faut de sots pour composer ce mot : mes concitoyens, depuis que j'ai su que l'enthousiasme de la capitale de l'Angoumois avait eu quelques-uns de mes camarades de collége pour boute-en-train. | Эта мерзкая чета может многое сделать для моего зятя, которого я поставил в ужасное положение, его преследуют за долги, он скрывается, над ним тяготеют векселя!.. Мне надобно предстать пред очи супруги префекта и любой ценой восстановить свое прежнее на нее влияние. Не ужасно ли сознавать, что судьба Давида Сешара зависит от пары изящных сапог, серых шелковых ажурных чулок (не забудь о них) и новой шляпы!.. Я скажусь больным, и больным всерьез лягу в постель, как Дювике, чтобы на время избавить себя от докуки отвечать на восторги моих сограждан. Мои сограждане, дорогой мой, почтили меня серенадой. И с тех пор, как я узнал, что восторженность ангулемцев подогрета одним из моих школьных товарищей, меня начинает занимать вопрос: сколько же глупцов понадобится, чтобы составить понятие: сограждане? |
| Si tu pouvais mettre aux Faits-Paris quelques lignes sur ma réception, tu me grandirais ici de plusieurs talons de botte. Je ferais d'ailleurs sentir à la Seiche que j'ai, sinon des amis, du moins quelque crédit dans la Presse parisienne. Comme je ne renonce à rien de mes espérances, je te revaudrai cela. S'il te fallait un bel article de fond pour un recueil quelconque, j'ai le temps d'en méditer un à loisir. Je ne te dis plus qu'un mot, mon cher ami : je compte sur toi, comme tu peux compter sur celui qui se dit : | Постарайся поместить в парижской хронике несколько строк по поводу торжественного приема, оказанного мне,- ты возвысил бы меня здесь на несколько вершков. Притом я дал бы почувствовать Выдре, что у меня есть еще в парижской прессе если не друзья, то все же влияние. Я не отказываюсь ни от одной надежды и надеюсь отплатить тебе за услугу. Ежели тебе нужна серьезная вводная статья для какого-нибудь сборника, то у меня довольно времени, чтобы обдумать ее. Скажу тебе только одно, дорогой друг: я рассчитываю на тебя, как ты можешь рассчитывать на того, кто говорит тебе: |
| Tout à toi, | Всегда твой |
| " LUCIEN DE R. " | Люсьен де Р. |
| P. S. " Adresse-moi le tout par les diligences, bureau restant. " | Пришли посылку дилижансом, до востребования". |
| Cette lettre, où Lucien reprenait le ton de supériorité que son succès lui donnait intérieurement, lui rappela Paris. Pris depuis six jours par le calme absolu de la province, sa pensée se reporta vers ses bonnes misères, il eut des regrets vagues, il resta pendant toute une semaine préoccupé de la comtesse Châtelet ; enfin, il attacha tant d'importance à sa réapparition que, quand il descendit, à la nuit tombante, à l'Houmeau chercher au bureau des diligences les paquets qu'il attendait de Paris, il éprouvait toutes les angoisses de l'incertitude, comme une femme qui a mis ses dernières espérances sur une toilette et qui désespère de l'avoir. | Письмо, в котором Люсьен опять заговорил тоном превосходства, чему причиной был его успех, напомнило ему о Париже. После шести дней полнейшего провинциального покоя убаюканная мысль его обратилась опять к милым сердцу невзгодам, смутные сожаления волновали его, и всю неделю он думал о графине Шатле; наконец он стал придавать такую важность своему возвращению в свет, что вечером, спускаясь в Умо, чтобы справиться в конторе дилижансов насчет парижских посылок, он испытывал все тревоги сомнений, точно женщина, которая последние надежды возлагает на туалет и уже не надеется его получить |
| - Ah ! Lousteau ! je te pardonne tes trahisons, se dit-il en remarquant par la forme des paquets que l'envoi devait contenir tout ce qu'il avait demandé. | "О Лусто! Я прощаю тебе все твои предательства!" - мысленно сказал Люсьен, заметив по форме пакетов, что в них вместилось все, о чем он просил. |
| Il trouva la lettre suivante dans le carton à chapeau. | В шляпной картонке он нашел такое письмо: |
| " Du salon de Florine. | Гостиная Флорины |
| " Mon cher enfant, | Дорогое дитя! |
| " Le tailleur s'est très-bien conduit ; mais, comme ton profond coup-d'oeil rétrospectif te le faisait pressentir, les cravates, le chapeau, les bas de soie à trouver ont porté le trouble dans nos coeurs, car il n'y avait rien à troubler dans notre bourse. Nous le disions avec Blondet : il y aurait une fortune à faire en établissant une maison où les jeunes gens trouveraient ce qui coûte peu de chose. Car nous finissons par payer très-cher ce que nous ne payons pas. D'ailleurs, le grand Napoléon, arrêté dans sa course vers les Indes, faute d'une paire de bottes, l'a dit : Les affaires faciles ne se font jamais ! Donc tout allait, excepté ta chaussure... Je te voyais habillé sans chapeau ! gileté sans souliers, et je pensais à t'envoyer une paire de mocassins qu'un Américain a donnés par curiosité à Florine. Florine a offert une masse de quarante francs à jouer pour toi. Nathan, Blondet et moi, nous avons été si heureux en ne jouant plus pour notre compte que nous avons été assez riches pour emmener la Torpille, l'ancien rat de des Lupeaulx, à souper. Frascati nous devait bien cela. Florine s'est chargée des acquisitions ; elle y a joint trois belles chemises. Nathan t'offre une canne. Blondet, qui a gagné trois cents francs, t'envoie une chaîne d'or. | Портной вел себя превосходно; но, как ты мудро провидел, бросая взгляд на прошедшее, поиски галстуков, шляпы, шелковых чулок повергли в тревогу сердца наши, ибо в наших кошельках уже нечего было потревожить. Мы с Блонде пришли к выводу: возможно было бы составить состояние, открыв магазин, где молодые люди могли бы одеваться по сходной цене. Ибо в конце концов мы чересчур дорого расплачиваемся за то, что все берем в долг. Помилуй! Еще великий Наполеон, отказавшись от похода в Индию, потому что недоставало пары сапог, изрек: "Легкие дела никогда не ладятся!" Итак, все шло на лад, недоставало только пары сапог... Я видел тебя во фраке, но без шляпы! В жилете, но без башмаков, и я подумал, не послать ли тебе мокасины, которые какой-то американец в качестве достопримечательности подарил Флорине. Флорина выделила нам целых сорок франков, и мы с Натаном и Блонде стали играть на чужой счет, и нам повезло: мы оказались настолько богатыми, что угостили ужином Торпиль бывшую крысу де Люпо. Ужин у Фраскати мы заслужили. Флорина взяла на себя покупки; к ним она присоединила три отличные сорочки. Натан жертвует трость. Блонде, выигравший триста франков, посылает тебе золотую цепочку. |
| Le rat y a joint une montre en or, grande comme une pièce de quarante francs qu'un imbécile lui a donnée et qui ne va pas : - " C'est de la pacotille, comme ce qu'il a eu ! " nous a-t-elle dit. Bixiou, qui nous est venu trouver au Rocher de Cancale, a voulu mettre un flacon d'eau de Portugal dans l'envoi que te fait Paris. Notre premier comique a dit : Si cela peut faire son bonheur, qu'il le soit !... avec cet accent de basse-taille et cette importance bourgeoise qu'il peint si bien. Tout cela, mon cher enfant, te prouve combien l'on aime ses amis dans le malheur. Florine, à qui j'ai eu la faiblesse de pardonner, te prie de nous envoyer un article sur le dernier ouvrage de Nathan. Adieu, mon fils ! Je ne puis que te plaindre d'être retourné dans le bocal d'où tu sortais quand tu t'es fait un vieux camarade de | Крыса дарит тебе золотые часы, величиною с монету в сорок франков, которые ей преподнес какой-то глупец, но они испорчены. "Это такая же дрянь, как и то, что он получил!" сказала она нам. Бисиу, разыскавший нас в "Роше де Канкаль", пожелал вложить флакон португальского одеколона в посылку, которую шлет тебе Париж. "Если это может составить его счастье, да будет так!.." - проскандировал наш первый комик на баритональных нотах и с той мещанской напыщенностью, которую он так бесподобно изображает на сцене. Все это, дитя мое, докажет тебе, как любят друзей, когда они в несчастье. Флорина, которую я по своей слабости простил, просит тебя прислать нам статью о последней книге Натана. Прощай, сын мой! Скорблю, что пришлось тебе воротиться в глухую провинцию, из которой ты раз уже выбрался, когда приобрел сподвижника в лице |
| Ton ami | твоего друга |
| " ETIENNE L. " | Этьена Лусто". |
| - Pauvres garçons ! ils ont joué pour moi ! se dit-il tout ému. | "Бедные! Они ставили на мое счастье!" - сказал про себя глубоко взволнованный Люсьен. |
| Il vient des pays malsains ou de ceux où l'on a le plus souffert des bouffées qui ressemblent aux senteurs du paradis. Dans une vie tiède le souvenir des souffrances est comme une jouissance indéfinissable. Eve fut stupéfaite quand son frère descendit dans ses vêtements neufs ; elle ne le reconnaissait pas. | Из нездоровых местностей или из тех мест, где мы когда-то страдали, подымаются испарения, подобные райским благоуханиям. В нашей тусклой жизни воспоминания о пережитых страданиях являются неизъяснимым наслаждением. Каково же было удивление Евы, когда брат появился перед ней в новом одеянии! Она не узнала его. |
| - Je puis maintenant m'aller promener à Beaulieu, s'écria-t-il ; on ne dira pas de moi : Il est revenu en haillons ! Tiens, voilà une montre que je te rendrai, car elle est bien à moi ; puis, elle me ressemble, elle est détraquée. | - Наконец-то я могу прогуляться по Болье!-вскричал он.- Теперь, пожалуй, не скажешь: "Поглядите, в каких он отрепьях разгуливает!" Позволь мне преподнести тебе часы, они действительно мои; притом, они похожи на меня: они испорчены. |
| - Quel enfant tu es !... dit Eve. On ne peut t'en vouloir de rien. | - Какой ты, однако ж, ребенок!..- сказала Ева.- Можно ли на тебя сердиться... |
| - Croirais-tu donc, ma chère fille, que j'aie demandé tout cela dans la pensée assez niaise de briller aux yeux d'Angoulême, dont je me soucie comme de cela ! dit-il en fouettant l'air avec sa canne à pomme d'or ciselée. Je veux réparer le mal que j'ai fait, et je me suis mis sous les armes. | - Неужели ты думаешь, милая девочка, что я нуждался во всей этой бутафории ради глупого желания щегольнуть перед ангулемцами, которые заботят меня столько же, сколько вот это! - сказал он, взмахнув в воздухе тростью с золотым чеканным набалдашником.- Я хочу исправить причиненное мною зло, и вот я во всеоружии. |
| Le succès de Lucien comme élégant fut le seul triomphe réel qu'il obtint, mais il fut immense. L'envie délie autant de langues que l'admiration en glace. Les femmes raffolèrent de lui, les hommes en médirent, et il put s'écrier comme le chansonnier : O mon habit, que je te remercie ! Il alla mettre deux cartes à la Préfecture et fit également une visite à Petit-Claud, qu'il ne trouva pas. Le lendemain, jour du banquet, les journaux de Paris contenaient tous, à la rubrique d'Angoulême, les lignes suivantes : | Успех Люсьена, как щеголя, был единственным истинным его успехом, притом огромным. Зависть развязывает языки, тогда как восхищение их сковывает. Женщины бы; ли без ума от него, мужчины злословили на его счет, и он мог воскликнуть вместе с автором песенки: "О, как я тебе благодарен, мой фрак!" Он занес две визитные карточки в префектуру и равно сделал визит Пти-Кло, которого не застал. Утром в день банкета во всех парижских газетах под рубрикой "Ангулемская хроника" появились следующие строки: |
| " ANGOULEME. Le retour d'un jeune poète dont les débuts ont été si brillants, de l'auteur de l'Archer de Charles IX, l'unique roman historique fait en France sans imitation du genre de Walter Scott, et dont la préface est un événement littéraire, a été signalé par une ovation aussi flatteuse pour la ville que pour monsieur Lucien de Rubempré. La ville s'est empressée de lui offrir un banquet patriotique, Le nouveau préfet, à peine installé, s'est associé à la manifestation publique en fêtant l'auteur des Marguerites, dont le talent fut si vivement encouragé à ses débuts par la comtesse Châtelet. " | "Возвращение в Ангулем молодого поэта, столь блестяще вступившего на литературное поприще, автора "Лучника Карла IX", единственного французского исторического романа, свободного от подражания Вальтеру Скотту и содержащего предисловие, которое является литературным событием, ознаменовалось восторженным приемом, столь же лестным для города, как и для г-на Люсьена де Рюбампре. Город поспешил дать в его честь патриотический банкет. Новый префект, только что вступивший в должность, присоединился к общественному чествованию автора "Маргариток", чей талант с самого начала встретил горячее поощрение со стороны графини Шатле". |
| Une fois l'élan donné, personne ne peut plus l'arrêter. Le colonel du régiment en garnison offrit sa musique. Le maître-d'hôtel de la Cloche, dont les expéditions de dindes truffées vont jusqu'en Chine et s'envoient dans les plus magnifiques porcelaines, le fameux aubergiste de l'Houmeau, chargé du repas, avait décoré sa grande salle avec des draps sur lesquels des couronnes de laurier entremêlées de bouquets faisaient un effet superbe. A cinq heures quarante personnes étaient réunies là, toutes en habit de cérémonie. Une foule de cent et quelques habitants, attirés principalement par la présence des musiciens dans la cour, représentait les concitoyens. | Во Франции, стоит только дать чувствам толчок, и ничем уже не остановить воодушевления. Начальник местного гарнизона предоставил военный оркестр. Хозяин гостиницы "Колокол", знаменитый ресторатор из Умо, индейки которого, начиненные трюфелями, известны даже в Китае и рассылаются в великолепной фарфоровой посуде, взял на себя устройство обеда, разукрасив свою огромную залу сукнами, на фоне которых лавровые венки в сочетании с цветами создавали превосходное впечатление. К пяти часам вечера в зале собралось человек сорок, все во фраках. Во дворе толпа обывателей, в сто с лишком человек, привлеченная главным образом духовым оркестром, представляла собою сограждан. |
| - Tout Angoulême est là ! dit Petit-Claud en se mettant à la fenêtre. | - Да тут весь Ангулем! - сказал Пти-Кло, подходя к окну. |
| - Je n'y comprends rien, disait Postel à sa femme, qui vint pour écouter la musique Comment ! le Préfet, le Receveur-Général, le Colonel, le directeur de la Poudrerie, notre Député, le Maire, le proviseur, le directeur de la fonderie de Ruelle, le Président, le Procureur du Roi, monsieur Milaud, toutes les autorités viennent d'arriver !... | - Ничего не понимаю,- говорил Постэль жене, пожелавшей послушать музыку.- Помилуйте! Префект, главный управляющий сборами, начальник гарнизона, директор порохового завода, наш депутат, мэр, директор коллежа, директор Рюэльского литейного завода, председатель суда, прокурор, господин Мило... да тут все представители власти!.. |
| Quand on se mit à table, l'orchestre militaire commença par des variations sur l'air de Vive le Roi, vive la France ! qui n'a pu devenir populaire. Il était cinq heures du soir. A huit heures un dessert de soixante-cinq plats, remarquable par un Olympe en sucreries surmonté de la France en chocolat, donna le signal des toasts. | Когда садились за стол, военный оркестр исполнил вариации на мотив песни "Да здравствует король, да здравствует Франция!" - которая так и не сделалась популярной. Было пять часов вечера. В восемь часов подали десерт (фрукты и сласти шестидесяти пяти сортов), примечательный сахарным Олимпом, который увенчивала шоколадная Франция; это послужило сигналом к тостам. |
| - Messieurs, dit le préfet en se levant, au Roi !.. à la Légitimité ! N'est-ce pas à la paix que les Bourbons nous ont ramenée que nous devons la génération de poètes et de penseurs qui maintient dans les mains de la France le sceptre de la littérature !... | - Господа! - сказал префект, вставая.- За короля... За законную династию!.. Разве не миру, дарованному нам Бурбонами, обязаны мы поколением поэтов и мыслителей, которые удерживают в руках Франции скипетр литературы!.. |
| - Vive le Roi ! crièrent les convives, parmi lesquels les ministériels étaient en force. | - Да здравствует король! - вскричали гости, в большинстве своем приверженцы правительства. |
| Le vénérable proviseur se leva. | Встал почтенный директор коллежа. |
| - Au jeune poète, dit-il, au héros du jour, qui a su allier à la grâce et à la poésie de Pétrarque, dans un genre que Boileau déclarait si difficile, le talent du prosateur ! | - За юного поэта,- сказал он,- за героя нынешнего дня, которому удалось сочетать изящество стиха Петрарки, в жанре, который Буало признал самым трудным, и талант прозаика! |
| - Bravo ! bravo !... | - Браво! браво! |
| Le colonel se leva. | Встал начальник гарнизона. |
| - Messieurs, au Royaliste ! car le héros de cette fête a eu le courage de défendre les bons principes ! | - За роялиста, господа! Ибо герой настоящего торжества имел мужество защищать добрые старые принципы! |
| - Bravo ! dit le préfet, qui donna le ton aux applaudissements. | - Браво!- сказал префект, аплодируя и тем подавая знак к рукоплесканиям. |
| Petit-Claud se leva. | Встал Пти-Кло. |
| - Tous les camarades de Lucien à la gloire du collége d'Angoulême, au vénérable proviseur qui nous est si cher, et à qui nous devons reporter tout ce qui lui appartient dans nos succès !... | - Мы, товарищи Люсьена, пьем за славу ангулемского коллежа, за нашего досточтимого, нашего дорогого директора, которому мы обязаны нашими успехами!.. |
| Le vieux proviseur, qui ne s'attendait pas à ce toast, s'essuya les yeux. Lucien se leva : le plus profond silence s'établit, et le poète devint blanc. En ce moment le vieux proviseur, qui se trouvait à sa gauche, lui posa sur la tête une couronne de laurier. On battit des mains. Lucien eut des larmes dans les yeux et dans la voix. | Престарелый директор, не ожидавший такого почета, отер слезу. Встал Люсьен: водворилась глубочайшая тишина. Поэт был бледен. И тут-то старичок директор возложил на его голову лавровый венок. Раздались рукоплескания. У Люсьена слезы навернулись на глазах и от волнения срывался голос. |
| - Il est gris, dit à Petit-Claud le futur procureur du Roi de Nevers. | - Он пьян,- сказал, наклоняясь к Пти-Кло, будущий" прокурор Невера. |
| - Ce n'est pas le vin qui l'a grisé, répondit l'avoué. | - Пьян, но не от вина,- отвечал стряпчий. |
| - Mes chers compatriotes, mes chers camarades, dit enfin Lucien, je voudrais avoir la France entière pour témoin de cette scène. C'est ainsi qu'on élève les hommes, et qu'on obtient dans notre pays les grandes oeuvres et les grandes actions. Mais, voyant le peu que j'ai fait et le grand honneur que j'en reçois, je ne puis que me trouver confus et m'en remettre à l'avenir du soin de justifier l'accueil d'aujourd'hui. Le souvenir de ce moment me rendra des forces au milieu de luttes nouvelles. Permettez-moi de signaler à vos hommages celle qui fut et ma première muse et ma protectrice et de boire aussi à ma ville natale : donc à la belle comtesse Sixte du Châtelet et à la noble ville d'Angoulême. | - Дорогие сограждане, дорогие друзья,- заговорил наконец Люсьен,- я желал бы призвать в свидетели этой сцены всю Францию. Так именно в нашей стране возвышают людей, так именно вдохновляют их на великие творения, на великие дела. Но, взвешивая то малое, что я по сей день сделал, я вижу, как велика честь, которой я удостоен; и я смущен. Ко я льщу себя надеждой оправдать хотя бы в будущем нынешнее чествование. Воспоминание об этой минуте придаст мне силы в разгаре новой борьбы. Позвольте же мне воздать должное той, кто была моей первой музой и покровительницей, а равно поднять заздравный кубок за мой родной город! Итак, да здравствует прекрасная графиня Сикст дю Шатле и славный город Ангулем! |
| - Il ne s'en est pas mal tiré, dit le Procureur du Roi, qui hocha la tête en signe d'approbation ; car nos toasts étaient préparés, et le sien est improvisé. | - Недурно вывернулся,- сказал королевский прокурор, кивая головой в знак одобрения,- ведь мы наперед обдумали наши тосты, а он импровизировал. |
| A dix heures les convives s'en allèrent par groupes. David Séchard, entendant cette musique extraordinaire, dit à Basine : - Que se passe-t-il donc à l'Houmeau ? | В десять часов вечера участники банкета начали расходиться. Давид Сешар, слыша необычную музыку, спросил у Базины: - Что творится в Умо?.. |
| - L'on donne, répondit-elle, une fête à votre beau-frère Lucien... | - Дают пир в честь вашего шурина Люсьена...- отвечала она. |
| - Je suis sûr, dit-il, qu'il aura dû regretter de ne pas m'y voir ! | - Я уверен, что ему горестно не видеть меня там,- сказал он. |
| A minuit Petit-Claud reconduisit Lucien jusque sur la place du Mûrier. Là Lucien dit à l'avoué : - Mon cher, entre nous c'est à la vie, à la mort. | В полночь Пти-Кло проводил Люсьена до площади Мюрье. Тут Люсьен сказал стряпчему: - Дорогой мой, мы с тобой друзья до гроба. |
| - Demain, dit l'avoué, l'on signe mon contrat de mariage, chez madame de Sénonches, avec mademoiselle Françoise de La Haye, sa pupille ; fais-moi le plaisir d'y venir ; madame de Sénonches m'a prié de t'y amener, et tu y verras la préfète, qui sera très-flattée de ton toast, dont on va sans doute lui parler. | - Завтра,- сказал стряпчий,- у госпожи де Сенонш я подписываю брачный контракт с мадемуазель Франсуазой де Ляэ, ее воспитанницей; сделай мне удовольствие, приходи; госпожа де Сенонш приглашает тебя; там ты увидишь префекторшу. Помилуй! Неужто ей не доложат о твоем тосте? Она, конечно, будет польщена. |
| - J'avais bien mes idées, dit Lucien. | - У меня были на то свои соображения,- сказал Люсьен. |
| - Oh ! tu sauveras David ! | - О-о-о! Ты спасешь Давида! |
| - J'en suis sûr, répondit le poète. | - Я в том уверен,- отвечал поэт. |
| En ce moment David se montra comme par enchantement. Voici pourquoi. Il se trouvait dans une position assez difficile : sa femme lui défendait absolument et de recevoir Lucien et de lui faire savoir le lieu de sa retraite, tandis que Lucien lui écrivait les lettres les plus affectueuses en lui disant que sous peu de jours il aurait réparé le mal. Or mademoiselle Clerget avait remis à David les deux lettres suivantes en lui disant le motif de la fête dont la musique arrivait à son oreille. | И точно по волшебству в эту самую минуту перед ними предстал Давид. Однако что же случилось? Давид находился в довольно затруднительном положении: жена положительно запрещала не только видеться с Люсьеном, но и открыть ему тайну убежища, а между тем Люсьен писал Давиду самые сердечные письма и уверял, что в ближайшие дни он исправит сделанное им зло. Затем мадемуазель Клерже, объяснив ему причины этого ликования, отзвук которого доносился до него, передала кстати два письма: |
| " Mon ami, fais comme si Lucien n'était pas ici ; ne t'inquiète de rien, et grave dans ta chère tête cette proposition : notre sécurité vient tout entière de l'impossibilité où sont tes ennemis de savoir où tu es. Tel est mon malheur que j'ai plus de confiance en Kolb, en Marion, en Basine, qu'en mon frère. Hélas ! mon pauvre Lucien n'est plus le candide et tendre poète que nous avons connu. C'est précisément parce qu'il veut se mêler de tes affaires et qu'il a la présomption de faire payer nos dettes (par orgueil, mon David !...) que je le crains. Il a reçu de Paris de beaux habits et cinq pièces d'or dans une belle bourse. Il les a mises à ma disposition, et nous vivons de cet argent. Nous avons enfin un ennemi de moins : ton père nous a quittés, et nous devons son départ à Petit-Claud, qui a démêlé les intentions du père Séchard et qui les a sur-le-champ annihilées en lui disant que tu ne ferais plus rien sans lui ; que lui, Petit-Claud, ne te laisserait rien céder de ta découverte sans une indemnité préalable de trente mille francs : d'abord quinze mille pour te liquider, quinze mille que tu toucherais dans tous les cas, succès ou insuccès. | "Друг мой, поступай так, как если бы Люсьена не было тут; не беспокойся ни о чем и, дорогой мой, крепко помни: наша безопасность всецело зависит от степени сохранения в тайне твоего убежища. Таково мое несчастье, что я более доверяю Кольбу, Марион, Базине, нежели брату. Увы! Мой бедный Люсьен уже не тот чистый и нежный поэт, каким мы его знали. Именно потому, что он желает вмешаться в твои дела и самонадеянно берется уплатить наши долги (из тщеславия, Давид!..)! я и опасаюсь его. Ему прислали из Парижа щегольские костюмы и пять золотых в прелестном кошельке. Он предоставил кошелек в мое распоряжение, и мы живем на эти деньги. Одним врагом у нас стало меньше: твой отец уехал от нас, и этим мы обязаны Пти-Кло, который разгадал злой умысел папаши Сешара и тут же пресек все его козни, заявив ему, что впредь ты предпринимать без него ничего не будешь и что он, Пти-Кло, не позволит тебе переуступить твое изобретение, покуда ты не получишь вознаграждение в тридцать тысяч франков: пятнадцать тысяч для уплаты долга, пятнадцать тысяч независимо от того, что тебя ожидает - успех или неудача. |
| Petit-Claud est inexplicable pour moi. Je t'embrasse comme une femme embrasse son mari malheureux. Notre petit Lucien va bien. Quel spectacle que celui de cette fleur qui se colore et grandit au milieu de nos tempêtes domestiques ! Ma mère, comme toujours, prie Dieu et t'embrasse presque aussi tendrement que | Пти-Кло для меня непостижим. Обнимаю тебя, как может обнять только жена несчастного своего мужа. Наш маленький Люсьен здоров. Какая прелесть этот цветок, что расцветает и растет среди наших домашних бурь! Матушка, как всегда, молит бога и почти так же нежно, как и я, целует тебя. |
| " Ton EVE. " | Твоя Ева". |
| Petit-Claud et les Cointet, effrayés de la ruse paysanne du vieux Séchard, s'en étaient, comme on voit, d'autant mieux débarrassés que ses vendanges le rappelaient à ses vignes de Marsac. | Пти-Кло и братья Куэнте, опасаясь крестьянской хитрости старого Сешара, как видно из письма, отделались от него тем легче, что настало время сбора винограда и старику надо было возвращаться в Марсак к своим виноградникам. |
| La lettre de Lucien, incluse dans celle d'Eve, était ainsi conçue : | Письмо Люсьена, вложенное в письмо Евы, было такого содержания: |
| " Mon cher David, tout va bien. Je suis armé de pied en cap ; j'entre en campagne aujourd'hui, dans deux jours j'aurai fait bien du chemin. Avec quel plaisir je t'embrasserai quand tu seras libre et quitte de mes dettes ! Mais je suis blessé, pour la vie et au coeur, de la défiance que ma soeur et ma mère continuent à me témoigner. Ne sais-je pas déjà que tu te caches chez Basine ? Toutes les fois que Basine vient à la maison, j'ai de tes nouvelles et la réponse à mes lettres. Il est d'ailleurs évident que ma soeur ne pouvait compter que sur son amie d'atelier. Aujourd'hui je serai bien près de toi et cruellement marri de ne pas te faire assister à la fête que l'on me donne. L'amour-propre d'Angoulême m'a valu un petit triomphe qui, dans quelques jours, sera entièrement oublié, mais où ta joie aurait été la seule de sincère. Enfin, encore quelques jours, et tu pardonneras tout à celui qui compte pour plus que toutes les gloires du monde d'être | "Дорогой Давид, все идет отлично. Я вооружен с головы до ног; сегодня выступаю в поход и в два дня продвинусь далеко вперед. С какой радостью я обниму тебя, когда ты будешь на свободе и развяжешься с моими долгами! Но я смертельно оскорблен недоверием, которое все еще выказывают мне сестра и мать. Неужто я не знаю, что ты скрываешься у Базины? Всякий раз как Базина приходит к нам в дом, я узнаю новости о тебе и получаю ответ на мои письма. Притом совершенно очевидно, что сестра могла довериться только своей подруге по мастерской. Сегодня я провожу вечер поблизости от тебя и жестоко скорблю, I что не в моей власти привлечь тебя на празднество, которое устраивают в мою честь. Тщеславию ангулемцев я обязан скромным торжеством, о котором все скоро забудут и только ты один искренне порадовался бы за меня. Но обожди еще несколько дней, и ты все простишь тому, кто превыше всей славы мира дорожит счастьем быть |
| Ton frère, | твоим братом. |
| " LUCIEN. " | Люсьен". |
| David eut le coeur vivement tiraillé par ces deux forces, quoiqu'elles fussent inégales ; car il adorait sa femme, et son amitié pour Lucien s'était diminuée d'un peu d'estime. Mais dans la solitude la force des sentiments change entièrement. L'homme seul, et en proie à des préoccupations comme celles qui dévoraient David, cède à des pensées contre lesquelles il trouverait des points d'appui dans le milieu ordinaire de la vie. Ainsi, en lisant la lettre de Lucien au milieu des fanfares de ce triomphe inattendu, il fut profondément ému d'y voir exprimé le regret sur lequel il comptait. Les âmes tendres ne résistent pas à ces petits effets du sentiment, qu'ils estiment aussi puissants chez les autres que chez eux. N'est-ce pas la goutte d'eau qui tombe de la coupe pleine ?... Aussi, vers minuit, toutes les supplications de Basine ne purent-elles empêcher David d'aller voir Lucien. | В сердце Давида шла борьба двух чувств, хотя и не равных по силе, ибо он боготворил жену, а его дружба к Люсьену, с утратой уважения к нему, несколько утратила свою былую пылкость. Но в уединении все впечатления усиливаются. Человек одинокий, терзаемый заботами, подобными тем, какими мучился Давид, уступает мыслям, против которых он нашел бы точку опоры в обычных условиях жизни. Итак, Давид испытывал глубокое волнение, когда под звуки фанфар нечаянного торжества он читал письмо Люсьена, исполненное изъявлений раскаяния, столь им жданного. Нежные души не способны противостоять этим жалким излияниям, ибо они прилагают к ним меру своих чувств. Не капля ли воды переполняет чашу?.. Итак, около полуночи никакие мольбы Базины уже не могли удержать Давида от встречи с Люсьеном. |
| - Personne, lui dit-il, ne se promène à cette heure dans les rues d'Angoulême, on ne me verra pas, l'on ne peut pas m'arrêter la nuit ; et, dans le cas où je serais rencontré, je puis me servir du moyen inventé par Kolb pour revenir dans ma cachette. Il y a d'ailleurs trop long-temps que je n'ai embrassé ma femme et mon enfant. | - В такой поздний час,- сказал он ей,- ангулемские улицы пусты, никто меня не увидит, и ночью меня не могут арестовать; ну а если я кого-нибудь встречу, я воспользуюсь маневром, придуманным Кольбом, чтобы опять воротиться в свое заточение. Притом я так тоскую па жене и ребенку. |
| Basine céda devant toutes ces raisons assez plausibles, et laissa sortir David, qui criait : - Lucien ! au moment où Lucien et Petit-Claud se disaient bonsoir. Et les deux frères se jetèrent dans les bras l'un de l'autre en pleurant. Il n'y a pas beaucoup de moments semblables dans la vie. Lucien sentait l'effusion d'une de ces amitiés quand même, avec lesquelles on ne compte jamais et qu'on se reproche d'avoir trompées. David éprouvait le besoin de pardonner. Ce généreux et noble inventeur voulait surtout sermonner Lucien et dissiper les nuages qui voilaient l'affection de la soeur et du frère. Devant ces considérations de sentiment, tous les dangers engendrés par le défaut d'argent avaient disparu. | Базина уступила этим довольно убедительным доводам и позволила Давиду выйти из дому как раз в ту минуту, когда Люсьен прощался с Пти-Кло. - Люсьен! - вскричал Давид, и братья в слезах бросились друг другу в объятия. Не так часто в жизни выпадают подобные минуты. Люсьен был взволнован порывом этой чистой дружбы, с которой зачастую не считаются, но которую обманывать преступно. Давид испытывал потребность все простить. Этот великодушный и благородный изобретатель главным образом хотел пожурить Люсьена и разогнать облака, омрачавшие любовь сестры и брата. Перед этими требованиями сердца меркли все опасности, порожденные нуждою в деньгах. |
| Petit-Claud dit à son client : - Allez chez vous, profitez au moins de votre imprudence, embrassez votre femme et votre enfant ! et qu'on ne vous voie pas ! | Пти-Кло сказал своему клиенту: - Ступайте-ка скорее домой, воспользуйтесь по край' ней мере своей неосторожностью, поцелуйте жену и ребенка! . И остерегайтесь, как бы кто вас не увидел! |
| - Quel malheur ! se dit Petit-Claud, qui resta seul sur la place du Mûrier. Ah ! si j'avais là Cérizet... | "Фу-ты, какая неудача,- сказал про себя -Пти-Кло, оставшись в одиночестве на площади Мюрье.- Ну, будь бы тут Серизе!.." |
| Au moment où l'avoué se parlait à lui-même le long de l'enceinte en planches faite autour de la place où s'élève orgueilleusement aujourd'hui le Palais-de-Justice, il entendit cogner derrière lui sur une planche, comme quand quelqu'un cogne du doigt à une porte. | В то время как стряпчий рассуждал с самим собою, идя вдоль дощатого забора, ограждавшего пустырь, где теперь гордо высится здание суда, послышались легкие удары по дереву, точно кто-то стучал пальцем в дверь. |
| - J'y suis, dit Cérizet, dont la voix passait entre la fente de deux planches mal jointes. J'ai vu David sortant de l'Houmeau. Je commençais à soupçonner le lieu de sa retraite, maintenant j'en suis sûr, et sais où le pincer ; mais, pour lui tendre un piége, il est nécessaire que je sache quelque chose des projets de Lucien, et voilà que vous les faites rentrer. Au moins restez là sous un prétexte quelconque. Quand David et Lucien sortiront, amenez-les près de moi : ils se croiront seuls, et j'entendrai les derniers mots de leur adieu. | - Я тут,- сказал Серизе, выглядывая в широкую щель между двумя неплотно сколоченными досками.- Я видел, как Давид вышел из Умо. Я уже раньше догадывался, где он скрывается, теперь знаю это наверное и скажу, как его изловить; но, чтобы ловчее раскинуть сети, мне надо знать кое-что из замысла Люсьена, а вы вот дали им уйти! По крайней мере обождите их тут под каким-нибудь предлогом. Когда Давид и Люсьен выйдут, постарайтесь направить их в мою сторону; они вообразят, что никого поблизости нет, и я услышу, что они Окажут друг другу на прощание. |
| - Tu es un maître diable ! dit tout bas Petit-Claud. | - Ты сам сатана! - прошептал Пти-Кло. |
| - Nom d'un petit bonhomme, s'écria Cérizet, que ne ferait-on pas pour avoir ce que vous m'avez promis ! | - Черт возьми! - вскричал Серизе.- Чего не сделаешь ради того, что вы мне посулили! |
| France | Русский |
| Petit-Claud quitta les planches et se promena sur la place du Mûrier en regardant les fenêtres de la chambre où la famille était réunie et pensant à son avenir comme pour se donner du courage ; car l'adresse de Cérizet lui permettait de frapper le dernier coup. Petit-Claud était un de ces hommes profondément retors et traîtreusement doubles, qui ne se laissent jamais prendre aux amorces du présent ni aux leurres d'aucun attachement après avoir observé les changements du coeur humain et la stratégie des intérêts. Aussi avait-il d'abord peu compté sur Cointet. Dans le cas où l'oeuvre de son mariage aurait manqué sans qu'il eût le droit d'accuser le grand Cointet de traîtrise, il s'était mis en mesure de le chagriner ; mais, depuis son succès à l'hôtel de Bargeton, Petit-Claud jouait franc jeu. Son arrière-trame, devenue inutile, était dangereuse pour la situation politique à laquelle il aspirait. Voici les bases sur lesquelles il voulait asseoir son importance future. Gannerac et quelques gros négociants commençaient à former dans l'Houmeau un comité libéral qui se rattachait par les relations du commerce aux chefs de l'Opposition. | Пти-Кло отошел от забора и стал прохаживаться по площади Мюрье, поглядывая на окна комнаты, где собралась вся семья, и, чтобы придать себе мужества, размышлял о своей будущности, ибо ловкость Серизе позволяла ему нанести последний удар. Пти-Кло был из породы изворотливых и двуличных людей, которых не поймаешь ни на какую приманку, ни на удочку какой-нибудь привязанности, ибо они изучили непостоянство человеческого сердца и стратегию личных интересов. Вот почему сначала Пти-Кло мало рассчитывал на Куэнте. В случае, если бы его женитьба не состоялась и у него не было бы основания обвинить Куэнте-большого в вероломстве, он обеспечил себе возможность всячески донимать его; но после своих успехов в особняке де Баржетонов Пти-Кло играл в открытую. Тайные козни стали уже бесполезны и даже вредны для той политической карьеры, к которой он стремился. Однако на чем же он основывал свое будущее влияние? Ганнерак и некоторые крупные купцы образовали в Умо либеральный комитет, связанный торговыми отношениями с главарями оппозиции. |
| L'avénement du ministère Villèle, accepté par Louis XVIII mourant, était le signal d'un changement de conduite dans l'Opposition, qui, depuis la mort de Napoléon, renonçait au moyen dangereux des conspirations. Le parti libéral organisait au fond des provinces son système de résistance légale : il tendit à se rendre maître de la matière électorale, afin d'arriver à son but par la conviction des masses. Enragé libéral et fils de l'Houmeau, Petit-Claud fut le promoteur, l'âme et le conseil secret de l'Opposition de la basse-ville, opprimée par l'aristocratie de la ville haute. Le premier il fit apercevoir le danger de laisser les Cointet disposer à eux seuls de la presse dans le département de la Charente, où l'Opposition devait avoir un organe, afin de ne pas rester en arrière des autres villes. | Образование министерства Виллеля, допущенное Людовиком XVIII незадолго до его смерти, послужило поводом для изменения тактики оппозиции, которая после смерти Наполеона отказалась от столь опасного средства, как заговор. Либеральная партия создала в глуши провинций систему легального сопротивления: она стремилась одержать верх на выборах и добиться своей цели путем воздействия на массы. Уроженец Умо и ярый либерал, Пти-Кло был зачинщиком, душой и тайным советником оппозиции нижнего города, уничижаемого аристократией верхнего города. Он первый обратил внимание на опасность засилья Куэнте в печати департамента Шаранты, где оппозиции надобно было иметь свой орган, чтобы не оказаться позади других городов. |
