Следующим утром, едва рассвело, Сэнди и я отправились в путь. Ах, как прекрасно вдохнуть полной грудью утренний, пахнущий росой воздух, наполнить лёгкие благословенным ароматом чудесных трав, после двух дней и ночей в той затхлой атмосфере, пропитанной моральным и физическим разложением, в этом невыносимом рассаднике благочестивой мерзости. То есть, это для меня был рассадник. Что касается Сэнди, она выросла в этой стране, поэтому перенесла это заметно легче.
Бедняжка, её лингвистическая машина подверглась вынужденному двухдневному простою. И это в тот самый момент, когда она уже так далеко продвинулась по направлению к развязке. Я и не сомневался, что буду подвергнут продолжению рассказа и, может даже, узнаю, чем дело кончилось. Я оказался прав. Замечу, что теперь она удвоила свою ценность в моих глазах. Как человек и как сказочница. Как удачно она встала на мою защиту в замке и очень помогла мне в той ситуации, когда мне не помогла бы даже моя мудрость. Я полагал, что она честно заслужила, чтобы её тарахтелка поработала вволю и не испытал ни малейшей досады, когда она снова пустилась в путь:
- А теперь мы последуем за сэром Мархаусом, который держит свой путь на юг с девой тридцати лет от роду...
- Как ты думаешь, Сэнди, мы когда-нибудь выйдем на след тех ковбоев, которых взяли в плен?
- Конечно, прекрасный сэр.
- Тогда валяй. Я не буду тебя прерывать, постараюсь. Начинай своё повествование, загрузи меня по-полной. Только я сначала курну, как следует. И буду тебя слушать.
***
- А теперь мы последуем за сэром Мархаусом, который держит свой путь на юг с девой тридцати лет от роду. И, значит, заехали они в тёмный лес, и им довелось переночевать там, и они снова поскакали в дальний путь. Наконец, они доехали до укрепления, в котором обитал граф Южной Границы, у которого они попросили приюта. А наутро граф Южной Границы отправился к сэру Мархаусу и вызвал его на бой. И сэр Мархаус поднялся и вооружился, выслушал мессу, и взял пост за победу, и поднялся на коня и выехал во двор замка, где они собирались биться. Тут был граф, уже на коне, полностью вооруженный и шестеро его сыновей вместе с ним. И каждый из сыновей держал в руке копьё и они сошлись в битве, и хотя граф и двое его сыновей преломили копья о него, но сэр Мархаус поберёг своё копьё и не ударил ни одного из них. И остальные четверо бросились на него, по двое. И первые двое из них сломали свои копья, а следом другие двое. И всё время сэр Мархаус не тронул их. Потом сэр Мархаус помчался к графу и ударил его копьём так, что конь и человек повалились на землю. И потом он сразил его сыновей. И затем сэр Мархаус спешился и сказал графу: или ты сдаёшься, или лишаешься жизни. К этому времени, некоторые из сыновей пришли в себя и атаковали сэра Мархауса, а он сказал графу: Отзови своих сыновей, или я убью и их и тебя. Когда граф увидал, что ему не избежать смерти, он окликнул своих сыновей и потребовал чтобы они сдались сэру Мархаусу. И они все опустились на колени и вручили свои мечи рыцарю, который принял мечи. Потом, они помогли встать их отцу и все вместе дали сэру Мархаусу обещание, никогда не злоумышлять против Короля Артура, а после Троицина дня он и его сыновья явятся и вручат себя королевской милости. Именно так звучит эта история, доблестный сэр Шеф. Теперь следует поведать Вам, что этот граф и шестеро его сыновей те самые, которых Вы победили несколько дней назад и отправили ко двору короля Артура!
- Да ты что, Сэнди! Неужели и вправду это свершилось!
- Если бы это была неправда, пусть будет хуже для меня, и...
- Хорош, хорош, я не об этом. Однако, кто бы мог подумать. Один настоящий граф и шестеро графят. Всё-таки, Сэнди, это достойный улов. Рыцарские странствия это тяжёлый физический труд, немеханизированная, очень низкоквалифицированная работа. Но я начинаю понимать, что это доходное дело. Если фартит. Не факт, конечно, что я собираюсь войти в этот бизнес, потому что совсем наоборот. Ни один стабильный и настоящий бизнес не может работать на основе повезёт/неповезёт. Вот пример, мы имеем в активе удачную попытку рыцарского поединка. Но как это выглядит, если отбросить восторженную чепуху и присмотреться к сухим фактам? Это, то же самое, что играть в казино. Конечно, тебе может повезти как новичку. Или даже, тебе может повезти, когда почти совсем нет денег. Ты, даже, можешь сорвать куш, можешь разбогатеть. Ненадолго. Но, колесо Фортуны всё равно, рано или поздно, повернётся к тебе спиной. И вот у тебя снова ни шиша, и ты ещё и должен. Хочешь разбогатеть на азартных играх? Купи себе казино. Разве не так, Сэнди?
- Может статься, что в моей голове это всё не укладывается, или ежели поведать простым языком, то лучше сказать, что некоторые слова кажутся такими, что я не понимаю, где заканчивается одно, а начинается...
- Нет смысла говорить обиняками, и ходить вокруг да около. Потому что я тебе сам отвечу на свой вопрос - да, Сэнди, это так. Я знаю, о чём я говорю. Более того, если вглядеться в суть вопроса, то рыцарский бизнес, это ещё менее выгодно, чем даже играть в казино. Потому что, когда ты влупишь всё в казино, у тебя останется хотя бы бесценный опыт, который тебя ничему не научит. А если ты занят этим "прибыльным" ремеслом, идёшь к успеху, а тебе не повезло, не фартануло, в чём тогда прикол, чувак? Что у тебя останется? Один только изрубленный труп и полтора пуда изрубленного железа. Можешь ты это назвать "прикол"? Лучше уж казино. Я прав?
- Должно быть, моя голова совсем смущена множеством кое-каких слов, которые приводят меня в замешательство, но позднее на меня снизойдёт благословение, посредством которого я смогу без Вашей помощи. Но сейчас мне кажется, что не только моя голова, но...о... и не только Ваша, но обе наши головы...
