Книга 10. Рабы-добровольцы, ч.4 (продолжение)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
--------------------------------------------------------------------------------------------------
Эпопея "Трагические встречи в море человеческом"
Цикл 2 "Особый режим-фашизм"
Книга 10 "Рабы-добровольцы"
Часть 4 "Плоды тирании" (продолжение)
-------------------------------------------------------------------------------------------------
3
Всё, связанное со смертью Сталина и его похоронами, Берия помнил. Поэтому, отрываясь памятью от тех дней, продолжал корить не только Сталина, но и себя: "Ну, почему, почему я не утерпел и поторопился брать власть в свои руки? Почему решил, дурак, что убрать с дороги всех этих маленковых, хрущёвых и булганиных будет легко? Считал их мелкими, ничтожными фигурками. Вот где был мой главный просчёт - недооценил. Не подумал, что "фигурки" тоже прошли школу интриг и борьбы за власть у самого Сталина, как и я".
Берия заплакал: "Неужели всё произошло из-за того, что я прохлопал приезд в Москву этого Надирашвили, который успел как-то добраться к ним и рассказать обо мне то, чего они никогда бы не узнали без него. Да нет, мой провал, вероятно, начался раньше, когда они стали сколачивать против меня свою группу. Без этого они не поверили бы Надирашвили, побоялись. Значит, в первую очередь меня подвела собственная беспечность. Решил, что все настолько боятся меня, что не посмеют и пикнуть, не то что предпринимать что-то против. А они - посмели. Потому, что страх не только разъединяет, но, бывает, и объединяет. Выходит, зазнался. Иначе, не решился бы вносить предложение об отмене строительства социализма в Восточной Германии, начатое при Сталине. Вот, с чего началось их объединение. Думал, что, как всегда, смолчат и проглотят. Какая им разница, будет у немцев свой социализм или не будет? Зато Америка, да и весь Запад оценили бы этот наш шаг как начало сближения с ними. Как начало конца холодной войны. И тогда докопались бы: а кто внёс такое разумное предложение в СССР? Берия. Принялись бы раздувать это, поддерживать. Появилась бы реальная перспектива на смену консервативного руководства. Рассчитывал объявить потом это руководство предателями, и возглавить новое. Но они, старые пердуны, оказались хитрее... Сплотились на старой идейности, чего уж никак не ожидал от таких сук!"
Берия вытер пальцами слёзы, закрыл глаза, вспоминая заседание Бюро Президиума ЦК, на котором, поддерживаемый запуганным Маленковым, внёс своё предложение о сворачивании строительства социализма у немцев. Но вскочил, словно его ужалили, вонючий заика Молотов, и прямо задёргался от возмущения:
- Товарищи, мы не можем пойти на такой шаг! Это - сдача позиций. Безусловно. Этим мы дезориентируем партийные силы Восточной Германии! Да и не только Восточной. Это безусловно будет означать утрату перспективы. Капитуляция перед американцами. Это факт.
Неожиданно заику поддержали Хрущёв и Булганин. Выступив один за другим, они последовали за логикой Молотова. За ними осмелели и другие члены Бюро - Первухин, Сабуров и даже старый и осторожный хитрец Каганович. Пришлось забрать своё предложение молча назад - Егор не вынес его даже на голосование: сразу сообразил, что провалят.
"А может, не тогда "сообразил", раньше? Может, ещё до этого начался у них заговор против меня? Ведь именно с того совещания стали проваливаться почти все мои предложения. Значит, что-то за этим всё-таки было?.."
Берия не ошибся - было. Только поздно он это понял. А было вот что...
Из зала, где закончилось заседание Бюро Президиума ЦК, на котором Молотов и поддержавшие его члены Президиума провалили предложение Берии с Маленковым, Хрущёв выходил, как всегда, вместе с ними, делая вид, что дружба в их троице продолжается. Но, кроме обмена общими словами, говорить им было не о чем, и они, не зная, как прервать возникшую холодную паузу, обрадовались повороту в коридоре, где им надо было расходиться в разные стороны. Так и разошлись, покивав друг другу, не договорившись о приятельской встрече, сославшись на усталость. А фактически это была первая трещина в кувшине их дружбы, из которого уже потекло...
В конце рабочего дня Хрущёв встретился в коридоре Кремля с Молотовым - тот куда-то шёл с листом бумаги в руке. Завидев Хрущёва, неожиданно расплылся в дружественной улыбке, остановил:
- А знаете, я очень д-да-да-аволен, что вы заняли ту же позицию, что и я. Признаться, я этого не ожидал - это факт.
- Почему? - смущённо спросил Хрущёв.
- Зайдёмте ко мне, - Молотов показал рукой в сторону своего кабинета. - Почему? - повторил он вопрос. - Да ведь вы же всегда были втроем, это тоже факт. Вот я и полагал, что вы - уже, безусловно, с ними заодно. По вопросу о немцах. Проходите...
Пройдя "предбанник" Молотова с секретарём за столом, они вошли в большой кабинет, и Молотов продолжил:
- Да, всегда были втроем - Маленков, Берия и вы.
- Как раз наоборот, - возразил Хрущёв. - Я и Маленкова предупреждал, что не следует поддерживать Лаврентия Павловича в этом вопросе.
- Да? Мне очень понравилась ваша твёрдая позиция. Это факт.
- Спасибо.
- А давайте перейдём с вами на "ты". Не возражаете?
- Ну, что вы, Вячеслав Михайлович! Буду только рад и признателен за оказанную честь. Если бы не вы, я сам, наверное, и не решился бы выступить против их предложения.
- Спасибо тебе, Никита Сергеич, спасибо! Так как? Будем держаться теперь вместе, что ли? По принципиальным вопросам. Ведь Берия - не успокоится, я полагаю, на этом, а? Как считаешь? - На Хрущёва смотрели из-за прозрачных стёкол пенсне умные, внимательные глаза. Ждали: понимает Хрущёв потенциальную опасность, исходящую от Берии, или нет? И Хрущёв, боявшийся возвышения Берии и его расправ, понял, что Молотов - союзник, а не провокатор. Поэтому ответил, почти не задумываясь:
- А как же иначе? Конечно же, вместе!
- Значит, всё понимаешь?
И опять на Хрущёва смотрели многоопытные глаза. Нет, Молотов не пойдёт с Берией заодно, это разные люди. На душе у Никиты посветлело.
- Да, вроде бы, понимаю.
"Ещё бы тебе не понимать! В 41-м люди Берии расстреляли твоего старшего сына, и Берия тоже понимает, что ты - ему этого не забыл. Так уж он постарается избавиться теперь от тебя, в первую очередь. Чего же тут не понять? Это же ясный факт!" Однако вслух Молотов проговорил обрадовано другое:
- Ну, раз понимаешь, значит, договоримся. - И добавил уже смелее: - По-моему, он торопится, словно саврас без узды, как считаешь?
- Так же.
- А история - торопливых не любит. Вот, какая штука капитана Кука. Так что пусть торопится. Кто торопится, тот и ошибается, это безусловный факт! Верно?
- По-моему, он уже ошибается. Не с того начал.
- Вот и я так думаю. А что же ты думаешь? Мы ведь - тоже не дураки. - Молотов искренно, радостно улыбнулся. - Но мы, в отличие от него, торопиться не станем в этой игре. Сперва подождём, посмотрим... Пусть сделает следующий ход. Верно?
- Верно, Вячеслав Михалыч. - Хрущёв тоже радостно, облегчённо улыбался. Понял, наконец, ощутил: Берия - не Сталин, сорвётся на чём-нибудь. И если уж сам дипломат Молотов пойдёт против него и дальше, значит, можно будет этого кавказского кобеля сообща прихлопнуть. Страх в его душе уступил место радостной надежде: "Не один, не один! Теперь пойдут и другие, надо лишь осторожно потолковать с каждым. Они тоже устали жить в неизвестности. Значит, все мы будем на одной платформе. А пока... не доверяем только друг другу, потому и боимся каждого. С этого и надо начинать разговоры, чтобы разрушить недоверие".
По лицу Молотова было видно, что он тоже освобождается от своего опасения - повеселел. Да ещё и намекнул, подавая руку:
- Ну, пока! В следующий раз поговорим обстоятельнее. Пусть делает свои ходы, а мы па-паа-смотрим, что к чему, и обсудим. Верно?
- Верно, Вячеслав Михалыч. У меня уже есть, с кем обсудить. Не только мы с вами понимаем, что к чему.
Молотов был и рад, и насторожился:
- А ты в нём... уверен?
- Уверен.
- Тогда - удачи! Надеюсь, понимающих скоро будет ещё больше.
На этом расстались.
Вернувшись к себе в кабинет и глядя из окна на Москву, Хрущёв впервые с радостью ощутил, что Сталина больше нет, а с бешеным псом Берией - они справятся. Кривоного прошёл к сейфу в углу, достал бутылку "кремлёвской" водки, налил полстакана и выпил за удачу. Закусывая ломтиком окорока и нюхая белый душистый хлеб, весело подумал: "Скорее бы его, гада, раздавить! Какая жизнь начнётся на дачах!.. Ни Сталина, ни этого пса. Живите, братцы, да радуйтесь! Просто не верится. Можно будет нормально спать по ночам. Не бояться, что придут и арестуют. Наслаждаться девками... Убрать только этого кавказца!.."
Зазвонил внутренний телефон.
- Слушаю, - бодро сказал Хрущёв, снимая трубку.
- Это я, Никита Сергеич, - раздался в ухо знакомый и чем- то встревоженный голос Булганина. - Тебе ещё не звонили друзья-неразлучники?
- Нет, не звонили. Да они мне теперь и не будут звонить.
- А мне - уже позвонили.
- Ну, и что ты им?.. - осторожно спросил Хрущёв, хотя и знал, внутренние кремлёвские телефоны редко прослушиваются - слишком много кабинетов и разговоров. Чтобы прослушать тысячи разговоров сразу, потребовалось бы слишком много сотрудников-дармоедов. Американской записывающей аппаратуры ещё не было в таких масштабах, поэтому прослушивание велось только в исключительно важных случаях, когда в Кремле происходило что-нибудь из ряда вон выходящее и имелось предположение, кого надо слушать.
Булганин, опуская, что он ответил, перешёл сразу к главному:
- Сказали, чтобы я подумал ещё раз: хочу ли я занимать свой пост и дальше?
- А кто именно?
- Оба. Сначала один, потом - другой.
- А мне, видимо, не решились. Поняли, что их звонок может лишь навредить им.
- Ну ладно, тогда пока. - Булганин повесил трубку.
А Хрущёвым вновь овладела тревога - налил себе водки ещё. Однако настроение не вернулось.
Не улучшилось оно и в последующие дни. Знал, Берия не оставит без последствий поддержку Молотову. Но откуда он нанесёт удар? Где, когда? Как вести себя с ним? И потому следил за каждым шагом Берии - зорко, осторожно.
А тот держался, как ни в чём не бывало. Подражая ему в этом, Хрущёв находился, тем не менее, в постоянном напряжении, от которого плохо спал по ночам, часто просыпался от кошмаров. Пойти к Молотову за помощью? А чем он поможет? Даже не напоминал о себе больше. Значит, боялся. Его жена всё ещё сидела во Владимирской тюрьме, то есть, в лапах Берии. От былой красоты, небось, и следов уже не осталось. А дочь - Светлана, как и у Сталина - хотя и замужем за сыном авиаконструктора Ильюшина, всё равно не застрахована от ареста. Осторожность Вячеслава можно понять. Сам Хрущёв тоже боялся.
А Берия пока ничего не боялся. Видимо, удар от него ещё впереди. Надо было что-то предпринимать, не сидеть, сложа руки - это угнетало более всего - а что делать, не знал.
И вдруг Берия дал повод для выступления против него. На очередном заседании Бюро Президиума ЦК КПСС он опять внёс возмутительное предложение:
- Товарищи, поскольку у многих политических заключённых и политических ссыльных кончаются сроки их заключения или ссылок, и они должны возвращаться по местам своего прежнего жительства, я предлагаю... - Берия обвёл присутствующих взглядом из-под холодно сверкнувших стёкол пенсне, - следующее решение. Запретить, - выкрикнул он, - право на возвращение домой без разрешения министра внутренних дел! Эти люди должны находиться после отбывания сроков - в районах, указанных министерством внутренних дел.
- Но почему? - возмущённо спросил Хрущёв, понимая, что в Москву не будут допущены крупные в прошлом люди, которые могли бы помочь делу разоблачения Берии с его незаконными арестами, пытками и судами. Быстро переглянулся с Молотовым. Оба поняли, если они не дадут сейчас решительный отпор новому беззаконию Берии, тот окончательно убедится в том, что может снова творить в стране, что ему угодно и двинется с арестами на новых "врагов", в числе которых первыми окажутся они сами, причём в самое ближайшее время.
Волновался и Берия. Его ответ прозвучал с сильным грузинским акцентом:
- А ви, что, хатытэ, чтоби ани вэрнулись в Маскву опят? И принялись мутыть народ снова?
Хрущёв поднялся. Глядя не на Берию, а в тёмные глаза Маленкова, запальчиво произнёс:
- Прошу, в таком случае, слова!..
