Аннотация: Первая из предысторий "Испытания", бывшие пролог и 4я глава. Перезалито с удаление дефисов в середине слов. Извиняюсь!
119 год от Исхода славов.
Выбравшие вольную жизнь в степях, звали это возвышение Одинокой горой. И всячески избегали её окрестностей. Уж очень напоминал этот холм, расположившийся в степи в гордом одиночестве, саженей в тридцать высотой, курган. Даже каменюка какая-то на вершине была, совсем вросшая в землю. Если представить, кому могут соорудить такой курган, немногим меньший пирамиды Микерина (самая низкая из великих пирамид Гизы), то есть около тридцати саженей в высоту, но значительно больший по площади и объёму, то их можно понять. Нормального человека, даже вождя, таким количеством земли присыпать не будут. А от Великих и Величайших лучше держаться подальше. Вне зависимости, живы они, или успели отойти в иной мир. Целей собственная шкура будет.
Но, если бы и был кто из них рядом, то ничего ему его органы чувств о грядущем событии бы не сказали. Нормальное жаркое летнее утро. Вот, только, птицы и зверьки, обитавшие вокруг, почему-то ведут себя странно. Кто тихо и быстро, кто (самочки птиц, особенно) с шумом и неохотно, все покидали эти места. Самочек можно было понять, птенцы к этому времени, ни у кого ещё не стали на крыло. Внимательный взгляд заметил бы, что и крупные насекомые стремятся оказаться как можно дальше от своих мест обитания. Видимо боги дали братьям нашим меньшим чувства более острые и совершенные, чем нам, людям. Да и байбаки, обычно в это время суток весьма деятельные, почему-то попрятались внутри своих глубоких нор.
Ровно в полдень раздался треск, будто раздирали шкуру толщиной в локоть, потом прогремел могучий раскат грома, при полностью безоблачном небе, и с четырёх сторон Одинокой горы открылись четыре портала невиданной величины. Даже драконы в этот мир попадали через меньшие. Впрочем, сравнивать порталы, через которые на планету попадали разные расы, могли бы только боги. Причём не все.
Из порталов немедленно хлынул ярчайший, здешнее солнце на такой не способно, свет и ринулись в степь неисчислимые стада удивительных животных. Огромных, много больших, чем самые могучие быки, длинношерстных, разных расцветок, со странными костяными нашлёпками вместо рогов. Но, главное, шестиногих. Мычали, впрочем, эти животные, удивительно похоже на коров. Разве заметно басовитее. И запах из порталов шёл очень даже знакомый, свойственный любому месту, где какое-то время прибывало значительное количество скота.
Вместе со стадами из порталов выбегали всё новые и новые тысячи их хозяев. Для человеческого, да и для гномьего и орочьего, кстати, взглядов, ещё более удивительных и непривычных на вид. Четырёхногих, с туловищем похожим на маралье, лошадиным хвостом, но, вместо шеи, с торсом и головой подобным... Вот тут все гуманоидные расы расходились категорически. Орки считали, что торсы и головы новых пришельцев похожи на человеческие. Люди колебались, сравнивая их с гномами и орками. Гномы же тоже сомневались, выбирая между троллями и людьми. Находить в пришельцах что-то своё, не захотел никто.
Все эти, воистину неисчислимые стада горбатых шестиногов, огромные толпы полканов, стаи охранных животных, отдалённо напоминавших помесь длинношерстных собак с барсуками, но также шестиногих, со скоростью нескольких вёрст в час растекались на все четыре стороны. Постепенно не только вытаптывая успевшую к этому времени пожухнуть траву, но и выбивая в месте выходов из порталов глубокие ложбины. Орлица, выбравшая вершину Одинокой горы для обустройства гнезда, к концу дня могла бы заметить, что пришельцы, при взгляде с большой высоты, на которой она как раз и пребывала, образовали подобие неряшливо нарисованного мальтийского креста. Орлицу, однако, пришельцы интересовали только как помеха к возвращению в гнездо, к орлятам. Материнское сердце разрывалось от беспокойства о двух птенцах, но инстинкт самосохранения и ещё что-то, не позволяли ей спуститься к гнезду. Орлята были уже крупными, оперившимися, могли даже, постоять за себя при визите коршуна, но предчувствие беды терзало её. Хотя никто из пришельцев не делал попытки взобраться на холм, к гнезду. Наоборот, они все старались побыстрей уйти от холма.
Как могучий горный поток горбачи, полканы и бухкалы, выливались и выливались из порталов в степь. При перемещении таких масс скота, падёж какой-то его части неизбежен. Вожди полканов понимали это и не тревожились поначалу, от сообщений о слишком многочисленных случаях падежа горбачей. Другой мир, ведь. Здесь и солнце не такое яркое, и воздух пахнет по-другому, и трава непривычного цвета. Главным было, успеть пройти через порталы до заката.
В едином порыве спешил пусть и четырёхногий, но гордый народ... назовём их кентаврами, чтоб не заморачиваться сложными для человеческого языка звуками. В родном мире они добились выдающихся побед. Сначала захватили степь и полупустыню. Всё ровное, покрытое травами пространство, уничтожив всех конкурентов. Не только своего вида, но всех крупных хищников, могших, хотя бы потенциально, напасть на горбачей. Потом вынудили забиться в глухие ущелья и забраться на горные вершины горцев, пустив почти все их земли под пастбища своих священных горбачей. Следом загнали в болотистые низины лесников, спалили их леса, освободив земли, опять-таки, под пастбища. Воистину, они стали подлинными хозяевами единственного материка родной планеты. Ненадолго.
Никто из народа победителей, даже самые мудрые, так и не смог понять, чем они прогневили богов. Степь и полупустыня стали стремительно превращаться в безжизненную пустыню. Совершенно непригодную для кочёвок со стадами горбачей. Священные животные стали страдать от недоедания. Никакие, самые обильные и кровавые жертвы не помогали. Всё меньше и меньше оставалось земель пригодных для кочёвок разраставшихся стад. Наконец боги услышали мольбы о помощи и предложили переправить весь народ кентавров со стадами в другое место. С не вытоптанными степями. Пригодная для жизни (в понимании кентавров-кочевников) земля съёживалась как мелкая лужа под жаркими лучами полуденного солнца, и вожди согласились. Они хотели жить. Спастись из образовавшихся, на месте привычных прерий пустынь. Где угодно, пусть в другом мире, но спастись.
Они успели. Разве что малая часть стад, отставшая из-за истощения, осталась в родном мире. С несколькими охранявшими их бухкалами. Свет родного, ярко-белого и жаркого солнца, в последние годы ставший проклятьем, исчез навсегда после громкого захлопывания порталов. Местное светило, с точки зрения пришельцев тусклое, уже скрылось за горизонтом, освещая ещё, впрочем, последними лучами непривычно блёкло-голубое, а не ярко-синее небо. Бешеный, будто под тревожный бой тамтамов, гон, закончился сам собой. Все, полканы, горбачи, бухкалы, все смогли расслабиться и отдохнуть там, где их застала ночная тьма под незнакомыми, ещё чужими созвездиями. Ведь даже великие вожди Великого перегона сделаны не из каменного дерева и нуждаются в отдыхе. Они спали, не подозревая, что великие беды для их народа только начинаются. То, что, открывая им порталы, боги могут спасать не их, с драгоценными горбачами, а природу планеты от них, они и представить не могли.
Размер надвигающейся катастрофы стал проясняться уже утром второго в новом мире дня. Но ещё сутки никто из полканов в это не хотел верить. ВСЕ отведавшие местной травы горбачи подыхали через несколько часов после еды. Подыхали в страшных муках, раздирая сердца пастухов-полканов пронзительным мычанием от непереносимой боли. Попытки шаманов спасти хоть часть скота, закончились неудачей. Стоившей многим из них жизни. К вечеру погибли шестиноги, прошедшие через портал последними и отведавшие местную растительность только днём. Жалобно мычавших у туш павших матерей сосунков, добили сами полканы. Горбачей, уход за которыми был смыслом жизни полканов, в новом мире не осталось. Мире, оказавшимся невероятно жестоким к переселенцам, вся жизнь которых до этого зависела от горбачей. Их состояния и числа. Наставал черёд пастухов.
Материнское сердце не обмануло орлицу. Утром, с первыми лучами солнца прилетев к родному гнезду, она обнаружила в нём внешне совершенно неповреждённых, но мёртвых птенцов. Два холодных и уже начавших пованивать трупика. Попереживав немного в напрасных попытках растормошить и накормить своих орлят, орлица, вместе с подлетевшим позже, из осторожности, супругом, поднялась в небо и до следующей весны покинула гнездо. Слабым утешением ей стало невероятное обилие пищи вокруг. Хищники и стервятники слетали и сбегались к миллионам павших горбачей, со всех сторон. Такого обилия пищи для хищников этот мир ещё не знал. На невиданный пир прибывали, только боги знают, как узнавшие, вороны из тундры и волки из лесов. Мясо шестиногих пришельцев оказалось всем им по вкусу и шло впрок.
Тысячи лет полканы питались молоком, кровью и выраставшими на теле горбачей жировыми "колбасками". Не позволяя себе убивать их для еды. И вот этот источник жизни для них пересох. Сразу и навсегда. Обратной дороги у них не было, да, собственно, и идти то назад, не было смыла. Священные горбачи успели уничтожить растительность в родных прериях, превратив их в безжизненную пустыню.
Отчаянье от произошедшей катастрофы стоило жизни тысячам. Но большинство хотело жить. Пусть и без горбачей. Вставал вопрос, где добыть пищу? Не имея соли и дров, они не могли сохранить мясо падших горбачей, ставших пищей стервятников. Даже если бы решились нарушить табу и стали есть их мясо. Однако, то ли страх перед запретом богов, то ли преклонение перед единственными кормильцами, не позволили им воспользоваться мясом павших горбачей. Зато решились на поедание охотников на горбачье мясо.
Те объедались до потери способности летать или бегать. На севере к пиру присоединилось даже небольшое стадо свиней из предгорий Поперечного хребта. Свиньи и стали первой мишенью для бумерангов. Успевшие порядочно оголодать, полканы охотились именно таким, весьма эффективным при их силе, оружием. Охота была удачной, а свиное мясо оказалось для них не менее вкусным и питательным, чем мясо горбачей для местных хищников.
Вскоре бумеранги полетели в коршунов, ворон, волков и шакалов. Во всех, кто решился подкормиться горбачьим мясом на дармовщинку. Мясо хищников и падальщиков существенно уступало свинине по всем параметрам, но для обречённых на голодную смерть и оно было даром небес. Пока женщины и дети прочёсывали поля с павшими стадами горбачей, мужчины, сбившись в охотничьи отряды, бросились во все стороны в поисках добычи. Жизнь продолжалась.