- Нет, твоя голова тут не причём, Сэнди. С твоей головой всё в порядке, в общем и целом. Просто ты совсем не разбираешься в бизнесе. Но это не проблема. Главное, чтобы ты не начала мне рассказывать о бизнесе, это будет с твоей стороны неумно. Однако, ну его, этот бизнес. Я начал говорить о том, что это хороший улов. Полюбому. У меня теперь будет солидная репутация при дворе Артура. И продолжая тему ковбоев. Этой стране придают особенную нотку, эти мужчины и женщины, которые никогда не постареют. Взять к примеру, Моргану ля Фею - она свежа и молода как выпускница колледжа. Или этот граф с Южных Границ - всё размахивает мечом и копьём. В его-то годы. Да ещё и обременённый такой большой семьёй. Насколько я понял, сэр Гавейн убил семерых его сыновей, и осталось ещё шестеро для нас с сэром Мархаусом. Или та "дева" шестидесяти зим от роду, которая всё продолжает странствовать в самом расцвете её зим. А сколько лет тебе, Сэнди?
Это был первый раз, когда она наглухо замолчала. Её тарахтелка встала на ремонт или типа того.
ГЛАВА XX
ЛЮДОЕДСКИЙ ЗАМОК.
Выехав в шесть утра, к девяти мы уже проделали десяток миль. Нужно было дать передохнуть коню, который нёс тройную тяжесть - мужчину, женщину и доспехи. Мы остановились на продолжительный полуденный отдых в тени деревьев, подле ручья с прозрачными водами.
Как только мы расположились, послышался топот копыт и показался рыцарь. Он был ещё далеко, когда до нас долетели звуки, похожие на недовольные причитания. Когда он приблизился, слова стали различимы, и я понял, что он сильно ругается и сквернословит. Несмотря на это, я был рад его появлению, потому что заметил на нём баннер, расписанный золочёными буквами, на котором было написано:
Чудодейственная
"Зубная щётка"
Почистил и порядок!
Я узнал в нём одного из своих рыцарей. Это был сэр Мэдок де ля Монтень. Крепко сбитый парень, который приобрёл известность тем, что однажды чуть не сбросил с коня самого сэра Ланселота. В присутствии свежих слушателей, он не мог долго сдерживаться, чтобы под тем или иным предлогом не поведать об этом ярком факте своей биографии. Был, правда, и другой факт, который он не торопился поведать, однако и не скрывал, будучи спрошен. А факт этот говорил о том, что сэр Ланселот оказался сильнее, и сам сбросил с коня сэра Мэдока. Этот огромный простодушный увалень не видел, как этот факт меняет картину до неузнаваемости. Он мне нравился, потому что серьёзно относился к работе. Он был весьма полезен. Выглядел он очень внушительно. Широченные плечи, покрытые кольчугой, гордая львиная посадка головы, шлем украшенный плюмажем. Отправляя его работать, я приказал нанести на его большой щит оригинальный герб - рука в латной перчатке держит чудодейственную зубную щётку, и девиз - "Попробуй "Отвагу"". Так называлась зубная паста, которую он нёс в массы.
Он сказал, что валится с ног от усталости. Так он сказал, и это по нему было видно. Он сказал, что ищет того, который ездит с полиролью для кухонных плит. Сказав это, он снова разразился страшной бранью и сквернословием. Он имел в виду ещё одного забаннеренного агента - сэра Оссиса из Сурлюса, отважного рыцаря. Самое заметное происшествие, из тех, что случались с ним, была попытка, на турнире, померится силой ни с кем иным, как с самим сэром Гэхерисом. Однако безуспешная. У него был лёгкий и весёлый нрав. Ни на одну вещь, во всём их средневековом мире, он не смотрел всерьёз. По этой причине, я доверил ему заниматься рекламой полироли для кухонных плит. Дело в том, что никаких кухонных плит у них ещё не существовало, и только на такого как он можно было положиться в деле распространения полироли для них. Всё что ему нужно было делать, это технично и незаметно, шаг за шагом готовить общество к такой значительной перемене и прививать любовь к чистоте. До того самого дня, когда плиты, вдруг, появятся на рынке.
Сэр Мэдок страшно горевал и выпустил очередную порцию брани. Он сказал, что изругает его душу в лоскуты. Он не сойдёт с коня, не будет знать отдыха, и покоя, пока не отыщет сэра Оссиса, и не выплатит ему должок. Как я понял из отдельных, неругательных, фраз его рассказа, должок образовался вот как.
Сегодня утром он наткнулся на сэра Оссиса, который поведал ему, что если тот поедет напрямик, и проедет через вон те поля, за которыми лес, через лесные опушки, а потом через овраги, чащобы, и трясины, которые ещё дальше, то настигнет компанию путешественников, у которых невероятные проблемы с зубами. Сэр Мэдок, со свойственным ему рвением, взял след, и после трёх часов пути по совершенно непролазной местности понял смысл этой шутки. Оказалось, что, описанная компания путешественников, это ни кто иные, как пятеро древних узников, накануне выпущенных мной из темницы. Бедные старички, у них не осталось не только ни одного зуба, но даже корней, уже лет двадцать как.
- 18+ , 18+ , 21+ ! - сказал сэр Мэдок. - Да я его самого отполирую, когда смогу добраться до него. Потому что ни один рыцарь по имени Оссис, или как там ещё, не смеет оказать мне такую плохую услугу и остаться в живых. И покуда я его ищу, я буду ругать его с великой силой, каждый день его жизни.
С этими словами, и многими другими, он схватил своё копьё и ринулся дальше.
После полудня мы набрели на одного из этих древних старичков на окраине убогой деревеньки. Он грелся в лучах любви, среди своей родни и друзей, которых не видел уже пятьдесят лет. Вокруг него столпились, и его ласкали собственные потомки, которых он не видел до того ни разу и не знал об их существовании. Но для него самого, все они были чужими, его память стёрлась, а его разум рассеялся. Казалось невероятным, что этот человек выдержал пол-века в заточении, в тёмной норе. Но его старая жена, которая была здесь и несколько старых друзей подтвердили это. Они помнили, как он, сильный и крепкий, в самом расцвете своей молодости, поцеловал своего ребёнка и, передав на руки жены, отправился в долгое забвение. Люди из замка, даже те которые были почти его возраста, не смогли сказать мне, сколько лет этот человек провёл в заточении за своё никем не зафиксированное и всеми забытое преступление. Но его старая жена помнила сколько лет. Его состарившаяся дочь, окруженная своими женатыми сыновьями и дочерьми, стояла тут же, разглядывала и пыталась вспомнить что-нибудь о своём отце, который всю её жизнь был для неё только лишь именем, всего лишь смутным воспоминанием, преданием, а тут, вдруг, внезапно появился перед ней во плоти.
