Спынь Ксения Михайловна : другие произведения.

Из глубин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть-фантасмагория. На перекрёстке эпох, где прошлое мешается с будущим, город разыгрывает свою мистерию - о зеркалах и бабочках, о поэтах и актрисах, о строительстве метро и погребённых временем легендах...
obl [Ксения Спынь]
  
   От автора.
   Многие технические процессы, описанные в тексте, в нашем мире производятся несколько по-другому, некоторые - совсем по-другому, а кое-что попросту технически невозможно. Подобные несовпадения - не на совести автора, они связаны с особенностями мира Ринордийска, с его зыбкостью и характерными "сбоями" реальности. То же относится к нечёткой иерархии и разделению обязанностей: в описанный период нечёткость и сумбурность охватила на какое-то время всё общество - от самых верхов до обычных людей. (Следует отметить также, что период этот не продлился долго).
  
  

"Помогать тебе я буду,-

Говорит он мне, как другу. -

Только ты упрямо, челядь,

Сам себе дорогу стелешь,

Сам себе ты службу служишь,

Оттого всю жизнь и будешь,

Пустоту пустым глотая ртом,

Мелким бесом виться над костром,

Одиноким ветром в поле слыть,

Белой тенью в белой лодке плыть".

Сурганова и оркестр, "De profundis"

  
   Они тянулись сумеречным хороводом, шли один за другим, один за другим по старым полустёртым ступеням, вдоль нескончаемой стены цветом в высохшую озёрную ряску, они шли не глядя, величаво неся вдаль призрачные огни, преисполнены осознанием важности порученного им ритуала.
   Ну что, всё-таки пришёл?
   Он поколебался: отметил, что не слышит голоса, задающего этот вопрос, и было непонятно, как возможно так - без слов, без звуков... Призрачная дымка трепетала в полусвете, будто драгоценный камень - бесцветный, но струящийся миллионом лучей.
   "Этот ччеловек..."
   "Этот ччеловек..."
   "Хоччет..."
   "Хоччет забрать!"
   Да нет же.
   "Хоччет выведать... Разболтает..."
   Я не умею.
   Он не умеет.
   Дублёром - почти сразу, с чуть различимым запаздыванием. И громче. Он заоглядывался, вновь не различил, только немые пешие передвигались неспешно и мрачно. Стены здесь дышали сухой пылью, и всё наполнено было чутким, чуть тревожным покоем.
   Пришёл за представлением? Что увидеть хотел?
   Он подался несколько назад: не понял, приглашение или наоборот. Но было уже некуда. Своды сомкнулись, и под ними грянуло:
   Представление века!
   Зашелестело, задвигалось, зашипело - по впадинам стен, по грубым и осыпавшимся нишам. Неслышимый торжественный марш, салют в сокрытых от взора высях.
   Тебе в цвете или чёрно-белое, с масками или без? Карнавальные костюмы давно пошиты, и есть также много старых книжек, одни страницы вырваны, другие заложены алыми розами - ах нет, это другой цветок. Есть ещё многоглазые площади и тайные подземные туннели и, конечно, много зеркал и огней для блуждающих бабочек...
   Подземные туннели - ну конечно! - радостно выловил он. Это давало точку отсчёта и расставляло всё по местам: для этого же они и приехали сюда...
   Стены дрогнули, начали скатываться.
   Разве ты не знал? Когда проходишь сквозь заветную дверцу, порою сбываются грёзы?
   Разве ты не слышишь...
  
   Он открыл глаза. Чуть покачивало из стороны в сторону, по левую руку проносились луга и поля с редкими постройками. Он приподнялся на локте, с удивлением - не от того, что всё изменилось, а от того, что проспал так долго. Судя по тому, как было светло, вовсю уже стоял день.
   Мартин, его напарник, сидел на полке снизу и поглядывал на него с усмешкой.
   - Что тебе снилось, крейсер рассвета? - промурлыкал он, заметив, что Мечеслав проснулся.
   - Да так, ерунда, - он растёр глаза и лоб, силясь побыстрее прийти в чувство.
   - Давай слезай, - Мартин кивнул за окно. - Почти приехали.
   Он глянул и сам: ничего особенно не переменилось, хотя, пожалуй, постройки пошли почаще и погабаритнее. Деревянные же столбы, поддерживающие провода, сменились металлическими вышками. Город надвигался.
   Мечеслав спустился, устроился напротив напарника - по другую сторону раскладного столика. Дурацкая конструкция, надо бы иначе... Только один раз он видел так, как надо, - в журнале; кажется, что-то из ближнего зарубежья. Больше почему-то никто этого не повторял, а зря. Ну да ничего. В наш-то век пассажирских самолётов и подводных лодок доберёмся и до столиков в плацкартах.
   Раз, два, три - новый век, гори. С уходом императоров всё теперь будет по-другому.
   Кто только в прошлом веке посмел бы подумать о метрополитене в Ринордийске! Такого чудака в лучшем случае подняли бы на смех, а ничего более, чем досужие разговоры, не допустили бы власти. Теперь же - пожалуйста, они с Мартином едут строить метро в столице.
   Мечеслав, правда, ещё охотнее начал бы с поселений северо-запада - родные места, как-никак. К тому же разрозненным и разделённым болотами жилым участкам очень помогло бы надёжное транспортное сообщение. Но именно из-за болот решили не начинать оттуда: технология новая, ещё совсем неопробована. Строить собираются чуть ли не наугад. Вот накопится опыт - тогда любые сложности ландшафта будут нестрашны.
   Замелькали отдельные высотки, вдалеке растянулась широкая светлая лента - наверно, новое шоссе, о котором всюду теперь говорят. Ещё немного - и впереди замаячило приземистое здание вокзала. До слуха - приглушённо сперва, но всё отчётливей и громче - начали доноситься бодрые звуки оркестра.
   Похоже, их тут встречали.
   Мартин приподнялся и с возгласом "Здравствуй, столица!" помахал рукой в окно. Мечеслав же застыл и наблюдал, как приближалась огромная арка - массивная, красного кирпича. Над проходом высились угловатые буквы: "Приветствуем сюда входящих".
   Так вот он, Ринордийск.
  
