Правдивая история, основанная на реальных событиях.
Имена героев и географические названия действительно подлинные.
Вот вам ещё один прелюбопытный персонаж всенепременно достойный самого дотошного литературно-художественного описания. Знакомьтесь - Фроська. Кошка упрямая и стервознейшая во всех отношениях, причём такая, каких белый свет, как мне кажется, и не видел. Вдвоём с Чарли они организовали прямо-таки самую настоящую банду, затерроризировавшую всё местное население квартиры сто семьдесят три по Скобелевскому проспекту дома номер пять - то есть меня. Вернее, сначала меня, а потом уже ко мне присоединились и моя жена с сыном. Обладая ярко-выраженной харизмой, практическим умом и несгибаемой волей (в интервале от упрямства до самой настоящей тупости) она быстро оценила обстановку и незамедлительно подмяла под себя мягкотелого и податливого Чарлика, подбивая его на всяческие нехорошие проказы, за которые потом им обоим влетало от души по полной программе. Но, всё по порядку.
Всё случилось опять же пресловутой осенней порой. Сам не знаю почему, но факт остаётся фактом. Все животные (рыбы, черепаха, попугаи, кошки, собаки, хомячки и т.д.) у меня заводились неизбежно почему-то именно в это самое время года. Фроська не стала исключением. Её мамаша (тут было бы неплохо выругаться) притащила в зубах и бросила, буквально прямо под моей дверью, двух совсем ещё маленьких голоднющих котят - одного чёрненького, а другого какой-то непонятной трёхцветной невзрачной раскраски. Оба, как водится, родом только что из подвала - грязные, заглистованные, с большими рахитными животами и такими же большими от страха глазами. Оказались они под дверью вовсе не случайно, а вполне закономерно. Моя соседка, бывшая балерина, работающая на пенсии где-то на радио и имея некоторое пристрастие к братьям нашим меньшим, курировала на добровольных началах всю придомовую территорию, как раз на этот самый разнесчастный кошачий вопрос. Другими словами, она безвозмездно кормила всех хвостатых нашего двора, пока большую часть из них самих потом не съели "эти ужасные грязные бомжи", небольшими стайками промышляющие поблизости станции метро "Удельная". Я в то время обычно поздно возвращался с работы и мы неизбежно встречались с ней у подъезда как два самых заядлых полуночника. У неё было время вечерней кормёжки, я же просто оттягивался за тяжёлый рабочий день неспешной и бессмысленной беседой с добрым пожилым человеком. Как минимум мне импонировало её бескорыстное рвение в безнадёжном стремлении помочь всей нуждающейся в еде и крове беспризорной фауне, кишащей в избытке на земле, под землёй и на небе в радиусе километра с небольшим вокруг нашей восьмиэтажки. Недостатком её закономерной бешеной популярности в животном мире, явилось как раз то обстоятельство, что соседнюю с моей квартирой, а заодно, стало быть, и мою знало и боготворило до идолопоклоннического экстаза практически всё разномастное четвероногое население нашего дома. Считаю, что это и послужило главным посылом ко всей той истории, которая случилась в дальнейшем со мной и которую я беру на себя смелость описать благодарному читателю далее.
В общем, кошачья мать притащила и бросила под мою дверь двух орущих молокососов, решив для себя, видимо, что именно по этому адресу и находится тот самый пресловутый "baby box", которые так помпезно устанавливаются сейчас возле многочисленных родильных домов города Санкт-Петербурга. Полагается, что женщины, не имеющие желания нести дальше по жизни свою воспитательную ответственность, возложенную на них господом Богом и матерью природой, могут спокойно приходить и оставлять в этих милосердно-законных местах свои нерадивые чада, не опасаясь за хрупкое и совсем неочевидное здоровье последних. Явившиеся в этот мир из ниоткуда, подобно библейскому лику пред очи святой Фёклы на острове Кипр, двойняшки беззастенчиво кормились и гадили одномоментно, "не отходя от кассы", практикуя физиологическую параллельность процессов в перманентно-дискретной бесконечности пространственно-временного континуума реальной действительности. Два с половиной дня я наблюдал как пытливый юннат ненасытную плотскую вакханалию этих взрослеющих зародышей, выброшенных на обочину общего праздника жизни, растущих не по дням, а по часам и увеличивающих дозу перерабатываемого "перегноя" в гротескно-геометрической прогрессии. Подобно