| - Que chacun de nous donne un billet de cinq cents francs à Gannerac, il aura vingt et quelques mille francs pour acheter l'imprimerie Séchard, dont nous serons alors les maîtres en en tenant le propriétaire par un prêt, dit Petit-Claud. | - Пусть каждый из нас внесет по пятьсот франков Ганнераку, и вот вам двадцать с лишним тысяч франков на покупку типографии Сешара; хозяевами будем мы, а официальным владельцем сделаем подставное лицо. |
| L'avoué fit adopter cette idée, en vue de corroborer ainsi sa double position vis-à-vis de Cointet et de Séchard, et il jeta naturellement les yeux sur un drôle de l'encolure de Cérizet pour en faire l'homme dévoué du parti. | Стряпчему удалось внушить эту мысль местным либералам и тем самым укрепить свое двойственное положение как в отношении Куэнте, так и в отношении Сешара, и при выборе подставного лица, преданного партии либералов, он, естественно, остановил свое внимание на шельме такого разбора, как Серизе. |
| - Si tu peux découvrir ton ancien bourgeois et le mettre entre mes mains, dit-il à l'ancien prote de Séchard, on te prêtera vingt mille francs pour acheter son imprimerie, et probablement tu seras à la tête d'un journal. Ainsi, marche. | - Если ты обнаружишь, где прячется твой прежний хозяин, и выдашь его мне,- сказал он бывшему фактору Сешара,- тебе дадут ссуду в двадцать тысяч франков на покупку сешаровской типографии, и, возможно, ты станешь во главе газеты. Итак, действуй! |
| Plus sûr de l'activité d'un homme comme Cérizet que de celle de tous les Doublon du monde, Petit-Claud avait alors promis au grand Cointet l'arrestation de Séchard. Mais depuis que Petit-Claud caressait l'espérance d'entrer dans la magistrature, il prévoyait la nécessité de tourner le dos aux libéraux, et il avait si bien monté les esprits à l'Houmeau que les fonds nécessaires à l'acquisition de l'imprimerie étaient réalisés. Petit-Claud résolut de laisser aller les choses à leur cours naturel. | Уверенный в расторопности такого человека, как Серизе, более, нежели в расторопности всех Дублонов мира, Пти-Кло обещал Куэнте-большому арестовать Сешара. Но с той поры, как Пти-Кло стал ласкать себя надеждой проникнуть в прокуратуру, необходимость отвернуться от либералов становилась для него очевидной; однако ж деньги, нужные для приобретения типографии, были собраны,- настолько удалось ему поднять дух предместья Умо! Пти-Кло решил предоставить события их естественному течению. |
| - Bah ! se dit-il, Cérizet commettra quelque délit de presse, et j'en profiterai pour montrer mes talents... | "Ба!-сказал он самому себе.- Серизе в качестве издателя преступит какой-нибудь закон о печати, и я воспользуюсь случаем блеснуть своими талантами..." |
| Il alla vers la porte de l'imprimerie et dit à Kolb qui faisait sentinelle : - Monte avertir David de profiter de l'heure pour s'en aller, et prenez bien vos précautions ; je m'en vais, il est une heure... | Он подошел к типографии и сказал Кольбу, сторожившему у двери: - Ступай-ка, напомни Давиду, что пора ему возвращаться, и будьте осторожны! Я ухожу, уже час ночи... |
| Lorsque Kolb quitta le pas de la porte, Marion vint prendre sa place. Lucien et David descendirent, Kolb les précéda de cent pas en avant et Marion les suivit de cent pas en arrière. Quand les deux frères passèrent le long des planches, Lucien parlait avec chaleur à David. | Как только Кольб покинул свой пост, Марион заняла его место. Люсьен и Давид вышли из дома; Кольб шел в ста шагах впереди их, а Марион в ста шагах позади. Когда братья проходили мимо дощатого забора, Люсьен с горячностью высказывал свои соображения Давиду. |
| - Mon ami, lui dit-il, mon plan est d'une excessive simplicité ; mais comment en parler devant Eve, qui n'en comprendrait jamais les moyens ? Je suis sûr que Louise a dans le fond du coeur un désir que je saurai réveiller, je la veux uniquement pour me venger de cet imbécile de préfet. Si nous nous aimons, ne fût-ce qu'une semaine, je lui ferai demander au ministère un encouragement de vingt mille francs pour toi. Demain je reverrai cette créature dans ce petit boudoir où nos amours ont commencé, et où, selon Petit-Claud, il n'y a rien de changé : j'y jouerai la comédie. Aussi, après demain matin, te ferai-je remettre par Basine un petit mot pour te dire si j'ai été sifflé... Qui sait, peut-être seras-tu libre... Comprends-tu maintenant pourquoi j'ai voulu des habits de Paris ? Ce n'est pas en haillons qu'on peut jouer l'amour. | - Друг мой,- говорил он ему,- мой замысел чрезвычайно прост, но как было об этом говорить при Еве? Она никогда не поймет моей тактики. Я уверен, что Луиза в глубине сердца таит влечение ко мне, и я хочу пробудить в ней былое чувство хотя бы для того, чтобы отомстить этому болвану префекту. Если любовь соединит нас хотя бы на неделю, я заставлю Луизу выхлопотать для тебя в министерстве поощрение в двадцать тысяч франков. Завтра я встречусь с этой женщиной в том самом будуаре, где началась наша любовная канитель и где, со слов Пти-Кло, все осталось по-прежнему: я разыграю там комедию. Стало быть, послезавтра утром я извещу тебя через Базину коротенькой запиской. Как знать, не буду ли я освистан?.. А возможно, ты получишь свободу... Теперь-то ты понимаешь, на что мне понадобился парижский фрак? Пристало ли играть роль первого любовника в каких-то отрепьях?.. |
| A six heures du matin, Cérizet vint voir Petit-Claud. | В шесть часов утра Серизе явился к Пти-Кло. |
| - Demain, à midi, Doublon peut préparer son coup ; il prendra notre homme, j'en réponds, lui dit le Parisien : je dispose de l'une des ouvrières de mademoiselle Clerget, comprenez-vous ?... | - Завтра в полдень Дублон должен быть наготове; он изловит нашего молодца, могу поручиться,- сказал парижанин.- Одна из мастериц мадемуазель Клерже расположена ко мне. Поняли, а? |
| Après avoir écouté le plan de Cérizet, Petit-Claud courut chez Cointet. | Выслушав Серизе, Пти-Кло помчался к Куэнте. |
| - Faites en sorte que ce soir monsieur du Hautoy se soit décidé à donner à Françoise la nue propriété de ses biens, vous signerez dans deux jours un acte de Société avec Séchard. Je ne me marierai que huit jours après le contrat ; ainsi nous serons bien dans les termes de nos petites conventions : donnant donnant. Mais épions bien ce soir ce qui se passera chez madame de Sénonches entre Lucien et madame la comtesse du Châtelet, car tout est là... Si Lucien espère réussir par la préfète, je tiens David. | - Добейтесь, чтобы нынче же вечером господин дю Отуа согласился передать Фрайсуазе право собственности на имение без права пользования доходами от него, и через два дня вы заключите товарищеский договор с Се шаром. Я женюсь лишь через неделю после подписания брачного договора. Итак, мы выполним все условия нашего соглашеньица: услуга за услугу. Но будем зорко следить за тем, что будет происходить нынче вечером у госпожи де Сенонш между Люсьеном и графиней дю Шатле, ибо в этом вся суть... Ежели Люсьен рассчитывает на помощь г-жи Шатле, Давид в моих руках! |
| - Vous serez, je crois, garde des sceaux, dit Cointet. | - Быть вам министром юстиции, поверьте мне,- сказал Куэнте. |
| - Et pourquoi pas ? monsieur de Peyronnet l'est bien ! dit Petit-Claud qui n'avait pas encore tout à fait dépouillé la peau du libéral. | - А почему бы нет? Господин де Пейронне стал же министром,- сказал Пти-Кло, еще не вполне сбросивший с себя шкуру либерала. |
| L'état douteux de mademoiselle de La Haye lui valut la présence de la plupart des nobles d'Angoulême à la signature de son contrat. La pauvreté de ce futur ménage marié sans corbeille avivait l'intérêt que le monde aime à témoigner ; car il en est de la bienfaisance comme des triomphes : on aime une charité qui satisfait l'amour-propre. Aussi la marquise de Pimentel, la comtesse du Châtelet, monsieur de Sénonches et deux ou trois habitués de la maison firent-ils à Françoise quelques cadeaux dont on parlait beaucoup en ville. Ces jolies bagatelles réunies au trousseau préparé depuis un an par Zéphirine, aux bijoux du parrain et aux présents d'usage du marié, consolèrent Françoise et piquèrent la curiosité de plusieurs mères qui amenèrent leurs filles. | Сомнительное положение мадемуазель де Ляэ послужило причиной тому, что при подписании ее брачного договора присутствовала большая часть ангулемского дворянства. Бедность будущей четы, отсутствие свадебной корзины с дарами жениха - все это возбуждало общее сочувствие, которое свет так любит выказывать, ибо как в делах благотворительности, так и при торжествах люди прежде всего тешат свое тщеславие. Итак, маркиза де Пимантель, графиня дю Шатле, г-н де Сенонш и двое или трое из завсегдатаев дома сделали Франсуазе кое-какие подарки, о чем много говорили в городе. Эти красивые безделицы в соединении с приданым, которое в течение года готовила Зефирина, драгоценности, подаренные крестным отцом, и традиционные подношения жениха утешали Франсуазу и возбуждали любопытство многих мамаш и дочек. |
| Petit-Claud et Cointet avaient déjà remarqué que les nobles d'Angoulême les toléraient l'un et l'autre dans leur Olympe comme une nécessité : l'un était le régisseur de la fortune, le subrogé-tuteur de Françoise ; l'autre était indispensable à la signature du contrat comme le pendu à une exécution ; mais le lendemain de son mariage, si madame Petit-Claud conservait le droit de venir chez sa marraine, le mari s'y voyait difficilement admis, et il se promettait bien de s'imposer à ce monde orgueilleux. Rougissant de ses obscurs parents, l'avoué fit rester sa mère à Mansle où elle s'était retirée, il la pria de se dire malade et de lui donner son consentement par écrit. Assez humilié de se voir sans parents, sans protecteurs, sans signature de son côté, Petit-Claud se trouvait donc très-heureux de présenter dans l'homme célèbre un ami acceptable, et que la comtesse désirait revoir. Aussi vint-il prendre Lucien en voiture. Pour cette mémorable soirée, le poète avait fait une toilette qui devait lui donner, sans contestation, une supériorité sur tous les hommes. Madame de Sénonches avait d'ailleurs annoncé le héros du moment, et l'entrevue des deux amants brouillés était une de ces scènes dont on est particulièrement friand en province. | Пти-Кло и Куэнте уже заметили, что ангулемская знать терпит их на своем Олимпе, как печальную необходимость: один из них был управляющим имуществом, вторым опекуном Франсуазы, другой был нужен при подписании брачного договора, как висельник для виселицы. Но если г-жа Пти-Кло сохраняла за собой право посещать крестную мать, то для ее мужа на другой же день после свадьбы доступ в этот дом был бы уже затруднителен, однако он твердо решил заставить этот кичливый свет признать его. Стыдясь своего незнатного происхождения, стряпчий приказал матери не выезжать из Манля, где она жила, и, сказавшись больной, прислать ему письменное согласие на брак. Отсутствие родственников, покровителей и свидетелей с его стороны достаточно стесняло Пти-Кло, и он почел себя счастливым, когда в качестве друга мог представить знаменитого человека, которого к тому же желала видеть сама графиня. Поэтому он заехал за Люсьеном в карете. Ради этого памятного вечера поэт так разоделся, что, бесспорно, ему было обеспечено превосходство перед всеми прочими мужчинами. Г-жа де Сенонш широко оповестила, что на вечере будет герой дня, а встреча поссорившихся любовников являлась одним из зрелищ, на которые так падка провинция. |
| Lucien était passé à l'état de Lion ; on le disait si beau, si changé, si merveilleux, que les femmes de l'Angoulême noble avaient toutes une velléité de le revoir. Suivant la mode de cette époque à laquelle on doit la transition de l'ancienne culotte de bal aux ignobles pantalons actuels, il avait mis un pantalon noir collant. Les hommes dessinaient encore leurs formes au grand désespoir des gens maigres ou mal faits ; et celles de Lucien étaient apolloniennes. Ses bas de soie gris à jour, ses petits souliers, son gilet de satin noir, sa cravate, tout fut scrupuleusement tiré, collé pour ainsi dire sur lui. Sa blonde et abondante chevelure frisée faisait valoir son front blanc, autour duquel les boucles se relevaient avec une grâce cherchée. Ses yeux, pleins d'orgueil, étincelaient. Ses petites mains de femme, belles sous le gant, ne devaient pas se laisser voir dégantées. Il copia son maintien sur celui de de Marsay, le fameux dandy parisien, en tenant d'une main sa canne et son chapeau qu'il ne quitta pas, et il se servit de l'autre pour faire des gestes rares à l'aide desquels il commenta ses phrases. | Люсьен был возведен в звание парижского льва: молва гласила, что он так похорошел, так переменился, стал таким щеголем, что все ангулемские аристократки стремились его увидеть. Согласно моде того времени, по милости которой старинные короткие бальные панталоны были заменены безобразными современными брюками, Люсьен явился в черных панталонах в обтяжку. В ту пору мужчины еще подчеркивали свои формы, к великому огорчению людей тощих и дурного сложения, а Люсьен был сложен, как Аполлон. Ажурные серые шелковые чулки, бальные туфли, черный атласный жилет, галстук - все было безупречно и точно бы отлито на нем. Густые и волнистые белокурые волосы оттеняли белизну лба изысканной прелестью разметавшихся кудрей. Гордостью светились его глаза. Перчатки так изящно обтягивали его маленькие руки, что жаль было их снимать. В манере держаться он подражал де Марсе, знаменитому парижскому денди: в одной руке у него была трость и шляпа, с которыми он не расставался, и время от времени изящным жестом свободной руки подкреплял свои слова. |
| Lucien aurait bien voulu se glisser dans le salon, à la manière de ces gens célèbres qui, par une fausse modestie, se baisseraient sous la porte Saint-Denis. Mais Petit-Claud, qui n'avait qu'un ami, en abusa. Ce fut presque pompeusement qu'il amena Lucien jusqu'à madame de Sénonches au milieu de la soirée. A son passage, le poète entendit des murmures qui jadis lui eussent fait perdre la tête, et qui le trouvèrent froid : il était sûr de valoir, à lui seul, tout l'Olympe d'Angoulême. | Люсьен желал проскользнуть в гостиную, не будучи замеченным, в подражание тем знаменитостям, которые из мнимой скромности готовы нагнуться, проходя под воротами Сен-Дени. Но у Пти-Кло был только один друг, и он злоупотребил его дружбой. Вечер был в полном разгаре, когда он почти торжественно подвел Люсьена к г-же де Сенонш. Проходя по гостиной, поэт слышал вслед себе шепот, от которого у него прежде вскружилась бы голова, а теперь он отнесся к своему успеху холодно: так он был уверен, что он один стоит всего ангулемского Олимпа. |
| - Madame, dit-il à madame de Sénonches, j'ai déjà félicité mon ami Petit-Claud, qui est de l'étoffe dont on fait les gardes des sceaux, d'avoir le bonheur de vous appartenir, quelque faibles que soient les liens entre une marraine et sa filleule (ce fut dit d'un air épigrammatique très-bien senti par toutes les femmes qui écoutaient sans en avoir l'air). Mais, pour mon compte, je bénis une circonstance qui me permet de vous offrir mes hommages. | - Сударыня,- сказал Люсьен г-же де Сенонш,- я уже поздравлял моего друга Пти-Кло. Он из той породы людей, из которой выходят министры; он имел счастье стать членом вашей семьи, как бы ни слабы были узы, связующие крестную мать с крестной дочерью (это было сказано насмешливым тоном, отлично понятым всеми дамами, которые прислушивались, однако ж, не показывая вида). Что до меня касается, я благословляю случай, позволивший мне принести вам свои поздравления. |
| Ce fut dit sans embarras et dans une pose de grand seigneur en visite chez de petites gens. Lucien écouta la réponse entortillée que lui fit Zéphirine, en jetant un regard de circumnavigation dans le salon, afin d'y préparer ses effets. Aussi put-il saluer avec grâce et en nuançant ses sourires Francis du Hautoy et le préfet qui le saluèrent ; puis il vint enfin à madame du Châtelet en feignant de l'apercevoir. Cette rencontre était si bien l'événement de la soirée, que le contrat de mariage où les gens marquants allaient mettre leur signature, conduits dans la chambre à coucher, soit par le notaire, soit par Françoise, fut oublié. Lucien fit quelques pas vers Louise de Nègrepelisse ; et, avec cette grâce parisienne, pour elle à l'état de souvenir depuis son arrivée, il lui dit assez haut : - Est-ce à vous, madame, que je dois l'invitation qui me procure le plaisir de dîner après-demain à la préfecture ?... | Все это было сказано непринужденно, тоном вельможи, снизошедшего до посещения людей низкого положения. Люсьен выслушивал сбивчивый ответ Зефирины, обводя взглядом гостиную, исследуя позиции, с которых он мог бы показать себя во всем блеске. Итак, весьма учтиво и придавая своей улыбке различные оттенки, он поклонился Франсису дю Отуа и префекту, и те отдали ему поклон; потом он подошел к г-же дю Шатле, сделав вид, что только что ее заметил. Встреча их была столь увлекательным событием, что в тот вечер ангулемская знать буквально забыла о брачном договоре, подписать который их напрасно приглашали и нотариус и Франсуаза, но ведь для этого им надобно было бы покинуть гостиную и удалиться в спальню! Люсьен сделал несколько шагов в сторону Луизы де Негрпелис и с чисто парижским изяществом, о котором ей приходилось теперь только вздыхать, довольно громко сказал: - Не вам ли, сударыня, я обязан удовольствием получить приглашение на обед в префектуре?.. |
| - Vous ne la devez, monsieur, qu'à votre gloire, répliqua sèchement Louise un peu choquée de la tournure agressive de la phrase méditée par Lucien pour blesser l'orgueil de son ancienne protectrice. | - Вы обязаны этим, сударь, только своей славе,- сухо отвечала Луиза, несколько задетая вызывающим смыслом этой фразы, сказанной Люсьеном с тем расчетом, чтобы уязвить гордость своей бывшей покровительницы. |
| - Ah ! madame la comtesse, dit Lucien d'un air à la fois fin et fat, il m'est impossible de vous amener l'homme s'il est dans votre disgrâce. | - О графиня! - сказал Люсьен с лукавой и фатовской миной.- Я не осмелился бы навязать вам общество неугодного вам человека. |
| Et, sans attendre de réponse, il tourna sur lui-même en apercevant l'évêque, qu'il salua très-noblement. | Не ожидая ответа, он повернулся и, увидев епископа, поклонился ему с большим достоинством. |
| - Votre Grandeur a été presque prophète, dit-il d'une voix charmante, et je tâcherai qu'elle le soit tout à fait. Je m'estime heureux d'être venu ce soir ici, puisque je puis vous présenter mes respects. | - Ваше преосвященство, вы почти пророк,- сказал он чарующим голосом,- и я постараюсь, чтобы вы оказались настоящим пророком. Я счастлив, что встретил вас тут и могу выразить вам свое уважение. |
| Lucien entraîna Monseigneur dans une conversation qui dura dix minutes. Toutes les femmes regardaient Lucien comme un phénomène. Son impertinence inattendue avait laissé madame du Châtelet sans voix ni réponse. En voyant Lucien l'objet de l'admiration de toutes les femmes ; en suivant, de groupe en groupe, le récit que chacune se faisait à l'oreille des phrases échangées où Lucien l'avait comme aplatie en ayant l'air de la dédaigner, elle fut pincée au coeur par une contraction d'amour-propre. | Люсьен занял епископа беседой, длившейся десять минут. Женщины глядели на Люсьена, как на какое-то чудо. Неожиданная дерзость молодого человека лишила г-жу дю Шатле дара речи. Она видела, что Люсьеном восхищены все женщины, она слышала шушуканье и понимала, что из уст в уста передаются колкие слова, которыми они только что обменялись и которыми Люсьен, с самым презрительным видом, точно бы пригвоздил ее к месту, и сердце ее сжалось от чувства уязвленного самолюбия. |
| - S'il ne venait pas demain, après cette phrase, quel scandale ! pensa-t-elle. D'où lui vient cette fierté ? Mademoiselle des Touches serait-elle éprise de lui ?... | "А что если, обидевшись, он не придет завтра в префектуру? Какой будет конфуз! - думала она.- Откуда у него столько гордости? Не влюбилась ли в него мадемуазель де Туш?.. |
| - Il est si beau ! - On dit qu'elle a couru chez lui, à Paris, le lendemain de la mort de l'actrice !... Peut-être est-il venu sauver son beau-frère, et s'est-il trouvé derrière notre calèche à Mansle, par un accident de voyage. Ce matin-là, Lucien nous a singulièrement toisés, Sixte et moi. Ce fut une myriade de pensées, et, malheureusement pour Louise, elle s'y laissait aller en regardant Lucien qui causait avec l'évêque comme s'il eût été le roi du salon : il ne saluait personne et attendait qu'on vînt à lui, promenant son regard avec une variété d'expression, avec une aisance digne de de Marsay, son modèle. Il ne quitta pas le prélat pour aller saluer monsieur de Sénonches, qui se fit voir à peu de distance. | Он так хорош! Говорят, она явилась к нему в Париже на другой день после смерти его актрисы!.. А не воротился ли он сюда, чтобы спасти зятя? Быть может, какое-нибудь дорожное приключение вынудило его ехать до Манля на запятках нашей кареты? В то утро Люсьен так загадочно посмотрел на Сикста и на меня". То был мириад мыслей, и, на свое горе, Луиза предавалась им, глядя на Люсьена, который беседовал с епископом, как властелин этой гостиной: он никому первый не кланялся и ждал, когда к нему подойдут, его рассеянный взгляд блуждал кругом, он владел своим лицом с непринужденностью, достойной его вдохновителя де Марсе. Он не прервал беседы с прелатом даже ради того, чтобы поздороваться с г-ном де Сеноншем, который стоял неподалеку. |
| Au bout de dix minutes, Louise n'y tint plus. Elle se leva, marcha jusqu'à l'évêque et lui dit : - Que vous dit-on donc, Monseigneur, pour vous faire si souvent sourire ? | Не прошло и десяти минут, а Луиза не могла уже владеть собою. Она встала, подошла к епископу и сказала ему: - Что такое вам рассказывают, монсеньор? С ваших уст не сходит улыбка. |
| Lucien se recula de quelques pas pour laisser discrètement Madame du Châlelet avec le prélat. | Люсьен отступил, предоставляя г-же дю Шатле возможность поговорить с прелатом. |
| - Ah ! madame la comtesse, ce jeune homme a bien de l'esprit !... il m'expliquait comment il vous devait toute sa force... | - Ах, графиня, как остроумен этот молодой человек!.. Кстати, признался мне, что всем обязан вам... |
| - Je ne suis pas ingrat, moi, madame !... dit Lucien en lançant un regard de reproche qui charma la comtesse. | - Мне отнюдь не свойственна неблагодарность, сударыня! .- сказал Люсьен, бросая укоризненный взгляд, очаровавши графиню. |
| - Entendons-nous, dit-elle en ramenant à elle Lucien par un geste d'éventail, venez avec Monseigneur, par ici !... Sa Grandeur sera notre juge. | - Послушаем, что вы скажете,- отвечала она, движением веера приглашая Люсьена приблизиться.- Пожалуйста, сюда!.. Его преосвященство будет нашим судьею. |
| Et elle montra le boudoir en y entraînant l'évêque. | И она направилась в будуар, увлекая за собой епископа. |
| - Elle fait faire un drôle de métier à Monseigneur, dit une femme du camp Chandour assez haut pour être entendue. | - Нелепую роль навязывает она его высокопреосвященству,- сказала одна из сторонниц Шандуров достаточно громко, чтобы ее услышали. |
| - Notre juge !... dit Lucien en regardant tour à tour le prélat et la préfète, il y aura donc un coupable ? | - Нашим судьею?..- переспросил Люсьен, глядя то на прелата, то на жену префекта.-Но кто же обвиняемый? |
| Louise de Nègrepelisse s'assit sur le canapé de son ancien boudoir. Après y avoir fait asseoir Lucien à côté d'elle et Monseigneur de l'autre côté, elle se mit à parler. | Луиза де Негрпелис расположилась на канапе в своем бывшем будуаре. Усадив Люсьена по одну сторону от себя, а епископа по другую, она повела беседу. |
| Lucien fit à son ancienne amie l'honneur, la surprise et le bonheur de ne pas écouter. Il eut l'attitude, les gestes de la Pasta dans Tancredi quand elle va dire : O patria !... Il chanta sur sa physionomie la fameuse cavatine del Rizzo. Enfin, l'élève de Coralie trouva moyen de se faire venir un peu de larmes dans les yeux. | И тут Люсьен оказал честь своей прежней подруге, удивил ее и обрадовал: он не слушал, что она говорила. Он подражал позе и жестам Пасты в "Танкреде", когда она поет: "О patria!.."1 А лицо его пело знаменитую каватину: "Del Rizzo". Вдобавок ученик Корали ухитрился уронить слезу. |
| - Ah ! Louise, comme je t'aimais ! lui dit-il à l'oreille sans se soucier du prélat ni de la conversation au moment où il vit que ses larmes avaient été vues par la comtesse. | - Ах, Луиза, как я любил тебя! - сказал он ей на ухо, пренебрегая и прелатом и женскими речами, как только увидел, что графиня заметила его слезы. |
| - Essuyez vos yeux, ou vous me perdriez, ici, encore une fois, dit-elle en se retournant vers lui par un aparté qui choqua l'évêque. | - Утрите слезы!.. Неужто вы желаете еще раз погубить меня? - оборотившись в его сторону, тихо сказала она, и ее слова неприятно поразили епископа. |
| - Et c'est assez d'une, reprit vivement Lucien. Ce mot de la cousine de madame d'Espard sècherait toutes les larmes d'une Madeleine. Mon Dieu !... j'ai retrouvé pour un moment mes souvenirs, mes illusions, mes vingt ans, et vous me les... | - О, довольно и одного раза! - живо возразил Люсьен. (Мольба кузины г-жи д'Эспар осушила бы слезы любой Магдалины.)-Боже мой!.. На мгновение ожили мои воспоминания, мои мечтания, мои двадцать лет, и вы... |
| Monseigneur rentra brusquement au salon, en comprenant que sa dignité pouvait être compromise entre ces deux anciens amants. Chacun affecta de laisser la préfète et Lucien seuls dans le boudoir. Mais un quart d'heure après, Sixte, à qui les discours, les rires et les promenades au seuil du boudoir déplurent, y vint d'un air plus que soucieux et trouva Lucien et Louise très animés. | Епископ встал и поспешил воротиться в гостиную, понимая, что достоинство его может пострадать в обществе этих былых любовников. Все, будто сговорившись, оберегали уединение жены префекта и Люсьена. Но четверть часа позже Сикст, которому наскучили разговоры, смех и толчея около дверей будуара, вошел туда, более чем озабоченный, и увидел, что Люсьен и Луиза оживленно беседуют. |
| - Madame, dit Sixte à l'oreille de sa femme, vous qui connaissez mieux que moi Angoulême, ne devriez-vous pas songer à madame la préfète et au gouvernement. | - Сударыня,- сказал Сикст на ухо жене,-'вы знаете Ангулем лучше, нежели я, так не следует ли вам позаботиться о репутации супруги префекта и о достоинстве представителя правительства? |
| - Mon cher, dit Louise en toisant son éditeur responsable d'un air de hauteur qui le fit trembler, je cause avec monsieur de Rubempré de choses importantes pour vous. Il s'agit de sauver un inventeur sur le point d'être victime des manoeuvres les plus basses, et vous nous y aiderez... Quant à ce que ces dames peuvent penser de moi, vous allez voir comment je vais me conduire pour glacer le venin sur leurs langues. | - Друг мой,- сказала Луиза, смерив своего цензора таким высокомерным взглядом, что тот вздрогнул,- я говорю с господином де Рюбампре о делах, которые касаются и вас. Речь идет о том, чтобы спасти одного изобретателя, который на краю гибели по милости самых низких происков, и, разумеется, вы окажете нам помощь... Что касается до мнения этих дам, вы можете теперь же убедиться, что я заставлю их держать язык за зубами... |
| Elle sortit du boudoir appuyée sur le bras de Lucien, et le mena signer le contrat en s'affichant avec une audace de grande dame. | Она вышла из будуара, опираясь на руку Люсьена, и, с высокомерием великосветской дамы бросив вызов обществу, повела его подписывать брачный договор. |
| - Signons ensemble ?... dit-elle en tendant la plume à Lucien. | - Подпишем вместе, не так ли?..- сказала она, подавая перо Люсьену. |
| Lucien se laissa montrer par elle la place où elle venait de signer, afin que leurs signatures fussent l'une auprès de l'autre. | Люсьен предоставил ей указать ему место, где она расписалась, чтобы подписи их стояли рядом. |
| - Monsieur de Sénonches, auriez-vous reconnu monsieur de Rubempré ? dit la comtesse en forçant l'impertinent chasseur à saluer Lucien. | - Неужто, господин де Сенонш, вы не признали господина де Рюбампре? - сказала графиня, тем самым поставив дерзкого охотника перед необходимостью поклониться Аюсьену. |
| Elle ramena Lucien au salon, elle le mit entre elle et Zéphirine sur le redoutable canapé du milieu. Puis, comme une reine sur son trône, elle commença, d'abord à voix basse, une conversation évidemment épigrammatique à laquelle se joignirent quelques-uns de ses anciens amis et plusieurs femmes qui lui faisaient la cour. Bientôt Lucien devenu le héros d'un cercle, fut mis par la comtesse sur la vie de Paris dont la satire fut improvisée avec une verve incroyable et semée d'anecdotes sur les gens célèbres, véritables friandises de conversation dont sont excessivement avides les provinciaux. On admira l'esprit comme on avait admiré l'homme. Madame la comtesse Sixte triomphait si patemment de Lucien, elle en jouait si bien en femme enchantée de son choix, elle lui fournissait la réplique avec tant d'à-propos, elle quêtait pour lui des approbations par des regards si compromettants, que plusieurs femmes commencèrent à voir dans la coincidence du retour de Louise et de Lucien un profond amour victime de quelque double méprise. Un dépit avait peut-être amené le malencontreux mariage de Châtelet, contre lequel il se faisait alors une réaction. | Она воротилась с Люсьеном в гостиную, она усадила его между собой и Зефириной на роковое канапе посредине комнаты. И, восседая на троне, точно королева, вполголоса повела явно язвительный разговор, который поддержали кое-кто из ее прежних друзей и несколько дам, составлявших ее свиту. Вскоре Люсьен стал героем кружка и, подхватив затеянный графинею разговор о Париже, с чрезвычайным воодушевлением тут же сочинил сатиру на парижскую жизнь, пересыпая свои остроты анекдотами по поводу разных знаменитостей, что явилось настоящим лакомством для провинциалов. Все восхищались умом Люсьена не менее, чем его наружностью. Графиня Сикст дю Шатле так явно торжествовала победу Люсьена, так искусно играла на всех его струнах, как женщина, очарованная своим инструментом, так кстати она подавала ему реплики, так выразительны были ее взгляды, молившие о поощрении юноши, что многие дамы уже усматривали в одновременном возвращении Луизы и Люсьена глубокую любовь, ставшую жертвой какого-то обоюдного недоразумения. Как знать, не досада ли послужила причиной ее злосчастного брака с дю Шатле? И не раскаивается ли она теперь в своем опрометчивом поступке? |
| - Eh ! bien, dit Louise à une heure du matin et à voix basse à Lucien avant de se lever : après-demain, faites-moi le plaisir d'être exact... | - Ну, и так,- вполголоса сказала Луиза Люсьену, в час ночи подымаясь с канапе,- увидимся послезавтра; прошу вас, приходите непременно. |
| La préfète laissa Lucien en lui mimant une petite inclination de tête excessivement amicale, et alla dire quelques mots au comte Sixte, qui chercha son chapeau. | Она легким наклонением головы чрезвычайно любезно простилась с Люсьеном и, подойдя к графу Сиксту, искавшему шляпу, сказала ему что-то. |
| - Si ce que madame du Châtelet vient de me dire est vrai, mon cher Lucien, comptez sur moi, dit le préfet en se mettant à la poursuite de sa femme qui partait sans lui, comme à Paris. Dès ce soir, votre beau-frère peut se regarder comme hors d'affaire. | - Если верно то, что мне сейчас сообщала графиня, рассчитывайте на меня, дорогой Люсьен,- сказал префект, кинувшись вслед за женой, которая, как и в Париже, уезжала, не ожидая его.- С нынешнего вечера ваш зять может быть спокоен. |
| - Monsieur le comte me doit bien cela, répondit Lucien en souriant. | - Долг, как говорят, платежом красен, граф,- отвечал Люсьен, улыбнувшись. |
| - Eh ! bien nous sommes fumés... dit Cointet à l'oreille de Petit-Claud témoin de cet adieu. | - Гм!.. А нам-таки натянули нос,- сказал Куэнте, свидетель этого прощания, на ухо Пти-Кло. |
| Petit-Claud, foudroyé par le succès de Lucien, stupéfait par les éclats de son esprit et par le jeu de sa grâce, regardait Françoise de La Haye dont la physionomie, pleine d'admiration pour Lucien, semblait dire à son prétendu : Soyez comme votre ami. | Пти-Кло, пораженный успехом Люсьена, ошеломленный блеском его ума, изяществом манер, глядел на Франсуазу де Ляэ, восхищенная физиономия которой, казалось, говорила ему: "Ах, если бы вы были похожи на вашего друга!" |
| Un éclair de joie passa sur la figure de Petit-Claud. | Луч радости скользнул по лицу Пти-Кло. |
| - Le dîner du préfet n'est que pour après-demain, nous avons encore une journée à nous, dit-il, je réponds de tout. | - Но ведь обед у префекта состоится только послезавтра; стало быть, у нас еще целый день впереди,- сказал он,- я отвечаю за все! |
| - Eh ! bien, mon cher, dit Lucien à Petit-Claud à deux heures du matin en revenant à pied : je suis venu, j'ai vu, j'ai vaincu ! Dans quelques heures, Séchard sera bien heureux. | - Вот видите ли, мой милый,- говорил Люсьен, возвращаясь с Пти-Кло в два часа ночи пешком домой,- пришел, увидел, победил! Еще несколько часов, и Сешар будет счастлив. |
| - Voilà tout ce que je voulais savoir, pensa Petit-Claud. - Je ne te croyais que poète et tu es aussi Lauzun, c'est être deux fois poète, répondit-il en lui donnant une poignée de main qui devait être la dernière. | "Вот все, что мне и требовалось знать",- подумал Пти-Кло, а вслух сказал:-Я полагал, что ты только поэт, а ты еще и Лозен! А стало быть, вдвойне поэт.- И они обменялись рукопожатием, которому суждено было стать последним. |
| - Ma chère Eve, dit Lucien en réveillant sa soeur, une bonne nouvelle ! Dans un mois David n'aura plus de dettes !... | - Ева, милая моя! - сказал Люсьен, разбудив сестру.- Добрые вести! Не пройдет и месяца, как Давид освободится от долгов... |
| - Et comment ? | - Но как? |
| - Eh ! bien, madame du Châtelet cachait sous sa jupe mon ancienne Louise ; et elle m'aime plus que jamais, et va faire faire un rapport au ministère de l'Intérieur par son mari, en faveur de notre découverte !... Ainsi nous n'avons pas plus d'un mois à souffrir, le temps de me venger du préfet et de le rendre le plus heureux des époux. | - Послушай! Под фалбалами госпожи дю Шатле таится моя прежняя Луиза; она любит меня сильнее, чем прежде; она заставит своего мужа представить доклад в министерство внутренних дел о нашем изобретении! Итак, пострадаем еще какой-нибудь месяц, срок достаточный, чтобы отомстить префекту и сделать его счастливейшим из мужей. |
| Eve crut continuer un rêve en écoutant son frère. | (Слушая брата, Ева думала, что все это ей грезится во сне.) |
| - En revoyant le petit salon gris où je tremblais comme un enfant il y a deux ans ; en examinant ces meubles, les peintures et les figures, il me tombait une taie des yeux ! comme Paris vous change les idées. | Когда я вновь увидел маленькую серую гостиную, где тому два года я трепетал, как ребенок, когда я увидел эту мебель, картины, лица, точно пелена упала с моих глаз! Как меняет Париж наши мнения! |
| - Est-ce un bonheur ?... dit Eve en comprenant enfin son frère. | - Неужели в этом счастье? - сказала Ева, поняв наконец брата. |
| - Allons, tu dors, à demain, nous causerons après déjeuner, dit Lucien. | - Ну, полно! Ты спишь еще; поговорим утром, после завтрака,- сказал Люсьен. |
| Le plan de Cérizet était d'une excessive simplicité. Quoiqu'il appartienne aux ruses dont se servent les huissiers de province pour arrêter leurs débiteurs et dont le succès est hypothétique, il devait réussir ; car il reposait autant sur la connaissance des caractères de Lucien et de David que sur leurs espérances. Parmi les petites ouvrières dont il était le Don Juan et qu'il gouvernait en les opposant les unes aux autres, le prote des Cointet, pour le moment en service extraordinaire, avait distingué l'une des repasseuses de Basine Clerget, une fille presque aussi belle que madame Séchard, appelée Henriette Mignon, et dont les parents étaient de petits vignerons vivant dans leur bien à deux lieues d'Angoulême, sur la route de Saintes. Les Mignon, comme tous les gens de la campagne, ne se trouvaient pas assez riches pour garder leur unique enfant avec eux, et ils l'avaient destinée à entrer en maison, c'est-à-dire à devenir femme de chambre. En province, une femme de chambre doit savoir blanchir et repasser le linge fin. | План Серизе был чрезвычайно прост. Хотя, по существу, то была обычная уловка, к которой прибегают провинциальные судебные приставы при поимке должников и за успех которой нельзя было поручиться, все же она обещала удачу, ибо Серизе отлично знал нрав Люсьена и Давида, а равно и их замыслы. В среде молоденьких мастериц Серизе разыгрывал записного дон-жуана, властвовал над девушками, сея между ними раздор, и теперь, выступая в роли агента для особых поручений, фактор братьев Куэнте остановил свое внимание на одной из гладильщиц Базины Клер-же, по имени Анриетта Синьоль, которая красотою могла поспорить с г-жою Сешар. Родители этой девушки, мелкие виноделы, жили на своей ферме, в двух лье от Ангулема, по дороге в Сент. Синьоли, как все деревенские жители, не настолько были богаты, чтобы оставить при себе единственную дочь, и решились определить ее горничной в какой-нибудь господский дом. В провинции от горничной требуется, чтобы она умела стирать и гладить тонкое белье. |
| France | Русский |