   Оставив Мартина, - тот уверенно умчался на квартиру какой-то своей давней знакомой - он осмотрелся, думая, куда же теперь.
   В общежитие сейчас не хотелось - успеется. Он не последовал примеру Мартина и решил всё же остановиться в законно выделенных государством апартаментах. У Мечеслава тоже были свои люди в Ринордийске - старший брат, Георг. Но у того семья, и стеснять их было бы совершенно излишне.
   Он всё же пришёл по тому самому адресу и постучался в дверь. Никто не открыл. Похоже было - по гулкой тишине, стоявшей за пухлой тёмно-красной обивкой, - что никого нет дома.
   Жаль, много лет не виделись. Что ж, значит, попозже.
   Решив так для себя, он вышел снова на улицу и направился наугад, куда выведут тротуары и перекрёстки, сам же с интересом осматривался по сторонам.
   Ринордийск вырос. Мечеслав никогда не бывал здесь прежде, но, конечно, видел город на фотографиях, читал старые хроники. По телевидению постоянно сейчас крутились съёмки с новых строек и открытых объектов. Теперь же можно увидать всё воочию. Новенькие многоэтажки, которых совсем не коснулось время, вставали тут и там. Где-то даже не убрали ещё строительные краны, и их стрелы высились далеко в голубом небе.
   Мечеславу нравилось, что оно так. Здесь кипела жизнь в буйной своей и наивной устремлённости, какая бывает только на самой заре нового дня. Он и сам был готов тянуться вслед за кранами, туда, к вершинам, хоть и заниматься ему предстояло ровно обратным. Впрочем, оценив по достоинству масштабы достижений, он быстро понял, что для живых людей эти места ещё не успели обустроить. Перекусить же хотелось довольно сильно, и, движимый этим, он свернул к центру, к старым районам.
   Центральный городской парк можно было заметить издали: взгляд сразу цеплялся за большое чёртово колесо и его цветные, медленно ползущие дугой кабинки.
   Он подошёл и понял, что это не обман зрения: они действительно вращались странно медленно, будто во сне. Нескончаемым караваном - зеленоватая, терракотово-розовая, бледно-жёлтая - они тянулись под шарманочную мелодию, выпорхнувшую, наверно, из старинной музыкальной шкатулки. Вокруг колеса толпились люди, особенно много детей, но не только. Наверняка все они уже бывали здесь и не один раз, но что-то снова влекло их сюда. Может быть, шарманочная мелодия? Откроется метро - скорее всего, устремятся точно так же.
   Они ходили, ели мороженое, указывали пальцами туда и сюда. Мечеслав, забыв на минуту о завтраке, присел на скамейку поодаль. Отсюда было удобно наблюдать за всем сразу, а его самого скрывали от излишне любопытного взора древесные тени.
   Странно было думать, что это и есть тот самый город - тот, столица. Город холмов и торжественных арок; город злобного царя Гурголика, оставшегося в тёмных преданиях старины, и куда более осязаемого императора Виктора IV, чьи величественные победы стоили не менее величественных жертв для населения; город, не знавший войн, - последняя остановилась в шаге от его окраин - баловень судьбы и вечный её испытуемый. Город, где в плохие времена сами по себе бьют часы на башне, не останавливаясь несколько суток, а мост над рекой переносится в доказательство правоты маленькой девочки на двести метров вниз по течению и остаётся стоять там до наших дней.
   Теперь всего этого нет и следа. Только центр остался, как далёкая и великая столица из народных сказок: мы поедем на ярмарку, что тебе привезти, это надо в столицу, к самому царю, авось он и поможет, здравствуй, стольный град, здравствуй и ты, добрый человек.
   Время у него оставалось: работы должны были начаться только завтра, а значит, можно окунуться в оживлённую кутерьму на один день. Это было совсем не похоже на уединённое молчание небоскрёбов северо-запада.
   Вспомнив, что хорошо бы позавтракать, Мечеслав расположился в крытом летнем кафе. Здесь было вполне неплохо, а длинные кусочки жареной картошки оказались очень к месту и прибавили радости жизни. Лёгкий ветерок залетал под навесы и колыхал полиэтилен, где-то звенели тарелки и приглушённые голоса служащих, полуденное умиротворение царило всюду.
   Глубокое, спокойное лето в самой своей середине.
  
   Вечерний трамвай был полон людей, шуршаний и пряных запахов. Стоя в этом общем пространстве, зачем-то объединившем незнакомых, он по привычке изучал взглядом всё вокруг - то в одном направлении, то в другом... Люди теснились, и им не было дела, они смотрели в свои стороны или никуда.
   Девушка стояла напротив. Чуть поодаль, ближе к другому ряду кресел. Она перехватила случайный взгляд Мечеслава, повременила - как бы затем, чтоб убедиться, что он и вправду смотрит, - потом отвернулась.
   Он смутился было, но заметив, что она больше не глядит, успокоился и ещё немного задержал взгляд на ней: было что-то странно архитектурное в длинных чёрных пружинках её кудрей, он не успел понять, что именно.
   Трамвай тряхнуло, резко кинуло вперёд. Сверху просыпалось и пролетело за стеклом немного рыжеватых искр.
   - Эй, ну что там?
   - Остановка?
   - Да какая остановка!
   - Чё встали-то?
   Водитель, по-видимому, не счёл нужным отвечать ни на одно из замечаний, но вместо этого довольно скоро привёл машину в движение. Трамвай плавно, хоть поначалу не очень быстро, двинулся дальше.
   Сочтя, что прервавший его мысли инцидент исчерпан, он отвернулся от кабинки водителя к толпе сидевших и стоявших пассажиров. Девушки среди них не было.
   Только странный, чуть покалывающий запах висел в воздухе - сухой и тёмный запах земли, тяжелый и тёплый одновременно. Будто повеяло вдруг разрытыми глубинами.
  
