Аннотация: Несколько странных, фантасмагорических и грустных историй о жизни, смерти, свершившемся или нет предназначении. История вторая, о том, насколько равнозначны жизни, если одну заменить другой.
ГАНГ.
История вторая: Шкатулка.
–Доброе утро, – сказал Галл, и прикрыл глаза ладонью.
Кухня была заполнена ярким золотистым светом. Вся немногочисленная мебель в ней и предметы казались серовато призрачными, обрамленными тонкими полосками лучей и теней; солнечные зайчики прыгали по стеклянной посуде на полке, вспыхивая ослепительно точками на золоченых кантах и отражаясь переливчатыми росчерками на стене. Особенно ярко светилось окно. Галл раздвинул пальцы, чтобы убедиться в том, что кот Филипп не привиделся ему, а действительно сидел на подоконнике.
–Ну, доброе, – подал голос Филипп, как бы безо всякого интереса глянув на мальчика, стоявшего в проеме двери. На самом деле кот ждал его, просто считал для себя унизительным выказывать приятие открыто. На свету тщедушное костлявое тело Галла казалось каким-то болезненно высохшим, майка болталась на острых плечах будто балахон. Филипп подвигал усами, как кавалергард и фыркнул. – Тебе точно пятнадцать? Худосочный ты какой-то, того и гляди, свалишься на пол и рассыплешься грудой костей.
–Точно, пятнадцать, – Галл с некоторой опаской убрал ладонь от лица, однако убедившись, что глаза привыкли к яркому свету, смело шагнул вперед.
Посреди кухни свет уже не казался некой разновидностью рентгеновских лучей, просвечивающих насквозь. Здесь солнечный свет вернул себе свое истинное наполнение: яркое, теплое и радостное. Теперь кухонные шкафчики на левой стороне были похожи на большие сдобные булки, стаканы и стеклянный чайник на полке будто наполнились солнечным сиропом, холодильник на правой стороне вообще сделался словно пломбир в брикете и даже вполне себе прозаические стулья с мягкими подушками стали будто изящными креслицами из пряничного дворца. Впрочем, – подумал мальчик, – Может, все так и есть? Это же ведь сказка?
Галл улыбнулся коту. Тот снова подвигал усами, затем легко перепрыгнул на стол.
–Сорри ни слова, он страшно ругается, если я случайно оказываюсь на столе, – Филипп подошел к корзинке с нарезанным белым хлебом, осторожно подцепил когтем верхний кусочек и уволок его на край. – Вот уже сколько лет прошло с тех пор, как я стал обворожительно красивым котом, а от человечьей привычки к бутерброду с маслом по утрам никак не избавился. Ты умылся? Почистил зубы?
–Да, – Галл с интересом наблюдал за белым котом, который обнюхивал свежий хлеб и облизывался. – Только верхнюю одежду так и не нашел.
–А верхняя одежда важна, и особенно в твоем случае. Не могу, понимаешь ли, спокойно смотреть на твои выпирающие кости. Сразу мне хочется укрыть их каким-нибудь рубищем, дать в руки клюку с колокольчиком и заставить причитать «Поможите, люди добрые, кто чем сможет» – кот оторвался от хлеба и с хитринкой посмотрел-таки на Галла. – Давай так, я тебе одежду, а ты мне сделаешь бутерброд с маслом? Пойдет?
–Слово бутерброд пишется с одной буквой «т» или двумя? – неожиданно спросил Галл.
–Все зависит от того, с какой стороны на это слово посмотреть. Мне вот всегда казалось, что... – Филипп вдруг стал на задние лапы, приподнял правую верхнюю, будто собрался декламировать стихи, и громко произнес: – БуТТерброд с маслом! Это так красиво и правильно! Нет, друзья и соседи, это не просто красиво, это ЗВУЧИТ! – затем он вернулся на четыре лапы и посмотрел на удивленного мальчика. – Вот такое у меня мнение. Хотя Сорри сказал бы, что мы неграмотные олухи, и слово бутерброд пишется и будет писаться во веки веков только с одной буквой «т», без иных вариантов. Скучный он, короче.
–Я сделаю тебе бутерброд с маслом, – Галл едва ли не смеялся. – Но ты тоже кое-что обещал.
–Мальчик, в этом доме ничто не появляется и не исчезает просто так. А то, что появляется или, не дай Б-Г, пропадает, имеет в себе одно заложенное свойство. Знаешь какое? – кот сел возле куска хлеба с видом фокусника, готовящегося к необыкновенному представлению.