| La réputation de madame Prieur, à qui Basine succédait, était telle, que les Mignon y mirent leur fille en apprentissage en y payant pension pour la nourriture et le logement. Madame Prieur appartenait à cette race de vieilles maîtresses qui, dans les provinces, se croient substituées aux parents. Elle vivait en famille avec ses apprenties, elle les menait à l'église et les surveillait consciencieusement. Henriette Mignon, belle brune bien découplée, à l'oeil hardi, à la chevelure forte et longue, était blanche comme sont blanches les filles du Midi, de la blancheur d'une fleur de magnolia. Aussi Henriette fut-elle une des premières grisettes que visa Cérizet ; mais comme elle appartenait à d'honnêtes cultivateurs, elle ne céda que vaincue par la jalousie, par le mauvais exemple et par cette phrase séduisante : - Je t'épouserai ! que lui dit Cérizet, une fois qu'il se vit second prote chez messieurs Cointet. En apprenant que les Mignon possédaient pour quelque dix ou douze mille francs de vignes et une petite maison assez logeable, le Parisien se hâta de mettre Henriette dans l'impossibilité d'être la femme d'un autre. Les amours de la belle Henriette et du petit Cérizet en étaient là quand Petit-Claud lui parla de le rendre propriétaire de l'imprimerie Séchard, en lui montrant une espèce de commandite de vingt mille francs qui devait être un licou. Cet avenir éblouit le prote, la tête lui tourna, mademoiselle Mignon lui parut un obstacle à ses ambitions, et il négligea la pauvre fille. Henriette, au désespoir, s'attacha d'autant plus au petit prote des Cointet qu'il semblait la vouloir quitter. | Добрая слава г-жи Приер, которой впоследствии наследовала Базина, послужила тому, что Синьоли отдали ей в обучение свою дочь и платили за ее стол и квартиру. Г-жа Приер принадлежала к той породе старых провинциальных хозяек, которые считают себя заместительницами родителей. Она жила с ученицами по-семейному, водила их в церковь и добросовестно надзирала за ними. Анриетта Синьоль, красивая, статная брюнетка, с смелыми глазами, густыми и длинными волосами, отличалась той особенной белизной кожи, присущей дочерям юга, которая сравнима лишь с белизною цветов магнолии. Вполне понятно, что Анриетта первая из всех гризеток привлекла внимание Серизе; но, будучи дочерью честных землепашцев, она уступила только под влиянием ревности, дурных примеров и обычного обещания соблазнителей: "Я на тебе женюсь!",- что не преминул сказать и Серизе, как только он стал младшим фактором у братьев Куэнте. Узнав, что Синьоли владеют виноградниками стоимостью в десять - двенадцать тысяч франков и что у них имеется довольно приличный домик, парижанин поторопился лишить Анриетту возможности выйти замуж за другого. Таковы были любовные дела красавицы Анриетты и юного Серизе, когда Пти-Кло предложил ему стать владельцем типографии Сешара и посулил нечто вроде товарищества на вере с фондом в двадцать тысяч франков, которое должно было послужить уздою для Серизе. Такая будущность ослепила фактора, вскружила ему голову, девица Синьоль представилась ему помехой в его честолюбивых замыслах, и он стал выказывать пренебрежение к бедной девушке. Анриетта в отчаянии все больше привязывалась к юному фактору братьев Куэнте, который, казалось, готов был ее бросить. |
| En découvrant que David se cachait chez mademoiselle Clerget, le Parisien changea d'idées à l'égard d'Henriette, mais sans changer de conduite ; car il se proposait de faire servir à sa fortune l'espèce de folie qui travaille une fille quand, pour cacher son déshonneur, elle doit épouser son séducteur. Pendant la matinée du jour où Lucien devait reconquérir sa Louise, Cérizet apprit à Henriette le secret de Basine, et lui dit que leur fortune et leur mariage dépendaient de la découverte de l'endroit où se cachait David. Une fois instruite, Henriette n'eut pas de peine à reconnaître que l'imprimeur ne pouvait être que dans le cabinet de toilette de mademoiselle Clerget, elle ne crut pas avoir fait le moindre mal en se livrant à cet espionnage ; mais Cérizet l'avait engagée déjà dans sa trahison par ce commencement de participation. | Обнаружив, что Давид скрывается у мадемуазель Клерже, парижанин переменил свое мнение об Анриетте, но не переменил поведения, ибо он решил обратить в свою пользу то отчаяние, которое овладевает девушкой, когда у нее не остается иного выхода, как выйти замуж за своего соблазнителя, и тем прикрыть свое бесчестие. Утром того дня, когда Люсьену предстояло вновь завоевать Луизу, Серизе открыл Анриетте тайну Базины, намекнув ей, что их благополучие и свадьба зависят от возможности точно указать убежище Давида. Серизе навел Анриетту на след, и она без труда догадалась, что типограф может скрываться только в туалетной комнате мадемуазель Клерже; она не подозревала ничего дурного в таком шпионаже, но уже самой причастностью к этому делу Серизе вовлек ее в предательство. |
| Lucien dormait encore lorsque Cérizet, qui vint savoir le résultat de la soirée, écoutait dans le cabinet de Petit-Claud le récit des grands petits événements qui devaient soulever Angoulême. | Люсьен еще почивал, когда Серизе, явившийся узнать, каковы были последствия вечера, выслушал в кабинете Пти-Кло отчет о великих событиях, которым предстояло взволновать весь Ангулем. |
| - Lucien vous a bien écrit un petit mot depuis son retour ? demanda le Parisien après avoir hoché la tête en signe de satisfaction quand Petit-Claud eut fini. | - А не сохранилось ли у вас какой-нибудь записочки от Люсьена, написанной после его возвращения? - спросил парижанин, покачивая от удовольствия головой, когда Пти-Кло окончил свой рассказ. |
| - Voilà le seul que j'aie, dit l'avoué, qui tendit une lettre où Lucien avait écrit quelques lignes sur le papier à lettre dont se servait sa soeur. | - Вот одна-единственная,- сказал стряпчий, подавая ему коротенькое письмо Люсьена, написанное на почтовой бумаге, которой обычно пользовалась Ева. |
| - Eh ! bien, dit Cérizet, dix minutes avant le coucher du soleil, que Doublon s'embusque à la Porte-Palet, qu'il cache ses gendarmes et dispose son monde, vous aurez notre homme. | - Ладно,- сказал Серизе,- пускай-ка Дублон со своими жандармами минут за десять до заката солнца устроит засаду у ворот Пале да расставит повсюду своих молодцов, и Давиду не уйти от нас. |
| - Es-tu sûr de ton affaire ? dit Petit-Claud en examinant Cérizet. | - А ты уверен в удаче своей затеи? -сказал Пти-Кло, в упор глядя на Серизе. |
| - Je m'adresse au hasard, dit l'ex-gamin de Paris, mais c'est un fier drôle, il n'aime pas les honnêtes gens. | - Полагаюсь на случай,- сказал бывший парижский мальчишка,- а случай - отъявленный плут и не любит порядочных людей. |
| - Il faut réussir, dit l'avoué d'un ton sec. | - Надобно добиться успеха,- сухо сказал стряпчий. |
| - Je réussirai, dit Cérizet. C'est vous qui m'avez poussé dans ce tas de boue, vous pouvez bien me donner quelques billets de banque pour m'essuyer... Mais, monsieur, dit le Parisien en surprenant une expression qui lui déplut sur la figure de l'avoué, si vous m'aviez trompé, si vous ne m'achetez pas l'imprimerie sous huit jours... Eh ! bien, vous laisserez une jeune veuve, dit tout bas le gamin de Paris en lançant la mort dans son regard. | - Я-то добьюсь! - сказал Серизе.- А вот вы окунули меня в такую грязь, что не мешало бы дать мне несколько банковых билетов, чтобы обтереться... Но, сударь,- продолжал парижанин, уловив на лице стряпчего выражение, не предвещавшее ему ничего доброго,- ежели вы меня обманете, ежели вы в течение недели не купите мне типографии... Знайте, быть вашей жене молодою вдовой,- сказал почти шепотом парижский мальчишка, метнув в него убийственный взгляд. |
| - Si nous écrouons David à six heures, sois à neuf heures chez monsieur Gannerac, et nous y ferons ton affaire, répondit péremptoirement l'avoué. | - Ежели к шести часам вечера мы посадим Давида в тюрьму, будь к девяти часам у господина Ганнерака, и мы устроим твое дело,- отвечал стряпчий решительно. |
| - C'est entendu : vous serez servi, bourgeois ! dit Cérizet. | - Уговор дороже денег: и удружу же я вам, хозяин! - сказал Серизе. |
| Cérizet connaissait déjà l'industrie qui consiste à laver le papier et qui met aujourd'hui les intérêts du fisc en péril. Il lava les quatre lignes écrites par Lucien, et les remplaça par celles-ci, en imitant l'écriture avec une perfection désolante pour l'avenir social du prote. | Серизе уже овладел искусством вытравлять чернила с бумаги (ныне такие таланты размножились и стали представлять собою угрозу для казны). Он вытравил четыре строчки, написанные Люсьеном, и заменил их другими, подделав его почерк с совершенством, сулившим в будущем мало утешительного. |
| " Mon cher David, tu peux venir sans crainte chez le Préfet, ton affaire est faite ; et d'ailleurs, à cette heure-ci, tu peux sortir, je viens au-devant de toi, pour t'expliquer comment tu dois te conduire avec le Préfet. | "Дорогой Давид, ты можешь безбоязненно явиться к префекту, твое дело устроено; выходи немедленно, я пойду тебе навстречу и научу тебя, как следует вести себя с префектом. |
| Ton frère, | Твой брат |
| LUCIEN. " | Люсьен". |
| A midi, Lucien écrivit une lettre à David où il lui apprenait le succès de la soirée, il lui donnait l'assurance de la protection du préfet qui, dit-il, faisait aujourd'hui même un rapport au ministre sur la découverte dont il était enthousiaste. | В полдень Люсьен послал Давиду письмо, в котором описывал ему свой успех на вечере, обнадеживал его покровительством префекта, который обещал нынче же представить доклад в министерство по поводу открытия, от которого он в восхищении. |
| Au moment où Marion apporta cette lettre à mademoiselle Basine, sous prétexte de lui donner à blanchir les chemises de Lucien, Cérizet, instruit par Petit-Claud de la probabilité de cette lettre, emmena mademoiselle Mignon et alla se promener avec elle sur le bord de la Charente. Il y eut sans doute un combat où l'honnêteté d'Henriette se défendit pendant long-temps, car la promenade dura deux heures. Non-seulement l'intérêt d'un enfant était en jeu, mais encore tout un avenir de bonheur, une fortune ; et ce que demandait Cérizet était une bagatelle, il se garda bien d'ailleurs d'en dire les conséquences. Seulement le prix exorbitant de ces bagatelles effrayait Henriette. Néanmoins, Cérizet finit par obtenir de sa maîtresse de se prêter à son stratagème. A cinq heures, Henriette dut sortir et rentrer en disant à mademoiselle Clerget que madame Séchard la demandait sur-le-champ. Puis, un quart d'heure après la sortie de Basine, elle monterait, cognerait au cabinet et remettrait à David la fausse lettre de Lucien. Après, Cérizet attendait tout du hasard. | В то время как Марион, делая вид, что принесла в стирку белье Люсьена, передавала эту записку мадемуазель Клерже, Серизе, уведомленный Пти-Кло о вероятности такого письма, вызвал мадемуазель Синьоль и пошел с ней прогуляться по берегу Шаранты. Как видно, дело не обошлось без борьбы, и порядочность Анриетты защищалась достаточно упорно, ибо прогулка длилась целых два часа. Тут была поставлена на карту не только жизнь ребенка, но и вся их будущность, счастье, богатство, а то, о чем просил Серизе, казалось сущей безделицей! Впрочем, он остерегался вдаваться в подробности. Однако чрезмерное вознаграждение, обещанное ему за такие пустяки, смущало Анриетту. И все же Серизе принудил свою любовницу принять участие в его замысле. В пять часов вечера Анриетта должна была выйти из дому и, воротившись, сказать мадемуазель Клерже, что ее срочно просит к себе г-жа Сешар. Затем, четверть часа спустя, когда Базина уйдет, она должна взойти наверх, постучаться в туалетную комнату и передать Давиду подложное письмо Люсьена. А в дальнейшем Серизе полагался на случай. |
| Pour la première fois depuis plus d'un an, Eve sentit se desserrer l'étreinte de fer par laquelle la Nécessité la tenait. Elle eut de l'espoir enfin. Elle aussi ! elle voulut jouir de son frère, se montrer au bras de l'homme fêté dans sa patrie, adoré des femmes, aimé de la fière comtesse du Châtelet. Elle se fit belle et se proposa de se promener à Beaulieu, après le dîner, au bras de son frère. A cette heure, tout Angoulême, au mois de septembre, se trouve à prendre le frais. | В первый раз в течение года Ева почувствовала, что железные тиски, в которых держала ее нужда, несколько ослабели. У нее зародилась надежда. И сна пожелала похвалиться своим братом, показаться рука об руку с человеком, которого чествовал родной город, обожали женщины и любила гордая графиня дю Шатле! Она принарядилась и вздумала после обеда пройтись с братом по Болье. В этот час в сентябре весь Ангулем выходит туда подышать свежим воздухом. |
| - Oh ! c'est la belle madame Séchard, dirent quelques voix en voyant Eve. | - О, да это сама красавица Сешар! - послышались возгласы при появлении Евы. |
| - Je n'aurais jamais cru cela d'elle, dit une femme. | - Право, я никак этого от нее не ожидала,- сказала какая-то женщина. |
| - Le mari se cache, la femme se montre, dit madame Postel assez haut pour que la pauvre femme l'entendît. | - Муж прячется, а жена выставляет себя напоказ,- сказала г-жа Постэль достаточно громко, чтобы несчастная женщина услышала. |
| - Oh ! rentrons, j'ai eu tort, dit Eve à son frère. | - О, воротимся скорее! Я напрасно вышла,- сказала Ева своему брату. |
| Quelques minutes avant le coucher du soleil, la rumeur que cause un rassemblement s'éleva de la rampe qui descend à l'Houmeau. Lucien et sa soeur, pris de curiosité, se dirigèrent de ce côté, car ils entendirent quelques personnes qui venaient de l'Houmeau parlant entre elles, comme si quelque crime venait d'être commis. | За несколько минут до захода солнца со стороны склона, по которому спускаются в Умо, донесся шум, напоминавший гул толпы. Люсьен и его сестра из любопытства пошли в ту сторону, ибо им послышалось, что прохожие из Умо как будто говорили между собой о каком-то преступлении, совершившемся там. |
| - C'est probablement un voleur qu'on vient d'arrêter... Il est pâle comme un mort, dit un passant au frère et à la soeur en les voyant courir au-devant de ce monde grossissant. | - Видимо, поймали вора .. Он бледен, как мертвец,- сказал какой-то прохожий брату и сестре, видя, что они спешат навстречу все нараставшей толпе. |
| Ni Lucien ni sa soeur n'eurent la moindre appréhension. Ils regardèrent les trente et quelques enfants ou vieilles femmes, les ouvriers revenant de leur ouvrage qui précédaient les gendarmes dont les chapeaux bordés brillaient au milieu du principal groupe. Ce groupe, suivi d'une foule d'environ cent personnes, marchait comme un nuage d'orage. | Ни Люсьен, ни Ева не чувствовали ни малейшего опасения. Навстречу им шли ребятишки, старухи и мастеровые, возвращавшиеся с работы, всего их было человек тридцать, и среди темной массы провожатых поблескивали обшитые позументом шляпы жандармов. А позади их, точно грозовая туча, надвигалась толпа человек в сто. |
| - Ah ! dit Eve, c'est mon mari ! | - О, боже,- промолвила Ева,- ведь это мой муж! |
| - David ! cria Lucien. | - Давид! - вскричал Люсьен. |
| - C'est sa femme ! dit la foule en s'écartant. | - Это его жена!-послышались голоса, и толпа расступилась. |
| - Qui donc t'a pu faire sortir ? demanda Lucien. | - Что побудило тебя выйти? -спросил Люсьен. |
| - C'est ta lettre, répondit David pâle et blême. | - Твое письмо,-отвечал бледный и растерянный Давид. |
| - J'en étais sûre, dit Eve qui tomba roide évanouie. | - Я была в том уверена!-сказала Ева и упала как подкошенная. |
| Lucien releva sa soeur, que deux personnes l'aidèrent à transporter chez elle, où Marion la coucha. Kolb s'élança pour aller chercher un médecin. A l'arrivée du docteur, Eve n'avait pas encore repris connaissance. Lucien fut alors forcé d'avouer à sa mère qu'il était la cause de l'arrestation de David, car il ne pouvait pas s'expliquer le quiproquo produit par la lettre fausse. Lucien, foudroyé par un regard de sa mère qui y mit sa malédiction, monta dans sa chambre et s'y enferma. En lisant cette lettre écrite au milieu de la nuit et interrompue de moments en moments, chacun devinera par les phrases, jetées comme une à une, toutes les agitations de Lucien. | Люсьен поднял сестру, двое прохожих помогли отнести ее домой, а Марион уложила ее в постель. Кольб бросился за доктором. Когда пришел врач, Ева еще была без сознания. Люсьен вынужден был признаться матери, что он является виновником ареста Давида, ибо ему в голову не могло прийти, что причиной несчастья было подложное письмо. Во взгляде матери Люсьен прочел проклятие, сразившее его; он взошел к себе наверх и заперся в комнате. Ночью, поминутно впадая в раздумье, то бросая, то вновь хватаясь за перо, Люсьен написал письмо, и, читая его, каждый мог бы почувствовать в этих отрывистых фразах всю глубину взволнованности Люсьена. |
| " Ma soeur bien-aimée, nous nous sommes vus tout à l'heure pour la dernière fois. Ma résolution est sans appel. Voici pourquoi : Dans beaucoup de familles, il se rencontre un être fatal qui, pour la famille, est une sorte de maladie. Je suis cet être-là pour vous. Cette observation n'est pas de moi, mais d'un homme qui a beaucoup vu le monde. Nous soupions un soir entre amis, au Rocher de Cancale. Entre les mille plaisanteries qui s'échangent alors, ce diplomate nous dit que telle jeune personne qu'on voyait avec étonnement rester fille était malade de son père. Et alors, il nous développa sa théorie sur les maladies de famille. Il nous expliqua comment, sans telle mère, telle maison eût prospéré, comment tel fils avait ruiné son père, comment tel père avait détruit l'avenir et la considération de ses enfants. Quoique soutenue en riant, cette thèse sociale fut en dix minutes appuyée de tant d'exemples que j'en restai frappé. Cette vérité payait tous les paradoxes insensés, mais spirituellement démontrés, par lesquels les journalistes s'amusent entre eux, quand il ne se trouve là personne à mystifier. Eh ! bien, je suis l'être fatal de notre famille. Le coeur plein de tendresse, j'agis comme un ennemi. A tous vos dévouements, j'ai répondu par des maux. Quoique involontairement porté, le dernier coup est de tous le plus cruel. | "Возлюбленная сестра, мы нынче виделись с тобою в последний раз. Мое решение бесповоротно. И вот почему: во многих семьях встречаются роковые существа: они, как болезнь, губят своих близких. Таким существом для вас являюсь я. Наблюдение это сделано не мною, а человеком, много видевшим на своем веку. Однажды мы ужинали дружеской компанией в "Роше де Канкаль". Как водится, шуткам не было конца; и вот, один дипломат в ходе беседы заметил, что такая-то молодая особа, которая к общему удивлению осталась в девицах, была "больна своим отцом". И тут он развил нам свою теорию семейных болезней. Он показал нам, как процветала бы такая-то семья, если бы у нее была иная мать, как в другой семье сын разорил отца, как там отец погубил будущность и доброе имя своих детей. Хотя он доказывал бесспорность этого общественного явления в шутливой форме, все же в какие-нибудь десять минут он привел столько примеров, подкрепляющих его слова, что я был поражен. Истина эта стоила всех пустых, хотя и остроумно построенных парадоксов, которыми забавляются в приятельском кругу журналисты, когда им некого забавы ради вводить в заблуждение. Так вот в нашей семье такое роковое существо - я! Сердце мое исполнено нежности, а поступаю я, точно враг. За вашу самоотверженную любовь ко мне я платил злом. Последний удар, хотя и нанесенный мною невольно, оказался самым жестоким. |
| Pendant que je menais à Paris une vie sans dignité, pleine de plaisirs et de misères, prenant la camaraderie pour l'amitié, laissant de véritables amis pour des gens qui voulaient et devaient m'exploiter, vous oubliant et ne me souvenant de vous que pour vous causer du mal, vous suiviez l'humble sentier du travail, allant péniblement mais sûrement à cette fortune que je tentais si follement de surprendre. Pendant que vous deveniez meilleurs, moi je mettais dans ma vie un élément funeste. Oui, j'ai des ambitions démesurées, qui m'empêchent d'accepter une vie humble. J'ai des goûts, des plaisirs dont la souvenance empoisonne les jouissances qui sont à ma portée et qui m'eussent jadis satisfait. O ma chère Eve, je me juge plus sévèrement que qui que ce soit, car je me condamne absolument et sans pitié pour moi-même. La lutte à Paris exige une force constante, et mon vouloir ne va que par accès : ma cervelle est intermittente. L'avenir m'effraye tant, que je ne veux pas de l'avenir, et le présent m'est insupportable. J'ai voulu vous revoir, j'aurais mieux fait de m'expatrier à jamais. Mais l'expatriation, sans moyens d'existence, serait une folie, et je ne l'ajouterai pas à toutes les autres. La mort me semble préférable à une vie incomplète ; et, dans quelque position que je me suppose, mon excessive vanité, me ferait commettre des sottises. Certains êtres sont comme des zéros, il leur faut un chiffre qui les précède, et leur néant acquiert alors une valeur décuple. Je ne puis acquérir de valeur que par un mariage avec une volonté forte, impitoyable. Madame de Bargeton était bien ma femme, j'ai manqué ma vie en n'abandonnant pas Coralie pour elle. | В то время как в Париже я вел недостойную жизнь, полную наслаждений и невзгод, принимал приятельские отношения за дружбу, пренебрегал истинными друзьями ради людей, которые желали и должны были обращать мои таланты в свою пользу, не думал о вас или вспоминал только ради того, чтобы причинить вам зло, вы шли скромной тропою труда, приближаясь медленно, но верно к той фортуне, за которой я так безрассудно гнался. Покамест вы совершенствовались, я вносил в свою жизнь зачатки гибели. Да, честолюбие мое чрезмерно, и оно мешает мне мириться с более скромной участью. У меня есть наклонности и влечения, воспоминание о которых отравляет доступные мне радости,- а как прежде они удовлетворяли меня! О моя милая Ева, я сужу себя строже, нежели кто-либо, ибо осуждаю себя безоговорочно и беспощадно. Борьба в Париже требует постоянного напряжения, а моя воля проявляется только порывами: у меня лихорадка мозга. Будущее пугает меня настолько, что я не желаю никакого будущего, а настоящее невыносимо. Я желал бы повидаться с вами, но лучше бы мне покинуть родину навсегда. Однако уехать, не имея средств к существованию,- сущее безумие, а я и так натворил достаточно безумств. Смерть кажется мне желаннее, нежели ущербленная жизнь, и, в каком бы положении я ни очутился, мое чрезмерное тщеславие обречет меня на безрассудства. Иные люди равны нулю: надобно приставить к ним единицу, и тогда их ничтожество обретает десятикратную ценность. Я могу обрести какую-то ценность только в сочетании с женщиной сильной, непреклонной воли. Госпожа де Баржетон, вот кто был бы мне подходящей женой, но я испортил свою жизнь, не расставшись ради нее с Корали. |
| David et toi vous pourriez être d'excellents pilotes pour moi ; mais vous n'êtes pas assez forts pour dompter ma faiblesse qui se dérobe en quelque sorte à la domination. J'aime une vie facile, sans ennuis ; et, pour me débarrasser d'une contrariété, je suis d'une lâcheté qui peut me mener très-loin. Je suis né prince. J'ai plus de dextérité d'esprit qu'il n'en faut pour parvenir, mais je n'en ai que pendant un moment, et le prix dans une carrière parcourue par tant d'ambitieux est à celui qui n'en déploie que le nécessaire et qui s'en trouve encore assez au bout de la journée. Je ferais le mal comme je viens de le faire ici, avec les meilleures intentions du monde. Il y a des hommes-chênes, je ne suis peut-être qu'un arbuste élégant, et j'ai la prétention d'être un cèdre. Voilà mon bilan écrit. Ce désaccord entre mes moyens et mes désirs, ce défaut d'équilibre annulera toujours mes efforts. Il y a beaucoup de ces caractères dans la classe lettrée à cause des disproportions continuelles entre l'intelligence et le caractère, entre le vouloir et le désir. Quel serait mon destin ? je puis le voir par avance en me souvenant de quelques vieilles gloires parisiennes que j'ai vues oubliées. Au seuil de la vieillesse, je serai plus vieux que mon âge, sans fortune et sans considération. Tout mon être actuel repousse une pareille vieillesse : je ne veux pas être un haillon social. Chère soeur, adorée autant pour tes dernières rigueurs que pour tes premières tendresses, si nous avons payé cher le plaisir que j'ai eu à te revoir, toi et David, plus tard vous penserez peut-être que nul prix n'était trop élevé pour les dernières félicités d'un pauvre être qui vous aimait !... Ne faites aucune recherche ni de moi, ni de ma destinée : au moins mon esprit m'aura-t-il servi dans l'exécution de mes volontés. La résignation, mon ange, est un suicide quotidien, moi je n'ai de résignation que pour un jour, je vais en profiter aujourd'hui... " | Давид и ты могли бы быть для меня превосходными кормчими, но вы недостаточно сильны, чтобы преодолеть мою слабость, как-то ускользающую от повиновения. Я люблю легкую, безмятежную жизнь и, желая избежать неприятностей, способен на малодушие, которое может завести меня чересчур далеко. Я рожден принцем. У меня больше живости ума, нежели то требуется для успеха, но блеск его мимолетен, а победа на ристалище, где состязается столько честолюбий, дается тому, кто тратит в меру свои силы и у кого на исходе дня их остается еще немалый запас. Я способен причинить зло, как только что причинил его, движимый самыми лучшими намерениями. Если люди - дубы, я же, пожалуй, всего лишь изящное деревцо, а притязаю быть кедром. Вот мой баланс и подведен. Этот разлад между возможностями и желаниями, это отсутствие равновесия всегда будет сводить на нет мои усилия. Такие натуры часто встречаются среди образованных людей, и причина тому кроется в вечном несоответствии между умом и характером, между волей и страстями. Какая ждет меня судьба? Мне нетрудно ее предугадать, стоит только вспомнить кое-кого из старых парижских знаменитостей, забытых уже на моей памяти. На пороге старости я буду дряхлее своего возраста, без средств, без имени. Все мое существо восстает против такой старости: я не хочу оказаться отребьем общества. Дорогая сестра, за твою теперешнюю суровость я обожаю тебя не меньше, чем за твою былую нежность! Пусть мы дорого заплатили за радость, которую мне доставила встреча с тобою и Давидом, но позднее,- как знать? -не скажете ли вы, что никакая расплата не была чрезмерной, если этой ценою куплены последние счастливые минуты несчастного, который так вас любил!.. Не разыскивайте меня, не допытывайтесь, что сталось со мною: мой разум да послужит мне, чтобы привести в исполнение мою волю. Самоотречение, мой ангел, это воистину каждодневное самоубийство! А у меня покорности достает только на один день, и нынче я хочу этим воспользоваться... |
| " Deux heures. | Два часа ночи |
| " Oui, je l'ai bien résolu. Adieu donc pour toujours, ma chère Eve. J'éprouve quelque douceur à penser que je ne vivrai plus que dans vos coeurs. Là sera ma tombe,... je n'en veux pas d'autre. Encore adieu !... C'est le dernier de ton frère | Да, я твердо решил. Итак, прощай навеки, моя любимая Ева. Я испытываю некоторое утешение при мысли, что отныне буду жить только в ваших сердцах. Там будет моя могила... Иной я не хочу. Еще раз прощай!.. Это последнее прости твоего брата. |
| LUCIEN ". | Люсьен". |
| Après avoir écrit cette lettre, Lucien descendit sans faire aucun bruit, il la posa sur le berceau de son neveu, déposa sur le front de sa soeur endormie un dernier baiser trempé de larmes, et sortit. Il éteignit son bougeoir au crépuscule, et, après avoir regardé cette vieille maison une dernière fois, il ouvrit tout doucement la porte de l'allée ; mais, malgré ses précautions, il éveilla Kolb qui couchait sur un matelas à terre dans l'atelier. | Написав письмо, Люсьен бесшумно сошел вниз, положил его в колыбель своего племянника, обливаясь слезами,, поцеловал в последний раз спящую сестру в лоб и вышел. Он потушил свечу и в полутьме, бросив прощальный взгляд на старый дом, потихоньку отворил дверь в сени; но, несмотря на предосторожности, он все же разбудил Коль-ба, который спал на тюфяке, разостланном на полу в мастерской. |
| - Qui fa là ?.. s'écria Kolb. | - Кто пошелъ?! - вскричал Кольб. |
| - C'est moi, dit Lucien, je m'en vais, Kolb. | - Это я,- сказал Люсьен,- я ухожу, Кольб. |
| - Vus auriez mieux vait te ne chamais fenir, se dit Kolb à lui-même, mais assez haut pour que Lucien l'entendît. | - Вам лючше би никокта не пояфлятся тут,- проворчал Кольб, но настолько громко, что Люсьен слышал. |
| - J'aurais bien fait de ne jamais venir au monde, répondit Lucien. Adieu, Kolb, je ne t'en veux pas d'une pensée que j'ai moi-même. Tu diras à David que ma dernière aspiration aura été un regret de n'avoir pu l'embrasser. | - Мне лучше бы вовсе не появляться на свет,- отвечал Люсьен.- Прощай, Кольб, я не сержусь на тебя, я и сам так думаю. Скажи Давиду: и умирая, я буду сожалеть о том, что не обнял его на прощанье. |
| Lorsque l'Alsacien fut debout et habillé, Lucien avait fermé la porte de la maison, et il descendait vers la Charente, par la promenade de Beaulieu, mis comme s'il allait à une fête, car il s'était fait un linceul de ses habits parisiens et de son joli harnais de dandy. Frappé de l'accent et des dernières paroles de Lucien, Kolb voulut aller savoir si sa maîtresse était instruite du départ de son frère et si elle en avait reçu les adieux ; mais, en trouvant la maison plongée en un profond silence, il pensa que ce départ était sans doute convenu, et il se recoucha. | Пока эльзасец вставал и одевался, Люсьен, затворив за собою наружную дверь, уже шагал по бульвару Болье, спускаясь к Таранте, разодетый, точно на празднество, ибо он желал, чтобы саваном ему послужили парижские одежды и щегольские принадлежности денди. Кольб, пораженный тоном и смыслом последних слов Люсьена, хотел было спросить у хозяйки, знает ли она о том, что ее брат ушел из дому, и попрощалась ли она с ним; но дом был погружен в сон, и он рассудил, что уход Люсьена, без сомнения, был решен заранее; на том Кольб успокоился и опять лег спать. |
| On a, relativement à la gravité du sujet, écrit très-peu sur le suicide, on ne l'a pas observé. Peut-être cette maladie est-elle inobservable Le suicide est l'effet d'un sentiment que nous nommerons, si vous voulez, l'estime de soi-même, pour ne pas le confondre avec le mot honneur. Le jour où l'homme se méprise, le jour où il se voit méprisé, le moment où la réalité de la vie est en désaccord avec ses espérances, il se tue et rend ainsi hommage à la société devant laquelle il ne veut pas rester déshabillé de ses vertus ou de sa splendeur. Quoi qu'on en dise, parmi les athées (il faut excepter le chrétien du suicide), les lâches seuls acceptent une vie déshonorée. Le suicide est de trois natures : il y a d'abord le suicide qui n'est que le dernier accès d'une longue maladie et qui certes appartient à la pathologie ; puis le suicide par désespoir, enfin le suicide par raisonnement. Lucien voulait se tuer par désespoir et par raisonnement, les deux suicides dont on peut revenir ; car il n'y a d'irrévocable que le suicide pathologique : mais souvent les trois causes se réunissent, comme chez Jean-Jacques Rousseau. | О самоубийстве, при всей важности этой темы, написано чрезвычайно мало; явление это еще не исследовано. Возможно, оно и не поддается наблюдению. Самоубийство есть следствие чувства, которое мы назовем, еже\и вам угодно, самоуважением, чтобы не смешивать его с понятием честь. В тот день, когда человек проникнется презрением к себе, в тот день, когда он увидит, что он презираем всеми, в тот час, когда действительность вступает в противоречие с его надеждами, он убивает себя и тем самым отдает дань уважения обществу, не желая предстать перед лицом его лишенным своих добродетелей или своего великолепия. Что бы там ни говорили, но среди атеистов (речь идет не о христианах) только трусы мирятся с обесчещенной жизнью. Есть три вида самоубийства: прежде всего самоубийство, как последний приступ длительного недуга, и оно, конечно, относится к области патологии; затем самоубийство с отчаяния, наконец самоубийство по доводам рассудка. Люсьен желал лишить себя жизни с отчаяния и по доводам рассудка - два вида самоубийства, предотвратить которые возможно, ибо неотвратимо только самоубийство на почве патологии; но часто все три причины соединяются, как то было у Жан-Жака Руссо. |
| Lucien, une fois sa résolution prise, tomba dans la délibération des moyens, et le poète voulut finir poétiquement. Il avait d'abord pensé tout bonnement à s'aller jeter dans la Charente ; mais, en descendant les rampes de Beaulieu pour la dernière fois, il entendit par avance le tapage que ferait son suicide, il vit l'affreux spectacle de son corps revenu sur l'eau, déformé, l'objet d'une enquête judiciaire : il eut, comme quelques suicides [Suicide : le mot désigne ici celui qui se donne la mort.], un amour-propre posthume. Pendant la journée passée au moulin de Courtois il s'était promené le long de la rivière et avait remarqué, non loin du moulin, une de ces nappes rondes, comme il s'en trouve dans les petits cours d'eau, dont l'excessive profondeur est accusée par la tranquillité de la surface. L'eau n'est plus ni verte, ni bleue, ni claire, ni jaune ; elle est comme un miroir d'acier poli. Les bords de cette coupe n'offraient plus ni glaieuls, ni fleurs bleues, ni les larges feuilles du nénuphar, l'herbe de la berge était courte et pressée, les saules pleuraient autour, assez pittoresquement placés tous. On devinait facilement un précipice plein d'eau. Celui qui pouvait avoir le courage d'emplir ses poches de cailloux devait y trouver une mort inévitable, et ne jamais être retrouvé. - Voilà, s'était dit le poète en admirant ce joli petit paysage, un endroit qui vous met l'eau à la bouche d'une noyade. Ce souvenir lui revint à la mémoire, au moment où il atteignit l'Houmeau. | Раз решение было принято, Люсьен стал обдумывать способы его осуществления и, будучи поэтом, пожелал покончить с собой поэтически. Сперва он думал попросту броситься в Шаранту, но теперь, спускаясь в последний раз по откосу Болье, он живо представил себе, какой шум произведет его самоубийство, какое ужасное зрелище будет являть его обезображенное тело, когда оно всплывет на поверхность реки и станет предметом судебного следствия; и в нем заговорило, как это случается с иными самоубийцами, так сказать, посмертное самолюбие. В тот день, который он провел на мельнице у Куртуа, бродя по берегу реки, ему случилось приметить неподалеку от мельницы заводь, какие встречаются на небольших речках и о коварной глубине которых свидетельствует их чрезвычайно спокойная гладь. Вода там уже не зеленая, не голубая, не прозрачная, не мутная: она точно зеркало из полированной стали. Края этой чаши не окаймляли ни голубые ирисы, ни шпажник, ни широкие листья кувшинок, прибрежная трава была густая и невысокая, кругом довольно живописно раскинулись плакучие ивы. Не мудрено было догадаться о глубине этой водной бездны. Тот, у кого достало бы мужества наполнить себе карманы камнями, нашел бы тут верную смерть, и тело его никогда бы не отыскали. "Вот уголок, где так и тянет утопиться",- сказал тогда про себя поэт, восхищаясь очаровательным пейзажем. Все это припомнилось ему, когда он подходил к Умо. |
| Il chemina donc vers Marsac, en proie à ses dernières et funèbres pensées, et dans la ferme intention de dérober ainsi le secret de sa mort, de ne pas être l'objet d'une enquête, de ne pas être enterré, de ne pas être vu dans l'horrible état où sont les noyés quand ils reviennent à fleur d'eau. Il parvint bientôt au pied d'une de ces côtes qui se rencontrent si fréquemment sur les routes de France, et surtout entre Angoulême et Poitiers. La diligence de Bordeaux à Paris venait avec rapidité, les voyageurs allaient sans doute en descendre pour monter cette longue côte à pied. Lucien, qui ne voulut pas se laisser voir, se jeta dans un petit chemin creux et se mit à cueillir des fleurs dans une vigne. Quand il reprit la grande route il tenait à la main un gros bouquet de sedum, une fleur jaune qui vient dans le caillou des vignobles, et il déboucha précisément derrière un voyageur vêtu tout en noir, les cheveux poudrés, chaussé de souliers en veau d'Orléans à boucles d'argent, brun de visage, et couturé comme si, dans son enfance, il fût tombé dans le feu. Ce voyageur, à tournure si patemment ecclésiastique, allait lentement et fumait un cigare. En entendant Lucien qui sauta de la vigne sur la route, l'inconnu se retourna, parut comme saisi de la beauté profondément mélancolique du poète, de son bouquet symbolique et de sa mise élégante. Ce voyageur ressemblait à un chasseur qui trouve une proie long-temps et inutilement cherchée. Il laissa, en style de marine, Lucien arriver, et retarda sa marche en ayant l'air de regarder le bas de la côte. Lucien, qui fit le même mouvement, y aperçut une petite calèche attelée de deux chevaux et un postillon à pied. | И он пошел по дороге в Марсак, погруженный в предсмертные мрачные мысли, решив унести с собой тайну своей смерти, уберечь свое тело от судебного следствия, от погребения, не допустить, чтобы оно явило собою страшное зрелище утопленника, всплывшего на поверхность воды. Вскоре он оказался у подножия одного из тех холмов, которые так часто попадаются на французских дорогах, и особенно между Ангулемом и Пуатье Дилижанс, направлявшийся из Бордо в Париж, быстро приближался; путешественники, конечно, пожелают пройти пешком длинный подъем в гору. Люсьен, желая избегнуть нечаянной встречи, свернул на боковую тропинку и стал собирать цветы в винограднике. Когда он опять вышел на дорогу, держа в руках большой букет sedum, желтых цветов, что растут между камней в виноградниках, впереди себя он увидел путешественника, одетого в черное, с напудренными волосами, в башмаках из орлеанской кожи с серебряными пряжками; он был смугл лицом и обезображен шрамами, точно был обожжен в детстве. Путешественник, манеры которого явно изобличали особу духовного звания, шел медленно и курил сигару. Когда Люсьен выпрыгнул из виноградника на дорогу, незнакомец оборотился на шум; казалось, его поразила печальная красота поэта, его символический букет и элегантная одежда. Путешественник напоминал охотника, напавшего на дичь, за которой он очень долго и тщетно охотился. Выражаясь языком моряков, он подпустил к себе Люсьена и замедлил шаг, как бы всматриваясь в даль. Следуя его взгляду, Люсьен заметил подымавшуюся в гору коляску, запряженную парой лошадей, кучера, шедшего рядом с экипажем. |