Гаргантюа и Пантагрюэлю они использовали каждую секунду для насыщения неуёмно-бездонной требухи, беззастенчиво поглощая всё, что попадало в безжалостную зону гипертрофированной младенческой активности, ограничивающейся пока что лишь ещё только подслеповатыми, но уже бесстыдно жадными глазищами вредоносной зелёной саранчи, жёстко и безапелляционно уничтожающей всё и вся на своём опустошающем пути. На третий день чёрный котёнок куда-то исчез и осталась только одна, к тому времени уже окончательно и бесповоротно запаршивевшая, несчастная пучеглазая трёхцветка. Без слёз смотреть на это, пытающееся выжить любой ценой безобразие, было и невозможно и грешно. Хоть я уже и давал себе зарок, что ноги кошачьей в моём доме не будет больше никогда, пришлось всё-таки просто открыть дверь и впустить нахально-настырного оглоеда в нашу с Чарликом тихую гавань, не знавшую до сих пор штормов и бурь. И чтобы вы думали? Она переступила порог не как гость, которого милосердные люди любезно пустили к своему очагу для того чтобы обогреть и накормить. Нет, она самым вероломным и наглым образом ввалилась, в слегка приоткрытую дверь, повелительной поступью столбовой дворянки. Вломилась, как вламываются отмороженные ковбои после двух с половиной литров текилы в кишащий местными пьянчугами грязный мексиканский салун. Не хватало только двух шестизарядных кольтов для полного совпадения с американским вестерном начала двадцатого века. Заинтересованный шумом в прихожей из комнаты лениво выполз заспанный Чарли и увидев офигевшую зверюгу решил обнюхать незваного гостя, за что и получил незамедлительно по своему любопытному мокрому носу маленькой когтистой лапкой. От неожиданности пёс попятился назад и обиженно сел в стороне, наблюдая издалека за моей реакцией на происходящее. "Попадись ты мне на улице, я б тебе намотал кишки на уши..." - пронеслось в его голове. Увидев мой кулак, собака покорно снесла нанесённое ей публичное оскорбление и, потеряв всякий интерес к происходящему, не спеша удалилась обратно к телевизору, на своё, не успевшее ещё остыть, насиженное место. Фроська, тем временем, решительным шагом (как будто всю жизнь прожила в этой квартире) направилась не куда-нибудь, а прямиком на просторную, пахнущую едой кухню, твёрдо решив для себя, что это и будет в дальнейшем её постоянным законным ореолом обитания, занесённым учёными во все атласы мира. Ей уже грезилось в своих ничтожных меркантильных мечтах о том, как она бесконтрольно и безгранично будет паразитировать на девственно чистом теле общепринятых норм человеческой морали постсоветского общежития образца тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Четыре дня она не выходила из-под кухонного стола, отъедаясь на "казённых" харчах, зализывая смердящие болячки и оценивая обстановку, чтобы точнее нанести первый сокрушительный удар. На пятый день враг устроил в доме такой дебош, от которого у меня не то чтобы поползли, а дико запрыгали друг через друга здоровенные мурашки по всей коже. "Вот оно! Началось! - подумал я. - За что такое несчастье? Чем я так прогневил богов?".
Пожранными оказались все цветы, включая кактусы. Земля валялась на полу целыми бороздами, чернея жирными комьями на вычищенном накануне ковре. Энциклопедия "Мир животных", пострадавшая больше остальных, стояла жалкая, горько и безутешно вздыхая над утраченной былой красотой всеми своими семью взлохмаченными томами. В углу за шифоньером кисловато попахивало провокацией "по-большому". Это было бескомпромиссное и наглое предупреждение о тотальном минировании данного гражданского объекта. Бомба замедленного действия, с применением высокотоксичных нервнопаралитических веществ, запрещённых к использованию ООН и снятых с вооружения практически всеми армиями мира, включая Иран и Северную Корею, темнела на полу маленьким смердящим полукольцом, источая в атмосферу смертельно-ядовитый запах. Пульсом в голове стучали секунды. Чарли, избегая инквизиции, всем видом показывал, что к этому отношения никакого не имеет и вообще знать ничего не хочет о данном международном инциденте. Не буду рассказывать, что было дальше, но порядок на захваченной территории был полностью восстановлен, мина успешно обезврежена, пакт о капитуляции подписан, а Фроська решением "скобелевского трибунала" выселена за пределы кухни на "сто первый километр" без аннексий и контрибуций.
