Затерянный ген
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
История сложных взаимоотношений отцов и детей. Иногда, она бывает очень-очень сложной.
|
Затерянный ген
И пусть мой соперник певчий,
Забыв, что мы сила вдвоем,
Меня, побледнев от соперничества,
Прирежет за общим столом.
Прости ему - он до гроба
Одиночествам окружен.
Пошли ему, Бог второго -
Такого, как я и он.
А. Вознесенский
- Страх есть проекция любви, любовь есть проекция страха, страх есть проекция любви, и так до бесконечности, это колесо, замкнутый круг, - Карлик скосил глаза и высунул язык, длиннющий лиловый язык, и острый кончик этого языка слегка подрагивал, - Видишь, как все просто, а ты тут стесняешься, - он кривлялся, хотя его глумливая образина была и без того гротескная, он пытался сделать ее еще более дурацкой, корча рожи.
Карликом Маша прозвала его, сама не зная почему. В странном непостижимом месте их встреч рост не имел значения, за отсутствием сравнительных ориентиров. Но звать Карлика Существом было очень страшно, словно само это производное от слова сущность отрицало человеческую природу собеседника. Он все равно пугал ее до холодного пота тем, что был подобен человеку. Как если бы к ребенку на улице подошла точная копия диснеевского гнома, с лягушачьим ртом и огромными выпученными глазами.
- Стесняешься, а сама и есть это колесо - страхестьпроекциялюбви ...и кррруть ...любовьестьпроекциястраха....крруть...Хе-хе, что, головка закружилась? - он по-птичьи склонил голову и захихикал, как очень злой ребенок, мучающий кошку.
Она падала, но глаза уже слепо таращились в темноту. Ощутив спиной мокрую простыню, Маша еще одну вечность лежала неподвижно, пытаясь совладать с сердцебиением. Смех, напоминающий срежет по стеклу, белая комната, слово "проекция", все уходило в туман небытия. Остался только прилив адреналина в крови. Она знала, что не сможет ухватить сон за кончик хвоста и удержать в памяти. Единственная награда за усилие это знание, что она уже бывала в этом сне, и там за гранью яви помнила ускользнувшее пространство очень хорошо. И ее там тоже знали. Оставив безнадежную затею, Маша встала и поплелась в туалет. Сон совершенно ее отпустил, на табло электронных часов светилось 05:05, можно загадывать желание. Хотелось только одного, поспать еще хотя бы положенные два часа. Но провалиться в законный сон мешал странный звук: звук, который ухо слышало, мозг опознал, как инородный, и источник был где-то рядом, возможно прямо в черепной коробке.
В голове тикало, но не так, как часы, и не так, как пульсирует кровь в висках. Совершенно другой размер, ритм, тон. Она не знала, в чем можно выразить подобное тиканье. Очевидно, что звук механического происхождения, и звучит он так: тык...тык...тык..., а часы тикают по-другому: тик-тик..тик-тик..тик. Правая нога влезла в старенький голубой тапок, тогда, как левая все еще беспомощно шарила под кроватью. Пришлось становиться на четвереньки и нащупать его руками. Старший сын Федор беспокойно вздохнул и зачмокал губами. Эта его детская привычка казалась Маше проявлением чуда, словно во сне Федька опять превращался из здоровенного парня с умеренным количеством прыщей и замкнутым сумеречным взглядом в прежнего заспанного малыша. Тык...тык...тык, - тикало в голове. Она пошла на кухню, на ходу жадно прислушиваясь. Заглянула в холодильник. С молочного пакета удивленно смотрел толстый дядька в колпаке. Мерное тиканье не удалялось, но и не приближалось.
Она искала источник звука. Открыла форточку, в лицо ее толкнул поток холодного воздуха, смешанный со слабым запахом выхлопных газов. Но улица молчала, и только где-то вдалеке слышно было, как трудятся поливальные машины. Маша вздохнула и продолжила поиски. Поход в ванную тоже оказался напрасным.
Очень осторожно Маша приоткрыла дверь в комнату родителей. Она старалась, чтобы ненароком ни скрипнула дверь, отец обычно спал чутко. Здесь тоже все было, как обычно. Мама после перенесенного инсульта последнее время сильно храпела, надсаживая сердце. Но проклятое тиканье не приближалось и не удалялось. Постояв еще минуту на пороге родительской спальни, она прикрыла стеклянную дверь. Сон ушел, до утренней трели будильника оставалось чуть меньше двух часов.
3 апреля, Московский Зоопарк , вторник.
Я увидел ее издалека, в весеннем светлом пальто, она улыбалась и махала мне рукой. Мы часто встречались именно здесь. У меня было удостоверение музейного работника, и я проводил Машу на территорию Зоопарка бесплатно. За эти минуты скромного триумфа я обожал свою работу. Часы на башне показывали ровно час дня. Миновав изображения кабанов на проходной, молодых охранников, плакаты и указатели, мы медленно пошли вдоль знаменитого, описанного еще классиком русской литературы пруда.
На пруду галдел и суетился птичий базар. У пернатых самый разгар брачных игр. Утки, призывно крякали как пароходные гудки. Лебеди с деловым видом спешили по своим делам. В честь небывало теплого апреля в открытой вольере красовались лососево-розовые тушки фламинго, чьи тощие подпорки робко мерили илистое дно на мелководье. Мы любили гулять именно с этой, птичьей стороны зоопарка. Я украдкой погладывал на профиль женщины идущей со мной в ногу, и думал о соотношениях. В традициях средневековой живописи очень важна была иерархия. Художник подчеркивал ее с помощью размера. В центре очень большой Иисус Христос, по бокам, поменьше Дева Мария и апостолы, еще меньше - святые рангом пониже, потом, как годовалый ребенок, льнувший к взрослым, папа римский, еще меньше заказчики храма, и совсем уж гномиками, у самых ног заказчика копошатся собственно художники и архитекторы. Если бы я писал нас с Машкой, я бы ее изобразил величиной с дом, а себя - ростом с самый маленький гараж-ракушку. Удивительно, но она моей внутренней иерархии совсем не чувствует.
Я познакомился с этой женщиной давно, лет пять назад. Меня притащил на Машкин семинар мой приятель Юра тогда еще ее муж. Вероятно, ему надоело выслушивать нытье молодого соседа на злую судьбу, и чтобы я навсегда отвязался от такого серьезного мужика, он и посоветовал сходить и посмотреть "что у меня с прошлыми жизнями". Состояние мое было в тот момент такого, что я бы и черту в глотку прыгнул, просто, чтобы создать иллюзию поиска выхода. Достаточно сказать, что меня бросила вторая жена, и я был уволен в юбилейный десятый раз. Я устал. Чувствовал, будто все это происходило со мной уже тысячу лет. И вот, ни во что, не веря, но втайне на что-то надеясь, я пришел на семинар Юркиной жены, которую смутно помнил. Вернее, понимал, что должен помнить, раз уж много лет назад мне довелось побывать на их свадьбе. Увы, в памяти сохранилось лишь белое платье. Я не узнал бы ее, даже если бы от этого зависела моя жизнь.