   Близилось к десяти, когда он добрался до места пробных разработок. Мартин, прибывший раньше и уже о чём-то болтавший с рабочими, отвлёкся на мгновение и приветственно помахал рукой.
   Здесь уже был котлован, он затронул плоскую вершину пригорка, и сухая пыль крутилась в прогретом солнцем воздухе. Экскаваторы и бульдозеры отдыхали неподалёку. Мечеслав взошёл на огороженную сеткой площадку. Всё это, бывшее здесь, в таком осязаемом материальном виде, всё это несколько сбивало, нарушало выстроенные на бумаге схемы: Мечеслав никогда раньше не работал на местности - только с чертежами и планами, разве что несколько раз наблюдал, как происходит это под руководством других. В смутной надежде, что процесс, быть может, уже пошёл, и ему самому будет, куда втянуться, он приблизился к Мартину.
   - Ну что там внизу? Не прикидывали?
   - Тебя дожидались, - одновременно весело и как-то яростно кинул Мартин. - Ты же у нас специалист.
   Заявление это - на всё то время, что Мечеслав на платформе спускался вниз, - озадачило. Безусловно, именно он тщательно штудировал все доступные материалы по аналогичным зарубежным разработкам и это он был инженером, на которого равнялись многие товарищи по цеху. Но сейчас показалось на миг, что он ничего не смыслит, что ему случайно доверили эту важную роль, - потому только, что не нашлось никого другого.
   Стоило, однако, спуститься на дно котлована, как постепенно всё начало проясняться. Схемы и расчёты вдруг сошлись с реальной каменной породой перед глазами, и Мечеславу представилось, что он видит, как это должно быть здесь, на месте. И когда он излагал ставшим подле рабочим и техникам, откуда и каким образом следует, похоже, начинать, то уже практически не сомневался в своей правоте. Здесь будет первая штольня, тут - свод, прочный камень позволяет сразу приступить к нему... Массивы земли, обступившей вокруг и уходящей далеко наверх, отчего-то придавали уверенности и сил.
   Даже то, как без особого доверия слушал бригадир (иногда он скептично хмыкал, хотя не прерывал), не смущало. Как это зачастую водилось после революции, здесь не было начальства и подчинённых в полном смысле слова, но, похоже, верховодящая роль пока доставалась Мечеславу: "специалисты" рангом выше тут попросту отсутствовали сегодня. Он, однако, несколько раз призвал в помощь напарника в подтверждение своих слов - эй, Мартин, взгляни, ты со всем согласен? Мартин был согласен, хотя что-то, казалось, слегка насторожило его. Но да, Слава, твои расчёты верны, если только нас не подвели высшие инстанции: им с северо-запада не очень видать.
   Потом чуть в сторонке Мечеслав тихо, чтоб не услыхали рабочие, спросил:
   - Что не так-то? По-моему, просто идеально подходит.
   Мартин, сидя на корточках, перебирал упавшие на дно осколки и чему-то хмурился:
   - Песчаник... Крошиться будет.
   - В песках строят!
   - Они умеют...
   - И мы научимся!
   Мартин цвиркнул на это сквозь зубы, но отпустил маленький осколок и поднялся. Тот глухо упал на дно котлована.
   - Будет крошиться - будем укреплять лучше, - заключил Мечеслав. - Это всё решаемо.
  
