Аннотация: Пока даже затрудняюсь определить, что это. То ли внедорожник, то ли печенье с сыром.
Но, полагаю, что речь пойдет о неких людях, которые живут очень и очень близко к... тонким местам. И с ними что-то происходит, некий процесс, похожий на облучение. Их организм начинает вырабатывать некое вещество, которое совершенно нормально там, за "тонкими местами", вне нашего измерения. Но жить с этим у нас не очень просто.
Пока всё что будет здесь выложено - только бессвязные отрывки. Которые, возможно... Которые возможно - и это конец предложения.
Как обычно, буду рад любым замечаниям\отзывам.
Левый поворот
Иди налево и будешь прав. Иди направо и будешь лев.
Стивен Кинг
1.
Если бы кому-то пришло в голову спросить Макса, какого черта он не спит в половине четвёртого утра, Макс бы сказал, что всё дело в левом повороте. Если более точно, то в его отсутствии. Левого поворота с Чернышевского на Фурштатскую не было и Максу пришлось делать солидный крюк. За те лишние восемь минут, пока он пытался вырулить к своему новому дому, в жизни Макса произошло несколько не связанных между собой событий. Во-первых, его жена Ксения успела закончить разговор с матушкой и принять окончательное решение уйти от Макса. Во-вторых, торрент на его компьютере докачал фильм "Я - легенда", в папке с которым оказался троян. И, наконец, Джина, полугодовалая овчарка Макса в очередной раз надула лужу в коридоре.
Первой в лужу наступила Ксения, но так как она была необычайно взбудоражена грядущими переменами, вытирать лужу не стала и следующим от лужи пострадал Макс. Самое противное в этом было то, что Макс уже успел разуться и вымочил носки в собачьей моче. Макс выругался, ещё не зная того, что по сравнению с остальными событиями сегодняшнего вечера лужа будет самым незначительным. Прошлепал в ванную и довольно агрессивно стащил мокрые носки. Тщательно вымыл руки и ещё в ванной начал возмущенно выговаривать Джине, которая вертелась у его ног:
- Не, ну это нормально? Взрослая собачина, не щенок и ссытся где ни попадя! Я не пойму, у тебя недержание или как? Два раза в день её выгуливают, и никакого толку. Никакого!
Макс слегка потрепал Джину за ухо, вышел из ванной и обратился уже к жене:
- Ксенька, вот это как понимать? Вот как её уже приучить в конце концов? Говорят что если в первые месяцы не будет свои дела на улице делать, то потом хоть бей её, хоть не бей, будет ссать в квартире.
Ксения не отвечала. Макс удивлённо пожал плечами.
- Ксенька, слышишь, не? Ксень... Ксения?
Жена сидела с ногами на кухонном диванчике. На колени она безуспешно натягивала клетчатый плед с бахромой. Она тупо смотрела прямо перед собой и машинально поправляла выбивающийся из прически локон.
- Ксенька, ты чего? - поинтересовался Макс с некоторым опасением. - Ничего не случилось?
- Случилось, - медленно проговорила жена.
Спустя пять минут, каких-то жалких пять минут Макс выяснил, что у него больше нет семьи. Ксения, его Ксения, иногда "её высочество Ксен", иногда "леди Ксеная", когда хотелось подурачиться "Ксенище", но чаще всего просто Ксенька больше не хотела быть с ним, жить с ним, наконец, спать с ним. Словно со стороны Макс слышал заученную, наверняка заученную речь Ксении про разные характеры и разные темпераменты, про "я ошибалась" и даже "ты изменился". Он смотрел, как губы Ксении складывалась в слова, чертовски обидные, хотя в чем-то справедливые слова, слушал её чуть дрожащий голос и пытался понять только одно.
Почему, о господи, почему там не было левого поворота.
2.
Таха закрыла глаза, подождала несколько секунд, снова открыла. Ничего не изменилось.