На семинаре сначала было весело, как в пионерском лагере. И сама Маша показалась мне строгой, довольно бесцветной интеллигентной женщиной, холодноватой и сдержанной. Почему-то вспомнилось, что Юркина жена родом из Питера. Она говорила спокойно, уверенно, но без апломба. Я сразу подумал, что все эти доморощенные чудеса не для меня, и даже если кому-то подобное шаманство помогает, то уж точно не таким циникам, как я. Повинуясь Маше, мы разложили принесенные одеяла, и улеглись прямо на пол. Мне сделалось страшно неловко, и если бы можно было просто исчезнуть, меня бы уже и след простыл. Пока вертелся, Маша предложила нам всем ни о чем не беспокоиться, и если даже у кого-то что-то не получиться, ничего страшного. Я закрыл глаза, и послушно попытался погрузиться в мир, где по идее должен существовать, только голос ведущего. Но не тут-то было. Ерзал, пытаясь устроиться поудобнее. Почему-то чувствовал, что особенно жестко затылку. Вероятно, устав метаться, мое тело само собой успокоилось, и от нечего делать я принялся послушно выполнять все Машины указания.
И как-то сразу провалился в пустоту, где не было ничего, кроме Ее голоса. Она предложила создать уголок моей мечты, я мгновенно создал водопад, с тропическими магнолиями, виденный когда-то на фотообоях, в квартире дяди. Приказала посмотреть на свое отражение, и я увидел собственную удивленную физиономию. Велела ждать проводника, и мне навстречу вышел добрый молодец в косоворотке. Я слепо повиновался, и услужливое воображение не нуждалось в шпорах. Так, не ведая сомнений, вплыл в шкуру человека, живущего много веков назад, в изодранную кнутом шкуру раба. Этот раб был прикован к колесу, и вынужден крутить колесо, и не видел ничего, кроме колеса. Я крутил его, и крутил, и обливался потом. Время от времени в поле зрения появлялся толстый старый надсмотрщик. Отстраненный голос Маши предложил "прокрутить пленку" на несколько лет вперед. "Переместился" к тому же колесу, только цепи мои неведомые хозяева заменили на ремни, да старый надсмотрщик давно ушел на покой, и вакантное место занял его племянник. Помню, я так расстроился, что замедлил ход. Надзиратель мог не доставать плети, в спину больно толкнула ось колеса. "Если на этом этапе вы не нашли ничего важного, двигайтесь дальше" - скомандовала Маша. Но и в будущем для меня ничего не менялось. Я словно врос в проклятое колесо. Ведущая предложила переместиться в момент смерти. Я все еще шагал вместе со своим колесом, со мной в связке теперь плелся более молодой напарник. От невыносимой боли в груди потемнело в глазах, и я повис на деревянном рычаге, а ось колеса тащила меня все дальше и дальше.
Темнота, и только Ее голос спокойно и размеренно продолжал наше путешествие, словно никто и не умер. "Спросите у себя, чему научила вас эта жизнь, что бы вы хотели изменить в будущих рождениях?". И я послушно повторил ее вопрос, и растерянный усталый человек, только что оторванная от колеса, поклялся: "Никогда больше не буду толкать это чертово колесо!!!". "Но почему ты вообще его толкал?" удивился более мудрый я. "Если откажешься, колесо толкает меня в спину, - ответило мое только что почившее воплощение, - Лучше просто за него не браться". И я ушел из мира смерти. Маша хотела, чтобы мы еще встретились с теми, кто планировал нашу жизнь, с ангелами-хранителями. Но мне нечего было им сказать. Так и выпал из прошлых жизней в жизнь нынешнюю. Лежал и слушал прекрасный размеренный Машин голос, и чувствовал себя восхитительно живым и свободным. В ее голосе разливался океан, и мерно колыхались волны. Люди неровно дышали, кое-кто всхлипывал, а я наслаждался чувством собственного тела.
И только через несколько дней я все понял. Понимание пришло легко и внезапно. Вся моя жизнь - это отказ толкать колесо. Никогда не выносил даже намека на предопределенность и монотонность. Отвергал многие колеса: узы брака, трудовые соглашения, даже обязательство раз в неделю посещать спортклуб. Все, что должно было повторяться изо дня в день, вызывали у меня подсознательный ужас. Маша предупреждала, что осознание воспринимается нами не как новая истина, а как пусть и банальный, но свой, выстраданный опыт.
Я принял первое же предложения в бюро по трудоустройству, и хотя новая работа предполагала жесткий график, в монотонной службе нашлись свои радости. Смирение и спокойствие стало моим новым девизом. Даже записался в спортивный зал. Вот только, жениться, вновь, не спешил. Маша, сама того не подозревая, превратилась для меня в олицетворения покоя и мудрого руководства. Я понял, что не просто люблю эту женщину, а мечтаю всю свою жизнь следовать за ее удивительным голосом. Она казалась мне окном в мир чудесного, проводником через волшебный лес. Я не строил планов завоевания, хотя она давно уже развелась с мужем. Иногда ловил себя на странной мысли, что не считаю ее особенно сексуальной и никогда не помещаю женщину своей мечты в скромные эротические фантазии музейного охранника. Но мне безумно нравилось смотреть на нее, знать каждый ее жест, каждый наряд, каждую морщинку на лице.
Лишь много позже я узнал, что Маша Ковалева вовсе не профессиональный ведущий семинаров, и прочих психологических тренингов. Что на самом деле она работает в бухгалтерии какой-то фирмы. А семинары - это ее давнее увлечение, ее религия. Многие мои знакомые сочли бы Машу сумасшедшей.
Мы шли вдоль пруда, а я краем глаза с радостью отмечал отсутствие в ней перемен. Все та же бледная кожа, светлые волосы, большие круглые очки, делающие ее похожей на стрекозу. Иногда она носит узкие и прямоугольные, но в них скорее напоминает строгою училку. Маша поймала мой взгляд и смущенно улыбнулась, и я знал, что если заставить ее рассмеяться, то на миг мелькнет ряд неровных зубов. По-моему она стесняется этого недостатка. А мне всегда казалось, что эти зубы, вместе с идеально прямой спиной, и узкими красивыми запястьями и есть зримые проявления ее индивидуальности. Она всегда предпочитала светлые тона. Но сегодня тревожной нотой ее шею обвивал ярко-красный шарф.
- С тобой что-то не то... - закинул я пробный шар. Не то, чтобы действительно так и думал, но иногда подобные заявления дают собеседнику возможность выговориться.
- Все - то же самое. В последнее время дела идут неважно, - вздохнула она. И сразу лицо замкнулось. Мы остановились у клетки с двумя огромными воронами. Это "наше" место. Завидев черных как антрацит пернатых знакомцев, Маша залезла в сумку и вытащила кусок хлеба. Вообще-то кормить их не положено, но меня всегда умиляло, что она таскает из столовой корки для таких экзотических воробышков. Мы даже шутили на эту тему. Ведь вороны относятся к отряду воробьиных. Самый крупный черный самец равнодушно смерил нас глазом, и поскакал по своим вороновым делам. Маша снова вздохнула, я знал, что вот сейчас она скажет что-то, чего я совсем не ожидал услышать.