| - Vous avez laissé courir la diligence, monsieur, vous perdrez votre place, à moins que vous ne vouliez monter dans ma calèche pour la rattraper, car la poste va plus vite que la voiture publique, dit le voyageur à Lucien en prononçant ces mots avec un accent très marqué d'espagnol et en mettant à son offre une exquise politesse. | - Вы отстали от дилижанса, сударь! Вы упустите ваше место в нем, ежели не соблаговолите сесть в мою коляску, чтобы его нагнать, ибо на почтовых мы его опередим,- сказал путешественник Люсьену с явно испанским акцентом и тоном чрезвычайно учтивым. |
| Sans attendre la réponse de Lucien, l'Espagnol tira de sa poche un étui à cigares, et le présenta tout ouvert à Lucien pour qu'il en prît un. | Не ожидая ответа, испанец вынул из кармана сигарочницу и, открыв ее, предложил Люсьену закурить. |
| - Je ne suis pas un voyageur, répondit Lucien, et je suis trop près du terme de ma course pour me donner le plaisir de fumer... | - Я не путешественник,- отвечал Люсьен,- и я чересчур близок к концу моего пути, чтобы наслаждаться сигарой. |
| - Vous êtes bien sévère envers vous-même, repartit l'Espagnol. Quoique chanoine honoraire de la cathédrale de Tolède, je me passe de temps en temps un petit cigare. Dieu nous a donné le tabac pour endormir nos passions et nos douleurs... Vous me semblez avoir du chagrin, vous en avez du moins l'enseigne à la main, comme le triste dieu de l'hymen. Tenez ?... tous vos chagrins s'en iront avec la fumée... | - Вы чересчур суровы к себе,- возразил испанец.- Хотя я и почетный каноник Толедского собора, а все же позволяю себе время от времени выкурить сигару. Господь даровал нам табак для усыпления наших страстей и страданий... Вы, как мне кажется, удручены горем, по крайней мере, вы держите в руках его эмблему, как опечаленный бог Гименей. Закурите!.. Все ваши горести рассеются вместе с дымом... |
| Et le prêtre retendit sa boîte en paille avec une sorte de séduction, en jetant à Lucien des regards animés de charité. | И священник, как некий искуситель, опять протянул Люсьену соломенную сигарочницу, с состраданием глядя на него. |
| - Pardon, mon père, répliqua sèchement Lucien, il n'y a pas de cigares qui puissent dissiper mes chagrins... | - Простите, отец мой,- сухо отвечал Люсьен,- нет таких сигар, которые могли бы рассеять мое горе... |
| En disant cela, les yeux de Lucien se mouillèrent de larmes. | При этих словах на глазах у Люсьена выступили слезы. |
| - Oh ! jeune homme, est-ce donc la providence divine qui m'a fait désirer de secouer par un peu d'exercice à pied le sommeil dont sont saisis au matin tous les voyageurs, afin que je pusse, en vous consolant, obéir à ma mission ici-bas ?... Et quels grands chagrins pouvez-vous avoir à votre âge ? | - Ах, молодой человек, неужто божественное провидение побудило меня пройтись пешком, разогнать дремоту, овладевающую поутру путешественником, ради того лишь, чтобы я, утешив вас, исполнил свое земное призвание?.. Какие же горести постигли вас в столь юном возрасте? |
| - Vos consolations, mon père, seraient bien inutiles : vous êtes Espagnol, je suis Français ; vous croyez aux commandements de l'Eglise, moi je suis athée... | - Тщетны ваши утешения, отец мой: вы - испанец, я - француз; вы веруете в священное писание, а я безбожник. |
| - Santa Virgen del Pilar !... vous êtes athée, s'écria le prêtre en passant son bras sous celui de Lucien avec un empressement maternel. Eh ! voilà l'une des curiosités que je m'étais promis d'observer à Paris. En Espagne, nous ne croyons pas aux athées... Il n'y a qu'en France, où, à dix-neuf ans, on puisse avoir de pareilles opinions. | - Santa Virgen del Pilar!..1 Вы безбожник!-вскричал священник, с материнской заботливостью взяв Люсьена под руку.- Вот любопытное явление, которое я решил изучить в Париже! В Испании мы не верим в существование безбожников... Только во Франции юноша в девятнадцать лет может исповедовать подобные убеждения. |
| - Oh ! je suis un athée au complet ; je ne crois ni en Dieu, ni à la société, ni au bonheur. Regardez-moi donc bien, mon père ; car, dans quelques heures, je ne serai plus... Voilà mon dernier soleil !... dit Lucien avec une sorte d'emphase en montrant le ciel. | - О, я настоящий безбожник! Я не верю ни в бога, ни в общество, ни в счастье. Хорошенько вглядитесь в меня, отец мой! Еще час-другой - и меня не станет... Вот мой последний восход солнца!..- не без напыщенности сказал Люсьен, указывая на небо. |
| - Ah ! çà, qu'avez-vous fait pour mourir ? qui vous a condamné à mort ? | - Полноте! Что натворили вы такого, чтобы желать умереть? Кто вас приговорил к смерти? |
| - Un tribunal souverain : moi-même ! | - Высший суд! Я сам! |
| - Enfant ! s'écria le prêtre. Avez-vous tué un homme ? l'échafaud vous attend-il ? Raisonnons un peu ? Si vous voulez rentrer, selon vous, dans le néant, tout vous est indifférent ici-bas. | - Дитя!-вскричал священник.- Вы убили кого-нибудь? Вас ожидает эшафот? Надобно все взвесить! Ежели вам угодно, по вашим словам, воротиться в небытие, для вас, стало быть, тут, на земле, все стало безразличным? |
| Lucien inclina la tête en signe d'assentiment. | (Люсьен наклонил голову в знак согласия.) |
| - Eh ! bien, vous pouvez alors me conter vos peines ?... Il s'agit sans doute de quelques amourettes qui vont mal ?... | Ну что ж! Тогда вы можете поведать мне свои горести, не так ли?.. Все дело, видно, в каких-нибудь любовных неудачах?.. |
| Lucien fit un geste d'épaules très-significatif. | (Люсьен весьма выразительно повел плечами.) |
| - Vous voulez vous tuer pour éviter le déshonneur, ou parce que vous désespérez de la vie ? eh ! bien, vous vous tuerez aussi bien à Poitiers qu'à Angoulême, à Tours aussi bien qu'à Poitiers. Les sables mouvants de la Loire ne rendent pas leur proie... | Вы желаете убить себя, чтобы избежать позора, или вы отчаялись в жизни? Ну а коли так, то вы столь же успешно можете покончить с собою в Пуатье, как и в Ангулеме, в Туре, как и в Пуатье. Зыбучие пески Луары не возвращают своих жертв... |
| - Non, mon père, répondit Lucien, j'ai mon affaire. Il y a vingt jours, j'ai vu la plus charmante rade où puisse aborder dans l'autre monde un homme dégoûté de celui-ci... | - Нет, отец мой,- отвечал Люсьен,- мое решение бесповоротно. Тому недели три довелось мне увидеть очаровательнейшую пристань, откуда может отплыть в иной мир человек, пресыщенный этим миром... |
| - Un autre monde !... vous n'êtes plus athée. | - В иной мир?_ Ну, какой же вы безбожник? |
| - Oh ! ce que j'entends par l'autre monde, c'est ma future transformation en animal ou en plante... | - Ах! Под иным миром я разумею свое будущее превращение в животное или растение... |
| - Avez-vous une maladie incurable ? | - Вы неизлечимо больны? |
| - Oui, mon père... | - Да, отец мой... |
| - Ah ! nous y voilà, dit le prêtre, et laquelle ? | - А-а! Вот мы и договорились! - сказал священник.- Что же это за болезнь? |
| - La pauvreté. | - Бедность. |
| Le prêtre regarda Lucien en souriant et lui dit avec une grâce infinie et un sourire presque ironique : - Le diamant ignore sa valeur. | Священник, улыбаясь, посмотрел на Люсьена и чрезвычайно любезно, с усмешкой почти иронической сказал ему: - Алмаз не знает себе цены. |
| - Il n'y a qu'un prêtre qui puisse flatter un homme pauvre qui s'en va mourir !... s'écria Lucien. | - Только священник способен льстить несчастному, готовому умереть!..- вскричал Люсьен. |
| - Vous ne mourrez pas, dit l'Espagnol avec autorité. | - Вы не умрете,- властно сказал испанец. |
| - J'ai bien entendu dire, reprit Lucien, qu'on dévalisait les gens sur la route, je ne savais pas qu'on les y enrichît. | - Мне доводилось слышать,- возразил Люсьен,- что на большой дороге людей грабят, но что их там обогащают, этого я не знал. |
| - Vous allez le savoir, dit le prêtre après avoir examiné si la distance à laquelle se trouvait la voiture leur permettait de faire seuls encore quelques pas. Ecoutez-moi, dit le prêtre en mâchonnant son cigare, votre pauvreté ne serait pas une raison pour mourir. J'ai besoin d'un secrétaire, le mien vient de mourir à Irun. Je me trouve dans la situation où fut le baron de Goërtz, le fameux ministre de Charles XII, qui arriva sans secrétaire dans une petite ville en allant en Suède, comme moi je vais à Paris. Le baron rencontra le fils d'un orfévre, remarquable par une beauté qui ne pouvait certes pas valoir la vôtre... Le baron de Goërtz trouve à ce jeune homme de l'intelligence, comme moi je vous trouve de la poésie au front ; il le prend dans sa voiture, comme moi je vais vous prendre dans la mienne ; et, de cet enfant condamné à brunir des couverts et à fabriquer des bijoux dans une petite ville de province comme Angoulême, il en [" en " est ici incorrect, et sera corrigé par Balzac sur son exemplaire.] fait son favori, comme vous serez le mien. Arrivé à Stockholm, il installe son secrétaire et l'accable de travaux. Le jeune secrétaire passe les nuits à écrire ; et, comme tous les grands travailleurs, il contracte une habitude, il se met à mâcher du papier. | - Так узнаете,- сказал священник, убедившись, что расстояние, отделявшее их от экипажа, позволяет пройти еще несколько шагов наедине.- Послушайте меня,- сказал > священник, пожевывая 'сигару,- бедность еще недостаточная причина для самоубийства. Я нуждаюсь в секретаре. Прежний мой секретарь недавно умер в Барселоне. Я оказался в том же положении, что и барон Герц, знаменитый министр Карла Двенадцатого, который по дороге в Швецию, как я по пути в Париж, очутился в маленьком городке без секретаря. Барон встречает там сына золотых дел мастера, юношу, примечательного своей красотой, бесспорно уступавшей вашей... Барон Герц находит, что молодой человек умен, как и я нахожу, глядя на ваш лоб, что вы поэт, он сажает его в свою карету, как я посажу вас в свою; и этого юношу, обреченного полировать серебряные приборы и шлифовать драгоценные камни в маленьком провинциальном городе, вроде Ангулема, он делает своим фаворитом, как я сделаю вас своим. По приезде в Стокгольм он устраивает своего секретаря в министерстве и нагружает его работой. Юный секретарь ночи напролет корпит над бумагами и, как все великие труженики, усваивает дурную привычку: он начинает жевать бумагу. |
| Feu monsieur de Malesherbes faisait, lui, des camouflets et il en donna, par parenthèse, un à je ne sais quel personnage dont le procès dépendait de son rapport. Notre beau jeune homme commence par du papier blanc, mais il s'y accoutume et passe aux papiers écrits qu'il trouve plus savoureux. On ne fumait pas encore comme aujourd'hui. Enfin le petit secrétaire en arrive, de saveur en saveur, à mâchonner des parchemins et à les manger. On s'occupait alors, entre la Russie et la Suède, d'un traité de paix que les Etats imposaient à Charles XII, comme en 1814 on voulait forcer Napoléon à traiter de la paix. La base des négociations était le traité fait entre les deux puissances à propos de la Finlande ; Goërtz en confie l'original à son secrétaire ; mais, quand il s'agit de soumettre le projet aux Etats, il se rencontrait cette petite difficulté, que le traité ne se trouvait plus. Les Etats imaginent que le ministre, pour servir les passions du Roi, s'est avisé de faire disparaître cette pièce, le baron de Goërtz est accusé : son secrétaire avoue alors avoir mangé le traité... On instruit un procès, le fait est prouvé, le secrétaire est condamné à mort. Mais, comme vous n'en êtes pas là, prenez un cigare, et fumez-le en attendant notre calèche. | А вот покойный господин де Мальзерб любил подымить свернутой в трубку бумажкой и, замечу в скобках, однажды учинил такой камуфлет с одним человеком, исход дела которого зависел от его доклада: он пустил дым прямо ему в лицо!.. Наш юный красавец начал с чистой бумаги, но вскоре он утратил к ней вкус и пристрастился к исписанной, как к более тонкому лакомству. Тогда еще не курили, как нынче. И вот юный секретарь, постепенно входя во вкус, начинает жевать и есть пергамент. В то время Россия и Швеция вели переговоры о мирном договоре, который сейм навязывал Карлу XII, как в 1814 году хотели принудить Наполеона вести переговоры о мире. Основой переговоров было соглашение, подписанное обеими державами, касательно Финляндии. Герц доверил хранение подлинника своему секретарю, но когда потребовалось представить документ в сейм, встретилось небольшое затруднение: договор исчез. Сейм решает, что министр, потворствуя страстям короля, дерзнул уничтожить документ; против барона Герца возбуждают дело; тогда его секретарь сознается, что он съел договор... Начинается судебное следствие, преступление доказано, секретарь приговорен к смерти. Но вы еще до этого не дошли... Закурите-ка сигару в ожидании нашей коляски... |
| Lucien prit un cigare et l'alluma, comme cela se fait en Espagne, au cigare du prêtre en se disant : - Il a raison, j'ai toujours le temps de me tuer. | Люсьен взял сигару и, прикуривая от сигары священника, как это принято в Испании, сказал про себя: "Он прав, я всегда успею покончить с собою". |
| - C'est souvent, reprit l'Espagnol, au moment où les jeunes gens désespèrent le plus de leur avenir, que leur fortune commence. Voilà ce que je voulais vous dire, j'ai préféré vous le prouver par un exemple. Ce beau secrétaire, condamné à mort, était dans une position d'autant plus désespérée que le roi de Suède ne pouvait pas lui faire grâce, sa sentence ayant été rendue par les Etats de Suède ; mais il ferma les yeux sur une évasion. Le joli petit secrétaire se sauve sur une barque avec quelques écus dans sa poche, et arrive à la cour de Courlande, muni d'une lettre de recommandation de Goërtz pour le duc, à qui le ministre suédois expliquait l'aventure et la manie de son protégé. Le duc place le bel enfant comme secrétaire chez son intendant. Le duc était un dissipateur, il avait une jolie femme et un intendant, trois causes de ruine. Si vous croyiez que ce joli homme, condamné à mort pour avoir mangé le traité relatif à la Finlande, se corrige de son goût dépravé, vous ne connaîtriez pas l'empire du vice sur l'homme ; la peine de mort ne l'arrête pas quand il s'agit d'une jouissance qu'il s'est créée ! | - Часто случается,- продолжал испанец,- что в ту минуту, когда молодой человек окончательно теряет надежду на лучшее будущее, тут-то и приходит счастье. Именно это я и хотел сказать вам, но предпочел доказательство на примере. Положение красавца секретаря, присужденного к смерти, было тем более отчаянное, что шведский король не мог его помиловать, ибо приговор был вынесен сеймом; но король закрыл глаза на его побег. Прелестный секретарь спасается в лодке с несколькими золотыми в кармане и является ко двору герцога Курляндского с рекомендательным письмом Герца, в котором шведский министр описывает злоключения своего любимца и его роковое пристрастие. Герцог устраивает прекрасного отрока в качестве секретаря к своему управляющему. Герцог был расточителен, у него была красивая жена и управляющий - три причины, достаточные для разорения. Ежели вы думаете, что красавец, присужденный к смерти за съеденное им соглашение, касающееся Финляндии, поборол свой извращенный вкус, вы, стало быть, не знаете всей власти порока над человеком: когда речь идет о наслаждении, не устрашит и смертная казнь! |
| D'où vient cette puissance du vice ? est-ce une force qui lui soit propre, ou vient-elle de la faiblesse humaine ? Y a-t-il des goûts qui soient placés sur les limites de la folie ? Je ne puis m'empêcher de rire des moralistes qui veulent combattre de pareilles maladies avec de belles phrases !... Il y eut un moment où le duc, effrayé du refus que lui fit son intendant à propos d'une demande d'argent, voulut des comptes, une sottise ! Il n'y a rien de plus facile que d'écrire un compte, la difficulté n'est jamais là. L'intendant confia toutes les pièces à son secrétaire pour établir le bilan de la liste civile de Courlande. Au milieu de son travail et de la nuit où il le finissait, notre petit mangeur de papier s'aperçoit qu'il mâche une quittance du duc pour une somme considérable : la peur le saisit, il s'arrête à moitié de la signature, il court se jeter aux pieds de la duchesse en lui expliquant sa manie, en implorant la protection de sa souveraine, et l'implorant au milieu de la nuit. La beauté du jeune commis fit une telle impression sur cette femme qu'elle l'épousa lorsqu'elle fut veuve. Ainsi, en plein dix-huitième siècle, dans un pays où régnait le blason, le fils d'un orfévre devint prince souverain... Il est devenu quelque chose de mieux !... Il a été régent à la mort de la première Catherine, il a gouverné l'impératrice Anne et voulut être le Richelieu de la Russie. Eh ! bien, jeune homme, sachez une chose : c'est que si vous êtes plus beau que Biren, moi je vaux bien, quoique simple chanoine, le baron de Goërtz. Ainsi, montez ! nous vous trouverons un duché de Courlande à Paris, et, à défaut de duché, nous aurons toujours bien la duchesse. | Откуда исходит это могущество порока? Проистекает ли оно из его собственной мощи, или исходит из немощи человеческой? Неужто есть склонности, граничащие с безумием? Радетели нравственности пытаются побороть подобные болезни красивыми фразами!.. Они вызывают у меня только смех. Однажды герцог, испуганный отказом управляющего выдать нужную ему сумму, потребовал у того отчет. Что за глупость! Нет ничего легче, как составить отчет; трудность не в этом. Управляющий передал все счета секретарю для составления отчета по цивильному листу герцога Курляндского. Ночью во время работы, которая ж уже близилась к концу, наш бумагоед замечает, что жует расписку герцога, выданную на значительную сумму, его охватывает страх: подпись им съедена наполовину! Он бежит к герцогине, бросается к ее ногам, признается ей в своем пороке, умоляет свою повелительницу о заступничестве. Красота молодого чиновника производит столь сильное впечатление на эту женщину, что, овдовев, она выходит за него замуж. Итак, в середине восемнадцатого века, в стране, где царит геральдика, сын золотых дел мастера становится державным герцогом... Но это еще что! Он был регентом по смерти Екатерины Первой, правил государством при императрице Анне, стремился стать российским Ришелье. Так вот, молодой человек, знайте: вы красивее Бирона, а я, простой каноник, могущественнее барона Герца. Итак, садитесь! В Париже мы добудем для вас курляндское герцогство, ну, а если не герцогство, то уж во всяком случае герцогиню. |
| L'Espagnol passa la main sous le bras de Lucien, le força littéralement à monter dans sa voiture, et le postillon referma la portière. | Испанец взял Люсьена под руку, буквально силою посадил его в карету, и возница захлопнул дверцу. |
| - Maintenant parlez, je vous écoute, dit le chanoine de Tolède à Lucien stupéfait. Je suis un vieux prêtre à qui vous pouvez tout dire sans danger. Vous n'avez sans doute encore mangé que votre patrimoine ou l'argent de votre maman. Vous aurez fait votre petit trou à la lune, et nous avons de l'honneur jusqu'au bout de nos jolies petites bottes fines... Allez, confessez-vous hardiment, ce sera absolument comme si vous vous parliez à vous-même. | - Теперь рассказывайте, я слушаю вас,- сказал толедский каноник Люсьену, который прийти в себя не мог от удивления.- Я старик, притом священник, вы вполне можете мне довериться. Ну, конечно, вы проели отцовское именье или маменькины денежки, не более... И, как водится, войдя в долги, почти неоплатные, потеряли голову... Помилуйте: долги чести! А мы пропитаны этими понятиями о чести до самого кончика наших изящных сапожек... Разве не так? Ну, исповедуйтесь же смелее, говорите, как если бы говорили с самим собою. |
| France | Русский |
| Lucien se trouvait dans la situation de ce pêcheur de je ne sais quel conte arabe, qui, voulant se noyer en plein océan, tombe au milieu de contrées sous-marines et y devient roi. Le prêtre espagnol paraissait si véritablement affectueux que le poète n'hésita pas à lui ouvrir son coeur ; il lui raconta donc, d'Angoulême à Ruffec, toute sa vie, en n'omettant aucune de ses fautes, et finissant par le dernier désastre qu'il venait de causer. Au moment où il terminait ce récit, d'autant plus poétiquement débité que Lucien le répétait pour la troisième fois depuis quinze jours, il arrivait au point où, sur la route, près de Ruffec, se trouve le domaine de la famille de Rastignac, dont le nom, la première fois qu'il le prononça, fit faire un mouvement à l'Espagnol. | Люсьен оказался в положении рыбака, не скажу точно из какой арабской сказки, который, решив утопиться в океане, попадает в подводное царство и там становится царем. Участие испанского священника казалось столь искренним, что поэт, не колеблясь, открыл ему душу. Итак, в пути от Ангулема до Рюфака он рассказал ему всю свою жизнь, не утаив ни единого прегрешения, вплоть до последнего несчастья, которого он был причиною. В то время, когда он кончал свою повесть, изложенную тем поэтичнее, что за последние две недели Люсьен повторял ее уже в третий раз, они проезжали мимо тех мест, где близ дороги, неподалеку от Рюфака, находилось родовое поместье Растиньяков. Когда Люсьен впервые произнес это имя, испанец встрепенулся. |
| - Voici, dit-il, d'où est parti le jeune Rastignac qui ne me vaut certes pas, et qui a eu plus de bonheur que moi. | - Вот,- сказал Люсьен,- откуда происходит молодой Растиньяк. Право, он не стоит меня, но он более удачлив! |
| - Ah ! | - А-а! |
| - Oui, cette drôle de gentilhommière est la maison de son père. Il est devenu, comme je vous le disais, l'amant de madame de Nucingen, la femme du fameux banquier. Moi, je me suis laissé aller à la poésie ; lui, plus habile, a donné dans le solide... | - Да, эта захудалая дворянская усадьба принадлежит его отцу. Растиньяк, как я уже говорил вам, стал любовником госпожи Нусинген, жены знаменитого банкира. Я увлекся поэзией; он оказался более положительным и ударился в дела... |
| Le prêtre fit arrêter sa calèche, il voulut, par curiosité, parcourir la petite avenue qui de la route conduisait à la maison et regarda tout avec plus d'intérêt que Lucien n'en attendait d'un prêtre espagnol. | Священник приказал вознице остановить лошадей; он пожелал из чистой любознательности пройтись по аллее, которая вела от проезжей дороги к дому, и обозрел усадьбу с таким вниманием, какого Люсьен не ожидал от испанского священника. |
| - Vous connaissez donc les Rastignac ?... lui demanda Lucien. | - Вы, стало быть, знаете Растиньяков?..- спросил его Люсьен. |
| - Je connais tout Paris, dit l'Espagnol en remontant dans sa voiture. Ainsi, faute de dix ou douze mille francs, vous alliez vous tuer. Vous êtes un enfant, vous ne connaissez ni les hommes, ni les choses. Une destinée vaut tout ce que l'homme l'estime, et vous n'évaluez votre avenir que douze mille francs ; eh ! bien, je vous achèterai tout-à-l'heure davantage. Quant à l'emprisonnement de votre beau-frère, c'est une vétille : si ce cher monsieur Séchard a fait une découverte, il sera riche. Les riches n'ont jamais été mis en prison pour dettes. Vous ne me paraissez pas fort en Histoire. Il y a deux Histoires : l'Histoire officielle, menteuse, qu'on enseigne, l'Histoire ad usum delphini ; puis l'Histoire secrète, où sont les véritables causes des événements, une histoire honteuse. Laissez-moi vous raconter, en trois mots, une autre historiette que vous ne connaissez pas. Un ambitieux, prêtre et jeune, veut entrer aux affaires publiques, il se fait le chien couchant du favori, le favori d'une reine ; le favori devient son bienfaiteur, et lui donne le rang de ministre en lui donnant place au Conseil. Un soir, un de ces hommes qui croient rendre service (ne rendez jamais un service qu'on ne vous demande pas !) écrit au jeune ambitieux que la vie de son bienfaiteur est menacée. Le roi s'est courroucé d'avoir un maître, demain le favori doit être tué s'il se rend au palais. Eh ! bien, jeune homme, qu'auriez-vous fait en recevant cette lettre ?... | - Я знаю весь Париж,- сказал испанец, садясь в карету.- Итак, из-за каких-то десяти или двенадцати тысяч франков вы хотели убить себя? Вы младенец, вы не знаете ни людей, ни жизни. Жизнь человека стоит того, во что он ее ценит, а вы свою жизнь оценили всего лишь в двенадцать тысяч франков; ну, что ж, я готов купить вас дороже. Что касается до ареста вашего зятя, то это сущий вздор! Ежели милейший господин Сешар сделал открытие, он разбогатеет. А богачей никогда еще не сажали в тюрьму за долги. Вы, мне кажется, не очень сильны в истории. Есть две истории: официальная, лживая история, которую преподают в школе, история ad usum delphini1; и история тайная, раскрывающая истинные причины событий, история постыдная. Позвольте мне рассказать вам в двух словах другой случай из этой неведомой вам истории. Молодой честолюбец, священник, желает приобщиться к государственным делам; он низкопоклонничает перед фаворитом, фаворитом королевы; фаворит принимает участие в священнике, возводит его в звание министра, вводит в совет. Однажды вечером молодой честолюбец получает письмо, которым некий благодетель из породы людей, склонных оказывать услуги (никогда не оказывайте услуг, о которых вас не просят!), извещает его о том, что жизнь его покровителя в опасности. Король взбешен, он не потерпит, чтобы им кто-то руководил, фаворит погибнет, как явится поутру во дворец. Ну-с, молодой человек, как вы поступили бы, получив такое письмо? |
| - Je serais allé sur-le-champ avertir mon bienfaiteur, s'écria vivement Lucien. | - Я немедленно предупредил бы моего благодетеля! - вскричал Люсьен с горячностью. |
| - Vous êtes bien encore l'enfant que révèle le récit de votre existence, dit le prêtre. Notre homme s'est dit : Si le roi va jusqu'au crime, mon bienfaiteur est perdu. Je dois avoir reçu cette lettre trop tard, et il a dormi jusqu'à l'heure où l'on tuait le favori... | - Вы и впрямь младенец, что, впрочем, явствует из повести вашей жизни,- сказал священник.- Ну, а наш молодчик сказал самому себе: "Ежели король решается на преступление, благодетель мой погиб; придется сделать вид, что письмо опоздало!" И он проспал до тех пор, покуда ему не сказали, что фаворита убили... |
| - C'est un monstre ! dit Lucien, qui soupçonna chez le prêtre l'intention de l'éprouver. | - Чудовище!-сказал Люсьен, заподозрив священника в намерении его испытать. |
| - Il s'appelle le cardinal de Richelieu, répondit le chanoine et son bienfaiteur a nom le maréchal d'Ancre. Vous voyez bien que vous ne connaissez pas votre histoire de France. N'avais-je pas raison de vous dire que l'histoire enseignée dans les colléges est une collection de dates et de faits excessivement douteuse d'abord, mais sans la moindre portée. A quoi vous sert-il de savoir que Jeanne d'Arc a existé ? En avez-vous jamais tiré cette conclusion que si la France avait alors accepté la dynastie angevine des Plantagenets, les deux peuples réunis auraient aujourd'hui l'empire du monde et que les deux îles où se forgent les troubles politiques du continent seraient deux provinces françaises ?... Mais avez-vous étudié les moyens par lesquels les Médicis, de simples marchands, sont arrivés à être Grands-Ducs de Toscane ? | - Все великие люди - чудовища,- отвечал каноник.- Человек этот был кардинал Ришелье, а его покровитель - маршал д'Анкр. Вот видите, вы и не знаете истории Франции! Не был ли я прав, говоря, что история, которой обучают в школах, есть не что иное, как подбор дат и событий, крайне сомнительных и притом не имеющих ни малейшего значения. На что вам знать, что существовала Жанна д'Арк? Доводилось ли вам делать из этого вывод, что, ежели бы Франция в то время приняла анжуйскую династию Плантагенетов, то, объединившись, два народа владели бы ныне всем миром, а два острова, где ныне завариваются все политические смуты материка, были бы двумя французскими провинциями? А знаете ли вы, какими путями Медичи из простых купцов стали великими герцогами тосканскими? |
| - Un poète, en France, n'est pas tenu d'être un Bénédictin, dit Lucien. | - Поэт во Франции не обязан быть бенедиктинцем,- сказал Люсьен. |
| - Eh ! bien, jeune homme, ils sont devenus Grands-Ducs, comme Richelieu devint Ministre. Si vous aviez cherché dans l'histoire les causes humaines des événements, au lieu d'en apprendre par coeur les étiquettes, vous en auriez tiré des préceptes pour votre conduite. De ce que je viens de prendre au hasard dans la collection des faits vrais résulte cette loi : Ne voyez dans les hommes et surtout dans les femmes que des instruments ; mais ne le leur laissez pas voir. Adorez comme Dieu même celui qui, placé plus haut que vous, peut vous être utile, et ne le quittez pas qu'il n'ait payé très-cher votre servilité. Dans le commerce du monde, soyez enfin âpre comme le juif et bas comme lui : faites pour la puissance tout ce qu'il fait pour l'argent. Mais aussi n'ayez pas plus de souci de l'homme tombé que s'il n'avait jamais existé. Savez-vous pourquoi vous devez vous conduire ainsi ?... Vous voulez dominer le monde, n'est-ce pas ? il faut commencer par lui obéir et le bien étudier. Les savants étudient les livres, les politiques étudient les hommes, leurs intérêts, les causes génératrices de leurs actions. Or le monde, la société, les hommes pris dans leur ensemble, sont fatalistes ; ils adorent l'événement. Savez-vous pourquoi je vous fais ce petit cours d'histoire ? c'est que je vous crois une ambition démesurée... | - Так вот, молодой человек, они стали великими герцогами, как Ришелье стал министром. Ежели бы вы, изучая историю, вникли в суть событий, а не заучивали наизусть наклеенные на них ярлыки, вы извлекли бы из нее правила вашего поведения. Примеры, наудачу взятые мной из множества подобных случаев, позволяют установить такой закон: смотрите на людей, и особенно на женщин, как на орудие вашего преуспевания, но не показывайте им этого. Почитайте, как бога, того, кто стоит выше вас и может быть вам полезен, и не покидайте его, покуда он дорого не заплатит за ваше раболепство. Короче, в мире дельцов будьте алчны, как ростовщик, и низки, как он; поступайтесь всем ради власти, как он поступается всем ради золота. И не пекитесь о том, кто падает: он уже для вас не существует. Знаете ли вы, почему вам надобно так себя вести? Вы желаете властвовать в свете, не правда ли? Так надобно прежде склониться перед светом и тщательно его изучить. Ученые изучают книги, политики изучают людей, их вожделения, побудительные причины человеческой деятельности. Однако ж свет, общество, люди, взятые в их совокупности,- фаталисты: все, что ни свершается, для них свято. Знаете ли вы, почему я прочел вам этот краткий курс истории? Мне показалось, что вы чрезмерно честолюбивы... |
| - Oui, mon père ! | - Да, отец мой! |
| - Je l'ai bien vu, reprit le chanoine. Mais en ce moment vous vous dites : Ce chanoine espagnol invente des anecdotes et pressure l'histoire pour me prouver que j'ai eu trop de vertu... | - Я это сразу заметил,- продолжал каноник.- Но в настоящую минуту вы говорите про себя: "Этот испанский каноник сочиняет небылицы и извращает историю, стараясь доказать мне, что я был чересчур добродетелен..." |
| Lucien se prit à sourire en voyant ses pensées si bien devinées. | (Люсьен улыбнулся, увидев, что мысли его так верно угаданы.) |
| - Eh ! bien, jeune homme, prenons des faits passés à l'état de banalité, dit le prêtre. Un jour la France est à peu près conquise par les Anglais, le roi n'a plus qu'une province. Du sein du peuple deux êtres se dressent : une pauvre jeune fille, cette même Jeanne d'Arc dont nous parlions ; puis un bourgeois nommé Jacques Coeur. L'une donne son bras et le prestige de sa virginité, l'autre donne son or : le royaume est sauvé. Mais la fille est prise !... Le roi, qui peut racheter la fille, la laisse brûler vive. Quant à l'héroique bourgeois, le roi le laisse accuser de crimes capitaux par ses courtisans qui en font curée. Les dépouilles de l'innocent traqué, cerné, abattu par la justice enrichissent cinq maisons nobles... Et le père de l'archevêque de Bourges sort du royaume, pour n'y jamais revenir, sans un sou de ses biens en France, n'ayant d'autre argent à lui que celui qu'il avait confié aux Arabes, aux Sarrasins en Egypte. | Ну, что ж, молодой человек, возьмем общеизвестные события,- сказал священник.- Некогда Франция была почти завоевана англичанами, у короля оставалась всего одна провинция. Из недр народа выходят два существа: бедная девушка, та самая Жанна д'Арк, о которой мы говорили, и горожанин по имени Жак Кер. Одна несет меч и обаяние девственности, другой приносит золото: королевство спасено. Но девушка взята в плен!.. И король, который мог бы выкупить девушку, допускает, чтобы ее сожгли заживо! Что касается до героя-горожанина, король позволяет своим придворным обвинить его в уголовных преступлениях и расхитить все его имущество. Ограбление человека невинного, загнанного, затравленного, сраженного правосудием, обогащает пять дворянских родов... И отец архиепископа буржского покидает королевство, чтобы никогда уже туда не воротиться; потеряв во Франции все свое состояние, до последнего су, он, однако ж, сохраняет деньги, которые когда-то доверил арабам и сарацинам в Египте. |
| Vous pouvez dire encore : Ces exemples sont bien vieux, toutes ces ingratitudes ont trois cents ans d'Instruction Publique, et les squelettes de cet âge-là sont fabuleux. Eh ! bien, jeune homme, croyez-vous au dernier demi-dieu de la France, à Napoléon ? Il a tenu l'un de ses généraux dans sa disgrâce, il ne l'a fait maréchal qu'à contrecoeur, jamais il ne s'en est servi volontiers. Ce maréchal se nomme Kellermann. Savez-vous pourquoi ?... Kellermann a sauvé la France et le premier consul à Marengo par une charge audacieuse qui fut applaudie au milieu du sang et du feu. Il ne fut même pas question de cette charge héroique dans le bulletin. La cause de la froideur de Napoléon pour Kellermann est aussi la cause de la disgrâce de Fouché, du Prince de Talleyrand : c'est l'ingratitude du roi Charles VII, de Richelieu, l'ingratitude... | Вы можете еще сказать: "Все это очень старо, вот уже триста лет как примеры подобной неблагодарности приводятся в школьных учебниках, а призраки веков всего лишь легенды". Ну, а веруете ли вы, молодой человек, в последнего полубога Франции, в Наполеона? Один из его генералов был у него не в чести, он скрепя сердце произвел его в маршалы и пользовался его услугами чрезвычайно неохотно. Имя этого маршала - Келлерман. И знаете, что было тому причиной?.. Келлерман в битве при Маренго смелой атакой, вызвавшей рукоплескания среди потоков крови и огня, спас Францию и первого консула. В сводке даже не было упомянуто об этой героической атаке. Причина холодности Наполеона к Келлерману, как и причина опалы Фуше, князя Талейрана,- неблагодарность! Неблагодарность короля Карла VII, Ришелье, неблагодарность... |
| - Mais, mon père, à supposer que vous me sauviez la vie et que vous fassiez ma fortune, dit Lucien, vous me rendez ainsi la reconnaissance assez légère. | - Но, отец мой, предположим, что вы спасете меня от смерти и создадите мне привольную жизнь,- сказал Люсьен,- так на что же вам облегчать мне мой долг благодарности?.. |
| - Petit drôle, dit l'abbé souriant et prenant l'oreille de Lucien pour la lui tortiller avec une familiarité quasi royale, si vous étiez ingrat avec moi, vous seriez alors un homme fort, et je ne vous en voudrais pas ; mais vous n'en êtes pas encore là, car, simple écolier, vous avez voulu passer trop tôt maître. C'est le défaut des Français dans votre époque. Ils ont été gâtés tous par l'exemple de Napoléon. Vous donnez votre démission parce que vous ne pouvez pas obtenir l'épaulette que vous souhaitez... Mais avez-vous rapporté tous vos vouloirs, toutes vos actions à une idée ?... | -- Проказник! - сказал аббат, улыбнувшись, и потянул Люсьена за ухо с почти царственной непринужденностью.- Да окажись вы в отношении меня неблагодарным, так вы, стало быть, оказались бы натурой сильной, и тогда я преклонился бы перед вами; но вам до этого еще далеко, ибо вы простой ученик, вы чересчур рано пожелали стать мастером. Таков недостаток всех современных французов. Все вы развращены примером Наполеона. Вы подаете в отставку, потому что не добились вожделенных эполет... Но подчинили ли вы все ваши помыслы, все ваши поступки одной цели?.. |
| - Hélas ! non, dit Lucien. | - Увы, нет! - сказал Люсьен. |
| - Vous avez été ce que les Anglais appellent inconsistent, reprit le chanoine en souriant. | - Вы были, как говорят англичане, inconsistent,- продолжал с усмешкой каноник. |
| - Qu'importe ce que j'ai été, si je ne puis plus rien être ! répondit Lucien. | - Не все ли равно, чем я был, если я больше ничем не буду! -отвечал Люсьен. |
