Страх - набегающая волна, прибой. Он неощутимо появляется вдалиосторожный и невесомый, только чувствуешь его присутствие, аон уже начинает свой неспешный путь. Страх крадучись ползет от кончиков пальцев, холодным ознобом идет по телу, все ближе и ближе к сердцу. Что это будет? Онлегкой волной, едва коснется тебя иуйдет, отступит обратно? И если отступит, не вернется ли с новой силой? Страх - прибой. Следующая волна можетбыть сильнее, она может поглотить тебя, сковатьразум, подчинить себе трясущееся тело, унести вбезбрежный океан. Остается надеяться, что он не вернется. Зажмурься и жди...
Я стою на пороге. Пытаюсь заставить себя заглянуть внутрь. Чем ближе я к входу, тем сильнее начнет биться сердце. Еще только поднявшись по лестнице, даже издали, мельком взглянув в эту сторону, я ощущаю тревогу. И она нарастает с каждым шагом, с каждым взглядом за порог комнаты. Той комнаты, которой не было в моем доме. Ее никогда раньше не было.
Я знаю свой дом. Я сам его спроектировал, контролировал строительство на всех этапах. Я точно уверен, что коридор на втором этаже заканчивается тупиком.
Теперь там дверь. Она всегда распахнута. Раскрытое око смотрит за мной. Притихший хищник следит за моими движениями, наблюдает, готовится, ждет. Комната, которой не может быть. Ее не может быть в этом доме.
Я не понимал, как поступить? Что делать: оставить все как есть, сдаться? Не получится, с тех пор как она появилась, я всегда думал о ней. Ни отвлечься работой, ни придумать другие дела нельзя. Ведь она там, наверху, стоит только подняться по лестнице, на второй этаж, и в конце коридора я увижу ее открытое чрево. Комната, которой не было, которой не должно быть. Комната, которой нет.
Так больше не могло продолжаться. Но и показать ее кому-то из знакомых я не мог. Как бы я объяснил, что я никогда прежде не замечал еще одну комнату в своем доме? Что однажды она сама собой появилась? Что я цепенею от ужаса, приближаясь к ней? Что не могу даже зайти внутрь и не знаю что там? А если для них она оказалась бы самой обычной? Или они не заметили бы никакой комнаты? А что если она действительно такая как есть и они бы тоже не смогли зайти внутрь?
Что притаилось в моем доме?
Всё изменилось сегодня утром. Я решил прогуляться до работы пешком, подумать, как быть. Шагал, погруженный в мысли и, сперва, даже не заметил ее. Она поздоровалась, пошла рядом.
Она работала приходящей уборщицей. По вторникам и четвергам мыла пол в нашем офисе. Тихая, стареющая женщина. Наверное, она жила где-то поблизости и ей было удобно подрабатывать у нас. Такая спокойная, размеренная, доброжелательная. Но под внешней кротостью, угадывался скрытый волевой стержень. В случайном взгляде, в резком обороте головы. Ее расслабленное выражение лица на миг становилось острым, сосредоточенным.
После того как она поздоровалась, мы перекинулись парой фраз. Я разговаривал отстраненно, думал о своем. В основном говорила она, что-то спрашивала, я односложно отвечал. Не знаю, как зашел разговор, но она стала рассказывать о себе, что-то бормотала о детстве, как нелегко ей все давалось, но она никогда не раскисла, а наоборот, всегда бодрилась, сопротивлялась, делалась сильнее. И в этот момент я, наконец, понял - а ведь она как раз тот человек! Она сможет войти в комнату!
Я спросил о ее нынешней жизни. Она рассказала, что живет одна, что помощи ждать неоткуда, тем не менее, она справляется как может. Работать уборщицей тяжело, да и платят мало, но что делать, приходится терпеть. Я ненавязчиво намекнул, что сам всегда на работе и не успеваю даже помыть полы в своем новом загородном доме. Предложил помочь мне за хорошую плату... И она согласилась. Я не настаивал, не уговаривал, она сама ухватилась за эту идею.