- Знаешь, меня в воскресенье сотрудники разыграли, на первое апреля. Сказали, что в акватории Москвы-реки обнаружен синий кит. Оказывается, всех так пытались наколоть, никто не купился, только я. А я так обрадовалась, - Маша натянуто улыбнулась, будто отсутствие синего кита в нашей речке стало для нее серьезным разочарованием, - Я хотела с тобой посоветоваться, потому что... - нервным движением она поправила очки, - потому что, больше не с кем.
Я с готовностью изобразил проницательность. Бывает такое специальное идиотское выражение лица, мол, как я внимателен и сострадателен, какой я прекрасный слушатель. Эту маску обожают плохие актеры мыльных опер.
- Я просто вспомнила, как ты тогда на семинаре рассказывал, что находишься в тупике, - Маша не смотрела на меня, она разглядывала свои пальцы, обнимающие металлический поручень, голосе ее звучал монотонно и ровно, как всегда, - Ну вот, и я сейчас в тупике. Мой отец сошел с ума. Иногда с ним все в порядке, а иногда случаются натуральные приступы насилия. Он кидается на людей с топором. Однажды, даже на Федора бросился.
Я поежился. Неприятная это тема, безумие, буйство, потеря личности.
- Может, к врачу обратиться?
- Добровольно он не пойдет, а насильно я не могу сдать его на освидетельствование, он абсолютно вменяем, - Маша оторвала руку от перил, и заправила непослушную прядь за ухо, - И потом, я понимаю, что без него мне с мамой не справиться. Знаешь, как он за ней ухаживает после инсульта? Он ей шагу самостоятельно не дает ступить. Мне иногда кажется, что если бы он мог, он бы дышал за нее.
- Надо же, какая любовь..., - честное слово, понятия не имею, как нужно реагировать на подобные откровения.
- Когда я об этом рассказываю, так все и выгладит, но раньше я никогда этого не замечала.
- Ты не замечала, как он любит свою жену?
- Он никогда особенно не проявлял никакой любви, - Маша снова заправила прядь за ухо, - Вообще, может это запоздалое прозрение, но я только в последнее время начала осознавать, что он странный. По сути, он никому из нас не дает дышать самостоятельно, даже Ленке, моей сестре. Хотя она уже двадцать лет живет отдельно. А когда мы были маленькие, он и внимания на нас не обращал.
Я знал Машину сестру, она тоже участвовала в семинарах.
- А в чем выражается то, что он не дает твоей сестре жить самостоятельно?
- Она давно болеет, ты знаешь.
- Да, я помню...
Действительно, про Лену часто говорили, что она болеет по полгода, но восхищало ее упорное желание отыскать причину болезни. Она ходила к гадалкам, к целителям, к йогам, на Машины семинары, и даже проводила свои собственные.
- Ну, так вот Антон, я никому об этом не говорила, даже маме. Даже самой Лене. Но я давно заметила, что болеет она там, у себя. Стоит нам всем съехаться на дачу, у Ленки все проходит бесследно.
Разумеется, в тот момент я услышал только "никому об этом не рассказывала, только тебе". Упиваясь этими словами, я тщательно следил, чтобы поддержать нить разговора.
- А в чем выражается ее болезнь?
- Она почти не ест и не спит, - Маша неожиданно прямо посмотрела мне в глаза, - Я знаю, о чем ты подумал, но отец не вампир.
- Да я уже понял. А ты как себя чувствуешь без него?
- Знаешь, был очень короткий период, когда мы с Юрой жили отдельно от родителей. И самое странное, что я не могу вспомнить, почему мы не стали жить так и дальше. Может, тесно стало, после рождения Марьяны? Не помню.
- Чем я могу тебе помочь? - мне захотелось, чтобы голос прозвучал участливо, хотя бы, как в тех самых сериалах. Но Машка, похоже, смутилась. По-моему, она и сама не знала, зачем говорит обо всем этом, практически, с посторонним человеком.
- Не знаю. Федя даже писал письма в Совет блокадников Ленинграда, и в другие инстанции. Он пытается найти помощь. В его возрасте люди еще верят в чудеса.
- Маш, я подумаю, честное слово, - я ободряюще поддержал ее под локоть, - Может ты еще о чем-то забыла мне сказать? - вопрос был задан в порыве вдохновенного сочувствия.
Она склонила голову, и на лице ее отчетливо читались колебания: говорить или промолчать? Наконец женщина моей мечты решительно махнула рукой, мол, нет, что ты, все в порядке.
Мы еще какое-то время любовались журавлями Стенли, самыми элегантными птицами, как нам всегда казалось. Машка рассказывала историю, про то, как школьницами они с подружками лазили на территорию зоопарка без билета. И как однажды к ним подошел сторож и попросил показать билетики. "Мы потеряли" - привычно проблеяли девчонки. И тут выяснилось, что в этот день в зоопарке был выходной. Вдруг Маша, без всякой связи со своей историей закричала что-то вроде: "Вон, смотри", и указывала пальцем мне за плечо. Я развернулся, но она уже промямлила что-то вроде: "Ну, вот, улетела".
- Кто улетела? - переспросил я.
- Там сидела красная птица, - Маша продолжала вглядываться в неведомые дали, - Такая, знаешь, ярко-красная, как кумач. Наверное, сбежала из зоопарка.
- Хорошо, что это была птица, а не аллигатор, - спустя два часа я придумал пару куда более остроумных ответов.
7 апреля, суббота. Новодевичий монастырь.
Две утки неторопливо бороздили подернутый рябью пруд у стен Новодевичьего монастыря. Они попеременно вытягивали шеи, словно приводя в движение механизм, позволяющий им плыть вперед. Это место Маша особенно любила, здесь было ее убежище, ее уголок покоя. Она никогда не вспоминала здесь ни о монастыре, ни о знаменитом кладбище. Она просто гуляла вдоль пруда и смотрела на воду. В голове размеренно и тревожно тикало: "Тык...Тык...Тык...". Мимо шагали детишки.
- Я тоже загадал желания, - кричал мальчишка вслед двум важным барышням лет десяти, шествующим под ручку.
- Нет, ты не можешь загадывать желание, - томно процедила сквозь зубы одна из них.
Маша посочувствовала пацану. Похоже, ей тоже неизвестная пигалица запретила загадывать желания. А если бы она все же осмелилась что-нибудь пожелать, то что? Это неправильная, опасная мысль. Маша судорожно тряхнула головой, отбрасывая ненужные фантазии. В глубине души, на самом дне, она знала, что бы ей хотелось. Во-первых, никогда не бежать из собственного дома, оставив детей на опасном попечении дедушки, во-вторых, позволить себе...На одну секундочку Маша прислушалась к коварному внутреннему голосу. "Тык...Тык...Тык" - равнодушно отстукивал неведомый механизм в недрах разума. Она не стала додумывать вторую неправильную мысль. Тем более, она сама не знала, чтобы она хотела себе позволить. Маша присела на скамейку.