   Всё тут же: вот та же дверь с пухлой тёмно-красной обивкой, те же ребристые пуговки глухо поблёскивают на ней, та же двухцветная - белая наверху, ярко-голубая внизу - стена, но звонка нет. Странно, что не установят себе...
   Мечеслав постучал. Сквозь отдалённый рокочущий говор (видимо, телевизор) послышались осторожные шаги. Они приблизились, и маленькая светловолосая девушка робко выглянула наружу, но в следующий же миг признала гостя.
   - Дядя Слава! - она радостно повисла у него на шее. Мечеслав осторожно обнял её в ответ.
   - Здравствуй, Машенька.
   Она будто бы вспомнила, что не дала ему даже войти, и, засмущавшись, отступила обратно к двери:
   - Пойдёмте, папа сейчас дома! Он сказал, что вы звонили... Наверно, ждёт вас!
   Георг и вправду был дома: сидел за столом в своей маленькой комнатке и перебирал письма в свете настольной лампы. Но вот ждал ли он сейчас брата...
   Впрочем, услышав, Георг оторвался от своего занятия и поднял лицо с несколько усталой, но тёплой улыбкой.
   - Здравствуй, - кивнул он.
   - Не помешал? - Мечеслав шагнул в комнату и расположился на краешке потрёпанной софы.
   - Нет, конечно. Просто разгребаю почту. Постоянно накапливается за несколько недель...
   - Невежливо ты с адресантами, - пошутил он.
   - Не получается по-другому, Слав. И хотел бы, но зачастую просто не до этого. Как ты?
   - Да я-то что, - он отмахнулся. - Сегодня здесь, завтра там, куда ветер занесёт. Вы-то...
   - Комнату нормальную дали? - тихо, но настойчиво перебил Георг.
   - Да, хорошая комната. Света много, плитка электрическая... Радио вроде есть. И всё это - мне одному. Вы-то сами как?
   - Мы сами?.. - Георг повременил отвечать, рассеянно взглянул на плафон, из-под которого выбивался свет. - Ничего, потихоньку справляемся. Сейчас, правда, вся эта суета с бумагами, весь архив сутками на ушах, перекапываешь-переправляешь всё по нескольку раз на день... Ну, это понятно: в исторический момент живём. Фактически, - он поднял указательный палец и вновь мягко улыбнулся из своей бороды, - мы ведь живые свидетели зарождения эпохи. Как тебе это нравится?
   - Внукам потом расскажешь, - усмехнулся Мечеслав.
   - Ну, тебе, положим, будет больше чего рассказать... Тем более слушать про подземелья всяко интереснее, чем про какие-то бумажки.
   - Я бы не утверждал так однозначно, - заспорил он было, но тут понял, что Георг, хоть и поддерживает разговор, параллельно задумался о чём-то своём, сугубо личном.
   Вполголоса, чтоб не услышали в соседних комнатах, Мечеслав спросил:
   - Как Машенька?
   - Машенька... - Георг приглушённо засмеялся и осторожно, как-то бережно махнул рукой. - Тихоня. Как школу закончила, так все дни напролёт дома - это в восемнадцать лет... Вчера её Ника насилу в обсерваторию вытащила - как раз, наверно, ты приходил. Ну, ещё заказы иногда берёт, шьёт что-то... Но тоже всё через прежних своих подруг, - он коротко взглянул на Мечеслава и не очень весело чему-то усмехнулся. - Ты просто сказал про внуков. И я немного задумался.
   - Что, есть кто-то на примете?
   - Ну, как сказать...
   Георг мимоходом поднял один из конвертов, машинально прочитал надпись на нём, но едва ли что-то запомнил.
   - Есть тут один молодой человек, заходит к ней иногда. Алексей... Алексей Лунев. Поэт. Может, слышал?
   Мечеслав покачал головой.
   - Ну да, он начинающий, - кивнул Георг. - Это вообще-то Никин знакомый, он к ней изначально захаживал. Ну, она же с издательствами знается, всё такое... Ты помнишь.
   - Он за этим захаживал?
   - Да, он очень упорный в этом плане, - Георг снова покивал. - Но странный... Странный человек, да.
   Мечеслав хотел спросить, в чём странности, а может, Георг рассказал бы и сам, но тут со стороны кухни донеслось призывное "Мальчики...", и через секунду в дверях показалась сама Ника:
   - Ну что, чай будем? Или не очень?
   В обычной своей манере она говорила так, будто скажет сейчас что-то очень смешное, глаза же в это время внимательно и цепко изучали, прикидывая, чем вернее сразить вас наповал.
   И кстати, жёлтый передник ей очень шёл.
   - Будем, конечно, - Георг тепло улыбнулся жене, и она оставила их, предоставив самим добраться до кухни. Георг, поднявшись и задев стул, сдвинул его с места, поправил, кивнул Мечеславу. - Пойдём.
   Морковное печенье было приятно, оно отдавало какими-то специями - наверно, из волшебной старины - и теплом невидимого камина. В соседней комнате высоким, чуть надтреснутым голосом сипел телевизор.
   - Я это, в общем-то, к чему, про подземелья, - проговорил Георг и продолжил так, будто на этом они и прервались. - Мы с тобой оба - копатели. Только ты сейчас, по сути, копаешься в прошлом, а я в настоящем. А прошлое - оно, знаешь, всегда интереснее...
   - Ну вот! - с шутливым недовольством Мечеслав возвёл руки.
   - Нет, серьёзно. Ты подумай... Прошлое всегда манит, в нём есть какая-то красивая дымка, флёр благородности и некой другой, настоящей жизни - почему-то всегда более настоящей, чем теперь. Может быть, эффекты освещения... Дальнее часто предстаёт в другом свете. А может, в самом деле, большое лучше видится на расстоянии. Нет, ну вот попробуй представить: знал ли генерал Чечёткин, когда направлял остатки своей армии в последний бой, что враги тоже обречены, что они зашли слишком далеко в болота и не выберутся обратно? Знала ли дева Летенция, поджигая свой жертвенный костёр, что люди веками будут петь о ней в песне - о птице-деве, спасшей город?
   - Летенция, может, и знала, - усмехнулся Мечеслав.
   - Ну, это, конечно, легенда, - отмахнулся Георг. - Но легенды тоже правдивы в глубине своей. Суть одна: ни у кого из тех людей и в мыслях не мелькало, что они вот в этот самый момент совершают поступок исторической значимости, - не до того им было. Это только мы теперь можем взглянуть со стороны и оценить: вот как случалось, вот какие великие дела совершались. А мы... что мы... Мы в настоящем - скучном, обыденном. У нас тут мелкий быт, обстоятельства и всякие отвлекающие необходимости - ни разу не красивые и не великие, - он чуть грустно, чуть насмешливо улыбнулся; хорошо знакомая его улыбка, неизменно говорящая: "ну, ты-то понял, что я на самом деле имею в виду".
   - Поэтому, - заключил Георг, - прошлое всегда притягивает, даже если это Великая война или времена царя Гурголика.
   Мечеслав дожевал печенье.
   - Не знаю, как там с Гурголиком, - он слизнул с пальцев крошки. - Но, по-моему, сейчас самое что ни на есть прекрасное время. Вокруг всё вырастает на глазах, переменяется вмиг там, где раньше ушли бы века... Ты слышал про субмарину, А-114?
   - Только не говори, что причастен, - рассмеялся Георг.
   - Я - нет... Там другие люди, профи в этом деле. Но я отслеживал, как всё идёт, ещё когда только начались работы. Мне было интересно, получится ли что-то из этой затеи и что именно. И... ты представляешь, в начале этого года они построили первый экземпляр! Скоро проверят в полевых условиях, и если да... Субмарина - представляешь, Георг? Не те подлодки, что были в войну, а настоящий глубоководный корабль. Сможет спускаться туда, где вообще ещё не бывал человек.
   Георг, задумчиво улыбавшийся в течение всей этой речи, смотрел в свою чашку чая и иногда кивал.
   - Знаешь, - сказал он наконец, - в тебе уцелело одно замечательное свойство: ты понимаешь, что удивительное и впрямь удивительно. Люди с возрастом обычно утрачивают это. Да и не обязательно с возрастом... - он вслушался в шум телевизора за стеной и мотнул головой в ту сторону. - Думаешь, ей есть дело, что когда-то этот ящик был в диковинку? Она росла с ним.
   Ника, проходя мимо, бегло и точно оценила наполненность вазетки, подкинула ещё печенья.
  
   Трамваи уже не ходили, но он, пожалуй, и не сел бы, даже если бы ходили. Выпал шанс пройтись по огромному вечернему городу, как во всех этих книжках про старину и другие страны, - возможность, которой Мечеслав был лишён все двадцать девять лет своей жизни. Ну, пройдись от одного угла поселения до другого, только что тебе тут понадобилось? Если уж не спится, то лучше взирать со своего надцатого этажа на яркие небесные звёзды или на дальние многоэтажки, что теснятся на другом пятачке болот, в десятках километров отсюда, - тянущиеся ввысь зажжённые свечки.
   Ринордийск был другим. Он никуда не тянулся, а, скорее, стлался по земле - изгибающиеся, сплетённые, будто пляской, стены и вершины: театры, прикидывающиеся древними храмами, или, наоборот, храмы, похожие на театр. Вон выплыл чей-то силуэт на скате крыши - горгулья? Хотя нет... пожалуй, слишком изящно для горгульи.
   Мечеслав вышел к набережной, облокотился ненадолго о парапет.
   Похоже, он всё-таки заблудился.
   Впрочем, если здесь река, то где-то поблизости должна быть и Главная площадь. Чуть ли не вот этот мост (огни по краям превращали его в светящуюся линию на чёрной воде) выводит на неё. Вполне даже возможно, что это Передвижный мост - да, тот, что сам перенёсся на двести метров вниз по течению. Мечеслав вспомнил эту легенду и улыбнулся детской наивности того, кто её придумал.
   К площади ему сейчас было не надо, а вот если двинуться вдоль набережной, то так он точно не собьётся.
   По правую руку, между ним и рекой, вставали теперь в ряд фонари. В их молочном свете угадывалось лёгкое вьющееся движение - наверно, это кружили бабочки.
  