После работы, встревоженный больше обычного, я не находил себе места. К комнате не приближался, словно боясь спугнуть. Уборщица должна была прийти с минуты на минуту. Казалось, что я пригласил в дом опытного крысолова, который избавит меня от огромной крысы. Что она решит все проблемы.
Раздался стук, это была она. Прямо с порога, по-хозяйски прошла вперед, осмотрела первый этаж, задала пару вопросов. Я ответил и позвал посмотреть второй. Там наверху, в конце коридора, ждеткомната. Уборщица будто не расслышала. Возникла заминка, и я спросил, не хочет ли она для начала выпить чаю? Она согласилась, сказала, что не торопится. Возможно, почувствовала что-то?
Мы сидели за столом на кухне. Она грела морщинистые желтые в пятнах ладони о кружку и снова что-то рассказывала: о себе, о своем детстве, о матери, о том, как ненавидела отца, которого никогда не видела. Я старался слушать, но перед глазами стояла открытая дверь комнаты, все мои мысли проваливались туда. Как и ее болтовня.
Голос уборщицы проплывал мимо, стекал в пропасть комнаты. Моя мать была слишком доброй, говорила она. Как можно быть доброй "слишком"? В комнате нет добра, там сидит голодная до безумия злость... Все пользовались ее добротой и мать постоянно что-то делала, но не для себя... Комната полна холодного одиночества... Потом она болела, совсем обессилела, но постоянная глупая улыбка не сходила с ее лица до самой смерти. Комната - конец, черта за которой ничего нет... И тогда я решила, что никогда не буду такой, как она. Если так продолжать, то комната сведет с ума...
Я оборвал ее рассказ на полуслове и предложил перейти к уборке, начав со второго этажа. Получилось грубовато, но это вернуло ее деловой настрой. Мы поднялись и направились в конец коридора.
Я взглянул на нее. Нет, не испуг, скорее встревоженная обеспокоенность. Словно старый охотник, впервые встретивший достойную дичь. Но она видит ее!
Она колебалась, не спешила заходить. Я сказал, что времени на уборку мало, поэтому я готов предложить двойную оплату. Она никак не могла решиться. Сейчас она передумает. Просто откажется от денег и уйдет. Шанс будет упущен, и я навсегда останусь один со своей комнатой. Тогда я сказал, что ничего не надо, я найду кого-нибудь другого. Это всё решило. Она согласилась. Она остановила меня жестом, вздохнула, ее лицо стало строгим, даже злым. Я подтолкнул ее или мне это только показалось? Она переступила порог.
Я зажмурился. Волна окатила меня. Прибой океана. Я боялся открыть глаза. Я потерял счет времени. Стук сердца, пульсация крови, отравленной адреналином. Я слышал свое дыхание, я пытался перестать бояться.
Я стою на пороге. Передо мной открытая комната.
Тишина. Я зову ее, но никто не отвечает. Что с ней? Тишина.
Почему она не отзывается? Что там с ней? Может быть ей нужна помощь? Я должен зайти и помочь.
Или просто уйти назад, бежать прочь, никогда не вспоминать... Нет, я уже не смогу. Я должен.
Она внутри. Я отправил ее туда. Она сомневалась, я же видел, что она чувствует, хотя пыталась скрыть это. Я вынудил, уговорил ее, заманил. Я виноват.
Раньше был только страх, но теперь он смешался с виной. Ее вязкие объятья обвили шею, мне не выбраться. Она тянет меня внутрь. В этот раз выбора нет, я не могу снова сбежать.
Она где-то там в глубине. Я вижу только левую стену, основная часть комнаты уходит направо, разглядеть ее мешает дверь, открывающаяся внутрь.
Один шаг и я буду там. Это же легко, сделать один шаг.
Я наклоняюсь вперед и в этот момент, все, что было прежде, стало ничтожным. Прошлый страх, оказался только предчувствием, первыми волнами. Сейчас же он обрушился всей своей неимоверной, необузданной мощью.