Она устала от собственной жизни, стук в голове сводил ее с ума. В самое темное время ночи она даже пообещала себе пойти к психиатру. Конечно же, не пошла, чем тут смогут помочь врачи? "Тык...Тык...Тык..."
Врачи. Машка вспомнила сердитое лицо и ледяные руки хирурга. Руки эти ощупывали ее бледный живот. Рядом стоял растерянный отец. Крашеные стены, горчичные жесткие клеенки, железные лотки с инструментами, все это в тот момент семилетнюю девочку не пугало. "Не бойся" - приговаривала добрая медсестра. А что может быть страшного в больнице? Машу лет с пяти преследовали кровавые сцены убийств, сексуального насилия, видения чумных городов и полей сражений. Нет, детство у нее было самое обычное - мама, папа, сестра, Питер, детский сад, цигейковая шуба, подруга Галя. Но она помнила очень много предыдущих жизней, только никогда об этом не говорила вслух. Однажды неумело попыталась рассказать маме об одном эпизоде, как что-то, само собой разумеющиеся, но мама спросила: "То есть ты раньше была большой, а потом уменьшилась?" - "Правильно" - неуверенно подтвердила Маша. Мама засмеялась, и потом пересказывала дочкины откровения гостям, как нечто забавное. Маша не чувствовала себя обиженной или преданной, она просто поняла, что эти воспоминания для нее одной. Даже на своих семинарах Маша никогда не ссылалась на личный опыт, предпочитая зачитывать выдержки из американских книг.
Дожив до сорока, она продолжала помнить. Свойство человеческой памяти сохранять отборный мусор. В Машиной застряло то, от чего она не смогла избавиться даже за несколько жизней: насилие, смерть, боль, страх. И еще она хорошо помнила своего отца. Он тоже был во всех этих жизнях, и был ее отцом, всегда. Менялись эпохи, тела, спутники - матери, братья и сестры, мужья и жены, но только не отец. Он был разными людьми, иногда жестокими и буйными, иногда очень веселыми. Маша припоминала одну жизнь в которой отец был полковым трубачом, толстым балагуром, как Портос, любителем поесть, выпить и пощупать женщин... Помнила его и высокооплачиваемым городским палачом, поваром герцога, фокусником, вышибалой в трактире. Он словно гвоздь, на котором висит картина ее жизни. Вечный манипулятор, страшный, притягательный и в то же время, наивный, как дитя. Картины меняются, гвоздь остается.
- Смотрите-ка, трещина пошла, а ведь не было ее...
Маша вздрогнула. Светило солнце, дул холодный апрельский ветер. Она стояла спиной к пруду и лицом к бесконечно длинной монастырской стене. А с ней непринужденно болтал прохожий. Мужчина, как мужчина, с густыми кустистыми бровями, в длинном кожаном пальто.
- Я здесь еще пять лет назад ходил, не было трещин, - охотно пояснил человек. Маша послушно проследила взглядом за его указательным пальцем. Трещина действительно была, она тянулась вдоль выступающей части стены, и уходила вверх, до самых бойниц. Маша почувствовала, что должна что-то сказать.
- Может, это штукатурка треснула, стену штукатурили, и она треснула.
- Так ведь бесполезно, голубушка, штукатурить, бесполезно, - радостно застрекотал мужчина, - Теперь никому ничего не надо. А как хорошо по Москве прогуляешься... А то вертишься: дом-работа, работа-дом, как белка в колесе.
Они еще постояли и помолчали. "Тык...Тык...Тык..." - отстукивал странный механизм. Но стоящий рядом прохожий ничего такого не слышал. Человек Машу не тяготил, но что ему еще сказать она не знала. Она не умела заводить уличные знакомства.
- А что в монастырь сегодня всех пускают? - спросил разговорчивый прохожий.
- Ну да, - удивилась Маша, - а почему не пускать?
- Ну, я не знаю, может там только для своих, таких, знаете, - человек покрутил растопыренной пятерней. Похоже, он и сам не знал, что хотел этим сказать, но уж больно сильна охота поговорить.
- С наступающим тебя, - безо всякой связи, но веско и доброжелательно прибавил он, резко развернулся, и пошел вдоль стены. Но ходу он оглянулся и добавил, - Ты держись, у вас женщин сердцевина мужская. Что мы мужчины без женщин. Держись! - призыв доброжелателя уже таял в воздухе, а Маша поймала себя на том, что стоит как истукан, и глядит на пустое место.
- Эй, - услышала она вдалеке вопль своего собеседника, - Кстати, а где Мосфильм? - Маша махнула рукой по ходу движения, - А! - обрадовался мужик, - спасибо!
Мыслями она снова вернулась в больницу и в свои семь лет. В семь лет этой жизни. Она боролась за что-то, в чем отец ей упорно отказывал. Психологи назвали бы это вниманием. Маша, сама получившая психологическое образование, по сей день уверена, что это слово неточно отражает то, чего добивалась она. Маленькой девочкой дочь пыталась связать себя с родителем кровью, ибо кровь - зримое воплащение жизни. Она мысленно вонзала себе нож в живот, и смотрела, как течет кровь. И знала, что он тоже это видит. Через час она оказалась на операционном столе с острым приступом аппендицита.
"Впрочем, все это вздор", - устало подумала Маша. "Тык...Тык...Тык...". Стук в голове усилился, и приобрел торжественное металлическое эхо. "Я по-детски желала его наказать. Умереть в назидание". Но додумав предложение до конца, Маша и сама поняла, что несправедлива к себе. У девочки, которой она когда-то была, имелась причина, и она обладала знанием, Машей сорокалетней, утерянным.
И еще одна мысль обожгла затылок: "Если я все это помню, отец тоже должен помнить. Может просто он в этой жизни устал от меня. И его вспышки ярости, ни что иное, как протест против нашей опостылевший связи". Ей вспомнилось, как история с аппендицитом всплыла в недавнем скандале. Она в юбилейный сотый раз обвинила отца в том, что он не любит даже собственную дочь, а он кричал ей в лицо: "Если бы я не повез тебя тогда в больницу, ты бы сдохла!". Жилы на его висках страшно разбухли, и в этот момент ей показалось, что еще секунда, и он превратиться во что-то ужасное, физически трансформируется, как в кино про оборотней. Маша зажмурилась, а он ушел, хлопнув дверью.
Наевшись досыта воспоминаниями, она вернулась домой поздно. Марьянка уже спала, дедушка с бабушкой смотрели телевизор. Из-за двери она слышала, как отец гневно комментирует реплику телеведущего. Маша прокралась в их с Федором общую комнату. Сын не спал, он срочно заканчивал работу к завтрашнему показу на кафедре. Пахло растворителем и масляными красками. Все рабочее пространство вокруг Федора было покрыто газетами. Лишние кисти отмокали в банке с растворителем. Маша поцеловала Федьку в шею, он согласно кивнул, мол, тоже рад тебе. В ушах у Федора торчали черные затычки наушников. Значит, в голове в эту секунду беснуется какая-нибудь "Металлика". Маша деликатно сделала вид, что ей совсем не интересно, что же сыночек такое творит. Федька не любил, когда ему заглядывают через плечо. Говорил: "Дураку полработы не показывают".