–Какое? – неуверенно спросил Галл и на всякий случай отодвинулся от стола на пару шагов.
–Это нужно пожелать. Смотри-ка, – Филипп окинул Галла оценивающим взглядом, затем подвигал усами, в этот раз с некоторой театральностью, и для пущего эффекту, надо полагать. И наконец, самым настоящим басом произнес: – Одежда появись!
–Э-э... – Галл посмотрел вниз и начал ощупывать клетчатую рубашку с коротким рукавом и джинсовые шорты, которые, чудесным образом, вдруг оказались на него надеты. – Узковато малость.
–Он еще и недоволен, – фыркнул кот и вернулся к кусочку хлеба. Там он снова расчувствовался и замурлыкал. – А вот мы сейчас тебя маслом помажем, да кусочек сыра сверху положим. И такой ты вкусняшка станешь, мр-мр-мррр.
–Может лучше так? – Галл посмотрел на кота.
Филипп удивленно мяукнул и добавил: –Такой костлявый, сирый, да убогий, а, поди ж ты, сообразительный...
Потому что на Галле теперь была не рубашка с джинсовыми шортами, а широкая белая футболка и легкие парусиновые брюки того же цвета.
–Да уж, – пробормотал кот. – Все-таки тебе пятнадцать. Потому что десяти-двенадцати летние мальчики, исходя из моего скромного опыта общения с ними, все как один, глупые оболтусы, которым в одном месте колоться будет, если не дернуть несчастного котика за хвост. А ты освоился быстро, ничего не скажу... да и ладно, выполняй теперь свое обещание.
Спустя некоторое время Галл пил чай из чашки английского фарфора и ел бутерброд. Кот тоже поедал свой бутерброд и все своей кошачьей душой пребывал в раю. Мальчик посмотрел на окно.
–Что там теперь?
–Кажется, Анкара. – Филипп глянул на Галла одним глазом. – Ты и это просек?
–В общем-то, это не сложно понять. Но почему...
–Почему Турция, а не Италия, например? – кот доел последнюю крошку, сел и облизнулся. – Потому что Сорри так понадобилось.
–Можно посмотреть?
–Валяй, – Филипп жмурился и мурлыкал.
Галл взял чашку и подошел к окну. Он с удивлением смотрел на узкую улочку, вымощенную синеватой брусчаткой, по которой шли себе, спешили и даже бегали черноволосые смуглые люди. Кто-то кивал знакомым, кто-то позволял себе приостановить бесконечный городской бег, чтобы перекинуться парой стандартных фраз со знакомым: – «Салям — Салям - Насильсин? - Мюкельмель, Аллах а хамд ольсюн!», – но чаще не замечая, не слыша, не реагируя, ведь город не подождет и не вспомнит, если остановишься.
На противоположной стороне большая витрина ювелирного магазина поймала солнечный луч и не отпускала его. Золотистое свечение расплывалось по стеклу, словно волшебная разновидность масла, мерцая, делаясь приглушенной и вдруг снова вспыхивая ослепительным пятном. Возле стеклянных дверей стоял колоритный турок лет пятидесяти с черными усами и изогнутой трубкой во рту. Он поправил красную тюбетейку с кисточкой, лениво осмотрел спешащих прохожих, затем перевел взгляд вверх и посмотрел на Галла. Мальчик смутился и отошел от окна, он еще не понимал, могли ли видеть его люди с той стороны. Он глянул на кота, и уже собрался спросить... Как зазвонил телефон.
Филипп вздохнул и покачал головой.
–Снова этот, – сердито прошипел он. – Эта самовольная штуковина опять сменила имидж, где-то спряталась и трезвонит.
Галл осмотрел кухню. Телефона было не видать. Только звон. Мальчик поставил чашку на стол, затем с сомнением, а скоро и с удивлением, посмотрел на холодильник, открыл его дверцу, и... Его догадка подтвердилась. Телефон располагался между двух пучков нежно-зеленого салата. Он был небольшим, ярко-оранжевым и овальным, трубка почти сливалась с корпусом, а спереди мигала белая лампочка.
–Глядите-ка, нашел, – хмыкнул кот. – Это значит, что он тебя признал. Ну, давай, вынимай этого путешественника из зелени. Звонит-то, скорее всего, Сорри. А он не любит, когда долго не отвечают.
Галл вынул телефон, как и приказал кот, стер ладонью испарину, и взял трубку. Филипп вдруг заволновался и встал, перебирая лапками.
–Этот представитель семейства кошачьих сейчас на столе? – послышался недовольный голос Сорри.
