Меня еще числят героем, но уже раздаются первые трезвые голоса. Пока их немного - тех, кто успел понять, чем отозвался нашему народу мой подвиг. Еще двести-триста лет, и эти голоса сольются в дружный хор проклинающих. Быть может, потребуют и суда - если еще будет, кому судить. Я не стану ждать этого часа. Мне не исполнилось и пятисот, но угар молодости давно оставил меня, ослепление первых десятилетий миновало. Я вижу то, что есть: мой народ все еще велик, но приметы упадка явны для тех, кто не закрывает глаз. Путь вверх труден и доступен немногим - путь вниз легок для всех. Моя вина в том, что мы вступили на этот путь. Но того ли я хотел? Того ли хотели мы все?
Пространство мифа огромно: каждый выбирает в нем свое место, украшает по своему вкусу, населяет новыми фигурами. Что видела в легенде о крылатом человеке моя мать - может быть, притчу, тайную мудрость? Но дети живут делами, невоплощенная мечта - не для них.
Образ был у меня перед глазами - в верхних залах летучие мыши селились тысячами. Первое, что пришло в голову юнцу - охота. Скроить крылья по своему росту из сотен крылышек маленьких созданий. Но рука не поднималась на убийство тех, кем я видел себя в мечтах - и я против воли стал отыскивать недостатки в своем плане. Кроить, шить - не мужская работа. И я, не признаваясь даже самому себе, что надеюсь на отказ, обратился к сестрам.
Отказ? Нет, жаркое нетерпение: "А нам ты дашь полетать?". Мои юные сестры вспыхнули, как пары над асфальтовым озером. Они, никогда не любившие рукоделья, готовы были до крови стирать пальцы иглами. Впрочем, первая сбитая камнем мышь стала и последней моей добычей - тонкие перепонки ее крыльев рвались под нитью. Я высушил мохнатое тельце и оставил как образец.
Девочки - старшей из сестер, Маййе, не было тогда и двухсот - задумали соткать полотнища из шелковистых волокон багрянки. Обычная пряжа, рыхлая и рвущаяся при легком натяжении, не годилась. Из нее ткали одежду в три-четыре нити, и ткань получалась мохнатой, тяжелой, ноздреватой. Каменная пряжа? Из нее получатся неподъемные каменные крылья. Пока юные рукодельницы изобретали способ сделать ткань плотной и крепкой, к нашему кружку присоединялись новые горячие головы.
Не один год ушел на первые неуклюжие крылья - перепонки от кистей к лодыжкам и подвижная складка между ногами. Из полотна, пропитанного каменным маслом, на каркасе из тонкой проволоки. Они унесли меня не далеко - и все же, шагнув с верхней галереи большого зала, я спустился вниз живым - плавно и мягко.
Можно было бы счесть первый опыт благополучным - и забыть о том, как долго ныли вывернутые натяжением перепонок суставы. Но я мечтал о другом: подняться над черным провалом, увидеть, куда срываются бешеные струи нашей реки.
Теперь черный провал почти забыт, большой зал завален осыпями и обломками и мы больше не ходим этой дорогой, а тогда все с волнением следили, как бурная вода год за годом по крупинке размывает его отполированный пол. Все знали, что в старину провал был так узок, что поток с разгона бил в противоположную стену, и стена эта содрогалась под ударами. В мое время водопад отступил далеко, и стена терялась в темноте - туда не доставал свет наших ламп. С мостика-перемычки над водопадом мы видели лишь бурление пены - а говорили, что там, внизу, новые просторные залы и промытые рекой долины. Многие мечтали увидеть их, но спуск на канатах был признан слишком опасным. А если на крыльях?
Первый полет прославил меня. Мечта о крыльях оказалась заразительна - быть может, каждый с детства носил ее в себе, схоронив далеко за взрослыми делами и заботами. Опытные и знающие стали направлять труды нашего молодого кружка. Теперь, когда стало ясно, что сила рук не удержит размаха крыла, потребного для тяжелого человеческого тела, начались работы над каркасом. Химики, работавшие с каменным маслом и асфальтом, пригласили нас к себе. Я увлекся - будь проклято мое увлечение химией! Несколько десятилетий опытов - и на сетчатые прожилки тончайшей проволоки легла плотная и легкая пленка. Эти крылья были много больше, и мало походили на крылья летучей мыши. Теперь их размах определяла не хрупкость человеческих суставов, а точные расчеты.
На первое большое испытание собрался едва ли не весь народ Фаерна. В новые крылья был вложен труд не маленького кружка сорвиголов - всего народа. И весь народ ликовал когда я, растянувшись на опорах под прозрачным треугольным двукрылием, закружил под сводом, ловя восходящие токи от огненного круга и малые теплые струйки от разгоряченной толпы. Восторг сбывшейся мечты - возможно ли его описать?
Но к моей радости примешалась толика разочарования - черный пролом остался недоступен. Столб воздуха, вытесненного падающей водой, неизменно отбрасывал меня в сторону, кренил - и крылья отказывались мне повиноваться.
Когда я спустился - на протянутые мне навстречу руки поклонников - когда закончились объятия и поздравления, когда установилась длинная очередь желающих повторить полет и начались разговоры о том, сколько крыльев надо изготовить, чтобы насытить всех желающих - я отошел в сторону. В голове билась одна мысль - как сделать крылья послушными моей воле, как дать им силу преодолеть встречный ветер из неизведанной глубины. К тому времени я глубоко изучил химию и представлял, с какой стороны подойти к задаче.