   Не было ещё ночи, и странные огни блуждали за стеклом, поэтому он включил свет в комнате, чтоб просмотреть ещё раз планы и сводки.
   Один из крайних северо-восточных холмов, Железнистая долина... Именно в это место на карте ткнул в конце своего доклада главный идеолог проекта, Денис Себастьянович - ткнул неожиданно робко и тут же заговорил, что это только предложение и сам он начал бы отсюда, но если у кого-то есть другие соображения... Будто в последний момент испугался взять ответственность за всё, что последует. Как же давно это было...
   Мечеслав развернул карту. Свет настольной лампы чётче вычертил знакомые контуры, линии будущих путей, проведённые фиолетовыми чернилами, и мелкие рукописные пометки.
   Нет, карты тут явно не хватало: её Мечеслав видел уже десятки раз, а что всё-таки представляют из себя эти места, до сих пор толком не знал. А хотелось понимать, хотя бы в дань уважения, через какие земли взялись они прокапываться - с северо-запада на юго-восток столицы.
   На книжной полке лежала среди прочего "Энциклопедия истории Ринордийска", Мечеслав приметил ещё вчера. Наверно, осталась от бывших жильцов. Он встал за книжкой, попутно включил плитку под чайником, чтоб не ждать потом, пока закипит.
   Железнистая долина теперь чаще всего упоминалась в связи с войной: именно отсюда в Ринордийск пытались пробиться вражеские войска, зайдя с тыла, и где-то тут же им дали бой партизаны - небольшая горстка не слишком подготовленных людей, которых хватило, чтобы сдержать наступление ровно до подхода ринордийского полка (тот базировался на другом краю города).
   Но не только лишь с войной. Помимо прочего, - закипел чайник, Мечеслав отключил плитку и перевернул страницу - на этом месте император Тимофей собирался построить Дворец Народов, первый в Ринордийске (но неудавшийся) небоскрёб. Конструкция должна была раздаваться вширь у основания и ступенями всё больше сужаться кверху, чтоб увенчаться тонким шпилем. Но что-то не задалось с самого начала: почва не подходила, или вдруг не хватало материалов, или ещё что (может, тогда просто не умели строить небоскрёбы)... Поговаривали даже, что так сводили счёты неупокоенные души (по непроверенным данным, здесь же, в рощице по другую сторону холма, ликвидировали неугодных бравые ребята Виктора IV - всего лет за пятнадцать до).
   А ещё раньше - не отрывая взгляд от узких строчек, Мечеслав всё же привстал и ощупью налил себе чай - в долине обитали отшельники: не те, которые совсем порвали с обществом людей, а те, которые по жизни привыкли держаться особняком. Среди них были и талантливые искусники, мастера, оставшиеся на страницах истории: например, гравировщик Пётров, чья самая известная работа - загадочный "Вечнодень" - и теперь то и дело встречалась на страницах детских и взрослых книг. Мечеслав всмотрелся в узкие тёмные силуэты Ринордийска над дугой моста и чёрной речкой (говорят, каждая копия выходит чуть-чуть по-другому), даже провёл пальцами. Хотя наверняка тоже копия с очередной копии, да и само уже по определению копия.
   Ну а в совсем древние времена...
   Что-то стукнуло в стекло - громко ударило, будто бросилось со всего размаху. Мечеслав встал и, подойдя к окну, посмотрел наружу.
   Нет, ничего. Он открыл одну створку, выглянул дальше. Всё равно ничего. Наверно, птица или бабочка...
   Ну ладно.
   В совсем древние времена на холме у Железнистой долины находились Ворота Ветров - одни из семи, или двенадцати, или сколько их там было. Ворота Ветров представляли собой странного вида конструкцию из дерева и, порою, камней, больше всего похожую на косяк огромной двери, вкопанный прямо в землю. Эти узкие, довольно высокие рамы на вершинах холмов призваны были направлять ветра, что пересекали Ринордийск: считалось, что таким образом можно править самой судьбой и защитить город от напастей. Но горе, если кто-то случайно или со злым умыслом повредит Ворота...
   А ведь если принять эту точку за место расположения Ворот, - подумалось Мечеславу, - то работы, пожалуй, можно счесть вторжением. Конечно, это не всерьёз. Но мысль была забавная.
   Внезапно громко зашумела листва в темноте за окном, и несколько холодных порывов ворвалось в комнату.
  
   Не было ещё ночи, и странные огни блуждали за стеклом - холодно-лиловые, иногда рыжие или пурпурные. Они перебегали туда и сюда по стенам и мебели, будто специально хотели потревожить, - ворвавшиеся незваные гости.
   Когда он станет знаменитым поэтом и будет жить отдельно, он никому не позволит к себе врываться.
   Конечно, знаменитым он вряд ли когда-то станет. Даже известным в кругах сильно шире, чем сейчас, - далеко не факт. Это Лунев прекрасно понимал, не совсем же он оторван от нормальной реальности. Но мысли о - вдруг! всё-таки! - сбывшемся будущем иногда грели, как греет свет в чужом незнакомом окошке, когда ты один идёшь сквозь холод и сумрак улицы.
   Нет, всё это бред и сплошь ерунда. Если подумать - нормально, по-человечески подумать, - то как раз сейчас всё отлично, всё просто замечательно. Отсветы за окном - это просто отсветы за окном, а скоро на небо всплывёт большая серебристая луна, и комната наполнится её лучами, почти невидимыми и осязаемыми только самыми кончиками пальцев. От призрачного этого соприкосновения вспыхивают маленькие прозрачные огоньки, у них нет имени или названия. Тогда отступят, будто насовсем, тревога и вязкая тоска; вынырнут откуда-то из глубин... нет, не мысли, даже не образы - тянущиеся ниточки бессвязных пока слов, что сплетаются по своему усмотрению и тянут за собой другие... А теперь отстранись на шаг и глянь, какой красивый получился узор.
   Иногда он их записывал. Иногда хватало парить среди них и, любуясь, слушать перезвон - почти как колокольчики. Последнее было приятно, но пусто и ничего не давало: никто ведь не слышал и не видел этого, кроме него одного. Конечно, некоторые проводят так дни и годы - мечтатели не от мира сего... Но он-то всерьёз называл себя поэтом.
   Лиловые огни мигнули (похоже, друг другу) и убрались из комнаты. Вот так, - Лунев, усмехнувшись, подошёл к окну, поправил занавеску. Издержки не в меру впечатлительной натуры, которая на самом деле была не совсем им, но старательно им лелеялась и охранялась. Так охраняют нечто самое лучшее, самое ценное, что ни в коем случае нельзя утратить, даже если будет рушиться весь мир вокруг.
   Потому что тогда, может быть, - именно в тот момент - натура эта поднимет голову на звук скрипнувшей потайной дверцы. И когда то, что придёт из-за дверцы, будет здесь...
   Что тогда?
   Скорее всего, ничего, - подумал он. Здесь нет дверец. Одни колокольчики.
   Посреди тишины вдруг ветер ударил в окно, швырнулся о стекло пригоршней оборванных листьев.
  
