Уж и не знаю, от кого из моих предков передалась мне страсть к рыбной ловле. Городок, в котором я вырос, на редкость сухопутный. В мутном ручейке, протекающем по его окраине и гордо именующемся рекой, приличной рыбы никогда не водилось, да и столь обычных для российских водоемов фигур, замерших с удочками в руках, я там никогда не видел. Родители мои - люди спокойные и уравновешенные, рыбу покупали исключительно в магазинах.
Будучи уже взрослым человеком, волею случайных обстоятельств, оказался я со своими знакомыми на рыбалке. Взял в руки удочку, и это момент изменил мою жизнь. Во мне проснулись какие-то древние инстинкты, я испытал азарт и восторг, с тех пор рыбалка стала моим самым большим увлечением, и каждое лето я обыкновенно проводил в южной Карелии, на побережье Ладожского озера, предаваясь своему любимому занятию. Останавливался я на хуторе N, во флигеле симпатичного деревянного домика с белым резным крылечком, местной жительницы Миры. Была она женщиной аккуратной и хозяйственной, жила с двумя подрастающими дочерьми и деньги, которые я платил за кров, были ей не лишними.
Хутор был небольшой, и проводя в нем каждое лето, я знал не только всех местных жителей, но и всех собак и кошек, и даже Мирину корову, молоком которой частенько угощался. По природе своей я был кошатником, но не мог позволить себе завести питомца, т.к. жил один и часто бывал в разъездах. Поэтому общение с местными котами было для меня особенно приятным и приезжая в начале лета, забавно было узнавать в сильных, грациозных животных прошлогодних неуклюжих, игривых котят.
Однако, приехав в 20...году, обнаружил я кота, которого видел впервые, - огромный темно серый зверь, с большой головой и хищным взглядом желтых глаз. Он не принадлежал никому на хуторе, но чувствовал себя здесь полновластным хозяином. Спокойно заходил в любой двор, и даже собаки при виде его, обыкновенно притворялись спящими, чтобы не опозорить свое доброе имя некоторой, я бы сказал, трусостью перед этим котом. Мне рассказали, что кот этот появился на хуторе весной. Назвали его Лобастым, но ни на эту, ни на какие другие клички, он не реагировал, на банальное "кис-кис" тоже не подходил. Кормился самостоятельно, так как очень удачно охотился. И действительно, обычно я видел его несущим в зубах большую серую мышь. Где его пристанище, и почему он прижился на этом хуторе, никто так и не знал. К нему привыкли и не обращали на него особого внимания. И только я чувствовал в Лобастом родственную душу охотника. Справедливости ради, надо сказать, что охотился он на мышей куда более удачно, чем я на рыбу.
Однажды не поздним еще вечером, мне удалось поймать большую щуку. Гордо нес я ее в садке, и от самой лодочной пристани сопровождал меня Лобастый со своей неизменной мышью в зубах. Так и вошли мы во двор Мириного дома - каждый со своей добычей. Аккуратистка Мира в это время подкрашивала белые фигурные балясины высокого крыльца. Я окликнул ее, она неловко повернулась, и банка с краской полетела вниз прямо на Лобастого. Кот зашипел, отпрыгнул, выронив давно уже мертвую мышь. Но все обошлось, лишь на мышь попало несколько капель белой краски. Я еще подумал - будет ли Лобастый забирать свою оскверненную вонючей краской добычу, ведь он таких мышей в день ловил по несколько штук. Однако охотничьи инстинкты возобладали, кот молниеносно подхватил свою многострадальную мышь и исчез с ней за пределами двора, видимо решив уйти подальше от "нехорошего места".
Следующие несколько дней провел я в Ладожских шхерах, ночуя на островах, питаясь ягодами и пойманной рыбой. Когда, наконец, вернулся усталый и счастливый, на лодочной пристани сидел Лобастый, как обычно с пойманной мышью в зубах. Вдруг что-то зацепило мой взгляд, что-то было не так, не правильно. Я резким движением схватил кота за шкирку, а он от неожиданности не смог увернуться и убежать. И тут я понял - на мыши, которую держал Лобастый, были белые пятнышки краски. Но это не может быть та же мышь - даже если кот не стал ее есть, за несколько теплых дней она превратилась бы в неприятную, отвратительно пахнущую падаль, и ни один уважающий себя кот не подошел бы к ней. А мышь в зубах Лобастого была хоть и мертвой, но явно только что пойманной, в пушистой серой шубке, правда с характерными отметинами белой краски.
"Ты что ж морочишь мне голову, дружок, - сказал я Лобастому, - ты все время ходишь с одной и той же мышью? Но это не возможно! И чем ты тогда кормишься? Или Мира снова надумал красить крыльцо, а ты попался на ту же удочку?"
Лобастый взглянул на меня, и я впервые увидел в его желтых глазах не надменное превосходство, а самый настоящий страх. В эту секунду кот вырвался из моих рук и помчался прочь от хутора в сторону большого луга, где обычно заготавливали сено.
На мои расспросы Мира ответила, что в дни моего отсутствия, как обычно ходил Лобастый по хутору, ловил мышей в огромном количестве, но к ней во двор не заходил, видимо напуганный происшествием с краской. А насчет крыльца - оно так и осталось недокрашенным, так как за краской надо ехать в город.
О странном происшествии на лодочном причале я, конечно, никому не сказал. Да и сам уже сомневался - может белые пятнышки краски, и необычный взгляд кота мне просто померещились от усталости.
На следующий день Лобастый, видимо, где-то прятался, а может избегал меня после моей выходки. Вечером я решил немного порыбачить. На лодочной пристани сидела компания ребятишек - местных и приехавших сюда на лето. Мое внимание привлек настойчивый голос младшей Мириной дочки, девочки лет восьми, - "Говорю вам, я видела, сама видела - это была летающая тарелка! Настоящая! Как по телевизору показывают, только не большая, как таз для стирки. Она приземлилась во-он на том лугу, где еще не скосили траву. Я хотела побежать, сказать маме, а тарелка тут же снова поднялась в небо и улетела во-он туда, за тот остров".
Я не услышал, что ей отвечали, так как лодка моя была уже готова к отплытию, и мне не терпелось начать свою рыболовную охоту. Да и не придал я ее словам никакого значения, ведь дети всегда любят сочинять разные небылицы.
Но справедливости ради надо сказать, что Лобастого с того дня никто никогда больше не видел.