| - Qu'il se trouve derrière toutes vos belles qualités une force semper virens, dit le prêtre en tenant à montrer qu'il savait un peu de latin, et rien ne vous résistera dans le monde. Je vous aime assez déjà... | - Пусть только за всеми вашими прекрасными качествами таится сила semper virens2,- сказал священник, притязая на некоторое знание латыни,- и ничто в мире не устоит перед вами. Я уже полюбил вас... |
| Lucien sourit d'un air d'incrédulité. | (Люсьен недоверчиво усмехнулся.) |
| - Oui, reprit l'inconnu en répondant au sourire de Lucien, vous m'intéressez comme si vous étiez mon fils, et je suis assez puissant pour vous parler à coeur ouvert, comme vous venez de me parler. Savez-vous ce qui me plaît de vous ?... Vous avez fait en vous-même table rase, et vous pouvez alors entendre un cours de morale qui ne se fait nulle part ; car les hommes, rassemblés en troupe, sont encore plus hypocrites qu'ils ne le sont quand leur intérêt les oblige à jouer la comédie. Aussi passe-t-on une bonne partie de sa vie à sarcler ce que l'on a laissé pousser dans son coeur pendant son adolescence. Cette opération s'appelle acquérir de l'expérience. | Да,- продолжал незнакомец в ответ на усмешку Люсьена,- вы мне внушили участие к себе, как к собственному сыну, и я настолько смел, что могу говорить с вами откровенно, как вы со мной говорили. Знаете ли, что мне в вас нравится?.. Вы стряхнули с себя прах прошлого и, стало быть, способны воспринять урок нравственности, которого вам никто другой не преподаст, ибо люди, изображая собою общество, лицемерят еще более, нежели разыгрывая комедию из самых корыстных побуждений. Воистину, человек большую часть своей жизни проводит в том, что выкорчевывает из сердца все то, что пустило там ростки еще в юности. Операция сия именуется обретением жизненного опыта. |
| Lucien, en écoutant le prêtre, se disait : - Voilà quelque vieux politique enchanté de s'amuser en chemin. Il se plaît à faire changer d'opinion un pauvre garçon qu'il rencontre sur le bord d'un suicide, et il va me lâcher au bout de sa plaisanterie... Mais il entend bien le paradoxe, et il me paraît tout aussi fort que Blondet ou que Lousteau. | Слушая священника, Люсьен говорил про себя: "Вот прожженный политик, он восхищен возможностью позабавиться в пути. Он потешается, переубеждая юнца, близкого к самоубийству, и он бросит меня, натешившись вдоволь... Но все же он мастер парадокса и, пожалуй, не уступит в этом ни Блонде, ни Лусто". |
| Malgré cette sage réflexion, la corruption tentée par ce diplomate sur Lucien entrait profondément dans cette âme assez disposée à la recevoir, et y faisait d'autant plus de ravages qu'elle s'appuyait sur de célèbres exemples. Pris par le charme de cette conversation cynique, Lucien se raccrochait d'autant plus volontiers à la vie qu'il se sentait ramené du fond de son suicide à la surface par un bras puissant. | Несмотря на столь здравое рассуждение, развращающее влияние дипломата проникало в эту душу, склонную к растлению, и опустошало ее тем успешнее, что опиралось на знаменитые примеры. Поддавшись очарованию этой циничной беседы, Люсьен уже цеплялся за жизнь и с тем большей охотою, что чувствовал мощную руку, извлекающую его из бездны самоубийства! |
| En ceci, le prêtre triomphait évidemment. Aussi, de temps en temps, avait-il accompagné ses sarcasmes historiques d'un malicieux sourire. | Тут священник явно восторжествовал. Недаром свои язвительные откровения он от времени до времени сопровождал лукавой усмешкой. |
| - Si votre façon de traiter la morale ressemble à votre manière d'envisager l'histoire, dit Lucien, je voudrais bien savoir quel est en ce moment le mobile de votre apparente charité ? | - Если вы рассуждаете о нравственности в той же манере, в какой вы рассматриваете историю,- сказал Люсьен,- я желал бы знать истинную причину вашего показного человеколюбия? |
| - Ceci, jeune homme, est le dernier point de mon prône, et vous me permettrez de le réserver, car alors nous ne nous quitterons pas aujourd'hui, répondit-il avec la finesse d'un prêtre qui voit sa malice réussie. | - Э-э! Позвольте мне, молодой человек, об этом умолчать до времени. Пусть это будет последним словом моего поучения; иначе как бы не пришлось нам нынче же расстаться,- лукаво отвечал священник, видя, что хитрость его удалась. |
| - Eh ! bien, parlez-moi morale ? dit Lucien qui se dit en lui-même : Je vais le faire poser. | - Ну, что ж! Потолкуем о нравственности?-сказал Люсьен, подумав про себя: "Пускай порисуется!" |
| - La morale, jeune homme, commence à la loi, dit le prêtre. S'il ne s'agissait que de religion, les lois seraient inutiles : les peuples religieux ont peu de lois. Au-dessus de la loi civile, est la loi politique. Eh ! bien, voulez vous savoir ce qui, pour un homme politique, est écrit sur le front de votre dix-neuvième siècle ? Les Français ont inventé, en 1793, une souveraineté populaire qui s'est terminée par un empereur absolu. Voilà pour votre histoire nationale. Quant aux moeurs : madame Tallien et madame de Beauharnais ont tenu la même conduite, Napoléon épouse l'une, en fait votre impératrice, et n'a jamais voulu recevoir l'autre, quoiqu'elle fût princesse. Sans-culotte en 1793, Napoléon chausse la couronne de fer en 1804. Les féroces amants de l'Egalité ou la Mort de 1792, deviennent, dès 1806, complices d'une aristocratie légitimée par Louis XVIII. | - Нравственность, молодой человек, предопределяется законом,- сказал священник.- Ежели бы весь вопрос заключался в религии, законы были бы излишни: народы религиозные не обременяют себя законами. Выше гражданского права стоит право государственное. Желаете знать, что начертано для государственного деятеля на челе вашего девятнадцатого века? Французы выдумали в 1793 году провозгласить народовластие, которое привело к неограниченной власти императора. Такова ваша национальная история. Что касается до нравов: госпожа Тальен и госпожа де Богарне вели себя одинаково, на одной из них Наполеон женился и сделал ее вашей императрицей, а другую не желает принимать, хотя она стала княгиней. Санкюлот в 1793 году, Наполеон в 1804 году венчает себя железной короной. Пылкие любовники равенства или смерти в 1792 году, они становятся в 1806 году сообщниками аристократии, узаконенной Людовиком XVIII. |
| A l'étranger, l'aristocratie, qui trône aujourd'hui dans son faubourg Saint-Germain, a fait pis : elle a été usurière, elle a été marchande, elle a fait des petits pâtés, elle a été cuisinière, fermière, gardeuse de moutons. En France donc, la loi politique aussi bien que la loi morale, tous et chacun ont démenti le début au point d'arrivée, leurs opinions par la conduite, ou la conduite par les opinions. Il n'y a pas eu de logique, ni dans le gouvernement, ni chez les particuliers. Aussi n'avez-vous plus de morale. Aujourd'hui, chez vous, le succès est la raison suprême de toutes les actions, quelles qu'elles soient. Le fait n'est donc plus rien en lui-même, il est tout entier dans l'idée que les autres s'en forment. De là, jeune homme, un second précepte : ayez de beaux dehors ! cachez l'envers de votre vie, et présentez un endroit très-brillant. La discrétion, cette devise des ambitieux, est celle de notre Ordre : faites-en la vôtre. Les grands commettent presque autant de lâchetés que les misérables ; mais ils les commettent dans l'ombre et font parade de leurs vertus : ils restent grands. Les petits déploient leurs vertus dans l'ombre, ils exposent leurs misères au grand jour : ils sont méprisés. Vous avez caché vos grandeurs et vous avez laissé voir vos plaies. Vous avez eu publiquement pour maîtresse une actrice, vous avez vécu chez elle, avec elle : vous n'étiez nullement répréhensible, chacun vous trouvait l'un et l'autre parfaitement libres ; mais vous rompiez en visière aux idées du monde et vous n'avez pas eu la considération que le monde accorde à ceux qui lui obéissent. Si vous aviez laissé Coralie à ce monsieur Camusot, si vous aviez caché vos relations avec elle, vous auriez épousé madame de Bargeton, vous seriez préfet d'Angoulême et marquis de Rubempré. Changez de conduite : mettez en dehors votre beauté, vos grâces, votre esprit, votre poésie. Si vous vous permettez de petites infamies, que ce soit entre quatre murs : dès lors vous ne serez plus coupable de faire tache sur les décorations de ce grand théâtre appelé le monde. Napoléon appelle cela : laver son linge sale en famille. Du second précepte découle ce corollaire : tout est dans la forme. Saisissez bien ce que j'appelle la Forme. Il y a des gens sans instruction qui, pressés par le besoin, prennent une somme quelconque, par violence, à autrui : on les nomme criminels et ils sont forcés de compter avec la justice. | В эмиграции аристократия, ныне царствующая в своем Сен-Жерменском предместье, пала еще ниже: она была ростовщицей, торговкой, пекла пирожки, она была кухаркой, фермершей, пасла овец. Итак, во Франции и закон государственный и закон нравственный,- и все в целом и каждый в отдельности,- в конце пути изменили отправной точке: убеждения свои опровергли поведением или поведение - убеждениями. Логикой не отличались ни правители, ни частные лица. Поэтому у вас и не существует более нравственности. Ныне во Франции успех стал верховным законом всех поступков, каковы бы они ни были. Содеянное само по себе уже ничего не значит, оно всецело зависит от того, какое мнение составят о нем другие. Отсюда, молодой человек, второе правило: соблюдайте внешнее приличие! Прячьте изнанку своей жизни, выставляйте напоказ только свои достоинства. Скрытность, этот девиз честолюбцев, девиз нашего ордена, да будет и вашим девизом. Великие люди совершают почти столько же низостей, как и презренные негодяи; но они совершают их втайне, а напоказ выставляют свои добродетели - и величие их не поколеблено. Маленькие люди расточают свои добродетели втайне, а напоказ выставляют свое убожество: их презирают. Вы утаили свое величие и обнажили свои язвы. Вы открыто были любовником актрисы, вы жили у нее, жили с ней; вы отнюдь не заслуживали порицания, все считали, что вы и она совершенно свободны; но вы бросили вызов требованиям света и лишились уважения, которое свет оказывает тому, кто повинуется его законам! Стоило вам предоставить Корали господину Камюзо, стоило вам не выставлять напоказ вашу связь с нею, и вы женились бы на госпоже де Баржетон, были бы префектом Ангулема и маркизом де Рюбампре. Измените вашу тактику: щеголяйте красотой, изяществом, остроумием, поэзией. А ежели не обойдетесь без мелких низостей, пусть знают о них одни лишь стены: тогда никто вас не обвинит в том, что вы - темное пятно на декорации великого театра, именуемого высшим светом. Наполеон называл подобную тактику: стирать дома грязное белье. Из второго правила вытекает следствие: форма - это все. Что же я разумею под формой? Поймите меня правильно. Случается, что невежественные, подавленные нуждой люди насильственно отбирают у кого-нибудь деньги; их именуют преступниками, им приходится иметь дело с правосудием. |
| Un pauvre homme de génie trouve un secret dont l'exploitation équivaut à un trésor, vous lui prêtez trois mille francs (à l'instar de ces Cointet qui se sont trouvé vos trois mille francs entre les mains et qui vont dépouiller votre beau-frère), vous le tourmentez de manière à vous faire céder tout ou partie du secret, vous ne comptez qu'avec votre conscience, et votre conscience ne vous mène pas en Cour d'Assises. Les ennemis de l'ordre social profitent de ce contraste pour japper après la justice et se courroucer au nom du peuple de ce qu'on envoie aux galères un voleur de nuit et de poules dans une enceinte habitée, tandis qu'on met en prison, à peine pour quelques mois, un homme qui ruine des familles : mais ces hypocrites savent bien qu'en condamnant le voleur les juges maintiennent la barrière entre les pauvres et les riches, qui, renversée, amènerait la fin de l'ordre social ; tandis que le banqueroutier, l'adroit capteur de successions, le banquier qui tue une affaire à son profit, ne produisent que des déplacements de fortune. | Или гениальный бедняк делает открытие, разработка которого сулит сокровища, вы ссужаете ему три тысячи франков (наподобие этих Куэнте, в руки которым попали ваши три тысячи и которые готовы шкуру содрать с вашего зятя), а потом начинаете его донимать так, что он вынужден вам уступить свое открытие целиком или частично; вы считаетесь только, со своей совестью, а ваша совесть не потащит вас в суд присяжных. Враги общественного порядка пользуются этими противоречиями, чтобы порочить правосудие и от имени народа выражать возмущение тем, что какого-нибудь воришку, укравшего ночью курицу с птичьего двора, ссылают в каторгу, а злостного банкрота, разорившего целые семьи, сажают лишь в тюрьму, и то на короткий срок; но лицемеры отлично знают, что судьи, осуждая вора, крепят преграду между бедными и богатыми, ведь разрушение ее привело бы к гибели общественного порядка, между тем как банкрот, ловкий расхититель наследств, банкир, разоряющий ради своей личной выгоды целые предприятия, производят только лишь перемещение богатств! |
| Ainsi, la société, mon fils, est forcée de distinguer, pour son compte, ce que je vous fais distinguer pour le vôtre. Le grand point est de s'égaler à toute la Société. Napoléon, Richelieu, les Médicis s'égalèrent à leur siècle. Vous, vous vous estimez douze mille francs !... Votre Société n'adore plus le vrai Dieu, mais le Veau-d'or ! Telle est la religion de votre Charte, qui ne tient plus compte, en politique, que de la propriété. N'est-ce pas dire à tous les sujets : Tâchez d'être riche [Lapsus pour " riches ", dont Balzac souhaitera la correction.] !... Quand, après avoir su trouver légalement une fortune, vous serez riche et marquis de Rubempré, vous vous permettrez le luxe de l'honneur. Vous ferez alors profession de tant de délicatesse, que personne n'osera vous accuser d'en avoir jamais manqué, si vous en manquiez toutefois en faisant fortune, ce que je ne vous conseillerais jamais, dit le prêtre en prenant la main de Lucien et la lui tapotant. Que devez-vous donc mettre dans cette belle tête ?... Uniquement le thème que voici : Se donner un but éclatant et cacher ses moyens d'arriver, tout en cachant sa marche. Vous avez agi en enfant, soyez homme, soyez chasseur, mettez-vous à l'affût, embusquez-vous dans le monde parisien, attendez une proie et un hasard, ne ménagez ni votre personne, ni ce qu'on appelle la dignité ; car nous obéissons tous à quelque chose, à un vice, à une nécessité, mais observez la loi suprême ! le secret. | Итак, сын мой, общество вынуждено в своих же интересах проявлять известную гибкость, что я советую делать и вам в ваших интересах. Суть в том, чтобы идти в ногу с обществом. Наполеон, Ришелье, Медичи шли в ногу со своим веком. А вы? Вы оцениваете себя в двенадцать тысяч франков!.. Общество ваше поклоняется уже не истинному богу, а золотому тельцу! Таков символ веры вашей хартии, ибо политика принимает в расчет только одно установление - собственность. Не значит ли это объявить всем подданным: "Обогащайтесь!" Когда вы законным путем составите себе состояние, станете богачом и маркизом де Рюбампре, вы сможете позволить себе роскошь быть человеком чести. Вы окажетесь тогда столь щепетильным в смысле нравственности, что никто не осмелится обвинить вас в том, будто вы когда-нибудь погрешили против этой самой нравственности, хотя бы вы, составляя себе состояние, и в самом деле поступились ею, чего я ни в коем случае не посоветовал бы вам делать,- сказал священник, похлопывая Люсьена по руке.- Какая же мысль должна отныне волновать эту прекрасную голову?.. Единственная мысль: избрав блестящую цель, таить про себя пути к ее достижению, таить способы ее достижения. Вы вели себя, как ребенок; будьте мужчиной, будьте охотником, чувствуйте себя в парижском обществе, как в засаде, подстерегайте дичь и счастливый случай, не щадите ни себя самого, ни того, что именуют достоинством, ибо все мы подчиняемся или пороку, или необходимости, но блюдите верховный закон: тайну! |
| - Vous m'effrayez, mon père ! s'écria Lucien, ceci me semble une théorie de grande route. | - Вы меня пугаете, отец мой!-вскричал Люсьен.- По-моему, это философия рыцарей с большой дороги! |
| - Vous avez raison, dit le chanoine, mais elle ne vient pas de moi. Voilà comment ont raisonné les parvenus, la maison d'Autriche, comme la maison de France. Vous n'avez rien, vous êtes dans la situation des Médicis, de Richelieu, de Napoléon au début de leur ambition ; ces gens-là, mon petit, ont estimé leur avenir au prix de l'ingratitude, de la trahison, et des contradictions les plus violentes. Il faut tout oser pour tout avoir. Raisonnons ? Quand vous vous asseyez à une table de bouillotte, en discutez-vous les conditions ? Les règles sont là, vous les acceptez. | - Вы правы,- сказал каноник,- но не я ее основоположник. Так рассуждали все выскочки как австрийской, так и французской крови. У вас нет ничего за душой, вы в положении Медичи, Ришелье, Наполеона на восходе их честолюбия. Эти люди, мой мальчик, оплачивали свое будущее ценою неблагодарности, предательства и самых жестоких противоречий. Надобно на все дерзать, чтобы всем обладать. Рассудим здраво! Когда вы садитесь играть в бульот, неужто вы оспариваете условия игры? Правила существуют, вы им подчиняетесь. |
| - Allons, pensa Lucien, il connaît la bouillotte. | "Ну, ну,- подумал Люсьен,- да он игрок!" |
| - Comment vous conduisez-vous à la bouillotte ?... dit le prêtre, y pratiquez-vous la plus belle des vertus, la franchise ? Non seulement vous cachez votre jeu, mais encore vous tâchez de faire croire, quand vous êtes sûr de triompher, que vous allez tout perdre. Enfin, vous dissimulez, n'est-ce pas ?... Vous mentez pour gagner cinq louis !... Que diriez-vous d'un joueur assez généreux pour prévenir les autres qu'il a brelan carré ? Eh ! bien, l'ambitieux qui veut lutter avec les préceptes de la vertu, dans une carrière où ses antagonistes s'en privent, est un enfant à qui les vieux politiques diraient ce que les joueurs disent à celui qui ne profite pas de ses brelans : - Monsieur, ne jouez jamais à la bouillotte... Est-ce vous qui faites les règles dans le jeu de l'ambition ? Pourquoi vous ai-je dit de vous égaler à la Société ?... C'est qu'aujourd'hui, jeune homme, la Société s'est insensiblement arrogé tant de droits sur les individus, que l'individu se trouve obligé de combattre la Société. Il n'y a plus de lois, il n'y a que des moeurs, c'est-à-dire des simagrées, toujours la forme. | - Как вы себя ведете за карточным столом? -сказал священник.- Неужто вы придерживаетесь прекраснейшей из добродетелей: откровенности? Нет. Вы не только не показываете своих карт, но еще стараетесь убедить участников игры, что вы проигрываете, тогда как вы уверены в выигрыше. Короче, вы притворяетесь, не так ли?.. Вы лжете, чтобы выиграть пять луидоров!.. Что сказали бы вы о таком великодушном игроке, который предупредил бы вас о том, что у него на руках брелан карре? Так вот, ежели честолюбец пожелает в ходе борьбы соблюдать предписания добродетели, попранные его противниками, он поставит себя в положение ребенка, и опытные политики скажут ему то, что игроки говорят тому картежнику, который не пользуется своими козырями: "Сударь, никогда не играйте в карты..." Вами ли установлены правила в игре честолюбий? Почему я вам советовал -приноравливаться к обществу? Да потому, молодой человек, что нынешнее общество мало-помалу присвоило себе столько прав над личностью, что личность принуждена бороться с обществом. Нет более законов, есть только нравы, короче сказать, притворство, пустая форма! |
| Lucien fit un geste d'étonnement. | (Люсьен движением выразил свое удивление.) |
| - Ah ! mon enfant, dit le prêtre en craignant d'avoir révolté la candeur de Lucien, vous attendiez-vous à trouver l'ange Gabriel dans un abbé chargé de toutes les iniquités de la contre-diplomatie de deux rois (je suis l'intermédiaire entre Ferdinand VII et Louis XVIII, deux grands... rois qui doivent tous deux la couronne à de profondes... combinaisons) ?... Je crois en Dieu, mais je crois bien plus en notre ordre, et notre ordre ne croit qu'au pouvoir temporel. Pour rendre le pouvoir temporel très-fort, notre ordre maintient l'Eglise apostolique, catholique et romaine, c'est-à-dire l'ensemble des sentiments qui tiennent le peuple dans l'obéissance. Nous sommes les Templiers modernes, nous avons une doctrine. Comme le Temple, notre Ordre fut brisé par les mêmes raisons : il s'était égalé au monde. Voulez-vous être soldat, je serai votre capitaine. Obéissez-moi comme une femme obéit à son mari, comme un enfant obéit à sa mère, je vous garantis qu'en moins de trois ans vous serez marquis de Rubempré, vous épouserez une des plus nobles filles du faubourg Saint-Germain, et vous vous assiérez un jour sur les bancs de la Pairie. En ce moment, si je ne vous avais pas amusé par ma conversation, que seriez vous ? un cadavre introuvable dans un profond lit de vase ; eh ! bien, faites un effort de poésie ?... (Là Lucien regarda son protecteur avec curiosité.)- | Ах, мой мальчик,- сказал священник, испугавшись, что он возмутил душевную чистоту юноши,- неужто вы ожидали встретить архангела Гавриила в лице аббата, отягощенного всеми беззакониями противоречивой дипломатии двух королей (я ведь посредник между Фердинандом VII и Людовиком XVIII, двумя великими... королями, которые оба обязаны короной искуснейшим... комбинациям)?.. Я верю в бога, но еще больше верю в наш орден, а наш орден верит только в светскую власть. Желая сделать светскую власть всесильной, наш орден поддерживает апостольскую, римско-католическую церковь, короче, совокупность воззрений, которыми держат народ в повиновении. Мы современные рыцари-тамплиеры, у нас свое учение. Наш орден и орден тамплиеров погибли по одной и той же причине: мы уподобились мирянам. Желаете быть солдатом? Я буду вашим командиром. Повинуйтесь мне, как жена повинуется мужу, как ребенок повинуется матери, и ручаюсь: на исходе трех лет вы будете маркизом де Рюбампре, женитесь на одной из знатнейших представительниц Сен-Жерменского предместья и со временем займете место на скамье палаты пэров. Ну, чем были бы вы теперь, не рассей я вас своей беседой? Трупом, затонувшим в вязком иле. Напрягите-ка ваше поэтическое воображение!.. (Тут Люсьен с любопытством взглянул на своего покровителя.) |
| Le jeune homme qui se trouve assis là, dans cette calèche, à côté de l'abbé Carlos Herrera, chanoine honoraire du chapitre de Tolède, envoyé secret de Sa Majesté Ferdinand VII à Sa Majesté le roi de France, pour lui apporter une dépêche où il lui dit peut-être : " Quand vous m'aurez délivré, faites pendre tous ceux que je caresse en ce moment ! " ce jeune homme, dit l'inconnu, n'a plus rien de commun avec le poète qui vient de mourir. Je vous ai pêché, je vous ai rendu la vie, et vous m'appartenez comme la créature est au créateur, comme, dans les contes de fées, l'Afrite est au génie, comme l'icoglan est au Sultan, comme le corps est à l'âme ! Je vous maintiendrai, moi, d'une main puissante dans la voie du pouvoir, et je vous promets néanmoins une vie de plaisirs, d'honneurs, de fêtes continuelles... Jamais l'argent ne vous manquera... Vous brillerez, vous paraderez, pendant que, courbé dans la boue des fondations, j'assurerai le brillant édifice de votre fortune. J'aime le pouvoir pour le pouvoir, moi ! Je serai toujours heureux de vos jouissances qui me sont interdites. Enfin, je me ferai vous !... Eh ! bien, le jour où ce pacte d'homme à démon, d'enfant à diplomate, ne vous conviendra plus, vous pourrez toujours aller chercher un petit endroit, comme celui dont vous parliez, pour vous noyer : vous serez un peu plus ou un peu moins ce que vous êtes aujourd'hui, malheureux ou déshonoré... | Молодой человек, сидящий в этой коляске подле аббата Карлоса Эррера, почетного каноника Толедского капитула, тайного посланца его величества Фердинанда VII к его величеству королю французскому с письмом, в котором, возможно, сказано: "Когда вы освободите меня, прикажите повесить всех тех, кто мною ныне обласкан, и прежде всего моего посланца, чтобы его посольство поистине осталось тайным",- этот молодой человек,- сказал незнакомец,- не имеет уже ничего общего с поэтом, пытавшимся умереть. Я вытащил вас из реки, я вернул вас к жизни, вы принадлежите мне, как творение принадлежит творцу, как эфрит в волшебных сказках принадлежит гению, как чоглан принадлежит султану, как тело - душе! Могучей рукой я поддержу вас на пути к власти, я обещаю вам жизнь, полнуй наслаждений, почестей, вечных празднеств... Никогда не ощутите вы недостатка в деньгах... Вы будете блистать, жить на широкую ногу, покуда я, копаясь в грязи, буду закладывать основание блистательного здания вашего счастья. Я люблю власть ради власти! Я буду наслаждаться вашими наслаждениями, запретными для меня. Короче, я перевоплощусь в вас... Ну, а когда этот договор человека с дьяволом, младенца с дипломатом, вам наскучит, вы всегда можете найти тихую пристань, о которой вы упоминали, и утопиться: как и ныне, вы будете тогда тем же немного более или немного менее несчастным или обесчещенным человеком. |
| - Ceci n'est pas une homélie de l'archevêque de Grenade ! s'écria Lucien en voyant la calèche arrêtée à une poste. | - Это отнюдь не поучение архиепископа Гранадского! - вскричал Люсьен, когда коляска подъезжала к почтовой станции. |
| - Je ne sais pas quel nom vous donnez à cette instruction sommaire, mon fils, car je vous adopte et ferai de vous mon héritier ; mais c'est le code de l'ambition. Les élus de Dieu sont en petit nombre. Il n'y a pas de choix : ou il faut aller au fond du cloître (et vous y retrouvez souvent le monde en petit !), ou il faut accepter ce code. | - Не знаю, как вы назовете это краткое наставление, сын мой, ибо я усыновлю вас и сделаю вас своим наследником, но таков устав честолюбия. Избранники божий немногочисленны. Выбора нет: надобно или уйти в монастырь (и там вы нередко встретите тот же свет в малом виде!), или принять устав. |
| - Peut-être vaut-il mieux n'être pas si savant, dit Lucien en essayant de sonder l'âme de ce terrible prêtre. | - Пожалуй, лучше не быть столь ученым,- сказал Люсьен, пытаясь проникнуть в душу этого страшного священника. |
| - Comment ! reprit le chanoine, après avoir joué sans connaître les règles du jeu vous abandonnez la partie au moment où vous y devenez fort, où vous vous y présentez avec un parrain solide... et sans même avoir le désir de prendre une revanche ! Comment, vous n'éprouvez pas l'envie de monter sur le dos de ceux qui vous ont chassé de Paris ! | - Полноте,- возразил каноник,- вы играли, не зная правил игры, а теперь, когда вам начинает везти, когда у вас такой надежный опекун, вы вдруг выходите из игры и даже не желаете отыграться! Неужто у вас нет охоты проучить этих господ, которые вас изгнали из Парижа? |
| Lucien frissonna comme si quelque instrument de bronze, un gong chinois, eût fait entendre ces terribles sons qui frappent sur les nerfs. | Люсьен вздрогнул, точно слуха его коснулись, терзая нервы, дикие звуки какого-то неведомого инструмента из бронзы, вроде китайского гонга. |
| - Je ne suis qu'un humble prêtre, reprit cet homme en laissant paraître une horrible expression sur son visage cuivré par le soleil de l'Espagne ; mais si des hommes m'avaient humilié, vexé, torturé, trahi, vendu, comme vous l'avez été par les drôles dont vous m'avez parlé, je serais comme l'Arabe du désert !... Oui, je dévouerais mon corps et mon âme à la vengeance. Je me moquerais de finir ma vie accroché à un gibet, assis à la garrot, empalé, guillotiné, comme chez vous ; mais je ne laisserais prendre ma tête qu'après avoir écrasé mes ennemis sous mes talons. | - Я всего лишь смиренный служитель церкви,- продолжал этот человек, и ужасное выражение исказило его лицо, обожженное солнцем Испании,- но ежели бы люди так меня унизили, истерзали, предали, продали, как поступили с вами эти негодяи, о которых вы мне рассказывали, я поступил бы как мавр пустыни!.. Да, я душою и телом предался бы мщению. Меня не устрашили бы ни виселица, ни гаррота, ни осиновый кол, ни ваша гильотина... Но я не отдал бы своей головы, покуда не раздавил бы моих врагов своею пятою! |
| Lucien gardait le silence, il ne se sentait plus l'envie de faire poser ce prêtre. | Люсьен хранил молчание, у него пропала всякая охота вызывать этого священника на откровенность. |
| - Les uns descendent d'Abel, les autres de Cain, dit le chanoine en terminant ; moi je suis un sang mêlé : Cain pour mes ennemis, Abel pour mes amis, et malheur à qui réveille Cain !... Après tout, vous êtes Français, je suis Espagnol et, de plus, chanoine !... | - Есть потомки Авеля и потомки Каина,- сказал в заключение каноник.- Во мне течет смешанная кровь: Каин для врагов, Авель для друзей... И горе тому, кто пробудит Каина!.' А впрочем, вы ведь француз, а я испанец, притом каноник!.. |
| - Quelle nature d'Arabe ! se dit Lucien en examinant le protecteur que le ciel venait de lui envoyer. | "Вот так мавр! Что за натура?"-сказал самому себе Люсьен, вглядываясь в покровителя, посланного ему небом. |
| L'abbé Carlos Herrera n'offrait rien en lui-même qui révélât le Jésuite. Gros et court, de larges mains, un large buste, une force herculéenne, un regard terrible, mais adouci par une mansuétude de commande ; un teint de bronze qui ne laissait rien passer du dedans au dehors, inspiraient beaucoup plus la répulsion que l'attachement. De longs et beaux cheveux poudrés à la façon de ceux du prince de Talleyrand donnaient à ce singulier diplomate l'air d'un évêque, et le ruban bleu liséré de blanc auquel pendait une croix d'or indiquait d'ailleurs un dignitaire ecclésiastique. Ses bas de soie noire moulaient des jambes d'athlète. Son vêtement d'une exquise propreté révélait ce soin minutieux de la personne que les simples prêtres ne prennent pas toujours d'eux, surtout en Espagne. Un tricorne était posé sur le devant de la voiture armoriée aux armes d'Espagne. Malgré tant de causes de répulsion, des manières à la fois violentes et patelines atténuaient l'effet de la physionomie ; et, pour Lucien, le prêtre s'était évidemment fait coquet, caressant, presque chat. Lucien examina les moindres choses d'un air soucieux. Il sentit qu'il s'agissait en ce moment de vivre ou de mourir, car il se trouvait au second relais après Ruffec. Les dernières phrases du prêtre espagnol avaient remué beaucoup de cordes dans son coeur : et, disons-le à la honte de Lucien et du prêtre qui, d'un oeil perspicace, étudiait la belle figure du poète, ces cordes étaient les plus mauvaises, celles qui vibrent sous l'attaque des sentiments dépravés. Lucien revoyait Paris, il ressaisissait les rênes de la domination que ses mains inhabiles avaient lâchées, il se vengeait ! La comparaison de la vie de province et de la vie de Paris qu'il venait de faire, la plus agissante des causes de son suicide, disparaissait : il allait se retrouver dans son milieu, mais protégé par un politique profond jusqu'à la scélératesse de Cromwell. - J'étais seul, nous serons deux, se disait-il. | Аббат Карлос Эррера не был похож на иезуита, он вообще не был похожи на духовное лицо. Плотный, коренастый, большерукий, широкогрудый, сложения геркулесова, он прятал под личиной благодушия взгляд, способный внушить ужас; лицо его, непроницаемое и обожженное солнцем, словно вылитое из бронзы, скорее отталкивало, нежели привлекало. Только длинные прекрасные волосы, напудренные, как у князя Талейрана, придавали этому удивительному дипломату облик епископа, да синяя с белой каймой лента, на которой висел золотой крест, изобличала в нем высшее духовное лицо. Черные шелковые чулки облегали ноги силача. Изысканная опрятность одежды говорила о тщательном уходе за своей особой, что весьма необычно для простого священника, да еще в Испании. Треугольная шляпа лежала на переднем сиденье кареты, украшенной испанским гербом. Несмотря на столь отталкивающие черты, впечатление от его наружности сглаживалось манерой держаться, резкой и вместе с тем вкрадчивой; явно священник строил куры, ластясь к Люсьену почти по-кошачьему. Люсьен с тревогой ловил каждое его движение. Он чувствовал, что в эти минуты решается вопрос, жить ему или не жить. Они подъезжали ко второй станции после Рюфека. Последние слова испанского священника затронули многие струны в его сердце: и, скажем в скобках, к стыду Люсьена и священника, проницательным взглядом изучавшего прекрасное лицо поэта, то были самые дурные струны, те, что звучат под напором порочных чувств. Люсьен опять грезил Парижем, он опять брался за бразды власти, которые выскользнули из его слабых рук, он дышал местью! Причина его попытки к самоубийству - наглядное сопоставление провинциальной жизни и жизни парижской - исчезла; он опять попадет в свою среду, но отныне он будет под охраной политика, в коварстве не уступающего Кромвелю. "Я был один, нас будет двое",- говорил он самому себе. |
| Plus il avait découvert de fautes dans sa conduite antérieure, plus l'ecclésiastique avait montré d'intérêt. La charité de cet homme s'était accrue en raison du malheur, et il ne s'étonnait de rien. Néanmoins Lucien se demanda quel était le mobile de ce meneur d'intrigues royales. Il se paya d'abord d'une raison vulgaire : les Espagnols sont généreux ! L'Espagnol est généreux, comme l'Italien est empoisonneur et jaloux, comme le Français est léger, comme l'Allemand est franc, comme le Juif est ignoble, comme l'Anglais est noble. Renversez ces propositions ? vous arriverez au vrai. Les juifs ont accaparé l'or, ils écrivent Robert le Diable, ils jouent Phèdre, ils chantent Guillaume Tell, ils commandent des tableaux, ils élèvent des palais, ils écrivent Reisebilder [Coquille du Furne : Reisibilder.] et d'admirables poésies, ils sont plus puissants que jamais, leur religion est acceptée, enfin ils font crédit au Pape ! En Allemagne, pour les moindres choses, on demande à un étranger : - Avez-vous un contrat ? tant on y fait de chicanes. En France, on applaudit depuis cinquante ans à la Scène des stupidités nationales, on continue à porter d'inexplicables chapeaux, et le gouvernement ne change qu'à la condition d'être toujours le même !.. L'Angleterre déploie à la face du monde des perfidies dont l'horreur ne peut se comparer qu'à son avidité. L'Espagnol, après avoir eu l'or des deux Indes, n'a plus rien. Il n'y a pas de pays du monde où il y ait moins d'empoisonnements qu'en Italie, et où les moeurs soient plus faciles et plus courtoises. Les Espagnols ont beaucoup vécu sur la réputation des Maures. | Чем больше проступков находил он в своем прошлом, тем больше внимания к нему выказывал каноник. Сострадание этого человека возрастало по мере того, как развивалась скорбная повесть Люсьена, и ничто его не удивляло. Однако ж Люсьен спрашивал себя: каковы же побуждения у этого исполнителя королевских козней? Сперва он удовлетворился обычным объяснением: испанцы великодушны! Испанцы так же1 великодушны, как итальянцы мстительны и ревнивы, как французы легкомысленны, как немцы простодушны, как евреи низменны, как англичане благородны. Исходите из противоположных утверждений, и вы приблизитесь к истине. Евреи завладели золотом, они пишут "Роберта-Дьявола", играют "Федру", поют "Вильгельма Телля", заказывают картины, воздвигают дворцы, пишут "Reisebilder" и дивные стихи, они могущественны, как никогда, религия их признана, наконец, у них в долгу сам папа! В Германии по малейшему поводу спрашивают иностранца: "А где ваш контракт?"-настолько там развито крючкотворство. Во Франции вот уже полвека как рукоплещут при лицезрении отечественной глупости на подмостках, по-прежнему носят немыслимые шляпы, а смена правительства сводится к тому, что все остается по-старому!.. Англия обнаруживает перед лицом всего мира вероломство, по низости равное только ее алчности. Испанцы, обладавшие золотом обеих Индий, теперь лишились всего. Нет страны в мире, где так часто прибегали бы к яду как к орудию мести и где нравы были бы так легки и люди так любезны, как в Италии. Испанцы долгое время жили за счет доброй славы мавров. |
| Lorsque l'Espagnol remonta dans la calèche, il dit au postillon ces paroles à l'oreille : - Le train de la malle, il y a trois francs de guides. | Когда испанец опять садился в экипаж, он шепнул вознице: - Гоните, как на почтовых. В награду три франка. |
| Lucien hésitait à monter, le prêtre lui dit : - Allons donc, et Lucien monta sous prétexte de lui décocher un argument ad hominem. | Люсьен колебался, священник сказал: "Пожалуйте же!" - и Люсьен сел в экипаж, решив сразить своего спутника преимуществом ad hominem. |
| - Mon père, lui dit-il, un homme qui vient de dérouler du plus beau sang-froid du monde les maximes que beaucoup de bourgeois taxeront de profondément immorales... | - Отец мой,- сказал он,- человек, только что развивавший с величайшим хладнокровием такие теории, которые "большинство мещан сочло бы глубоко безнравственными... |
| - Et qui le sont, dit le prêtre, voilà pourquoi Jésus-Christ voulait que le scandale eût lieu, mon fils. Et voilà pourquoi le monde manifeste une si grande horreur du scandale. | - Да они и есть таковы,- сказал священник,- недаром же, сын мой, Христос пожелал, чтобы соблазн вошел в мир. Потому-то мир и выказывает такой ужас перед соблазном. |
| - Un homme de votre trempe ne s'étonnera pas de la question que je vais lui faire ! | - Человека вашего закала не удивит вопрос, который я хочу предложить. |
| - Allez, mon fils !... dit Carlos Herrera, vous ne me connaissez pas. Croyez-vous que je prendrais un secrétaire avant de savoir s'il a des principes assez sûrs pour ne me rien prendre ? Je suis content de vous. Vous avez encore toutes les innocences de l'homme qui se tue à vingt ans. Votre question ?... | - Говорите, сын мой!..- сказал Карлос Эррера.- Вы меня не знаете. Неужто вы думаете, что я взял бы секретаря, не убедившись прежде, достаточно ли крепко в нем нравственное начало, не ограбит ли он меня! Я доволен вами. Вы еще не утратили наивности самоубийцы в двадцать лет. Каков же ваш вопрос? |
