|
|
||
| Немецкий | Русский |
| Fast nie kann man irgend eine charakteristische, prägnante, bedeutsame Periode aus einer Sprache in die andere so übertragen, daß sie genau und vollkommen die selbe Wirkung täte. | Почти никогда невозможно характерный, острый, значительный период перенести из одного языка в другой, чтобы он был настолько точен и совершенен, чтобы оказывать то же воздействие. |
| Sogar in bloßer Prosa wird die allerbeste Übersetzung sich zum Original höchstens so verhalten, wie zu einem gegebenen Musikstück dessen Transposition in eine andere Tonart. Musikverständige wissen, was es damit auf sich hat. - Daher bleibt jede Übersetzung todt und ihr Stil gezwungen, steif, unnatürlich: oder aber sie wird frei, d. h. begnügt sich mit einem à peu près, ist also falsch. Eine Bibliothek von Übersetzungen gleicht einer Gemäldegallerie von Kopien. Und nun gar die Übersetzungen der Schriststeller des Alterthums sind für dieselben ein Surrogat, wie der Cichorienkaffee es für den wirklichen ist. | Даже в чистой прозе самый лучший перевод так относится к оригиналу, как исполнение музыкального произведения в другой тональности. Интересующиеся музыкой понимают, о чем речь. Поэтому каждое переведенное произведение отдает мертвечиной, а его стиль кажется принужденным, закостеневшим, ненатуральным: или же он непринужденен и свободен, а тогда все произведение становится переводом à peu près, то есть неверным. Библиотека переводов это картинная галерея, составленная из копий. И даже перевод античного писателя представляется суррогатом, наподобие цикория по отношению к натуральному кофе. |
| Gedichte kann man nicht übersetzen, sondern bloß umdichten, welches allezeit mißlich ist. - | Стихотворение же вообще невозможно перевести, а только пересочинить, что всегда довольно сомнительное предприятие. |
| Demgemäß liegt, bei Erlernung einer Sprache, die Schwierigkeit vorzüglich darin, jeden Begriff, für den sie ein Wort hat, auch dann kennen zu lernen, wann die eigene Sprache kein diesem genau entsprechendes Wort besitzt; welches oft der Fall ist. Daher also muß man, bei Erlernung einer fremden Sprache, mehrere ganz neue Sphären von Begriffen in seinem Geiste abstecken: mithin entstehn Begriffssphären wo noch keine waren. | Главная трудность при изучении иностранного языка состоит в том, что тогда каждому иностранному слову, когда его заучиваешь, нужно подобрать соответствующее понятие в родном языке, но очень часто такового просто нет в наличии. Еще, при изучении иностранного языка мы часто имеем дело со сферами совершенно неизвестных понятий, которым нужно как-то найти место в установившемуся в родном языке порядке слов: так возникают совершенно неведомые прежде языковые пласты. |
| Man erlernt also nicht bloß Worte, sondern erwirbt Begriffe. Dies ist vorzügkich bei Erlernung der alten Sprachen der Fall; weil die Ausdrucksweise der Alten von der unsrigen viel verschiedener ist, als die der modernen Sprachen von einander; welches sich daran zeigt, daß man, beim Übersetzen ins Lateinische, zu ganz anderen Wendungen, als die das Original hat, greifen muß. Ja, man muß meistens den lateinisch wiederzugebenden Gedanken ganz umschmelzen und umgießen; wobei er in seine letzten Bestandtheile zerlegt und wieder rekomponirt wird. | Итак изучают не только слова, но и приобретают понятия. Особенно это характерно при изучении древних языков. Способ их выражения был совершенно отличен от нашего, современные языки более отличаются от древних, чем они отличаются друг от друга. Поэтому, скажем при переводе с латинского нужно прибегать к современным оборотам, которые совершенно чужды латинскому. Таким образом выраженные на латинском мысли нужно как бы расплавить и отлить в новые формы, соответствующие грамматике и духу современного языка. |