Я словно на краю пропасти. Шаг и коридор станет вертикальным, уже не пол и потолок, а стены ямы, бесконечной могилы. Я сорвусь и полечу вниз в бездну комнаты.
Я двигаюсь вперед. Безрассудно, без оглядки.
Шторм срывает меня. Я - крошечная песчинка, унесенная в океан. Падаю вниз. Буря остается там на поверхности. Я двигаюсь сквозь безнадежность, безысходность, сквозь печаль и горе, разочарование и тоску. Все мои чувства остаются позади. Я погружаюсь ниже и ниже, в самую холодную, темную глубину.
Одиночество. Я - единственный человек на земле, последнее живое существо во всей вселенной. Я знаю, всё конечно, всё сущее умрет, истлеет, останется только комната, она и есть конец всего. Апофеоз тоски и отчаяния.
Назад уже не вернуться. Вперед.
Ни надежды, ни света. Только тьма и абсолютная пустота.
Когда-то давно я надувал воздушный шарик. Красивый фиолетовый шар. Его резиновая поверхность растягивалась, он рос, наливался силой. И я понимал, что в любой момент он может лопнуть. Ожидание хлопка тревожно мучило, но я продолжал, завороженный опасностью, которую сам вдыхал в него. Еще и еще, больше и больше. Внутри - стянутая тонкой резиной неконтролируемая мощь. На мгновение мне показалось, что гигант, которого я создал, не может взорваться. Я расслабился и в этот миг, шар лопнул! Сердце кольнуло испугом, но наконец, пришло и облегчение. Все кончилось.
Я в комнате.
Это кладовка. Самая обыденная кладовая комната. Швабры выстроены в ряд, пачки тряпок, лохмотья, накинуты на мебель, стул без одной перекладины, обшарпанный стол. Ее тут нет. Внутри только я. Комната пуста.
Под потолком узкое слуховое окно освещает мутным светом серые стены. Через него она бы не выбралась, взрослый человек через него не пройдет.
Может быть она в шкафу? Но зачем? Что заставило ее спрятаться? От чего-то в этой комнате? От меня? От комнаты?
Я подхожу к дверцам. Берусь за подернутые ржавчиной ручки. Может быть там внутри, в пыли лежит ее бледная, покрытая мухами плоть? Черный вывалившийся язык, пустые глазницы... Я уже вижу ее! Я распахиваю шкаф!
Внутри качается медицинский халат. Накрахмаленная ткань касается кожи.
Меня пробирает озноб. Я сам себя накручиваю, нужно успокоиться.
Я выдвигаю стул, сажусь. Стул шатается, но выдерживает. Упираюсь локтями в столешницу и роняю голову на ладони. Закрываю глаза.
В это момент где-то снаружи раздались приглушенные голоса. Один спрашивал, а другие отвечали. Откуда они в моем доме?
Я прислушиваюсь. Кто-то разговаривал за дверью. Я не заметил, когда она успела закрыться? Или она всегда была закрыта?
Дернул ручку - заперто. Я с силой стучал по массивной деревянной двери.
Из щели снизу сочится полоска света. Вдруг она мигнула, разорвавшись на части. За дверью кто-то был! Я продолжил стучать.
- Будешь бесноваться, останешься там навсегда, - прозвучал голос, строгий, даже скорее злой. Я чуть привстал и посмотрел в замочную скважину: руки, упирающиеся в бока белого халата, похожего на тот, в шкафу.
- Там зеркало стоит, посмотри в него, - сказала она. - Видишь свое отражение? Не правильно! Смотри в зеркало, пока не поймешь, что там никого нет! Потому, что здесь ты больше никто! Ты пустота, тебя нет!
- Откройте дверь! - требую я и уже кулаком бью в дверь и дергаю за ручку. Все бесполезно.