   - В чём дело, моя радость? - поинтересовался он у Мартина.
   За все дни работы они пробурились порядочно вглубь, и на поддержку свода вставало всё больше арок. Мартин не сказал более ни слова против, но ему всё равно что-то не нравилось, это было заметно.
   - От радости слышу, - беззлобно отозвался он, но на вопрос отвечать не стал.
   - Ну ведь не в песчанике? Бред же.
   - Песчаник - бред, - охотно согласился напарник, но снова не продолжил. Не похоже это было на него: из них двоих именно Мартин обычно трещал без умолку.
   Мечеслав усмехнулся:
   - Давай начистоту, тебе просто далеко ездить отсюда до твоей пассии. Да?
   - Вовсе нет. И она мне не пассия, - Мартин окинул взором уходящие вниз стенки котлована и рабочих у входа в штольню. - Тут другое... Знаешь, бывает так, что вроде всё правильно, прицепиться не к чему. А ты всё равно чувствуешь, что что-то здесь не то. Спросят - даже объяснить толком не сможешь, но вот чуешь.
   Мечеслав знал это ощущение, знал также, что зачастую оно не обманывает. У него самого, правда, ничего подобного здесь не возникало, но чутью Мартина можно было и поверить. Мартин - в своей области профи, хотя злобно-насмешливая и ёрническая его манера отталкивала многих людей их круга: большинство из них не выносило Мартина дольше пары часов - эпизодически и по большой необходимости. Только Мечеслав и сработался с ним - да так, что не в паре их уже воспринимали с трудом и за глаза в шутку называли М и М.
   Но в него-то самого это место, наоборот, вселяло необъяснимую уверенность, каждый раз, как он бывал здесь.
   - Не знаю, я никаких подвохов не вижу, - проговорил наконец Мечеслав. - Если у конструктора и у куратора тоже не будет возражений, то ты в меньшинстве.
   - С куратором я уже говорил, - Мартин кинул хмурый взгляд по сторонам. - Он ничего не смыслит. Это просто человек от местного правительства - что скажут, то и подпишет.
   Мечеслав хотел было спросить, когда он успел к куратору - как он вообще всюду успевает и заранее оказывается в курсе всего, - но тут Мартина окликнул бригадир, и тот отошёл узнать, в чём дело.
   Вот рабочие почему-то держали Мартина за своего, хотя это были всё местные рабочие, а Мартин тоже в Ринордийске впервые, да ещё и из "специалистов". О чём они там болтали на перерывах, чему смеялись - этого Мечеслав не знал, да и не стремился узнать, это было отчего-то неловко.
   Мартин вернулся.
   - Там сложный кусок, надо медленно и аккуратно. Они хотят сейчас перерыв устроить, чтоб потом не отвлекаться.
   - Ну, - кивнул Мечеслав.
   - Что "ну"?
   - А что?
   - Твоё веское слово.
   - Моё-то с чего? - он недоумённо пожал плечами. - Я, считай, сопровождающий.
   - Нее, Славочка, мы же не при императорах. В наше время кто понимает хоть чуть-чуть, что делать, тот и заправляет. Так что сейчас ты здесь у них за главного начальника.
   - Ну, я, положим, не против, чтоб они ушли на перерыв. Если это так важно.
   - Отлично, так и передам.
   Пока они сгрудились по обыкновению у переносного буфета, Мечеслав стоял в стороне, облокотившись осторожно о спусковую платформу. С края котлована виден был вход в штольню. "Сложный кусок" лежал совсем недалеко от него, но уже был спрятан от глаз густыми тёмными слоями земли.
   У оград площадки вдруг послышался голос - глухое невнятное бормотание:
   - Чёрный огонь, чёрный... Гобелен ваш сгорит.
   Голоса рабочих как-то вдруг умолкли. Мечеслав обернулся и увидел поодаль низкую согбенную фигуру: старуха в тёмной грязноватой одежде подбиралась к заграждениям.
   - Весь до ниточки сгорит... Чёрное солнце восходит над городом...
   Он быстро подошёл туда же, где стояли все: отсюда было лучше видно.
   - Опять эта сумасшедшая, - проговорил (видимо, специально для Мечеслава) один из рабочих, пожилой усатый мужчина. - Не слушайте её.
   - Какая сумасшедшая? - не понял он.
   - Реки заполнятся, и земля не примет мёртвых... Паук сплетает чёрную паутину, и высится трон до небес... - завывала старуха, подражая осеннему ветру, а ветер трепал её длинные седые патлы.
   - Да есть тут одна. Предсказательница, - рабочий усмехнулся. - Будущее якобы видит.
   - Вечно вот так придёт и бормочет всякий бред, - вставил другой, помоложе.
   Одной рукой опершись на заграждение, вторую старуха вскинула в указующем жесте - к площадке и людям, что там стояли:
   - Не себе копаете, не себе роете - листьями сухими разлетитесь по свету, и не сыщется вам покоя...
   - И часто так появляется? - поинтересовался Мечеслав.
   К старухе вдруг подбежала девчушка - несколько странного, можно сказать, старомодного вида.
   - Ну, бабушка, ну зачем ты им это рассказываешь? - она потянула старуху за руку. - Они же всего лишь люди.
   - Всех вас ветер унесёт, всех унесёт...
   - Бабушка, ну, пойдём. Пойдём!
   - А, Сибилла, - проговорил рабочий. - Явилась успокаивать. Сейчас уведёт её...
   - Сибилла? - повторил Мартин. - Кто такая?
   - Внучка, - рабочий кивнул на старуху. - Так-то они все Сибиллы, это просто младшая.
   - И сколько ей лет? - поинтересовался Мартин.
   - Тебе зачем? - тот зыркнул на него, усмехнулся. - Оставь. У них вся семейка с приветом. Эта, конечно, понормальнее, но тоже того.
   Девчушка обхватила теперь старуху за плечи и смогла оттащить её на шаг от заграждений, но та вдруг вырвалась и, воздев обе руки, прокричала:
   - Эта земля проклята! Проклята!
   От голоса её - хриплого вороньего карканья - над площадкой повеяло вдруг холодком, и даже ветер как будто усилился на мгновение. Сибилла-младшая вновь кинулась увещевать и упрашивать, старуха же, по всей видимости, сказав всё, что хотела, теперь с гордым и спокойным видом развернулась и удалилась, опираясь на руку внучки.
   - Точно сумасшедшая, - пробормотал кто-то. Все невольно притихли немного, хоть и всего на полминуты. Потом же - может, даже излишне весело - рассмеялись.
   - Ладно, идёмте уже...
   Грохот камней сотряс воздух - рвущий, острый, разнёсся вниз и вглубь, прошёл толчком по земле под ногами. Все они обернулись: над котлованом поднималась густая тяжёлая пыль.
   Никого сейчас не было внизу: бригаде повезло несказанно. Только подумав это, в следующую секунду Мечеслав рванулся к платформе. Нужно было срочно спуститься: увидеть своими глазами, что же там обрушилось.
   - Не лезьте пока, - рабочий у края котлована механически вскинул руку, загораживая путь, но на Мечеслава не взглянул, а следил внимательно, как оседала пыль внизу.
   Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем можно было спуститься на дно котлована. Не ожидая, когда все они подтянутся, Мечеслав нырнул в штольню, быстро продвинулся до самого забоя.
   Узкая щель проходила сверху вниз, и, хотя свет ламп долетал туда слабо, казалось, что за щелью - пустое пространство. Оттуда, из темноты шёл сыроватый воздух и чуть слышно гудел, пробираясь между краями разлома.
   - Ну, что там? - негромко спросил Мартин, неожиданно оказавшись за плечом.
   - Не знаю... Похоже на пещеру.
   Притащили фонарь, и они постарались высветить что-нибудь в непроглядном мраке. Вот показалась стена, невысокий потолок... Он уходил под уклон, и дальше свет заканчивался и тонул в темноте - да там, кажется, целый тоннель. Здесь же, у края расщелины...
   Фонарь дёрнулся (он оказался тяжелее, чем думалось), Мартин подхватил его снизу:
   - Осторожно ты!
   - А ну-ка, смотри, что там, - Мечеслав потянул фонарь чуть на себя, чтоб осветить потёмки внизу.
   Затаив дыхание, они всматривались какое-то время в смутные очертания. Переглянулись.
   - Ступени, - проговорил Мечеслав.
   - Ступени, - подтвердил Мартин.
   - То есть... Ты понимаешь? - у него почти пропал голос, и весь восторг он мог выразить только взглядом, обращённым к напарнику. - Здесь кто-то был. Здесь уже до нас кто-то был.
  