| Gerade hierauf beruht die große Förderung, die der Geist von der Erlernung der alten Sprachen erhält. - Erst nachdem man alle Begriffe, welche die zu erlernende Sprache durch einzelne Worte bezeichnet, richtig gefaßt hat und bei jedem Worte derselben genau den ihm entsprechenden Begriff unmittelbar denkt, nicht aber erst das Wort in eines der Muttersprache übersetzt und dann den durch dieses bezeichneten Begriff denkt, als welcher nicht immer dem ersteren genau entspricht, und ebenso hinsichtlich ganzer Phrasen; - erst dann hat man den Geist der zu erlernenden Sprache gefaßt und damit einen großen Schritt zur Kenntniß der sie sprechenden Nation gethan: denn wie der Stil zum Geiste des Individuums, so verhält sich die Sprache zu dem der Nation. | Отсюда возникают совершенно особые требования при переводе латинских текстов. Сначала нужно докопаться до смысла понятий, выраженных отдельными словами. Затем каждому такому слову найти соответствующее понятие в немецком языке. Однако вовсе не нужно пытаться строить фразу из этих найденных слов-понятий, ибо даже если смысл найден правильно, из этого еще не вытекает, что он адекватно подходит к фразе. Ибо фраза имеет собственную структуру и нужно попытаться понять ее собственный смысл. Так и учится язык. Язык каждой нации столь же индивидуален, как и язык отдельного человека. |
| Vollkommen inne aber hat man eine Sprache erst, wenn man fähig ist, nicht etwan Bücher, sondern sich selbst in sie zu übersetzen; so daß man, ohne einen Verlust an seiner Individualität zu erleiden, sich unmittelbar in ihr mitzutheilen vermag, also Ausländern jetzt eben so genießbar ist, wie Landsleuten. | В совершенстве владеют языком не тогда, когда знают массу слов, и могут без запинки указать их значение в целой книге, а когда себя самого переносят в чужой язык. Только когда таким образом без потерь для собственной индивидуальности пересядешь в другой язык, твой перевод будет столь же живым для наших соотечественников, каким живым был исходный текст для туземцев. |
| Menschen von geringen Fähigkeiten werden auch nicht leicht eine fremde Sprache sich eigentlich aneignen: sie erlernen wohl die Worte derselben, gebrauchen sie jedoch stets nur in der Bedeutung des ungefähren Aequivalents derselben in ihrer Muttersprache und behalten auch immer die dieser eigenthümlichen Wendungen und Phrasen bei. | Люди средних способностей нелегко делают собственным достоянием чужой язык. Они, как правило, ограничиваются только изучением его слов и применением их в значениях приблизительно эквивалентных немецким, а также в свойственных немецкому языку оборотах и фразах. |
| Sie vermögen eben nicht den Geist der fremden Sprache sich anzueignen, welches eigentlich daran liegt, daß ihr Denken selbst nicht aus eigenen Mitteln vor sich geht, sondern, zum größten Theil, von ihrer Muttersprache erborgt ist, deren gangbare Phrasen und Wendungen ihnen die Stelle der eigenen Gedanken vertreten; daher eben sie auch in der eigenen Sprache sich stets nur abgenutzter Redensarten (hackney'd phrases; phrases banales) bedienen, welche selbst sogar sie so ungeschickt zusammenstellen, daß man merkt, wie unvollkommen sie sich des Sinnes derselben bewußt sind und wie wenig ihr ganzes Denken über die Worte hinausgeht, so daß es nicht gar viel mehr, als Papageiengeplapper ist. | Они не могут присвоить себе дух чужого языка, потому что гл. образом не владеют своим. Они не имеют собственных мыслей, то что у них называется мыслями -- это по большей части ходовые обороты и выражения родного языка. Поэтому-то и в немецком языке они не идут дальше банальных речевых оборотов, пошлых общеупотребительных фраз. Составленная таким образом речь производит впечатление лишь приблизительного соответствия их же собственным мыслям, так что часто то, что выходит за пределы круга их повседневного речевого оборота, повергает их в полный ступор. Они выучили немецкий язык примерно на манер попугаев. |