Любопытно было видеть такое. И даже не потому, что им выпал такой невероятный шанс. Мне это показалось любопытным совсем по другой причине, которая кажется куда как более поучительной. Представьте, что даже этот чудовищный пример, который явно показывал этим угнетённым людям, что в их обществе они никто, не вызвал ни одного всполоха недовольства или негодования против угнетателей. Они получили это бездушное возмутительное государство и общество в наследство от своих предков, и если что-то и могло их шокировать или напугать, так это доброта. Вот это и было удивительным откровением - насколько глубоко рабство впиталось в этих людей. Их существование сводилось к безжизненно однообразному терпению, к покорности, к совершенному безропотному одобрению всего, что им доставалось от господ. По этой причине, у них полностью отсутствовало воображение. Так говорят о людях, которые полностью деградировали, но для этих, даже такая оценка была завышена.
Я даже немного жалел, что не поехал другим путём. Потому что такие встречи не идут на пользу политику, который планирует полностью реформировать страну. Потому что такие встречи очень некстати подчёркивают упрямый факт - ни один народ в мире не получит свободу от угнетателей, рассказывая друг другу, как их бьют, а они всё крепчают. История очевидно показала, что все революции, которые победили начались с какого-то кровопролития. Конечно, не стоит забывать, что не все победившие революции закончились хорошо. Но хотя, история никого ничему не учит, сказанное выше, это исторический закон. Даже не знаю, думал я, поможет ли этому народу революционный террор и живительная гильотина. Но я не тот человек, чтобы так экспериментировать из любопытства.
***
Пару дней спустя, ближе к вечеру, Сэнди начала проявлять признаки волнения и нетерпеливого беспокойства. Она сказала, что мы приближаемся к людоедскому замку. Меня это застигло врасплох, и потрясло. Неприятно потрясло. Цель наших поисков как-то постепенно выпала из моего поля зрения. Внезапное напоминание, в первый момент, вернуло меня к реальности и показалось зловещим. Но скоро это прошло. Во мне проснулся здоровый интерес. Волнение Сэнди быстро росло. И моё тоже, потому что волнение заразительно. Сердце колотилось. Нельзя уговорить сердце биться медленней, когда приближаешься к замку людоедов. Тут оно бьётся по своим законам, игнорируя разум.
Внезапно, Сэнди соскользнула с лошади, показала мне жестом остановиться и украдкой, пригнув голову, двинулась на разведку в направлении зарослей, окаймлявших откос, который резко превращался в обрыв. Какое-то время она шелестела в кустах, пытаясь рассмотреть, что делается под откосом. Я, по возможности тихо, прокрался вслед за ней. Её глаза блестели, она указала рукой и возбуждённо прошептала:
- Замок! Смотрите, вон виднеется!
Я почувствовал дикое разочарование, и сказал:
- Замок? Там какой-то свинарник стоит. Свинарник, а вокруг плетёная изгородь.
Она выглядела удивлённой и расстроенной. Воодушевление исчезло с её лица. Она ненадолго погрузилась в собственные мысли и молчание. Потом выдала:
- Раньше это не было так заколдованно, - сказала она задумчиво, будто бы сама себе. - И какое удивительное волшебство случилось, подумать только. Один видит это заколдованным, обличённым в грязную и постыдную форму. В то время, как другому это всё кажется незаколдованным. Вон же - неприступный замок, окружённый рвом с водой, развевающиеся стяги на башнях, всё как было прежде. Ах, как томится моё сердце снова увидеть благородных пленниц, с которыми теперь стряслась ещё одна печаль. Мы долго добирались к ним на помощь. В том что случилось, есть и наша вина.
Я понял намёк. Замок был на месте, как положено. И он был заколдован для меня. Но не для неё. Внутренний голос подсказывал, что разубеждать её - пустая трата времени, миссия невыполнима. Надо просто подогнать результаты. И я сказал:
- Конешно, это самое обычное дело, клянусь бородой Хоттабыча. Один видит, что всё заколдовано, а другой видит, что всё как прежде. Все о таком раньше слышали, но такое не со всеми случалось - с нами первый раз. Но это не проблема. Я даже скажу тебе - это ни что иное как удача. Нам сопутствует удача. Потому что, если бы эти дамы были превращены в свиней для всех, и даже для самих себя включительно, то пришлось бы разрушать чары. А это могло бы получиться как-нибудь не так, если не знать точно, как они были заколдованы. И самое главное, это опасно. Потому что, если не знаешь точно разгадку, можешь ошибиться, как два пальца об асфальт. И тогда превратишь свиней в гусей, гусей в мышей, мышей в муравей, тут и сказочке конец - ищи потом свищи несчастных пленниц. Или вообще превратишь их в атомы и молекулы, и они станут летать повсюду вокруг. Но теперь, благодаря такому счастливому случаю, только я своим заколдованным взором вижу, что это свиньи, и, следовательно, нет нужды рисковать и пытаться рассеять чары. Как хорошо, что эти дамы остались для тебя, для самих себя и для всех остальных такими же, как и были. Они не будут страдать от того, что я вижу их сквозь покрывало колдовства, потому что ты открыла мне, что это не свиньи, а дамы, и мне этого достаточно. Я буду вежлив с ними.
- О, спасибо, милостивый государь, ты говоришь приятно как ангел. И я знаю, что ты освободишь их, поскольку ты жаждешь славных подвигов, и ты славный рыцарь и у тебя хватит отваги поступить так, как ты желаешь.
- Я не оставлю принцесс в свинарнике, Сэнди. А кто эти трое вон там, которых я своим заколдованным взором вижу как свинарей-оборванцев.
