Автомобили несутся с четырёх сторон, прохожие сутолочатся по пешеходным переходам. Какую-то рыжую собачонку раздавили прямо посреди дороги, и никто не удосужился убрать её останки. Даже полиция, которая с визгом сирены проскочила по своим криминальным делам.
Спешат люди - озадаченные сегодня, да и вообще впредь, очень важными заботами. Только один из них стоит у перекрёстка, никуда не торопясь: и глазеет на золочёный крест едва видимой церквушки, почти упрятанной за фасадами торговых павильонов. Он неловко хрестится, едва ли попадая на лоб, на плечи и в пояс. Этот паренёк уже перепутал знамение; и к тому же он кладёт его на себя всей щепоткой ладони, а не тремя перстами, как учили церковники.
Несмотря на тёпленькое начало осени, его большая голова укрыта вязаной шапкой, из рукавов толстого свитера торчат шерстяные варежки на резинке, и ноги в войлочных ботинках тихонько притопывают по асфальту вместе с шептаньем молитвы.
Ему виден только крест вдалеке, видна жёлтая осень, и он совсем не замечает людского муравейника вокруг. Его, немного ругаясь и даже матерясь из-за помехи, обходят рабоче-крестьянские и интеллигентские муравьи - и грубо толкают большие мураши-солдаты. А он как раззявил свой рот на вершину золочёного купола, так и стоит верующим истуканом, тихонько шепча что-то под курносый нос.
Скорее всего, паренёк ненормальный - потому что дурак. Это видно по его лупатым безвеким глазам, сильно похожим на поросячьи, и по лишнему ожирению тела, которое свою бесформенность тащит на себе с малолетства.
Поэтому неудивительно, что он так откровенен в своём псевдоверующем таинстве - для него вера в бога это игра, которой научила его нормальная мамка, которую родили нормальные дедки, которых сотворили нормальные предки. А этот в самом конце родового древа вдруг получился полным дебилом - и теперь на нём закончится старинный отпетый род.
В этом роду когда-то давно жили-были помещики да графья: но вот именно потому, что они в угоду своей голубой крови переженились на родычах, генетика и дала сбой, выхаркнув из материнского чрева этого сопливого засирного дауна.
Он удивительно похож на белый одуванчик, и так же безобиден. Его можно сорвать, и сдунув с головешки светлые парашютики, отправить полетать в неведомые дали. А может быть, кому-то в пылу городского гнева - то ли на семейные неурядицы, то ль на обстоятельства неудачной судьбы - захочется его растоптать; и растопчут, успокаивая грубыми издёвками свою где-то ущемлённую гордость. Он ни капельки не обидится, не оскорбится - потому что для него ужасно светлы и приятны любые человеческие отношения.
Дааа; раньше в их роду такие были мужики - что ах! - высокие да крепкие, гнущие в ладонях подковы. Они на раз-два запарывали досмерти провинившихся холопов, и за минуту проигрывали состояния, пуская нищенствовать по миру своих подёнщиков целыми семьями, и деревнями. В единый миг эти мужики закалывали шпагами соперников на дуэли, в миг второй расстреливая опухших от голода бунтующих крестьян.
Ах, времечко! Ах, мужчины в бантах и аксельбантах - с орденами всех святых на груди!
За что же этому такая беда, от судьбы и от бога немилость?
Стоит дурачок: и то на солнце, прищурившись, смотрит - то на золотой крест в его холодных, но ярких лучах. Он наверное желает, взлетев в поднебесье, прокричать оттуда важную лебединую песню с невнятными словами, но очень завораживающей мелодией. Которая, проникнув вовнутрь человеческих душ, одним своим музыкальным наитием всё расскажет о жизни и боге, о красоте влюблённого сердца, что может вдруг возгореться волшебными чувствами даже в таком дурачке.
На оживлённом перекрёстке остановилась серебристая иномарка с открытым верхом - по прозвищу лимузин.
Среди всех красивых и дорогих автомобилей, проезжающих мимо, она выделялась особенно блестящим видом: так в великосветскую приёмную, наполненную болтающими фрейлинами и фаворитками, вплывает лебёдушкой молодая обаятельная королева. Она ещё только лёгким слухом и наитием узнала про дворцовые козни с интригами - и поэтому они не пугают её, а смешат; все эти кинжалы да яды ужасно далеки от неё, а кавалеры прекрасны.
В салоне этой королевны сидел вальяжный молодой человек. Да-да: он тоже был молод, как его иномарка. Жизнь казалась ему сонмом наслаждений и удовольствий, потому что в большом банке он занимал высочайшую должность с блистательной зарплатой.
Фу - слово-то какое неароматное, холопское - зарплата. Нет: у него было истинное богатство - то самое купеческое, барское, державное. Ведь придворным князьям не устанавливают оклады, тарифы, и прочие денюжки. Они сами, по праву своего нарождения на божий свет, уже с материнского молочка начинают подсасывать себе золотые сокровища: через властительных дядей и обольстительных тётей, с помощью дворцовых знакомств и протекций. Этих вальяжных юных кавалеров просто по праву наследства и титула ждёт судьбоносный шарман.
Сияющий светом тысячелюстрым, баловень судьбы с улыбкой смотрел на круглолицего дурня. Он и остановился-то лишь для того, чтобы сравнить себя с ним.
Вот он - великий город Третьего Рима, столица Вселенной! - в котором на перепутье мирских дорог встретились двое. Один - командор бессмертной жизни; а другой всего только тень, краткое мгновение вечности.
Баловню было ужасно приятно, что он родился в высокой семье с вельможным благополучием. Ведь это только так говорится всякими мечтательными бедолагами, будто бы вершин жизненной силы можно достичь умом, красотой и талантом - а на самом-то деле, пока гениальный красавец будет в одиночку ползти по карьерной лестнице, его легко обгонит тусклый недотёпа, подталкиваемый под задницу крепостью семейственных связей.