   Ночь напролёт ему чудилось странное: будто бы земля наваливается на него, сыплется откуда-то сверху, давит на грудь, но спадает в сторону и не придавливает уж совсем.
   Проснулся, однако, Мечеслав здорово отдохнувшим и готов был хоть сейчас мчаться к месту стройки, хотя для работ было ещё рановато. Но позвонил Мартин.
   - Сегодня не надо, - сказал он. - Там хотят расширять вход, чтоб ещё чего не обвалилось. Это аккуратненько надо, растянется, может быть, на несколько дней. Так что тебе там пока делать нечего.
   Мечеслав недовольно нахмурился - он не для того сюда приехал, чтоб сибаритствовать с таким размахом! Но никаких злых умыслов не было ведь ни у Мартина, ни у тех, кто хочет расчистить вход. Предварительных проб особо не брали, решили сообща, что лучше будет исследовать местные грунты непосредственно в процессе. Вот и исследуют теперь...
   - Ладно, посмотрим, - сказал он только и положил трубку.
   Ну хорошо, простой есть простой, обычное дело для таких проектов. Но уже не спалось и даже не сиделось в помещении. Он взглянул на часы: не было ещё и восьми. Наверно, Георг пока не на работе.
   В минуту, когда Мечеслав постучался, Георг и вправду не был на работе, но уже стоял у дверей, застёгивая чуть потрёпанный, но представительный жакет. Он поднял голову, улыбнулся поспешно и самую малость нервно. Мечеслав вызвался проводить.
   Пока он рассказывал про разработки, про обвал и про открывшийся тоннель под землёй, Георг слушал, не перебивая, но очень внимательно. Когда же Мечеслав закончил, слегка кивнул:
   - То есть вечер у тебя свободен, как я понимаю.
   - И вечер, и последующие два-три дня целиком. Ума не приложу, чем их занять... А что?
   - Не хочешь сходить с Машенькой в театр?
   - В театр? - удивился он.
   - Да, сегодня в девять... Нам тут перепало два билета, - Георг посмотрел на него было чуть встревоженно, но тут же снова отвёл взгляд. - Я думал второй отдать этому Алексею, но... он пропал куда-то... не знаю. А Ника не хочет.
   - А сам чего не сходишь?
   - Работа, работа...
   - В девять вечера?
   Георг развёл руками.
   - Загонишь себя, - Мечеслав покачал головой. - И так вон уже глаза красные.
   - Должен же кто-то это делать, - негромко пробормотал Георг, отслеживая булыжники у себя под ногами. - А если не я, то кто же? У молодых толком ничего не получается, потом всё равно приходится переделывать... А Машенька к тому же давно с тобой не виделась. Мне кажется, она была бы рада, что ты пойдёшь с ней.
   - Ну хорошо. Схожу.
   - Вот это правильно, - Георг улыбнулся увереннее, впервые за сегодня. - Там будет Магда Терновольская в главной роли, а это хоть раз в жизни надо увидеть... "Вихри времени" - так называется спектакль.
  