- Так это ж людоеды и есть. Как, они тоже изменили облик? Удивительно. Я теперь переживаю за вас. Как вы сможете метко разить их своим оружием, если вы не можете видеть их во весь рост, потому что они девять локтей ростом, а вы видите только четыре нижних? Действуйте осторожно, доблестный лорд. Это оказалось более опасное приключение, чем я думала сначала.
- Не печалься Сэнди. Всё что нужно, я знаю благодаря тебе. Теперь я знаю, куда их нужно разить. Не переживай, сейчас я быстро справлюсь с этими монстрами. Стой, где стоишь.
Оставив Сэнди в кустах на четвереньках, я двинулся навстречу опасностям. Сделав морду кирпичом, отважный, и решительно настроенный, я спустился к свинарнику и начал деловые переговоры со свинарями. Я покорил их сердца, скупив у них на корню весь гурт за шестьдесят пенсов, что было превыше любых их ожиданий. И это было весьма вовремя. Потому что близился день Х. Церковники, люди господина и прочие сборщики налогов должны будут наведаться на следующий день и отобрать изрядную долю имевшихся в наличии свиней. Так что, Сэнди не досчиталась бы большого количества принцесс. Но теперь они смогут заплатить сборщикам в твёрдой валюте, и ещё оставить немало себе. У одного из них было десять детей. Он рассказал, что когда в прошлом году приехал священник и отобрал самого жирного поросёнка себе на десятину, то его жена кричала ему, держа на руках самого младшего ребёнка:
- У тебя должно быть нет ни жалости, ни милосердия! Может, тогда ты отнимешь и ребёнка, раз забираешь средства на его существование?
Однако забавно. Это случилось в эпоху Государственной Католической Церкви. Подобный же случай произошёл в эпоху моей молодости в Уэльсе, где господствовала Государственная Англиканская Церковь. А люди-то думали, что если взять за основу другую церковь, то результаты будут иными.
Я отпустил этих троих, открыл ворота сарая и жестом показал Сэнди идти ко мне, что она и сделала. Ей не терпелось, и она примчалась как лесной пожар. Когда я увидел, как она, прискакав, принялась со слезами на щеках прижимать их к сердцу и ласково величать их по именам, мне стало стыдно за неё. И даже за себя.
Нам пришлось препроводить этих принцесс домой - десять миль. Скажу вам, что не встречал других таких дам, которые были бы столь же переменчивого настроения и столь же несговорчивы. Не то чтобы они не могли идти только прямо по дороге. Они могли идти только не по дороге. Они ломанулись сквозь кустарник во все стороны и рассосались в неизвестных направлениях. Они попрятались за камнями, кочками, в зарослях, в общем везде где могли. И тут выяснилось, что их совсем нельзя пинать, ругать и непочтительно к ним обращаться. Сэнди не выносила обращения, которое не подобало высокому положению. Самую несносную старую свинью, приходилось величать Миледи и Ваше Высочество.
С остальными дело обстояло не лучше. Это тяжело и раздражает - бегать в доспехах в поисках этих свиней. Одна маленькая графиня с железным кольцом в пятаке и редкой жёсткой щетиной на холке была просто дьявольски упряма. Она целый час состязалась со мной наперегонки по пересечённой местности. Её удалось поймать почти в том же самом месте, откуда мы начали забег - прогресс составил не более пары десятков шагов.
Я ухватил её за хвост и потащил с собой, невзирая на визг. Когда я нагнал Сэнди, она была шокирована и сказала, что таскать графиню за шлейф, это полное отсутствие галантности.
Свиней мы доставили домой к вечеру. Почти всех. Принцесса Сестриция де Морганора пропала. И с ней две её фрейлины - мисс Анджела Бохан и демаузель Елен Куртеман. Первая была молодая чёрная свинка с белой отметиной на лбу. А вторая - коричневая с худыми ногами, прихрамывающая на правый борт. Эта парочка меня измучила, как никто из остальных. Также пропало несколько рядовых баронесс. Я думал их можно оставить, но нет же, мясо должно было быть найдено. Но меня это уже не волновало - на поиски были отправлены слуги с факелами, которые обшаривали леса и холмы пока не отыскали всех.
Ах да! Конечно же! Весь гурт был расквартирован в доме. Никогда не видывал ничего подобного. И никогда не слыхивал ничего подобного. И никогда не нюхивал ничего подобного.
ГЛАВА XXI
ПАЛОМНИКИ
Наконец, я добрался до кровати, несказанно уставший. Растянулся и дал отдых своим переутомлённым мускулам. Какой кайф, как долго я этого ждал. Но на большее рассчитывать не приходилось, никакой сон в сложившихся обстоятельствах не был возможен. Визжание знати, которая неистово носилась туда-сюда по коридорам, устроив настоящее столпотворение, напрочь лишило меня сна. Поскольку я не спал, то естественно лежал и думал. Мои мысли были заняты в основном враньём Сэнди. Она никакая не больная на голову, она нормальная, насколько вообще в их королевстве бывали нормальные люди. Но с моей точки зрения, с этими свиньями она явно учудила. Вот он результат воспитания, вот они последствия дурного влияния общества, вот они горькие плоды образования. То есть его отсутствия. У них вообще так было принято - выдумывать всякую ерундень. И верить в неё. Мне пришлось мысленно поменяться местами с человеком той эпохи, чтобы убедить себя, что Сэнди не гонит. Вот вы сами представьте, как было бы странно для неё слушать меня, расскажи я ей о своём мире. Рассказал бы я ей, например, что своими глазами видел телегу, которая не будучи заколдована, и не будучи волшебная, носится безо всякой лошади со скоростью сто километров в час. Что я видел, как обыкновенный человек, совсем не гном и совсем не волшебник, залазит в корзину, и в ней улетает в небеса. И рассказал бы, что любой необученный школьник, почти без всякой шаманской помощи, разговаривает с людьми, которые находятся в сотнях миль от него, через совсем неволшебное волшебное зеркало. Она бы не заподозрила что я спятил. Она была бы в этом уверена: как так? Без всяких волшебных сил, что за ерунда? У этого человека наверно сломались в голове тараканы. Все вокруг неё с детства верили в чудеса. Это хорошо. Ни у кого не возникало никаких сомнений, когда кто-либо врал о чудесах. Это уже совсем не так хорошо. Даже в наши дни, никто не сомневается, что замок можно превратить в свинарник, а обитателями дворца могут быть свиньи. Но нужна настоящая средневековая фантазия, чтобы представить такое во всей полноте картины, не отвлекаясь на условности. Сэнди была в порядке, никаких сомнений, а значит и мне нужно оставаться спокойным. Отбросить все свои суеверия относительно всяких неволшебных и несверхъестественных вещей типа паровозов, самолётов, телефонов и компьютеров. Хотя, всё-таки, компьютер это волшебная вещь. Вещь, управляемая заклинаниями. Компьютер им понравился бы. А ещё я заблуждался: что Земля не плоская, что она не покоится на трёх слонах, и что над Землёй нет купола, который защищает её обитателей от вод, которые над твердью. Но во всём королевстве я один попал под влияние таких идей. И мне было совершенно ясно, что лучше помалкивать, если я не желаю, чтобы меня начали избегать все вокруг и сторониться как ненормального.