И баловень счастливо вздыхал, подкуривая из золотой зажигалки тонкую сигарку с запахом канарского бриза.
Ах, эти Канары! - он всякий день был там немного нетрезв, обнимая за знойные талии сразу двух незнакомых мулаток. Мулатки что-то гомонили ему как парочка канареек, выгибали спинки и шейки - а он под пальцами чувствовал каждую жилочку на их упругих телах.
Интересно: были ли у этого лупатого дурня, что бестолковым истуканом стоит на перекрёстке, когда-нибудь женщины? - ведь ему уже на вид лет под двадцать, с хорошеньким хвостиком. Но куда там - он даже представить не может, как сладки утехи от хорошеньких девок, от сигар и гавайского рома. Натянул вязаную шапочку на глаза, как шоры для лошади, и думает, что весь мир укрывается в её радужной темноте, осенённой сусальным крестом.
Ээээх! - и баловень радостно потянулся за рулём, широко разводя руки в стороны и попыхивая дымком.
Дурень посмотрел на него, удивился: и решив, что это ему добрый человек распахивает свои обьятия, подошёл к автомобильке. Он мог бы возложить ладонь на набриолиненную причёску баловня, по праву вселенского братства - но властный господин немножко отторг его своим гордым взглядом.
Так они с полминуты смотрели друг на дружку восхищённо-презрительно; а потом дурень, поняв что настало время знакомства, первым протянул руку:
- Пливет! -
Он, как и все ему подобные люди, здорово шепелявил. Их ещё называют солнечными людьми; и если представить тот самый круг, и небо вокруг, как его рисуют дети, то вроде похоже - слоновья лопоухость и улыбка до самых ушей, а из головеньки торчат во все стороны редкие волосёнки-лучи. И ещё неожиданная теплота от них: стоит чуть прикоснуться, и кажется, будто густющую кошку погладил по брюшку.
Но баловень никакой теплоты не почувствовал; а как многие гордые люди только брезгливость, с толикой жалости.
- Чего тебе? - нарочито хохотнул он, сплюнув за окошко табачную крошку, чтобы прохожие не подумали об их близком знакомстве. Он пока не стал знаменитым банкиром, и в душе ещё оставалась капля стыда пред чужими, перед неловкостью отношений.
Дурень немного удивился холодности своего новоявленного товарища, и спросил безобидно:
- Ты навелное, блатиска, меня не узнал? -
как будто бы все, кто когда-либо проходил по этому перекрёстку, должны его узнавать и брататься.
Ну ничего себе, - подумал баловень почти завистливо. - Этот нищеброд болтает на улице с каждым легко и свободно.
- Какой я тебе братишка? Мы в первый раз видимся, - грубовато оборвал он горячие струны симфонической музыки; и бряцнул хрипловатым гитарным баском, протянув окурок сигары: - На вот, курни.
- Нельзя. Капля табака убивает лосадку. - Дурень сказал всё это так серьёзно, как будто работал коновалом на конюшне, и сам лечил курящих лошадей.
Баловень расхохотался в полный голос. Сейчас эти двое стали заметны в толпе, и обращали на себя внимание прохожих. Но ни тот, ни другой, не испытывали большого стыда перед миром: один в силу своего общественного величия, а второй по слабости нижайшего разума.
Точно так король вместе с шутом игнорируют дворцово-уличную свиту, когда пикируются словами и руганью возле трона.
- А тсего ты смеёсься? Я неплавильно сказал?
- Миленький мой - это всё сказки, легенды. Лошади в сотню раз сильней человека, и могут свободно выкуривать по две пачки. Только не приучены своим конюхом - как и ты.
- Мой бозенька не конюх. Он уплавляет не лосадьми, а милом. И тобой тозе.
В тревожном голосе оскорблённого за небеса дурня впервые зазвучала обида; и даже фанатизм по отношению к той вере, которую он сам себе выдумал. Именно про таких говорят люди, что он себе и лоб расшибёт на молитве, желая угодить батюшке, церкви и богу.
- Вот тут ты ошибаешься. Для меня твой бог не хозяин, а старший товарищ банкир. У него есть целые залежи хрустящих купюр и золотые самородки в пластах. И он мне из своего небесного банка понемножку подкидывает на землю, чтобы я сам жил богато - ну и делился с другими людьми, если захочу.
С улыбкой баловень вытянул золотую денежку из своего толстого бумажника, и спросил хватко, помахав перед курносым глуповатым дурнем:
- Хочешь?
- Хочу, - сразу же округлил тот глаза, давно уже понимая цену этим разноцветным бумажкам.
- А куда ты их денешь?
Баловню и в самом деле стало интересно: на конфеты ль, на куклы или машинки?
- Я всё отдам батюшке. У него много бедных дружков, которые приходят молиться к нам - и мы им помогаем.
- Ого!? Так ты тоже настоящий поп? И кадило у тебя большое? - громкий баловный хохот разнёсся по перекрёстку от светофора до семафора, и задрожал на провисших троллейбусных проводах.
- Да ну! - засмущался дурень как майская роза из букета гвоздик; и повыше приподнял голову, чтоб все прохожие видели какой он в этом букете наиглавнейший бутон. Ему было чуть стыдно, но ужасно приятно от произведённого впечатления. А что? - может быть, он и вправду мечтает об эполетах архиепископа.
- Ну тогда, брат - садись. Прокачу по нашему городу... Тебя как звать?
- Андрю-уууша, - тонко пропел дурень, стягивая вязаную шапочку, и несмело опрастываясь на переднюю ужасно дорогую седушку, наверное из крокодиловой кожи.
Это имя изумительно подошло к круглым голубеньким глазкам, овальному личику, и рыхловатому телу подростка. Хотелось погладить его по голове, прочитав на ночь сказку о белоснежке и гномах.
- А я Назар-ррр! - прорычал ему баловень, взводя свой дорогущий драндулет на полный форсаж. Сзади едва пыхнуло; потом размеренно шестернуло внутри; и передок автомобиля ровно, на крейсерской скорости двинулся вперёд, разводя перекрёсток в четыре розы ветров.