Маленков кивнул и опустил голову. Хрущёв, наливаясь краской, не медля ни секунды, понёсся звонким голосом:
- Товарищи! Я - категорически возражаю против такого предложения Лаврентия Павловича! Дело в том, - решил он не смягчать формулировок и тем настроить против Берии и других, - что это - чистейшее беззаконие и произвол министерства внутренних дел! - И поправился: - Будет.
- Думай, что ти гавариш! - раздражённо выкрикнул Берия.
- Я - думаю, думаю, Лаврентий Павлович, когда говорю! - огрызнулся Хрущёв, продолжая своё. - В отличие от тех, кто этих людей арестовывал. А сейчас хочу спросить: кто их арестовал? Госбезопасность. Кто вёл следствие? Тоже госбезопасность. "Тройки", которые были созданы безопасностью для таких, с позволения, "судов". Не было ни следователей по делам, ни прокуроров, ни настоящего - я подчеркиваю это! - суда. Ничего не было! - завёлся Хрущёв, тоже выкрикивая. - Просто тащили людей туда, а потом - убивали. А кого судили по произволу тех "троек", должны опять... пострадать?! Я спрашиваю: за что они теперь должны лишиться возможности вернуться домой? Почему должны считаться и дальше преступниками? По какому закону? Или, вернее, на какую законность это будет похоже? По-моему, наоборот. - Хрущёв тоже обвёл взглядом присутствующих. Рот его был открыт, зубы по-кабаньи были готовы вцепиться в любого врага. - Представьте себя на их месте! - Под подбородком у него дрожал на горле, налившийся тяжестью, жир. Видя по лицам, глазам, что все уже представили себя на месте заключённых, выкрикнул: - Я считаю, недопустимо, чтобы сам министр внутренних дел предписывал освобождаемым, где им жить! Это - прямое нарушение закона! - Хрущёв опустился на свой стул, достал платок и принялся вытирать взмокшую лысину и лицо.
Посеянное голосом Хрущёва возбуждение, а главное, вовремя сказанные слова: "представьте себя на их месте!", передались всем присутствующим. И подействовали. Члены Бюро Президиума начали просить слова один за другим и выступали против предложения Берии с такой озлобленностью в душе и так дружно внешне, что было ясно, выступлению Хрущёва обеспечена полная поддержка, незачем и голосовать. А после того, как и Молотов выступил против, но с присущим ему спокойствием и веской аргументацией, со ссылками на конкретных осуждённых людей, когда-то работавших в его наркомате, которых он знал лично, Берия объявил, что снимает своё предложение. И ругая себя: "Опять поторопился, ишак! Рано ещё...", шепнул Маленкову:
- Не заноси этого в протокол...
И послушный ему Маленков, как мальчишка, не внёс в протокол ни предложения Берии, ни выступлений против него. Да и продолжения этого разговора тоже не внёс. А продолжение было:
- Товарищи, - выкручивался Лаврентий, вытирая вспотевшую лысину и изображая из себя доброжелателя и миротворца, - в таком случае, ми далжни всё жи хотя би аблегчит участь людей, осуждёних "тройками". Ведь их ани асудили на 20 лет тюрмы и ссилки. Нада сакратит этот срок указами, хотя би напалавину. Правильна, нет?
- Неправильно! - опять выкрикнул Хрущёв, ободрённый растерянностью врага. - Я - категорически против этого! Надо не сроки сокращать, а пересмотреть всю систему арестов, следственной практики и судов! Творился же произвол, товарищи!
- Вот ми и хатым исправит это! - перебил Берия, привычно наливаясь злобой и кровью. - Уменшит сроки хатя би на 10 лет.
Хрущёв, не давая Берии перехватить инициативу, продолжал:
- Это - не решение вопроса! Вопрос не в том, на сколько лет осудить, а в том, что после - можно добавить, и опять незаконно. Такое уже было. К нам, без конца, идут жалобы, письма, что подобные методы продолжают практиковаться. Поэтому я - категорически против!
Берия под давлением выступающих, которые опять дружно поддержали не его, а Хрущёва, вынужден был снова отозвать своё предложение. Но, чтобы не заносить его в протокол - зачем оставлять против себя такие документы? - застолбил за собой право решить вопрос о заключённых в ближайшее время:
- Я сагласин с виступающими здэс таварищами, - заявил он демократично, не повышая голоса. - Вапрос о заключёних бил продуман нами ни да канца. - Он посмотрел на главу правительства Маленкова. - Паэтому прэдлагаю не заносит его пака в пратакол. А аставит на даработку. - Берия обвёл зал заседаний орлиным взглядом. - Видимо, неабхадимо пайти на амнистию какой-то части заключёних. Какой, и как правести - ми падумаим. Падработаем вопрос, пракансультируемся с юристами, и тагда уже винисэм ещё раз на абсуждени.
Все облегчённо вздохнули - скандала не произошло. А худой мир, он всегда лучше войны. Жить можно спокойно. А там, как говорит крестьянская пословица, весна покажет, кто где срал. Снег растает, оно и видно будет. Вот тогда и решат, что дальше делать. Слава Богу, что хоть так кончилось всё.
А весна и впрямь шла уже на Москву полным ходом. В каждый солнечный полдень воздух прогревался и приносил запахи почек, талой снежной воды. На крышах домов появлялись сосульки, горевшие по утрам словно зажжённые солнышком свечи. Начиналась капель. В очередную субботу все устремились на свои загородные дачи - сбрасывать с крыш мокрый снег, расчищать лопатами тропинки, прибивать скворечники на деревья. И хотя на правительственных дачах всё это уже было сделано незаметными садовниками, печниками, другой государственной прислугой, Хрущёв с женой тоже поехал на дачу - замучилась и устала от постоянных страхов душа. Тосковала, просилась на воздух и волю. Хотелось повозиться физически самому - может, оттает там, как сосулька.
Проезжая по закрытой лесной дороге, посматривая на дачи-усадьбы, Никита Сергеевич невольно думал: "Сколько денег, золота, бриллиантов, всякого другого добра здесь, в лесах, спрятано! Никакие помещики и князья не видели такого богатства даже во сне. Но их всё же прогнали. А вот нас - никогда уже, никому не выгнать отсюда: какие бы перемены в стране ни случились! А без Сталина, один какой-то Берия - да что он сможет? Тут и Сталина задушили бы и съели с потрохами, задумай он тронуть наши корни в этих лесах. Нет, подмосковные леса - навечно теперь будут за нами. Вместе с привозными осетрами и другой красной кормёжкой. На любую власть хватит денег и других средств, чтобы повязать взятками, связями, нитями от отцов и детей, прикормленными холуями и прочими людишками, которые будут тоже кормиться из этой тайной кремлёвской корзины. Дачи эти подмосковные, да и в других больших городах - не дачи вовсе, а главное наше царство, которое нам дороже всей России в тысячу раз, и которое мы будем всегда тайно охранять общими усилиями. Так-то, Лаврентий Павлович! Это тебе не у себя на Кавказе... И сейчас нам нужен - только новый козёл с колокольчиком. Чтобы стадо знало, за кем надо идти к светлой заре коммунизма. Но ты - не годишься в козлы. Потому что твой цинизм совсем уж не хочет считаться ни с чем. Ты - норовишь мыслить только по-восточному, как хан. А Россия тебе - не ханство, а... хамство!" - скаламбурил неожиданно для самого себя Хрущёв и улыбнулся. Настроение от солнышка и красоты вокруг у него выровнялось.