Следующим утром Сэнди собрала всю свинину в столовой и навалила им завтрак. Да, она лично прислуживала им и проявляла всяческое почтение к титулованным особам, которое свойственно британским островитянам даже в конце XIX века, как и в дни седой древности. К счастью, я оказался не столь высокого происхождения, чтобы меня усадили обедать со свиньями. Для меня был накрыт стол в другой комнате. Я и не думал на это жаловаться. Мы с Сэнди сидели и завтракали за одним столом, но хозяев не было. Я спросил:
- Ну и где вся семья, где они все скрываются?
- Семья?
- Семья.
- Какая семья?
- Ну, здешняя семья. Твоя семья.
- Честно сказать, я Вас не понимаю. У меня ещё нет семьи.
- Нет семьи? Разве это не твой дом, Сэнди?
- Ну... Вы просто хорошо подумайте, как это может быть мой дом, я же из Мордера?
- А чей тогда это дом?
- А... ну я Вам расскажу всё как есть, когда будет, что рассказать.
- Да ну, ты что, правда не знаешь? Не знаешь, кто нас принимает здесь?
- Да никто нас не принимает здесь. Мы просто пришли сюда. Вот и всё.
- Охренеть, вот это мы исполнили, милая. Такая наглость вызывает восхищение. Мы так любезно вломились в чей-то дом, наводнили его самыми высокопоставленными особами, которые когда-либо ходили под Солнцем. И тут оказывается, что мы даже не знаем, кто тут живёт. Как ты осмелилась на такую бесцеремонность? Я-то думал, что это твой дом. А что скажут хозяева?
- Что скажут хозяева? А что они могут сказать кроме безмерной благодарности?
- Благодарности за что?
Её лицо выражало удивление и недоумение:
- Воистину ты, господин ставишь меня в тупик своими странными словами. Да разве кто может мечтать, чтобы его поместье когда-либо, приняло такую компанию, какую мы доставили к ним? Это же большая честь.
- Ну, если уж на то пошло... Я даже не буду держать пари, что ещё ни одно поместье не принимало такую компанию.
- Поэтому позволим им чувствовать себя благодарными и дадим им выразить свою благодарность в благодарственных хволебнах. А если они не такие, то они просто псы и их предки псы и сами они предки псов.
По моим представлениям, ситуация была крайне неудобная. И могла стать ещё хуже. Самый лучший вариант сейчас, собирать побыстрей всех свиней и выдвигаться. Поэтому я сказал:
- Мы теряем время, Сэнди. Самое время собирать эту знать в кучу и выдвигаться.
- Почему, доблестный сэр и Шеф?
- Нужно их доставить по домам? Или не нужно?
- Ой, вы только послушайте его! Они же родом из всех краёв Земли! И каждая должна быть доставлена в свой собственный дом. Или Вы полагаете, что мы успеем совершить все эти поездки за нашу бренную жизнь, которую предначертал нам Всевышний, и которая к тому же ограничена смертью с тех пор, как Адам впал в грех посредством своей спутницы жизни. Которая подверглась интригам величайшего врага рода человеческого, который есть змей-искуситель по имени Сатана, который в былые времена был ангелом, но был низвергнут и исторгнут, за своё злое дело, всепоглощённый своей злобой и завистью, которую он породил в своём сердце, и чья смертельная гордыня погубила и самого его тоже - существо изначально светлое и чистое, которое парило со множеством остальных святых ангелов. Они были рождены в сияющих небесах, и пребывали в чудесных садах, где как и в этом достойном и славном поместье...
- Замолчи, Сэнди!!
- Почему милорд?
- Так. Ты понимаешь, что у нас нет времени на это? Неужели не понятно, что мы точно не успеем доставить их до самых дальних уголков Земли, если ты будешь так долго рассказывать мне, почему мы это не сможем сделать. Не время катать вату, время действовать. Нам нужно быть собранными. Ты не должна снова запускать свою сказочную пластинку в такое непростое время как сейчас. Ты только подумай, кто если не мы доставит аристократок по домам?
- Их верные друзья. Они постепенно приедут за ними из самых дальних уголков Земли.
Словно молния среди ясного неба сверкнула догадка. Облегчение. Чувства осужденного, который неожиданно получил помилование. Да, так и есть. Она решила вопрос своих пенсионных накоплений. Она замутила свинину и теперь конечно останется здесь... У себя дома.
- Ну, значит, вот и пришла пора прощаться, Сэнди. Наше с тобой странствие подошло к концу. Я рад, что всё так круто и благополучно завершилось. Теперь я вернусь домой и поведаю им легенду о нашем путешествии. И если ты когда-нибудь...
- Я уже готова, я еду с тобой.
На бис. Однако, я снова насторожился.
- Как? Со мной? Почему?
- Думаешь, я могу бросить своего рыцаря? Это постыдно. Я не могу покинуть тебя, покуда в доблестном рыцарском поединке, в чистом поле, более сильный чемпион не одолеет тебя и не завоюет меня. Но позор мне, если я даже просто подумаю о том, что такое возможно.
- Избран на долгий срок, - вздохнул я про себя, - но я смогу, я справлюсь.
И добавил вслух:
- Хорошо, тогда давай выдвигаться.
