Аннотация: Готовых рецептов нет, не было и никогда не будет. Жизнь - как программа с открытым кодом. Как хочешь, так и пиши, добавляй, совершенствуй. Каждый день.
Жизнь с открытым кодом
Родившимся в начале 90-х...
Конец.
Они всё-таки увидели, как она уходила.
Мать сказала: 'Ты всегда можешь вернуться'. Материн муж, казалось, готов был уничтожить её. Но мать молчала, и он ничего не сказал.
За захлопнувшейся дверью она услышала, как он выдохнул злое 'не прощу'.
- Зря ты так, - прошептала мать, но этого уже никто не услышал, и уже не важно было к кому она обращается.
Свобода. Наконец-то. Она доволокла сумки до угла, где приятели погрузили её пожитки в машину.
- Ну, поехали, - подумала она навстречу новой жизни.
Она закрыла глаза. Пусть думают, что спит. Она вспоминала и вычёркивала всю свою жизнь до этого момента. Больше ничего нет. И она теперь будет откликаться на другое имя. Теперь она - Оджи. Она вспоминала и отрезала ленточки, как учила когда-то мать.
Оджи усмехнулась. Знали ли они, к чему приведут эти уроки? Оказывается она хорошая ученица.
Она отрезала ленточки и вспоминала.
На новое место для новой жизни она должна прибыть пустой. Нет привязанностей, нет боли. Она устала ощущать боль. Она устала не высыпаться. А последние дни она особенно мало спала, собрала вещи по ночам, чтобы никто ничего не заподозрил.
Больше она не повторит прежних ошибок. Что-то покалывало её, какая-то мысль крутилась в области затылка, но накопившееся напряжение всё-таки оказалось сильнее, и она погрузилась в сон.
Начало.
Ей всегда не хватало Любви. Мать родила её, как теперь принято говорить, для себя. Хотя именно этих слов она от матери никогда не слышала, Оджи была убеждена, что это именно так.
Обида на мать, казалось копилась с самого рождения. Хотя, если задуматься, именно мать дала ей это неудержимое стремление к независимости.
И всё же. Мать сдала её в детский сад с ночной группой. Да, там было весело, и ночная воспитательница позволяла 'ночникам' поплавать в лягушатнике перед сном, что, конечно же, другим ребятам было недоступно. Но приходила мать за ней, когда уже всех разбирали, а она оставалась попечении охранника. Конечно, когда она подросла, то поняла, что мать просто не успевала приехать с работы к закрытию сада. Но обида осталась.
В школе обида только укрепилась. Оджи собиралась быть хорошей девочкой, она страстно мечтала заслужить любовь матери и одноклассников. Но ей и тут не повезло.
Из-за проблем с кожей мать запрещала ей есть сладкое, и Оджи иногда была готова на всё - за горсть конфет и одобрительный взгляд девчонок из старших классов. Чем они, конечно, пользовались.
Но мать была занята то работой, то поиском работы и не замечала дочери. Оджи очень боялась, что из-за мамы они умрут с голоду или им нечего будет носить. Мать не слушала её. Существовали лишь 'да' и 'нет'.
Чем старше становилась Оджи, тем труднее ей было казаться для матери хорошей, ведь она понимала, что зависима. С каждым днём пропасть между ними становилась всё шире. Конечно, участвовали в этом обе. Н разве кому-то это интересно в 7-8 лет?
В школе Оджи откровенно скучала. Её легко давались многие предметы, и она не тратила на них много времени. На трудные предметы Оджи старалась не обращать внимания, активно пользуясь помощью одноклассников. Впрочем, это было взаимовыгодное сотрудничество. В младших классах Оджи активно занималась спортом и подавала определённые надежды своим учителям.
Но всё со временем меняется. Оджи начала взрослеть, и ей не хотелось испытывать боль ни на тренировках, ни после них, ни на соревнованиях. Ей хотелось уже другого. Лёгкой, воздушной, интеллектуальной жизни. А ещё ей катастрофически не хватало денег. Мать на карманные расходы средств не выделяла, а если вдруг и давала что-то, то это была какая-то мелочь.
Примерно лет в двенадцать Оджи пообещала себе, что будет много зарабатывать и не будет ни от кого зависеть. Впрочем, так же думала и мать, но она по-прежнему не видела в дочери взрослого человека. Оджи ничего не оставалось, как начать всеми доступными для неё средствами зарабатывать на свои нужды. Она помогала ученикам младших классов с уроками - за вознаграждение, которое получала от мам и бабушек. Она гуляла с чужими собаками. Иногда она не могла удержаться и выносила что-то съестное из магазина без оплаты. Пару раз её выручал муж матери.