–Доброе утро, – ответил Галл, сам от себя не ожидая такой смелости. – А у нас за окном Анкара.
–Да что ты говоришь, – однако голос Сорри смягчился. – Позавтракал?
–Угу.
–Дай-ка трубочку Филиппу. Точнее приложи к его уху.
Галл глянул на кота. Тот тяжело вздохнул, сел и понурился. Мальчик сочувственно пожал плечами, дескать, это все, что я смог... Затем приложил оранжевую трубку к кошачьей голове.
–Да, хозяин, – произнес кот и шмыгнул носом, Галл едва удержался, чтобы не рассмеяться, пришлось даже зажать рот свободной рукой, чтобы смешинки не выскользнули наружу. А кот продолжал: – Да, помню, что вы предупреждали. Ни ногой на стол. Выпорете, да, ремнем. Выкинете на улицу, да, помню. Отдадите дворовым собакам. Да что там собакам, сами своими руками..., да-да и это помню. В тюленя. В попугая. В курицу. Нет, все-таки в попугая. В улитку. Это, конечно, вам решать, а не мне. Или в слизняка. Да и вообще в плюшевую игрушку, и на антресоль. Да, гадкий, непослушный, вредный... все это я. Каюсь. Ну, правда. Ни-ни, ни ногой, ни лапой. Никаких бутербродов с маслом и сыром. Кошачий корм — наше все. Самый дешевый и невкусный. Да. Все признаю. – Несчастный кот глянул на Галла, затем показал глазами, что трубку можно убрать. – Фух-х, я герой, таки выдержал. – Филипп вытер несуществующую испарину со лба и обессиленно лег. Со стола он так и не спрыгнул.
–Сорри? – мальчик заговорщицки подмигнул коту.
–Ты освоился с исполнением желаний в моем доме, – с некоторым самодовольством произнес голос в трубке. – Я чувствую твою уверенность.
–Скажите, а это, все же, дом или квартира?
–Хм, ты задаешь интересные вопросы, мальчик. Однако, знай, что ответ на каждый из них тебе придется искать самому. Поэтому не старайся задавать их слишком много. Пусть они приходят к тебе постепенно, по мере того, как больше и легче станешь понимать.
–Но разве можно больше и легче понимать, если не задавать вопросов?
–Задавать их можно, но по-разному. Например словами, как это делаешь ты сейчас. А еще можно увидеть суть. Не обязательно сразу и досконально ее понять. Но важно увидеть ее – раз. Осознать, что она есть – два. И принять свое бессилие перед ее пониманием – три. Если будут соблюдены все три условия, то в твоей голове появится нечто необыкновенное, некая отличительная особенность человека от животного. И вот она, эта удивительная особенность, подвигнет тебя задать нужный вопрос мирозданию, а не человеку, и найти единственно верный ответ. А если понадобится, то и вырвать его из глотки хоть самого Бога.
–Но что это, Сорри?
–Это интерес. Это страсть. Это жажда обладания. Понимаешь меня?
–Да, наверное... – неуверенно произнес Галл.
–Сегодня я покажу тебе разницу между воображаемым и действительным. От твоего ответа будет зависеть нечто важное, такое, например, как неизменная или измененная суть вопроса. А пока отдыхай и осваивайся. Отбой.
–Странно это все... – мальчик вернул трубку на телефон. А тот вдруг фыркнул, покрылся мягкой шерсткой и превратился в белку. Ее шикарный хвост, который только что был трубкой, распрямился и распушился. Галл испуганно выронил зверька, а тот подскочил и прыгнул за дверь.
–Экое вредное животное, этот телефон. В прошлый раз он прикинулся змеей. Ты только представь картину. Сорри с кем-то там разговаривает, держа возле уха извивающуюся гадюку. Зрелище достойное психиатрической палаты, в которой все объелись галлюциногенных грибов. А вообще, пора мне вздремнуть, – Филипп зевнул, спрыгнул со стола и направился в сторону двери. – Если увидишь черную бабочку кружащую возле лица, значит скоро Сорри тебя куда-нибудь переместит, не пугайся, а привыкай.
Он остался один и решил подумать над тем, что с ним произошло. Принимать или нет? Верить? Следовать за? Катиться под?... Галл подлил остывшего чаю в чашку и снова подошел к окну. Он смотрел на людей, которые спешили по своим делам. Красивые такие восточные люди, смуглые и горячие, как и их родное солнце высоко в небе. Они вовсе не были похожи на чахоточных петербуржцев. Они были яркими. Точно, как и город, в котором они жили и носились из одного края в другой — большой, запутанный, красивый.