Пока она ходила поплакать на прощанье над своей свининой, я препоручил этот цвет общества слугам. Я приказал принести побольше песка, и посыпать им везде. Особенно в тех местах, где ночевала и прогуливалась знать. Но они полагали, что не стоит. Более того, это стало бы грубым и неприличным нарушением обычаев, это вероятно осудил бы каждый, кто узнал. Нарушение обычаев - решающий фактор для всего. Этот народ способен оправдать любое преступление, только не нарушение освящённых веками традиций. Слуги сказали, что древние и неприкосновенные традиции говорят, что нужно усыпать пол во всех комнатах и коридорах свежим камышом. Таким образом, не останется и признаков этого великосветского приёма. Как тонко и иронично они гармонировали с Природой. Они запечатлевали историю жизни семьи, наслаивая на протяжении многих поколений заметки о произошедших крупных событиях. Археолог мог бы произвести здесь раскопки и по образцам каждого наслоившегося периода рассказать, какие новшества были привнесены в питание и быт семьи в рассматриваемую геологическую эпоху.
***
В тот день, сразу с утра мы наткнулись на процессию паломников. Нам было с ними не по пути, но всё же, мы присоединились к ним. Потому что мне пришла в голову внезапная мысль - если я хочу стать мудрым правителем этой страны, я должен знать жизнь людей в деталях. А здесь можно было узнать это не из вторых рук, а из своих собственных наблюдений.
Эта группа паломников напоминала тех, которые описаны в Кентерберийских рассказах Чосера. В этой пёстрой толпе можно было встретить всевозможные образцы зажиточных фермеров и ремесленников тогдашней Англии, и увидеть всевозможные одеяния, соответственно. Здесь были молодые и старые, мужчины и женщины, весёлые и мрачные. Они двигались на лошадях и мулах. Ни о каких дамских сёдлах никто не имел представления, как и девять столетий спустя, в той же Англии.
Это была славная, дружелюбная и общительная компания. Набожные, довольные и радостные. Преисполненные естественной для них грубости и простодушной непристойности. С их уст не сходили рассказы, которые у них считались забавными, и никого не смущали, как не смущали никого в этой же стране двенадцать столетий спустя. Розыгрыши случались тут и там по всей толпе и встречались с радостным одобрением. Розыгрыши, которые оставались в ходу даже в далёкой Англии начала девятнадцатого века. Это подчёркивает, как в Англии любят традиции. Иногда остроумное замечание, сказанное в одном конце, прокатывалось через всю процессию до противоположного конца. Можно было отслеживать, как продвигается шутка юмора по раскатам смеха, детонирующим всё дальше. Щёки мулов и лошадей заливала краска стыдливого румянца.
Сэнди знала маршрут и цель этого паломничества. Она сообщила их мне:
- Они следуют в Долину Святости, чтобы получить благословения благочестивых отшельников, испить воды волшебного источника и очиститься от грехов.
- А далеко эти минеральные воды?
- Долина лежит в двух днях пути отсюда. На границе земель, известных как королевство Алемале.
- Расскажи мне об этом. Наверно известное место, да?
- О, да, это точно. Нет места, известней, чем это. Некогда, в стародавние времена, здесь жил аббат и его монахи. И может быть, на всём свете не было больше таких святых, как они. Они были заняты изучением благочестивых книг и не разговаривали друг с другом, но всё время молчали. Даже более того, они вообще ни с кем не разговаривали. И питались только засушенной травой и ничем больше. И спали на земле и много молились, и не мылись никогда. И носили одну и ту же одежду до тех пор, пока она не истиралась в ничто, прямо на них. Ну, значит, слава о них разнеслась по всему свету, по причине такой святой строгости. Их посещали бедные и богатые, и все с почтением.
- Понятно, продолжай.
- Но здесь всегда был недостаток воды. И поэтому, когда однажды святой аббат молился, в ответ на его молитвы сильный поток воды чудесным образом внезапно пробился сквозь землю в этом пустынном месте. Но монахи не устояли, будучи совращены искусителем. И принялись беспрестанно упрашивать, и всё время молить своего аббата, чтобы тот сделал купальню. А когда аббат был ими утомлён и не мог больше противостоять, то сказал: будет вам что вы просите, и даровал им то, что они просили. А теперь обрати внимание, что значит оставить путь непорочности, который Он так возлюбил, и впасть в распутство, поддавшись мирскому соблазну. Монахи вошли в купальню, и вышли оттуда чистыми и белыми как снег. И вот! В тот же миг Он дал знак, чудотворное предостережение! И Он велел прекратить течь водам, и те совсем исчезли.
- Они ещё легко отделались, Сэнди, учитывая какой страшный это считается грех.
- Вот именно. Но это был первый грех в их непорочной жизни. До этого они жили так, что мало чем отличались от ангелов. Они стали молиться, лить слёзы и истязать тело. Всё было тщетно. Вода не появлялась снова. Они устроили крёстный ход, и ходили с иконами вокруг источника, но безрезультатно. Они приносили жертвы, но всуе. Они ставили свечи в храме, но всё напрасно. Они все согрешили и все были виновны. Вся страна поражалась тому, как они провинились.
- Как удивительно. Эти люди ведут себя так же, как если бы иссяк нефтяной фонтан, и наступил финансовый кризис, когда каждый видит, что его накопления превратились в ничто, и наступило полное деловое затишье. Продолжай, Сэнди.
- И тогда, однажды, ровно через один год и один день, аббат сокрушённо смирился и разрушил купальню. О чудо! В сей же миг Его гнев прошёл, и снова хлынули воды. И впредь, до сего дня не прекращается их обильный поток.
- И с тех пор никто не моется, я догадываюсь.
- Тот, кто осмелился бы совершить такое кощунство, охромел бы без промедления, и к тому же так ему и надо.
- И обитель с тех пор процветает, да?
- С того самого дня. Молва о чуде облетела все три-девять земель. Из каждой земли пришли монахи, чтобы остаться. Они шли словно рыба, идущая косяками. К монастырю прибавлялись всё новые кельи, и к ним прибавлялись ещё новые. И он широко распростёр свои крылья и принял их всех. И монахини тоже приходили сюда, и всё больше и больше. И они строили себе жильё напротив монастыря, по ту сторону долины. И они добавляли келью к келье, до тех пор, пока не стал велик, сей женский монастырь. Монахи приняли их появление дружелюбно, и даже, объединив совместные усилия, воздвигли в центре этой долины, между двумя склонами, приют для подкидышей.