Охотничьи отряды Восточной (по отношению к Одинокой горе, невольно ставшей точкой отсчёта для полканьей миграции) орды, уже на следующий день столкнулись с разведывательными отрядами орков, обитавших в Поперечном хребте. Орки были в доспехах, имели луки, арбалеты, острейшие копья и мечи. У полкан были только бумеранги из каменного дерева, дубины, да каменные топоры. Зато их было больше. Много, несравнимо больше. Да за их спинами жёны и дети, которым грозила голодная смерть, ждали еды. И орки стали полканьей едой.
Сгоряча, орки выставили против пришельцев большое войско, спешно собранное из обитателей южной части Поперечного хребта. Его постигла судьба разведывательных отрядов. Тогда орки спрятались в своих пещерах, укрепились на крутых склонах. Вот тут проблемы возникли у полкан Восточной орды. К лазанью по крутогорам, не говоря уж о пещерах, они были приспособлены плохо. Тысячами погибая при штурме укреплённых позиций, они не могли взять их. Потери стали недопустимо высокими даже с учётом огромного их численного превосходства, а приток еды прекратился совсем. Восточная орда последней признала поправку к Главному закону: Священно и не употребимо ни под каким предлогом - только мясо горбачей. Любое другое мясо есть можно.
Любое другое, в силу сложившихся обстоятельств, означало мясо сородичей. Каннибализм.
В остальных трёх ордах положение дела были, поначалу, ещё хуже. Южная, уже на третий день пути, вышла в безводную полупустыню, где не знакомому с особенностями местности, особенно летом, выжить было невозможно. Спасаясь от жажды кровью зарезаемых соплеменников, а от голода - их мясом, орда повернула на северо-запад, где её вожаки надеялись найти воду и хоть какую-нибудь пищу.
Западная смогла захватить большое, по местным меркам, стадо лошадей. Съев пастухов-кочевников, никто не успел уйти, орда остановилась. Из-за того, что в ней разразилась ожесточённая междоусобица. Вожаки хотели оставить большую часть стада на развод. Агрессивная молодёжь требовала всё немедленно поделить и съесть. В результате пяти дней беспощадной резни, съели горлопанов и невезучих, имевших неосторожность чем-то насолить вождям. После чего двинулись всей ордой на запад. К новым пастбищам и стадам. Которым ещё предстояло сменить хозяев.
Северная орда, дойдя до Великого каньона, разрезавшего эту часть континента от Поперечных гор до моря, не решилась на спуск к реке по круче почти в версту. Они свернули на запад, и пошли быстрым маршем. Вождям этой орды лошади, как подопечные для выпаса, не приглянулись. Орда шла по степи, убивая всё, что попадётся под бумеранги её воинов. Она и вышла первой на земли лужан, единственного из славских племён, живших южнее Великой реки.
Кочевники, занимавшие степи до полкан, оказать им серьёзное сопротивление не смогли. Никогда не бывшие особенно многочисленными, они переживали в этот момент худшие свои времена. В степи более десяти лет шла ожесточённая гражданская война всех против всех. Количество воинов в родах сократилось в разы, у некоторых, так и на порядок. К тому же, полканьи кобылицы, женщинами их язык не повернётся называть, были не намного менее боеспособными, чем их мужья. А женщины степняков привыкли быть послушными работницами. В большинстве они не знали, с какого конца за саблю берутся и к какому уху надо лук натягивать. При столкновениях они становились лёгкой добычей.
Конечно, племена, на земли которых накатывали орды полкан, пытались отбиться. Лук рядового кочевника был втрое дальнобойней броска полканьим бумерангом. Всадник, на короткой дистанции - быстрее, чем массивный и не очень длинноногий полкан. Пришельцы в этих битвах гибли сотнями и тысячами. Но на смену павшим, являлись новые толпы полкан. У кочевников заканчивались стрелы и ломались луки. В рукопашных же схватках у кочевников шансов на победу не было. Полканы имели уникальную способность сражаться после получения тяжелейших, даже смертельных ран. Зато, одного удара, не всегда очень точного, полканьей дубиной, хватало для расправы с человеком.
Все, кому удалось избежать расправы, пленных полканы не брали, бежали на запад. Разнося весть о страшной напасти, обрушившейся на Великую степь. Умные, тут же, сами начинали бег на запад. Храбрые, собирались в родовые и племенные ополчения, для отражения вражеского нашествия на их земли. И, вне зависимости от своих воинских умений, становились полканьей пищей. Такие сражения лишь немного замедляли движение полканьих толп.
119 год от Исхода, ранняя осень,
Новый Кремль. Осада.
Последний штурм крепости, оказался ещё более бездарным, чем предыдущий. Одни боги знают, каким по счёту он был, если тоже не сбились - cам Владимир потерял им счёт давно. Передовые из атакующих полканов, сумели только взгромоздиться на вершину вала из тел своих соплеменников, погибших, или умирающих, но ещё живых. Затем, под ливнем (ну, не ливнем, так дождём) стрел, летевших в них со стен, остановились: двигаться по трупам своих боевых товарищей, для них было тяжело не только морально, но и физически. Владимир давно заметил, что при попытках преодолеть это препятствие, они нередко падали и без всяких стрел. Полканы потоптались по телам своих собратьев, окончательно потеряв запал на атаку, и-таки, не решившись продолжать штурм стен Нового Кремля, развернулись и бросились прочь от негостеприимных стен. Какая-то их часть внесла очередной вклад в увеличение этого самого вала. Своими телами. Вала, до прихода врагов, не существовавшего и самых смелых задумках. Полканы выдохлись.
Вал из вражеских тел получился пологий: сделать его крутым не получалось - уж очень полканы тяжелы, наверх их тела не очень-то забросишь. Высотой от полутора до двух с половиной аршин, он ровной дугой, сколько охватывал взгляд (и с других сторон, крепости, тоже), на расстоянии сажен тридцати пяти-сорока, окружал теперь Новый Кремль. Это необычное укрепление здорово замедляло ход полкан при штурмах, позволяя лучникам и самострельщикам выцеливать их. В результате, с каждым штурмом, вал увеличивался и выравнивался по высоте. Полканы невольно выбирали менее высокие участки, и, благодаря метким стрелам славов, выравнивали его, повышая вал своими телами. Не всегда, кстати, мёртвыми изначально: полканы были на удивление живучей расой. Тем не менее, шансов на эвакуацию у них, из-за тех же славских стрел, не было, и, рано или поздно, они переставали стонать. Владимир не был уверен в своём наблюдении, но некоторые из раненых, как ему показалось, вполне могли перебраться через трупы обратно к своим, однако, не делали этого. Он догадывался почему. Впрочем, на смену умершим приходили свежие, рвущиеся в бой полканы. И тоже падали сражёнными, на валу или за ним. По ночам тела полкан, сумевших преодолеть вал и погибших внутри его окружности, перетягивались с помощью лошадей к нему. Для его увеличения.
Помимо шума, не очень-то беспокоившего славов, вал источал жуткую вонь. Вот она доставала защитников крепости по полной программе. Кто сказал, что труп врага хорошо пахнет? Посидел бы он здесь, где любой ветер несёт запах разлагающихся на жарком солнце трупов, таких глупостей точно не говорил бы! Представьте, что любая еда, которую вы кушаете, пахнет... очень плохо, в общем, пахнет. Совсем не аппетитно. А тут, ещё, пыль.... Полканы начисто вытоптали всё вокруг - малейший ветерок неизбежно поднимал и нёс на стены целые тучи пыли. Иногда она, бросаемая ветром, реально мешала целиться и, даже, дышать. Дыхание защищали повязки, предложенные ведунами, а с защитой глаз возникли проблемы: стекольщики не успевали быстро изготовить стекла для защитных очков. Не обещали сделать их в достаточном количестве и в ближайшее время. Ссылались на какие-то технологические и энергетические трудности. Всё большее количество не только запретных ранее слов, но и вещей, которые они обозначали, появлялись в быту. Уж лучше рискнуть нарушением запретов, чем быть съеденным! Нескольким особо громогласным приверженцам строгого соблюдения запретов, пришлось на себе испытать гнев соплеменников - со сломанными носом и рёбрами, не очень-то покричишь о недопустимости нарушения заветов предков и божьем гневе за это. Боги, кстати, на действия лужицких алхимиков и стекольщиков не реагировали. Никак.
Владимир поднёс к глазу подзорную трубу, очередное детище рода стекольщиков, внимательно осмотрел вражеский стан. Никаких признаков нового штурма там не наблюдалось. Суетились только те, кто вытаскивал погибших с мест, расположенных подальше от крепостной стены. Вне зоны обстрела или, уверенного попадания со стен.
Владимир поморщился. У него было сильнейшее подозрение, что тела погибших, или умирающих воинов вытаскивались не для погребения или какого-нибудь другого почётного ритуала, как полагалось бы у любого, известного ему до прихода полкан, народа. В гигантском, неимоверно огромном лагере полканов, свирепствовал голод. Полканы, несмотря на наличие у них копыт и лошадиного хвоста, траву не ели. Еды же такие большие тела требовали немало, а взять её, на сотню вёрст вокруг, было негде. Кроме засевших в городе людей и своих соплеменников-полканов, есть им было нечего. Они бы и образования вала из трупов своих соплеменников не допустили, но растаскивать вал не позволяли славские лучники. А в темноте полканы очень плохо ориентировались и ни воевать, ни готовить поле к новым штурмам, не решались. Тем больше причин было у славов отбиваться до последней возможности. Кому ж захочется попасть в желудок, появившейся невесть откуда, прожорливой твари?
Первые два дня. Владимиру и сейчас было страшно вспоминать это сумасшедшее время. Неисчислимые (не для красного словца, а действительно, столь многочисленные, что невозможно было сосчитать) толпы полканов появились в ожидаемое время, и с ожидаемой стороны. Он тогда, убедившись, что идут ожидаемые полканы, тайком бросил взгляды по сторонам: "Не заметил ли кто, на его лице, не только обеспокоенности да тревоги?". Никому бы он не признался, но чувства тогда Владимир испытывал двойственные: помимо естественного опасения (да чего уж там - страха за родных и близких!) пришло к нему и облегчение. Все последние месяцы он работал как проклятый, готовясь к нашествию полканов, и не приди они в ближайшие две-три недели - многочисленные враги в племенном совете сбросили бы его со всех должностей. Хорошо, если дело ограничилось бы изгнанием! Были в совете людишки, ненавидевшие Брониславичей так, что пошли бы на любую подлость, дабы избавиться от них навсегда. Эта опасность минула. Зато новые, как бы не сотни тысяч опасностей, двигались к стенам Нового Кремля.