Она разложила кровать, и включила настольную лампу. Федор удовлетворенно вздохнул, сунул ненужную кисть в растворитель, и так и не расставшись с наушниками, пошел в ванную. Маша на цыпочках обошла его холст, стараясь не наступить в пятно краски, и воровато взглянула на очередной Федькин шедевр. От смутного предчувствия у нее закололо сердце. На картине был городской пейзаж, она даже узнала фрагмент их Тишинки. Необычным этот сюжет был только из-за одной детали. На голых, еще зимних деревьях чинно расселись ярко-красные птицы, похожие на ворон. Именно такую алую ворону она мельком видела сегодня в зоопарке.
Той ночью снова пришел Карлик.
- Ты еще не устала от себя? - радостно спросил он.
- Хочешь, чтобы я застрелилась? - спросила она. Во сне Маша не очень боялась Существа. Он пугал ее только в момент перехода между сном и явью.
- Как тебя зовут? - Маша в очередной раз пыталась запомнить его. Она чувствовала, что если донесет до момента пробуждения хоть что-то, у нее появиться шанс получить власть над ним, как в старой немецкой сказке.
- Все равно не запомнишь, - ухмыльнулся Карлик и снова высунул язык, - Лучше спроси, как зовут тебя.
- И как же зовут меня?
- Ха-ха-ха, я не знаю, ха-ха-ха, ха-ха-ха, - веселился уродец. Маша сжалась от бессильной ненависти.
- Ну, не скрипи зубами, у тебя все равно здесь нет никаких зубов, - Карлик страшно скосил глаза, - Я тебе не нравлюсь, а ведь я твой родич, - он кокетливо похлопал несуществующими ресницами, - Это в тебе говорит человек.
- Так я человек или твой родич? И кто тогда ты?
- Много будешь знать и вправду, застрелишься...- Карлик окинул ее презрительным взглядом, надул щеки, и с силой выдохнул воздух. Из его лягушачьего рта в лицо Маше вырвался целый рой розовых мыльных пузырей, - Люди всегда ненавидели нас, ненавидели и завидовали, ненавидели и восхищались, - Карлик произносил все это нараспев, как стихотворение, кивая головой из стороны в сторону, - Человек слишком скучное и суетливое существо. Человек не умеет просто жить, есть жизнь, пить жизнь, дышать жизнью, из жизни лепить искусство...
Маша понимала, что когда-то все это слышала, даже слово вертелось у нее на языке. Вертелось, но не давалось.
- Не ломай голову, она у тебя и так, хе-хе, хрупкая, - развеселился Карлик, - так и быть, кое-что я тебе оставлю. Не понимаю, как можно с нашим геном быть такой бестолковой. Вы с отцом, это притча во языцех. Он-то ладно, он давно переродился, но ты...ты меня слышишь! Слышишь, но не слушаешь, и по глупости своей только плодишь красных птиц.
- Я видела красную птицу, - припомнила Маша.
- "Видела", - передразнил карлик, - Скоро все их увидят. Давай, давай, призывай беду на свою голову.
- А что они такое?
- Последний довод слабаков, - Карлик скривился, будто лимон проглотил, - Карающий меч беззащитных. Мерзкие твари, если вдуматься. Питаются вашей ненавистью.
- Они убивают тех, кого мы ненавидим?
- Конечно, ты не полная дура, но и не очень умная. Сейчас уже поздно возиться с твоим воспитанием. Запомни одно - когда прилетят птицы, известная тебе реальность истончится, и ты сможешь позвать нас.
- Кого "вас"? И как я "вас" позову, если даже имени твоего не знаю.
- Зачем тебе какие-то имена? - Карлик комично пожал хлипкими плечами, -Зови, как все люди на помощь зовут. Кричи "Караул!". Ты наша кровь, мы сможем прийти через тебя, если не будет слишком поздно.
- Извини, не хочу тебя обижать, но я не верю в наше родство.
- Я тоже не хочу тебя обижать, - довольно похоже передразнил ее уродец, - но от твоей веры никому не жарко и не холодно. Как там у вас в учебниках пишут? "Реальность, данная нам в ощущениях и существующая независимо от наших знаний о ней". - Карлик с умным видом сам себе покивал головой и шумно испортил воздух, - Ты кое-что вспомнишь. А не веришь, потому что боишься меня и себя. А страх есть проекция любви, кррруть, а любовь есть проекция страха...
- Не надо, подожди!!!
Но она уже падала, чтобы забиться в поисках опоры на мягком матраце, комкая мокрую простыню.
9 апреля, понедельник. В троллейбусе "Б".
Маша, уходя с работы, забыла свой вечный фиолетовый зонт. И, как это бывает всегда и со всеми, через десять минут на ее голову обрушился ливень. Тонны ледяной воды, пропахшей электричеством падали на макушку и плечи. И добежав до остановки, Маша успела промокнуть насквозь. Два слоя мокрой одежды мгновенно остывали, и липли к телу. В троллейбус она втиснулась, но пришлось довольно долго топтаться снаружи, ожидая, пока рассосется затор возле кабины водителя. Дождь яростно лупил по лужам в унисон с торжественным стуком в ее голове. "Тык...Тык...Тык..."
Маша стояла в середине вагона, удачно найдя себе свободный пятачок возле одинарного сиденья, на котором уютно прикорнула молодая девчонка, ровесница Федора. Ее отгораживали от всего мира крошечные черные наушники плеера. Сзади три женщины что-то оживленно обсуждали.
- Андрей Аркадьевич, он козерог, поэтому говорить с ним бесполезно, - с напором информировало низкое контральто.
- Он козерог??? - удивлялось первое сопрано, - А я и не знала. Я с ним говорила.
- Свекровь моей сестры была козерог, - вторило второе сопрано, - Говорить с ней как об стенку горох. Легче убить.
- А мой Саша весы, то же если разобраться, не лучше козерога, - вставило удивленное сопрано.
- Да, весы только на вид безобидные, а ты попробуй, разозли его, - согласилось контральто.
- Самый лучший знак - лев, - резюмировало второе сопрано.
- А я кто? - спросило первое сопрано.
- А ты когда родилась?
- Второго апреля, мы же вместе праздновали неделю назад, - удивилось сопрано чужой забывчивости.
- Ты овен, овен тоже хороший знак, но хуже всех - скорпион.
У Маши в кармане нежно запел мобильник.
- Ты где? - это была сестра Лена с неизменным глупым вопросом, вошедшим в обиход, с начала эры мобильных телефонов.
- Домой еду, - тихонько ответила Маша. Она не любила, когда чужие подслушивали ее разговоры. Контральто и оба сопрано подозрительно затихли.
- А я разбирала вещи на антресоли, и нашла коробку с нашими старыми тетрадками и дневниками. Тут и твои фотки старые обнаружила, тебе на них лет шесть. Решила тебе позвонить, - словно оправдываясь, объясняла Лена. Понятно было, что она и сама не знает, зачем позвонила.
