- У нас будут чудесные дети! - Май гладит тугой живот и эмпатически излучает простенький, на несколько тактов, сигнал-колыбельную. Сонно улыбается, чувствуя шевеление под рукой. - Просто чудесные! Ты будешь замечательным отцом.
Квентин молча обнимает её, прижимаясь лицом к головным хитиновым гребням. Он не может думать о том, что растёт в ней - 'их дети' ... Биологически люди и хионцы несовместимы, никто не мог предугадать, что их связь запустит в организме Май редкий для хионки партеногенез.
- Я не уверен что справлюсь... - говорит он в очередной раз.
- Глупости! - Май отстраняется, смотрит на него четырьмя широко распахнутыми кобальтовыми глазами. В её эмпатическом пении монотонно звенят упрямство и тревога. Не слишком сильные - она слишком счастлива своим материнством, чтобы обращать внимание на всё остальное. - В этом нет ничего сложного! Если хочешь, моя семья будет помогать.
Квентин не спорит. Просто обнимает её крепче, гладит ребристый и тёплый хитин спины. Он любит её, они вместе вот уже три года, а дети... что ж, с внезапной беременностью партнёрши сталкиваются многие мужчины. Не он первый, не он последний.
Большую часть времени Май ест и спит, по дому разносятся навевающие сонную негу эмпатические сигналы. Квентин взял отпуск, чтобы быть с ней рядом, ухаживает, помогая обмывать раздувшееся побелевшее тело, готовит сложные блюда, Май теперь ест много и неразборчиво, но ему нравится думать, что она всё же замечает вкус и ей приятна забота. Её... их дети занимают слишком много её мыслей, чтобы можно было нормально поговорить, но это в порядке вещей. Главное - быть рядом.
- Я люблю тебя, - шепчет он, касаясь губами её тонких, как пергамент, век.
Май приоткрывает челюсти в улыбке.
- И я тебя. Всё будет хорошо!
Приходящий врач утверждает, что эмбрионов от двух до четырёх и приблизительно подсчитывает дату родов: ровно через месяц. Май облегчённо вздыхает - осталось совсем чуть-чуть. Она до смерти устала от тяжеленного брюха и невозможности ходить.
Это случается на две недели раньше. Квентин ещё с порога слышит резкий, почти химический запах, смешанный с запахом хионской крови. Останавливается, выронив пакет с покупками, с ужасом осознаёт, что не чувствует привычно-успокаивающую эмпатическую мелодию Май.
Давным-давно они вместе подготовили комнату, пустую чистую и светлую, с легко отмывающейся плиткой на полу. Но Май, должно быть ведомая инстинктом, ухитрилась как-то выползти из неё и теперь свернулась в тёмном углу рядом с ванной. Огромный живот раскрыт, словно диковинный цветок, голова безвольно свесилась. Из Май доносятся тихие чавкающие звуки. Несколько секунд Квентин тупо смотрит на приоткрытые челюсти жены, из которых безвольно свешивается длинный бледный язык, уже начавший понемногу разрушаться. Сдерживая тошноту подходит ближе. Напоминает себе, что знал, чем это закончится, что видел фото и даже видео, что они всё заранее обсудили... всё равно заставлять себя заглянуть внутрь приходится почти силой.
Их трое, бледные, извивающиеся тельца среди размякшей, расползающейся на волокна плоти. Хитин ещё светлый и мягкий, гребни на нём едва намечены. Внутренности Май, которые ещё во время беременности начали разрушать её собственные энзимы похожи на сизую кашицу, дети хватают их мягкими, слабыми челюстями, жадно заглатывают... На звук его шагов они поднимают головки, и у каждой - перемазанное кровью и слизью лицо Май с огромными кобальтовыми глазами, лицо, которое он когда-то полюбил с первого взгляда. Дочери раскрывают маленькие, слабые челюсти и стрекочут все разом - до Квентина долетает смутное ощущение их недовольства. Тогда он наконец приходит в себя. Торопливо устремляется в соседнюю комнату, хватает заранее приготовленный топорик для мяса. Дети съедят ткани живота за пару часов, вскоре им надо будет помочь добраться до других частей. 'Она уже ничего не чувствует', - напоминает он себе прежде, чем нанести удар.
Первейшая обязанность хионского отца - разделать плоть матери так, чтобы детям было удобнее питаться. Квентин любит Май. Он справится.