Я посмотрел в скважину: силуэта нет, перед взором большой просторный зал, низкие столики вдоль окна с одной стороны, стеллажи с книгами и мягкими игрушками с другой. В зале были дети - кто-то играл на полу, другие ходили вдоль стеллажа, некоторые стояли у окна, сквозь занавески которого проступала решетка.
Откуда этот зал? Где мой дом? Как я попал сюда? Я оглянулся на комнату. Нет, это по-прежнему она.
И снова в щели мелькнул свет, я припал к скважине. Перед входом стоял светловолосый мальчик.
- Н-не шуми, - сказал он. - П-просто сиди спокойно и Она тебя когда-нибудь выпустит.
- Мальчик, ты можешь меня открыть? - говорю я в самую скважину.
- Ты в "специальной комнате". В-всех, кто шумит, или не слушается, Она отправляет в "специальную комнату". Или кого ищут. Она говорит, что если н-не шуметь, когда за тобой пришли, то п-потом она вернет тебя обратно, - мальчик перешел на шепот. - Но это неправда, Она никогда не отпустит тебя.
Нужно выбираться, сломать дверь. Но как? Надо найти что-то тяжелое, топорик или молоток. Нужно поискать среди вещей.
Я переворачиваю мебель, раскидываю тряпки, роняю швабры. Мечусь, как пойманный в капкан зверь, готовый перегрызть конечность, чтобы вырваться на свободу. Срываю ткань с зеркала, стоящего прямо напротив двери. Смотрю в отражение, и страх снова сковывает меня. Я отстраняюсь, падаю на стул, закрываю лицо руками.
За окном дождь. Капли бесшумно бьются о стекло. Монотонность капель успокаивает. Я вглядываюсь вдаль. Лес, озеро, березы над кромкой воды. Скамейка у берега.
В комнате звук удара. Сильный, но приглушенный чем-то. Откуда он был? От зеркала? Темная плотная ткань скрывает отражение. Закрытый шкаф, стул задвинут в стол, швабры выстроены в ряд.
На полу моргнула полоска света. Я припал к скважине.
В этот раз перед дверью стояли двое - тот же светловолосый мальчик и второй, еще ниже первого, бледный, худощавый. Худой прижимал к себе потертого плюшевого медвежонка, у светловолосого в руках был стакан с водой.
- Эй, ты там? - спросил светловолосый. - П-пить хочешь? Вот, тяни на себя.
Он достал из кармана резиновую трубку от капельницы. Вставил один конец в стакан, другой просунул под дверь. Я нагнулся и ухватился за трубку. Вода показалась мне тогда самым вкусным и освежающим напитком на свете.
- Спасибо, - говорю я и смотрю в скважину.
- Если захочешь п-пить, стучи три раза, - сказал светловолосый и, вдруг, испугано обернулся. - Она идет!
Он отбежал, спрятав стакан за спиной. Худощавый прижал медведя к груди.
На другом конце зала открылась дверь. Вошла женщина в белом халате, судя по всему та самая, что стояла передо мной. Она закрыла за собой дверь на ключ и убрала связку в карман. Затем строго обвела взглядом детей в зале.
- Опять дурью маетесь? Я что просила сделать? Почему парты не выровняли до сих пор? Хотите без ужина остаться?
Дети стояли, опустив головы. Все смотрели в пол.
- А Немтырь что там околачивается? Хочешь компанию составить новенькому? Это я быстро тебе устрою? Будешь торчать около специальной комнаты, я опять его заберу!
Мальчик затрясся и еще крепче прижал к себе медвежонка.
- Ладно, внимание все! Сейчас я вернусь с тетей, а вы пока постройтесь в ряд и начинайте повторять песню про любимый город. Кабан - за главного. И смотри у меня, чтобы все пели!
Курносый толстый паренек поднял голову:
- А ну стадо, стройся! Кто последний, у того я ужин ем!
Дети выстроились в центре зала, курносый встал перед ними:
- Три, четыре - в далекий край товарищ улетает...