На даче, когда остался вдвоём с женой и никто не подслушивал, не мешал, сказал ей со вздохом:
- Нин, а знаешь, что эта кавказская сволочь придумала?..
- Что? - в привычном испуге спросила жена.
Чтобы успокоить её, он улыбнулся:
- Гуляли вчера вместе - он, Егор и я. Он вдруг ласково так говорит: "Послушайте, братцы, посоветоваться, мол, хочу. Как вы думаете, не пора ли нам, как членам правительства, позаботиться о своей старости заблаговременно? Для всех".
- Как это? - не поняла жена.
- Вот и я не понял. - Хрущёв усмехнулся. - Спрашиваю его: "А что, мол, ты имеешь в виду?" Ну, он нам - будто старым и верным друзьям: "Мы, - говорит, - уже не молоды, так? Все ходим, как говорится в народе, под Богом. Можем и заболеть в любой момент, и даже, мол, помереть. Выходит, - говорит, - пора подумать и нам о своих семьях. Так, нэт? - повторил Хрущёв любимые интонации Берии. - На всякий слючай, да? Поэтому хочу, мол, внести на Совете министров предложение. Построить для всех членов правительства персональные дачи. В личную и пожизненную, мол, собственность. Мы, мол, помрём, а детям останется".
- Ну, а ты ему, что на это? - опять насторожилась моложавая Нина Петровна. Страх из её многоопытных глаз не выветривался.
И он снова успокоил её:
- А ничего. Я воробей стреляный, на мякине не проведёшь - молчу себе, помалкиваю. Жду, что скажет дальше.
- А Егор?
- И Егор молчит, ждёт тоже. Вот Берия - что делать? - продолжает: "Только прэдлагаю, - говорит, - строит эти дачи ни здэсь, ни пад Масквой, а - в Сухуми". И поворачивает рожу ко мне - будто дружески так, ровно ничего между нами и не было в последние дни: "Ти же знаешь, Никита, какой это город! - Хрущёв опять стал изображать манеру Берии говорить и его кавказские жесты. - Какой там воздух, понимаешь. Какая вада, фрукти! Земной, мол, рай. Но строить будем, - говорит, - не на окраинах, как здесь. Зачем, мол, идти за город? Асвабадим сибе бальшой участок в центре города. Посадим, - говорит, - там сад, разведём персики. И пошёл хвалить, какие там растут персики, виноград. Пальчики, мол, оближешь! И здоровья прибавится сразу всем - и старикам, мол, и детям. В общем, плёл, плёл... - Хрущёв увидел важно расхаживающую по аллее чёрную ворону, показывая на неё, произнёс: - Вот так же расхаживал перед нами! Как эта ворона. - "Праект страителства дач, - говорит, - будит вести министерство внутренних дел". И опять морду ко мне: "В первую очередь, - говорит, - я считаю, надо построить дачу для Егора. Он, мол, теперь глава правительства. Ну, а потом, мол, Никита, тебе, Молотову, другим".
- А ты, что ему?
- Подумать, говорю, надо.
- Ох, не нравится мне всё это, - вздохнула Нина Петровна. - Здесь - хоть всё рядом, свои. А Сухуми - это же Кавказ! Там он - арестует всех нас, и никто знать ничего не будет!
- Нет, - прищурил хитрый глаз Хрущёв, - у него там другой расчёт, посложнее.
- Какой же?
- Арестовать нас всех - здесь, в Москве. И чтобы весь мир узнал - за что? Вот тут - у него главный расчёт! Для этого ему и понадобилось строить дачи в Сухуми.
- Не понимаю... - чистосердечно призналась жена Хрущёва.
- Вот и он, я полагаю, думал, что мы не поймём его ловушки. А расчёт-то, если вдуматься, простой - на дураков.
- Что же я, по-твоему?..
- Ну, при чём тут!.. Рассчитывал вот на что. Выселит он из центра сухумских жителей, начнёт строить на месте их снесённых домов дворцы. Сразу, естественно, поползёт слух: что` строят, для кого? Для русских, мол, членов правительства. Нас-де, коренных жителей, выселяют, а новым помещикам строят дворцы! Народ на Кавказе горячий, взбунтуется, когда мы приедем вселяться. Тут он и объявит на весь мир нас хапугами и перерожденцами. А когда пламя недовольства разгорится - арестует.
- А Егор что же? Не понимает этого?
- Да всё он понимает. Но ты же знаешь, какой это дристун! Говорил ему уже 2 раза: смотри, мол, что он делает. Дал задание начальникам областных органов внутренних дел собирать компромат на русских партработников на Украине, в прибалтийских республиках, в Белоруссии. Я не говорю уже о Кавказе.
- Откуда это тебе известно? - встревожилась Нина Петровна уже не на шутку.
- От генерала Строкача. Бывший начальник штаба украинских партизан. До войны был полковником, командовал погранвойсками на Львовщине.
- А теперь он кто?
- Начальник областного МВД во Львове. Вот я и говорю Егору: ты же видишь, мол, он хочет подчинить партию своему ведомству! Короче - себе. А тогда, говорю, нам уж конец всем.
- Да под каким же соусом всё это Берия протаскивает? - изумилась Нина Петровна. - Не мимо же вас?..
- Да соус у него простой. Подменяем, мол, в республиках местные национальные кадры людьми из Москвы, а местные - оттесняем. Какое же, мол, это равноправие?
- Так это же он раздувает национальную вражду, Никитушка! - всполошилась Нина Петровна. - На этом же всегда легко поднять людей на бунт! Национализм - это самое страшное дело. И если он везде натравит националистов против России, это же...
- Вот-вот, - перебил Хрущёв. - Именно на этом он и строит свой расчёт! Что его поддержат республиканские националисты. Партию потом - по боку! И он - полновластный хозяин положения.
- Неужели это реально?