| - Pourquoi vous intéressez-vous à moi ? quel prix voulez-vous de mon obéissance ?... Pourquoi me donnez-vous tout ? quelle est votre part ? | - Что побуждает вас принимать во мне участие? На что вам мое послушание?.. К чему ваши обещания осыпать меня золотом? Какова ваша цель? |
| L'Espagnol regarda Lucien et se mit à sourire. | Испанец взглянул на Люсьена и усмехнулся. |
| - Attendons une côte, nous la monterons à pied, et nous parlerons en plein vent. Le vent est discret. | - Обождем до подъема в гору, там мы выйдем из экипажа и побеседуем на вольном воздухе. У стен есть уши. |
| Le silence régna pendant quelque temps entre les deux compagnons, et la rapidité de la course aida, pour ainsi dire, à la griserie morale de Lucien. | На короткое время в карете воцарилось молчание, и быстрая езда содействовала, так сказать, нравственному опьянению Люсьена. |
| - Mon père, voici la côte, dit Lucien en se réveillant comme d'un rêve. | - Отец мой, вот и подъем,- сказал Люсьен, как бы пробуждаясь от сна. |
| - Eh ! bien, marchons, dit le prêtre en criant d'une voix forte au postillon d'arrêter. | - Ну, что ж, прогуляемся,- сказал священник и крикнул вознице, чтобы тот осадил лошадей. |
| France | Русский |
| Et tous deux ils s'élancèrent sur la route. | И они вышли на дорогу. |
| - Enfant, dit l'Espagnol en prenant Lucien par le bras, as-tu médité la Venise sauvée d'Otway ? As-tu compris cette amitié profonde, d'homme à homme, qui lie Pierre à Jaffier, qui fait pour eux d'une femme une bagatelle, et qui change entre eux tous les termes sociaux ?... Eh ! bien, voilà pour le poète. | - Мальчик мой,- сказал испанец, взяв Люсьена под руку,- размышлял ли ты над "Спасенной Венецией" Отвэя.? Понял ли ты всю глубину мужской дружбы, связующей Пьера и Джафьера? Дружбу, которая лишает женщину всякого обаяния, меняет все социальные отношения... Что говорит это поэту? |
| - Le chanoine connaît aussi le théâtre, se dit Lucien en lui-même. - Avez-vous lu Voltaire ?... lui demanda-t-il. | "Каноник не чужд и театра",-сказал Люсьен самому себе. - Читали вы Вольтера? -спросил он. |
| - J'ai fait mieux, répondit le chanoine, je le mets en pratique. | - И не только читал,- отвечал каноник,-я претворял его в жизнь. |
| - Vous ne croyez pas en Dieu ?... | - Вы не веруете в бога? |
| - Allons, c'est moi qui suis l'athée, dit le prêtre en souriant. Venons au positif, mon petit ?...J'ai quarante-six ans, je suis l'enfant naturel d'un grand seigneur, par ainsi sans famille, et j'ai un coeur... Mais, apprends ceci, grave-le dans ta cervelle encore si molle : l'homme a horreur de la solitude. Et de toutes les solitudes, la solitude morale est celle qui l'épouvante le plus. Les premiers anachorètes vivaient avec Dieu, ils habitaient le monde le plus peuplé, le monde spirituel. Les avares habitent le monde de la fantaisie et des jouissances. L'avare a tout, jusqu'à son sexe, dans le cerveau. La première pensée de l'homme, qu'il soit lépreux ou forçat, infâme ou malade, est d'avoir un complice de sa destinée. A satisfaire ce sentiment, qui est la vie même, il emploie toutes ses forces, toute sa puissance, la verve de sa vie. Sans ce désir souverain, Satan aurait-il pu trouver des compagnons ?... Il y a là tout un poème à faire qui serait l'avant-scène du Paradis perdu, qui n'est que l'apologie de la Révolte. | - Ну, вот я и попал в безбожники!-сказал, улыбаясь, священник.- Вернемся к сути дела, мой мальчик,- продолжал он, обнимая его за талию.- Мне сорок шесть лет, я побочный сын знатного вельможи, я лишен семьи, но не лишен сердца... Так запомни же, запечатлей это в своем еще столь восприимчивом мозгу: человека страшит одиночество. А из всех видов одиночества страшнее всего одиночество душевное. Отшельники древности жили в общении с богом, они пребывали в самом населенном мире, в мире духовном. Скупцы живут в мире воображения и власти денег. У скупца все, вплоть до его пола, сосредоточено в мозгу. Первая потребность человека, будь то прокаженный или каторжник, отверженный или недужный,- обрести товарища по судьбе. Жаждая утолить это чувство, человек расточает все свои силы, все свое могущество, весь пыл своей души. Не будь этого всепожирающего желания, неужто сатана нашел бы себе сообщников?.. Тут можно написать целую поэму, как бы вступление к "Потерянному раю", этому поэтическому оправданию мятежа. |
| - Celui-là serait l'Iliade de la corruption, dit Lucien. | - И это было бы Илиадой совращения,- сказал Люсьен. |
| - Eh ! bien, je suis seul, je vis seul. Si j'ai l'habit, je n'ai pas le coeur du prêtre. J'aime à me dévouer, j'ai ce vice-là. Je vis par le dévouement, voilà pourquoi je suis prêtre. Je ne crains pas l'ingratitude, et je suis reconnaissant. L'Eglise n'est rien pour moi, c'est une idée. Je me suis dévoué au roi d'Espagne ; mais on ne peut pas aimer le roi d'Espagne, il me protège, il plane au-dessus de moi. Je veux aimer ma créature, la façonner, la pétrir à mon usage, afin de l'aimer comme un père aime son enfant. Je roulerai dans ton tilbury, mon garçon, je me réjouirai de tes succès auprès des femmes, je dirai : - Ce beau jeune homme, c'est moi ! ce marquis de Rubempré, je l'ai créé et mis au monde aristocratique ; sa grandeur est mon oeuvre, il se tait ou parle à ma voix, il me consulte en tout. L'abbé de Vermont était cela pour Marie-Antoinette. | - Ну, так вот! Я одинок, живу один. Пусть я ношу одежду духовного лица, душа у меня не священника. Мне любо жертвовать собою, вот мой порок! Я живу самоотречением, потому-то я и священник. Я не боюсь неблагодарности, но помню добро. Церковь для меня ничто, простое понятие. Я предан испанскому королю, но нельзя же любить короля! Он покровительствует мне, он парит надо мною. Я хочу любить свое творение, создать его по образу и подобию своему, короче, любить его, как отец любит сына. Я буду мысленно разъезжать в твоем тильбюри, мой мальчик, буду радоваться твоим успехам у женщин, буду говорить: "Этот молодой красавец - я сам! Маркиз де Рюбампре создан мною, мною введен в аристократический мир; его величие - творение рук моих, он и молчит и говорит, следуя моей воле, он советуется со мной во всем". Аббат де Вермон играл такую же роль при Марии Антуанетте. |
| - Il l'a menée à l'échafaud ! | - И довел ее до эшафота! |
| - Il n'aimait pas la reine !... répondit le prêtre. | - Он не любил королевы!..- отвечал священник. - Он любил только аббата де Вермона. |
| - Dois-je laisser derrière moi la désolation ? dit Lucien. | - Вправе ли я отрешиться от своих горестей? - сказал Люсьен. |
| - J'ai des trésors, tu y puiseras. | - Я богат, черпай из моей сокровищницы. |
| - En ce moment, je ferais bien des choses pour délivrer Séchard, répliqua Lucien d'une voix qui ne voulait plus du suicide. | - Чем бы я не поступился, только бы освободить Сешара!-продолжал Люсьен, и в голосе его уже не чувствовалось одержимости самоубийцы. |
| - Dis un mot, mon fils, et il recevra demain matin la somme nécessaire à sa libération. | - Скажи только слово, сын мой, и завтра же поутру он получит нужную сумму. |
| - Comment ! vous me donneriez douze mille francs !... | - Неужто вы дадите мне двенадцать тысяч франков?.. |
| - Eh ! enfant, ne vois-tu pas que nous faisons quatre lieues à l'heure ? Nous allons dîner à Poitiers. Là, si tu veux signer le pacte, me donner une seule preuve d'obéissance, la diligence de Bordeaux portera quinze mille francs à ta soeur... | - Но неужели, мой мальчик, ты не замечаешь, что мы делаем четыре лье в час? Мы отобедаем в Пуатье. Там, ежели ты пожелаешь, мы скрепим наш договор, ты дашь мне доказательство послушания, одно-единственное неоспоримое доказательство, и я его потребую! Ну, а тогда бордоский дилижанс доставит пятнадцать тысяч франков твоей сестре... |
| - Où sont-ils ? | - Но где же они? |
| Le prêtre espagnol ne répondit rien, et Lucien se dit : - Le voilà pris, il se moquait de moi. | Испанский священник ничего не ответил, и Люсьен сказал про себя: "Вот он и попался, он подшучивал надо мной!" |
| Un instant après, l'Espagnol et le poète étaient remontés en voiture silencieusement ; et silencieusement, le prêtre mit la main à la poche de sa voiture, il en tira ce sac de peau fait en gibecière divisé en trois compartiments, si connu des voyageurs ; il ramena cent portugaises, en y plongeant trois fois de sa large main qu'il ramena chaque fois pleine d'or. | Минутой позже испанец и Люсьен молча сели в карету. Молча священник сунул руку в боковой карман, приделанный к стенке кареты, и извлек оттуда столь знакомую путешественникам кожаную сумку вроде ягдташа, с тремя отделениями, и, трижды погружая в нее руку, он полными пригоршнями вынул сто португальских червонцев. |
| - Mon père, je suis à vous, dit Lucien ébloui de ce flot d'or. | - Отец мой, я ваш!-сказал Люсьен, ослепленный этим золотым потоком. |
| - Voici le tiers de l'or qui se trouve dans ce sac, trente mille francs, sans compter l'argent du voyage. | - Дитя!-сказал священник, с нежностью целуя Люсьена в лоб.- Тут только треть того золота, что хранится в сумке, а всего там тридцать тысяч франков,- помимо денег на путевые расходы. |
| - Et vous voyagez seul ?... s'écria Lucien. | - И вы путешествуете один?..- вскричал Люсьен. |
| - Qu'est-ce que cela ! fit l'Espagnol. J'ai pour plus de cent mille écus de traites sur Paris. Un diplomate sans argent, c'est ce que tu étais tout à l'heure : un poète sans volonté. | - Полно!-сказал испанец.- При мне больше чем на сто тысяч экю переводных векселей на Париж. Дипломат без денег то же, что поэт без воли, каким ты только что был. |
| Au moment où Lucien montait en voiture avec le prétendu diplomate espagnol, Eve se levait pour donner à boire à son fils, elle trouva la fatale lettre, et la lut. Une sueur froide glaça la moiteur que cause le sommeil du matin, elle eut un éblouissement, elle appela Marion et Kolb. | В то время как Люсьен садился в карету с мнимым испанским дипломатом, Ева встала, чтобы покормить своего сына; она нашла роковое письмо и прочла его. Холодный пот сменил легкую испарину утреннего сна, в глазах у нее потемнело, она позвала Марион и Кольба. |
| A ce mot : - Mon frère est-il sorti ? Kolb répondit : oui, montame, afant le chour ! | На вопрос: "Мой брат ушел?"-Кольб отвечал: "Та, сутарыня, до расфета!" |
| - Gardez-moi le plus profond secret sur ce que je vous confie, dit Eve aux deux domestiques, mon frère est sans doute sorti pour mettre fin à ses jours. Courez tous les deux, prenez des informations avec prudence, et surveillez le cours de la rivière. | - Храните в глубокой тайне то, что я вам доверю,- сказала Ева слугам,- мой брат решил, верно, покончить с собою. Бегите же скорей, осторожно все разузнайте и осмотрите оба берега реки. |
| Eve resta seule, dans un état de stupeur horrible à voir. | Ева осталась одна в состоянии оцепенения, на нее было страшно смотреть. |
| Ce fut au milieu du trouble où elle se trouvait que, sur les sept heures du matin, Petit-Claud se présenta pour lui parler d'affaires. Dans ces moments là, l'on écoute tout le monde. | В таком положении Еву застал Пти-Кло, явившийся к ней в семь часов утра говорить о делах. В подобные минуты можно выслушать кого угодно. |
| - Madame, dit l'avoué, notre pauvre cher David est en prison, et il arrive à la situation que j'ai prévue au début de cette affaire. Je lui conseillais alors de s'associer pour l'exploitation de sa découverte avec ses concurrents, les Cointet, qui tiennent entre leurs mains les moyens d'exécuter ce qui, chez votre mari, n'est qu'à l'état de conception. Aussi, dans la soirée d'hier, aussitôt que la nouvelle de son arrestation m'est parvenue, qu'ai-je fait ? je suis allé trouver messieurs Cointet avec l'intention de tirer d'eux des concessions qui pussent vous satisfaire. En voulant défendre cette découverte votre vie va continuer d'être ce qu'elle est : une vie de chicanes où vous succomberez, où vous finirez, épuisés et mourants, par faire, à votre détriment peut-être, avec un homme d'argent, ce que je veux vous voir faire, à votre avantage, dès aujourd'hui, avec messieurs Cointet frères. Vous économiserez ainsi les privations [Coquille du Furne : privation.], les angoisses du combat de l'inventeur contre l'avidité du capitaliste et l'indifférence de la société. | - Сударыня,- сказал стряпчий,- наш бедный дорогой Давид в тюрьме; случилось то, что я и предвидел еще в самом начале дела. Я советовал ему тогда же вступить в товарищество для разработки его изобретения с своими соперниками Куэнте. Помилуйте, у них в руках все средства, нужные для осуществления открытия, которое у вашего мужа пока еще находится в самой первоначальной стадии. Поэтому что я сделал? Как только я узнал вчера об аресте Давида, я бросился к господам Куэнте: я решил выговорить у них условия, которые могли бы вас удовлетворить. Ну, конечно, если вы по-прежнему будете упорствовать и хранить изобретение в тайне, вы будете вечно влачить жалкую жизнь: постоянные тяжбы вас доконают, измучат, доведут до нищеты, и в конце концов вы поневоле пойдете на сделку с каким-нибудь толстосумом, возможно, в ущерб себе; а между тем я предлагаю вам на выгодных условиях договор с господами Куэнте. Вы избавитесь таким путем от лишений, тревог, неизбежных в борьбе изобретателя с алчностью капиталиста и равнодушием общества. |
| Voyons ! si messieurs Cointet payent vos dettes... si, vos dettes payées, ils vous donnent encore une somme qui vous soit acquise, quel que soit le mérite, l'avenir ou la possibilité de la découverte, en vous accordant, bien entendu toujours, une certaine part dans les bénéfices de l'exploitation, ne serez-vous pas heureux ?... Vous devenez, vous, madame, propriétaire du matériel de l'imprimerie, et vous la vendrez sans doute, cela vaudra bien vingt mille francs, je vous garantis un acquéreur à ce prix. Si vous réalisez quinze mille francs, par un acte de société avec messieurs Cointet, vous auriez une fortune de trente-cinq mille francs, et au taux actuel des rentes, vous vous feriez deux mille francs de rente.. On vit avec deux mille francs de rente en province. Et, remarquez bien que, madame, vous auriez encore les éventualités de votre association avec messieurs Cointet. Je dis éventualités, car il faut supposer l'insuccès. Eh ! bien, voici ce que je suis en mesure de pouvoir obtenir : d'abord, libération complète de David, puis quinze mille francs remis à titre d'indemnité de ses recherches, acquis sans que messieurs Cointet puissent en faire l'objet d'une revendication à quelque titre que ce soit, quand même la découverte [Coquille du Furne : decouverte.] serait improductive ; enfin une société formée entre David et messieurs Cointet pour l'exploitation d'un brevet d'invention à prendre, après une expérience faite en commun et secrètement, de son procédé de fabrication sur les bases suivantes : messieurs Cointet feront tous les frais. La mise de fonds de David sera l'apport du brevet, et il aura le quart des bénéfices. Vous êtes une femme pleine de jugement et très-raisonnable, ce qui n'arrive pas souvent aux très-belles femmes ; réfléchissez à ces propositions et vous les trouverez très-acceptables... | Послушайте! Если братья Куэнте заплатят ваши долги... если, помимо уплаты долгов, они предложат вам вознаграждение за ваше открытие вне зависимости от его промышленной ценности, от его будущности и возможности разработки, предоставив вам, понятно, известную долю в прибылях, неужели вы не будете довольны? Вы лично, сударыня, становитесь владелицей типографии и, конечно, продадите ее; от продажи вы выручите верных двадцать тысяч франков: я ручаюсь найти покупателя, который даст эту цену. А если вы, заключив товарищеский договор с господами Куэнте, получите пятнадцать тысяч франков, то у вас составится капитал в тридцать пять тысяч франков, что по нынешнему курсу ренты составит две тысячи франков годового дохода... А в провинции на две тысячи франков можно жить. И заметьте, сударыня, товарищество с господами Куэнте в будущем сулит вам надежды на новый доход. Я говорю надежды, ибо надобно предвидеть и всякие неудачи. Ну, так чем же я могу быть вам полезен? Прежде всего я могу добиться полного освобождения Давида, затем, в покрытие расходов по его изысканиям, предоставления вам пятнадцати тысяч франков; причем господа Куэнте ни под каким предлогом не вправе будут требовать от вас возвращения этой суммы даже в том случае, если изобретение оказалось бы недоходным; наконец, заключение товарищеского договора между Давидом и господами Куэнте для разработки изобретения, подлежащего заявке после тайного и совместного его испытания и при условии, что все расходы возлагаются на господ Куэнте. Вкладом Давида в дело является патент, и ему будет причитаться четвертая часть всего дохода. Вы женщина умная и рассудительная, а это редкие качества у красивой женщины; обдумайте эти предложения, и я не сомневаюсь, что вы найдете их весьма приемлемыми... |
| - Ah ! monsieur, s'écria la pauvre Eve au désespoir et en fondant en larmes, pourquoi n'êtes-vous pas venu hier au soir me proposer cette transaction ? Nous eussions évité le déshonneur, et... bien pis... | - Ах, сударь! -в отчаянии вскричала несчастная женщина, обливаясь слезами.- Почему не пришли вы вчера вечером? Почему вы не предложили вчера это полюбовное соглашение? Мы избежали бы бесчестия и... еще худшего... |
| - Ma discussion avec les Cointet, qui, vous avez dû vous en douter, se cachent derrière Métivier, n'a fini qu'à minuit. Mais qu'est-il donc arrivé depuis hier soir qui soit pire que l'arrestation de notre pauvre David ? demanda Petit-Claud. | - Мои переговоры с господами Куэнте, которые, как вы изволили, конечно, догадаться, прячутся за спиной Метивье, окончились только в полночь. Но что же еще худшее, чем арест бедняги Давида, могло случиться со вчерашнего вечера? -спросил Пти-Кло. |
| - Voici l'affreuse nouvelle que j'ai trouvée à mon réveil, répondit-elle en tendant à Petit-Claud la lettre de Lucien. Vous me prouvez en ce moment que vous vous intéressez à nous, vous êtes l'ami de David et de Lucien, je n'ai pas besoin de vous demander le secret... | - Вот ужасная весть, которую я получила, проснувшись поутру,- сказала она, подавая Пти-Кло письмо Люсьена.- Вы только что доказали мне, что принимаете в нас участие, что вы друг и Давиду и Люсьену, излишне просить вас сохранить в тайне... |
| - Soyez sans aucune inquiétude, dit Petit-Claud en rendant la lettre après l'avoir lue. Lucien ne se tuera pas. Après avoir été la cause de l'arrestation de son beau-frère, il lui fallait une raison pour vous quitter [Coquille du Furne : quiter.], et je vois là comme une tirade de sortie, en style de coulisses. | - Не волнуйтесь, сударыня,- сказал Пти-Кло, прочитав письмо и возвращая его Еве.- Люсьен не лишит себя жизни. Чувствуя себя виновником ареста зятя, он искал причины покинуть вас; и я рассматриваю это письмо, как словоизлияние в театральном стиле перед уходом со сцены. |
| Les Cointet étaient arrivés à leurs fins. Après avoir torturé l'inventeur et sa famille, ils saisissaient le moment de cette torture où la lassitude fait désirer quelque repos. Tous les chercheurs de secrets ne tiennent pas du boule-dogue, qui meurt sa proie entre les dents, et les Cointet avaient savemment étudié le caractère de leurs victimes. Pour le grand Cointet, l'arrestation de David était la dernière scène du premier acte de ce drame. Le second acte commençait par la proposition que Petit-Claud venait faire. En grand maître, l'avoué regarda le coup de tête de Lucien comme une de ces chances inespérées qui, dans une partie, achèvent de la décider. Il vit Eve si complétement matée par cet événement qu'il résolut d'en profiter pour gagner sa confiance, car il avait fini par deviner l'influence de la femme sur le mari. Donc, au lieu de plonger madame Séchard plus avant dans le désespoir, il essaya de la rassurer, et il la dirigea très-habilement vers la prison dans la situation d'esprit où elle se trouvait, en pensant qu'elle déterminerait alors David à s'associer aux Cointet. | Братья Куэнте достигли своей цели. Подвергнув пытке изобретателя и его семью, они уловили ту минуту, когда иссякшие силы требуют отдыха. Не все изобретатели отличаются хваткой бульдога, который издохнет, но не выпустит из зубов добычи, а Куэнте основательно изучили нрав своих жертв. Для Куэнте-большого арест Давида был последней сценой первого действия этой драмы. Второе действие начиналось с предложения, которое только что сделал Пти-Кло. Как мастер своего Дела, стряпчий видел в безрассудной выходке Люсьена одну из тех случайностей, которые решают исход игры. Он заметил, как убита этим происшествием Ева, и решил, пользуясь случаем, войти в ее доверие, ибо он наконец понял, какое влияние эта женщина оказывает на мужа. Итак, он не только не усугубил отчаяния г-жи Сешар, но чрезвычайно ловко постарался отвлечь ее от мрачных мыслей, заговорив о возможности ее свидания с Давидом в тюрьме; он рассудил, что в том состоянии духа, в котором Ева находилась, она склонит Давида войти в товарищество с братьями Куэнте. |
| - David, madame, m'a dit qu'il ne souhaitait de fortune que pour vous et pour votre frère ; mais il doit vous être prouvé que ce serait une folie que de vouloir enrichir Lucien. Ce garçon-là mangerait trois fortunes. | - Давид мне говорил, что он мечтает о богатстве только ради вас, сударыня, и ради вашего брата; но вы изволили уже убедиться, что желание обогатить Люсьена - чистейшее безумие: этот малый поглотит и три состояния. |
| L'attitude d'Eve disait assez que la dernière de ses illusions sur son frère s'était envolée, aussi l'avoué fit-il une pause pour convertir le silence de sa cliente en une sorte d'assentiment. | Угнетенная поза Евы достаточно красноречиво говорила о том, что рассеялись ее последние обольщения относительно брата, поэтому стряпчий умышленно выдержал перерыв в беседе, желая придать молчанию своей клиентки как бы смысл согласия. |
| - Ainsi, dans cette question, reprit-il, il ne s'agit plus que de vous et de votre enfant. C'est à vous de savoir si deux mille francs de rente suffisent à votre bonheur, sans compter la succession du vieux Séchard. Votre beau-père se fait, depuis long-temps, un revenu de sept à huit mille francs, sans compter les intérêts qu'il sait tirer de ses capitaux ; ainsi vous avez, après tout, un bel avenir. Pourquoi vous tourmenter ? | - Стало быть, речь идет только о вас и вашем ребенке,- опять заговорил он.- Вам лучше знать, достаточно ли для вашего благополучия двух тысяч годового дохода в ожидании наследства папаши Сешара. Ваш свекор уже давно исчисляет свой годовой доход в семь или восемь тысяч франков, не считая процентов, которые он так ловко извлекает из своего капитала! Итак, несмотря ни на что, вас ждет прекрасная будущность! Зачем вам мучиться? |
| L'avoué quitta madame Séchard en la laissant réfléchir sur cette perspective, assez habilement préparée la veille par le grand Cointet. | Стряпчий расстался с г-жой Сешар, предоставив ей подумать о своей будущности, достаточно искусно обрисован" ной накануне Куэнте-большим. |
| - Allez leur faire entrevoir la possibilité de toucher une somme quelconque, avait dit le Loup-Cervier d'Angoulême à l'avoué quand il vint lui annoncer l'arrestation ; et lorsqu'ils se seront accoutumés à l'idée de palper une somme, ils seront à nous : nous marchanderons, et, petit à petit, nous les ferons arriver au prix que nous voulons donner de ce secret. | - Намекните-ка им на возможность получить некую сумму,- сказал ангулемский хищник стряпчему, когда тот сообщил ему об аресте Давида.- А когда они свыкнутся с мыслью, что у них в кармане очутятся деньги, мы приберем их к рукам: мы, как водится, поторгуемся и мало-помалу заставим их согласиться на наши условия: хватит с них и того, что мы предложим за изобретение! |
| Cette phrase contenait en quelque sorte l'argument du second acte de ce drame financier. | Фраза эта составляла как бы основную мысль второго действия этой финансовой драмы. |
| Quand madame Séchard, le coeur brisé par ses appréhensions sur le sort de son frère, se fut habillée, et descendit pour aller à la prison, elle éprouva l'angoisse que lui donna l'idée de traverser seule les rues d'Angoulême. Sans s'occuper de l'anxiété de sa cliente, Petit-Claud revint lui offrir le bras, ramené par une pensée assez machiavélique, et il eut le mérite d'une délicatesse à laquelle Eve fut extrêmement sensible ; car il s'en laissa remercier, sans la tirer de son erreur. Cette petite attention, chez un homme si dur, si cassant, et dans un pareil moment, modifia les jugements que madame Séchard avait jusqu'à présent portés sur Petit-Claud. | Когда г-жа Сешар, истерзанная тревогой за участь брата, оделась и уже сошла вниз, чтобы отправиться в тюрьму, ее вдруг охватил страх при мысли, что ей придется одной пройти по улицам Ангулема. Отнюдь не из участия к горю своей клиентки воротился Пти-Кло и предложил проводить ее до ворот тюрьмы,- побуждения его были довольно-таки макиавеллистические: мнимая чуткость стряпчего чрезвычайно тронула Еву, и он принял ее благодарность как должное. Подобное внимание со стороны черствого и резкого человека, да еще в такую минуту, изменило прежнее мнение г-жи Сешар о Пти-Кло. |
| - Je vous mène, lui dit-il, par le chemin le plus long, mais nous n'y rencontrerons personne. | - Я веду вас самым долгим путем,- сказал он,- но тут мы никого не встретим. |
| - Voici la première fois, monsieur, que je n'ai pas le droit d'aller la tête haute ! on me l'a bien durement appris hier... | - Впервые, сударь, я чувствую себя не вправе идти с высоко поднятой головой! Вчера я получила жестокий урок. |
| - Ce sera la première et la dernière. | - В первый и в последний раз. |
| - Oh ! je ne resterai certes pas dans cette ville... | - О! Я, конечно, не останусь в этом городе... |
| - Si votre mari consentait aux propositions qui sont à peu près posées entre les Cointet et moi, dit Petit-Claud à Eve en arrivant au seuil de la prison, faites-le-moi savoir, je viendrais aussitôt avec une autorisation de Cachan qui permettrait à David de sortir ; et, vraisemblablement, il ne rentrerait pas en prison... | - Если ваш муж согласится на условия, о которых мы почти договорились с братьями Куэнте,- сказал Пти-Кло, когда они подходили к воротам тюрьмы,- известите меня. Я тотчас возьму у Катана разрешение на выход Давида из тюрьмы, и, по всей вероятности, он больше туда не вернется... |
| Ceci dit en face de la geôle était ce que les Italiens appellent une combinaison. Chez eux, ce mot exprime l'acte indéfinissable où se rencontre un peu de perfidie mêlée au droit, l'à-propos d'une fraude permise, une fourberie quasi légitime et bien dressée ; selon eux, la Saint-Barthélemi est une combinaison politique. | Подобная фраза, произнесенная перед тюремной решеткой, была тем, что итальянцы называют комбинацией. У них это слово означает не поддающееся определению действие, которое заключает в себе элементы мошенничества и права, некий дозволенный обман, якобы законное и ловко подстроенное плутовство; послушать их, и Варфоломеевская ночь всего только политическая комбинация. |
| Par les causes exposées ci-dessus, la détention pour dettes est un fait judiciaire si rare en province que, dans la plupart des villes de France, il n'existe pas de maison d'arrêt. Dans ce cas, le débiteur est écroué à la prison où l'on incarcère les Inculpés, les Prévenus, les Accusés et les Condamnés. Tels sont les noms divers que prennent légalement et successivement ceux que le peuple appelle génériquement des criminels. Ainsi David fut mis provisoirement dans une des chambres basses de la prison d'Angoulême, d'où, peut-être, quelque condamné venait de sortir, après avoir fait son temps. Une fois écroué avec la somme décrétée par la loi pour les aliments du prisonnier pendant un mois, David se trouva devant un gros homme qui, pour les captifs, devient un pouvoir plus grand que celui du Roi : le geôlier ! En province, on ne connaît pas de geôlier maigre. D'abord, cette place est presque une sinécure ; puis, un geôlier est comme un aubergiste qui n'aurait pas de maison à payer, il se nourrit très-bien en nourrissant très-mal ses prisonniers qu'il loge, d'ailleurs, comme fait l'aubergiste, selon leurs moyens. Il connaissait David de nom, à cause de son père surtout, et il eut la confiance de le bien coucher pour une nuit, quoique David fût sans un sou. La prison d'Angoulême date du Moyen-Age, et n'a pas subi plus de changements que la Cathédrale. Encore appelée Maison de Justice, elle est adossée à l'ancien Présidial. | По причинам, изложенным ранее, тюремное заключение за долги столь редкое явление в провинциальной судебной практике, что в большинстве французских городов даже нет долговых тюрем. Должника препровождают в тюрьму, где заключены подследственные, подсудимые и осужденные. Таковы различные наименования, последовательно применяемые законом к тем, кого народ вкупе именует преступниками. Итак, Давид был временно помещен в одну из нижних камер ангулемской тюрьмы, откуда, возможно, только что вышел, отбыв свой срок, какой-нибудь вор. Когда все формальности были соблюдены и получено установленное законом денежное довольствие арестанта на целый месяц, Давид оказался лицом к лицу с толстым человеком, который для узников являлся носителем власти, превышающей власть короля: с тюремщикам! Провинция не знает тощих тюремщиков. Прежде всего эта должность почти синекура; затем тюремщик своего рода содержатель постоялого двора, у него даровое помещение, он всласть пьет и ест и впроголодь держит своих пленников; притом он и размещает их, как содержатель постоялого двора, сообразно их средствам. Тюремщик знал Давида по имени, главным образом благодаря славе его отца, и, хотя у Давида не было ни одного су, он выказал ему большое доверие, хорошо устроив его на ночь. Ангулемская тюрьма построена в средние века и почти не тронута позднейшими переделками, как и кафедральный собор. Здание тюрьмы, именуемое также домом правосудия, примыкает к зданию бывшего суда первой инстанции. |
| Le guichet est classique, c'est la porte cloûtée, solide en apparence, usée, basse, et de construction d'autant plus cyclopéenne qu'elle a, comme un oeil unique au front, dans le judas par où le geôlier vient reconnaître les gens avant d'ouvrir. Un corridor règne le long de la façade au rez-de-chaussée, et sur ce corridor ouvrent plusieurs chambres dont les fenêtres hautes et garnies de hottes tirent leur jour du préau. Le geôlier occupe un logement séparé de ces chambres par une voûte qui sépare le rez-de-chaussée en deux parties, et au bout de laquelle on voit, dès le guichet une grille fermant le préau. David fut conduit par le geôlier dans celle des chambres qui se trouvait auprès de la voûte, et dont la porte donnait en face de son logement. Le geôlier voulait voisiner avec un homme qui, vu sa position particulière, pouvait lui tenir compagnie. | Классический глазок в низкой, обитой гвоздями, крепкой с виду, но, в сущности, ветхой наружной двери невесть какой стройки, и в самом деле напоминавший собою единственный глаз во лбу циклопа, позволял тюремщику разглядеть посетителя прежде, чем его впустить. Вдоль здания через весь нижний этаж тянется коридор, и в него выходят двери целого ряда камер, в которые дневной свет проникает из внутреннего дворика сквозь прорезанные под самым потолком окна, притом защищенные навесом. Тюремщик занимает помещение, отделенное от этих камер каменным сводом, который делит коридор нижнего этажа на две половины; в конце коридора сквозь глазок в наружной двери видна решетка, замыкающая внутренний двор. Тюремщик провел Давида в камеру, смежную с аркою свода, дверь которой приходилась как раз против двери его квартиры. Тюремщик пожелал иметь соседом человека, который, ввиду своего особого положения, мог составить ему общество. |
| - C'est la meilleure chambre, dit-il en voyant David stupéfait à l'aspect du local. | - Лучшая камера,- сказал он, заметив, что вид этого помещения поразил Давида. |
| Les murs de cette chambre étaient en pierre et assez humides. Les fenêtres très élevées avaient des barreaux de fer. Les dalles de pierre jetaient un froid glacial. On entendait le pas régulier de la sentinelle en faction qui se promenait dans le corridor. Ce bruit monotone, comme celui de la marée, vous jette à tout instant cette pensée : " on te garde ! tu n'es plus libre ! " Tous ces détails, cet ensemble de choses agit prodigieusement sur le moral des honnêtes gens. David aperçut un lit exécrable ; mais les gens incarcérés sont si violemment agités pendant la première nuit, qu'ils ne s'aperçoivent de la dureté de leur couche qu'à la seconde nuit. Le geôlier fut gracieux, il proposa naturellement à son détenu de se promener dans le préau jusqu'à la nuit. Le supplice de David ne commença qu'au moment de son coucher. Il était interdit de donner de la lumière aux prisonniers, il fallait donc un permis du Procureur du Roi pour exempter le détenu pour dettes du règlement qui ne concernait évidemment que les gens mis sous la main de justice. Le geôlier admit bien David à son foyer, mais il fallut enfin le renfermer, à l'heure du coucher. Le pauvre mari d'Eve connut alors les horreurs de la prison et la grossièreté de ses usages qui le révolta. Mais, par une de ces réactions assez familières aux penseurs, il s'isola dans cette solitude, il s'en sauva par un de ces rêves que les poètes ont le pouvoir de faire tout éveillés. Le malheureux finit par porter sa réflexion sur ses affaires. La prison pousse énormément à l'examen de conscience. David se demanda s'il avait rempli ses devoirs de chef de famille ? quelle devait être la désolation de sa femme ? pourquoi, comme le lui disait Marion, ne pas gagner assez d'argent pour pouvoir faire plus tard sa découverte à loisir ? | Стены камеры были каменные и довольно сырые. На окнах, под самым потолком, виднелись железные решетки. От каменных плит пола веяло леденящим холодом. Слышны были мерные шаги часового, ходившего взад и вперед по коридору. Они гулко отдавались под каменными сводами, и этот гул, однообразный, как гул морского прибоя, поминутно возвращал вас к мысли: "Ты узник! Прощай, свобода!" Вся эта обстановка, вся совокупность обстоятельств чрезвычайно действует на душевное состояние невинного человека. Давид заметил отвратительную койку; но люди, брошенные в тюрьму, столь возбуждены вначале, что только на вторую ночь начинают чувствовать, как жестко их ложе. Тюремщик выказал любезность: он предложил своему пленнику погулять во дворе до наступления сумерек. Мучения Давида начались, лишь только стемнело, волей-неволей приходилось ложиться спать. Было запрещено заключенным давать свечи; требовалось разрешение прокурора, чтобы для арестованного за долги сделать исключение из правила, хотя оно касалось только лиц, отбывающих наказание по суду. Впрочем, тюремщик разрешил Давиду посидеть у своего очага, но на ночь он все же вынужден был запереть его в камеру. Бедный муж Евы испытал тут ужасы темницы и грубость ее нравов, возмутившую его. Но в силу противодействия, обычного у мыслителей, он углубился в свое одиночество и предался мечтаниям, каким поэты способны предаваться даже наяву. Несчастный в конце концов обратился мыслью к своим делам. Тюрьма чрезвычайно располагает к беседе со своей совестью. Давид спрашивал себя: выполнил ли он долг главы семейства? В каком отчаянье сейчас его жена! Почему не послушался он совета Марион, не заработал сперва достаточно денег, чтобы потом на досуге заняться своим изобретением? |
| - Comment, se dit-il, rester à Angoulême après un pareil éclat ? Si je sors de prison, qu'allons-nous devenir ? où irons-nous ? Quelques doutes lui vinrent sur ses procédés. Ce fut une de ces angoisses qui ne peut être comprise que par les inventeurs eux-mêmes ! De doute en doute, David en vint à voir clair à sa situation, et il se dit à lui-même, ce que les Cointet avaient dit au père Séchard, ce que Petit-Claud venait de dire à Eve : " En supposant que tout aille bien, que sera-ce à l'application ? Il me faut un brevet d'invention, c'est de l'argent !... Il me faut une fabrique où faire mes essais en grand, ce sera livrer ma découverte ! oh ! comme Petit-Claud avait raison ! | "Как после такого срама,- говорил он с самим собою,- оставаться в Ангулеме? Как нам быть, когда я выйду из тюрьмы? Что с нами станется?" Им овладели сомнения, правильно ли он ставил опыты. То были муки, понять которые может только изобретатель! Мучась сомнениями, Давид наконец ясно понял свое положение и сказал самому себе то, что Куэнте говорили папаше Сешару, то, что Пти-Кло сказал Еве: "Допустим, что все пойдет гладко, но что из этого выйдет на деле? Нужен патент на изобретение, а на это нужны деньги!.. Нужна фабрика для широкой постановки опытов, а это значит открыть тайну изобретения! О, как был прав Пти-Кло!" |
| Les prisons les plus obscures dégagent de très-vives lueurs. | (В самых мрачных тюрьмах рождаются самые ясные мысли.) |
| - Bah ! dit David en s'endormant sur l'espèce de lit de camp où se trouvait un horrible matelas en drap brun très grossier, je verrai sans doute Petit-Claud, demain matin. | "Ба!-сказал Давид, засыпая на жалком подобии походной кровати с тюфяком из грубого войлока,- завтра утром я, конечно, увижу Пти-Кло". |