Через минуту дверь в зал вновь раскрылась. Женщина в белом халате зашла с другой молодой женщиной. Лицо женщины в белом расплывалось в мягкой услужливой улыбке. Лицо второй я не мог разглядеть за прядью волос. Но эти волосы, ее походка, силуэт...
Из-за хора голосов я не мог расслышать их разговор, но та, что в халате показывала рукой на детей и что-то произносила. Затем подозвала худощавого к себе, поставила перед собой. Вторая покачала головой и смахнула волосы.
Я так давно не видел ее лица... Усталое, выцветшее, но такое милое и родное. Мама... Она с тоскливой надеждой всматривалась в остальной зал. Мама. Она скользила взглядом по стенам, я так хотел, чтобы она посмотрела на меня! Мама!
Я бью кулаками в дверь. Я бы выбил ее, но она куда крепче обычной двери. Мне не хватило сил.
- Мама! - кричу я. - Мама!
Одина девочка с края хора, видимо, услышала стук и повернулась в мою сторону. Она, кусая губы, смотрела то на дверь, то на мою маму, словно решаясь на что-то. Собравшись с духом, она сделала шаг в сторону взрослых, но другая девочка схватила ее за руку и потянула обратно.
Женщина в халате тоже обратила внимание, на мой стук. Она незаметно выхватила медвежонка из рук худощавого мальчонки и, заведя его за спину, чтобы не увидела мама, стала выкручивать игрушке голову. Желтоватые клочки посыпались на пол.
Из глаз худощавого хлынули слезы. Он забился в истерике перекрывая воем и хор, и мой стук. Мама, извиняясь, прижала ладонь к груди и выбежала из зала. Больше я ее не видел.
Я лежу на полу, у меня нет сил двигаться, что-либо делать. Я опустошен.
Моргнул свет. Кто-то вытянул трубку от капельницы, из которой я пил. Я смотрю в скважину.
Она держала шланг и обводила взглядом детей:
- Кто это сделал? Еще раз спрашиваю, кто это сделал?! - она подошла к первому попавшемуся ребенку и резко стеганула того шлангом по ноге. Он взвыл, схватившись за голую коленку, а остальные дети разбежались в стороны.
- Стоп! - скомандовала она.
Дети тут же замерли. Она подошла к другому малышу, и ударила шлангом.
- Кто? Это? Сделал? - с каждым словом она ударяла следующего ребенка. Худощавый попятился назад.
- Была команда СТОП!!! - краснея, проорала она и устремилась к худому. Одна из девочек вытянула руку:
- Можно, пожалуйста, сказать? Можно? Это Заика трубочку взял, я видела!
- Так. Где он? Выходи сюда!
Светловолосый встал перед ней.
- Вот, стадо, полюбуйтесь, из-за кого у вас не будет ужина. И завтра не будет, и всю неделю. Я договорюсь, мне это не сложно устроить.
Все дети внимательно смотрели на светлого. Толстый паренек с приплюснутым носом погрозил кулаком.
- Скажите, стадо, нужен нам такой герой? А? Мне кажется, он вообще никому не нужен! Если бы он был нужен своим родителям, они бы лучше за ним смотрели, и он бы не торчал один на улице. Как и многие из вас! Вы плохо себя вели, поэтому мамы оставили вас одних! А я приметила и забрала себе в наш прекрасный интернат. Отмыла, накормила. Кому вы нужны кроме меня? А он вот что вытворяет! Неблагодарный. Мне такой герой тоже больше не нужен, а вам? Такого ничтожества не должно существовать!
Ее лицо и тон вдруг смягчились:
- Думайте сами, детишки - вы уже почти взрослые. У нас теперь в стране демократия, поэтому давайте проголосуем: кто за то, чтобы Заики не стало? Кто за то, чтобы он умер? Ну, поднимаем руки!
Дети один за другим подняли руки. Все кроме худого и той девочки, что кусала губы.
- Вот, возвращаю тебе, - она сделала петлю на шланге и кинула под ноги светловолосому. - Я думаю, ты догадаешься, как использовать его правильно. Сам видишь, все проголосовали, чтобы ты умер!