Но Фроська была бы не Фроська, если бы так просто остановилась на своём позорном поражении. Втайне от меня она основала подпольную шпионскую школу и стала вести скрытую партизанскую войну, широко практикуя при этом, хорошо известные ей из прошлой жизни, методы выживания в экстремальных условиях агрессивной окружающей среды. Проведя агитацию среди местного населения и выявив подходящих кандидатов, она самым наглым образом завербовала в свои ряды доверчивого слабохарактерного Чарли. Это юное непорочное создание, до сих пор не прогневившее меня ни одним из своих поступков, легко вкусило запретный плод коварного сатаны и простодушно поддалось льстивым речам Ефросинды, раскинувшей гнусные липкие щупальца лживой пропаганды. Пообещав "златые горы", она обрисовала ему в красках прелести мародёрского разграбления захваченных площадей и пообещала треть, от экспроприированной в будущем у местных властей, давно вожделенной ею в мечтах, священной продовольственной корзины. Уже через довольно короткое время, со сноровкой бывалого медвежатника, Чарли научился поворачивать зубами керамическую белую ручку двери, преграждающей путь на заветную кухню. Дальше начинала действовать Фроська. Пробегая по верхам, она скидывала на пол всё, что подворачивалось ей под лапы. Происходило это приблизительно так же, как адъютант пана атамана Грициана Таврического Попандопуло делил награбленное у крестьян добро в фильме "Свадьба в Малиновке". "Так, масло сливочное вологодское. Вниз его. Ущербный слопает. Может, пронесёт придурка. Кусочек сыра - это моё. Это я люблю. Оставим. Капуста - это я не ем. Вниз. Пусть подавится холера шарнирная. Колбаска - это опять моё. Сметанка - всё время моё..." И так далее. Я, конечно же, понимаю, что описанные мною выше события и факты, характеризуют моего героя далеко не с самой лучшей стороны и портрет получается какой-то куцый, гнусный и не приятный. Но, такова была Ефросинда Кошман и ничегошеньки здесь не поделаешь. "С'est la vie, mon cherie!". (Такова жизнь, мой милый! фр.)
Как-то уезжая очередной раз в отпуск, я попросил одну мою хорошую знакомую, у которой самой в доме было на тот момент шесть собак и взрослая кошка, приютить на время разбойничью шайку. Я думал, что опытная женщина, с помощью своих воспитанных питомцев благотворно повлияет на "мафиозный дуплет". Как бы ни так. Когда я вернулся из отпуска, то мне рассказали, что кошка, которая была в четыре раза старше и больше Фроси, все две недели прожила наверху, в форточном проёме окна, справедливо опасаясь спуститься вниз. На пушистой белой спине её лысели, не успевшие зарасти, длинные проплешины - следы нападения трёхцветной бестии. Собаки, те и вовсе отбились от рук - целыми днями гонялись сломя голову за вездесущей Ефросиндой, сея вокруг себя хаос и разрушения, превращая обстановку квартиры в руины древнего Карфагена. На будущее меня предупредили, что если я снова соберусь куда-нибудь уезжать, то Чарлика возьмут с удовольствием, а "про это...", не то чтобы заикаться, даже и думать не стоит. Отныне и навсегда имя её не произносится вслух в том доме, ни под каким предлогом.
Когда родился Димка, в голове у кошки что-то перемкнуло и она окончательно слетела с катушек. Видимо её космическому самолюбию был нанесён роковой смертельный удар. Как это так? Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?!! Почему это мелкое безволосое создание, едва появившееся на свет, так запросто и нагло привлекло к своей персоне столько незаслуженного внимания, когда здесь, на одной сцене с ним, присутствует такая, известная всему миру "звезда мировой эстрады" и "поп-дива всех времён и народов", как блистательная и неповторимо обворожительная желтоглазая Ефросинда Кошман? Противостояние шло не на жизнь, а на смерть, поэтому на семейном военном совете, по совокупности совершённых преступлений, было принято жёсткое, но справедливое по своей сути решение - отправить её родимую "по этапу" на проспект Луначарского. В пенитенциарных, так сказать, целях - для временной полной изоляции от несовершеннолетнего ребёнка, посильного трудового перевоспитания и дальнейшей возможной социальной интеграции в активную часть гражданского общества. Тёща моя, Елена Ивановна Королёва, до замужества Томп, добрейшей души человек, не могла отказать любимому зятю в такой мелочи, как в просьбе принять на поруки оступившуюся, заблудшую бедную сироту. Акт приёма-передачи "осужденной" торжественно состоялся на нейтральной территории мрачного, вымазанного зелёной масляной краской, прокуренного "корабельного" коридора. Мы ударили по рукам, и я вышел на улицу. Вздохнув полной грудью грязный питерский воздух, я не без грусти бросил прощальный взгляд на крашенную тяжёлую железную дверь, за которой скрылась мятежная Ефросинда, тихо намурлыкивающая себе под нос что-то вроде: "Эй, начальничек - а, ключик-чайничек...". Хоть и стерва была, конечно, а жалко - своё, родное. Мы ведь всё-таки, как-никак, в ответе за тех, кого приручили. Но, дело было сделано и нужно было возвращаться домой.