| David s'était donc bien préparé lui-même à écouter les propositions que sa femme lui apportait de la part de ses ennemis. Après qu'elle eut embrassé son mari et se fut assise sur le pied du lit, car il n'y avait qu'une chaise en bois de la plus vile espèce, le regard de la femme tomba sur l'affreux baquet mis dans un coin et sur les murailles parsemées de noms et d'apophtegmes écrits par les prédécesseurs de David. Alors, de ses yeux rougis, les pleurs recommencèrent à couler. Elle eut encore des larmes après toutes celles qu'elle avait versées, en voyant son mari dans la situation d'un criminel. | Итак, Давид вполне готов был выслушать предложения, исходящие из вражеского стана. Обняв мужа, Ева присела на краю койки, ибо в камере был всего один деревянный стул самого плачевного вида, и тут ее взгляд упал на омерзительную лохань, стоявшую в углу, на стены, испещренные поучительными изречениями и именами предшественников Давида. Ее заплаканные глаза опять затуманились. Сколько она ни плакала, все же у нее полились слезы при виде мужа в положении преступника. |
| - Voilà donc où peut mener le désir de la gloire !... s'écria-t-elle. O ! mon ange, abandonne cette carrière... Allons ensemble le long de la route battue, et ne cherchons pas une fortune rapide... Il me faut peu de chose pour être heureuse, surtout après avoir tant souffert !... Et si tu savais !... cette déshonorante arrestation n'est pas notre grand malheur !... tiens ? | - Вот до чего может довести жажда славы!..- вскричала она.- Ангел мой, брось свои изыскания... Пойдем рука об руку по проторенному пути и не будем гнаться за богатством... Немного мне нужно, чтобы быть счастливой, особенно после таких страданий!.. Ах, если бы ты знал!.. Позорный арест еще не худшее из несчастий!,. Прочти! |
| Elle tendit la lettre de Lucien que David eut bientôt lue ; et, pour le consoler, elle lui dit l'affreux mot de Petit-Claud sur Lucien. | Она протянула ему письмо Люсьена, которое Давид быстро прочел, и, желая его утешить, поведала, какой страшный приговор Люсьену вынес Пти-Кло. |
| - Si Lucien s'est tué, c'est fait en ce moment, dit David, et si ce n'est pas fait en ce moment, il ne se tuera pas : il ne peut pas, comme il le dit, avoir du courage plus d'une matinée... | - Если Люсьен покончил с собой, он сделал это сгоряча,- сказал Давид,- позже у него на это духа недостанет, он и сам говорил - решимости у него больше, чем на одно утро, не хватает... |
| - Mais rester dans cette anxiété ?... s'écria la soeur qui pardonnait presque tout à l'idée de la mort. | - Но жить в такой тревоге?..-вскричала сестра, простившая брату почти все его грехи при одной только мысли, что он мог умереть. |
| Elle redit à son mari les propositions que Petit-Claud avait soi-disant obtenues des Cointet, et qui furent aussitôt acceptées par David avec un visible plaisir. | Она передала мужу условия соглашения, которые Пти-Кло якобы выторговал у Куэнте, и Давид тут же принял их с явной радостью. |
| - Nous aurons de quoi vivre dans un village auprès de l'Houmeau où la fabrique des Cointet est située, et je ne veux plus que la tranquillité ! s'écria l'inventeur. Si Lucien s'est puni par la mort, nous aurons assez de fortune pour attendre celle de mon père ; et, s'il existe, le pauvre garçon saura se conformer à notre médiocrité... Les Cointet profiteront certainement de ma découverte ; mais, après tout, que suis-je relativement à mon pays ?... Un homme. Si mon secret profite à tous, eh ! bien, je suis content ! Tiens, ma chère Eve, nous ne sommes faits ni l'un ni l'autre pour être des commerçants. Nous n'avons ni l'amour du gain, ni cette difficulté de lâcher toute espèce d'argent, même le plus légitimement dû, qui sont peut-être les vertus du négociant, car on nomme ces deux avarices : Prudence et Génie commercial ! | - Проживем как-нибудь в деревне неподалеку от Умо, близ фабрики Куэнте. Я хочу только покоя!-вскричал изобретатель.- Если Люсьен покарал себя смертью, нам достанет средств, чтобы дожить до отцовского наследства; а если он жив, бедному мальчику придется приноровиться к нашему скромному достатку... Куэнте наживутся на моем изобретении; но, в сущности, что я такое в сравнении с родиной?.. Обыкновенный человек. Если мое изобретение послужит на пользу всей стране, ну, что ж, я буду счастлив! Видишь ли, милая Ева, мы с тобой оба не годимся в коммерсанты. У нас нет ни страсти к наживе, ни пристрастия к деньгам, которое вынуждает цепляться за каждую монету, задерживая даже самые законные платежи. А в этом, пожалуй, и состоят достоинства торгаша, ибо эти два вида скупости именуются: благоразумие и коммерческий гений! |
| France | Русский |
| Enchantée de cette conformité de vues, l'une des plus douces fleurs de l'amour, car les intérêts et l'esprit peuvent ne pas s'accorder chez deux êtres qui s'aiment, Eve pria le geôlier d'envoyer chez Petit-Claud un mot par lequel elle lui disait de délivrer David, en lui annonçant leur mutuel consentement aux bases de l'arrangement projeté. Dix minutes après, Petit-Claud entrait dans l'horrible chambre de David, et disait à Eve : - Retournez chez vous, madame, nous vous y suivrons... | Обрадованная согласием во взглядах, этим нежнейшим цветком любви, ибо интересы и склад ума могут быть различными у двух любящих существ, Ева передала через тюремщика записку Пти-Кло, в которой она просила освободить Давида, так как условия соглашения для них приемлемы. Через десять минут в мрачную камеру Давида вошел Пти-Кло и сказал Еве: - Ступайте домой, сударыня, мы придем вслед за вами... |
| - Eh ! bien, mon cher ami, dit Petit-Claud, tu t'es donc laissé prendre ! Et comment as-tu pu commettre la faute de sortir ? | - Ну, любезный друг,- сказал Пти-Кло,- как же ты все-таки попался? На что тебе потребовалось выходить? |
| - Eh ! comment ne serais-je pas sorti ? voici ce que Lucien m'écrivait. | - Ну, как же я мог не выйти? Прочти, что пишет Люсьен. |
| David remit à Petit-Claud la lettre de Cérizet ; Petit-Claud la prit, la lut, la regarda, tâta le papier, et causa d'affaires en pliant la lettre comme par distraction, et il la mit dans sa poche. Puis l'avoué prit David par le bras, et sortit avec lui, car la décharge de l'huissier avait été apportée au geôlier pendant cette conversation. En rentrant chez lui, David se crut dans le ciel, il pleura comme un enfant en embrassant son petit Lucien, et se retrouvant dans sa chambre à coucher après vingt jours de détention dont les dernières heures étaient, selon les moeurs de la province, déshonorantes. Kolb et Marion étaient revenus. Marion apprit à l'Houmeau que Lucien avait été vu marchant sur la route de Paris, au delà de Marsac. La mise du dandy fut remarquée par les gens de la campagne qui apportaient des denrées à la ville. Après s'être lancé à cheval sur le grand chemin, Kolb avait fini par savoir à Mansle que Lucien, reconnu par monsieur Marron, voyageait dans une calèche en poste. | Давид подал Пти-Кло письмо Серизе; Пти-Кло взял его, прочел, повертел в руках, ощупал бумагу и, заговорив о делах, как бы в рассеянности смял записку и сунул ее себе в карман. Потом стряпчий взял Давида под руку и вышел с уйм из тюрьмы, ибо распоряжение судебного пристава об освобождении заключенного было получено тюремщиком, пока они разговаривали. Вернувшись домой, Давид почувствовал себя на седьмом небе, он плакал как ребенок, целуя своего малыша Люсьена, очутившись опять в своей спальне после трехнедельного заключения, последние часы которого, по провинциальным понятиям, были позорны. Кольб и Марион уже воротились. Марион узнала в Умо, что Люсьена видели за Марсаком, на парижской дороге, по которой он шел пешком. Его франтовской наряд привлек внимание крестьян, ехавших в город на рынок. Проскакав верхом по большой дороге до Манля, Кольб услышал там от г-на Маррона, что Люсьен проехал в карете на почтовых. |
| - Que vous disais-je ? s'écria Petit-Claud. Ce n'est pas un poète, ce garçon-là, c'est un roman continuel. | - Что я вам говорил!-вскричал Пти-Кло.- Этот малый не поэт, а какой-то сплошной роман. |
| - En poste, disait Eve, et où va-t-il encore, cette fois ? | - На почтовых? - сказала Ева.- Куда же он на этот раз направился? |
| - Maintenant, dit Petit-Claud à David, venez chez messieurs Cointet, ils vous attendent. | - А теперь,- сказал Пти-Кло Давиду,- идите к господам Куэнте: они вас ждут. |
| - Ah ! monsieur, s'écria la belle madame Séchard, je vous en prie, défendez bien nos intérêts, vous avez tout notre avenir entre les mains. | - Ах, сударь,- воскликнула прекрасная г-жа Сешар,- прошу вас, защищайте получше наши интересы, вся наша будущность в ваших руках! |
| - Voulez-vous, madame, dit Petit-Claud, que la conférence ait lieu chez vous ? je vous laisse David. Ces messieurs viendront ici ce soir, et vous verrez si je sais défendre vos intérêts. | - Не угодно ли вам, сударыня, чтобы переговоры состоялись у вас? Оставляю вам Давида. А эти господа пожалуют сюда вечером, и вы увидите, как я защищаю ваши интересы. |
| - Ah ! monsieur, vous me feriez bien plaisir, dit Eve. | - Ах, сударь, вы оказали бы мне большое одолжение,- сказала Ева. |
| - Eh ! bien, dit Petit-Claud, à ce soir, ici, sur les sept heures. | - Отлично! - сказал Пти-Кло.- Сегодня, в семь часов вечера, у вас в доме. |
| - Je vous remercie, répondit Eve avec un regard et un accent qui prouvèrent à Petit-Claud combien de progrès il avait fait dans la confiance de sa cliente. | - Благодарю вас,- отвечала Ева, и по ее взгляду и голосу Пти-Кло понял, как возросло к нему доверие его клиентки. |
| - Ne craignez rien, vous le voyez ? j'avais raison, ajouta-t-il. Votre frère est à trente lieues de son suicide. Enfin, peut-être ce soir aurez-vous une petite fortune. Il se présente un acquéreur sérieux pour votre imprimerie. | - Не бойтесь ничего! Вы видите, я был прав,- прибавил он.- Ваш брат уже за тридцать лье от самоубийства. Наконец, не позже как сегодня же вечером у вас, пожалуй, окажется небольшое состояние. Наклевывается серьезный покупатель на вашу типографию. |
| - Si cela était, dit Eve, pourquoi ne pas attendre avant de nous lier avec les Cointet ? | - А если так,- сказала Ева,- почему бы нам не обождать? Зачем связывать себя договором с Куэнте? |
| - Vous oubliez, madame, répondit Petit-Claud qui vit le danger de sa confidence, que vous ne serez libre de vendre votre imprimerie qu'après avoir payé monsieur Métivier, car tous vos ustensiles sont toujours saisis. | - Вы забываете, сударыня,- отвечал Пти-Кло, почувствовав опасность такой откровенности,- что покуда вы не расплатитесь с господином Метивье, продать типографию невозможно: все оборудование описано. |
| Rentré chez lui, Petit-Claud fit venir Cérizet. Quand le prote fut dans son cabinet, il l'emmena dans une embrasure de la croisée. | Воротившись к себе, Пти-Кло вызвал Серизе. Когда фактор вошел в кабинет, он отвел его в нишу окна. |
| - Tu seras demain soir propriétaire de l'imprimerie Séchard, et assez puissamment protégé pour obtenir la transmission du brevet, lui dit-il dans l'oreille ; mais tu ne veux pas finir aux galères ? | - Завтра ты станешь владельцем типографии Сешара и получишь достаточно сильную поддержку, чтобы добиться передачи патента на твое имя,- сказал он ему на ухо,- но ты ведь не захочешь угодить на каторгу? |
| - De quoi !... de quoi, les galères ? fit Cérizet. | - Что?.. Куда?.. На каторгу?-сказал Серизе. |
| - Ta lettre à David est un faux, et je la tiens... Si l'on interrogeait Henriette, que dirait-elle ?... Je ne veux pas te perdre, dit aussitôt Petit-Claud en voyant pâlir Cérizet. | - Твое письмо Давиду - подлог, а оно у меня... Если станут допрашивать Анриетту, что она скажет?.. Я не хочу тебя губить,- сказал тут же Пти-Кло, заметив, как побледнел Серизе. |
| - Vous voulez encore quelque chose de moi ? s'écria le Parisien. | - Что вам еще нужно от меня? - вскричал парижанин. |
| - Eh ! bien, voici ce que j'attends de toi, reprit Petit-Claud. Ecoute bien ! tu seras imprimeur à Angoulême dans deux mois... mais tu devras ton imprimerie, et tu ne l'auras pas payée en dix ans !... Tu travailleras long-temps pour tes capitalistes ! et de plus tu seras obligé d'être le prête-nom du parti libéral... C'est moi qui rédigerai ton acte de commandite avec Gannerac ; je le ferai de manière que tu puisses un jour avoir l'imprimerie à toi... Mais, s'ils créent un journal, si tu en es le gérant, si je suis ici premier substitut, tu t'entendras avec le grand Cointet pour mettre dans ton journal des articles de nature à le faire saisir et supprimer... Les Cointet te payeront largement pour leur rendre ce service-là... Je sais bien que tu seras condamné, que tu mangeras de la prison, mais tu passeras pour un homme important et persécuté. Tu deviendras un personnage du parti libéral, un sergent Mercier, un Paul-Louis Courier, un Manuel au petit pied. Je ne te laisserai jamais retirer ton brevet. Enfin, le jour où le journal sera supprimé, je brûlerai cette lettre devant toi... Ta fortune ne te coûtera pas cher... | - А нужно мне от тебя вот что...- продолжал Пти-Кло.- Слушай внимательно! Через два месяца ты будешь ангулемским типографом... но типографию ты приобретешь в долг, и тебе не расквитаться и в десять лет!.. Долго придется тебе работать на твоих капиталистов! К тому же ты будешь подставным лицом либеральной партии... Составлять твой договор с Ганнераком буду я, и составлю его в таком духе, что со временем ты окажешься полным собственником типографии... Но ежели они вздумают издавать газету, ежели ты будешь ответственным редактором, ежели я получу место старшего товарища прокурора, ты обязуешься, столковавшись с Куэнте-большим, тиснуть такие статейки, что газета будет изъята из обращения и закрыта... Куэнте щедро заплатят тебе за такую услугу... Конечно, тебя будут судить, ты отведаешь тюрьмы, но прослывешь человеком недюжинным и гонимым. Ты станешь видным лицом в либеральной партии, вроде сержанта Мерсье, Поля-Луи Курье, Манюэля в малом размере. Я никогда не допущу, чтобы ты утратил патент. Короче, в тот день, когда газета будет закрыта, я сожгу это письмо у тебя на глазах... Состояние обойдется тебе недорого... |
| Les gens du peuple ont des idées très-erronées sur les distinctions légales du faux, et Cérizet, qui se voyait déjà sur les bancs de la cour d'assises, respira. | В народе чрезвычайно превратные представления о наказуемости за различные виды подлога, и Серизе, который видел себя уже на скамье подсудимых, вздохнул с облегчением. |
| - Je serai, dans trois ans d'ici, procureur du roi à Angoulême, reprit Petit-Claud, tu pourras avoir besoin de moi, songes-y ! | - Через три года я буду прокурором в Ангулеме,- продолжал Пти-Кло,- тебе может встретиться надобность во мне... подумай-ка! |
| - C'est entendu, dit Cérizet. Mais vous ne me connaissez pas : brûlez cette lettre devant moi, reprit-il, fiez-vous à ma reconnaissance. | - Решено! - сказал Серизе.- Но вы меня не знаете: сожгите письмо сейчас же,- продолжал он,- положитесь на мою признательность. |
| Petit-Claud regarda Cérizet. Ce fut un de ces duels d'oeil à oeil où le regard de celui qui observe est comme un scalpel avec lequel il essaye de fouiller l'âme, et où les yeux de l'homme qui met alors ses vertus en étalage sont comme un spectacle. | Пти-Кло посмотрел на Серизе. То был один из тех поединков, когда взгляд наблюдателя подобен скальпелю, которым он пытается вскрыть душу, а глаза человека, выставляющего, так сказать, напоказ свои добродетели, подобны стеклам витрины. |
| Petit-Claud ne répondit rien ; il alluma une bougie et brûla la lettre en se disant : - Il a sa fortune à faire ! | Пти-Кло ничего не ответил, он засветил свечу и сжег письмо, сказав самому себе: "Ведь ему нужно составить состояние!" |
| - Vous avez à vous une âme damnée, dit le prote. | - Я ваш раб,- сказал фактор. |
| David attendait avec une vague inquiétude la conférence avec les Cointet : ce n'était ni la discussion de ses intérêts ni celle de l'acte à faire qui l'occupait ; mais l'opinion que les fabricants allaient avoir de ses travaux. Il se trouvait dans la situation de l'auteur dramatique devant ses juges. L'amour-propre de l'inventeur et ses anxiétés au moment d'atteindre au but faisaient pâlir tout autre sentiment. Enfin, sur les sept heures du soir, à l'instant où madame la comtesse Châtelet se mettait au lit sous prétexte de migraine et laissait faire à son mari les honneurs du dîner, tant elle était affligée des nouvelles contradictoires qui couraient sur Lucien ! les Cointet, le gros et le grand, entrèrent avec Petit-Claud chez leur concurrent, qui se livrait à eux, pieds et poings liés. On se trouva d'abord arrêté par une difficulté préliminaire : comment faire un acte de société sans connaître les procédés de David ? Et les procédés de David divulgués, David se trouvait à la merci des Cointet. Petit-Claud [Coquille du Furne : Peti-Claud.] obtint que l'acte serait fait auparavant. Le grand Cointet dit alors à David de lui montrer quelques-uns de ses produits, et l'inventeur lui présenta les dernières feuilles fabriquées, en en garantissant le prix de revient. | Давид в смутном беспокойстве ожидал встречи с братьями Куэнте: не споры вокруг договора, не надобность отстаивать свои интересы смущали его, а мнение фабрикантов о его работах - вот что его тревожило! Он напоминал драматурга, ожидающего приговора критиков. Перед самолюбием изобретателя и волнениями, связанными с судьбой его открытия, бледнели все чувства. Короче, в семь часов вечера, в то время, когда графиня дю Шатле под предлогом мигрени ложилась в постель, предоставив мужу принимать приглашенных к обеду гостей,- так она была удручена противоречивыми слухами о Люсьене! - Куэнте-большой и Куэнте-толстый пожаловали вместе с Пти-Кло к своему сопернику, который был ими связан по рукам и ногам. Сразу же пришлось столкнуться с основным затруднением: как заключать товарищеский договор с Давидом, не ознакомившись с технической стороной изобретения? А открой Давид тайну своего изобретения, он сдался бы на милость братьев Куэнте. Пти-Кло все же добился, чтобы договор был заключен заранее. Тогда Куэнте-большой попросил Давида показать ему несколько образцов своего производства, и изобретатель представил ему последние изготовленные им листы бумаги, ручаясь за правильную их расценку по себестоимости. |
| - Eh ! bien, voilà, dit Petit-Claud, la base de l'acte toute trouvée ; vous pouvez vous associer sur ces données-là, en introduisant une clause de dissolution dans le cas où les conditions du brevet ne seraient pas remplies à l'exécution en fabrique. | - Ну, вот вам и основание для договора,- сказал Пти-Кло.- Вы можете вступить в товарищество, исходя из этих данных, оговорив право расторгнуть договор в случае, ежели условия патента окажутся невыполнимыми при фабричном производстве. |
| - Autre chose, monsieur, dit le grand Cointet à David, autre chose est de fabriquer, en petit, dans sa chambre, avec une petite forme, des échantillons de papier, ou de se livrer à des fabrications sur une grande échelle. Jugez-en par un seul fait ? Nous faisons des papiers de couleur, nous achetons, pour les colorer, des parties de couleur bien identiques. Ainsi, l'indigo pour bleuter nos Coquilles est pris dans une caisse dont tous les pains proviennent d'une même fabrication. Eh ! bien, nous n'avons jamais pu obtenir deux cuvées de teintes pareilles... Il s'opère dans la préparation de nos matières des phénomènes qui nous échappent. La quantité, la qualité de pâte changent sur-le-champ toute espéce de question. Quand vous teniez dans une bassine une portion d'ingrédients que je ne demande pas à connaître, vous en étiez le maître, vous pouviez agir sur toutes les parties uniformément, les lier, les malaxer, les pétrir, à votre gré, leur donner une façon homogène... Mais qui vous a garanti que sur une cuvée de cinq cents rames il en sera de même, et que vos procédés réussiront ?... | - Иное дело, сударь,- сказал Куэнте-большой Давиду,- иное дело изготовлять образцы бумаги в малом количестве, у себя в комнате, в небольшой форме или же поставить производство в крупном масштабе. Обратите внимание на такой случай: мы вырабатываем цветную бумагу и для ее окраски покупаем совершенно одинаковые партии краски. Скажем, к примеру, индиго, чтобы синить наши раковины, мы получаем его ящиками, в которых все куски одинаковой выработки. И что же? Нам никогда не удавалось получить два чана краски одного оттенка... При обработке сырья происходят какие-то неуловимые для нас явления. Количество, качество бумажной массы тотчас же отражаются на производстве. Когда вы закладывали в чан определенное количество сырья,- я не спрашиваю, какого именно,- вы могли распоряжаться по-хозяйски, воздействовать равно на все его составные части, связывать их, месить, разминать по собственному усмотрению, придавать массе однородность... Но кто вам поручится, что в чане на пятьсот стоп бумаги предложенные вами способы производства дадут тот же результат и оправдают себя?.. |
| David, Eve et Petit-Claud se regardèrent en se disant bien des choses par les yeux. | Давид, Ева и Пти-Кло многозначительно переглянулись. |
| - Prenez un exemple qui vous offre une analogie quelconque, dit le grand Cointet après une pause. Vous coupez environ deux bottes de foin dans une prairie, et vous les mettez bien serrées dans votre chambre sans avoir laissé les herbes jeter leur feu, comme disent les paysans ; la fermentation a lieu, mais elle ne cause pas d'accident. Vous appuieriez-vous de cette expérience pour entasser deux mille bottes dans une grange bâtie en bois ?... vous savez bien que le feu prendrait dans ce foin et que votre grange brûlerait comme une allumette. Vous êtes un homme instruit, dit Cointet à David, concluez ?... Vous avez, en ce moment coupé deux bottes de foin, et mous craignons de mettre feu à notre papeterie en en serrant deux mille. Nous pouvons, en d'autres termes, perdre plus d'une cuvée, faire des pertes, et nous trouver avec rien dans les mains après avoir dépensé beaucoup d'argent. | - Возьмите какой-нибудь подобный пример,- сказал Куэнте-большой, помолчав.- Вы накосили на лугу две охапки сена и, хорошо спрессовав, сложили их у себя в комнате, не давши сену загореться, как говорят крестьяне; брожение происходит, но до пожара еще далеко. Решитесь ли вы, опираясь на этот опыт, сложить две тысячи охапок в дровяной сарай? Вы отлично понимаете, что сено воспламенится и сарай ваш сгорит, как спичка. Вы человек образованный,- сказал Куэнте Давиду,- сделайте вывод! Вы покуда скосили две охапки сена, а мы боимся, как бы не прогорела наша фабрика, ежели мы забьем ее двумя тысячами охапок! Короче говоря, мы можем потерять не только содержимое одного чана, но понести крупные потери и остаться с пустыми руками, затратив большие деньги. |
| David était atterré. La Pratique parlait son langage positif à la Théorie, dont la parole est toujours au Futur. | Давид был сражен. Практика на своем положительном языке оспаривала теорию, которая вечно ссылается на будущее. |
| - Du diable si je signe un pareil acte de société ! s'écria brutalement le gros Cointet. Tu perdras ton argent si tu veux, Boniface, moi je garde le mien... J'offre de payer les dettes de monsieur Séchard, et six mille francs... Encore trois mille francs en billets, dit-il en se reprenant, et à douze et quinze mois... Ce sera bien assez des risques à courir... Nous avons douze mille francs à prendre sur notre compte avec Métivier. Cela fera quinze mille francs !... Mais c'est tout ce que je payerais le secret pour l'exploiter à moi tout seul. Ah ! voilà cette trouvaille dont tu me parlais, Boniface... Eh ! bien, merci, je te croyais plus d'esprit. Non, ce n'est pas là ce qu'on appelle une affaire. | - На кой шут я подпишу такой товарищеский договор! - грубо крикнул Куэнте-толстый.- Бросай на ветер, коли тебе охота, свои денежки, Бонифас, а я свои попридержу... Я предлагаю уплатить долги господина Сешара и в придачу дать еще шесть тысяч франков... то бишь!., три тысячи франков векселями,- поправился он,- сроком на год... ну... на год с небольшим. И. это уже достаточно рискованно... Нам придется снять двенадцать тысяч франков со счета Метивье, Вот вам и пятнадцать тысяч франков!.. Нет, шабаш! Я больше ни одного су не прибавлю за это открытие, да и то при условии, что разрабатывать его буду я сам Вот так находка, о которой мне твердил Бонифас... Ну-ну' Благодарю покорно, я думал, что ты умнее. Ну нет, это уж дудки' |
| - La question, pour vous, dit alors Petit-Claud sans s'effrayer de cette sortie, se réduit à ceci : Voulez-vous risquer vingt mille francs pour acheter un secret qui peut vous enrichir ? Mais, messieurs, les risques sont toujours en raison des bénéfices... C'est un enjeu de vingt mille francs contre la fortune. Le joueur met un louis pour en avoir trente-six à la roulette, mais il sait que son louis est perdu. Faites de même. | - Вопрос сводится к следующему,- сказал тогда Пти-Кло, не испугавшись этой выходки,- угодно вам рискнуть двадцатью тысячами франков и купить изобретение, которое вас обогатит? Помните, господа, размеры барыша всегда зависят от степени риска. . Ставка в двадцать тысяч франков может принести целое состояние. Игрок в рулетку ставит один луидор, чтобы выиграть тридцать шесть, но свой луидор вернуть не рассчитывает. Поступайте так же |
| - Je demande à réfléchir, dit le gros Cointet ; moi, je ne suis pas aussi fort que mon frère. Je suis un pauvre garçon tout rond qui ne connais qu'une seule chose : fabriquer à vingt sous le Paroissien que je vends quarante sous. J'aperçois dans une invention qui n'en est qu'à sa première expérience, une cause de ruine. On réussira une première cuvée, on manquera la seconde, on continuera, on se laisse alors entraîner, et quand on a passé le bras dans ces engrenages-là, le corps suit... Il raconta l'histoire d'un négociant de Bordeaux ruiné pour avoir voulu cultiver les Landes sur la foi d'un savant ; il trouva six exemples pareils autour de lui, dans le département de la Charente et de la Dordogne, en industrie et en agriculture ; il s'emporta, ne voulut plus rien écouter, les objections de Petit-Claud accroissaient son irritation au lieu de le calmer. - J'aime mieux acheter plus cher une chose plus certaine que cette découverte, et n'avoir qu'un petit bénéfice, dit-il en regardant son frère. Selon moi, rien ne parait assez avancé pour établir une affaire, s'écria-t-il en terminant. | - Дайте подумать,- сказал Куэнте-толстый,- я не так силен в делах, как мой брат Я человек простой, покладистый и смыслю только в одном: обошелся тебе молитвенник в двадцать су, продавай его за сорок! В изобретении, которое только еще разрабатывается, я вижу одно разоренье. Повезло с первым чаном, сорвешься на втором, попробуешь еще, увлечешься, сунешь руку в шестерни, потеряешь и голову... И Куэнте рассказал историю какого-то купца из Бордо, разорившегося на том, что по совету одного ученого он вздумал возделывать болотистые земли; Куэнте привел шесть различных случаев, которые лично наблюдал по соседству, в департаменте Шаранты и Дордони, в промышленности и в сельском хозяйстве; он горячился, не желал ничего слушать, возражения Пти-Кло не только не успокаивали, но еще больше его раздражали. - По мне, лучше заплатить дороже, да приобрести кое-что ненадежнее этого изобретения и получать небольшой, но верный доход,- сказал он, поглядывая на брата.- По-моему, дело не настолько еще подвинулось, чтобы основывать предприятие!-сказал он в заключение. |
| - Enfin vous êtes venus ici pour quelque chose ? dit Petit-Claud. Qu'offrez-vous ? | - Ну, так ради чего же вы пришли Э-сказал Пти-Кло.- Что же вы предлагаете? |
| - De libérer monsieur Séchard, et de lui assurer, en cas de succès, trente pour cent de bénéfices, répondit vivement le gros Cointet. | - Освободить господина Сешара и обеспечить ему в случае успеха тридцать процентов с дохода,- с живостью отвечал Куэнте-толстый |
| - Eh ! monsieur, dit Eve, avec quoi vivrons-nous pendant tout le temps des expériences ? mon mari a eu la honte de l'arrestation, il peut retourner en prison, il n'en sera ni plus ni moins, et nous payerons nos dettes... | - Ах, сударь,- сказала Ева,- а на что же мы будем жить, пока будут производиться опыты? Мой муж уже испытал позор ареста, он может воротиться в тюрьму, ему терять больше нечего, а с долгами мы расплатимся . |
| Petit-Claud mit un doigt sur ses lèvres en regardant Eve. | Пти-Кло, глядя на Еву, приложил палец к губам. |
| - Vous n'êtes pas raisonnables, dit-il aux deux frères. Vous avez vu le papier, le père Séchard vous a dit que son fils, enfermé par lui, avait, dans une seule nuit, avec des ingrédients qui devaient coûter peu de chose, fabriqué d'excellent papier... Vous êtes ici pour aboutir à l'acquisition. Voulez-vous acquérir, oui ou non ? | - Неразумно, чрезвычайно неразумно!-сказал он, относясь к братьям Куэнте: - Бумагу вы видели, папаша Сешар сам признавался вам, что его сын, запертый им на ночь в подвал, изготовил из сырья, самого что ни на есть дешевого, превосходную бумагу... Вы пришли договориться насчет приобретения патента. Угодно вам его приобрести? Да или нет? |
| - Tenez, dit le grand Cointet, que mon frère veuille ou ne veuille pas, je risque, moi, le payement des dettes de monsieur Séchard ; je donne six mille francs, argent comptant, et monsieur Séchard aura trente pour cent dans les bénéfices ; mais écoutez bien ceci : si dans l'espace d'un an il n'a pas réalisé les conditions qu'il posera lui-même dans l'acte, il nous rendra les six mille francs, le brevet nous restera, nous nous en tirerons comme nous pourrons. | - Видите ли,- сказал Куэнте-большой,- нравится это или не нравится моему брату, я беру на себя риск уплатить долги господина Сешара; я даю шесть тысяч франков наличными, и господин Сешар будет иметь тридцать процентов с дохода; но выслушайте меня внимательно: ежели в течение года он не выполнит условий, которые сам внесет в договор, он обязан будет возвратить нам эти шесть тысяч франков, патент же остается за нами, а мы уж как-нибудь выкрутимся. |
| - Es-tu sûr de toi ? dit Petit-Claud en prenant David à part. | - Уверен ли ты в себе? - сказал Пти-Кло, отводя Давида в сторону. |
| - Oui, dit David qui fut pris à cette tactique des deux frères et qui tremblait de voir rompre au gros Cointet cette conférence d'où son avenir dépendait. | - Да,- сказал Давид, обманутый тактикой братьев и трепетавший при мысли, что Куэнте-толстый сорвет переговоры, от которых зависит его будущность. |
| - Eh ! bien, je vais aller rédiger l'acte, dit Petit-Claud aux Cointet et à Eve ; vous en aurez chacun un double pour ce soir, vous le méditerez pendant toute la matinée ; puis, demain soir, à quatre heures, au sortir de l'audience, vous le signerez. Vous, messieurs, retirez les pièces de Métivier. Moi, j'écrirai d'arrêter le procès en Cour Royale, et nous nous signifierons les désistements réciproques. | - Итак, я иду составлять договор,- сказал Пти-Кло братьям Куэнте и Еве.- Вечером каждый из вас получит копию соглашения, утром вы обсудите условия, а в четыре часа дня, по окончании судебного заседания, подпишите его. Вы, господа, выкупите векселя у Метивье. Я же подам ходатайство о приостановке дела в окружном суде, и мы распишемся во взаимном отказе от претензии. |
| Voici quel fut l'énoncé des obligations de Séchard. | Вот каковы были обязательства Сешара: |
| " ENTRE LES SOUSSIGNES, etc. | "Мы, нижеподписавшиеся, и пр... |
| Monsieur David Séchard fils, imprimeur à Angoulême, affirmant avoir trouvé le moyen de coller également le papier en cuve, et le moyen de réduire le prix de fabrication de toute espèce de papier de plus de cinquante pour cent par l'introduction de matières végétales dans la pâte, soit en les mêlant aux chiffons employés jusqu'à présent, soit en les employant sans adjonction de chiffon, une Société pour l'exploitation du brevet d'invention à prendre en raison de ces procédés, est formée entre monsieur David Séchard fils et messieurs Cointet frères, aux clauses et conditions suivantes... " | Господин Давид Сешар-сын, типограф в Ангулеме, утверждает, что нашел способ равномерно проклеивать бумагу в чане, а также способ снизить себестоимость производства любых сортов бумаги более чем на пятьдесят процентов посредством введения в бумажную массу растительных веществ, как примешивая их к применявшемуся доселе тряпью, так и применяя их в чистом виде, а посему Давид Сешар-сын и господа братья Куэнте заключили между собою товарищеский договор в целях разработки патента на изобретение на основании следующих условий и статей..." |
| Un des articles de l'acte dépouillait complétement David Séchard de ses droits dans le cas où il n'accomplirait pas les promesses énoncées dans ce libellé soigneusement fait par le grand Cointet et consenti par David. | По одной статье договора Давид Сешар лишался полностью своих прав в случае, если бы условия, изложенные в данной редакции соглашения, тщательно обдуманного Куэнте-большим и принятого самим Давидом, не были им выполнены. |
| En apportant cet acte le lendemain matin à sept heures et demie, Petit-Claud apprit à David et à sa femme que Cérizet offrait vingt-deux mille francs comptant de l'imprimerie. L'acte de vente pouvait se signer dans la soirée. | На другой день, в половине восьмого утра, Пти-Кло принес Сешарам договор и сообщил Давиду и его жене, что Серизе предлагает им двадцать две тысячи франков наличными за типографию. Купчую можно будет подписать вечером. |
| - Mais, dit-il, si les Cointet apprenaient cette acquisition, ils seraient capables de ne pas signer votre acte, de vous tourmenter, de faire vendre ici... | - Но,- сказал он,- ежели Куэнте узнают об этой сделке, они, пожалуй, откажутся подписать договор; от них можно ожидать всяких неприятностей вплоть до распродажи вашего имущества... |
| - Vous êtes sûr du payement ? dit Eve étonnée de voir se terminer une affaire de laquelle elle désespérait et qui, trois mois plus tôt, eût tout sauvé. | - Неужто он выплатит такие деньги?-сказала Ева, удивленная столь нечаянным оборотом дела, в котором она уже разуверилась.- Случись это месяца три назад, мы были бы спасены! |
| - J'ai les fonds chez moi, répondit-il nettement. | - Деньги при мне,- коротко отвечал стряпчий. |
| - Mais c'est de la magie, dit David en demandant à Petit-Claud l'explication de ce bonheur. | - Да это просто волшебство!-сказал Давид, расспрашивая Пти-Кло о причинах такого счастья. |
| - Non, c'est bien simple, les négociants de l'Houmeau veulent fonder un journal, dit Petit-Claud. | - Все очень обычно: купцы в Умо желают издавать газету,- сказал Пти-Кло. |
| - Mais je me le suis interdit, s'écria David. | - Но я лишен права издавать газету! - вскричал Давид. |
| - Vous !... mais votre successeur... D'ailleurs, reprit-il, ne vous inquiétez de rien, vendez, empochez le prix, et laissez Cérizet se dépêtrer des clauses de la vente, il saura se tirer d'affaire. | - Вы?.. Да... Но не ваш преемник... Впрочем,- продолжал он,- это не ваша забота!.. Продавайте типографию, кладите денежки в карман и... предоставьте Серизе обходить рогатки: он вывернется. |
| - Oh ! oui, dit Eve. | - О, да,- сказала Ева. |
| - Si vous vous êtes interdit de faire un journal à Angoulême, reprit Petit-Claud, les bailleurs de fonds de Cérizet le feront à l'Houmeau. | - Вы обязались не издавать газеты в Ангулеме,- продолжал Пти-Кло,- ну что ж, лица, финансирующие Серизе, будут печатать ее в Умо. |
| Eve, éblouie par la perspective de posséder trente mille francs, d'être au-dessus du besoin, ne regarda plus l'acte d'association que comme une espérance secondaire. Aussi monsieur et madame Séchard cédèrent-ils sur un point de l'acte social qui donna matière à une dernière discussion. Le grand Cointet exigea la faculté de mettre en son nom le brevet d'invention. Il réussit à établir que, du moment où les droits utiles de David étaient parfaitement définis dans l'acte, le brevet pouvait être indifféremment au nom d'un des associés. Son frère finit par dire : - C'est lui qui donne l'argent du brevet, qui fait les frais du voyage, et c'est encore deux mille francs ! qu'il le prenne en son nom ou il n'y a rien de fait. | Ева, ослепленная надеждой получить тридцать тысяч франков, не знать больше нужды, смотрела на товарищеский договор как на дело второстепенное. Вот почему чета Сешар проявила уступчивость, когда речь зашла о том пункте договора, который только еще вчера казался им неприемлемым: Куэнте-большой требовал, чтобы патент был взят на его имя. Теперь ему удалось без труда доказать, что, коль скоро права Давида точно оговорены в договоре, не все ли равно, на кого из участников предприятия будет взят патент? А его брат прибавил: "Бонифас дает деньги на патент, он принимает на себя расходы по поездке в Париж, глядишь - еще тысячи две франков из кармана! Пускай он хоть патент выбирает на свое имя, а иначе... мое вам почтение!" |
| Le Loup-Cervier triompha donc sur tous les points. L'acte de société fut signé vers quatre heures et demie. Le grand Cointet offrit galamment à madame Séchard six douzaines de couverts à filets et un beau châle Ternaux, en manière d'épingles, pour lui faire oublier les éclats de la discussion ! dit-il. A peine les doubles étaient-ils échangés, à peine Cachan avait-il fini de remettre à Petit-Claud les décharges et les pièces ainsi que les trois terribles effets fabriqués par Lucien, que la voix de Kolb retentit dans l'escalier, après le bruit assourdissant d'un camion du bureau des Messageries qui s'arrêta devant la porte. | Итак, хищник одержал победу по всем Статьям. Товарищеский Договор был подписан около половины пятого вечера. Куэнте-большой галантно преподнес г-же Сешар шесть дюжин столового серебра и дивную шаль от Терно, желая этими дарами загладить, как он выразился, их бурные споры! Едва успели стороны обменяться копиями договора, едва успел Кашан передать Пти-Кло расписки и прочие документы, а равно и три роковых векселя, подделанных Люсьеном, как вслед за оглушительным грохотом почтовой тележки, остановившейся перед домом, на лестнице послышался голос Кольба: |