Я слышу очередной глухой стук. Звук идет от занавешенного зеркала. Я не сниму ткань.
В окне дождь. Маленькое стекло плачет десятками слез одновременно.
Я смотрю в скважину.
Дети занимались своими делами, но как-то натянуто, осторожно. По периметру зала женщина в белом халате прохаживалась под руку с другой, постарше. Старшая - солидная и размеренная, довольно смотрела на детей, кивая время от времени. Они приблизились к моей двери.
- Как у вас только на все времени хватает? - сказала солидная. - И отделением заведуете, и комитет по поиску пропавших курируете. И беспризорников этих находите по всей стране. Мамаша-то сегодняшняя своего потеряшку ни в ком не признала?
- Нет. Сами понимаете, наши дефективные никому не нужны, время такое.
Услышав это, я заколотил по двери.
- А там кто? Опять кто-то своенравный буйствует? - спросила та, что постарше.
- Да, не обращайте внимание. Видите ведь, я перед ними и так, и этак, в лепешку уже разбиваюсь. А некоторые слов не понимают. Ничего, немножко посидит один, иногда надо.
Мило воркуя, женщины вышли из зала. Дети задвигались, зашумели. Все кроме одного. Он сидел в стороне, задумчиво и обреченно глядя на гибкий прозрачный шланг в руках.
К двери подошла девочка, кусавшая губы.
- Ты тут? - спросила девочка. В ответ я стукнул по двери.
- Я хочу домой, - сказала она. - Неужели только такой выход? - она кивнула на светловолосого со шлангом.
Я бью и бью по двери. Стук эхом отражается в зеркале, удары монотонны, как стук сердца, как капли воды под окном.
Нужно выбраться! Нужно помочь им! Я снова переворачиваю вещи, ищу хоть что-то. Стук в зеркале учащается.
Я открыл ящики стола, но там лежали лишь старые газеты, пачки листовок (пропал мальчик, потерялась девочка), мелкий хлам. Среди тряпок ничего полезного.
В шкафу белый халат. Я ощупываю его карманы. Зеркало дрожит ударами.
В кармане я нашел коробок спичек. Это все, что там было.
Добрый мишка улыбается с картинки на коробке. Внутри уютно шуршат спички.
Я просунул коробок и листовки под дверь. Девочка подняла их, на миг задумалась и решительно кивнула. Она подошла к светловолосому и что-то сказала. Он выпустил шланг и с надеждой посмотрел на нее.
Удары в зеркале барабаном оглашают комнату.
Мальчик бросил горящие листы под высокие шторы окна. Пламя полезло вверх, заставляя капрон плавиться и черными слезами капать в огонь.
Никто из детей не пытался остановить их, все заворожено смотрели на дым, застилающий зал. Резкой трелью истошно завизжала пожарная сигнализация.
В зал влетела она - женщина в белом халате. Едва переведя дух, она закрыла дверь за собой на ключ. Связку убрала в карман и быстро направилась к горящей шторе. На ее пути возник светловолосый мальчик.
- Что ты наделал, гадёныш? - она грубо схватила малыша за шиворот. В этот момент он умудрился засунуть руку в карман халата и вытащить кольцо с ключами. Женщина увидела и попыталась выхватить связку, но светлый в последний момент кинул их девочке, кусающей губы.
Она сильно ударила его тыльной стороной ладони. Мальчик упал на пол, но привстал на локтях. Несмотря на кровь, текущую из носа и разбитых губ, он с презрением посмотрел на женщину. Она устремилась к девочке. Та развернулась, ища поддержку, и встретилась глазами с худым плаксой. Он печально посмотрел на медвежонка, затем выронил его и вытянул руки в готовности ловить ключи. Девочка кинула, он поймал, подбежал к моей двери, упал на пол и с силой толкнул связку под дверь. Ключи остановились в щели. Я дернул за кольцо, но от этого оно еще сильнее застряло между полом и дверью. Я короткими непослушными пальцами я попытался провернуть ключи на бок. Моя детская ручка никак не могла совладать с ними.