В кабине гордо, как бюст императора, возносилась тёмная набриолиненная вельможная голова - и туда-сюда юрко оглядывалась русая восторженная головёнка.
Вот так они и придружились. Слегка.
Не сказать, чтобы у них могла случиться настоящая дружба. Это было бы смеху подобно, умора до колик. Но Назару скушновато в том выскомерном обществе, которое он себе напророчил с самого детства.
У отца с матерью, например, каждые три дня проходила чайная церемония в японском стиле, на которую нельзя опаздывать, а тем более не прийти.
- Наконец-то нас посетил наш милый мальчик-самурайчик, - снова певуче произнесёт матушка, словно на приёме в посольстве.
- Я всё жду, когда же он приведёт к нам на смотрины свою возлюбленную гейшу, - опять басисто поддержит её отец, широкогрудо напирая на сына как на вооружённого япончика.
Они в один голос засмеются, и весь вечер станут выпытывать у Назара подробности его личной и банковской жизни.
С дружками и подружками у баловня почти то же самое. Только что те не выспрашивают, а сами рассказывают о себе, не давая вставить и слова: кто что купил, у кого родила породистая сучка-кусачка, и где лучше всего отдыхать будущим летом, нимало для этого не трудясь.
А милый дурковатый Андрюша в отличие от всех окружающих пытлив как ребёнок. Ему уже более двадцати лет, но в умственном развитии он остановился на отрочестве. Умеет подтирать задницу, пользоваться гигиеной и личными премудростями, работает в своей церкви как неутомимый бычок - зато для общественного звучания он полный ноль, оборванная струна.
Но именно это Назару и нравится.
Он давно уже подумывал о тёплой семейке, и детях, с которыми можно познавать изумительный мир. А то всё в его жизни происходит тоскливо: огромная квартира, бьющая по ушам шагами невидимого Командора - большой кабинет на работе, в который испуганно заглядывают пустоватые лица с цифрами в стеклянных зрачках. И одуряющие ночные клубы: по вечерам люди заходят сюда с надеждой на что-то хорошее, новое, вроде любви или дружбы - но утром выползают истёрзанные, словно бы вымаханные ядовитой тоской, без веры и цели, со злобным отчаяньем Содома.
Даже любимая женщина, деловая железная леди, когда баловень Назар намекнул ей о семье и о ребёнке, вдруг надула пурпурные губки, потом оголила бордовые ногти, и воскликнула:
- Да в своём ли ты уме, мой милый? Ты хочешь, чтобы я похоронила себя вместе с семьёй и детьми в этой стеклянной квартире под облаками? Забыла про зажигательные ночи, пенные вечеринки и весёлые развлечения? Миленький мой - не пой мне песенки о бессмертной душе, а дай насладиться ниспосланным телом, пока я ещё молода! -
И баловник Назарка не смог её привлечь к серьёзности любовных отношений: ничего не поделаешь - в этом городе все так живут. Может быть, где-то ещё сохранились дедушкины обычаи и бабушкины обряды, семейственность и зарок - только не в этих разгульных беспечных краях.
Поэтому ему было радостно принять в своей богатенькой небоскрёбной квартирке восторженного Андрюшу.
- Ну как тебе у меня, мальчонка? -
горделиво спросил он, глядя в затылок русоголовому дурню, который вперил глаза на панорамный вид из большущих окон.
Тот даже не повернул головы, а только восхищённо выдохнул:
- Какая красота-ааа!.. а сколько вас здесь живут?
Квартира баловня и вправду простирнулась размером на целый храм. И хоть голубые потолки казались чуток поменьше - но это, наверное, был всего лишь обман купольного зрения.
- Да ты что, малыш? Это мой личный дом, и я больше к себе никого не впускаю.
- Почему? Здесь же поместится вся наша братия, с прихожанами вместе. А одному тебе скучно.
- Знаешь, Андрюша - пока я дождусь твоего райского рая на небе, быстрее построю его тут на земле. И мне чуждые люди рядом совсем не нужны.
- Жаль, - сказал восторженный дурень; и пока Назар накрывал на стол для покушать, он радостно оглядывал просторный город под своими ногами.
За яркими зеркалами высотных окон всегда находятся новые миры и вселенные, в которые можно войти сквозь обычные двери, без тайных врат и порталов.
Вот, например, колдуны и гадалки советуют людям обращаться к ним для познания будущего, которое своей мощью любопытно всякому обывателю. Но что они могут? всего лишь показать в кофейной тарелке туманный мираж - а потом долго, чарующе, замогильно объяснять клиенту, что тот постиг бесконечность параллельных миров. А он не хочет признавать себя глупым, неодушевлённым тайными химерами то ли бога, то ль дьявола, и поддакивает ворожеям - которые напыщенно надувают щёки и губы, втайне считая клиентские денежки.
Зато осязая грандиозное зодчество высотных домов, спортивных арен, магистралей, человек словно бы улетает в будущий мир. Который ещё неизвестно, состоится ли под шквальным напором апокалипса - а вот вдохновенная предтеча его, стекло-бетоно-хромированная, с зеркальным калейдоскопом блестящих вселенных, уже сотворилась пред очарованными глазами.
- Здесь и боженька рядом недалеко, - промолвил Андрюша, глядя в бездонную безграничную высь, похожую на его голубые очи.
- Ты хотел бы здесь жить?
- Да ну-ууу, - надул губы дуралей, словно бы ему предлагали не мечту, а какашку. - Тут церковь от меня далеко, и люди.
- Зато твой бог рядом. Он может тебя по головке погладить, или под задницу пнуть. - Назар весело рассмеялся своей грубоватой шутке. - Ты хотел бы его увидеть наяву?
- А я его и так часто вижу, зрю воочию. - Андрюша совсем бесхитростно улыбался в лицо своему недоверчивому баловню. - Батюшка говорит, что обиженным судьбой дано дружить с богом. Вот как с тобой, например.