- Но ты же говорила, что там живут отшельники, Сэнди.
- И отшельники тоже стеклись туда со всех краёв Земли. Потому что для них там самое лучшее место, потому что туда стекаются толпы паломников. Поэтому там Вы не будете испытывать недостатка в отшельниках. И если кто-то захочет увидеть какого угодно отшельника, пусть даже такого, которого он сам только что выдумал, и такого, что не найдёшь нигде, а только может в сказочном королевстве на краю Земли. Пусть просто порыщет среди нор, пещер и болот по ту сторону от Долины Святости, и неважно какого он сословия и есть ли у него опыт, он обязательно найдёт какого-нибудь такого.
***
На следующий день утром мы встретили ещё одну процессию. У этих не было никакого веселья, никто не шутил, никто не смеялся и не разыгрывал друг друга. Все были серьёзны и угрюмы - и юные и взрослые. Здесь были всякие: седовласые старики и старушки, мужчины в самом расцвете сил и женщины, молодёжь, дети малые и трое грудных младенцев. Вероятно целая небольшая деревня. Не улыбались даже дети. Среди пяти десятков человек, ни один не поднимал лица, все уныло глядели себе под ноги, на всех оставила свою печать безысходность, порождённая тяжёлыми испытаниями и близким знакомством с отчаянием. Это были рабы. На их ногах были кандалы, руки тоже были в кандалах. Все, кроме детей были скованы вместе одной цепью, с промежутками в пару метров. Цепь шла от ошейника к ошейнику через всю вереницу. Они шли пешком и прошагали уже три сотни миль за восемнадцать дней, питаясь ничтожным количеством негодных объедков. В этих же цепях они спали каждую ночь, сбившись в кучу. На их телах были такие лохмотья, что нельзя было сказать, будто бы они одеты. Железо до глубоких ран протёрло кожу на их лодыжках. Раны гноились, кучи мух вились вокруг. Их босые ноги были сбиты, все до единого хромали. Поначалу несчастных было сто человек, но половина была распродана в пути. Торговец, гнавший их, ехал на лошади. Он держал кнут с короткой рукояткой и длинным кожаным ремнём, разделявшимся на несколько хвостов с узлами на концах. Этим кнутом он подбадривал тех, кто сбавлял шаг, качаясь от истощения и боли. Он всё делал молча. Невольники хорошо понимали язык кнута, который говорил за него. Никто из этих несчастных не посмотрел на нас, когда мы проезжали вдоль их процессии. И мы не подавали вида, что замечаем их, только умолкли все разговоры и смех. В полной тишине был слышан один только звук - негромкое и тоскливое лязганье цепей вдоль всей их колонны, когда сорок три пары закованных ног поднимались и опускались в унисон. Вся вереница двигалась в клубах пыли, которую они же сами и поднимали.
Эта пыль густо ложилась на их лица. Вы видали, может, дома, нежилые долгое время, где мебель в чехлах, на которых толстый слой пыли. На нём можно пальцем написать что-нибудь умное. Я вспомнил об этом, когда обратил внимание на пыльные лица некоторых матерей с грудными детьми, которым уже недолго оставалось до смерти и освобождения. На пыльных лицах хорошо читались знаки, не похожие на буквы, но которые легко мог прочитать даже неграмотный. Эти строчки были написаны ручейками слез. Любой безграмотный мог прочесть, что творится в их душе. Одна из них была совсем ещё девчонка. Я с тоской размышлял, что эти письмена выходят из самого её детского сердца, которое не должно знать таких бед. Только счастье и радость вступления в жизнь. И несомненно...
Её покачнуло, наверно от усталости, и тут же с щелчком прилетел хлыст и оставил ссадины на её обнажённом плече. Меня передёрнуло, словно он ударил меня. Хозяин остановил колонну и спрыгнул с лошади. Он набросился на девчонку и принялся ругать её. Он кричал, что его уже вконец достала её лень, и он уже давал ей последний шанс, но теперь он с ней разберётся. Она бросилась на колени. Она просила его и рыдала и умоляла в отчаянии, но хозяин был непреклонен. Он отобрал её ребёнка и заставил двух мужчин-рабов, скованных с ней спереди и позади, повалить её на землю, содрать одежду и держать её. Затем он как безумный набросился на неё с кнутом и хлестал, пока не расписал ей всю спину кровью. Она визжала и слабо пыталась вырваться. Один из державших её мужчин отвернул своё лицо. Он был руган и бит за такую добросердечность.
Наши паломники наблюдали и комментировали мастерство, с которым торговец владел плетью. Их сердца совершенно огрубели от долгого повседневного знакомства с рабством не понаслышке. Они существовали бок о бок с ним с детства. Они не видели в происходящем ничего, кроме повода поговорить об этом. Вот прекрасный образец того, во что превращает людей подобная Система в любые времена, даже в эпохи, когда формально ни о каком рабстве и речи не идёт. Замечу, однако, что наши паломники не были черствыми. Это был добросердечный народ. Они не позволили бы, чтобы на их глазах так мучили лошадь.
Мне хотелось это прекратить и освободить всех рабов, но это было бы неумно и опрометчиво. Я не должен был в это встревать и прослыть человеком попирающим законы этой страны и нарушающим их гражданские права. Если я осуществлю задуманное и останусь жив, я стану терминатором. Терминатором в хорошем смысле этого слова, я уничтожу рабство. Вот что я твёрдо решил, глядя на это. Но такое получится, только если устроить дело так, что народ сам потребует прекратить это.