| - Montame ! montame ! quince mile vrancs !... cria-t-il, enfoyés te Boidiers (Poitiers) en frai archant, bar mennessier Licien... | - Сутаръшя! Сутарыня! - кричал он.- Пятнатсать тысящ франков!.. Налишни теньки! Из Буатье (Пуатье) от каспатина Люсьена! |
| - Quinze mille francs ! s'écria Eve en levant les bras. | - Пятнадцать тысяч франков!-вскричала Ева, всплеснув руками. |
| - Oui, Madame, dit le facteur en se présentant, quinze mille francs apportés par la diligence de Bordeaux, qui en avait sa charge, allez ! J'ai là deux hommes en bas qui montent les sacs. &Сcedil;a vous est expédié par monsieur Lucien Chardon de Rubempré... Je vous monte un petit sac de peau dans lequel il y a, pour vous, cinq cents francs en or, et vraisemblablement une lettre. | - Получайте, сударыня! - сказал почтальон, входя в комнату.- Пятнадцать тысяч франков доставлены с дилижансом из Бордо! Ну, и измучились же мы с ними! Два человека тащат сюда мешки. Деньги от господина Люсьена Шардона де Рюбампре... Примите, сударыня, вот этот кожаный мешочек, в нем пятьсот франков золотом и, видимо, письмо. |
| Eve crut rêver en lisant la lettre suivante : | Читая письмо, Ева подумала, что она грезит. Вот оно: |
| " Ma chère soeur, voici quinze mille francs. | "Милая моя сестра, вот пятнадцать тысяч франков. |
| Au lieu de me tuer, j'ai vendu ma vie. Je ne m'appartiens plus : je suis le secrétaire d'un diplomate espagnol. | Вместо того, чтобы лишить себя жизни, я продал свою жизнь. Я больше себе не принадлежу. Мало сказать, что я секретарь некоего испанского дипломата,- я его раб. |
| Je recommence une existence affreuse. Peut-être aurait-il mieux valu me noyer. | Я сызнова начинаю страшное существование. Пожалуй, лучше было бы мне утопиться. |
| Adieu. David sera libre, et, avec quatre mille francs, il pourra sans doute acheter une petite papeterie et faire fortune. | Прощай! Давида освободят; за четыре тысячи франков он, конечно, купит небольшую фабрику, составит состояние. |
| Ne pensez plus, je le veux, à | Забудьте о вашем бедном брате. Я так хочу! |
| Votre pauvre frère, | |
| LUCIEN. " | Люсьен". |
| - Il est dit, s'écria madame Chardon qui vint voir entasser les sacs, que mon pauvre fils sera toujours fatal, comme il l'écrivait, même en faisant le bien. | - Какая судьба!-вскричала г-жа Шардон, увидев мешки с золотом.- Рок преследует моего бедного сына, обращая его в орудие зла, как он сам писал, даже когда он делает добро. |
| - Nous l'avons échappé belle ! s'écria le grand Cointet quand il fut sur la place du Mûrier. Une heure plus tard, les reflets de cet argent auraient éclairé l'acte, et notre homme se serait effrayé. Dans trois mois, comme il nous l'a promis, nous saurons à quoi nous en tenir. | - Славно мы сладили дельце! - вскричал Куэнте-большой, когда они вышли на площадь Мюрье.- Часом позже отблески этого золота упали бы на договор, и наш молодчик... Фюит!.. Ну, а через три месяца, как он обещал, будет видно... |
| Le soir, à sept heures, Cérizet acheta l'imprimerie et la paya, en gardant à sa charge le loyer du dernier trimestre. Le lendemain Eve avait remis quarante mille francs au Receveur-Général, pour faire acheter, au nom de son mari, deux mille cinq cents francs de rente. Puis elle écrivit à son beau-père de lui trouver à Marsac une petite propriété de dix mille francs pour y asseoir sa fortune personnelle. | В тот же вечер, в семь часов, Серизе купил типографию; он внес деньги и, обязался оплатить наем помещения за последнюю четверть года. На другой день Ева передала главноуправляющему сборами сорок тысяч франков для покупки на имя мужа ренты в две с половиной тысячи франков. Потом она написала свекру в Марсак, чтобы он подыскал ей небольшое имение тысяч за десять, в которое она пожелала вложить свое личное состояние. |
| Le plan du grand Cointet était d'une simplicité formidable. Du premier abord, il jugea le collage en cuve impossible. L'adjonction de matières végétales peu coûteuses à la pâte de chiffon lui parut le vrai, le seul moyen de fortune. Il se proposa donc de regarder comme rien le bon marché de la pâte, et de tenir énormément au collage en cuve. Voici pourquoi. La fabrication d'Angoulême s'occupait alors presque uniquement des papiers à écrire dits Ecu, Poulet, Ecolier, Coquille, qui, naturellement, sont tous collés. Ce fut long-temps la gloire de la papeterie d'Angoulême. Ainsi, la spécialité, monopolisée par les fabricants d'Angoulême depuis longues années, donnait gain de cause à l'exigence des Cointet ; et le papier collé, comme on va le voir, n'entrait pour rien dans sa spéculation. La fourniture des papiers à écrire est excessivement bornée, tandis que celle des papiers d'impression non collés est presque sans limites. Dans le voyage qu'il fit à Paris pour y prendre le brevet à son nom, le grand Cointet pensait à conclure des affaires qui détermineraient de grands changements dans son mode de fabrication. | Замысел Куэнте-большого был чудовищно прост. Он сразу же решил, что проклейка в чане - дело невозможное. Единственный верный источник обогащения он видел в удешевлении бумажной массы путем примеси растительных веществ. Итак, он сделал вид, что якобы не придает большого значения удешевлению сырья, а все надежды возлагает на проклеивание в чане. Что же было тому причиной? В те времена ангулемские фабрики занимались почти исключительно производством писчей бумаги, известной под названием: экю, цыпленок, школьник, раковина,- именно таких сортов, которые требуют проклейки. Бумажная промышленность Ангулема издавна славилась производством этих сортов бумаги. Стало быть, эта отрасль производства, освоенная с давних пор ангулемскими фабрикантами, оправдывала требования Куэнте; но проклеенная бумага, как мы увидим, отнюдь не входила в его расчеты. Спрос на писчую бумагу был крайне ограничен, между тем как потребность в типографской непроклеенной бумаге была неограниченной. Во время поездки в Париж, предпринятой для получения патента на свое имя, Куэнте-большой решил заключить сделки, которые способствовали бы значительному расширению его производства. |
| Logé chez Métivier, Cointet lui donna des instructions pour enlever, dans l'espace d'un an, la fourniture des journaux aux papetiers qui l'exploitaient, en baissant le prix de la rame à un taux auquel nulle fabrique ne pouvait arriver, et promettant à chaque journal un blanc et des qualités supérieures aux plus belles Sortes employées jusqu'alors. Comme les marchés des journaux sont à terme, il fallait une certaine période de travaux souterrains avec les administrations pour arriver à réaliser ce monopole ; mais Cointet calcula qu'il aurait le temps de se défaire de Séchard pendant que Métivier obtiendrait des traités avec les principaux journaux de Paris, dont la consommation s'élevait alors à deux cents rames par jour. Cointet intéressa naturellement Métivier, dans une proportion déterminée, à ces fournitures, afin d'avoir un représentant habile sur la place de Paris, et ne pas y perdre du temps en voyages. La fortune de Métivier, l'une des plus considérables du commerce de la papeterie, a eu cette affaire pour origine. Pendant dix ans, il eut, sans concurrence possible, la fourniture des journaux de Paris. Tranquille sur ses débouchés futurs, le grand Cointet revint à Angoulême assez à temps pour assister au mariage de Petit-Claud dont l'Etude était vendue, et qui attendait la nomination de son successeur pour prendre la place de monsieur Milaud, promise au protégé de la comtesse Châtelet. Le second Substitut du Procureur du Roi d'Angoulême fut nommé premier Substitut à Limoges, et le Garde des Sceaux envoya un de ses protégés au parquet d'Angoulême, où le poste de premier Substitut vaqua pendant deux mois. Cet intervalle fut la lune de miel de Petit-Claud. | Куэнте, остановившийся у Метивье, поручил ему в годичный срок перебить у бумажных фабрикантов, обслуживающих парижские газеты, поставку типографской бумаги, спустив иену за стопу до цифры, не доступной ни для одной фабрики, обещая притом доставлять бумагу, своей белизною и качеством превосходящую даже высшие по тому времени сорта. Но так как договоры с газетами заключаются на определенный срок, требовалось известное время на тайные переговоры с парижскими издательствами, прежде чем завоевать господствующее положение в этой отрасли промышленности. Куэнте рассчитывал, что он успеет избавиться от Сешара, пока Метивье будет заключать договоры с крупнейшими парижскими газетами, потреблявшими до двухсот стоп бумаги ежедневно. Куэнте, понятно, заинтересовал в деле Метивье, обязавшись выплачивать ему известный процент с поставок, короче сказать, приобрел в его лице опытного представителя фирмы на парижском рынке и притом освободил себя от необходимости тратить время на поездки в Париж. Именно на этом-то предприятии Метивье, один из крупнейших парижских бумаготорговцев, нажил себе целое состояние. В течение десяти лет он был единственным поставщиком парижских газет, не зная себе соперников. Обеспечив рынок сбыта, Куэнте-болыыой воротился в Ангулем как раз к самой свадьбе Пти-Кло, который продал контору и ждал назначения преемника, чтобы самому занять место г-на Мило, обещанное ему по милости графини дю Шатле. Младший товарищ прокурора был переведен из Ангулема старшим товарищем прокурора в Лимож, и министр юстиции назначил одного из своих ставленников в ангулемский суд на пост старшего товарища прокурора, ибо должность эта оставалась свободной уже два месяца. Этот промежуток времени пришелся на медовый месяц Пти-Кло. |
| En l'absence du grand Cointet, David fit d'abord une première cuvée sans colle qui donna du papier à journal bien supérieur à celui que les journaux employaient, puis une seconde cuvée de papier vélin magnifique, destiné aux belles impressions, et dont se servit l'imprimerie Cointet pour une édition du Paroissien du Diocèse. Les matières avaient été préparées par David lui-même, en secret, car il ne voulut pas d'autres ouvriers avec lui que Kolb et Marion. | В отсутствие Куэнте-большого Давид приготовил первый чан непроклеенной бумаги, качеством значительно выше той, на которой обычно печатаются газеты; затем второй чан великолепной веленевой бумаги, предназначавшейся для роскошных изданий, которой типография Куэнте воспользовалась для издания молитвенников по заказу епархии. Состав бумажной массы был заготовлен самим Давидом втайне от всех, ибо он пользовался только услугами Коль-ба и Марион. |
| Au retour du grand Cointet, tout changea de face, il regarda les échantillons des papiers fabriqués, il en fut médiocrement satisfait. | С возвращением Куэнте-большого все приняло иной оборот: он осмотрел образцы бумаги и не выказал особого восторга. |
| - Mon cher ami, dit-il à David, le commerce d'Angoulême, c'est le papier Coquille. Il s'agit, avant tout, de faire de la plus belle Coquille possible à cinquante pour cent au-dessous du prix de revient actuel. | - Любезный друг,- сказал он Давиду,- специальность Ангулема - это бумага сорта "раковина". Первым делом надобно изготовить наилучший сорт "раковины", причем на пятьдесят процентов ниже обычной ее стоимости. |
| France | Русский |
| David essaya de fabriquer une cuvée de pâte collée pour Coquille, et il obtint un papier rêche comme une brosse, et où la colle se mit en grumeleaux. Le jour où l'expérience fut terminée et où David tint une des feuilles, il alla dans un coin, il voulait être seul à dévorer son chagrin ; mais le grand Cointet vint le relancer, et fut avec lui d'une amabilité charmante, il consola son associé. | Давид попробовал приготовить чан проклеенной бумажной массы для "раковины", но бумага получилась шершавая, как щепка, и клей лег на листы комками. В тот день, когда опыт сорвался, Давид с образцами в руках уединился в углу мастерской, он хотел в одиночестве пережить свое горе, но Куэнте-большой не оставил его в покое и, рассыпаясь в любезностях, стал утешать своего совладельца. |
| - Ne vous découragez pas, dit Cointet, allez toujours ! je suis bon enfant, et je vous comprends, j'irai jusqu'au bout !... | - Не падайте духом,- сказал ему Куэнте, - продолжайте опыты! Я малый неплохой, я вас понимаю и доведу дело до конца! |
| - Vraiment, dit David à sa femme en revenant dîner avec elle, nous sommes avec de braves gens, et je n'aurais jamais cru le grand Cointet si généreux ! | - Право,- сказал Давид жене, вернувшись домой к обеду,- мы имеем дело с порядочными людьми; никогда бы я не поверил, что Куэнте-большой так великодушен! |
| Et il raconta sa conversation avec son perfide associé. | И он рассказал о своей беседе с вероломным совладельцем. |
| Trois mois se passèrent en expériences. David couchait à la papeterie, il observait les effets des diverses compositions de sa pâte. Tantôt il attribuait son insuccès au mélange du chiffon et de ses matières, et il faisait une cuvée entièrement composée de ses ingrédients. Tantôt il essayait de coller une cuvée entièrement composée de chiffons. Et poursuivant son oeuvre avec une persévérance admirable, et sous les yeux du grand Cointet de qui le pauvre homme ne se défiait plus, il alla, de matière homogène en matière homogène, jusqu'à ce qu'il eût épuisé la série de ses ingrédients combinés avec toutes les différentes colles. Pendant les six premiers mois de l'année 1823, David Séchard vécut dans la papeterie avec Kolb, si ce fut vivre que de négliger sa nourriture, son vêtement et sa personne. Il se battit si désespérément avec les difficultés, que c'eût été pour d'autres hommes que les Cointet un spectacle sublime, car aucune pensée d'intérêt ne préoccupait ce hardi lutteur. Il y eut un moment où il ne désira rien que la victoire. Il épiait avec une sagacité merveilleuse les effets si bizarres des substances transformées par l'homme en produits à sa convenance, où la nature est en quelque sorte domptée dans ses résistances secrètes, et il en déduisit de belles lois d'industrie, en observant qu'on ne pouvait obtenir ces sortes de créations, qu'en obéissant aux rapports ultérieurs des choses, à ce qu'il appela la seconde nature des substances. Enfin, il arriva, vers le mois d'août, à obtenir un papier collé en cuve, absolument semblable à celui que l'industrie fabrique en ce moment, et qui s'emploie comme papier d'épreuve dans les imprimeries ; mais dont les sortes n'ont aucune uniformité, dont le collage n'est même pas toujours certain. Ce résultat, si beau en 1823, eu égard à l'état de la papeterie, avait coûté dix mille francs, et David espérait résoudre les dernières difficultés du problème. Mais il se répandit alors dans Angoulême et dans l'Houmeau de singuliers bruits : David Séchard ruinait les frères Cointet. | Три месяца прошли в изысканиях. Давид даже ночи проводил на фабрике, он наблюдал за действием различных составов бумажной массы. То он приписывал свою неудачу примеси тряпья к растительным веществам и ставил опыты, пользуясь исключительно составом своего изобретения. То он пробовал проклеивать тряпичную массу без каких-либо примесей. И, одержимый своей идеей, он с удивительной настойчивостью, на глазах у Куэнте-большого, которого он уже не остерегался, переходил от одного вещества к другому, пока не испробовал все имевшиеся в его распоряжении составы в соединении с различными сортами клея. Первые шесть месяцев 1823 года Давид Сешар буквально жил на бумажной фабрике вместе с Кольбом, если можно назвать жизнью полное небрежение к пище, одежде и самому себе. Он так отчаянно боролся с трудностями, что люди иного разбора, чем Куэнте, смотрели бы на него с благоговением, ибо никакие корыстные побуждения не руководили этим отважным борцом. Были минуты, когда он желал только одного: победы! С чудесной прозорливостью он наблюдал удивительные превращения веществ, когда природа как бы уступает человеку в своем тайном противодействии; из своих наблюдений он вывел замечательные технические законы, постигнув путем опыта, что добиться созидательной удачи можно, только повинуясь сокровенной взаимосвязи явлений, которую он называл второй природой вещей. Наконец в конце августа месяца ему удалось получить проклеенную в чане бумагу совершенно такую же, какая изготовляется в настоящее время и идет в типографиях на корректуры, но бумага эта получается не всегда одного качества и зачастую неряшливо проклеена. Достижение, столь превосходное в 1823 году, принимая во внимание тогдашнее состояние бумажной промышленности, обошлось в десять тысяч франков, и Давид уже надеялся преодолеть последние трудности своей задачи. Между тем в Ангулеме и Умо пошли странные слухи: Давид Сешар разоряет-де братьев Куэнте. |
| Après avoir dévoré trente mille francs en expériences il obtenait enfin, disait-on, de très-mauvais papier. Les autres fabricants effrayés s'en tenaient à leurs anciens procédés ; et, jaloux des Cointet, ils répandaient le bruit de la ruine prochaine de cette ambitieuse maison. Le grand Cointet, lui, faisait venir les machines à fabriquer le papier continu, tout en laissant croire que ces machines étaient nécessaires aux expériences de David Séchard. Mais le jésuite mêlait à sa pâte les ingrédients indiqués par Séchard, en le poussant toujours à ne s'occuper que du collage en cuve, et il expédiait à Métivier des milliers de rames de papier à journal. | Истратив якобы тридцать тысяч франков на опыты, он в конце концов получил скверную бумагу. Фабриканты, встревоженные слухами, еще крепче держались за испытанные способы производства и из зависти к Куэнте распускали слухи о близком крахе этой честолюбивой фирмы. Тем временем Куэнте-большой выписывал машины для выработки рулонной бумаги, предоставляя ангулемцам думать, что машины нужны Давиду Сешару для его опытов. Но иезуит, по-прежнему поощрявший Сешара заниматься исключительно опытами проклеивания бумаги в чане, сам не терял времени и, пользуясь рецептами Давида, примешивал к тряпичной массе растительные вещества и отправлял Метивье тысячи стоп газетной бумаги. |
| Au mois de septembre, le grand Cointet prit David Séchard à part ; et, en apprenant de lui qu'il méditait une triomphante expérience, il le dissuada de continuer cette lutte. | В сентябре месяце Куэнте-большой, оставшись как-то наедине с Давидом, узнал, что тот замыслил поставить опыт, суливший успех; он стал отговаривать его от дальнейшей борьбы. |
| - Mon cher David, allez à Marsac voir votre femme et vous reposer de vos fatigues, nous ne voulons pas nous ruiner, dit-il amicalement. Ce que vous regardez comme un grand triomphe n'est encore qu'un point de départ. Nous attendrons maintenant avant de nous livrer à de nouvelles expériences. Soyez juste ? voyez les résultats. Nous ne sommes pas seulement papetiers, nous sommes imprimeurs, banquiers, et l'on dit que vous nous ruinez... | - Любезный Давид, поезжайте-ка в Марсак, повидайтесь с женой да отдохните от трудов! Видите ли, мы боимся разориться,- дружески сказал он ему.- То, что вам представляется великой победой, всего только отправная точка. Надобно повременить с новыми опытами. Ну, посудите сами, чего мы достигли? Мы ведь не только фабриканты, мы типографы, банкиры, а идет молва, что вы нас разоряете... |
| David Séchard fit un geste d'une naiveté sublime pour protester de sa bonne foi. | (Давид сделал умилительный по своей наивности жест, как бы уверяя в своей добросовестности.) |
| - Ce n'est pas cinquante mille francs de jetés dans la Charente qui nous ruineront, dit le grand Cointet en répondant au geste de David, mais nous ne voulons pas être obligés, à cause des calomnies qui courent sur notre compte, de payer tout comptant, nous serions forcés d'arrêter nos opérations. Nous voilà dans les termes de notre acte, il faut y réfléchir de part et d'autre. | Нас не разорят пятьдесят тысяч франков, выброшенных в Шаранту,- сказал Куэнте-большой в ответ на жест Давида,- но клевета, пущенная на наш счет, подрывает доверие к платежеспособности нашей фирмы, нам, пожалуй, предложат скоро расплачиваться наличными, и тогда придется приостановить сделки. Видите ли, срок нашего договора с вами истекает, надобно обеим сторонам серьезно подумать. |
| - Il a raison ! se dit David, qui, plongé dans ses expériences en grand, n'avait pas pris garde au mouvement de la fabrique. | "Он прав",- сказал про себя Давид. Поглощенный своими опытами, поставленными на широкую ногу, он не замечал того, что творилось на фабрике. |
| Et il revint à Marsac, où, depuis six mois, il allait voir Eve tous les samedis soir et la quittait le mardi matin. Bien conseillée par le vieux Séchard, Eve avait acheté, précisément en avant des vignes de son beau-père, une maison appelée la Verberie, accompagnée de trois arpents de jardin et d'un clos de vignes enclavé dans le vignoble du vieillard. Elle vivait avec sa mère et Marion très économiquement, car elle devait cinq mille francs restant à payer sur le prix de cette charmante propriété, la plus jolie de Marsac. La maison, entre cour et jardin, était bâtie en tuffeau blanc, couverte en ardoise et ornée de sculptures que la facilité de tailler le tuffeau permet de prodiguer sans trop de frais. Le joli mobilier venu d'Angoulême paraissait encore plus joli à la campagne, où personne ne déployait alors dans ces pays le moindre luxe. Devant la façade du côté du jardin, il y avait une rangée de grenadiers, d'orangers et de plantes rares que le précédent [Coquille du Furne : précedent.] propriétaire, un vieux général, mort de la main de monsieur Marron, cultivait lui-même. | И он воротился в Марсак, куда в течение последних шести месяцев он уезжал каждую субботу вечером и возвращался оттуда утром в понедельник. По совету старика Сешара Ева купила усадьбу, примыкавшую к виноградникам ее свекра, называвшуюся Вербери, с тремя десятинами земли под садом и виноградником, который клином вдавался в виноградник старика. Ева жила там чрезвычайно скромно с матерью и Марион; за это прелестное поместье, самое красивое в Марсаке, ей ведь нужно было уплатить еще пять тысяч франков! Дом, расположенный между двором и садом, был построен из белого песчаника, крыт шифером и украшен изваяниями, высеченными из того же песчаника, который легко поддается резцу и не требует при обработке особых издержек. Красивая мебель, вывезенная из Ангулема, казалась еще красивее в деревне, ибо в то время в этих краях никто не дозволял себе ни малейшей роскоши. В саду перед домом росли гранатовые, апельсиновые деревья и редкие растения, посаженные еще прежним владельцем усадьбы, старым генералом, павшим от руки г-на Маррона. |
| Ce fut sous un oranger, au moment où David jouait avec sa femme et son petit Lucien, devant son père, que l'huissier de Mansle apporta lui - même une assignation des frères Cointet à leur associé pour constituer le tribunal arbitral, devant lequel, aux termes de leur acte de société, devaient se porter leurs contestations. Les frères Cointet demandaient la restitution des six mille francs et la propriété du brevet ainsi que les futurs contingents de son exploitation, comme indemnité des exorbitantes dépenses faites par eux sans aucun résultat. | Под этими-то деревьями, в обществе старика отца, Давид и его жена играли с малышом Люсьеном, когда сам судебный пристав из Манля вручил им повестку, которой братья Куэнте вызывали своего компаньона на третейский суд, ибо ввиду истечения срока договора должно было рассмотреть их взаимные претензии. Братья Куэнте требовали возмещения шести тысяч франков, передачи патента в их собственность, а также доли от доходов Давида при дальнейшей разработке изобретения в покрытие огромных, не оправдавших себя издержек. |
| - On dit que tu les ruines ! dit le vigneron à son fils. Eh ! bien, voilà la seule chose que tu aies faite qui me soit agréable. | - Говорят, ты их разоряешь!-сказал винокур сыну.- Вот это славно! Хоть раз в жизни ты, сынок, порадовал отца. |
| Le lendemain, Eve et David étaient à neuf heures dans l'antichambre de monsieur Petit-Claud, devenu le défenseur de la veuve, le tuteur de l'orphelin, et dont les conseils leur parurent les seuls à suivre. | На другой день в девять часов утра Ева и Давид сидели в приемной г-на Пти-Кло, ставшего защитником вдов, опекуном сирот, а для них единственным советчиком, которому они доверяли. |
| Le magistrat reçut à merveille ses anciens clients, et voulut absolument que monsieur et madame Séchard lui fissent le plaisir de déjeuner avec lui. | Чиновник судебного ведомства оказал радушный прием своим прежним клиентам и настоял на том, чтобы чета Сешар доставила ему удовольствие, оставшись с ним позавтракать. |
| - Les Cointet vous réclament six mille francs ! dit-il en souriant. Que devez-vous encore sur le prix de la Verberie ? | - Куэнте требует с вас шесть тысяч франков? - сказал он с усмешкой.- А сколько еще должны вы заплатить за Вербери? |
| - Cinq mille francs, mais j'en ai deux mille... répondit Eve. | - Пять тысяч франков, сударь, но две тысячи у меня уже есть...- отвечала Ева. |
| - Gardez vos deux mille francs, répondit Petit-Claud. Voyons, cinq mille !... il vous faut encore dix mille francs pour vous bien installer là-bas... Eh ! bien, dans deux heures, les Cointet vous apporteront quinze mille francs. | - Приберегите-ка ваши две тысячи,- отвечал Пти-Кло.- Стало быть, пять тысяч!.. Вам требуется еще десять тысяч, чтобы устроиться там как следует. Ну, что ж, через два часа Куэнте предоставят вам пятнадцать тысяч франков... |
| Eve fit un geste de surprise. | Ева удивленно посмотрела на него. |
| ... - Contre votre renonciation à tous les bénéfices de l'acte de société que vous dissoudrez à l'amiable, dit le magistrat. Cela vous va-t-il ?... | - ...в случае вашего отказа от всех доходов по товарищескому договору, который вы расторгнете полюбовно, - сказал чиновник.- Согласны? |
| - Et ce sera bien légalement à nous ? dit Eve. | - И все будет вполне законно? - сказала Ева. |
| - Bien légalement, dit le magistrat en souriant. Les Cointet vous ont fait assez de chagrins, je veux mettre un terme à leurs prétentions. Ecoutez, aujourd'hui je suis magistrat, je vous dois la vérité. Eh ! bien, les Cointet vous jouent en ce moment ; mais vous êtes entre leurs mains. Vous pourriez gagner le procès qu'ils vous intentent, en acceptant la guerre. Voulez-vous être encore au bout de dix ans à plaider ? on multipliera les expertises et les arbitrages, et vous serez soumis aux chances des avis les plus contradictoires... Et, dit-il en souriant, et je ne vous vois point d'avoué pour vous défendre ici... Tenez, un mauvais arrangement vaut mieux qu'un bon procès... | - Вполне законно,- сказал чиновник, улыбаясь.- Куэнте причинили вам достаточно горя, я хочу положить предел их притязаниям. Видите ли, теперь я должностное лицо и обязан открыть вам всю правду. Так знайте же, братья Куэнте вас обманывают, но вы в их руках. Ежели бы приняли бой, то могли бы выиграть тяжбу, которую они затевают, но неужели вы пожелаете тягаться с ними? Ведь ото будет тянуться лет десять! Начнутся бесконечные экспертизы и третейские суды, и вы окажетесь под ударом противоречивых решений!.. Притом,- сказал он с усмешкой,- я не знаю сейчас ни одного стряпчего, который мог бы вас защитить... Мой преемник бездарен. И право, худой мир лучше доброй ссоры. |
| - Tout arrangement qui nous donnera la tranquillité me sera bon, dit David. | - Любое соглашение, если оно принесет нам спокойствие, будет мне по душе,- сказал Давид. |
| - Paul ! cria Petit-Claud à son domestique, allez chercher monsieur Ségaud, mon successeur !... Pendant que nous déjeunerons, il ira voir les Cointet, dit-il à ses anciens clients, et dans quelques heures vous partirez pour Marsac, ruinés, mais tranquilles. Avec dix mille francs, vous vous ferez encore cinq cents francs de rente, et, dans votre jolie petite propriété, vous vivrez heureux ! | - Поль!-крикнул Пти-Кло слуге.- Пригласите сюда господина Сего, моего преемника!.. Покамест мы завтракаем, он повидается с Куэнте,- сказал он своим бывшим клиентам,- а через несколько часов вы воротитесь в Марсак, разоренные, но спокойные. Десять тысяч франков обеспечат вам еще пятьсот франков ренты, и вы станете жить счастливо в своей, прелестной усадьбе! |
| Au bout de deux heures, comme Petit-Claud l'avait dit, maître Ségaud revint avec des actes en bonne forme signés des Cointet, et avec quinze billets de mille francs. | Часа два спустя, как и сказал Пти-Кло, мэтр Сего принес составленные по всем правилам бумаги, которые подписаны были братьями Куэнте, и пятнадцать тысяч франков банковыми билетами. |
| - Nous te devons beaucoup, dit Séchard à Petit-Claud. | - Мы много тебе обязаны,- сказал Сешар Пти-Кло. |
| - Mais je viens de vous ruiner, répondit Petit-Claud à ses anciens clients étonnés. Je vous ai ruinés, je vous le répète, vous le verrez avec le temps ; mais je vous connais, vous préférez votre ruine à une fortune que vous auriez peut-être trop tard. | - Но я ведь только что вас разорил,- отвечал Пти-Кло удивленным клиентам.- Да, да! Я вас разорил... И вы сами поймете это со временем. Но я знаю вас: разорение для вас предпочтительнее богатства, которое пришло бы, пожалуй, чересчур поздно. |
| - Nous ne sommes pas intéressés, monsieur, nous vous remercions de nous avoir donné les moyens du bonheur, dit madame Eve, et vous nous en trouverez toujours reconnaissants. | - Мы, сударь, люди не корыстолюбивые, мы благодарны вам за то, что вы дали нам средства жить счастливо,- сказала Ева,- и мы вечно будем вам признательны. |
| - Mon Dieu ! ne me bénissez pas !... dit Petit-Claud, vous me donnez des remords ; mais je crois avoir aujourd'hui tout réparé. Si je suis devenu magistrat, c'est grâce à vous ; et si quelqu'un doit être reconnaissant, c'est moi... Adieu. | - Боже мой! Они же еще благословляют меня!..- сказал Пти-Кло.- Вы тревожите мою совесть; но надеюсь, что ныне я все искупил. Если я стал членом суда, то лишь благодаря вам, и если кто и должен быть признателен, так что я... Прощайте! |
| En 1829, au mois de mars, le vieux Séchard mourut, laissant environ deux cent mille francs de biens au soleil, qui, réunis à la Verberie, en firent une magnifique propriété très-bien régie par Kolb depuis deux ans. | В марте 1829 года старик Сешар умер, оставив почти на двести тысяч франков земель; будучи присоединены к Вербери, они составили великолепное имение, которым вот уже два года чрезвычайно рачительно управлял Кольб. |
| Avec le temps, l'Alsacien changea d'opinion sur le compte du père Séchard ; qui, de son côté, prit l'Alsacien en affection en le trouvant comme lui sans aucune notion des lettres ni de l'écriture, et facile à griser. L'ancien ours apprit à l'ancien cuirassier à gérer le vignoble et à en vendre les produits, il le forma dans la pensée de laisser un homme de tête à ses enfants ; car, dans ses derniers jours, ses craintes furent grandes et puériles sur le sort de ses biens. Il avait pris Courtois le meunier pour son confident. | Со временем Кольб переменил свое мнение насчет папаши Сешара, который со своей стороны привязался к эльзасцу, убедившись, что тот, как и он, не силен в грамоте и не прочь выпить. Бывший Медведь научил бывшего кирасира ухаживать за виноградником и продавать вино, положив оставить своим детям человека с головой; ибо в последние дни своей жизни он испытывал ребяческий страх за судьбу своего имения. В наперсники он взял мельника Куртуа. |
| - Vous verrez, lui disait-il, comme tout ira chez mes enfants, quand je serai dans le trou. Ah ! mon Dieu, leur avenir me fait trembler. | - Вот поглядите,- говорил он ему,- что будет с моими детьми, когда я лягу в могилу. Меня страх берет за их будущее. |
| David et sa femme trouvèrent près de cent mille écus en or chez leur père. La voix publique, comme toujours, grossit tellement le trésor du vieux Séchard, qu'on l'évaluait à un million dans tout le département de la Charente. Eve et David eurent à peu près trente mille francs de rente, en joignant à cette succession leur petite fortune ; car ils attendirent quelque temps pour faire l'emploi de leurs fonds, et purent les placer sur l'Etat à la révolution de juillet. | Давид и его жена нашли у отца около ста тысяч экю золотом. Народная молва, как всегда, преувеличила сокровища старого Сешара, и вся Шаранта оценивала их в миллион. Ева и Давид, присоединив к наследству свое небольшое состояние, обеспечили себе около тридцати тысяч ренты, ибо они еще некоторое время выжидали, прежде чем пристроить свои капиталы, и обратили их в государственные бумаги уже во время Июльской революции. |
| Après 1830 seulement, le département de la Charente et David Séchard surent à quoi s'en tenir sur la fortune du grand Cointet. Riche de plusieurs millions, nommé député, le grand Cointet est pair de France, et sera, dit-on, ministre du commerce dans la prochaine combinaison. En 1837, il a épousé la fille d'un des hommes d'Etat les plus influents de la dynastie, mademoiselle Popinot, fille de monsieur Anselme Popinot, député de Paris, maire d'un arrondissement. | Тогда только департамент Шаранты и Давид Сешар поняли, каким огромным состоянием обладал Куэнте-большой. Богач-миллионер, избранный депутатом, Куэнте-большой ныне пэр Франции и, как говорят, метит в министры торговли при ближайшей смене кабинета. В 1842 году он женился на дочери одного из самых влиятельных при дворе государственных деятелей, на мадемуазель Попино, дочери Ансельма Попино, депутата города Парижа, мэра округа. |
| La découverte de David Séchard a passé dans la fabrication française comme la nourriture dans un grand corps. Grâce à l'introduction de matières autres que le chiffon, la France peut fabriquer le papier à meilleur marché qu'en aucun pays de l'Europe. Mais le papier de Hollande, selon la prévision de David Séchard, n'existe plus. Tôt ou tard il faudra sans doute ériger une Manufacture royale de papier, comme on a créé les Gobelins, Sèvres, la Savonnerie et l'Imprimerie royale, qui jusqu'à présent ont surmonté les coups que leur ont portés de Vandales bourgeois. | Изобретение Давида Сешара стало питать французскую промышленность, как пища питает огромное тело. Заменив тряпки новым сырьем, Франция может выделывать бумагу дешевле всех европейских стран. Но голландская бумага, как и предсказал Давид, исчезла с рынка. Рано или поздно понадобится, конечно, основать королевскую бумажную фабрику, как были основаны Гобелены, Севр, Савонри и королевская типография, и поныне противостоящие ударам, которые наносят им буржуазные вандалы. |
| David Séchard, aimé par sa femme, est père de deux enfants, il a eu le bon goût de ne jamais parler de ses tentatives, Eve a eu l'esprit de le faire renoncer à l'état d'inventeur. Il cultive les lettres par délassement, mais il mène la vie heureuse et paresseuse du propriétaire faisant valoir. Après avoir dit adieu sans retour à la gloire, il ne saurait avoir d'ambition, il s'est rangé dans la classe des rêveurs et des collectionneurs : il s'adonne à l'entomologie, et recherche les transformations jusqu'à présent si secrètes des insectes que la science ne connaît que dans leur dernier état. | У Давида Сешара, любимого женою, отца двух сыновей и дочери, достало выдержки никогда не вспоминать р своих опытах. Ева сумела убедить его отречься от страшного призвания изобретателей, этих Моисеев, испепеляемых купиной Хорива. Он на досуге занимается литературой, ведет ленивую, спокойную жизнь помещика, пекущегося о благоустройстве своего имения. Безвозвратно простясь со славой, он отважно вступил в ряды мечтателей и собирателей редкостей; он увлекся энтомологией, исследует таинственную доныне эволюцию тех насекомых, которых наука знает только в их последнем состоянии. |
| Tout le monde a entendu parler des succès de Petit-Claud comme Procureur Général, il est le rival du fameux Vinet de Provins, et son ambition est de devenir premier président de la Cour royale de Poitiers. | Все слышали об успехах Пти-Кло на поприще главного прокурора; он соперник знаменитого Вине из Провена, и его честолюбие уже влечет его на пост старшего председателя королевского суда в Пуатье. |
| Cérizet, condamné à trois ans de prison pour délits politiques en 1827, fut obligé par le successeur de Petit-Claud de vendre son imprimerie d'Angoulême. Il a fait beaucoup parler de lui, car il fut un des enfants perdus du parti libéral. A la révolution de juillet, il fut nommé sous-préfet, et ne put rester plus de deux mois dans sa Sous-préfecture. Après avoir été gérant d'un journal dynastique, il contracta dans la Presse des habitudes de luxe. Ses besoins renaissants l'ont conduit à devenir prête-nom dans une affaire de mines en commandite, dont les faits et gestes, le prospectus et les dividendes anticipés lui ont mérité une condamnation à deux ans de prison en police correctionnelle. Il a fait paraître une justification dans laquelle il attribue ce résultat à des animosités politiques. Il se dit persécuté par les républicains. | Серизе, неоднократно судившийся за политические преступления, снискал широкую известность. Самый отчаянный из блудных детищ либеральной партии, он был прозван Отважным Серизе. Когда преемник Пти-Кло вынудил его продать типографию в Ангулеме, он избрал своим поприщем провинциальную сцену, и его незаурядный актерский талант сулил ему блестящий успех. Некая актриса на ролях любовниц заставила его поехать в Париж искать у науки исцеления от любви, и там он пытается обратить в звонкую монету благосклонность либеральной партии. |
| Что касается до Люсьена, его возвращение в Париж относится к Сценам парижской жизни. | |
| 1835-1843. | 1835-1843 гг. |
|