Через год-другой под сводами большого зала и других просторных помещений нашего мира парили крылатые юнцы - полет на прозрачных крыльях стал любимой забавой молодежи. Я же пропадал в лаборатории, и со мной были старые и новые друзья -уже не дети, а молодые ученые и техники.
Другие занимались расчетами, ломали голову над механизмом, способным придать крылу, умеющему только парить, поступательное движение. Другие искали легкий сплав для вращающихся лопастей - я же работал над составом, который сгорал бы так легко и ярко, чтобы доля вспышки переходила в движущую силу, толкая лопасти.
Горение угля и каменного масла было слишком слабо для нашей цели. Жар, способный расплавить руду, разгорается медленно, требует постоянной подпитки топливом и нагнетания воздуха - мне же нужна была яркая вспышка от малой капли - на тонких крыльях не унесешь гору угля. И мы перепробовали многое: мелкую угольную пыль и дистилляты горючей смолы... впрочем, все это описано в отчетах, которые гниют в нашей забытой лаборатории.
Порой я задумывался - не слишком ли много сил уходит на воплощение моей ребяческой мечты. Лучшие головы трудились не над тем, как увеличить урожай съедобной плесени или приплод личинок в садках - над моим двигателем. Все мы - молодые таланты - проедали труды народа, не давая взамен ничего осязаемого. Кому нужны новые долины, которые кроются - кроются ли?- в глубине промытого рекой провала? Разве нам мало места в наших просторных залах? Разве разведанных запасов руд и угля не хватит на многие тысячи лет? Если бы хоть кто-то возвысил тогда голос, пристыдив нахлебников - клянусь, я бросил бы все и пошел бы хоть в углекопы. Но нет, весь народ следил за нами с надеждой и волнением. Мастера в кузницах и собирательницы лишайников, пряхи и рудокопы твердили друг другу, что их жизнь уж потому не напрасна, что поддерживает наши усилия. Может быть, не я один виновен? Все равно...
К тому времени, как я получил подающий надежду состав, к моей гордости примешалась изрядная доля мучительной ответственности и чувства вины. Как мне хотелось показать тем, кто меня поддерживал, что я не впустую проедал плоды их трудов. Наверно - да что там, наверняка! - я перестарался. В двигателе моя смесь должна была сгорать капля за каплей, малыми толчками сообщая непрерывное движение винту - для показа же я взял огромную бочку. Зрители разместились на верхних галереях - в безопасности, как мне казалось - снаряд же я установил на берегу потока, направив так, чтобы вся сила взрыва ушла в пустоту над провалом. Толстостенная труба должна была задержать осколки, предохранить людей от взрывной волны. Вся мощь - на провал - и на стену за провалом. Я поджег фитиль...
Меня и сейчас готовы носить на руках. ПРОБИВШИЙ СТЕНУ! ОТКРЫВАТЕЛЬ НОВОГО МИРА! ДАРИТЕЛЬ СВЕТА! - это пишут заглавными буквами, золотом на стенах торжественных залов под моим изображением. Мне простили гибель людей под обвалами и мучения обожженных лучами жесткого светила. Я - герой. Но мои крылья забыты. Небо над новыми миром слишком огромно и пусто, а земля слишком богата и щедра, слишком манит новыми мечтами и надеждами.
Что было дальше - вы знаете. Что будет дальше - предвидят пока немногие - увы, я среди них. Мы обезумели от изобилия открывшихся нам земель. Мы открываем новые и новые выходы из мира, который прежде был для нас так просторен, а ныне - тесен и скуден. И завидуем мы теперь не летучим мышам и не птицам - завидуем тупым недолговечным существам, нашим уродливым копиям - ведь им выпала великая удача родиться хозяевами верхнего мира. И больше всего на свете наши молодые желают уподобиться этим диким племенам, стать среди них своими.
О, как наша молодежь восхищается новшествами - смоляные факелы им милее наших неярких фосфорных светочей, и мало кто оплакивает загубленную копотью белизну гипсовых кружев, украшавших своды наших залов, мало кто замечает, как гибнут заросли багрового мха, кормившего и одевавшего поколения наших предков. О, плащ из звериной шкуры мягче и теплее накидки из каменной пряжи, шерсть куда прочнее моховых волокон! Мало того, дикари верхнего мира сами несут нам одежду и пищу - в обмен на богатства, открытые и рачительно охранявшиеся нашим народом из тысячелетия в тысячелетие. Мы же расточаем их играючи - берите золото, берите железо, медь и серебро, уголь и самоцветы! Берите, платите, трудитесь на нас, мы же будем учить ваши языки, будем звать вас в свои хороводы, будем воспитывать ваших младенцев, обучая их древней мудрости!
Бедный народ Фаерна - ты ждешь благодарности? Ты ослеплен сиянием луны, мой бедный народ. Дикари многочислены, верхний мир принадлежит им днем - а усвоив принесенные нами из темноты знания, они станут и хозяевами ночи. К тому времени, как их полчища сменят каменные топоры на бронзовые, наш маленький народ растворится среди этого множества, а наша древняя мудрость станет смутным мифом.
Я не хочу дожить до этого часа. На исходе ночи я вынесу наверх мои крылья, так и не ставшие послушными, расправлю их и взлечу навстречу убийственному солнцу. Если народу Фаерна суждено стать смутной легендой, пусть у этой легенды будут крылья.