Дзинь! Разлетелась прозрачным стеклом в подоконник тонкая льдинка, внезапно сорвавшись с берёзовой ветки хрустальной. Чирк! Раскололся на мелкие части многоугольник, стукнувшись звонко о мёрзлую землю пластинкой некрепкой кристальной. Солнце горело и грело лениво, чёрною мазью снег по разбитым дорогам машины угрюмо катали. Плыли дороги, сугробы на улицах таяли грязью, плавились крыши, где-то коты в подворотне истошно орали. Выли сирены, звенели трамваи, на города холст набросали небрежно седой, голубой и коричнево-серый. Медленно пробки, толкаясь, вползали на Охтинский мост.
Плакали крупными каплями слёз вниз кондиционеры.
Ржала старуха-зима, обнажая в предсмертном оскале серых обочин гнилые неровные редкие зубы. В плешах лысеющих склонов кричали ручьи, журча и лаская юной весны сладострастные влажные мягкие губы. Ночь опустила крыло над усталой шершавой Невой - до утра всё погасло, затихло, уснуло, застыло уныло. Плакала девушка, стоя растерянно на мостовой - что-то в груди непонятно, но как-то легко и приятно томительно ныло.