Около полудня дозорные увидели на востоке подозрительное облачко и вызвали Владимира на стену. Незаметно, мучительно медленно, оно стало расти. Через часа три, появилась возможность рассмотреть в подзорную трубу тех, кто эту пыль поднимал своими копытами в воздух. Поначалу мелкие, как гнус таёжный, они, по мере приближения к городу, вырастали, становились отличимыми от любых других обитателей планеты. Шли именно полканы и в невероятном числе.
Часам к шести вечера, полканья река, шириной чуть не с Великую, с нарастающим гулом от топота копыт, добралась до города. С ходу на штурм полканы не пошли. Обтекли город с двух сторон на расстоянии полутора-двух полётов стрелы и стали накапливаться вокруг, образовав вокруг Нового Кремля своеобразное полканье озеро. Добавляло сходства полканьей толпы с озером шевеление голов, будто по поверхности воды шаловливый, изменчивый ветерок гуляет. Широкое получилось озеро - поболе двух вёрст, с островом (крепостью и землёй вокруг неё), посредине. В восьмом часу полканы взревели, вдруг дружно, топнули, так что стена вздрогнула, и бросились на штурм.
От вида этой бегущей на городские стены волны, от жуткого рёва и громового топота, с Владимиром тогда (стыдно вспомнить!) чуть было детский грех не случился. А у многих, из стоявших на стене, мочевой пузырь таки не выдержал. Страшно было. Очень страшно. Душу в пятках, наверное, только тесноватые сапоги удержали - в этот день, перед смертным боем, оделся во всё новое. Казалось, ничто не сможет сдержать эту живую волну. Захлестнёт она стены, сметёт их вместе с защитниками. Нет в славском языке слов, и вряд ли когда появятся, что бы передать весь ужас стоявших тогда на стене! Потом ему доложили, что в этот миг, или чуть позднее, умерло более полудюжины лужан - у кого сердце не выдержало, кого удар хватил. Один юнец, сошедший, наверное, с ума, умудрился даже протиснуться в узенькую бойницу и свалиться на головы обрушившихся в ров полкан. Они его в мгновенье ока разорвали в клочки. В самом прямом смысле этого слова. Выйди славы в поле, тут бы им и был конец - затоптали бы их полканы, не заметили. Но лужане стояли на стенах. Стены-то и глубокие рвы перед ними, людей и спасли.
С запозданием захлопали тетивы луков и самострелов, раздались щелчки скорпионов (очень большие самострелы, способные метать копья или целые пучки стрел), застучали катапульты. ВСЕ выпущенные снаряды находили цель. Полканы не пользовались доспехами и щитами и покрывали ВСЮ площадь перед рвами. Так что промахнуться можно было, разве что нарочно, стреляя в ров. Через короткое время рвы заполнились шевелящейся массой, упавших в них, полканов. Бежавших в атаку в первых рядах столкнули туда, несшиеся вслед за ними собратья, или сбили стрелы лужан.
Атакующие гибли сотнями, но будто бы и не замечали потерь - что значит для моря зачёрпнутое из него ведро воды? А в запале, в ожидании скорой победы, собственной гибели никто из полканов не ожидал и на гибель соседей внимания не обращал. Прибежавшие следом, смогли постучать по стене. Дубинками. При всей недюжинности их сил, для каменных стен, имевших в основании более трёх сажен толщины, такое обращение опасности не представляло. А таранов у полканов не было.
Владимир опасался за ворота, самое слабое место обороны, но и обитый с двух сторон железом подъёмный мост, оказался полканам с дубинками, не по зубам: накатившая на стены волна полканов, о них и разбилась. Никаких навыков штурма укреплёний у них явно не было. Попытки полканов поразить защитников стен своими бумерангами не удались. Тысячи и тысячи бумерангов, брошенных сильными руками, полетели в защитников. И не причинили им вреда: они ударялись о стену или края слишком маленьких для их пролёта бойниц. Задумка Владимира, много расспрашивавшего степняков, сумевших вырваться из битв с полканами, удалась. А сколько нервов пришлось ему потратить, доказывая целесообразность уменьшения бойниц и устройства над стеной навеса! Стрелкам не нравились слишком маленькие бойницы. Тысячи бумерангов ударявшиеся о края бойниц - будь их проёмы побольше - смели бы со стены всех защитников. Первые же минуты штурма подтвердили его правоту.
Убедившись, что разрушить стены им не удастся, полканы решили взобраться на них, выстраиваясь в пирамиды, друг на друга. Однако выполнить это им не удалось: стена в пять сажен была слишком высокой, для массивных, тяжёлых полканов. Нижние не выдерживали и падали до того, как взобравшиеся наверх, получали возможность завязать рукопашный бой с защитниками стены. Пирамида рассыпалась. К тому же, шевелящаяся ещё масса упавших в ров соратников, давала плохую опору для ног стоявших в основании пирамиды. Не зевали и защитники, непрерывно обстреливая атакующих.
Так ничего толком и не добившись, с закатом полканы отошли от стен, не обратив, судя по всему, на потери при этом неудачном штурме, внимания. Несколько тысяч для окружившего Новый Кремль полканьего моря - несущественная мелочь. Славы лишились, помимо вышеперечисленных, не совсем боевых потерь, ещё трёх подносчиц стрел, убитых близ стены перелетевшими через неё бумерангами. Да двое воинов упали со стены внутрь крепости. Но, при обходе стен, Владимир обнаружил, что большинство их защитников были на грани физического и нервного истощения - то ли полканы колдовали одновременно со штурмом, то ли на лужан изнуряющее подействовала численность врага, однако, выглядели воины крайне утомлёнными. В придачу, у некоторых вышли из строя, от непрерывной стрельбы: луки: у скорпионов надо было менять тетивы - начнись штурм утром, неизвестно чем всё закончилось.
Владимир из рода Брониславичей, был недавно избран военным вождём и председателем совета старейшин. Это произошло после смерти его отца, более тридцати лет не знавшего поражений, как в битвах с врагами, так и в интригах внутри племени. Вопреки мнению большинства, Владимир настоял на эвакуации племенных стад на северный берег Великой, выделил для поселения кочевникам две пограничные крепостцы, уговорил селян свезти всё собранное продовольствие в наиболее укреплённые крепости лужан. Большинство в совете племени его действия критиковало, но не мешало им, рассчитывая, что осенью глупость панического поведения молодого вождя будет всем видна и его удастся не только лишить важного поста, но и исключить из совета совсем, каковы бы ни были заслуги его предков. Панические рассказы, перекочевавших к ним степняков, большинство считало трусливыми выдумками дикарей.
Пока Владимир не знал эти месяцы ни сна, ни покоя, его оппоненты на всех углах распространялись о неготовности Владимира к руководству племенем. Они уже потирали руки в преддверии скорой расправы над зарвавшимся юнцом, когда к границам лужан вышли первые толпы полкан. Северная орда, наиболее многочисленная и воинственная из всех, ринулась с территории кочевников на славскую землю. Нашествие, о неизбежности которого предупреждал Владимир, началось.
Владимир подбадривал слишком явно упавших духом, хвалил выглядевших бодрыми. Спрашивал он и о предложениях по упрочнению обороны - их у переволновавшихся новокремлёвцев не было. Интересовался надёжностью поперечен, уменьшивших бойницы. Конечно, и так все знали, кто их придумал, но не вредно лишний раз и ненавязчиво напомнить - люди такие беспамятные!
К состоянию защитников стен присматривался не только Владимир - не менее, если не более внимательно, это делал Ведун. Старый колдун, возглавлявший всех ведунов племени и сменивший, даже, имя собственное на название профессии. Естественно, Ведуна интересовало, прежде всего, их здоровье, а не боеспособность, как Владимира. Заметив невдалеке от себя Владимира, Ведун закруглил разговор с Крикуном из кожевников и подошёл к военному вождю.
- Ты, помнится, говорил, что ночью полканы не воюют? Это точно?
- Так говорили все степняки, с ними сталкивавшиеся. Да сами можете посмотреть: как только начало темнеть, они сразу отошли от стен. А зачем вам это нужно знать?
- Хочу усыпить всех, переволновавшихся на стене. Если не отдохнут, то завтра от волнения не менее десятка, как сегодня, а более сотни помереть может. Без всяких вражьих бумерангов. Но тогда, на всю ночь, они не бойцы. - гонгом над ухом не разбудишь. Ты точно уверен, что полканы не нападут?
Первого в жизни полкана, Владимир, как и все, увидел сегодня вечером. Всё что он знал о них, были рассказы испуганных степняков. Ценой же его ошибки могла стать жизнь всех лужан затворившихся в Новом Кремле, в том числе, непоседы Медведки, косолапого и уже, несмотря на младенческий возраст, говорливого. И гордой, горячо любимой красавицы Велимировны. Однако, отцовское воспитание и месяцы на должности военного вождя, приучили его быстро принимать решения. Поколебавшись несколько мгновений, он ответил:
- Усыпляйте. Меня и самого вид многих встревожил. Утром-то, они точно вовремя проснутся? Полканы могут пойти на штурм с первыми лучами солнца.
- Проснутся как миленькие, за полчаса до рассвета. Ещё и живительной настойки перед боем выпьют, чтоб взбодриться со сна и поменьше бояться. Пойду сейчас прикажу выносить котлы с успокаивающим.
Владимир проводил Ведуна взглядом. В голове зудело: - А вдруг...
Но на сомнения у него не было времени. Изо рва то и дело доносились басовитые стоны. Владимир прикинул, что будет с трупами к концу следующего дня, и спустился к воротам. Прочно заложенные тяжёлыми колодами, они от штурма совершенно не пострадали. Преодолев собственное сомнение, он приказал убрать блокировку ворот и послал гонца в конюшни, велев вести лошадей к воротам в тягловой сбруе.
Случившийся невдалеке старейшина Горбыль, услышав приказ о разблокировании ворот, впал в ярость и устроил скандал. Ощутимо попахивая (причём, совсем не розовым маслом), он орал о недопустимости раскрытия ворот перед мириадами людоедов. Владимир хмыкнул - ещё недавно, этот почтенный старейшина высмеивал его приготовления к обороне, где только мог, а людоедство пришельцев всегда обзывал глупой выдумкой.
Помахав перед собственным носом кистью руки, и обращая, таким образом, внимание окружающих на стыдное, для любого взрослого мужчины, состояние штанов старейшины, Владимир громко, но спокойным тоном ответил: - Если мы не уберём трупы из-под стены за ночь, завтра полканы по ним забегут на стену. Вам это надо?