| Aus dem entgegengesetzten Grunde ist Originalität der Wendungen und individuelle Angemessenheit jedes Ausdrucks, den Einer gebraucht, ein unfehlbares Symptom überwiegenden Geistes. | Поэтому оригинальность оборотов и индивидуальная взвешенность каждого выражения один из главных симптомов выдающегося ума. |
| Aus diesem Allen nun also erhellet, daß bei der Erlernung jeder fremden Sprache sich neue Begriffe bilden, um neuen Zeichen Bedeutung zu geben; daß Begriffe auseinandertreten, die sonst nur gemeinschaftlich einen weiteren, also unbestimmteren ausmachten, weil eben nur Ein Wort fur sie da war; daß Beziehungen, die man bis dahin nicht gekannt hatte, entdeckt werden, weil die fremde Sprache den Begriff durch einen ihr eigenthümlichen Tropus, oder Metapher, bezeichnet; daß demnach unendlich viele Nüancen, Aehnlichkeiten, Verschiedenheiten, Beziehungen der Dinge, mittelst der neu erlernten Sprache ins Bewußtsein treten; daß man also eine vielseitige Ansicht von allen Dingen erhält. | Из всего сказанного делаем резюме. При изучении иностранного языка образовываются новые понятия, дающие новый смысл уже использованным словам и оборотам. Что в любом языке понятия так тесно переплетены друг с другом, что образуют некую расплывчатую смесь, и только одно из этих значений должно найти свой адекват в немецком языке. Поскольку любое понятие в языке окружено сонмом свойственных ему тропов и метафор, нужно продумать в какие отношения данное понятие вляпается в немецком языке. И отсюда учесть сколько посредством изучаемого языка в сознание войдет неожиданных нюансов, подобий и различий в вещах, которые из-за этого получают совершенно новое освещение. |
| Hieraus nun folgt, daß man in jeder Sprache anders denkt, mithin unser Denken durch die Erlernung einer jeden eine neue Modifikation und Färbung erhält, daß folglich der Polyglottismus, neben seinem vielen mittelbaren Nutzen, auch ein direktes Bildungsmittel des Geistes ist, indem er unsre Ansichten, durch hervortretende Vielseitigkeit und Nüancirung der Begriffe, berichtigt und vervollkommnet, wie auch die Gewandtheit des Denkens vermehrt, indem durch die Erlernung vieler Sprachen sich immer mehr der Begriff vom Worte ablöst. | Из этого следует, что в каждом языке думается по-своему. Следовательно через изучение чужого языка наш собственный получает новые модификации и окрас. Так что взаимодействие языков, кроме своей прямой непосредственной пользы, имеет следствием воспитание и воспарение духа над его собственной ограниченностью. А именно: наши собственные воззрения через многосторонность и нюансировку понятий исправляются и совершенствуются. Аналогично усиливается родство в мыслях, а многие важные понятия высвобождаются из оболочки слов. |
Когда Лавуазье обосновал свою теорию элементов, фр Академия объявила это учение невозможным. Лавуазье не остался в долгу, и в скором времени вошел в науку с утверждением о невозможности падения метеоритов с неба.
Die Pioniere des Dampfschiffs, Papin, Fulton, Salomon de Caux wurden für verrückt erklärt und fanden ihren Weg durch die Barrikaden des "Unmöglich" verrammelt.
Папен, Фултон, Salomon de Caux каждый по очереди в свое время объявлялись сумасшедшими (хорошо хоть в психушку не засадили) со своими идеями корабля, движущегося паром.
Galvani wurde als Froschtanzmeister verhöhnt und rannte gegen das "Unmöglich" ganzer Fakultäten.
Гальвани осмеивался всем факультетом. Ему было дано прозвище лягушачьего танцмейстера.