- И ты мне можешь про него рассказать? - Назар глядел зорко, как хорёк, которого вдруг пообещали познакомить с необычной курицей. Хоть у него и были в банке, и в сейфе, огромные деньги - но видать, на сердце чего-то не хватало.
- Да я тебе его сейчас нарисую! - тут же встрепенулся Андрюша, взмётывая руками над макушкой свой русый гребень. Его душой овладел азарт вдохновенного художника, который узрел внезапно то ли красоту природы, то ль тело женщины. - Давай мне краски и холст!
Но никаких красей и холстов он, конечно, не получил: потому что этих творческих инструментов вдохновения попросту не было в пребогатом домишке. Зато Назар выдал ему иноземный набор радужных фломастеров всех цветов и оттенков - а к ним здоровенный лист бархатного ватмана:
- Рисуй, живописец!
И Андрюша, высунув язык да покусывая колпачок фломса, принялся увлечённо выводить цветочные рулады своего симфонического настроения. Душа его пела от счастья, от восторгов обретения простенькой радости - как мало кому из талантов дано.
Баловню не хотелось спугнуть естество дуралея: тот был очень занятен - как мальчишка, в первый раз получивший пластилин с карандашами.
Назар тихонько подошёл к велотренажёру - покрутил педали. Потом прилёг на скамейку для пресса, и покачал свои кубики. Уставился в окна: за ними лёгкая туманная дымка.
И вдруг слышит застенчивый голос: - Иди смотри.
- А почему у него такие лопоухие уши?
- Потому что ему одному слышна вся земная и небесная музыка.
- Ну а зачем такой большой нос?
- Только ему позволено нюхать все запахи мира.
- Понятно. Значит, этими круглыми глазами он заглядывает в любые закоулки вселенной, следит как шпион.
- Нет. Он просто помогает каждому, бережёт нас.
- Что же ты губы сделал такими женскими, бантиком?
- А ему не надо много кушать, он пьёт нектар. И разговаривает он не голосом, а душой.
Назар смотрел на картинку, и думал:
- а может быть, действительно всё так просто? - и бог это вечный человек, которого я в себе ещё не знаю, пока живу на земле - и смерть есть настоящая бессмертная жизнь, которой я на том свете ещё не ведаю, потому что до срока живу в мире этом. -
В один из свободных вечеров бравурный баловень повёл покорного дуралея в ночной клуб.
Что это такое?
Образно говоря, музыкально-танцевальный дворец культуры - куда набиваются для разгульных встреч юноши-позёры и девушки-кокотки, яво скучающие от безделья и тайно тоскующие без любви. Всякий раз, когда они снова собираются прийти сюда, в их сердце вспыхивает великая надежда, что уж сегодня-то, в эту ночь, они увидят на танцполе необыкновенное чудо, волшебного человека всей своей жизни - который негасимым сиянием выведет их из мрака тусклой, тёмно-фиолетовой бездны.
Но приходящее утро вновь выворачивало объевшийся и опившийся желудок наизнанку, отравляя доверчивую душу таким ужасным похмельем, что ей хотелось сдохнуть, не жить.
Назара тут многие знали: от охранников до завсегдатаев, от смазливеньких барменов до девочек на шесте и на шаре.
- Привет! - Здорово! - Давно не виделись! - то и дело раздавались приветственные возгласы, как будто бы в клуб вошёл революционный вождь, сподобящий всю ночную ораву на весёлый загул, на бунтарский шабаш. Этим незасыпающим людям очень желалось потешиться до дрожи, чтобы волосы дыбом и из носу кровь - но никто из них не ведал колдовского рецепта. Всё уже было давно перепробовано: водка с таблетками - как у римских патрициев, секс на уколах - как у греческих фавнов с гетерами. Даже в гроб, стоящий посреди танцевального зала, забивались гвоздями на время, живыми - и выползали оттуда поседевшими, словно египетские фараоны.
Оставалось только приношение в жертву, как на языческом капище - и каждый надеялся, что именно этого закланного агнеца Назар к ним сегодня привёл.
- Вот будет умора! - перекрикивались они между столиками. - Бедный дурачок один среди нас! -
Вокруг стола, за которым вальяжно расселся Назар и стыдливо Андрюша, собралась целая компания великовозрастных шалопаев, пацанов и девчат. Хоть они уже и дотянули до зрелости возраста, но в силу немощи своего разума и поступков, всё ещё находились на юношеском иждивении у щедрых богатых родителей. Те, конечно, люто, до зубовного скрежета оплачивали недостаток любви своим единственным отпрыскам, потакая всем мыслимым прихотям.
- Братцы! - кричали шалопаи визгливо и восторженно. - Подходите ближе - тут такой намечается квест, что вы ахнете! -
Вечер давно уже начался, сразу после полудня - и поэтому все были датенькие, немного обкуренные. Назару принесли текилу в большом самоваре, из которого он тут же стал угощать окружающих: пили из фарфоровых чашек и блюдцев, прикусывая солёными бубликами. Андрюша через соломинку застенчиво тянул безалкогольный коктейль, то и дело невзначай поглядывая на полуголых девчат и их оголтелые прелести. Над ним, прямо напротив, возвышался какой-то жердявый встрёпанный папарацца, и фотографировал всё это действо под видом купеческого чаепития.
- Ну что, братва?
Назар встал с голубенькой чашкой в руке, сверкая по сторонам азартными очами оголодавшего вурдалака. - Загоним мы сегодня доисторического мамонтёнка, которого судьба-насмешка забросила в наши воинственные пенаты?
- Загоним!! - единым гласом ответствовал ему танцевальный зал, аплодируя и воя племенным кличем скучающих мажоров.
- А разве тут есть мамонтёнок? - тихим изумлённым голоском спросил Андрюша, едва не поперхнувшись соломинкой.
- Есть!! - гаркнул взбудораженный зал, заранее уже хохоча, предвещая.