Многие из окружающих, готовые было поддержать Горбыля, услышав аргументы Владимира, молча разошлись. Кто-то из молодёжи свистнул вслед поспешившему ретироваться старейшине и добавил что-то обидное про советчиков в мокрых штанах. К счастью, стоявшие в резерве и не видевшие, поэтому штурма, молодцы, пришедшие с лошадьми, никаких признаков усталости не выявляли. Скорее наоборот - были полны сил, возбуждены удачным отражением вражеской атаки. Говорливость и весёлость, впрочем, с них как рукой сняло, при открывшемся из раскрытых ворот виде поля усеянного тысячами тел. В ночной тиши хорошо слышные стоны, говорили, что далеко не все лежащие тела - трупы. Именно в ту ночь возник вал из убитых полканов. Перво-наперво валявшемуся полкану, алебардой перебивали горло - не все лежавшие успели отойти в навь. Убить же человека, полкану, даже раненному, судя по их сложению, было вполне по силам. Их трупы оттаскивали на сорок сажен от крепости, а так как ими было усеяно всё предполье, то естественным образом, при эвакуации они образовали непрерывное кольцо. Полностью очистить ров ни в этот, ни, тем более, в последующие дни, не удалось. Зато обрезанных у полканов, длинных, очень похожих на лошадиные, хвостов, добыли несколько тысяч. Сохранив, таким образом, девичьи косы, которым уже было решение совета старейшин, светило обрезание - запасы тетив для метательных машин, уменьшались неправдоподобно быстро.
На второй день осады, с первыми лучами солнца полканы кинулись на штурм. Однако, то ли они с утра были не в голосе, то ли успели лужане привыкнуть к их рёву, только никого в крепости до смерти этот крик не испугал - защёлкали, сразу же, тетивы скорпионов, застучали катапульты. В плотной массе нападающих по-прежнему, все снаряды находили цель, и, как вчера, полканы не обращали внимания на страшные, по меркам любой расы этого мира, потери.
Владимир, заметив, что полканы валятся кучами прямо у своего лагеря, сообразил, что напрасно им дали спокойно провести ночь. Катапульты вполне могли уничтожать тесно расположившихся в своём лагере полкан и ночью, лишая их спокойного сна, но, до следующей ночи надо было ещё дожить.
Ревущее море полкан опять окружило крепость. Тысячи бумерангов опять застучали об верхушки стен, а тысячи дубинок о её основание. Ров снова быстро заполнился телами полкан, прибежавшими к крепости первыми. Пришельцы по-вчерашнему, строясь в пирамиды, вновь пытались добраться до вершины стены. С тем же, плачевным для себя, результатом.
Славы, ободрённые своей вчерашней победой, стреляли и стреляли по врагу. Не промахиваясь, стреляли, потому как, промахнуться было мудрено. К обеду, заметив чрезмерное скопление полканьих трупов под стеной, Владимир приказал расстреливать врагов до рва, не давая им возможность лезть в их дурацкие пирамиды. Дурацкими-то они были точно, но в нескольких местах до бойниц, от куч трупов на месте их обрушения, оставалось немногим более двух сажен - этак ещё немного, и вечером, атакующие полканы забегут в крепость по телам своих соплеменников!
Осознав угрозу, Владимир увеличил в опасных местах количество стрелков и велел перенацелить часть скорпионов. Холмики из вражеских тел образовались в новых местах, однако рост пирамид из полканьих тел у стен прекратился. Вымотавшись, будто весь день косили, выстреляв почти весь, несуразно огромный (как недавно орали некоторые), запас стрел, сломав по два-три лука каждый, штурм отразили. Кстати, теперь, хоть можно будет отчитаться в затратах на буковые заготовки для луков перед советом. Сейчас-то, самые что ни на есть горлопанистые, не посмеют поднимать шум об его склонности к мотовству! Лужан за второй день погибло всего двое: перелетевшим через стену бумерангом убило одну подносчицу стрел на улице невдалеке от стены, да не выдержало сердце вечером, незадолго до темноты, у престарелого Бухвоста. Весь день гляделся молодцем, других подбадривал, и - раз, упал бездыханный. Резерв (самые сильные мужчины) спокойно продрых весь день. Зато ночью им опять пришлось поработать, оттаскивая тела полканов от стен. Изо рва, при этом, смогли вытащить только половину в него попавших полканов.
Ночью, после очередной смены тетив и верёвок у скорпионов и катапульт, часть из них начала обстрел стойбища полканов вслепую. Костров пришельцы не палили. Однако, из-за тесноты расположения отдыхавших полкан, выпущенные наугад снаряды часто поражали, примостившихся отдыхать, врагов. Смерть, посыпавшаяся с неба, в месте, которое они считали безопасным, быстро вынудила всё стойбище, не смотря на плохую ориентацию во тьме, отбежать подальше от стен. Версты на две. Все это потом вынуждало их бегать на штурмы с большого расстояния, тратя много сил и, теряя от обстрела по пути, немало соратников.
Третий день был точным повторением второго, вплоть до времени перенацеливания скорпионов, что успокаивало. Грозные на вид полканы штурмовать крепости явно не умели. Убедившись в надёжности обороны, Владимир снял кузнецов со стены для заготовки новых наконечников: запас их подошёл к концу, а извлечь из вражьих трупов ночью, удавалось не более половины. И погибло опять двое. На сей раз, оба от остановки сердца. Владимира опечалила смерть молодого ещё ювелира. Здоровый на вид парень, а сердце оказалось с червоточиной...
Четвёртый и пятый дни осады, вроде бы, не принесли ничего нового. Всё также полканы бесновались у недоступных для них стен. По-прежнему они пытались поразить, согнать со стен, защитников своими тяжёлыми, будто из камня сделанными, бумерангами. Владимир, сообразив, что за такое дерево гномы заплатят не скупясь, приказал собирать и бумеранги, и полканьи дубинки. Только раз за все эти дни, бумеранг сломал поперечину в бойнице, видимо надбитую многочисленными попаданиями в неё. Двое раззяв, не сообразивших, что у этой бойницы оставаться нельзя, погибли от поражения вражескими снарядами - не догадались спрятаться. Но выход из строя одной бойницы на безопасности стены никак не сказался. Наблюдательный человек мог легко заметить, что у полкан пропал запал на битву.
В атаки ходило, куда меньшее количество полкан, чем в первые дни. После недолго безумного во всех смыслах, натиска, полканы стали отходить от стен. В сплошной ранее массе полкан, стали появляться проплешины. У плохих стрелков, наконец, появилась возможность промахиваться, коей они немедленно воспользовались, к возмущению опытных воинов, стоявших рядом. Пришлось срочно перераспределять стрелы - запасы тростника для них, казавшиеся невероятно огромными, стремительно подходили к концу. На военном совете было решено, что тростниковые стрелы будут давать бывалым воинам, а молодёжи придётся стрелять только что изготовленными из расщепленных поленьев, заготовленных было на зиму для отопления, зачастую, с керамическими и стеклянными наконечниками. Черепа эти стрелы не пробивали, но в тело втыкались почти так же хорошо, как железные. Кузнецы запарились ковать новые наконечники - их уже не хватало на весь день стрельбы. Ещё острее стояла проблема перьев - часть стрел уже изготовлялась со стабилизаторами из бумаги или кожи.
Война за выживание вынудила лужан вспоминать умения и технологии, объявленные запретными при переселении в новый мир. К великому счастью, полканы оказались совершенно бездарны в инженерном деле, иначе, при их подавляющем численном превосходстве, они давно бы пробили стены, или преодолели их другим способом. Видимо, в своём родном мире полканы с развитыми крепостными укреплениями не сталкивались, а явная бесперспективность топтания под вражескими стрелами, без возможности поразить врага, разлагала полкан. Они стали бояться смерти: бессмысленная смерть вряд ли кого привлечёт, а гибель под стенами неприступной крепости выглядела в их глазах всё более глупой.
Наконец, тупиковость ситуации дошла и до верхушки северной орды. На шестой день полканы ринулись на штурм не в меньшем числе и почти с таким же энтузиазмом, как в первый. Славов, правда, боевой клич полкан уже не пугал, успели привыкнуть. И от топота десятков, если не сотен тысяч копыт, вроде бы, стена уже не дрожала, хотя стены-то, привыкать к чему-либо, вроде бы, не приспособлены. О страхе перед бумерангами и речи теперь не могло быть - защитники шли на стену как на тяжёлую, но нужную для всех, работу. Владимиру было приятно, чего скрывать, услышать, как люди на стенах с похвалой вспоминают, что полканьих бумерангов можно не бояться благодаря его придумке.
Успокоились лужане, однако, слишком рано: в этот раз, подбежав к стенам, полканы стали метать в её защитников не бумеранги, а камни. Самое смешное - камни, собранные ими на поле боя, то есть, снаряды, которые метали в полкан катапульты славов. Не ожидавшие этого лужане, понесли поначалу немалые потери - за этот день, более двух десятков человек погибли, три десятка были ранены. Умей полканы бросать именно камни, дело могло обернуться совсем плохо. К счастью для людей, они метали камни как бумеранги, с закруткой метаемого снаряда кистью руки. В результате, большая часть летела куда угодно, но не в бойницы. Будь у полканов черепа менее прочными, они бы сами от этого обстрела потеряли бы ещё больше: рикошетировавшие от стен камни, падали на них самих.
Вслед за метателями, сильно уменьшившими обстрел со стен, бежали полканы, нёсшие землю. В шкурах своих одноплеменников, между прочим. Они с четырёх сторон города начали насыпку пандусов. Саженей в двадцать, или чуть длинней. Сумятица на стенах у людей, длилась недолго - они быстро приспособились стрелять, прячась за стеной, лишь немного показываясь в проёме бойницы в момент выстрела. Усиленный обстрел из скорпионов и катапульт только переносчиков земли, серьёзно помог лучникам и самострельщикам замедлять строительство смертельно опасных для города пандусов. К часам трём пополудни, отчаявшись построить пандусы только из земли, полканы стали бросать в них тела погибших товарищей (благо их вокруг было предостаточно). Пандусы росли, много медленнее, чем хотелось полканам, но недопустимо быстро, с точки зрения людей.