Появилось еще кое-что... Точнее, исчезло. За весь вчерашний вечер и это утро он ни разу не ловил себя на подспудной мысли. Что-то неожиданное вдруг выныривало из глубины сознания и сразу оказывалось на языке. Галл не умел говорить так, что казалось возле рта мелькают искры. Он любил долго думать и мучительно принимать решения, а тут... Будто он, и правда, умер на самом деле. И сейчас был как бы не он, а кто-то на него похожий. Кто-то решительный, смелый, острый. Он понимал, что любой вопрос, заданный Сорри, не останется без внимания. Насчет ответов этот странный взрослый его уже просветил. И все же... Он никогда и ни с кем так не разговаривал, как с Сорри. Он всегда был уверен, что неинтересен и незаметен. Он всегда считал себя глупцом.
Мальчик улыбнулся, поставил чашку на подоконник и прижался к стеклу лбом. Он смотрел на расплывавшееся солнечное пятно, что мерцало в витринном стекле напротив. И думал: Я сделаю все, что ты прикажешь, Сорри. Только, пожалуйста, не оборви эту сказку на самом интересном месте, когда я поверил, что нужен, что важен, что я есть.
На подоконник вдруг запрыгнула белка. Галл посмотрел на нее и погладил кисточки на острых ушках. Белка недолго поласкалась под его рукой, затем отодвинулась чуть и что-то застрекотала на своем беличьем языке.
–Я не понимаю тебя.
А белка вдруг перевернулась через голову и стала уже знакомым оранжевым телефоном, который принялся звонить. Мальчик поднял трубку и услышал голос Сорри.
–Скажи, малыш, о чем ты думаешь?
Галл отлепился от стекла и почему-то сладко улыбнулся. Добрый и проникновенный голос Сорри как раз был тем, что ему сейчас было нужно.
–Со вчерашнего вечера я так ни разу и не подумал по-настоящему. Ни о чем.
–Хорошо, тогда задам тебе другой вопрос. Что ты видишь, малыш?
*
Галл посмотрел вперед, и... его глаза расширились от удивления.
Потому что он стоял на широких гранитных перилах, а перед ним простиралась бездна горячего воздуха. Его взгляд сначала метнулся вверх, впитав всей своей синевой небесную синь, а затем ухнул вниз. Ослепительное море, в котором было света не меньше чем в небе. Золотая полоса пляжа далеко внизу. Чуть выше черный серпантин дороги, который воздушной лентой стлался между скал... Что это? Где это?
Белка спрыгнула с его рук и ускакала куда-то назад. Галл оглянулся. За его спиной, оказывается, была широкая гранитная терраса с пальмами в кадках и пестрыми зонтами над круглыми столиками. Белые скатерки волновались на горячем ветру. Это был уличный ресторан. За крайним столиком сидел Сорри. На нем был белый костюм и легкая летняя шляпа. Сиреневые очки отражали солнце.
А дальше за зонтами, возвышалось красивое здание будто собранное из стеклянных квадратов. Солнечный свет струился по прямоугольным кантам, переливаясь и золотясь на углах.
Белка подбежала к Сорри и запрыгнула ему на колени. Он погладил чудесного зверька, затем махнул рукою Галлу.
Мальчик спрыгнул с перил и подошел к нему.
–Присаживайся, – Сорри показал на стул напротив себя.
Мальчик сел.
–Хочешь, закажу тебе мороженого?
–Я не хочу есть.
–Значит, приступим к делу, – Сорри подвинул к себе портсигар и вынул из него тонкую черную сигару. Раскурил простым взмахиванием руки, глянул на Галла и, наконец, показал назад. – Видишь большую женщину в черных очках?
Галл проследил за его рукой. И увидел ее. Она была похожа на престарелую актрису, которая всем своим существом осталась в далеком прошлом. Черное платье устаревшего фасона. Нелепая шляпка с топорщащейся вуалью. Ярко-красный росчерк губ, что, впрочем, не скрывало дряблости рта. Сигарета в длинном черном мундштуке...
–Кто она?
–Она шкатулка, – Сорри вернулся взглядом к мальчику. – Ей семьдесят лет. Она больна раком. Но год еще проживет.
–Вы сказали... шкатулка?
–Да, я так сказал. И в этой шкатулке спрятан целый год твоей жизни. Ты ведь понимаешь, что не жив на самом деле?
–Понимаю, – Галл не мог отвести взгляда от грузной старухи.