Дело происходило у придорожной кузницы. Сюда уже прибыл местный покупатель, который ещё несколько миль назад купил эту девчонку. Оставалось только расковать её из невольничьей связки. Вот кандалы сняты. Начался спор между покупателем и работорговцем, по поводу того, кто должен заплатить кузнецу. Девочка, как только её спустили с цепи, со слезами и беспрестанно всхлюпывая, бросилась в объятья того раба, который отвернул лицо во время порки. Он крепко прижал её к груди, он целовал её, он целовал ребёнка, капая на них слезы. Я стал догадываться. Поинтересовался. Так и есть. Это муж и жена. Их пришлось растаскивать силой. Девчонку оттащили в сторону. Она сопротивлялась, дралась и громко кричала, пока процессия не скрылась за поворотом, и потом мы ещё долго могли слышать постепенно удалявшиеся жалобные крики. А что муж и отец, у которого была отнята жена и дитя? Который больше не увидит их никогда в жизни? Такого зрелища не смог бы вынести никто, поэтому я отвернулся. Теперь это происшествие никогда не изгладится из моей памяти, оно и по сей день сворачивает мне кровь, когда я вспоминаю о нём.
Я примкнул к одному дородному коллеге с лицом добродушного толстяка, намереваясь отвлечь себя беседой и почерпнуть крупицу житейских историй. Но навязав, таким образом, ему свою компанию, я получил взамен не то что ожидал. Он с ходу, бесцеремонно перевел тему и начал рассказывать мне тот самый анекдот.
Тот, которым сэр Дайнадент достал меня, из-за которого у меня теперь разборки с сэром Саграмором, из-за которого тот бросил мне вызов, желая свести счёты. Я извинился и постепенно переместился подальше от него, в хвост процессии, злой как собака, ругаясь про себя и испытывая запоздалое и неуместное желание ткнуть того толстяка копьём и ежась от мысли о том, сколько раз мне ещё расскажут анекдот на этом свете, уж не говоря про тот.
***
Уже после наступления сумерек, мы добрались до постоялого двора в деревне. Когда я проснулся утром следующего дня и выглянул на улицу, я заметил, как в золотистом великолепии начинающегося дня к нам несётся рыцарь. Я узнал одного из своих рыцарей - это был сэр Оззи (Чудак) ля Харди. Он был по части джентльменских аксессуаров, а если точнее, его специализацией были шляпы-котелки. Он был одет в великолепные доспехи, самые лучшие, какие смогли сделать наши кузнецы. Прямо на его шлем, вместо плюмажа, был надет высокий цилиндр как у дяди Сэма. По тем временам это был вызов общественному вкусу, это казалось смешно и нелепо. А носить на голове ведро для головы - это типа не смешно и нелепо. За его седлом был прикручен кожаный багажник для котелков. Каждый раз, как он побеждал странствующего рыцаря, он заставлял того присягнуть на верность мне, возлагал на его голову котелок и обязывал носить его. Я оделся и сбежал вниз, поприветствовать сэра Оззи и узнать, как у того дела.
- Как идёт бизнес? - спросил я.
- О..., обратите внимание - осталось всего четыре. А когда я покинул, Камелот их было шестнадцать.
- Ты отважный и благородный воин, сэр Оззи. Где ты нашёл приют той ночью?
- Я еду из Долины Святости и скачу всю ночь, с Вашего позволения сэр.
- О, я сам собираюсь посетить сие чудесное место. Но почему всю ночь, неужели что-то нарушило размеренный ход и твоей командировки тоже?
- Ей-богу, лучше бы Вы не спрашивали! ...Задай ему корм, парень, да не жалей, если тебе дорога твоя репа. Мухой в конюшню и делай, что я тебе сказал... Сэр, потрясающие вести несу я Вам, там... это паломники, верно? Они тут очень кстати. Добрые люди! Соберитесь и слушайте, что я вам поведаю! Это важно для всех! ... То, ради чего вы странствуете, этого больше нет! Напрасно вы стремитесь туда, куда вы стремитесь. Пусть моя жизнь станет залогом истинности моих слов. И вот мои слова, и вот то, что я вынужден сообщить вам: Так случилось, что произошло то, о чём ни о чём подобном мы уже не слыхивали никогда, а только однажды за прошедшие две сотни лет, и тот случай был первым и последним разом, когда предания нам сообщают что злоключение приключилось в чудной долине, где по велению Всевышнего, и по причине большой праведности, по которой Он посодействовал некогда, ради...
- Чудотворный источник иссяк! - разом выдохнули все двадцать пилигримов.
- Да. Вы говорите верно, добрые люди. Я хотел подготовить вас к этой вести, но вы сами обо всём догадались.
- Кто-то снова помылся?
- Ни в коем случае. Поначалу подумали об этом, но в такое никто не верит. Должно быть, случился другой грех, но никто не ведает какой.
- Как они? Убиты горем?
- Это нельзя выразить словами. Источник иссох уже как девять дней. Сразу начали молиться, плакать и стенать. Облачились в рубище, и посыпали головы пеплом. Устроили крёстный ход, и не прекращают это до сих пор, ни на час, ни днём ни ночью. Монахи, монахини, подкидыши - все изнурены, все возносят молитвы, все молитвы, которые когда-либо были записаны на пергаменте. Даже тогда, когда в людях не остаётся сил, они продолжают молиться. Сразу послали за тобой, сэр Шеф, чтобы ты применил волшебную магию и сотворил чудо. А если ты не сможешь явиться, послали гонца за Мерлиным, и он уже три дня здесь. Он сказал, что из-под земли достанет эту воду, даже если придётся содрогнуть всю землю, и потрясти королевства земные для этого. И сразу бросился за работу, собрал всю свою магию, призвал на помощь все сомнительные силы, которые ему подчинены по мановению его руки. Но не только не появилась вода, но даже сырость не завелась, несмотря на то, что Мерлин проливает там кувшины пота, от зари до зари трудясь над своей нелёгкой задачей, и если Вы...
Позвали к завтраку. Как только мы покончили с едой, я отозвал сэра Оззи и на подкладке его цилиндра написал:
Министерство химической
промышленности. Отдел ПП.
Экспериментальный полигон.
Срочно пришлите:
Номер 1 - 2 экз.
Номер 3 - 2 экз.
Номер 4 - 6 экз.
Со всей соответствующей фурнитурой.
И двух взрывотехников.
Шеф.
На словах я ему передал:
- Теперь отправляйся в Камелот, и скачи быстрее ветра, отважный рыцарь. Покажи эти строки Кларенсу, и скажи, что это требуется как можно скорей доставить в Долину Святости.