Тогда Владимир приказал применить изготовленные вчера алхимиками зажигательные снаряды. В толпы полкан, копошившиеся у растущих насыпей, полетели запаянные кувшинчики из тонкого стекла, вперемешку с кусками мягкого войлока, которыми были переложены, во избежание преждевременного разбивания. Внутри них, была не тушимая ничем смесь. До недавнего времени Владимир и сам не подозревал, что знания об этом адском средстве сохранились. Кувшинчики легко разбивались, даже о конские крупы полканов, разбрызгивая вокруг жидкость, загоравшуюся всюду, куда попали её брызги, прожигая всё, в том числе, тела полканов. Страшный вой обожжённых, перекрыл все звуки на поле боя. Полканы, с горящей заживо плотью, пытались сбить с себя пламя руками и землёй из недостроенных пандусов, не прекращая вопить, расталкивая шокированных применением незнакомого им оружия, окружающих. Безуспешно. Завертевшиеся вокруг них "водовороты" в море атакующих, стали стремительно расширяться. Менее чем через минуту водовороты превратились в стремительные потоки, бегущие прочь от стен. Почти сразу же, за сбежавшими последовали и полканы, не только непоражённые огнём, но и не видевшие пострадавших от него.
Больше в этот день полканы на штурм не ходили, только выдвинули вечером к недостроенным пандусам сотни по полторы воинов. Лучники и самострельщики перестреляли их ещё до ночи, пользуясь светом отражённым от неба уже зашедшего, но ещё освещавшего небесный свод, солнца. Незадачливые караульщики гибли под стрелами, но в свой лагерь никто из них не побежал. Так и полегли у вала из тел своих соплеменников, вскоре увеличив его своими телами.
Ночью из крепости вышло втрое больше чем обычно людей. Это позволило не только развеять по ветру все труды полкан по насыпке пандусов, но и вычистить поле внутри полканьего вала от их тел и, даже, освободить от трупов крепостной ров. Последнее было особенно трудоёмко и тяжело морально: пролежавшие на дне несколько дней трупы, успели разбухнуть, приобрести ужасающий и во тьме вид, а об их запахе, вспоминать тошно. Избавились от ужинов все люди, которым "повезло" работать с телами. Несколько здоровяков в обморок падали. Однако задание они выполнили - к утру рвы были не менее глубоки, чем до начала осады.
Следующее утро началось для лужан не очередным полканьим штурмом, а отчетливым (не глядя на двухвёрстное расстояние) шумом из их лагеря. В подзорную трубу, невыспавшийся и, от этого злой, Владимир, смог рассмотреть, что полканы не только шумят, но и активно выясняют между собой отношения. Дубинами. Пытаясь рассмотреть вражескую междоусобицу поподробней, он обратил внимание, что места для драк в их лагере стало явно больше, чем было в первые дни осады. Не из-за уменьшения ли числа осаждающих?
На штурм полканы всё-таки пошли, но уже при высоко стоявшем в небе солнышке. Опять они попытались строить пандусы, под прикрытием метателей камней, и, как вчера, стоило оборонявшимся применить свою адскую смесь, побежали прочь от стен.
- Странно даже, чего бояться нескольких ожогов, когда ежедневно гибнут тысячи? Или у них в мозгах, вывих какой есть, против смерти от огня? Тогда надо сосредоточить все усилия алхимиков на производстве самовоспламеняющейся смеси. Пусть сидят у себя в лагере, друг дружку жрут. В крепости продовольствия много припасено, нам-то голод долго ещё грозить не будет.
Во время следующего штурма удалось высмотреть погоняльщиков. Сами на штурм не ходя, отворачивая перед валом из полканьих трупов, они гнали других полканов к стенам. Владимир попросил лучших стрелков, сосредоточиться на поражении именно этих погоняльщиков. Это принесло быструю отдачу: без начальственного присмотра, полканы, видимо разуверившиеся в удаче осады, бежать к стенам не спешили, и назад, от стен, стали убегать, при первой же возможности. Зато в самом лагере полкан, смертоубийственные драки стали не исключением, а нормой.
Разочаровавшиеся в возможности взять Новый Кремль штурмом, полканы (такое впечатление сложилось у Владимира) сами не знали, что им делать дальше. Целый месяц они куда более интенсивно уничтожали друг друга, чем пытались уничтожить засевших в крепости людей. С полдесятка раз, замятня охватывала весь их лагерь. Регулярно повторявшиеся попытки штурмов, выглядели скорее их имитацией, чем реальными действиями. Славы в крепости окончательно успокоились. Были для этого и дополнительные поводы: ведуны установили связь с другими крепостями лужан. Все они, за исключением не отозвавшихся двух, отданных для обороны степнякам, также отбили все вражеские штурмы. Северо-западные Поморск и Уткино, так вообще не были осаждены. Младшая дружина, под предводительством младшего Брониславича, Вратислава, оставшаяся вне крепостных стен, металась по родной земле одвуконь, ощутимо щипая полканские орды.
* * *
Ветер трепал выбившуюся из-под повязки прядь волос, мешая смотреть вперёд, внося дополнительную нотку раздражения, в его, и без того плохое настроение. Останавливаться, ради наведения порядка в своей причёске, Вратислав не хотел - до Оленьего урочища было ещё скакать и скакать. К тому же, вид собственных, грязных и жирных волос, вызывал у него жуткую сверблячку на голове и злил ещё больше: по жизни он был чистюлей и вынужденный отказ от мытья, порой доводил его до исступления. Все свои отрицательные эмоции он выплёскивал в боях, успев заслужить среди славов репутацию стального, неутомимого воина. При этом, он за месяц ни разу не потерял головы, не совершил ни одной крупной ошибки. Потому как в налётах на полканьи орды, потеря головы, была не иносказательным преувеличением, а реальной перспективой за любой промах.
Вратислав носился по родной земле как демон мести. Смертоносный, бесстрашный и вездесущий. Для него подбирали самых крупных и сильных коней, но и они не выдерживали его немалого веса и невероятной нагрузки. Менять лошадей ему приходилось куда чаще, чем другим воинам, хотя все они гоняли одвуконь, а он - отрёконь. Да и никто (кроме невысокого, но крепкого и жилистого Волкулаки), не участвовал во всех налётах младшей дружины. Остальным приходилось брать паузу после двух-трёх набегов. Несколько гордецов, возомнивших, что могут равняться с Брониславичем, пусть и младшим (и ещё вопрос, смог бы так воевать старший), уже давно сгинули в бездонных животах полканов. Невнимательному от усталости воину, в налётах на полканьи стойбища, выжить было очень сложно.
Выпытывать и делать из услышанного правильные выводы, умел не только старший брат Вратислава. Внимательно слушал рассказы степняков, первыми столкнувшихся с полканами и сумевшими выжить, и младший брат. Вратислав, пока Владимир готовился к обороне городов, строил планы по войне вне городских стен. И уже месяц успешно осуществлял их с младшей дружиной. Сколько сил и нервов ему стоило получить её под свою команду, вспоминать не хотелось : большинство в совете племени не было настроено доверять наиболее мобильную часть дружины молодому ещё парню, которому-то двадцать лет должно было исполниться в увядальник, в разгар вражеского нашествия. Если бы не привычка сторонников отца голосовать за любое предложение Брониславичей, вряд ли Владимиру удалось бы протолкнуть тогда, на заседании, это назначение. Особой благодарности к брату Вратислав не испытывал. В конце концов, он действовал, прежде всего, в собственных интересах. Сосредоточивал власть в руках своей семьи.
Сражаться с полканами лоб в лоб, сила на силу, Вратислав не собирался. Не потому, что боялся их исключительной силы: был уверен - любого четвероногого сможет осилить. Безразлично, в схватке с оружием или на кулачках. Но, благодаря муравьиной численности и полному отсутствию пищи, полканы не страшились потерь и не знали жалости. Только что вылупившийся из икринки головастик, и тот, легко и безошибочно, предсказал бы итог, боя с в десять раз более многочисленным врагом. Умей головастики говорить. Лужичи налетали на полканов вечером, перед закатом солнца. Обстреливали врагов из луков, выпуская по пять-шесть стрел, и стремглав откатывали прочь, не позволяя врагам подбежать к себе ближе, чем на сотню сажен. Благо ходили полканы всё время толпами, попадать в них, можно было издали. Уверенно поражать врагов своими тяжёлыми бумерангами сами полканы могли только с саженей семидесяти: бегали они, немногим медленнее, чем лошадь с всадником на спине. Главное, было не дать им подобраться на бросок бумеранга. Груды костей собственных соплеменников, сожранных полканами, громоздились вокруг их стоянок, хорошо остужая горячие головы любителей рукопашных схваток - уж если они своих столько харчат... Оторвавшись немного от погони, славы останавливались, обстреливали преследователей (а полканы всегда пытались догнать обстрелявших их дружинников), и уносились опять. До темноты, порой, удавалось опорожнить целый колчан. И не в белый свет как в монетку - плохих стрелков в дружине Вратислава не было совсем.
Ночью же, дружинники, среди которых, были не только лужане, но и степняки, примкнувшие к его дружине, и воины других славских племён, обстреливали вражеский лагерь ещё раз. С максимального, для уверенного поражения стрелой с деревянным или кремнёвым наконечником, расстояния - запасённые в огромном числе, по приказу предусмотрительного братца, стрелы с железными остриями, давно кончились.
При одном воспоминании о необходимости строгать себе наконечники, Вратислав скривился, как от зубной боли, но наладить ежедневную ковку, в условиях постоянного перемещения, он не мог. Привозимых же, из не осаждённых Поморска и Уткино, хватало не надолго. Вынужденная стрельба, одни проклятые демоны знают чем, выводила его из себя. Знай он, что большинство из раненных приговаривается соплеменниками к поеданию, потому как есть что-то надо... Может всё пошло бы по другому. Но Вратислав этого так и не узнал. И бесился от невозможности сразиться с пришельцами в рукопашной, необходимостью стрелять детскими стрелами, постоянной сверблячкой от грязи и вшей, собственным непрерывным бегством от врагов. Всё больше и больше у него созревало желание покончить с этим нашествием одним ударом.
Впереди-справа, из-за вершины холма, показались полканьи головы. Вратислав ни на миг не задумавшись, не останавливаясь, повернул влево, сопроводив свой манёвр соответствующими свистками, и, дав, таким образом, команду следовать за собой. Команды голосом, как он убедился ещё в начале этой войны, не всегда были слышны всем воинам, что приводило, поначалу, к обидным потерям. Вершина холма, из-за которого выглянули полканы, была всего в сотне сажен от него, уже в зоне досягаемости их бумерангов. Оставалось надеяться, что проклятые людоеды устали не меньше, чем кони дружинников, иначе вскоре придётся отбиваться от них мечами.