Да, её мать умудрилась выйти замуж. Отчим оказался странным и сложным для понимания. Тем не менее, Оджи решила для себя, что лучше хоть какой-то отец, чем вовсе никакого. У них получалось скрывать от матери мелкие неприятности, случавшиеся то с одним, то с другой. Иногда мать узнавала о чём-нибудь и устраивала затяжные допросы с пристрастием. Они каждый раз долго отпирались, а потом признавались. Причём, не обязательно в том, что было на самом деле. Мать оставалось довольной, что в её королевстве всё спокойно, а они оба выдыхали с облегчением - самое важное не вскрылось.
У отчима били две дочери. Оджи даже пыталась с ними подружиться. Старшая была интереснее младшей. Они болтали о разных умных вещах, и Оджи чувствовала себя почти счастливой. Летом они все, кроме матери, ездили в деревню, в лес, на дачу. И там можно было, наконец, пожить так, как хочется, без постоянных упрёков, замечаний и режима дня.
Иногда Оджи жалела, что мать ездит с ними. Но желания убедить её у Оджи не возникало. Ей не хотелось быть причиной скандала.
У неё было всё и ничего. Была видимость. Видимость любви. Видимость семьи. Видимость матери. Матери, которая, похоже, наслаждалась своей исключительностью и никогда не забывала напомнить близким насколько они ей обязаны. Это сначала понималось, потом раздражало, потом стало вызывать смех. Никто и не спорил. Да, они зависят от неё, но зачем же терроризировать?
В конце концов эта зависимость стала причиной тихой ненависти к матери, которая иногда заглушалась восстанавливающимися время от времени отношениями с ней. Она, похоже, даже не замечала, что происходит. Иногда Оджи задумывалась, почему мать такая, читала разные психологические книжки, которых у матери было предостаточно. Оджи не понимала, как в одном человеке могло уживаться столько разных личностей. Умные книжки говорили, что это может быть и даже должно быть у таких, как она, но Оджи от этого легче не становилось.
За два года до окончания школы Оджи была переведена матерью на домашнее обучение. Мать решила так сама, а поводом послужили плохие отметки, замечания от учителей и много других мелких школьных неприятностей. Это было не совсем домашнее обучение. Мать в то время работала в интернет-школе и оплатила обучение в ней, чтобы дочь была под присмотром.
Оджи нравилось так учиться. Во-первых, у неё действительно стало лучше получаться. Во-вторых, у неё появилось больше свободного времени, потому что она могла поработать утром, потом погулять с подружками, а вечером или даже ночью продолжить занятия. Ей купили отдельный компьютер, который тут же расширил границы её мира. У неё появилось много друзей. Сначала они были лишь аватарками и строчками на экране монитора, потом со многими она смогла повидаться и подружиться вживую.
Тут, как ни крути, приходилось признать правоту матери и хотя бы пару раз мысленно сказать ей спасибо.
В обучении через интернет было ещё одно преимущество. Мать пристроила её работать тестером в той же школе. Иметь свои личные деньги оказалось очень приятно. Правда приходилось делиться. Мать, ссылаясь на финансовые трудности, потребовала отдавать часть денег в общую семейную кассу. Это было обидно, но пришлось смириться.
'Я никогда не буду ни от кого зависеть', повторяла Оджи про себя каждый раз, когда обстоятельства указывали ей её место.
Это было время уроков. Не только в школе или дома. Оджи узнала цену дружбы и предательства. Как ни странно, но дружить стало интереснее с девочками. Мальчики или молодые люди постоянно жаловались на судьбу, на родителей, на учёбу и учителей. Это было скучно и неприятно. Выводом из увиденного стало отстранённое отношение к особам мужского пола.
'Я никогда не выйду замуж!' Да и за кого? Она не видела ни образца, ни хоть какого-то подобия настоящего мужчины, образ которого складывается в девичьих умах практически без их участия.
А вот с подругами повезло. Они не были интересными в общении, они не раз помогали, спасали, подкармливали, снабжали недостающими средствами, вовремя давали советы.
Иногда советы давала и мать. Но эти же советы или были получены от подруг, или уже были не нужны. В такие моменты Оджи жалела мать, жалела, что у них ненормальная семья и даже искренне пыталась наладить отношения. Но мать шла по накатанной дороге и продолжала жить в мире своих иллюзий, пытаясь заработать больше денег. Возможно, если бы она так сама не стремилась к финансовой независимости, у них была бы настоящая семья. Но неудачи и обиды мать сливала на мужа и Оджи, обвиняя их в бездействии, прихлебательстве и других страшных грехах.
Однажды Оджи призналась матери, что влюблена в одну девочку. Жестоко пожалела она об этом. Видимо, это было сказано какой-то другой матери, а не той, которая время от времени проявлялась и была доброй, любящей и всё понимающей. После этого Оджи зареклась делиться своими проблемами с кем бы то ни было.
Школу Оджи закончила вполне достойно, но не так, как хотелось бы матери. Она не смогла поступить в институт с первого раза, а так как мысль о независимости крепко засела в её голове, Оджи пошла работать.
Как ни странно. Этому косвенно поспособствовала мать, дав весьма разумный алгоритм поиска работы. Возможно, она на самом деле любила дочь, только не умела это показать. Или не считала нужным. Или боялась быть непонятой.
Работа, собственные деньги, практически взрослая жизнь вскружили Оджи голову. В мире столько интересного, а времени так мало! Оджи стала всё позже и позже приходить домой, наконец, разразился жуткий скандал. Конечно, мать очень рано встаёт. Конечно, она не высыпается, потому что не может заснуть, пока дочь не вернётся. Но так-то зачем?!
Оджи сбежала из дома. Несколько дней она с помощью подруг незаметно выносила свои вещи из дома. Это было нетрудно сделать. Во-первых, мать никогда не лазила по чужим шкафам и вещам. Во-вторых, она уходила очень рано на работу и, в-третьих, муж матери был не очень внимателен к происходящему. Тайное бегство было скучным, поэтому Оджи написала прощальное письмо отчиму. Она, конечно, понимала, что её будут искать, но надеялась, что не найдут.
Все вокруг считали, что причиной её побега стал младший брат. Он тоже рано ложился, да и вообще получалось, что Оджи негде жить. Не могла же она рассказать истинную причину ухода, тем более, что она и сама не могла толком во всём разобраться.
Найти её, конечно, не смогли. Но достать достали. Когда-то она сказала, где работает, и дала матери свой рабочий телефон. При наличии интернета той не составило большого труда найти контактные данные её начальницы. Мать написала ей письмо, в котором в строгой форме попросила руководство уточнить, где находится их несовершеннолетняя сотрудница. Начальница проблем не хотела и, как только Оджи появилась на работе, вызвала её к себе и предложила уладить дело с родителями. Оджи пришлось вернуться домой.
С этого момента Оджи поняла - никаких сведений о себе. Никому. Никогда. А на работе ей стало трудно. С одной стороны она очень хорошо справлялась с порученными ей делами, а с другой - у неё постоянно менялось непосредственное начальство. Это всегда были девушки, старше её, с которыми было интересно. Каждый раз она привыкала к новой начальнице, привязывалась к ней, а потом теряла - они уходили в декрет, на повышение, на другую работу. А Оджи оставалась на своём, теперь уже понимаемом как низкооплачиваемое, рабочем месте.
Старшая начальница как-то зашла и сказала, что если Оджи проработает на этом месте ещё два года, то она, начальница, поможет ей поступить в институт, ведь Оджи работала на одном из его факультетов. Причём, пообещала начальница, её место останется за ней, а когда она получит высшее образование, её джёт повышение - преподаватель-методист.
Это было приятно, конечно. Но Оджи уже знала, какой это каторжный труд и как мало за него платят. Тех денег, что она зарабатывала, ни на что не хватало. Хотелось так много! И Оджи решила, что когда станет совершеннолетней, прямо в день рождения, она уйдёт из дома, а перед этим или одновременно уволится с работы и никому ничего не скажет. Чтобы не нашли.
Целый год Оджи терпела жизнь в семье. Мать пыталась быть хорошей. Она почти не срывалась, редко повышала голос, явно боясь, что дочь снова убежит.
Однажды она сказала Оджи: 'Я знаю, что ты уйдёшь, и что я ничего с этим не могу сделать.' Оджи стало вдруг на минуту жалко мать, и она неубедительно промямлила что-то о том, что не собирается пока никуда. Мать покачала головой. Всё встало на свои места. Все всё знали, но вели себя так, будто всё нормально.