- Ещё как! При Сталине - у нас же, действительно, первыми секретарями обкомов были везде либо евреи, либо русские. А при них вторыми секретарями, хотя и национальными, но всё равно чаще всего назначались из партработников Кремля. Отсюда и пошло выражение "рука Москвы". Так вот, вместо того, чтобы эту порочную практику исправить, он довёл до того, что в республиках сейчас... началась, под видом выдвижения национальных кадров, настоящая антирусская кампания. Мол, надо осадить засилье русских.
- А при чём же здесь русские? Ещё недавно это были евреи с русскими фамилиями. А настоящих-то русских... посылали в Республики строить промышленность, учить детей, лечить народ. Про НКВД я уж и не говорю - там сплошь были евреи.
- Ты - не ляпни такое где-нибудь ещё! - встревожился Хрущёв.
- Да это я - тебе. Дурочка, что ли? Не соображаю?..
Только сейчас Нина Петровна поняла свой промах - первая жена Никиты была еврейкой, и, стало быть, все его дети - полуевреи, а если считать по еврейской религии, то и полные евреи. И теперь досадовала на себя: "Господи, ну когда уже я научусь сперва думать, а потом уж молоть языком! Привыкла к тому, что он и сам не любит евреев - да и боится их, чего уж греха таить! - а про жену-то его и забыла. Интересно, жива ли? С тех пор, как Сталин её куда-то выслал, Никита боится даже спросить про неё. Вот и сейчас... надулся из-за невольного намека и замолчал".
Сообразив, что жена не подкалывает, а ляпнула ненароком - да и своим молчанием он как бы разделяет свою обиду вместе с евреями, то есть, солидаризируется с ними - Хрущёв как ни в чём ни бывало заметил:
- А раз понимаешь, помалкивай. Эти - пострашнее Берии будут. Сожрут, и моргнуть не успеешь. Забыла, что ли, что один только Мехлис наделал!.. Слава Богу, тоже подох.
- Словно почувствовал, что Сталин умрёт, - поддакнула жена. - За месяц до него опрокинулся. А ведь младше на 10 лет!
- Болезнь не смотрит на возраст, - заметил Никита Сергеевич. И недовольный тем, что его перебивает жена, обиженно спросил: - Так о чём я хотел сказать-то?..
- Про кампанию против русских секретарей, - напомнила Нина Петровна, не любившая вина. От мужа, чувствовала, привычно попахивало уже, вот и теряет нить. Добавила: - А я спросила тебя: при чём же, мол, здесь русские-то?
- Это - ты спроси Берию, при чём? Я-то понимаю, что не при чём, что люди ехали туда, куда их посылала партия. Он тоже это прекрасно знает, как и сами националисты. Но под сурдинку борьбы с русским засильем - в республиках громят сейчас уже не только русские кадры, но и национальные, свои.
- А за что?..
- А за то, что не боролись, мол, с русским засильем. Уж я-то насмотрелся на этих националистов, когда работал на Украине!
- И Егор это всё знает тоже?
- Конечно, знает. Говорю ему: "Егор, если ты будешь молчать и дальше, он приведёт нас к катастрофе! Возбуждая везде антирусские настроения, - говорю, - Берия тем самым подбирает ножи и для нас! Ведь в цека, - говорю, - за ним пойдёт всё националистическое большинство! С кем мы останемся - с горсткой? Вот нам и будет конец!"
- А он что?
- Дристун, вот что! Спрашивает меня: "А что делать-то?" А у самого верхняя губа прыгает и жирная задница киселём дрожит. "Вижу и сам всё. Но как поступить?.."
- Господи, и впрямь баба! Недаром вы его "Маланьей"-то...
- Ну, я ему: надо сопротивляться. А он мне: "Как?.." Прямо пованивает от страха, полные штаны наложил! Советую ему: "Видишь, - говорю, - что вопросы, которые он планирует поставить на Бюро, носят антипартийный характер - возражай. Не принимай их к рассмотрению; показывай, что понимаешь их антипартийный характер". Чтобы чувствовал, на что замахивается.
- А он что?
- Хнычет: "Хочешь чтобы я остался один? Нет, поищи дураков в другом месте. А я, мол, не желаю подставлять свой жирный зад".
- Может, голову?..
- Какая разница. Вот и весь разговор. Говорю ему: "Да почему один-то?" Обещаю тебе полную поддержку! Ты и я - вот тебе уже двое. "Уверен, - говорю, - что и Булганин думает так же". Я, мол, и с ним обменялся мнениями. А за нами - пойдут-де и другие, когда увидят, что мы возражаем Берии аргументировано. "Но ты же сам, - говорю, - не даёшь нам возможности высказаться!"
И, действительно: ведь чуть что, как только Берия вносит какое-нибудь пакостное предложение, он тут же спешит его поддержать! Да, товарищи, правильное предложение, дельное, мол, или "своевременное". Я - "за". Кто "против"? И сразу же, дристун вонючий, голосовать! Говорю ему: "Не торопись, Егор, поддерживать его, дай высказаться другим". Попридержи себя. Не выскакивай. Тогда сам увидишь, сколько будет несогласных.
- А он?
- Насупился и молчит. Тогда я ему предложил: "Давай, - говорю, - Егор, сделаем хоть раз так. Ведь повестку дня для Бюро Президиума составляем мы с тобой? Давай включим к следующему разу самые острые вопросы, которые, с нашей точки зрения, Берия вносил, но они были нами отложены при рассмотрении. Давай ещё раз обсудим их и станем возражать по всем пунктам аргументировано и с занесением в протокол".
А он мне: "Хочешь, чтобы он потом расправился с нами? Думаешь, за нас кто-то заступится?" "А вот и посмотришь, - говорю ему. - Убедишься сам, что всякий отпор мобилизует и других. А если - не пытаться, так он и превратит нас в стадо покорных овец".
- Ну, и чем у вас кончилось?
- "Ладно, - говорит, - попробуем". Но вяло так, как солдат перед сдачей в плен.
- И всё же ты решил идти против Берии - с ним?
- Да дело не в нём. Важно, чтобы он хоть не мешал. Важно начать действовать! Уже и вопросы подготовил для Президиума. Договорился кое с кем о поддержке.
- Никитушка, ты хоть сам-то, понимаешь, что надеваешь себе на шею колокольчик вожака? - Глаза у жены дымились страхом.
Решил отшутиться, показать уверенность и тем успокоить жену:
- Стадо без козла - никуда не пойдёт. Так что козёл всё равно нужен. И уж лучше буду им я сам, чем хвататься потом за жопу и жалеть, что доверил такое дело не козлу, а какой-нибудь трусливой свинье вроде Егора.
- Так-то оно так, да ведь тогда - первым пойдёшь под топор, если что.