В один из первых дней войны, отряд Вратислава так же наткнулся на небольшую кучку полкан. Расстреляв врагов из луков, люди кинулись их добивать. Вратислав сам тогда зарубил четверых нелюдей, потеряв, при этом, правда, двух коней. Посчитав же потери, пришёл в ужас: два десятка полкан, истыканных стрелами, в рукопашной схватке, смогли убить или тяжело покалечить, пятьдесят семь человек. В первые минуты после ранений, самых, с человеческой точки зрения, тяжёлых, полканы в боеспособности не теряли. Вратислав усвоил тот тяжёлый урок и в дальнейшем, ограничивался только обстрелом проклятых людоедов издали, вне зоны достижимости их бумерангов. Как бы не хотелось сшибиться с ними, лоб в лоб! Хотелось же... Очень!
- А ведь вся слава победителя полканов, - сообразил вдруг Вратислав, - достанется старшему братцу, сидящему себе спокойно, в укреплённой крепости, без больших забот и хлопот. Когда полканы друг дружку проредят посильнее, пожрут. А жрать им, кроме как своих собратьев нечего. Выйдет тогда братец во главе старшей дружины и племенного ополчения, отгонит-изничтожит жалкие остатки полканьего войска. И прославится на веки вечные. А про его братишку, без устали уничтожавшего людоедов, никто и не вспомнит.
Мимо тяжело задумавшегося Вратислава, пролетел бумеранг, затем второй. Он обернулся и увидел, как третий из брошенных полканами снарядов, поразил в спину Третьяка, вдребезги разбив висевший на ней щит, и выбив его из седла. Вратислав высвистал приказ ускориться, пришпорив коня и сам. Полканов было вчетверо меньше, чем дружинников. Выпускать их живыми, он не намеревался, но и жертвовать жизнями подчинённых не собирался. Можно было успеть и этих уродов уничтожить, и на их лагерь вечером напасть. О том, как урвать достойный его кусок славы он подумать ещё успеет, разделавшись со встреченной полканьей шайкой. О попытке спасения своего бойца у него и мысли не возникло.
- А ведь следующий раз полканий привет могу получить и я. И конец всем грандиозным планам, - осознал вдруг Вратислав. - Надо срочно кончать с этими набегами.
Потерю бойца отряд заметил. Очень даже заметил. У всех, оставшихся в сёдлах воинов, дрогнули, заныли сердца. Пусть случилось подобное несчастье не в первый раз. За месяц непрерывных боёв, к гибели своих соратников должны бы были привыкнуть - не привыкли. Хотя, казалось бы, гибель воина от вражеского оружия на войне не может вводить воинов в уныние. Если они настоящие воины. В конце концов, войн без потерь не бывает, а бессмертны только боги. Да и то, поговаривают, не все. Возможно, причиной столь резкой реакции храбрецов младшей дружины было то, что никто из них не мог остановиться и попытаться спасти товарища. Или, как минимум, унести от поругания его тело. Да, за месяц-то, у всех была возможность убедиться, что попытки вытащить тело под обстрелом бумерангами заканчиваются не спасением товарища или родича, а гибелью спасателей: иногда части, порой - всех.
Однако, переживания переживаниями, а война продолжалась. Отхлынув на сотню сажен от холма, с которого метали бумеранги полканы, дружинники остановились и быстро натянули на свои луки тетивы - на такое расстояние полканы бросать бумеранги не могли. Да и не до этого им было: они спускались с холма вниз. Медленно, с крайней осторожностью. Непонятно, какого голодного демона они туда попёрлись? Ведь спускаться с возвышенностей они толком не умели и не любили.
Захлопали тетивы луков и гномьи торсы, возвышавшиеся над лошадиными тушами, украсились воткнувшимися в них стрелами. Всего по одной-две, зато у всех. Кой-кому и в лошадиную часть попало. Сначала один, потом второй, полканы от этих попаданий упали и покатились вниз. Прихватив с собой, сбив с ног, ещё нескольких соплеменников. Душа у лужан радовалась, при виде катящихся по склону врагов - наверняка, несколько из упавших не смогут встать из-за переломов ног. На ровном месте, они на свои смертельные ранения, внимания бы не обратили. Пока кровь из пробитых лёгких не заполнила бы приличную их часть, нарушив дыхание, они всегда воевали, будто ран у них и не было.
Вратислав свистнул, приказывая молодых прекратить обстрел и так уже обречённых полкан. Зачем стрелы зря переводить? Даже такие никудышные, с дубовыми наконечниками. И так вскоре поздыхают. По следующему его свистку, все дружно развернули коней и крупной рысью пошли прочь от холма, заманивая таким образом полкан на погоню: те поначалу, даже при пробитых лёгких, были способны выдать, короткое время, большую скорость.
Полканы купились, как всегда, на эту уловку. Не обращая внимания на численное превосходство людей, увеличившееся после облома нескольких их соратников, они бросились в погоню. Давая пример остальным, Вратислав легко стегнул коня - попасть под бумеранги уже фактически мёртвых полкан было бы вдвойне обидно. При этом он то и дело оглядывался назад, чтобы не слишком отрываться от погони. Этот отряд полкан, как и многие до него, должен сгинуть и сгнить в степи, а в лагере, из которого они вышли, пусть забивают и жрут других полкан. Приятного им аппетита!
* * *
Последнюю часть пути Вратислав преодолел уже в полной темноте, что было весьма рискованно: одна из лун, да ещё в первой четверти, слабые светлячки звёзд, давали слишком мало света. Впрочем, о рискованности какой-то части его задумки говорить не стоило - она вся была явной, невероятно опасной авантюрой. Тщательно, насколько позволяли время и возможности, подготовленной, но всё равно, безумно смелой. По наблюдениям за полканами в этом лагере, он выяснил, что они никогда не подходили близко к краю ущелья. Основываясь на этих наблюдениях, он и взобрался на почти самый верх мыса, образованного двумя ущельями ещё днём, оставив на ночь сажени две подъёма.
- Но кто может поручиться за поведение этих сбесившихся самоедов? Вдруг, решит какой-нибудь очередной урод, покончить с жизнью бросившись в ущелье, чтоб не быть съеденным собратьями (такие случаи были зафиксированы при наблюдении). Подойдёт к краю плато, засечёт его на стене и - всё! Не заметить его чёрные штаны и курточку на фоне светлого известняка невозможно - днём-то полканы видят прекрасно. Конец младшему Брониславичу. Уклониться от вражеского броска или убежать, вися на огромной высоте, невозможно - лучше самому поберечься, тогда и боги в этом помогут.
Вылезти из ущелья, не засветившись на фоне звёздного неба, не удалось - уж очень неудобным оказался последний, самый верхний участок пути! Несколько раз, когда нога соскальзывала с упора, Вратислава пробирал холодный пот. Падать с двух десятков сажен на камни... Можно не принимать в расчёт, что за спиной ранец с дюжиной кувшинчиков нетушимой адской смеси.
- Сгоришь сразу по падению, или будешь спален товарищами позже, разница невелика. Уцелеть, остаться в живых - всё равно не удастся. Посему, остаётся не хвататься за ненадёжные камни, да покрепче держаться. Боги не выдадут, свиньи не съедят. - Вратислав невесело улыбнулся. - Тем более, что их, свиней, здесь давно полканы поели. Всех.
Наконец перевалив через край ущелья, он, тяжело дыша, распластался на твёрдой горизонтальной поверхности. Прежде чем что-то делать дальше, он должен был отдохнуть.
- Хорошо, что проклятые людоеды, наверное, первым делом, пожрали своих шестиногих собак! Они-то наверняка бы человека унюхали. - Стараясь дышать бесшумно, без всхлипов, Вратислав наслаждался самим процессом дыхания. На стене было несколько моментов, когда уже казалось, что недолго ему осталось жить. И донаслаждался. Навтягивал в нос, помимо воздуха и с горсть, наверное, пыли. Вдруг, вот уж, воистину, не вовремя, жутко засвербело в носу.
- Боги милосердные! Только не это!
Видели в темноте полканы очень плохо. На чём и строил свой расчёт Вратислав, подбираясь вплотную к стоянке нелюдей. Но на слух, вроде бы, они не могли жаловаться. Услышат странный чих в неположенном месте - и никакого неожиданного нападения у него не получится. Не то, что великой победы не будет - собственную шкуру спасти вряд ли удастся!
- Лезть по почти отвесной стене ущелья вниз, в полной темноте?! Чистой воды самоубийство. И попробуй не полезь - съедят!
Вратислав уткнулся посильнее в сгиб собственной руки в локте, прикрылся, (вдруг удастся приглушить звук?) другой рукой, и несколько раз чихнул. Оглушительно громко, как ему показалось. И застыл, вжался в пыльную землю, ожидая услышать приближающийся топот полканских копыт.
Никто не посмел бы назвать Вратислава трусом, но эту минуту, проведённую в тягостном ожидании смерти, он вспоминать не любил. И никому о ней не рассказывал. Полканы на его чих не среагировали. То ли не расслышали, то ли не обратили внимания. Он встал, вытер пот со лба, и пошёл к стойбищу полканов - неслышно, благодаря своей лёгкой, кошачьей походке.
Новое Место и городом-то назвать было нельзя - его основал и укрепил сотник пограничной заставы Розмысл, поверивший Владимиру Брониславичу, когда тот стал предупреждать о скором навале гигантских вражеских орд. Благо укреплять было легко: широкий, с плоской вершиной, чёрный утёс с трёх сторон хранили обрывы. До укрепления, к нему можно было подойти только по узкому мысу, ограниченному по краям глубокими оврагами. Достаточно было прокопать меж оврагами глубокий ров и непреодолимое для полканов заграждение готово. Низкие, тонкие стены, с малюсенькими бойницами, служили только для защиты от полканьих бумерангов.
Несколько месяцев на утёс свозили сено, скошенное заставниками и присоединившимися к ним степняками. Перед самым полканьим потопом, все заставники и степняки перебрались в укреплённое место, торжественно названное Новым Местом. С большими стадами, уведёнными из-под носа полканов. Большую часть времени в осаде, люди занимались забоем скота, засолкой и копчением мяса. Полканы от доносившихся до них запахов бесились, но атаковать укрепление практически не пытались. В отличие от твёрдого чёрного базальта, из которого состоял утёс, перешеек был из мягкого светло-серого известняка, присыпанного сверху полусаженью почвы. Благодаря мягкости камня, здорово увеличенной местным алхимиком, ров удалось в нём выдолбить очень глубокий. Будто в земле лопатами копали. Судя по относительно небольшому количеству полканьих останков внизу, пришельцы с первого дня предпочли осаду, заведомо бессмысленным штурмам.
Почему-то расположились полканы, не одним, а двумя стойбищами. Одно - на середине мыса ведущего к Новому Месту. Другое, в более просторном месте, у основания мыса. Вратислав решил воспользоваться этим и столкнуть полканов между собой, сыграв на их страхе перед огнём. Днём он начал восхождение на мыс невдалеке от утёса, рассчитывая вылезти наверх уже в темноте: по наблюдениям за лагерями, полканы никогда не подходили к краям оврагов и вниз не смотрели. Не без неприятных переживаний, это ему удалось. Потихоньку он подкрался к стойбищу на мысу, взмолился к богу битв о даровании удачи, и, начал забрасывать, расположившихся с края от людских укреплений, полкан кувшинчиками с адской смесью. Людоеды его не видели, как он и задумывал заранее - огненная смерть прилетала к ним как бы с неба. Попаниковав немного, сначала, расположившиеся на подвергшийся нападению краю стойбища, а потом в всё стойбище, побежали прочь. В единственном возможном направлении - к основанию мыса.
Тем временем, услышав шум, его товарищи начали забрасывать кувшинчиками с той же адской смесью, внешний край стойбища у основания мыса. Естественно, боящиеся огня, как ...(и сравнить не с чем!) полканы рванули и там - прочь от опасности. На мыс. В самом узком месте которого, обе волны беженцев столкнулись лоб в лоб. С легко предсказуемым результатом. К утру, из пытавшихся заснуть вечером полкан, в живых осталась, разве что, десятая часть. В лучшем случае. Пережившие ночной кошмар полканы, с первыми же лучами солнца сняли осаду и ушли на юго-восток. В степи, прочь со славских земель. Это был первый случай признания полканьей ордой своего поражения.
Такая славная, причём, совершенно бескровная победа вскружила голову Вратиславу. Он решил, что сможет добиться большего: снять осаду с Нового Кремля.
* * *
Вратислав проверил изобретённый им способ изгнания пришельцев ещё раз, забросав, одновременно, два конца стойбища осаждавших славскую крепость Пограничный Угол. Полкан при это погибло куда меньше, чем под Новым Местом, вряд ли больше четверти осаждавших. Но и эта орда, поутру после ночного нападения с огнём, сняла осаду и ушла в степи.
Ещё с двух городков полканы сняли осаду сами. Видимо, впечатлённые рассказами собратьев, уцелевших при освобождении Нового Места и Пограничного Угла. Ушли они, правда, не в степи, а в орду, осаждавшую Новый Кремль, пополнив, без того почти безбрежное, море полкан, осаждавших столицу лужан.
Крепосцы предоставленные степнякам, оказались пустыми и разорёнными. Судя по их стенам и башням, кочевники не сочли обязательным уменьшение бойниц и сооружение навесов над стенами. За что жестоко поплатились: легко было представить, как тысячи бумерангов сметают людей со стен. Без серьёзного сопротивления, полканы смогли, боги теперь только знают, как быстро, преодолеть стены и ворваться внутрь, а в рукопашных схватках на улицах у людей шансов на победу не было. Ни одного человеческого трупа, или, хотя бы скелета, найти в этих городках не удалось.
Таким образом, полканы исчезли с заката, полночи и восхода лужских земель. Даже в патрулирование по этим территориям они перестали ходить. На полдне племенных земель, а также в центре, вокруг столицы, они оставались. Тащиться на жаркий полдень ради освобождения трёх небольших городишек, Вратислав, уже, посчитал ниже своего достоинства. Он решил бить в сердце вражьей орды, по толпе возле Нового Кремля.
Младшая дружина его единодушно поддержала. В присоединившемся к ней ополчении освобождённых и не осаждённых городов, нашлось несколько ветеранов, сомневавшихся в разумности такого шага. Вдохновившись, Вратислав стал готовить снятие осады лужанской столицы, Нового Кремля. Вокруг него бурлило целое море четвероногих, большая часть из пришедших на славские земли.
- Раз их так много, следовательно, надо серьёзно подготовиться, - решил он. Робкие голоса нескольких осторожных воинов: - А не лучше ли выждать, пока полканья орда всерьёз ослабнет? - Вратислава только раззадоривали.
- Чего ждать? У моря погоды? Если мы от двух крепостей, без потерь в своих рядах, врагов отогнали, то зачем терпеть их на своей земле?
И большинство младшей дружины, гарнизонов освобождённых им крепостей, его поддержали - всем хотелось побыстрее избавиться от прожорливой четырёхногой нечисти, затопившей их, славские земли. Согласились с этим решением и обитатели двух не осаждённых полканами крепостей, до этого снабжавшие дружину Вратислава всем для войны необходимым. Их обвинили в трусости, зашикали и засвистали, оставив, в конце концов, охранять женщин и детей в городках, оставляемых почти всеми мужчинами. Узнавший от ведунов о предстоявшем походе Владимир пытался возражать, но не было ещё у него достаточного для этого авторитета. Для младшей дружины и жителей освобождённых городков куда более весомым было слово его младшего брата, Вратислава.
* * *
Новое Место Вратислав освободил с помощью горстки соратников. Для освобождения Пограничного Угла ему хватило сотни воинов. Под стены Нового Кремля он привёл всю Младшую дружину, сотни добровольцев из других славских племён, сотни примкнувших (в надежде заслужить право жить среди славов) кочевников и тысячи ополченцев из освобождённых городов. Все славы, избавившиеся от осады полкан, не за страх, а на совесть несколько седьмиц, не покладая рук, готовили эту армию к решающей битве.
Все вышедшие в поход с Вратиславом воины имели с собой луки или самострелы с большим запасом стрел- и болтов-срезней. Если, на торчащие из его гномоподобного торса обычные стрелы, полкан, мог, довольно долго, не обращать внимания, то игнорировать, попавший в него срезень, не получалось ни у кого. Широкий наконечник срезня отсекал конечность, а в груди устраивал такое кровотечение, что полкан никогда не успевал добежать до подстрелившего его человека. Главным же оружием войска, надеждой на победу, была адская смесь: алхимики расстарались. Для розлива её не хватило, даже, стеклянных кувшинчиков - стекольщики подвели. Часть пришлось разлить в глазированные глиняные - куда более толстостенные, что вызывало некоторое беспокойство по их применению. Войско было готово к битве с полканами, как никогда до этого.
Ох, сколько же бессонных ночей провёл впоследствии Вратислав, прикидывая, как бы повернулась история, если бы он повёл на осаждавших только метателей кувшинов, оставив стрелков в стороне! Каких планов в эти ночи он не напридумывал... Но даже богам не дано сделать бывшее не бывшим. Прекрасно понимая бессмысленность сожалений о былом, о том, чего уже не в силах изменить. Да мысли, будто врагами подкупленные, сами собой возвращали его в ту ночь - Ночь Великой победы. Роковую для всего племени.
Начало атаки на полкан под Новым Кремлём, мало отличалось от удачных действий под Новым Местом и Пограничным Углом. Метатели кувшинчиков подкрались вплотную к гигантскому стойбищу осаждавших город полкан. По сигналу, пылающей стреле, видимой с двух, противоположенных сторон, начали забрасывать ими дремавших нелюдей. Как и раньше, не только горящие живыми, но и все их окружавшие ломанулись внутрь стойбища, навстречу друг другу. Ведь подпал производился с двух сторон. Отбросавшие все свои боеприпасы метатели спокойно отошли к основным силам, расположившимся двумя широкими дугами вокруг полканского стойбища. После чего начался методичный расстрел полкан, мечущихся в панике, или просто вставших с земли и пытающихся хоть что-то рассмотреть. Практически каждая стрела, любой из выпущенных болтов, находили жертву. Однако, Вратислав не учёл при планировании этой атаки нескольких существенных деталей.
Паника у полкан от падающего на них из ниоткуда, с неба, огня началась, но только в тех двух местах, которые были забросаны людьми-метальщиками: стойбище вокруг Нового Кремля было невероятно огромным, большинство полкан не только не поддались панике, но, поначалу, не поняли из-за чего весь этот шум. Так что об их общем бегстве приходилось, разве что, мечтать.
Далее выяснилось, что полканы хотя и плохо, но таки видели и ночью, то есть, возможно, не настолько хорошо, чтоб увидеть стреляющих в них людей, но достаточно хорошо, чтоб уверенно передвигаться при лунном свете. Куда же им надо бежать, сообразил бы и самый тупой тролль. Как назло, в небе, одна в зените, другая невдалеке от него, светили обе местные луны. По закону подлости, обе почти полные. И небо было ясное, свободное от каких-либо тучек и облаков. Если подкрадывавшихся, немногочисленных метателей полканы благополучно прозевали, то определить, откуда на них сыплются смертоносные стрелы, они смогли. Сначала некоторые - единицы. Потом десятки, сотни... Когда направление, с которого они атакованы стрелками, определили тысячи полкан, над войском Вратислава нависла угроза полного уничтожения.
Пока на людей бежали самые сообразительные или приметливые, их уничтожали легко. Отстрелили, между прочим, продолжая уделять основное внимание отстрелу мечущихся в стойбище. Срезни очень эффективно поражали врагов: только самые-самые выносливые или невероятно везучие израненные полканы подбегали близко к двойному (впереди пешие, сзади - конные) строю стрелков, где неизбежно и добивались. Вскоре, однако, сражение для людей перестало походить на отстрел перелётной птицы - всё больше и большее количество полкан соображало, откуда на них летит смерть, и бросалось ей навстречу. Прошло совсем немного времени, и уже ВСЕ стрелки отбивали атаки полкан. Когда на людей ринулись тысячи, всем стало ясно, что им не устоять. Много недель полканы бессмысленно, без видимого шанса на успех, топтались у неприступных для них стен - уничтожаемые тысячами, неспособные при этом нанести врагам хоть сколько-нибудь серьёзные потери. И вот (наконец-то!), у них появился шанс вцепиться во врага, разорвать противных слабаков на кусочки. Никакие срезни такому желанию помешать не могли. Вскоре края дуг, какими расположились люди перед боем, под напором атак не только спереди, но и с боку, стали отходить, выровняв строй в прямую линию, а потом, загибаясь в обратную от стойбища полкан сторону.
Чем большее количество полкан соображало, что происходит этой ночью, тем опаснее становилось положение людского войска. Уже отчаявшиеся сразиться с недостижимым и, практически, неуязвимым врагом грудь в грудь, полканы атаковали, позабыв про страх. Сражённых тут же заменяли соратники. Некоторые стрелки начали жалеть о стрелах выпущенных в начале боя по не понимавшим происходящего и метавшимся в стойбище врагам. Кстати, совершенно напрасно - число полкан в этом стойбище существенно превышало запасы стрел и болтов людского войска. Боеприпасов всё равно не хватило бы.