–Ты занимаешь чье-то место, потому что мертв и не должен находится здесь, и это непорядок. Для того, чтобы по праву считаться живым или окончательно умереть... Тебе нужно сделать выбор. Забрать у нее год жизни, тем самым умертвив, в общем-то, обреченную и бесполезную старушенцию. Или оставить все как есть. И умереть через двадцать минут.
–Забрать чью-то жизнь, чтобы... жить самому?
–Заметь, я не предложил тебе забрать жизнь из молодой женщины у которой полно перспектив. Бессмысленная старуха, которая тем и жива, что вкалывает себе морфий три раза в день. Морфий заменил ей все. Он возвращает ее в прошлое, где она блистала на подмостках.
–То есть... я должен... убить? – Галл опустил голову на мгновение, но скоро посмотрел на Сорри. – Вы хотите, чтобы я стал убийцей?
–Я дал тебе выбор, – Сорри вынул из внутреннего кармана пиджака... пистолет с глушителем, и положил его посреди стола. – Не волнуйся, я устроил здесь все так, что никто ничего не видит… Да и не увидит. Как управляться с оружием ты знаешь.
–Нет, я не...
–Знаешь, – с нажимом произнес Сорри.
И в тот же миг Галл понял, что действительно знал. Откуда и как это знание появилось в нем?... Вопрос не существенный. Главным было то, что сказка продолжалась. Еще недавно он испытал бы страх и разочарование, но сейчас...
–А что будет через год?
Сорри улыбнулся.
–Да, ты тот, кто мне нужен. Теперь я знаю это. А вот вопрос неправильный. Лучше задай мне верный вопрос, исходя из той ситуации, что имеешь.
–Вопрос... – Галл потянулся за пистолетом и взял его в руку. На удивление тяжелая штуковина. Мальчик посмотрел на Сорри. – Что я буду делать в течение этого года, если выберу жизнь... – это верный вопрос?
Сорри откинулся на спинку стула и вздохнул, он испытал удовольствие. Сиреневая петелька дыма закружилась на ветру и растаяла.
–Не забывай, малыш, про двадцать минут. Время имеет только одно свойство — оно всегда убывает.
–Кто вы, Сорри? – мальчик встал.
-Когда или если вернешься за этот столик, отвечу. Но только раз. Сделай все правильно, ты ведь умный мальчик, который прочел целую гору книг. Ты много чего повидал за свою несчастную избитую жизнь и знаешь кое-что получше любого взрослого, а еще больше ты представлял себе по ночам. И это были страшные мысли. Пусть тебя ведет СУТЬ, частица которой открылась тебе вчера вечером. Знай, что каждое твое слово станет правдой, если будешь верить и ЖЕЛАТЬ. А сейчас делай свою судьбу сам, не вмешивай меня.
Галл осмотрелся и вдохнул горячего воздуха. Небо качалось. Небо высасывало душу из синих глаз. Горячее, горячее небо.
Он подошел к старухе и улыбнулся.
–Ты ко мне? – удивилась она.
–Да, – просто ответил Галл.
–С этим? – мундштук с погасшей сигаретой показал на пистолет.
–С этим, – Галл поднял руку, и престарелая актриса увидела в ней тонкий шприц с золотистым наполнением. На косом срезе иглы сверкала капля...
–Что это? – старуха подняла вуаль и подалась вперед. – За кого ты меня принимаешь? Что это?!
–Вечная жизнь, – ответил Галл. – В моей голове.
–Что за бред, – актриса облизывала пересохшие и потрескавшиеся губы, не имея сил отвести взгляд от шприца. – Я не хочу жить в твоей голове. Я хочу вечную жизнь здесь.
–Но ведь вы знаете, что умрете через год, а может и раньше?
Она отпрянула и наконец глянула в лицо этому странному мальчику со шприцем в руке. Глаза слезились, туш расплывалась, дыхание застревало где-то на полпути между легкими и горлом...
Галл показал рукою вокруг себя.
–Здесь всего год, – затем прикоснулся к своей голове. – А здесь вечно.
–Негодный мальчишка, что же ты делаешь со мной. Нас увидят люди. Спрячь это, сейчас же! – она задыхалась и снова не смогла приказать своим глазам не глядеть на шприц. – Откуда ты узнал, что у меня закончились деньги? Кто сказал тебе? Кто? А я не могу без дозы... – ее морщинистые пальцы судорожно сжались в кулаки. Острые ногти прокололи кожу ладоней. Выступила кровь. – А я сижу и думаю, ну что же мне делать, что? С террасы, что ли, сброситься? Так хочется... – ее рука потянулась к мальчику, но тот завел свою руку со шприцем за спину. – Почему ты дразнишь меня?!