Arago schleuderte sein "Unmöglich" gegen die Annahme, die Eisenbahnen könnten einen Verkehrsfortschritt bedeuten.
Араго высмеял идею возможности использования железных дорог как транспортного средства. Было это в 1800-е годы, а уже в 1804 (1810 по дристочникам) г первая железная дорога, правда на конной тяге вошла в эксплуатацию на Змеиногорском руднике у нас на Алтае. Идею и чертежи ее, правда, ее строитель Фролов вывез из Франции. Знали ли об этом академики во главе с Араго, кстати, человеком весьма прогрессивных взглядов и пылких на все новое?
Der große Physiker Babinet bewies mathematisch die "Unmöglichkeit eines Telegraphenkabels zwischen Europa und Amerika".
Babinet математически доказал невозможность телеграфного сообщения между Европой и Америкой. Это доказательство до сих пор рассматривается как безупрочное. Правда, кабель несмотря на это был проложен и исправно нес свои фунции до начала XXI века, пока оптическое волокно не отправило его в нокаут.
Gay-Lussac, Siemens und Helmholtz verwiesen jeden Gedanken an die Aviatik mit Maschinen schwerer als die Luft in das Gebiet des Wahns,
Гей-Люссак, Сименс, Гельмгольц указывали, что нужно саму мысль о возможности летать по воздуху с помощью аппаратов отнесни к области заоблачных фантазий.
und als der berühmte Magnus im Kolleg einen elektrischen Lichtbogen entzündete, erklärte er: dieser Lichtbogen könne für die Beleuchtungstechnik unmöglich eine Bedeutung gewinnen.
Магнус, предшественник последнего по заведыванию кафедрой физики в Берлинском университете, торжественно заявил, что использование электрической лампы накаливания для освещения -- это полный абсурд. Это он произносил не раз, демонстрируя на публичных лекциях накаливание проволоки по протеканию по ней тока, аккурат за несколько лет до изобретения Лодигина
Als Franklin mit seiner blitzableitenden Eisenstange anrückte, fuhr ihm sofort der Donner der "Unmöglichkeit" in einem Gewitter der Königlichen Akademie zu London entgegen.
Немало похохотали в Лондоском королевском обществе и над Франклином с его молниеотводителем.
Auguste Comte ächtete jeden stern[an]alytischen Gedanken als "unmöglich", wenige Jahre vor dem Aufflammen der Spektralanalyse in den Köpfen Kirchhoffs und Bunsens.
Аугуст Конт не просто высмеивал, а четко обоснавал как расчитанные на сенцасию появившиеся тогда сообщения о возможности с помощью спектрального анализа определять состав вещества. Изобретателей этого метода Бунзена и Кирхгофа он публично обозвал шарлатанами.
Stephenson, Riggenbach wurden als Irre klassifiziert und hatten ihre Pläne, mit einer Lokomotive über Land und mit einer Zahnradbahn auf den Berg zu fahren, gegen eine Welt akademischer "Unmöglichkeiten" zu verteidigen.
Также осмеивались с их проектами железной дороги Стефенсон и Ридденбах. Особенно, что локомотив сможет втащить на гору вагоны, используя колесы в виде зубчатых шестерен, а рельсы реек
Und eine Welt der Wunder mußte erstehen, um alle diese Unmöglichkeiten ad absurdum zu führen. Daß sie in weitestem Umfang geglaubt wurden, liegt in der Natur des Menschengeists, der dem Beharrungsgesetz unterliegt. Daß sie aber zum großen Teil von den Auserwählten der Forschung verkündet wurden, kann für sich als eine Summe von Wundern gelten
Много еще можно привести таких анекдотов, но почему-то никто не задумывается, что практически 99,99 идей действительно не воплощаются в жизнь. Хотя с другой стороны ни одной из тех идей, которыми сегодня воплощенными пользуется человечество, хоть когда-то не были охаяны самым пошлым образом.
|