Роман, на работе Роман Аркадьевич, для друзей Ромка, в постели о-боже-Рома-ещё по-прежнему лежал на полу с перерезанным (С перерезанным?! С перекушенным, вот это более верно) горлом. Крови, как ни странно, не было вовсе.
Таха всхлипнула и, отталкиваясь руками и ногами от пола, быстро-быстро поползла в угол рядом с окном. Подтянула колени к подбородку, дернула шеей и затихла. В голове что-то щелкнуло и перед глазами расцвело яркое цветное пятно.
По её ногам текла серебристо-серая субстанция, которую Таха поначалу приняла за смазку, потом перевела взгляд на мёртвого Романа и решила, что это сперма. Внезапно живот Тахи скрутило судорогой, она вздрогнула, чувствуя, как в кожу впиваются тысячи иголок, закашлялась. Из раскрытого рта на колени хлынуло то же серое вещество, которое могло быть чем угодно, только не спермой. Несколько секунд Таха тупо разглядывала собственные ноги, стараясь сообразить, какой гадостью забиты её рот, горло, и, пожалуй, лёгкие. Вкуса явно не ощущалось, вещество было вязким и по ощущениям на языке напоминало сахарную вату. Таха скорее машинально, чем осознанно вытерла ладонью сначала левую, потом правую щеку, выплюнула на пол ещё один сгусток серого нечто и старательно попыталась прокашляться. С первого раза не получилось, в какой-то момент Тахе стало казаться, что она задыхается, но внезапно всё закончилось и дышать снова стало легко. Серебристо-серое вещество с лёгким шипением испарялось с кожи, оставляя еле различимый белый след, как от дезодоранта.
- Квадратики, - снова всхлипнула Таха.
Какие к черту квадратики?!
Девушка, всё ещё всхлипывая так, как умеют только маленькие дети после продолжительного плача, прижалась спиной к стене. Снова закрыла глаза. И увидела десятки, нет, сотни цветных квадратиков. Все как на подбор яркие, красочные, размером где-то шесть на шесть сантиметров. Таха понимающе кивнула. Кафельная плитка, вручную расписанная акриловыми красками. Хозяйка квартиры была вполне себе творческой барышней и самолично превращала скромное жилище в арт-салон. В частности, кухню и ванную комнату она облицовывала таким вот уникальным кафелем. Работа была ещё в самом начале, разноцветные плитки покрывали только одну стену на кухне и половину стены в ванной, но выглядело уже весьма и весьма симпатично. Вчера вечером (господи, как будто в прошлом году!) Таха потратила добрых полчаса на то, чтобы с восхищенными ахами разглядеть и потрогать каждую плитку. Больше всего ей понравилась одна, со схематично нарисованным оленем. Был он насыщенного шоколадного цвета, сама плитка цвета фисташкового мороженого. Вокруг россыпью вился орнамент в виде кофейных зерен. Таха смотрела на это произведение искусства с каким-то даже гастрономическим интересом.
Но это было вчера. Вчера - мартини и зелёный чай, сегодня серебристо-серое нечто и труп Романа на полу. Вчера пирожные и бутерброды с салями, сегодня свет, режущий глаза и ноющие кисти рук. На запястьях остались следы верёвок. Таха в очередной раз всхлипнула и зашлась в новом приступе кашля. Один быстрый взгляд на собственные руки, и события предыдущей ночи начали восстанавливаться в голове с завораживающей быстротой.
- Секс на ужин, смерть на завтрак, - негромко пробормотала Таха. Кажется, это слова Джеймса Бонда? Или нет. Какая, к черту, разница. Секс был, в этом она уверена. А потом пришла смерть.
- Маски долой! - внезапно закричала Таха, напугав саму себя. - Маски долой! Пришло время красной смерти!
А это уже, кажется, Эдгар По. Или Стивен Кинг? Стивен Хокинг?