Сквозь удары в зеркале я слышу, как она приближается. Ключи застряли намертво. Я дергал, но мне не достать их.
- Не выходит? - услышал я ее голос. - Сейчас помогу!
Она не стала тянуть ключи в свою сторону, она стукнула ногой по связке и моим пальцам.
Противный глухой хруст. Я отдернул руку обожженную болью. Из рваной кожи на перекореженных пальцах проступила кровь.
Огонь чувствовался даже с моей стороны двери. В зале ревели и бегали дети.
- Стоп! - скомандовала она. - Отошли от двери! Построились в центре! Вот, так. Сдохните тут все! Зажаритесь, как окорочка в духовке! А так вам и надо!
Я валялся, задыхаясь от боли, инстинктивно зажимая ладонь в коленях.
В просвете двери лежали ключи. От удара кольцо в связке повернулось на бок.
Мне больно и страшно. Текут слезы, горькие и соленые одновременно. Я хочу убежать. Я убегу. Подвину стол к окну, выбью стекло шваброй, вылезу и навсегда убегу. Я забуду этот ужасный сон.
Зеркало трясется от ударов и ткань занавески спадает на пол. Его поверхность покрыта трещинами. В отражении темный силуэт бьет ободранными кулаками об стекло с той стороны.
Уборщица, которую я привел в свой дом. Та, что вошла в комнату. Постаревшая женщина в белом халате. Ее мутные, безумные глаза впали. Пересохший бледно-синий рот, в черных трещинах, двигается в беззвучном крике.
С каждым ударом на поверхности зеркала появляется новая трещина. Она пытается разбить стекло, пока ее молодая копия с этой стороны зеркала, с той стороны двери собиралась поднять ключи, выйти из зала, оставив всех детей внутри.
Я лежу на полу. Передо мной ключи, сзади окно.
Я боялся ее. Я боюсь ее. Это больше чем страх. Он пропитал меня всего, выжег каждую клетку. Я утопленник на поверхности океана страха. Телесная оболочка, давно лишенная жизни. Оболочка не имеет чувств. Она не может бояться.
Я не убегу!
Я быстрым движением просовываю руку под дверь. Мои кривые, но погрубевшие пальцы смахивают ключи внутрь.
- Ах ты, паразитеныш! - кричит она.
Полотно двери содрогается от удара. Она пытается выломать дверь. Чтобы выбраться ей нужны ключи.
Постаревшая она по ту сторону зеркала так же разбегается и плечом бьет об поверхность. Паутина трещин становиться все мельче.
Снова удар. По ту сторону двери бьет молодая она . Хруст дерева.
Связка у меня. В кольце несколько ключей: плоские старые и один новый, шириной в скважину моей двери.
Удар спереди. Она отходит для разбега. Я вставляю ключ. Она бежит, выставляя плечо для удара.
Удар сзади. Стекло звенит, готовое рассыпаться сотнями осколков.
Я поворачиваю ключ, вынимаю и отхожу в сторону.
Молодая она всей своей массой наваливается на открытую дверь и влетает в комнату, в этот момент старая она разбивает стекло и выпадает из отражения. На миг они встречаются взглядом, безумная старая и изумленная молодая, прежде чем, упасть в объятья друг друга, слившись в один комок.
Из горящего зала, сквозь распахнутую дверь на меня смотрит светловолосый мальчик, за ним с надеждой глядят остальные дети. Я кидаю им связку и закрываю дверь. Я хочу, чтобы теперь все было по-другому.
Я стою перед комнатой. Она закрыта. Комната, которой нет, которой не должно было быть. Комната, которой не было. Я больше не боюсь. Океан обмельчал и высох. Он превратился в маленькую лужицу в моих руках. Страха нет. Он испарился, оставив едва заметный след на ладони. Сухой след, горький и соленый одновременно.