Основной части войска удалось перестроиться в защитный круг. Большим подспорьем в этом им послужили глиняные кувшинчики, время от времени метаемые атакующим полканам под ноги - огня пришельцы боялись по-прежнему панически. Перед вспыхнувшим вдруг костром, образовывалась куча-мала: передние пятились, пытаясь избежать ожогов, задние напирали, сшибая передних на землю, затаптывая насмерть упавших. Да вот беда - заветные кувшинчики убывали с пугающей скоростью.
Вторая часть армии Вратислава (около сорока процентов, из числа пришедших людей), обстреливавшая стойбище с другой стороны, выстроить оборонительный круг не успела: слишком поздно воины, стоявшие по краям, сообразили, что надо отступать. И слишком медленно они это делали. Полканы добежали до людского строя, загибавшегося дугой уже от стойбища, как бумажную, прорвали людскую цепочку и битва в этом месте превратилась в побоище. Чересчур трудно обычному человеку, биться с много более сильным, почти не боящимся боли, и, даже, смерти (такое, не совсем верное, сложилось у людей к тому времени, впечатление), полканом. Учитывая же то, что было их во много раз больше, чем людей... Живыми из той мясорубки смогли выбраться только несколько кочевников-всадников. Они первые сообразили, что дело оборачивается плохо и, не заботясь о судьбе остающихся на поле боя товарищей, рванули галопом прочь от врагов.
Неизбежно такая же судьба постигла бы и основную часть войска Вратислава. От лютой смерти их (точнее, некоторых из них), спасло чудо. Рукотворное.
В Новом Кремле знали о предстоящей попытке Вратислава со товарищи снять с города вражескую осаду. Как и были наслышаны о его успехах в других местах. Владимир категорически возражал против этой авантюры, но его авторитет в племени ещё не был настолько весом, как у покойного отца: распоряжения в отдалённые от него места вполне могли обсуждаться, иногда, игнорироваться. У освободившего от людоедских орд большую часть племенной территории Вратислава, наоборот, авторитет среди дружинников и освобождённых им лужан был непререкаем. Помешать брату Владимир не смог, а на предложение Ведуна организовать тайное убийство не согласился - родная кровь, всё-таки. О чём впоследствии много жалел.
К ночи спать отправились в этот раз только больные, раненые, дряхлые и малые. Некоторые, в принудительном порядке, с рекомендацией лечь спать на эту ночь в подполе. Немногим из них судилось встретить новый день... Все остальные обитатели Нового Кремля высыпали на западную и восточную части стен и башен. К этому времени вялые атаки полкан, скорее производимые в силу инерции, чем в реальной жажде взять город, закончились. Полканы привычно отошли на ночь в свое необъятное стойбище. Какая часть из них завалилась спать, а какая занялась выяснением отношений - вряд ли точно смогли определить и боги. Можно было не опасаться, что они, при отвратительном ночном зрении заметят непривычную активность на стенах. Они и не заметили.
Не надо было быть великим стратегом, чтоб определить уже через пять минут боя, что авантюра Вратислава обречена. Паника от неожиданной для них атаки с применением огня, охватила не более трети стойбища. Скорее, даже четверть, или, около того. Следовательно, без дополнительных усилий, о всеобщем бегстве полкан можно было только мечтать. Будь Вратислав предусмотрительнее, он ограничился бы одним выпадом метальщиков. Однако, он был молод и опьянён своими победами. Вслед за вылазкой метателей, начали обстрел стойбища стрелки. Защитники Нового Кремля со всё большей тревогой наблюдали движение полканьих масс к двум людским ратям, практически не видимым, из-за отдалённости, и при ярком лунном свете. Почти у всех в младшей дружине ли, ополчениях пришедших с Вратиславом, были родственники и друзья. Люди стали требовать раскрыть ворота и выйти на помощь гибнувшим братьям. Донесшиеся до стен крики погибавших (страшно представить, каким образом!) воинов западной рати, чуть было не вызвали бунт.
В отличие от большинства соплеменников, Владимир ожидал такого поворота событий. Ожидал и сумел подготовиться. Ещё копошилась на западе от города полканья толпа, добивая последних, самых стойких людей и пожирая трупы павших, когда по стенам пошли ведуны, сгоняя людей вниз.
- Всем спускаться вниз! Все, кто не хочет попасть с полканами под песнь "Труб смерти", надо побыстрей прятаться в домах! Быстрей, быстрей, там наши братья погибают!
Скоро, как известно, сказка сказывается, да не скоро дело делается - к моменту, когда удалось очистить от людей стены, началось движение полкан с запада на восток, в которое включались и особи, не успевшие на этот раз отведать человеческого мяска. Ещё успешно отбивавшемуся войску на востоке предстояло сразиться со всей полканьей ордой, осаждавшей Новый Кремль. С очень легко предсказуемым результатом. Но тут запели "Трубы смерти"*
Несмотря на немалое расстояние, песнь "Труб смерти" оказалась куда более эффективной, чем, даже, кувшинчики с адской смесью - всё стойбище полканов охватила дикая паника. Умерло от остановки их не так уж много - далековато, всё-таки они были. Но ВСЕ не павшие замертво побежали в страхе, куда глаза глядят.
Большинство побежало прочь от Нового Кремля. Сбившись, несколько позже в немногочисленные банды они принялись шататься по окрестным землям, питаясь, в основном, друг другом и массово вымирая от простудных заболеваний.
У нескольких сотен глаза смотрели на Новый Кремль - в ров, под стену которого, они и попали. Поутру тех, кто ещё там шевелился, милосердно добили горожане - не в них была проблема.
Тысячи полкан смотрели в момент страшной смерти на рать Вратислава, на которую и рванули. Надо отдать должное младшему Брониславичу: на людей ведь песня тоже подействовала, но он сумел удержать своё войско от паники и даже успел перестроить его из овала в подобие ромба, на переднем углу которого он занял место. С помощью последних кувшинчиков (в огонь полканы не бежали и под песнь "Труб смерти") удалось погасить самый страшный напор людоедов, но в бурных полканских "водах" людской "островок" стал стремительно таять, уменьшаться.
Эту печальную картину из города видеть никто не мог: людей на стенах и башнях не было. Однако, до современных политиков Владимиру, уже заслужившему от соплеменников кличку Хитрый, было далеко: избавиться от явно неуправляемого и опасного для него самого братца путём задержки выхода в поле городского ополчения, он не догадался. Или догадался, но не посчитал такое бездействие в момент гибели соплеменников, возможным.
К моменту раскрытия ворот на поле боя оставалось не более десятой части тех, кто присутствовал там ещё час назад - жаждавшие добить остававшихся на поле людей, пытавшиеся разрывать своих врагов на части прямо во время боя, никем не руководимые, полканы прозевали появление у себя в тылу новой рати. Тем сокрушительнее был её удар: четырёхногие не сразу поняли, что стрелы, косящие их ряды, летят не из окружённой рати Вратислава. Когда же сообразили и набросились но новых врагов, долгое время не могли подойти к ним из-за кувшинчиков с адской смесью, летящих из рядов людского войска.
Битва закономерно закончилась полной и сокрушительной победой людей. Радость на лицах победителей, правда, заметить было нелегко: из войска Владимира, пережило битву менее половины воинов, её начавших. А у Вратислава, хорошо, если уцелело больше двадцатой части пришедших с ним на битву. Во многом, сохранение остатков войска было его личной заслугой. Дрался он как раненый медведь, каждым ударом своего тяжёлого и длинного меча, отправляя в иной мир очередного врага. Внося нерешительность даже в толпу озверевших полканов.
И многократно смертельно раненый полкан, был в поле для человека страшным противником, способным, до своей смерти, прихватить с собой на тот свет, не одного человека. Ещё сотни людей, в основном воинов в расцвете лет, умрут в течении года после битвы. "Песня смерти" продолжала собирать обильную жатву, хоть звучала очень недолго.
Очень много людей поумирало и самом Новом Кремле: старые и малые, больные и раненые, отправившиеся спать до боя, о его исходе, в большинстве не узнали, так как не пережили "Песню смерти". Сон оказался для них вечным. У многих, из переживших его, возникли проблемы со здоровьем. Пришла беда и семью Владимира: у его любимой супруги случился выкидыш, и больше детей не было. Слава всем богам, единственный сын, малыш Медведко, пережил эту ночь без видимых последствий. Именно из-за смертоносности этого оружия для всех окружающих, его и не хотели применять ранее.
Блестящую победу одержали лужане под стенами своей столицы - многочисленнейшая из полканьих орд была частично уничтожена, частично рассеяна. Однако... рассеяны-то десятки тысяч людоедов были по лужанским землям! Теперь из города в город, можно было путешествовать, только большим и хорошо вооружённым отрядом. А с востока к границам лужан подходила ещё одна орда, не намного меньшая, зато куда лучше организованная. Сиди лужане по крепостям, как задумывал ранее Владимир, орды, скорее всего, сцепились бы между собой. Лужанам оставалось по весне выйти в поле и добить ослабевших, истощённых врагов. Теперь же первая орда была для второй не соперником, а большим запасом пищи. Следовательно, вряд ли стоило ожидать, что враги к весне ослабеют настолько, что станут лёгкой добычей для лужанского войска. Да и от самого войска осталось... Ох, дорого далась лужанам, победа под своей столицей. После гибели большей части мужчин племени, шансов одолеть новых врагов у лужан не было. Надо было уходить за Великую, на север, куда полканам пока ходу не было. Одно из самых богатых и гордых славских племён теряло свою землю. Тяжёлые времена наступали для лужан.
Ко всем этим бедам, племя раскололось в отношении к своим вождям - молодёжь возлюбила богатыря Вратислава, проявившего невиданную прежде у людей доблесть на поле боя. Большинство же более взрослых лужан, особенно новокремлёвцев, его возненавидело, не без основания, считая главным виновником гибели их родных и потери своей земли.
С переселением же решили не медлить, благо, была в славских землях незаселённая территория. Окружённую невысоким кольцевым хребтом землю, почему-то считали проклятой. У лужан был выбор: разойтись по другим славским племенам в "приймы" отдельными семьями или попытаться сохранить единство, пусть на сомнительной территории. В конце концов, ничего реально страшного никто про ту землю не знал.
* - На дудки или свирели, ТС не походили совсем, напоминая, скорее, сложное машинное изделие технологического века. От применения подобных изделий люди сами отказались, переселяясь в этот мир. ТС являлись источником мощнейшего инфразвукового излучения, вызывающего беспричинное паническое состояние у попавших в зону его действия. У оказавшихся к ТС существ слишком близко, могло остановиться сердце. Осаждённые оказались в худшем положении, чем полканы, хотя действие ТС было направлено вовне, на полканье стойбище. Только вот располагалось оно, довольно далеко, а новокремлёвцы были к ТС близко, хоть и за смягчающими последствия воздействия экранами.