- У меня всё равно выбора нет: я в любом случае для бойни - у Берии первый. Я это твёрдо знаю и понял. Но все вместе - мы свернём этому кавказцу шею, в это я верю тоже. Его же ненавидят все, кого ни возьми! Это теперь главное. Нужно только их повести за собой. Сталина нет, пойдут!..
- О, Господи!.. - Жена тихо заплакала.
4
Пока Хрущёв и Маленков готовились к тому, чтобы заманить Берию в ловушку антипартийности, настырный кавказец успел подготовить со своими людьми и протащить через Верховный Совет Указ о реабилитации политических заключённых. Маленков в уголовных статьях законов глубоко не разбирался и, доверившись крупным юристам, которых привлёк к этой работе сам Берия, подписал подготовленный ими Указ, хотя и чувствовал какую-то неполноту в предполагаемой реабилитации, её глубинное несовершенство. Под реабилитацию подпадали не все политические заключённые, а только определенная часть. Однако Берия, поняв его состояние, заверил:
- Не беспокойся, Егор. Всех сразу невозможно освободить: потребуется слишком много денег, квартир. Ведь большинство браков среди этих людей за годы заключения распалось. Пусть летят пока только первые ласточки. Посмотрим, как пойдёт дело, тогда подготовим ещё Указ. А ты как думал, всех сразу, да? Нет, так большие мероприятия не проводятся. Надо постепенно.
Маленков согласился. Ещё не знал, даже не предполагал, какие "ласточки" полетят на свободу из тюрем и почему именно о них, в первую очередь, так заботился Берия. Мешали глубоко задуматься и проверить и свои заботы: как подловить Лаврушку на Президиуме, чтобы перестал чувствовать себя некоронованным королём. И хотя 2 раза подряд уже добивались победы большинством голосов и вроде бы дали понять, что его деятельность направлена против партии, самого Берию это почему-то ничуть не смущало, и Маленков опять наполнялся страхом, словно мочевой пузырь мочой. А "кавказец", напротив, лишь становился наглее, сменив тактику, которая посеяла в цека настоящую панику. Метод был откровенно простой, но действенный.
- Паслушай, - останавливал он где-нибудь в коридоре ЦК нужного ему и пока ещё не крупного члена, - ти чего хочешь, а? Скажи, кто тыбя падгавариваит так вести себя?
- Как?.. - бледнел пойманный за рукав, озираясь по сторонам и видя, что никого нет. А если кто и показывался, тут же исчезал, не желая иметь дела с современным Малютой Скуратовым.
- Не знаишь, да? - Палач насмешливо смотрел своей жертве в глаза. - Не панимаишь? Харашё, иды и падумай. Пака ны позна! Малчик какой... Ны панимаит...
Член ЦК мокрел до трусов, хотя ничего конкретного сказано не было, и отходил полуживым от страха. Понимал, у Берии он уже на крючке, и судьба его зависит теперь от того, как он поведёт себя дальше.
Однако некоторые из напуганных, приходя в себя, обменивались своими страхами друг с другом. И Хрущёву стало известно об этом. Он тоже понял, если не принять решительных мер и продолжать бездействовать, через месяц весь ЦК будет уже в мокрых трусах. С этой, холодящей душу, мыслью и пришёл он к Маленкову.
- Послушай, Егор. Нужно срочно объединиться против него, пока не запугал всех. Если момент упустим, он нас передушит потом по одиночке.
Уставившись Хрущёву в лицо чёрными напряжёнными глазами, Маленков спросил:
- Что ты предлагаешь конкретно?
- Как что? Действовать тоже! Сговариваться.
- Пожалуй, ты прав, - впервые твёрдо проговорил Маленков, о чём-то думая. - Да, пока не поздно, нужно действовать!
- Слава Богу! - вырвался вздох облегчения у Хрущёва. - Наконец-то, ты понял. Надо немедленно начинать! Переговорить с каждым из наших лично. Булганин, я знаю, согласен. Значит, я переговорю теперь - с Ворошиловым. Поеду к нему в Верховный Совет прямо сейчас же. А потом, когда приеду домой, расскажу тебе, чем у меня с ним кончилось.
Маленков, понимая, что живёт с Хрущёвым в одном доме, в одном подъезде, рассудил, что лучше будет, если не он пойдёт к Хрущёву на этаж выше, а тот спустится к нему. "Если увидит кто идущего ко мне Никиту, то значения этому не придаст. А наоборот - это уже подозрительно: зачем это Маленков пошёл к Хрущу?.. На работе, что ли, не видятся? Тут какой-то, значит, тайный разговор... И пропадём". Подумав обо всем этом, проговорил:
- Хорошо, как приедешь, спускайся ко мне. Обсудим всё у меня за обедом...
Из разговора с Ворошиловым у Хрущёва ничего не получилось. 72-летний, беленький от седины, и интеллигентный на вид старичок (интригана выдавали в нём только глаза) всё время юлил, хитрил, предлагал выпить, а потом, когда решил, что Хрущёва, видимо, подослал к нему (для проверки на лояльность) сам Берия, начал хвалить Берию за его исключительный ум и организаторские способности, и Хрущёв понял, что говорить с ним бесполезно. Сильно расстроился и, направляясь к Молотову, подумал: "Неужели и все остальные будут вот так же?.. А что, дристун на дристуне, весь Кремль из таких и состоит. Это было видно ещё по "Маланье". Тогда нам всем конец..."
Однако беседа с 62-летним Молотовым после разговора с противным стариком Ворошиловым, хотя несколько и обнадежила Никиту Сергеевича, но и привела к ещё большему огорчению: "Стаду трусливых баранов нужен вожак, и этим вожаком, наверное, должен быть я сам, если хочу ещё жить. Как-то по-другому - уже не получится".
Молотов, узнав от него, что он уже договорился обо всём с Булганиным и даже с Маленковым, не стал ни юлить, ни хитрить, и на заговор против Берии согласился без какого-либо нажима, но видно было, что боялся.
Тогда Хрущёв перешёл к изложению конкретного плана действий:
- В деталях - мы ещё ничего не обсуждали. Но, в общих чертах, программа такая... Прежде всего, надо освободить Берию: от обязанностей члена Бюро Президиума ЦК, от поста заместителя Предсовмина и от поста министра внутренних дел.
Молотов побледнел, снял пенсне и, протирая его ослепительно белым платком и дыша в стёкла, наконец, произнёс:
- Нет, братцы мои, этого - недостаточно. Берию - надо только арестовывать! Причём сразу, а не выносить на обсуждение вопрос об его отставке.
- Почему? - неуверенно, но и с надеждой на более скорое избавление от смертельной опасности, спросил Хрущёв.