- Я вам покажу, мои братья, - снова воззвал Назар, давно уже привыкнув быть в центре внимания, - как прадеды, пращуры наши, вперяли свои острые копья да стрелы в жирное бегущее мясо! - Тут он кивнул головой на дурачка, и все опять радостно взвыли. - Вы посмотрите только, какое здесь сало, мослы, почерёвок, булдыжки. Опасное это было занятие - охота на мамонта - но самое прибыльное в старину. Потому что магазины тогда были пусты: в них лишь вода родниковая и смола для жевания. А желудки уже отощали на старых запасах - они требуют свежего мяса.
- Мы требуем, вождь!! Мясо нам, сало давай!
- И вот племенные мужики собираются вместе в кружок у пещеры. - Назар обмахнул живописной дланью толпу вкруг себя; и немного поважничал, кланяясь своему первобытному народцу. - Тогда вождь достаёт из шкатулки ключи, и с волнением заводит экскаватор для рытья большой западни.
- Откуда он там?! - не поверил Андрюша. - Мне батюшка прочитал всю Библию, и в ней не было экскаватора.
- Позззооо-оррр! Фома неверующий! - заулюлюкали в зале.
Но Назар остался невозмутим, и даже не сорвался голосом, точно осознавая все мелкие подробности той пещерной эпохи:
- Его туда занесла нелёгкая на попутной машине времени. Наши сегодняшние мужчины прочитали в той самой твоей библии, что прошлым мужикам было трудно в ледниковый период - и отослали посылочку с экскаватором. Ковшом ведь намного легче и быстрее копать, чем ковыряться лопатами.
- Неужели и лопаты продавались в магазине? - с лёгкой, самому ещё непонятной ехидцей, вопросил Андрюша.
- Что за сомнительность в твоём детском возрррасте! - Назар громко рыкнул, чтобы убедить его в реальных ужасах тех ужасных, ужасающих времён. - Там жили пещерные львы, саблезубые тигры, и медведь с огромной могучей башкой. Без железа людям было не обойтись: и выплавляли понемногу, на пули хватало.
Смех и восторг в зале уже начали стихать. Многие чувствовали себя мелкими статистами в диалоге двух умалишённых. Казалось, что баловень нарочно ёрничает над дурачком, не позволяя себе доброты и теплоты предступающих к ним отношений.
В чуточку саблезубых глазёнках Андрюши вдруг зажглись пещерные огоньки, разгораясь всё ярче до факелов:
- Что-что-что? так они ещё и стреляли?? из чего?
И тут Назар сказал себе - поехали! - и понёсся напропалую:
- Из винтовок, конечно - не из пальцев же. Ещё раньше до этих времён в тех забытых местах жили две великие империи. Которые никак не могли поделить друг с дружкой своё величие. Страшно завидуя, и от этого мучительно переживая, они начали войну за первенство. И угробились так, что не выжил никто, даже малые дети. - Баловень отчего-то зашмыгал носом, подтёр надуманную слезу: - Вот после них и осталось оружие... Ты меня понял, вислоухий мамонтёнок?
Смех и хохот, что разнеслись по залу дребезжаньем голосов, могли бы обидеть любого мало-мальски понятливого человека.
Но только не дурня, который живёт совсем другими жизненными штучками. Если всякому товарищу из этой ночной компании хотелось всеобщего уважения, славного поклонения, и весёлого компанейства среди людей - то застенчивый Андрюша стыдился только своих отношений пред богом, и думал, как не совершить бы греха. А всё остальное меж людьми и природой имело для него лишь занимательный интерес чужих поступков и душ.
- Мальвинааа! - закричал Назар куда-то вверх, где на блестящих шарах крутились полуголые дамочки.
- Иду-уууу! - раздался ответный женский возглас с лёгкой прокуренной хрипотцой; и через минуту предстала красивая девушка с голубыми волосами. Из одежды на ней блестели только синие тканевые полоски - но много ли укроешь от чужих глаз такими носовыми платочками?
Приветственные поцелуи, объятия - дружки Назара ужасно обрадовались. А вот его невеста едва растянула губы в кривую улыбку: и видно было, как ей неприятно подобное знакомство - как ниже своего карьерного достоинства она непочитает эту простенькую девчонку. Но та даже ей радушно улыбнулась, и мило чмокнула в нарумяненную щёку.
Больше всех огорошился Андрюша: он сидел, донельзя округлив и так уже лупатые глаза - ему тоже хотелось встать из кресла вместе со всеми, и поцеловаться, но он не решился, вспомнив ли о боге, или о своём церковном батюшке.
Вдохновлённый баловень, едва не раскрутив за спиной свой проказливый бесенятский хвост, о чём-то пошептался с Мальвиной. И они в един миг шаловливо рассмеялись, хитро поглядывая на обалдевшего дурня.
- Диджей! Мою музыку!
Голубая девушка по-королевски взмахнула величественным крылом: свет понемногу притух; зал до самого потолка наполнила тихая мелодия, хит старых медлительных дискотек. Уж неизвестно, для кого танцевала эта девчонка; может быть, воспоминания о первой любви до сих пор тревожили её сердце - и тот милый парнишка, боявшийся коснуться её губ своими телячьими губёшками, казался ей слаще всех откровенных ухажёров. Или она мечтала стать балериной, похожей на великую Майю, и повергать к ногам музыкальные троны своим болеро. А вот поди ж ты - приходится вертеться на шесте и на шаре, то соблазняя, а то отбиваясь от въедливых ухажёров.
Её руки мягко скользили по Андрюшиным русым вихрам; не касаясь, она будто бы облекала его своим телом - всякими там флюидами и ароматами, которые он чувствовал носом как разгорячённый в скачке жерёбчик. Только у жеребца ковыль под ногами, вместе с запахом трав - а у дурня в ноздрях запашали феромоны благовоний, тёплого женского пота, и ночного распутства. Между ног у него зримо восстал увесистый бугорок той самой земли, на которой танцевала обнажённая в своём естестве девчонка-лошадка.