Секс был, вчера однозначно был секс. Сейчас Таха с трудом могла вспомнить даже собственное имя (Наталья? Вроде бы, хотя гарантий нет), но то, что вчера Роман Аркадьевич в очередной раз превратился в о-боже-Рома не было никакого сомнения. Секс без обязательств, без малейшей примеси спонтанности. Просто два взрослых человека, каждый из который хорошо знает, что ему нужно. Роман, довольно высокий и широкоплечий, к своим сорока годам начинающий немного расползаться вширь. И Наталья, двадцатитрёхлетняя, миниатюрная и до чрезвычайности уверенная в себе девушка с маленьким чуть вздёрнутым носиком и прядью золотисто-рыжих волос, то и дело падающей прямо в глаза. Возможно, именно благодаря этой пряди на неё и обратил внимание Роман. Был ясный июльский полдень, в волосах Натальи играло солнце, а она то и дело сдувала со лба непокорную прядь, забавно морща маленький носик. Роман улыбнулся и... Через неделю Наталья превратилась в задорную и непосредственную Таху, которая во время оргазма орала так, что у Романа (о-боже-Рома) закладывало уши. Тогда он с силой прижимал к себе голову Тахи и шептал что-то ласковое.
Ещё через неделю ласкам пришел конец, потому что любовники с приятным удивлением обнаружили общую страсть к жестким, а порой даже жестоким играм. Инициатором была всё та же непоседливая Таха, которую не устраивал обычный незатейливый секс. Сначала по обоюдному согласию в ход пошли шелковые шарфы самой Тахи, потом её же бельё, наручники из специализированного магазина с нежнейшим белым мехом. Потом пришел черед верёвок.
Вчера ночью Таха стояла на полу совершенно голая, с руками, поднятыми над головой и крепко перетянутыми грубой верёвкой. Верёвка крепилась за кронштейн для телевизора, некогда установленного почти под потолком. Телевизор Роман снял, как только любовники определились с собственными пристрастиями. Кронштейн был надёжный, по крайней мере в этом Таха была уверена до предыдущей ночи. Сейчас он валялся на полу, вырванный из стены вместе с куском бетона. Верёвка лежала рядом, напоминая свитую в клубок змею. На ней запеклись пятна крови и медленно испарялась знакомая серебристо-серая субстанция.
3.
Олег бежал через лес, а Шелби гнался за ним. Лес был сырым и зелёным, под ногами у Олега противно хлюпало. Плащ из прорезиненной ткани больно бил по голым коленям и Олег никак не мог решить, то ли снять его к черту, а то ли постараться не обращать внимания. Последнее было на порядок сложнее, потому что в отличии от реальной жизни, во сне Олегу было трудно избавиться от какой-либо навязчивой мысли. Мистер Шелби был его персональным призраком, который... который...
- Я не сплю, - явственно пробормотал Олег и проснулся. Вернее, проснулась Ши, потому что Олег, как и мистер Шелби существовали только в её снах. Это был маленький секрет Ши, открыть который она не решилась даже собственному мужу. Ши никогда не видела снов про саму себя, только про светловолосого юношу Олега, который казался ей таким реальным, будто бы существовал на самом деле. Почти каждую ночь в своих снах Ши надевала образ Олега так, как надевала перед сном длинную ночную сорочку. Несколько часов кряду она жила его жизнью, а когда просыпалась, несколько минут не могла понять, кто же она на самом деле.
Самым жутким и в то же время самым светлым местом для Ши была церквушка Петра и Павла. Жутким потому, что именно там маленькая Ши впервые поняла и приняла понятие смерти, необычайно её волнующее. Глядя на распятого Христа, Ши осознала неизбежность гибели, в том числе и своей собственной, осознала её всей душой, впитала в себя как губка. Никакой деликатный и вкрадчивый разговор с родителями на тему смерти не давал такого ошеломляющего эффекта, ни в одной книге Ши не находила ответа на интересующий её вопрос. Смерть венчает жизнь, шептала Ши пересохшими губами, не мигая глядя на мерцающую лампаду, висящую перед распятием. Эта мысль, зародившаяся в её голове, пугала Ши до нервной дрожи.