- А что за фотки?
- А это когда мы в Крым ездили, помнишь?
- Не очень, - призналась Маша. К счастью, человек не может все помнить.
- А я тот раз хорошо запомнила, - Лена сделала паузу, будто прямо сейчас перебирала найденные карточки, - Ты на фотографии смешная, беззубая, и в своих сандалиях. Помнишь, те, с задранными носами.
- Нет, не помню Лен. Может, ты к нам в гости приедешь? - Маша спиной чувствовала заинтересованное молчание любительниц гороскопов. Но сестру обижать не хотелось.
- Недельки через две, когда у Игоря выходной будет. А ты в этих сандаликах тогда плясала, помнишь?
- У тебя сегодня вечер воспоминаний? Если сандалии не помню, то и как плясала, тем более не помню.
- Ну, помнишь, ты тогда прямо посреди улицы так самозабвенно отплясывала, пыль во все стороны, ты хохочешь. А местные в тебя камнями стали бросаться, в маленькую девчонку. Отец хотел найти зачинщика, и в милицию спровадить. Он все кричал: "Нас всегда здесь ненавидели и завидовали".
В голове у Маши прозвучал звонок, плавно перерастающий в пожарную сирену, сигнал опасности. Стук усилился. "Тык...Тык...Тык..."
- Маш, ты меня слышишь? Эй, Маша! Чего молчишь? - кричала Ленка на том конце несуществующего провода.
"Люди всегда ненавидели нас, ненавидели и завидовали, ненавидели и восхищались" - услужливо всплыл в памяти голос Карлика из сна. И словно давешний ливень, на нее обрушился весь сон, целиком. И таинственные "мы", и то, что "мы родичи", и "красные птицы". "Тык...Тык...Тык..."
- Маша! - надрывалась Лена, - Маша! Перезвони мне, когда сможешь!
- Извини Лен, - почти прошептала она, - Я тебе перезвоню.
Маша не успела еще нажать кнопку отбоя, как ее мощным движением плеча оттерла крупная пожилая женщина. Укрепившись на занятой позиции, незнакомка нависла необъятным бюстом над дремлющей девочкой в наушниках. Она дружелюбно тряхнула школьнику за плечо. Маша подумала, что пенсионерка опознала юную родственницу. Девчонка сонно таращила глаза.
- Спасибо тебе деточка, - торжественно провозгласила дама на весь троллейбус, фальшиво улыбаясь. Она наслаждалась сценой.
- За что? - изумленно спросила девица.
- За то, что ты мне место уступила!
- Женщина, вот свободное место, - пролепетал кто-то за спиной.
- Спасибо, - недовольно скривилась пассажирка, - я на следующей выхожу.
Вечер того же дня. Дома.
Дома на Машу ураганом налетела младшая дочь Марьяна. Если бы Марьяшка разливала свою жизненную силу по пузырькам и продавала нуждающимся доходягам, она бы давно разбогатела, не утратив ни грамма активности. Не человек, а ходячая динамо-машина.
- Мама!!! Я Получила Пятерку За Сочинение!!! - скандировала дочь. Поскольку Марьянка редко разговаривала, как нормальные люди, Маша отнеслась к ее восторгу прохладно. Девочка вечно получала Пятерки(!!!) фонтанировала Гениальными Идеями, раздувалась от Творческих Планов. Леонардо да Винчи, Жорж Санд и Никола Тесла в одном лице. Но жить с таким количеством гениев в одной квартире тяжеловато.
- Про что писали? - деловито спросила Маша, втайне мечтая об ужине и покое. "Тык...Тык...Тык..."
- На Свободную Тему!!! Вот! Почитай!
У Маши в руках сама собой оказалась тонкая ученическая тетрадка. И тетрадка эта послушно открылась на нужной странице.
"Сочинение", - прочитала Маша заголовок, написанный размашистым Марьяшкиным почерком: "Сказки нашей улицы".
- Странная тема, - скорее себе, чем дочери пробормотала счастливая мать.
"Тык...Тык...Тык..."
- Нам Велели Написать Фантастический Рассказ! Правда, Круто?!!!
- Да-да, - согласилась Маша, - Будь другом, налей мне чайку, пока я почитаю.
В ожидании похвалы Марьянка готова сделать что угодно, чем бессовестно воспользовалась ее мама. Маша радостно села на любимый стул, и принялась за чтение:
"Рано утром Вова проснулся, умылся и начал собираться в школу. Он подошел к окну, чтобы узнать, какая сегодня будет погода, как вдруг! Чу! Что же он увидел в окне собственного дома? На ветке сидела птица, красная, как помидор, но не снегирь".
- Твой чай, мам, - Марьяшка услужливо пододвинула чашку, - Мне там только сравнение не очень удалось, - скромно призналась дочь, - но я не сразу смогла придумать, как что она красная.
- Как рассвет над Тбилиси, - пробормотала Маша.
"Тык...Тык...Тык..."
- А?! Что?! Что Ты Сказала??? - допытывалась Марьяна.
- Не обращая внимания, это я о своем. Откуда ты взяла эту историю?
- Сама придумала, - удивилась младшая, - Ты Что, Не Веришь?!!
Маша вздохнула, и начала читать дальше. Детские округлые буквы слегка подрагивали у нее перед глазами. "Тык...Тык...Тык..."
"Вова шел в школу, а птица летела за ним. Он достал из портфеля горбушку хлеба и покрошил на снег. Птица клевала и смешно топорщила красные перья. Так они подружились.
Каждое утро мальчик выносил что-нибудь поесть своей подруге птице. Через несколько дней он увидел, что у подъезда его поджидают уже две такие пернатые пичуги. Вова поделил горбушку между ними. На следующий день птиц было уже три. И через неделю мальчика провожала целая стая.
Он хотел показать удивительных птиц маме, но она ничего не заметила. Только удивлялась, зачем Вова берет с собой в школу так много хлеба. Однажды он возвращался из школы, и увидел, как двое старшеклассников угрожают его подруге Марине. Девочка сидела с ним за одной партой.
Вова подошел поближе и услышал, как самый здоровый парень требовал, чтобы Марина отдала ему все свои деньги и мобильный телефон, которой ей недавно подарили родители на день рождения. Марина плакала, а парни злобно смеялись. Вова подошел, и смело загородил Марину от негодяев. Он закричал, чтобы она уходила. Но Марина никуда не побежала, а принялась звать на помощь. Вокруг никого не было. А злые старшеклассники принялись мальчика избивать. Как вдруг...
Раздался ветер, хлопанье крыльев, откуда ни возьмись, на малолетних грабителей налетела стая красных птиц. Вова ничего не мог разглядеть за мельтешением крыльев. А когда они улетели, на снегу никого не было. Мальчик помог Марине поднять портфель и проводил ее домой. А тех старшеклассников больше никто на нашей улице не видел".
- Ну Как?!? - вывел Машу из оцепенения вопрос дочери.
- Супер! - согласилась мать. Горло сжимала неведомая сила, да так сильно, что слово пришлось выдавливать. "Тык...Тык...Тык..."