Когда же музыка убыстрилась, завертела вокруг какую-то бесстыжую языческую плясовую - волосы девушки голубым пламенем взметнулись в пожаре, в неудержимой страсти, и пали на колени ужасно возбуждённому Андрюше. Он с минутку подёргался, крепко вжав пальцы в подлокотники кресла и выгибая себя к потолку словно роженица - а потом бестелесно опал, как выпотрошенный дерюжный мешок на плюшевой ткани. По его светленьким брюкам расплывалось постыдное пятно с тёрпким запахом мужицкого семени.
- Урррррра!!!.. - взвыл Назар как бешеный бык, распалённый удачной охотой средь нежного коровьева стада. - Наш мальчик-колокольчик наконец-то стал мужиком! Мамонтёнок превратился в грозного мамонта!
- Вау-уууу!! - замяукали в зале какими-то кошачьими иноземными голосами. - Теперь он должен выпить и закурить как настоящий мужчина!
- Ты слышишь, Андрррей? - Баловень нарочито рыкнул, представляя обезглавленного дурня настоящим тигром. Тот бездумно крутил головой, не в силах уже сопротивляться бравурному восхищению окружающих - а особенно чистым глазам и прекрасному телу немного растерянной Мальвины.
- Надо, милая - надо! - убеждённо выкрикнул Назар, уже наполняя хрустальную рюмку текилой. - Мы сегодня посвящаем в рыцари нашего доброго товарища, а теперь и твоего верного оруженосца Андрея - суть первозванного! Давай, милый - одним духом! -
Начиналась безудержная вакханалия. Андрюша в упоении своей первой любви, своих чистых помыслов о верной невесте, и может быть даже о семейном благополучии с ней, совершенно свободно - не закашлявшись ни богом, ни церковным батюшкой - легко и просто словно святую воду выпил рюмку текилы. А потом вложил в свои горячие уста ещё более обжигающий косяк утрамбованной в папиросу дикой анаши - её самой ядрёной смеси.
Эта дрянь - эта падаль и исчадие ада, с которой начинается гниенье души - кого-то пробивает на смех и восторги. Но дурню она впихнула в башку панический ужас и злую истерику.
Он не мог сейчас поместиться в кресле, он уже туда не укладывался: слишком много его рук да ног развалились по маленькому пространству, и мешали ему успокоиться. Они елозили, ворочались, и чесали толстенький живот под тёплой рубашкой. Словно бы яркие, но мерзкие видения, затягивали этого человечка в омут беспокойного сна - похлеще болотных чертей.
Ах вы, мои бесеняточки! ну теперь я вам всё покажу, - подумалось одержимому Назару в бесноватой толпе; и он скорчил кривую гримасу.
- Ты что? - Андрюша подтянул рубаху к самому носу, намереваясь спрятаться от подступающих призраков.
- Не бойся. - Добрый баловень протянул ему тёплую человеческую руку; а погладил шершавой ладонью с длинными когтями.
- боооюсь. Ты сейчас почему-то другой.
- Извини.
Назар, улыбаясь, уже спрятал свой тёмный хвост за спиной, с головой погружаясь в одуряющую пляску. Она кипела в нём, переливаясь через край; и он приоткрыл для дурачка свою крышку, чтобы кипящий пар обволок залу таинственным туманом. В котором кто зло и оскаленно, кто с усмешкой, проплывали фигуры людей и зверей - уходя, приходя, не прощаясь. Старинные платья, распады материй, стекали с их тел вместе с кровью - тут же кинжалы, штыки, ятаганы.
- это убийцы, - тихонько прошептал Андрюша, горько бросившись на шею Назара.
Но в том уже проснулись затаённые садистские склонности падшей ночной жизни, и он не жалея вылил из себя всю адскую сказку, сам обжигаясь в объятиях. Чем-то его зацепил этот дурковатый пацан, и баловень, грубо извращаясь над ним и собой, сам страшился себе в этом признаться.
- айяйяйяй! - заверещал дурачок противным голоском слегка придавленного башмаком, и очень напуганного этим гнома. Он с мясом выдернул на блескучем костюме Назара две пуговицы, вцепившись в него как заморская обезьянка, попавшая в пасть крокодилу.
- Ойёйёй! - передразнил баловень, чувствуя его припадочные щипки да укусы; и почему-то ему в этот миг всерьёз захотелось душить дурня до рыдающей боли. Чтобы тот почуял на себе, какие страдания людям приносит.
Ведь прежде Назар жил в спокойных раздумьях, в равнодушной медлительной лени своей банковской работы и ночных развлечений. Ему совсем не желалось бежать, помогать, а тем более воевать с кем-либо. Как в той поговорке: долой друзей, долой подруг - я сам себе хороший друг.
И так было. И было б всегда - даже до смерти. Если б не он, этот маленький русенький выродок. Ведь взрослый расчётливый и меркантильный дух - это совсем не сострадательная и благостная детская душонка. Когда та желает счастья всему миру, и кладёт себя на кровавый алтарь милосердия, тот уже здраво понимает, что на всех радости не хватит, нет её столько в земных рудниках - и нужно жить для себя, своей личной утробы.
Терпением, терпением, терпением - наполни бог мою доверху чашу; аминь - мысленно произнёс баловень, и пьяно рухнул в подставленные ладони дружков.
Его величаво и почтительно, как импортного фонбарона, увезли домой на лимузине.
А бедного дурачка, который всех щипал и кусался, грубо затолкали в полицейскую машину, и рьяно понеслись на всех виражах, набивая бедняге синяки да шишки - а потом посадили в обезьянскую клетку.
Назар проснулся с нехорошей головой и желудком.
Это только так говорится в интеллигентных кругах, что человек просыпается, делает потягушечки к солнечному небу - а затем со светлым настроением доброго утра встречается с прекрасным днём в ожидании спокойной ночи. Но на самом деле, если он вчера перебрал особо лишнего, то наутро у него изнутри всплывает вся выпитая, съеденная, и уже переваренная дрянь - от которой кажется, будто бы во рту нагадили кошки, собаки, и прочая уличная животень.
- оооой, мамочка, - простонал баловень, напирая на гласные звуки, не в силах выговорить шипящие. - куда бы мне спряааататься от этой боооли... -
Кто хотя бы раз страдал от тяжёлого похмелья, тот Назара поймёт. В глупой голове только одна мысль: перетерпеть бы, а завтрашний день снова будет прекрасным.
Он с усилием приподнял голову от подушки: слева лежала похожая на покойника черноволосая невеста в своей дурацкой тёмной пижаме, которая её стройнила. Какой только идиот наговорил этим бабам, что любовную постель надо делить с макияжем и модной одеждой, а не с голым вздыбленным мужем?
Назар откинул шёлковое одеяло; сочуственно посмотрел на свою плоть, пьяно лежащую между ног; и подумал, что девчат тоже можно понять, если рядом с ними всю ночь пихается и сморкается подобное невнятное бревно.
Он едва не захохотал, представив себя в этом виде на банковском сборище, среди вечерних платьев и смокингов. Вот такими иногда бывают люди - подумалось ему; все до единого, от президента до дворника. И от этой бравурной мысли - от холодного душа с чашкой крепкого кофе - ему стало легче.
- Повеселел? - медоточиво пропела ему невеста, похожая на обидчивую пчелу возле опившегося нектаром трутня. - Может быть, извинишься?
- Ну, прости. - Баловень уже столько раз куролесил и извинялся, что ему не лень было шевельнуть языком. Тем более, особого чувства меж ними явно не наблюдалось - так только, лёгкие игры в люблю. Она с ним за высокую должность, а он за красивость лица.
- И это всё?
В её голоске уже сквозила подкачанная женская истерика: как будто маленький воздушный шарик обиды надували выпуклыми губками подступающей злости.
- Ну а что ещё - я же извинился. Может, на колени встать?
- Гад ты, мой милый. Ты всех вчера матюками обнёс - и меня с подругами, и своего дурачка.
- Кстати - вы завезли мальчишку домой, на церковный двор?
В разуме баловня наконец-то немного прояснилось, появились тревога и стыд. Хотя, казалось бы: перед кем там стыдиться?
- А-га! - как утка крякнула едкая, кислотно-щелочная невеста. Таким голосом только известь гасить. - Твоего дурачка увезли полицейские.
- Куууда?!
- В обезьянник - куда же ещё?
Вот тут она отыгралась на нём, и радостно рассмеялась; но всё же поглядывая на себя искоса в большое настенное зеркало - не портят ли её мимические гримаски.
- Твою мать!! - потерянно взвыл Назар. - Ему же нельзя в клетку, да ещё среди чужих!
Он заметался по зале, на ходу сбрасывая парчовый халат, и натягивая трусы, брюки, моднявый ламборджиновый свитер. Потом вдруг резво остановился перед огромным панорамным окном, и глядя вниз сквозь его светлость, стал выгадывать среди шпилей и крыш сначала маленькую церковку с крестом на куполе, а затем полицейский участок с пистолетом на флюгере.
- Неужели он тебе нужен больше, чем даже я? - Удивлению возмущённой невесты не было конца и края. В самом деле: ну разве можно полюбить дурачка вместо красивейшей женщины?
- После джакузи и душа не забудь закрыть воду. - Назар уже успокоился, понимая что время вспять не повернуть, и незачем суетиться. - А то в прошлый раз подтопила соседей.
- С каких это пор ты стал о них думать? - чмыкнула невеста;.. но только эхо дверного замка ей в ответ.
В полицейском участке знаменитого баловня принял главнокомандующий полковник. Они уже были знакомы друг с дружкой по всяким прочим выручалкам, как-то: пьянство с дебошами в клубе, лёгкие наркотики на кармане и в лимузине - а ещё к тому и голые девочки в отдельных кабинетах. Поэтому, чтобы не попасть впросак на газетные страницы, на чужие языки, Назар уже заранее проплатил своему дружку-щитоносцу все свои будущие загулы. И теперь со всех сторон чувствовал себя как черепаха в бронежилете.
- Забирай всех, кто понравится! - махнул полковник щедрой рукой, отдавая на откуп богатому банку свой бедноватый полицейский участок.
Их дружеское заклятье сбрызнула вкусная алкогольная жижка медового цвета; и через пяток минут Назар уже подходил к обезьяннику.
Это такая небольшая клетка. В ней грустно сидят, устало спят, пьяно и грубо ругаются, и затравленно мечутся всякие виновные или потерпевшие животные, ужасно похожие на людей. Потом, со временем, когда они протрезвеют или просто приведут голову с душой в полный порядок, то снова станут в ряд человечества - но сейчас эти клеточные животинки только волки да овцы.
И вот такой настоящей овцой со встрёпанной русой шерстью, понурив бедную головёнку, в обезьяннике сидел отходящий от мира Андрюша. Ему теперь всё на свете было не мило: поэтому за руку, то поглаживая, а то прижимая пухлую ладошку к своей щеке, дурачка держала жалостливая девушка с голубыми волосами. А из тёмного угла, куда не доставала смутная полицейская лампочка, на них с ухмылками голодных зверей скалились торжествующие волки, тайно и злобно надеясь на поживу.
- А ну, отвалите от этих овечек! - пуганул волков бравый старшина, отважно гремя большими казематными ключами; и слюнявые клыки тут же трусливо спрятались в пасти.
- Оооо, мои дорогие!.. - заразительно воскликнул баловень Назар, стремясь приобщить к своей светлой радости сильно потускневших друзей. - Как хорошо, что мы снова вместе!
Но ответом ему было лишь тягостное молчание Андрюши, тихо семенящего в тряпошных туфлишках со стоптанными задниками - и нарочитое хмыканье Мальвины, не желающей простить, понять, забыться.
Тогда Назар, нимало не медля, отпустил интеллигентскую шлею и рванул напрямки. Как у него уже не раз бывало на собрании банковских акционеров, когда запаздывала выплата дивидентов:
- Вы меня всерьёз проклинаете за эту ночь?
Андрюша посмотрел снизу вверх; потом выпрямился, и буркнул: - Нет.
- Почему?
- Потому что ещё раньше другому поверили - а не тому, которого узрели вчера.
У Назара что-то болезненное, но сердечно хорошее засвербело в глотке, ещё не просохшей от перепоя. - Спасибо, - тоже невнятно пробубнил он; и откашлялся к девчонке:
- А ты кк-как здесь оказалась? У тебя ведь вся биография была чистая.
- По твоей доброй милости. Его нельзя оставлять одного с такой бедой. Или ты дурачок - не понимаешь?
- Я всё понимаю. И не капай мне на мозги: я сам себя уже сожрал до костей.
Пока застыженный баловень пикировался с укоризненной девушкой, Андрюша, почему-то улыбаясь, провидчиво посматривал на них.
- Ну всё, мне пора. Сынишка с мамой дома заждались. - Мальвина быстренько чмокнула в щёку русоголового агнеца, погрозила кулачком балованному чёрту, и заспешила к маршрутному автобусу.
- Хорошая девушка, - кивнул дурачок ей вослед, с толстым намёком.
Баловень удивлённо воззрился на него:
- Ты на что намекаешь?
- Женись на ней, - просто и ясно благословил их Андрюша. - Лучше тебе не найти.
- Почему это? Или я нехорош для королевы?
Дурень искоса оглядел стройную симпатичную фигуру, идущую по городу рядом с ним; и тихонько вздохнул, что не он это сам. - Ты ужасно красивый. Как говорит мой добрый батюшка, ты настоящий самолюбованец. И для того чтобы смирить неудержимую перед миром гордыню, оставшись гордым но милосердным, тебе нужна верная и любящая девушка. Это она.
- Она что - меня любит? - В ярых глазах и в хриплом голосе Назара полыхнула какая-то затаённая, сокровенная надежда.
- Да. Батюшка говорит, что мне дано видеть чужие души - как в мультиках.
- Да ты гонишь, и врёшь.
Баловню сейчас очень хотелось поверить словам этого наивного дурачка: его внутри, там где сердце, разносило так, что большая часть уезжала на той самой маршрутке, а другая улетала в небеса.
- Я не вру никогда. - Андрюша своей правдой был непреклонен.
- Почему? Не умеешь? так я научу.
Назар теперь нарочно ёрничал над дружком, и над собой; он пустой трепотнёй забалтывал своё слишком для него мягкотелое, нежное прозрение.
- Зачем учиться врать? - возмутился губастенько дурень, обиженный словно мальчишка. - Тебе ведь потом самому стыдно и страшно всё будет. Даже если другие не узнают про ложь, она тебе спать не даст.
- С чего ты решил? - Баловень потёр ладони от удовольствия, вызывая дружочка на яростный спор; он стучал предвкушённо копытами и радостно вилял хвостом. - Это правда за миром следит, и бодрячит в тревоге - а ложь, как кошка, нагадит назло по углам и дрыхнет на диване спокойненько.
- Спокойненько?! да ведь обманы приносят всем горе, и тебе тоже, и даже страшнее выходит когда обманываешь сам себя.
- Глупости, себе я не вру. - Лицо Назара оскалилось улыбкой; и её оскал зажил самостоятельно, как будто требуя себе отдельную жилплощадь в теле. - От себя я прячу ту правду, которая мне неприятна. Надо просто загнать её поглубже вовнутрь, заесть мясом и фруктами, а потом принять слабительное - и пошла она прочь. А ещё лучше сразу резать насмерть острым ножом: я прижимаюсь щекой к её тощей груди, словно навеки влюблён, и туда где громче стучит, я вонзаю свой штык - терпи, милая, сейчас всё пройдёт.
С белых ухоженных клыков, с прокушенной губы, уже капала кровь. Не невинная, нет - ведь правда всегда виновата. Пред каждым.
- Боже мой, - вздохнул утомлённый рассказом Андрюша. - С такой тяжкой мукой ты в мире живёшь.
- Ну и что? Меня это не напрягает, потому что у многих людей ещё хуже. Зато я имею свой банк, власть и деньги.
- Это всё мелочи, грош на сердце. Вот в следующий раз я сведу тебя в одно чудесное место.
- Замётано. - И баловень весело рассмеялся над впечатлительным дурнем.
Был осенний солнечный день.
В такие погожие деньки почему-то всегда тянет по воздуху то ли тлеющим где-то торфяником, а может подожжённой косовицей с убранных полей. Запах костров ароматит в носу волшебные волоски памяти, а те навевают воспоминания детства - когда довольная урожаем семья радостно спекала на огороде картошку. И снедала её со свежими помидорками, лучком, и сальцем от доброй соседки.
В жизни Назара таких дней было мало: раз, два, и обчёлся - пока не умерла деревенская бабушка. А сам он давно уже городской житель.
- Ну что, господа?.. -
Баловень обернулся от широкого окна высотного небоскрёба в зал заседаний правления финансового банка:
- Вы решили, как нам увязать нашу рекламную кампанию с большой закредитованностью физических лиц? Мы больше не можем так просто выдавать - я бы даже сказал потворствовать выдаче денежных средств на любого предъявителя паспорта... Что это за слоган в рекламе - сто процентов одобрения? Кому - лентяям, пьяницам и бомжам? Нет. Любой порядочный гражданин, занимающий у нас средства или вносящий свои деньги, должен крепко - я бы даже сказал мощно знать, что наш банк не сотрудничает с нижайшими категориями человечества. Милосердие и сострадание, конечно, заслуживают почестей от нас - но только из наших мягкотелых сердец, а не из сейфов... Кто согласен со мной, или против моих веских доводов - попрошу высказываться. -