- Да что тут объяснять? Берия, ещё до обсуждения вопроса, выйдет из зала заседаний. А уже с Лубянки - вернётся со своими офицерами и солдатами, и арестует всех нас. С-стало быть, - начал он заикаться, - его надо сначала а-арестовать, ещё до открытия заседания. А всё остальное - у-уже па-атом...
- В принципе согласен с вами. Мы это дело обсудим.
- Медлить только нельзя! Советую вам привлечь к нашему заговору против Берии Сабурова.
- Почему?
- Ну, во-первых, хотя бы потому, что я зна-зна-знаю, он ненавидит Берию. Это факт.
- За что?
- Это долгий разговор. Есть у него для этого основания, безусловно есть, можешь поверить мне. А, во-вторых, он - тоже член Президиума цека. Значит - ещё один голос. Получится, что нас - уже 5. Ты, Маленков, Булганин, я - и Сабуров. Дальше - и с другими уже легче будет разговаривать. С тем же Ворошиловым.
- Да трус он, - вырвалось у Хрущёва. - И вообще говнюк!
- Ну, что трус, на это обижаться не следует - все мы боимся. А что говнюк - тут я с тобой не согласен. Предавать нас он не станет.
- Почему так думаешь?
- Он - тоже этого Берию ненавидит. Хотя, само собой, и боится. Значит, в крайнем случае, займёт нейтральную позицию - ни вашим, ни нашим. Ничего, мол, не знаю, ни с кем, ни о чём не разговаривал.
- А с Кагановичем?
Молотов усмехнулся:
- Этот - тоже Берию ненавидит. Но... вот какая штука капитана Кука: боится он ещё больше, чем ненавидит. И знает, что Берия - человек с волчьим характером и умом. Умнейший, сукин сын! И к тому же, решительный на действия. А что вы думаете!.. Фитиль у него короче, чем у любого из нас.
- Ну, это - мы ещё посмотрим... - опять вырвалось у Хрущёва.
- Само собой.
- Так, как же, с Кагановичем всё-таки?
- Тоже хитёр и умён, хотя и не образован совершенно. Плюс - сверхосторожен. Думаю, что с ним - мы каши не сварим. Да и предать может.
- А если... его припугнуть?
- Чем? - заинтересовался Молотов.
- Тем, что когда свернём, мол, шею Берии, то и ему припомним его поведение.
- Ну, и кто же пойдёт пугать? Абсурд...
Хрущёв, на что-то решаясь, с обидой проговорил:
- У нас, как я вижу, подбирается компания, что сам, ни один, никуда... не захочет пойти! Разговаривал с Булганиным - тот: "Сходи к Маленкову лучше ты". С Маленковым - тот тоже: "Сходи к Ворошилову ты, Никита". Теперь вот и к Сабурову - придётся мне. Да и к Кагановичу тоже, поскольку я с ним вместе и на Украине работал, и здесь. И знаю его насквозь. Кто больше пойдёт, ну?..
Молотов примирительно улыбнулся:
- Значит, ты, Никита Сергеевич, будешь у нас за вожака. Ты - впереди, а мы все - за тобой. Это уж безусловно.
- За козла, значит?
- Ну, почему же за козла?
- Потому, что козёл - всегда с колокольчиком на шее. Берия услышит, где звенит, вот и будет знать, с кого первого шкуру снимать!
- Никита Сергеевич, - спокойно, ласково заговорил Молотов. - Не надо сейчас обижаться и ссориться из-за пустяков. Наши шкуры - он тоже сдерёт, не сомневайся. Так что ссориться - не из-за чего. Да и всякая ссора - это предвестник разложения и, стало быть, поражения. А что же ты думаешь!..
- Да ничего я не думаю... - всё ещё был раздражён Хрущёв.
- Надо держаться всем вместе! - продолжал Молотов, не обращая внимания на раздражение гостя. - Ну, а то, что ты, получается, становишься нашим лидером - без всякого голосования, кстати, с нашего общего и молчаливого согласия - это тоже хорошо, если разобраться. Не будет завистников, не будет и раскола. Да и вожак - нужен ведь в любом деле, согласись. Без лидера - никакое дело не стронется с места.
- Да это я как раз понимаю.
- А нам теперь и медлить-то уже нельзя - некогда. Пока станем договариваться, кому идти к Саса-Сабурову, Кагановичу, то кто-нибудь и наложит в штаны. Побежит к Бе-бе-Берии. Иди уж лучше ты сам. И - без промедления. Я - стар для вожака: на меня побоятся надежду возлагать. Вот, какая штука...
Хрущёв тяжело задумался и, так же тяжело вздохнув, согласился:
- Ладно, убедил.
Всё это происходило на фоне путча в ГДР, который быстро подавил в Берлине маршал Конев, командовавший там советскими оккупационными войсками. И вдруг, к 12-й годовщине нападения Германии на СССР, в Москву прилетел секретарь харьковского обкома партии. Примчался прямо с аэродрома к Маленкову на приём и показал секретное распоряжение Берии, посланное областному начальнику войск госбезопасности о выделении в его распоряжение бронетанкового полка особого назначения, которому надлежало прибыть в Москву к 1 июля. Начальник этих войск отсутствовал по болезни, и секретный пакет был вручён секретарю обкома. Прилетев к Маленкову, он объяснял побелевшими от страха губами:
- На пакете написано: "Вскрыть 1-го июля, по прибытии в Москву". А я не обратил на эту надпись внимания, и вскрыл пакет вчера, как только его получил. А прочитав распоряжение маршала Берии командиру полка особого назначения, не поверил своим глазам! Выходит, в Москве готовится государственный правительственный переворот, и полк может понадобиться для подавления и арестов членов правительства. Вот я и прибыл за разъяснениями: что у вас здесь происходит?..
Маленков окаменел, прочитав секретный приказ Берии, а затем неуверенно ответил:
- Пока... ничего не происходит. Но вы, товарищ секретарь обкома, никому об этом больше ни слова! Идите в гостиницу отдыхайте, а я тут посоветуюсь с товарищами... покажу ваш пакет. Когда понадобитесь, мы вас позовём. Главное сейчас: никакой паники и разговоров! Ни с кем! Я сам сначала должен выяснить, что... и где... происходит? Вы поняли меня?!
- Да, понял, что вы ещё сами не в курсе. Что, возможно, это какая-то провокация, да? Или проверка...
- Вот именно, - отпустил Маленков секретаря, забыв от страха даже его имя и отчество. И тут снова пришёл Хрущёв, которому Маленков обрадовался, словно родному, и рассказал "новость".
- Надо немедленно сообщить об этом маршалу Жукову и Булганину. Чтобы проверили всё и, если нужно, приняли ответные меры вооружёнными силами, в случае необходимости! - решительно произнёс Хрущёв. - Займись этим сам. А я - к Сабурову...