- Почему Тогда Плачешь?!? - не унималась Марьяна. Маша отерла ладонями мокрые щеки.
- От восхищения...
- Вот Это Я Даю! - обрадовалась Марьянка, - Правда, я талантливая?
- Конечно, - согласилась Маша, - Хичкок отдыхает.
Вечер того же дня. Красная площадь. Исторический Музей.
Больше всего я любил начало ночной смены. Когда музей покидают не только простые посетители, но и служители, смотрительницы залов, продавцы из сувенирных киосков. И даже главный хранитель, пожилая женщина простоватого вида (даром, что доктор наук) вежливо прощается с охраной до утра. Остаемся только мы, "люди в черном", как нас прозвал семилетний сын начальника смены.
- Слышь, Антон, - окликнул из темного коридора Олег Иванович, шеф, - Ты это, когда в прошлый раз сигнализацию проверял, у тебя левая кнопка на пульте не западала?
- Было, я же Вам тогда и сказал, - я с готовностью оторвался от новостей Всемирной Паутины. Начальник смены, хороший дядька.
- То-то мне кажется, что я слышал про это, - уже сам с собой беседовал Иваныч. Его шаги стихли, и я, с чувством выполненного долга углубился в ленту новостей. Ночью в музее царит удивительная разновидность тишины. Тишина торжественная, окончательная, нерушимая. Ее порождало полное отсутствие звуков, а не окна со стеклопакетами.
"Орнитологи разводят руками" - бросился мне в глаза странный заголовок. Банально, но по-старомодному забавно.
"В районе Пресни местные жители заметили стаю странных птиц. Крупные пернатые ярко-красного цвета, то и дело попадаются горожанам на улицах. Сначала бдительные жители решили, что диковинные особи птичьего племени "сбежали" из Зоопарка. Но звонок орнитологам ничего не дал. Специалисты утверждают, что хотя Пресненские птицы и похожи на Аргентинских хохлаток, крупных особей, отряда воробьиных, семейства врановых, тем не менее, оными не являются, и такой вид нашим отечественным орнитологам не известен. Невольно вспоминаются гигантские крысы, населяющие московское метро и другие мутирующие представители фауны..." . Дальше стало неинтересно. Ненавижу экологическую шумиху. Но статья меня позабавила, и сразу вспомнились Машины сотрудники выдумавшие историю про синего кита в Москве-реке. А теперь и чудо-птички летают в ее районе. И вдруг я вспомнил, идиот, что уже слышал про одну такую красную невидаль. По описанию, птица очень похожа на ту, что так удивила Машу в Зоопарке. Я взглянул на часы, половина одиннадцатого. Звонить рискованно, на гране приличия. Впрочем, если на мобильный, то еще ничего.
- Алло, - услышал я тихий Машин голос. Наверное, боится разбудить родителей, - Привет Антон.
- Знаешь, о чем я сейчас в Интернете вычитал? - я с трудом сдерживал нетерпение. Знал, что ее удивит моя новость.
- Одно из двух, - монотонно произнесла Маша, - либо синий кит таки приплыл, либо красные птицы прилетели.
- Так ты уже читала, - разочарованно спросил я. Сюрприза не получалось.
- Надеюсь, ты тоже решил меня разыграть, - сухо произнесла Маша.
- Пишут, что неизвестные науки красные птицы кружат над вашей Красной Пресней, - я испытывал настоящий триумф, произнося этот нехитрый каламбур, хотя и чувствовал неладное в ее голосе.
- Мы можем завтра встретиться? - напряженно спросила женщина моей мечты. Да что там с ней? Опять что-то с отцом, и она не хочет по телефону говорить?
- Там же, тогда же? - уточнил я, млея от счастья. Чтобы там ни было, но мы увидимся.
- Там же, тогда же, те же, - подтвердила она и бросила трубку. Я поймал себя на том, что так и сижу с мобильником в руке, разинув рот.
10 апреля. Вторник. Московский Зоопарк.
Они встретились в час дня, минута в минуту. После выходных с "небывало холодной Пасхой", как писали об этом событии газеты, народ утеплился. Люди, повздыхав, снова облачились в теплые пальто и куртки. Но Она пришла вся в белом, как и неделю назад, и даже красный шарф по-прежнему праздничным кумачом обвивал ее шею. Я радостно разулыбался, готовый обнять, и приложиться к прохладной щеке дежурным поцелуем, но остановился. И только забытая мною, дурацкая улыбка по-прежнему красовалась на физиономии. У Маши было такое лицо, что и ежу понятно, случилось что-то непоправимое.
Я взял ее под руку, и мы пошли на наше место, туда, где живут своей непостижимой жизнью черные вороны, и хлопотливо суетятся водоплавающие. Обогнув четверть пруда, Маша остановилась.
- Что случилось? - коротко спросил я.
- Он меня сегодня ударил, - ровным голосом ответила Маша. На лице ее не читалась ни ужаса, ни обиды. Ничего не выражающая маска. Я не спросил, о ком она говорит. И так понятно.
- Вызывай дурку! - не раздумывая, ляпнул я. Она досадливо поморщилась.
- Да, чем они помогут? Понимаешь, дело же не в том, что он поднял руку, и все такое...
Маша ковыряла туфлей асфальт и мучительно подбирала слова, а я стоял, как дурак, и ничегошеньки не понимал.
- Понимаешь, всю жизнь мы с ним, как будто в игру играли. Каждый притворялся, что у нас обычная жизнь, как у всех.
- А разве нет? - осторожно спросил я, - Ну, странный у тебя родитель, с кем не бывает?
Но она будто бы и не слышала меня. Казалось, она пытается все это сформулировать скорее для себя, а я так, для иллюзии общественного внимания.
- А сегодня утром я ему рассказала о тех птицах, ну то, что ты мне вчера зачитывал из Интренета, - Маша вздохнула, словно не знала, стоит ли продолжать. У нее был вид человека, в какой-то момент осознавшего, что говорит он с собакой. Но из упрямства, или из чувство неловкости перед четвероногим другом она продолжала, - Я рассказывала весело с шуточками, а у самой все поджилки тряслись. Он резко побледнел, подошел ко мне и ударил ладонью по лицу. У меня в голове зазвенело. А он стоит, и на руку свою смотрит, будто не верит, что решился на такое.
Маша схватилась за щеку, как будто все описанное произошло здесь и сейчас. Нет, плакать она не собиралась. Но в глазах я прочел ужас, на грани безумия. Я хотел что-то сказать, ну хоть что-то, но меня остановил некий третий, незаметно присоединившийся к разговору. Я не знаю, сколько он так стоял и слушал, прежде, чем мы его заметили. На вид самый обычный мужик, завсегдатай пивной. Лицо простоватое, пропитое, волосы давно немыты, только вместо обычной для подобного персонажа грязной куртки, на нем был не первой свежести плащ. "Сейчас попросит два рубля" - подумал я. По какому-то космическому закону все алкоголики всегда предлагают поделиться именно этой суммой.
- Мое почтеньице, - пропищал пришелец. У него оказался комично тонкий голос, для человека, столь приземистого.