На "Луначарке" в тот момент чалились, мотая пожизненный срок, два ленивых аморфных создания. Это были Котька и Рыжик. Стареющие, вялые и больные, они уже давно не помышляли ни о каком побеге, поэтому мельком взглянув безо всякого интереса на нового поселенца, вновь лениво ввернулись к скучному ежедневному распорядку, опасливо переживая, тем не менее, за свой небольшой скромный паёк небогатого тюремного рациона. Был там, в общем-то, ещё и третий кот, с погонялом Васька. Видимо из "блатных", а может просто "ссученный", поскольку жил в соседней квартире, но ходил на вольных хлебах и частенько навязывался к общей баланде, не брезгуя, однако, и коридорными крошками. Фроська в товарищи к ним набиваться не стала, а выбрав себе укромное место в старом бельевом шкафу, заняла верхние нары, настороженно посматривая оттуда сверху-вниз на незнакомое, но впрочем, вовсе не враждебное ей окружение. "И почему они все рыжие? Немцы что ли... или финны? А, впрочем, к чёрту их. Так, всего два охранника - неторопливо размышляла она, имея в виду Елену Ивановну и старшую сестру моей жены, Наташку - Ну, первая не в счёт. С этой я легко справлюсь, а вот со второй, скорее всего, придётся повозиться. Характер железный. Ладно, утро вечера мудренее. Надо будет присмотреться к обеим. Живой я им всё равно не дамся, а там... Бог не выдаст - свинья не съест". Через неделю Фроська первый раз "встала на колёса". Вечером третьего дня в доме номер пять по Скобелевскому проспекту уныло затрезвонил красный, перевязанный синей изолентой, старый раздолбанный телефон, надрываясь надоедливой трелью и вибрируя всеми фибрами своей пластмассовой души, грозясь развалиться на бесконечные винтики и мембраны. Звонила перепуганная Елена Ивановна и просила меня срочно приехать к ним, так как Ефросинда сбежала в неизвестном направлении двое суток назад и, организованные местными силами поиски беглянки, к каким-либо очевидным результатам не привели. Я завёл свои старенькие "Жигули" первой модели и выехал в срочном порядке к месту отбывания наказания Ефросинды, на проспект Луначарского дом 58, корпус 3. Фроська тем временем нетерпеливо ожидала моего приезда, скрываясь в сыром вонючем подвале дома. Здесь она была среди своих и чувствовала себя "как рыба в воде". Гены видимо брали своё. "Приедешь, я тебе закачу истерику - думала она. - Буду давить на слабые места. Я-то их хорошо знаю. И чёрт меня дёрнул с этим младенцем. Наверное, всё-таки перегнула палку. Ну, с кем не бывает. Что ж, теперь за это сразу же в застенки бросать? Несправедливо. Несправедливо. Тем более что он сам. Зачем он мне в глаз полез. Я только в целях самообороны. Нечего было своими культяпками в "гычу" (голову - тюремный жаргон) целить. Получил и поделом ему..." Услышав знакомый звук бряцающих клапанов двигателя ВАЗ 21011, она пулей вылетела мне на встречу, забралась на руки и кажется впервые за всю свою нелёгкую и кривую жизнь залилась самым настоящим нежным ритмическим урчанием, втягивая и выпуская от удовольствия грязные нестриженые когти. Да ещё таким, что у меня действительно на секунду дрогнуло сердце, и я подумал: "А не жёстко ли я с ней?" Правда, продолжалось это совсем не долго. Спустя три минуты она вонзила мне в руку свои острые, как у пираньи, зубы и зло сверкнула глазами. В её взгляде бегущей строкой я прочитал: "Вот тебе за все мои унижения. Что больно?! Давай, иди, поплачься мамочке. Тьфу, слюнтяй! Тоже мне ещё, раскатал губу. Что думал, в сказку попал?".
Да, к сожалению Ефросинда оказалась совершенно неисправимой. Вернув её обратно, к своим "сокамерникам", я не спеша поехал назад к семье, размышляя по дороге: "Вот, чего ей не хватало в жизни? Ну, всё у неё было. Накормлена, умыта, туалет чистый - живи, не хочу. Нет же, влезет вечно куда-нибудь. Кошки, кошки - прямо, как люди, ей Богу!".
С тех пор она сделала ещё две неудачных попытки к побегу. На третий раз побег всё-таки удался и Фроська исчезла из поля моего зрения на долгие годы. В общем, жизнь её покатилась по наклонной плоскости и ждать от неё какого-то раскаянья было совершенно бессмысленным занятием. Последний раз мы услышали о ней от одного из наших родственников. Он клялся, что видел, как постаревшую и грустную Ефросинду, в кошачьей переноске в сторону Финляндского вокзала тащили какие-то незнакомые ему угрюмые люди.