- Зачем пришёл-то?.. - спросил Маленков, вспомнив, что уже виделись.
- Теперь - это уже не имеет значения, мелочь! - заторопился Хрущёв уходить.
С этой минуты энергичный и темпераментный Хрущёв понял - и не только умом, но и сердцем - что надо спешить и самому сколачивать свой блок против Берии. Самому продумывать и направлять все действия блока, надеяться больше не на кого - победит тогда славянская лень и инертность. Будут сидеть и ждать, глядя друг на друга. В России всегда нужен деятельный главарь, "козёл". За козлом - пойдут. Сами - никогда, лишь перессорятся. Поэтому он начал разговор с Сабуровым тоном решительным и уверенным, чтобы эта уверенность вожака передавалась слушавшему:
- Вот что, Максим Захарович, ты, наверное, уже догадываешься и сам, что Берия готовит расправу со всей нашей старой гвардией? Отвечать пока ничего не надо: я не провокатор, - предупредил он спокойно, следя за глазами Сабурова. - Я пришёл не за тем, чтобы проверять тебя.
- А зачем тогда? - перебил осторожный Сабуров.
- Предупредить тебя в открытую, что мы - я, значит, Маленков, Молотов, Булганин и другие - решили арестовать Берию! Снять со всех постов, и начать следствие! По делу об уничтожении им партийных кадров. Вот так. К тебе у нас - только один вопрос: ты - с нами, или займёшь позицию невмешательства?
- Выходит, доверяете, что ли? - снова осторожно спросил Сабуров.
- Если бы не доверяли, разве я назвал бы тебе фамилии? - резонно заметил Хрущёв.
Сабуров, что-то обдумывая, долго молчал, не глядя Хрущёву в глаза, опустив голову. Понимая его состояние, гость с ответом не торопил, медленно прохаживаясь по кабинету и, делая вид, что интересуется погодой за окнами. Сабуров же рассудил: "Видно, не врёт. Да и не боятся уже, значит, если даже фамилии в открытую называют. Видимо, в заговоре их уже много. Во всяком случае, большинство - вон как уверенно и спокойно расхаживает! Да и тон у Никиты абсолютно уверенный! Сидел этаким барином передо мной, не трясся. Что делать? Надо выбирать, а то не пожалеют потом, когда победят. А вдруг победит Берия?.. Нет, надо за своими, кто за Никитой. Гляди ты, какой смелый оказался на поверку! Прямо чудеса. Надо ответить, дальше молчать уже неудобно..."
Разлепив жёсткие помертвевшие губы, Сабуров медленно произнёс, глядя Хрущёву в его заплывшие свиные глазки:
- Я - с вами, Никита Сергеевич. С Берией - мне и прежде было не по пути. Так что я полностью согласен на арест этой сволочи.
С Кагановичем поговорить в этот же день Хрущёву не удалось - хитрый Лазарь уехал из Москвы проверять, как идут в Сибири лесозаготовки. Прилетел он домой только через 2 дня. Узнав об этом, Хрущёв немедленно позвонил к нему на дачу и попросил приехать в ЦК:
- Есть один неотложный вопросик, который хотелось бы, прежде чем выносить на обсуждение, утрясти с тобой, - закончил он дружески, но кратко.
- Ладно, заскочу перед вечером.
И вновь перед Хрущёвым был трус и скользкий, как Ворошилов, или, как налим, человечишко, привыкший только предавать и пожирать. Холёный и внешне красивый, он был отвратителен в своих пошлых манерах и речи, похожей по безграмотности и незнанию русского языка на речь местечковых еврейских сапожников, держащих во время разговора мелкие гвозди в зубах. Рот его, казалось, был полон слюны или не дожёванной пищи. Видимо, поняв по лицу Хрущёва, что разговор будет ответственным, он принялся заговаривать его рассказами о Сибири, лесозаготовках. И всё ждал, когда тот утомится и перенесёт свой важный разговор на другой день. Тогда он, Лазарь, соберёт сведения, что` за время его отсутствия в Кремле произошло, подготовится к разговору так, чтобы остаться неуязвимым и завтра. Однако Хрущёв терпеливо всё выслушал и решительно произнёс:
- Это всё интересно, Лазарь Моисеич, о чём ты мне тут рассказал - и про сибирскую бабу, которую ты там... и про анекдот о старом еврее, который говорил: "когда 2 борбы борбутся..." - а теперь... хочу тебе Я кое-что рассказать. Не возражаешь?
- Обо что?.. - Рот Кагановича, наполненный слюнями, остался полуоткрытым, а коровьи миндалевидные глаза остановились на лице собеседника и казались лупоглазыми теперь ещё больше.
- О том, что делается здесь у нас, пока тебя не было.
- А шо, шо-то уже произошло?..
- Берия собирается нас всех арестовать - всё Бюро Президиума ЦК, в полном составе! Вот что.
- Та ты шо-о?.. Не может быть! Шо ж ты мне сразу не предупредил?! И это... откуда тебе такое известно? - перешёл Каганович на испуганный полушёпот, уставившись взглядом на 4 телефонных аппарата на столе Хрущёва. - А я тут тебе - про бабу...
Хрущёв усмехнулся:
- Не бойся, я их все отключил пока. Откуда знаю? Знаю - не только я. Поэтому - готовимся к принятию решительных мер!
- Каких? - помертвел Каганович, прошептав еле слышно.
- Каких, каких!.. - стал раздражаться Хрущёв. - Об аресте Берии, вот каких!
Почуяв в голосе Хрущёва металлическую уверенность и вспомнив, как тот терпеливо слушал его длинную похвальбу и никуда не торопился, а ждал, Каганович сразу поверил во всё. Да и знал Хрущёва слишком долго и хорошо. Но всё же, из осторожности, спросил:
- Ну й, хто ж у вас "за", и хто "проти"?
- "За" - Маленков, Молотов, я, Булганин, Сабуров. Надеемся вот и на тебя! - твёрдо перечислил все фамилии Хрущёв, помня, какое произвело это впечатление на Сабурова.
Каганович мгновенно оценил ситуацию: "У них будет большинство!" Вслух же произнёс:
- Я тоже, конечно, "за". Это я просто так спросил. А как же уже Ворошилов?..
- Струсил, - честно признался Хрущёв, понимая, что Кагановича всё равно не обманешь. И добавил: - Но ты, вот что - я тебя знаю! - начнёшь проверять теперь всё, что я тут тебе наговорил. Так смотри, действуй осторожно.
- Учи учёного! - обрадовано вырвалось у Кагановича. - Ни одна собака не узнает уже!