- На, братан, - я протянул страдальцу подаяние, - возьми и иди отсюда. Ты же видишь, что мы разговариваем.
- Спасибо, добрый человечек, - обладатель плаща радостно принял монету, - Но ты уж не обессудь, мне с барышней покалякать нужно. А ты уж, так и быть иди.
Я хотел было схватить негодяя за грязный ворот плаща, но на пол пути мою руку остановила холодная Машина ладонь.
- Он прав, Антон, - ровным голосом сообщила она, - тебе нужно уходить. Ты прости меня, я тебе потом все объясню.
Я посмотрел на нее, в лице потрясение и решимость, потом на глумливо ухмыляющегося алкаша. Я не знал, как поступить. Не оставлять же в самом деле внезапно спятившую Марию вместе с подобным доброхотом. Может он гипнотизер и мошенник. Бродяга в плаще, словно заметив мои колебания, понимающе подмигнул, и щелкнул пальцем.
Я проснулся от собственного крика на старом топчане в кухне, накрытый любимым пледом. Часы показывали 13:20. Я все помнил, но толку- то. Я же понимал, что подобного со мной просто не могло произойти.
Там же, двадцать минут спустя.
Карлик взял у уличной разносчицы две бутылки холодного пива, и они уселись на скамейку, по счастливой случайности пустовавшую.
- Что ты сделал с Антоном?! - резко спросила Маша, - Он помочь хотел.
- Да чем тебе твой Антон поможет, глупенькая зверушка? - удивился Карлик, - Да и ничего такого я с ним не делал. Жив, здоров наш Антончик, - нереальный пришелец добавил к имени "Антончик" непечатную рифму, - А вот ты беспокоишь меня, дорогуша. Я же тебе русским языком сказал, птицы прилетят, зови.
- Но ты же здесь? - неуверенно заметила Маша, - Значит, кто-то позвал?
- Не "кто-то", а сам доппель твой увечный, - Карлик достал из кармана плаща засаленную пачку сигарет, щелчком выбил одну, и с наслаждением затянулся. Маша не заметила, как он прикуривал, - Вот уж, не ожидал от него.
- Ты про отца? - без особого любопытства спросила Маша, - я не поняла, как ты его назвал?
- Доппель это...не знаю, как объяснить. Тут рассказывать надо с ледникового периода, - Карлик на секунду задумался, словно решая для себя, тратить время на историю, или плюнуть, - Короче, мы были здесь, когда люди еще с дерева не слезли. Хотя, наш исток в другом месте. Потом появились человеки, и сначала они показались нам забавными. Мы с ними развлекались немножко. Иногда, хе-хе, даже детишки получались.
- А вы кто, эльфы? - Маша равнодушно глотала свое пиво и наслаждалась покоем. Как житель активного вулкана, приехавший отдохнуть в степь. Впервые в жизни она чувствовала себя защищенной, и ей, как тому зайцу было фиолетово, кто ее спасет, дед Мазай или эльфы. Даже тиканье в голове стало приглушенным, без металлического отзвона. Но Карлик похоже обиделся.
- Почему сразу эльфы?! Почему не йети, к примеру?
- На Гималайского призрака ты не тянешь, не обижайся.
- А на зеленого ушастого человечка, значит, тяну? - Карлик с досадой плюнул под ноги. А Маша подумала, как странно, что люди на него не оборачиваются. Сидит на скамейке такое чучело, рядом с приличной женщиной...
- Сама ты чучело, - прервал ее мысли Карлик, - Кстати, что это здесь так мерзко стучит?
- Где? - встрепенулась Маша. Карлик в упор посмотрел на нее.
- Скажи мне, что я ошибся, и это не в твоей башке тикает?
- Нет, ты не ошибся, - невесть чему обрадовалась она, - И это именно в моей башке тикает.
- Давно? - ее вальяжный собеседник как-то сразу спал с лица.
- Примерно с неделю, - безмятежно сказала Маша.
- Так, что же ты мочала, идиотка!!! - взревел Карлик, - Бежим!
И они побежали. Маша зачем-то сжимала в руке холодную бутылку, и пиво выплескивалось на ее светлое пальто. Она ничего не замечала, пока Карлик ловким движением не выхватил у нее стеклотару и не закинул в урну. Через минуту сумасшедшего бега Маша увидела, что они уже по ту сторону Зоопарка, и мимо нее с бешенной скоростью проносятся внешние стеклянные окна, и несутся они по Зоологической улице. Уже и Тишинка осталась позади, поворот на Малую Грузинскую, Большая Грузинская. Стоп, а вот и дом. Они резко затормозили, и Машу обильно вырвало на асфальт. Она боялась, что от таких спазмов под ногами может оказаться и ее колотящееся в горле сердце, но обошлось.
Карлик помог ей подняться и протянул неожиданно чистый платок.
- Объясни, что происходит, - жалобно попросила она. Ей показалось, что он сейчас скажет, что внутри у нее бомба, которая вот-вот рванет.
- Тебе остался шаг до перерождения, вот что происходит, - жестко ответил он, - Вижу, что не понимаешь. Ладно, думаю, за пять минут хуже не станет. Вы называли мой народ словом Эзистери, других названий человечество для нас не придумало. А наши дети от людей..., - Карлик нахмурился, - Мы бросили своих потомков, когда нас прогнали из этого мирка.
- Кто? - Маша слушала, будто вся жизнь на Земле зависела от этого рассказа. Все ее равнодушие ушло. Возможно, это оно сейчас остывает на асфальте.
- Ты не поймешь, - отмахнулся спутник, - Люди считали нас чародеями, жестокими, как дети, но могущественными, как боги. У нас свой взгляд на вещи, но речь не о том. Мы не могли взять вас с собой. Но бросить своих детей на произвол тоже не хотели. Наши гены, они с причудами. И человеческая линия изменила картину.
Карлик с неожиданным интересом посмотрел на нее.
- И что же в нас такого? - Маша и сама знала, что много "такого", но как еще заставить его продолжить.
- Там, где мы сейчас обитаем, создан даже Круг помощи покинутым. Но это тебе не так интересно. Теперь о вас. Мы создали вас практически бессмертными, но вы пожелали умирать и возрождаться, как люди. Только со своей памятью ничего поделать не смогли.
- Так я действительно, твой потомок? - Маша благоговейно взирала на родича.
- Ты, почти что, моя дочь, - признался Карлик, - но ты не поймешь.
- Что значит, "почти что"?- удивилась она, - И кем тогда мне приходится настоящий отец?
- Я же говорил, доппелем. Вы с ним парный ген, одно целое. Только он, как бы тебе сказать, чуть старше. Он вынужден был взять на себя задачу все время воспроизводить тебя заново. У него не было другого выхода. Это одна из самых причудливых генетических комбинаций, среди всех потомков Эзистери. Обычно допели рождаются братьями или сестрами, или супружеской парой, чья любовь входит в легенды. Но, чтобы родитель и его детеныш, такого еще не бывало. И наши наблюдатели потеряли это чудо из виду. Мы смогли найти вас только двадцать лет назад.