Эта атмосфера лжи и дипломатии выводила Оджи из себя. Ей было неприятно, что мать так легко отказалась от ней и закрылась от всех. Она ходила на работу, занималась общественной деятельностью и ни на что в доме не обращала внимания. Это равнодушие матери мучало не только Оджи, но и её отчима и брата. Правда, брату было веселее всего. У него были игрушки и его надолго отвозили к бабушке. А вот отчим начал пить. Да так, что однажды Оджи вызвала полицию. Отчим им этого не мог простить, но и пить не перестал.
- Почему она с ним не разводится? - не раз думала Оджи, но ответа не находила. Однажды она даже попыталась подсказать матери, что надо разводиться. Оказалось, что мать давно подготовила и документы, и заявление, но от последнего шага её удерживало отсутствие присмотра за маленьким братом Оджи.
- Ты поможешь мне, если что? - как-то спросила мать. Дочь молча кивнула, но мать ей снова не поверила. Это было слышно в её ответном 'Хорошо'.
- Мам, надо учиться жить самостоятельно, - сказала Оджи матери, чем ещё больше раздвинула края пропасти их разделяющей. Ведь мать и так всю жизнь живёт одна и самостоятельно.
- Да, конечно.
Это холодное 'да' окончательно лишило обеих иллюзий и надежд на восстановление отношений. Отныне, как казалось Оджи, они обе соблюдали дипломатический нейтралитет и ждали наступления дня 'Х'.
И вот он пришёл! День её восемнадцатилетия. Оджи была готова уйти прямо с утра. Вещи собраны, сумки спрятаны в укромном месте, и больше ничего её здесь не держало. Мать поздравила её с днём рождения, что-то подарила и сказала: 'теперь ты можешь уходить, я не имею права тебя удерживать.
Почему-то Оджи надеялась на чудо. Что-то произойдёт, и они станут чудесной любящей семьёй. Не случилось. Только её подруги прислали поздравительные 'эсэмэски' и сообщили, что на сегодня машина отменяется. День прошёл тихо. Почти по-семейному. Но нет. Оджи не будет больше обманываться. Её не любят здесь, и завтра она уйдёт из дома.
Ночь Оджи провела без сна. Последняя ночь перед уходом из родного дома, где она родилась, заставляла её вспоминать, жалеть себя и тихо плакать. Оджи выкорчевывала из себя остатки привязанности и любви к матери и брату.
Вот и утро. Как назло, все рано встали. Но отступать уже некуда. Пришла 'эсэмэска', что её ждут около дома. Оджи собралась с духом, улучила момент и вышла из квартиры. Оглянувшись, она увидела стоявших в дверях мать и её мужа. Брат спал. И это было хорошо, он ей нравился, она не хотела его огорчать.
- Ты всегда можешь вернуться, - сказала мать, - это твой дом.
Рождественский подарок
Перед католическим Рождеством она вдруг получила от матери сообщение.
'Мы купили дом и переехали. Квартира в полном твоём распоряжении. Сообщи, как передать тебе ключ'.
Сначала она хотела отказаться и даже удалила письмо из ящика. Чтобы не передумать. Но жизнь коммуной и сон вповалку на полу уже не давали ничего, кроме раздражения. Эйфория от пьянящего ощущения свободы от контроля давно прошла.
В одном она была почти солидарна с матерью. Чтобы жить, надо работать. А чтобы нормально работать, надо хотя бы по выходным высыпаться. Именно этого ей и не хватало в коммуне. Девочки вставали рано, тащили то в одно место, то в другое и строго следили за тем, чтобы никто не отделялся и не выделялся. Правда, ей не мешали читали, не одобряли, конечно, но и не запрещали. И она читала по ночам, подсвечивая себе телефоном. Это казалось ей романтическим и героическим одновременно, и она даже гордилась своей жизнь.
Но это короткое сообщение без обычных, уже ставших привычными, слов 'родная' или 'дорогая', без каких=либо эмоций, подействовало на неё как давно забытое обливание холодной водой.
- Я позову кого-нибудь с собой, - подумала Оджи, но несмотря на своё желание быть честной с подругами, она никому ничего не сказала. Все давно привыкли к тому, что она может вдруг, ни с того, ни с сего надолго замолчать, и не приставали к ней.
Утренний общий ритуал питья кофе перед работой прошёл молча. По дороге на работу она старалась ни о чём не думать. Она, как книжная Скарлет, отодвигала трудное решение в надежде, что всё решится само собой.