   Он подождал, пока брат скроется внутри серого приземистого здания Госархива, и медленно отправился дальше.
   До вечера ещё много часов, возвращаться же в общежитие не особо хотелось. Мечеслав проверил, сможет ли он найти дорогу к театру (да, сможет), рассмотрел его горгулий с раззявленными ртами: по две на каждый угол и ещё какое-то количество расселось на случайных местах. Интересно, видны ли они, когда включается подсветка (Мечеслав был уверен, что вечером она включается).
   Вблизи разглядел он и афишу: всё как сказал Георг, "Вихри времени", сегодня, девять вечера. С листка хитро улыбалась Магда Терновольская - спиной, вполоборота, встряхнув чёрными пружинистыми кудряшками. Мечеслав видел её до того на фото и пару раз по телевизору и потому узнал.
   Убедившись, что всё верно, он отошёл, оставив за спиной фонтаны на театральной площади (простенькие, но хорошо устроенные). Слева ещё промелькнула башня - белой громадой она высилась над всеми другими зданиями и сверкала на солнце. Потом же Мечеслав свернул в переулки.
   Магда Терновольская была культовой актрисой, сложно было не наслышаться о ней, живя в стране в это время. Никто, пожалуй, не мог теперь точно сказать, когда впервые она появилась на сцене, но в истории отечественного театра она уже осталась как мастер перевоплощений, а её ускользающую улыбку и прищур чуть раскосых глаз наверняка будет пытаться копировать не одно поколение девочек и девушек. Но ни у кого из них не получится так же (хотя, возможно, получится по-другому).
   Мечеслав приостановился у старого здания школы, оглядел сквозь забор пустые площадки и плотно закрытую железную дверь (похоже на запасной выход - наверно, удобно выскакивать прямо с лестниц во двор при необходимости срочно ретироваться). Впрочем, сейчас, в разгар лета, там никого не было. Уже ведь и выпускные должны были отгреметь.
   Пока он смотрел, что-то легонько прошелестело сбоку и сразу же - позади. Мечеслав обернулся.
   Но никого не увидел.
   Ну, разве что... разве что за этим толстым стволом дерева мог кто-то затаиться: трепет сухих нижних веточек выдавал, что их потревожили.
   - Э-эй? - негромко окликнул он, подступая на шаг к дереву. - Кто тут прячется? - и ещё на шаг.
   Ему не ответили, и Мечеслав потихоньку обошёл дерево. С другой стороны тоже никого, но ему показалось, что кто-то успел быстро обогнуть ствол и снова спрятаться. Он шагнул следом, и вновь невидимка чуть-чуть опередил его.
   Так они, вероятно, и будут кружить вокруг толстого дерева и каждый раз останавливаться по разные стороны. Можно, конечно, попытаться обмануть и резко повернуть в обратном направлении. Но Мечеслав был почти уверен, что опять обманут его.
   Ну что ж, раз таинственный попутчик так не хочет показываться, невежливо, пожалуй, будет настаивать.
   Мечеслав отступил от ствола, ещё какое-то время посмотрел с расстояния и, больше не оглядываясь, пошёл дальше. Позади, среди деревьев и кустов снова кто-то прошелестел, но он уже не стал оборачиваться.
  
   Белой громадой башня высилась над всеми другими зданиями и сверкала на солнце. Оно венчало вершину, будто короной, а под пожаром - там, далеко внизу - суетились машины, и городские пути расходились дугами во все стороны света. Ринордийск жил своей жизнью, не замечая, как осеняет его ярчайшая из звёзд.
   Лунев видел это сегодня днём - жаль, что не раньше. Об этом следовало написать, стоило воплотить в стихах: в этом было что-то очень важное, он и сам не понимал до конца что.
   Но это не день, а может, и не два: слова застопорились и не шли, а он сегодня вечером намеревался посетить знакомую квартиру за пухлой тёмно-красной дверью. Можно, конечно, отложить на завтра... да хоть на неделю! Но нет, тогда можно тянуть бесконечно, а он и так уже слишком давно не бывал там.
   Тем более там же заодно увидит и Машеньку. Но да, рукописи... Надо хоть перечитать их, перед тем как нести туда.
   Перечитав, он, однако, заметил несколько мест определённо корявых, несколько незапланированных сбоев ритма и несколько непроизносимостей, если декламировать вслух. Он присел к столу, наскоро перечеркнул и написал по-другому, бросил быстрый взгляд на часы (начало шестого, чёрт, уже становится поздновато), кое-где перечеркнул ещё раз, поменял снова. Местами получилось, возможно, даже хуже, чем было, но зато придраться с точки зрения техники стало сложно (а на это она ведь и будет смотреть, если зайдёт речь об издателях, не так ли?) Торопясь и стараясь не ошибаться буквами, Лунев переписал исправленное начисто.
   Взглянув ещё раз на часы, он решил, что время уже не имеет особого значения, и, поддавшись внезапному порыву, начал про башню. Всё, что было до этого, - на самом деле ерунда и неважно, поделки; это же совсем другое, настоящее, вот что ему надо было писать вместо чепуховой игры слов. Но что-то сейчас не пошло, огоньки не загорались, всё было не так, и не так, и снова не так...
   Нет, - в который раз напомнил себе Лунев, - так не пойдёт. Так не делается: наскоком, в спешке, из-за того, что запланирована встреча. Гораздо лучше сделать это после - в ночной тишине, где ничто не отвлекает и не надо ни за чем гнаться.
   Он убрал ненужные бумаги, сложил нужные, в последний раз посмотрел на часы. Почти восемь. Ничего, позднее посещение - тоже хороший вариант.
   Но он, наверно, где-то не там свернул по пути и довольно долго блуждал по местам почти незнакомым, поэтому подошёл к искомому дому даже позже, чем планировал. Это отозвалось каким-то неприятным чувством - будто к чему-то важному он уже опоздал и тут ничего не попишешь. Впрочем, в окне горел свет (кажется, это кухня), и Лунев вошёл в подъезд.
   Дверь открыла Вероника Николаевна. Она, как повелось, была в жёлтом переднике, который придавал ей странное сходство с фронтовым бойцом в форме.
   - Добрый вечер, - приветливо проговорила она, оглядывая Лунева с любопытством естествоиспытателя. - Если вы к Машеньке, то её нет дома.
   - Да? А где она? - неожиданно для себя поинтересовался он.
   - В театре, - Вероника Николаевна продолжала стоять в дверях и впускать Лунева, судя по всему, не торопилась. - Со своим дядей.
   Ему вдруг стало понятно, что без Машеньки будет уже совсем не то: этот визит терял теперь не то чтобы смысл, но львиную долю своей прелести.
   - Да я, в общем-то, не к ней, - торопливо заверил Лунев. - Я к вам, если позволите.
   Смерив его всё тем же любопытствующим взглядом, