Аннотация: Рассказ сырой. Не смотря на то, что он пишется уже около двадцати лет, сырой. Но если я его продолжу писать еще пару десятков лет, то, боюсь, он никогда от меня не отстанет. Уцепилась за сегодняшний день - 27 мая отмечается Всероссийский день библиотек - чтобы отделать от него.
Библиотечница
Памяти Сережи.
Мне было очень страшно писать эту вещь.
Давно ношу в себе эту историю, перебираю записи, ворошу воспоминания, трогаю пожелтевшие листки, обкатываю слова так и этак, выстраиваю фразы.
Потом отшвыриваю всё от себя, иду смотреть телевизор, или обрезать розы, или вязать свитер, или жарить картошку, или чесать языком с соседкой... не помогает.
Он все время со мной, этот мальчик.
Молча глядит он.
И вот, не прошло и пятнадцати лет, как, наконец, решилась...
Сама не знаю, на что решилась.
Ужас заключатся в том, что это рассказ о реальном мальчике. Не выдумка, не плод авторского воображения, а история, основанная на фактах.
И самое главное, не знаю, что хочу сказать этим своим рассказом.
Да ничего не хочу говорить!
Это мальчик хочет, чтобы я говорила! Он меня просто вынудил!
История Сережи меня взволновала, но и только.
Никаких выводов она меня не заставила сделать. Да и какие выводы можно сделать из реальных фактов? Факт нейтрален, лишь мы, люди, придаем тому или иному факту морально-этическую окраску, выносим оценку.
* * *
Девяностые. Сын Ираиды Ивановны, Вячеслав, один из лучших программистов города, с трудом перебивался случайными заработками. Однажды его аналитический ум и мягкий характер приметил влиятельный криминальный деляга, и решил использовать для создания системы ухода от налогов. Так в их нищенской квартирке появилось три компьютера: две троечки и четверочка.
Связаться с криминальным авторитетом вынудил голод и то, что Светлана - жена Славика - ждала второго ребенка. Но ни работы, ни декретных у неё не было.
Поначалу мать и сын думали, что скудная жизнь закончилась, но оказалось все не так: угрозы, скаредность, пренебрежение, хамское обращение - все, чем было богато естество нового хозяина, они испытали на себе в полной мере. И еще беззастенчивая, наглая, выматывающая эксплуатация Они попали в унизительную кабалу, и рядом с нищетой поселился страх и безысходность.
Как-то раз Ираида Ивановна, помогая сыну разбираться с бухгалтерскими проводками, решила, что хватит страдать и мучиться, а пора осваивать то, что может оказаться для нее впоследствии куском хлеба - компьютер. Все оказалось не таким уж страшным, и женщина легко и быстро стала отличным юзером, благо, сын был терпеливым педагогом.
Работа для неё вскоре нашлась, но ненадолго.
Через три месяца она опять потеряла работу. Под предлогом, что испытательный срок она не выдержала, Ираиду Ивановну вышвырнули на улицу без зарплаты и без записи в трудовой книжке.
Всегда одно и то же - она работала хорошо, слишком хорошо, для такой зарплаты. И все это видели и понимали, но стоило ей лишь заговорить о том, что неплохо было бы, наконец-то, получить оплату своего трехмесячного труда - как находился предлог, чтобы указать ей на дверь.
И вот опять объявления, объявления, объявления... Требуется на работу... от восемнадцати до тридцати лет. Она не выдержала и однажды по телефону спросила работодателя: "Вам нужно, чтобы человек, которого вы берете, работал или трахался с вами?" Мужчина на другом конце провода хохотнул, немного подумал и ответил, что нужно и то, и другое, поэтому - до тридцати.
Работа нашлась на другом конце города в НИИ социальной защиты. Им требовался патентовед. Она думала, что все НИИ умерли еще до середины девяностых годов, а о таком институте, как соцзащиты она даже не слышала. И зачем им в социальной защите патентовед? Действительно, патентовед был не нужен, а нужен библиотекарь, должность которого сократили, когда надо было уволить того, кто занимал это место. Зато должность патентоведа всегда была свободной. Вот и взяли ее на вакантное место, но для работы в библиотеке.
А институт был интересным. Когда она пришла оформлять документы на работу, то испытала шок: впереди по коридору шел робот. Тонкие, поблескивающие металлом, ноги выглядывали из коротких шортов и были обуты в кроссовки. Потом она разглядела, что это был, конечно, не робот, но и человеком он был только выше пояса. Протезы! Вместо ног у него были сверкающие металлические протезы, и он шел на них, как на настоящих ногах - походка была плавная, естественная, на палку или костыль человек не опирался.
Институт занимался разработкой индивидуальных протезов для инвалидов. Была здесь и медицинская часть, где оперировали и ампутировали конечности так, чтобы потом можно было приладить протез. Имелись и свои мастерские, где эти протезы изготавливали и подгоняли. Существовала и научная часть, где проводились не только медицинские разработки, но и социологические исследования.
Ираида Ивановна не могла поверить в свою удачу: после многих лет мытарств на случайных работах, рыночной каторги на самодуров-частников, нашлась работа по специальности, в государственном учреждении, с постоянной, пусть и крохотной, зарплатой.
Это ничего, что добираться в один конец надо полтора часа на трех видах транспорта: от дома - на троллейбусе, потом метро, и, наконец, трамвай. Трамвай шел по самой длинной улице города, Крючковской, и выходить ей надо было на конечной остановке.
Далее станет ясно, что это важная деталь.
Она была уверена, что ее ждет невероятно интересная работа с неординарными людьми.
Она прошлась по кабинетам, отделам и лабораториям, знакомясь с людьми и приглашая их во вновь открывшуюся библиотеку. В одном из коридоров ее остановил мальчик, сидевший в кресле-каталке.
- Тетя, я тебя не знаю, ты кто?
Ираида Ивановна содрогнулась - у ребенка не было кистей рук. Ног под пледом не было видно. Лицо чистое. Ласковые, умные глаза. На вид лет шесть-семь.
- Я теперь работаю в библиотеке. Зовут меня Ираида Ивановна. - сказала она строгим голосом, пытаясь панику, отвращение и ужас спрятать за напускной строгостью.
- Приходи ко мне... вернее, приезжай, дня через два - мне сначала нужно осмотреться, найти детские книжки. Как тебя звать и сколько тебе лет?
- Так ты - библиотечница! Я к тебе обязательно приеду! Я сам научился читать! Я Сережа, мне восемь лет!
- Не надо так шуметь. Спокойнее. Я уже никуда не денусь. Мы обязательно с тобой почитаем. Жду.
Ни о каких двух днях ожидания не могло быть и речи. Он прибыл в тот же день и буквально поселился в библиотеке. Способности Сережи были невероятные. Он все схватывал на лету. И хоть никогда не ходил в школу, но знал и умел очень многое: считать, читать, баловаться, петь и мгновенно запоминать огромные массивы информации. С одного прочтения читал наизусть стихи. Только писать не умел.
- Я люблю работать, люблю уставать от работы, люблю делать ее хорошо, чувствовать себя мастером, оставляя за собой шлейф наслаждения от прекрасно выполненной работы. Не только мужчине нужно дело, дело нужно каждому, чтобы чувствовать себя человеком, а не химической фабрикой.
Ираида Ивановна в перерыве пила чай и угощала Сережу домашним печеньем. Писать она не любила, но вслух поразмышлять о волнующем могла.
- Как это - химической фабрикой?
- Видишь ли, мальчик, человеческий организм - это колоссальная система, где происходят физические превращения и химические реакции. Но не это главное в человеке.
- А что главное?
- Вот вырастешь, будешь учиться и узнаешь о безбрежных возможностях человеческого духа.
Печенье она испекла вчера вечером из остатков сметаны и засохшей, перетертой с сахаром, прошлогодней смородины. Долго искала в своих кулинарных записях рецепт, где не требовалось яиц.
- Говорят, диабет можно убить смехом.
Сережа хрустел печеньем:
- У меня нет диабета. Но интересно, как это можно лечиться смехом?
- Представь себе утреннюю зарядку такого больного: он становится перед зеркалом и сначала улыбается своему изображению, а потом все сильнее и искреннее смеется над собой, над своими бедами, над начальником, над женой или мужем, радостно смеется над претензиями своих взрослых детей!.. Я думаю, это неплохое начало дня.
- Еще бы! Так можно любую болезнь лечить и вылечить! - авторитетно согласился мальчик.
- Болезнь болезнью, но я говорила о работе. Так вот, когда цепь превращений внутри и снаружи вызывает недоумение и вопрос: "А зачем это все? Зачем терпеть и страдать?", то лишь наслаждение от хорошо выполненной работы бывает достойным ответом.
- Чего-чего? Что-то я тебя, тетенька библиотечница, не очень понимаю.
- Знаешь, я подумаю, как сказать то же самое, но по-другому, чтобы ты понял меня. Может быть так - хорошо жить бывает тогда, когда ты что-то делаешь не только для себя и своих близких, но и для всех, а это возможно только если ты что-то научился хорошо делать, например, стихи писать, или кирпичи класть, или детей учить, или за книгами присматривать, или подшипник точить.
- А что такое подшипник?
Величественная зима возлегла на сосны больничного сада. Белизна снега впитывала в себя бронзовый от сосновых стволов и зеленый от хвои. Ираида Ивановна знает, что это рефлексы света, но ей нравится думать, что это не отражение, а наоборот, впитывание.
На развилке скелетной ветки и ствола сидела крупная белка. Она сбросила оранжевую летнюю футболку и уже вся в сером, сверкает и искриться.
Ираида Ивановна долго смотрела на белку за окном.
Удивила неподвижность животного. Полюбовавшись пару минут белочкой, женщина склонилась над столом, продолжая сверку "живых" книг с теми, что значились в инвентарной книге.
Прошел час. Ираида Ивановна собралась поставить чайник - пришло время перерыва, а за окном все также неподвижно сидела белка. Женщина пила чай, ела серый хлеб, и глядела на белку. Что-то очень страшное чудилось ей в этой неподвижности. Животное будто о чем-то предупреждало, давало какой-то знак. Глядя на неё хотелось быть настороже.
Плохая примета. Белка прямо неживая!
Не должно быть плохих примет. Ведь завтра у Сережи операция.
Ираида Ивановна никак понять не могла, что можно протезировать у Сережи.
Она бегала к начмеду, чтобы узнать, какая именно будет операция, и как к ней относятся родители мальчика. С последним оказалось просто - родителей у него не было. Отказник.
Сережу привезли в институт из детского дома. Он ждал операции, которая позволила бы ему пользоваться разными предметами - карандашом или ручкой. И ложкой. А может быть, он даже научится тыкать в клавиатуру компьютера! Для этого во время операции предплечье рассекут на две части: в одной части лучезапястная кость, а в другой лучевая - наподобие китайских палочек для еды. Он научится писать.
Начмед говорила и говорила, рассказывая о перспективах, которые ожидают бедного ребенка, а глаза оставались холодными под стать улыбке, змеящейся на губах.
- Врёт! - ахнула Ираида Ивановна. И змея с губ начмеда перебралась в её сердце.
Сережа, рассказывая о своей счастливой жизни после операции, смеялся:
- Тетя библиотечница, когда у тебя день рождения? Ты мне потом обязательно скажешь. Сейчас не говори, от волнения могу забыть, а потом, когда у меня будут умелые руки, ты обязательно скажешь, когда у тебя день рождения - я сам напишу тебе открытку и поздравлю! Вот точно так, как ты меня поздравила открыткой с ласковыми словами! Только ты мне настоящий свой день скажешь, а не так, как я. Я свой выдумал.
- А еще я запишу на открытке "Холодную песню" и подарю тебе. Я её сам сочинил. Ночью не спал, она и сочинилась сама собой, а я её всю-всю запомнил.
Он ей помогал в работе.
Двумя руками без кистей он переворачивал страницу инвентарной книги и зачитывал то, что было нужно для сверки. Сережа даже научился перебирать карточки каталога.
Он трудился. Он, маленький герой, работал не покладая своих неправильных рук.
Утром перед операцией он звал ее: "Тетя библиотечница, тетя библиотечница"! - но она в это время опаздывала на работу из-за того, что у нее не было денег на трамвайный билет. В последний день недели деньги кончились. Совсем. Остался только жетон на метро.
Она надеялась, что сможет как-то доехать, что контролер не войдет в трамвай, а если и войдет, то сжалится над ее немощью и тяжелыми сумками, набитыми книгами.
Она увидела маковку церкви и помолилась на нее, прося о том, чтобы пронесло:
- Помоги мне, Господи, доехать до Сережи. У него сегодня сложная операция, он совсем один, ему страшно. Он очень просил меня приехать и проводить его на операционный стол. Но вот чую, что не увижу его больше. Так хоть попрощаться с парнишкой помоги, Господи. Ну, пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы я успела увидеть его до операции, пусть я доеду спокойно и быстро, что тебе стоит, Господи, простить мне этот маленький грех - то, что я еду без билета. Накажи меня за то, что я не умею жить, ловчить, предавать, оттирать локтями, доносить, мошенничать, проливать чужую кровь, а потому у меня нет денег. У меня нет денег не только на трамвайный билет. У меня нет денег ни на что, накажи меня за это, если тебе это так нужно. Но не сегодня. Пусть завтра или через три дня меня вышвырнут из трамвая, но не сегодня. Не наказывай Сережу, он перед тобой ни в чем не провинился, ребенок и так лишен всего, позволь ему только проститься со мной, не дай ему уйти с чувством, что его предали, что я его предала, ты же сам знаешь, что такое предательство и каково это, когда тебя предают.
Вошел контролер, ее высадили из трамвая, и она попыталась сесть на следующий, но он пришел такой полный, что в него было не влезть. Потом часть дороги она шла пешком, часть ехала трамваем, ее опять высаживали, она опять садилась на следующий...
На работу она опоздала.
С мальчиком попрощаться опоздала. Сережу уже увезли на операцию.
Ираиду Ивановну от слез и унижения рвало, и она теряла сознание. Её отвели в медицинскую часть и уложили в ординаторской, напоив лекарствами, снижающими давление.
Там-то, лежа и дрожа всем телом, она узнала, что Сережа умер.
По коридору бегали медсестры, весело переговариваясь.
- Всё закончилось?
- Да, вот-вот прибудет вертолет.
- Санавиации?
- Ну, да. Поскорей бы. По рации сообщили, что уже подлетает. Органы пока в морозильнике. Сердце у него просто отличное! Да там все хорошее. Всё пригодится. Кроме головы. И конечностей, ха-ха-ха!
- Молчи, бесстыдница. Грех-то какой!
- Да, ладно! Можно подумать, ты праведница. От денег, небось, не откажешься!
- Ну, как вы тут, Ираида Ивановна? Получше?
- Да. Пожалуй, пойду на своё рабочее место. Отпустило. А что Сережа? Как прошла операция?
- Он умер. Операция прошла успешно, но он не пришел в сознание. Слишком много наркоза для его маленького сердечка.
Ираиду Ивановну уволили по сокращению штатов сразу после Нового года.
Она всегда вспоминала тот, некупленный трамвайный билет, когда смотрела на церковные купола.
Последние секунды жизни Сережи были полны видений.
Обряженный в золотые одежды и огромную золотую корону Черномор парил над мальчиком. В руке Черномора сверкала булава, он замахивался ею и требовал, чтобы Сережа немедленно отправлялся за ним, иначе он убьет Сережину маму.
Сережа кричал: "Нет, нет, не надо, не трогай мою маму! Я пойду с тобой, только её не тронь!"
С высоты птичьего полета смотрел летящий за Черномором мальчик на свою мать. А она, такая прекрасная, величественная, неподвижно лежала на огромном плато, которое ей было ложем, а травы были ее постелью, их аромат ее духами, нежные песни кузнечиков и птиц баюкали ее, ласковая река обтекала ее ноги, ветры гладили ее могучие, прекрасные руки, а звезды с тихим звоном падали не ее платье. Сумерки ложились на землю, где безмятежно спала та, которую он только что, как настоящий мужчина, защитил от злого карлы, прикрыв своим телом, не позволив надругаться над ней вражеской силе.
Ты был настоящим витязем, мужчиной, бойцом.
Над землёй остался горевать ветер. Он-то и подхватил написанную Сережей "Холодную песню", заунывно насвистывая её.
Внучка Ираиды Ивановны услышала ее и записала. Потом взяла гитару и стала тихонько подбирать звуки и класть на них слова:
Где-то в далеких снах,
Там, где тебя нет,
Весь в горючих слезах
Холодный рассвет.
Холодное-холодное солнце,
Холодный-холодный песок,
В холодное-холодное оконце
Бьется одинокий листок.
Холодные-холодные люди
Ходят по холодной траве...
Ах, как бы скорее проснуться!
Мне холодно в этом сне!
Где-то в далеких снах,
Там, где тебя нет,
Весь в горючих слезах
Холодный рассвет,
И тает, тает на глазах,
А, значит, не будет больше в снах
Этих холодных миров,
Этих тяжелых оков.
Холодно в этом сне...
Холодно в этом сне...
Холодно...
Черномор и мальчик влетели в окно библиотеки, подлетели к полке, на которой стоял "Руслан и Людмила" и исчезли за ее обложкой.
Больше Сереже не понадобятся руки и ноги, он будет нести свою вахту над мечом, ожидая Руслана.