К концу второго дня Оджи решилась признаться себе, что боится встречи с матерью. Несмотря ни на что, она скучала по матери, по тем временам, когда они ещё были похожи на семью, по маленькому брату. Как ни старалась Оджи, она так и не смогла вырвать прошлое из себя. Интерес к разным философским и психолоческим школам привёл ей к осознанию, казалось, простой истины - готовых рецептов нет, не было и никогда не будет. Жизнь - как программа с открытым кодом. Как хочешь, так и пиши, добавляй, совершенствуй. Каждый день.
Ещё два дня Оджи прожила в раздумьях, прячась в туалете и скуля в ладони от жалости к себе. Ей снова захотелось стать маленькой маминой дочкой. Но не могла она показать вои переживания. Никому не могла показать. Подружки готовились к Новому году, украшали квартиру нетрадиционными способами, веселились...
Оджи приняла решение. Она подъедет днём к матери на работу, позвонит ей, заберёт ключ. Она позовёт кого-нибудь жить к себе. Кажется, эта мысль помогала ей. Да и никто не проследит за ней, никто не узнает, где она сейчас живёт.
Она так и сделала. Мать вышла к ней почти сразу.
- Она постройнела, - с лёгкой завистью подумала Оджи. Почему-то ей хотелось, чтобы мать выглядела плохо. Наверно, это выплыло детское 'вот умру, тогда посмотрим, как им плохо будет'.
Последовавший затем неожиданный порыв броситься навстречу, Оджи задавила сразу. Мать передала её ключ и повернулась на каблуках, чтобы уйти.
- Где вы теперь?- неожиданно для себя спросила Оджи.
- Когда захочешь приехать, позвони, я отвезу тебя, - сказала мать, легко поцеловала Оджи в щёку и ушла, стуча шпильками о мраморный пол.
Это было тяжелее всего. Мама такой, как будто и не было этих лет молчания и обид. А были ли обиды? Назвать маму мамой оказалось очень легко и даже приятно. Оджи почувствовала, что она не одна. Наконец, не одна.
Она позвонила на работу и, сказавшись больной поехала домой. Не в коммуну, нет, а к себе домой.
Дверь открылась легко. На минуту Оджи показалось, что сейчас все выйдут её встречать. Прибежит собака, громким лаем интересуясь, где же она была так долго. Придёт и молча сядет напротив двери одна из кошек. Брат назовёт прежним именем и потащит смотреть, какие у него игрушки.
Но было тихо. Она обошла все комнаты. Все шкафы, кроме её личного шкафа были пусты. Книг не было. Картин тоже. Диваны и мамина кровать были на месте.
В холодильнике было пусто. На дверце магнитом была прикреплена записка: 'Не забудь включить'. Плита была тоже отключена от питания. Краны с водой - перекрыты.
В кухонном шкафу нашлась посуда, а в другом - соль, крупа, макароны и перец.
Оджи зашла в свою детскую комнату. Открыла свой шкаф. В нём нашлась пара комплектов постельного белья, подушки, одеяла и полотенца.
В ванной, явно ожидая её, стоял нераспечатанный шампунь, лежали мыло, зубная паста и зубная щётка, прямо в упаковке. На стиральной машине стоял порошок.
Дом ждал её. Оджи отключила телефон, разделась, запустила стиральную машину, сходила в душ.
Завернувшись в полотенце, она прошла в мамину комнату и легла на её кровать. Так и уснула, свернувшись калачиком.
Ей снились чёрные всполохи, тучи, дождь. Когда она окончательно замёрзла, она сходила за одеялами и снова вернулась в мамину комнату.
Это была первая ночь за долгие годы, когда она выспалась.
Как ни странно, Оджи проснулась вовремя. Она даже не опоздала на работу. Весь день она отмалчивалась, нарочно загружая себя делами. Ближе к вечеру она начала нетерпеливо поглядывать на часы. Как только рабочий день закончился, оджи поспешила домой. Не в коммуну. Она так и не научилась называть это своё пристанище домом.
Оджи не знала, как она скажет своим подругам, что покидает их. Она даже ещё не знала, что кого-то оставляет. Она просто торопилась домой и снова отбрасывала неприятные мысли.
Дом встретил её настороженной тишиной. Оджи поужинала, а потом вышла на улицу. И тут же, ну вот надо же, столкнулась с соседкой, которая, конечно, не могла пройти спокойно мимо и просила, где её мать, мол, что-то их давно не видно. Оджи пожала плечами, выдержала недоумевающий взгляд и пошла в торговый центр.
Пакеты и коробки норовили выскользнуть из рук. Оджи присела на лавочку, достала телефон, набрала номер и, дождавшись ответа, сказала: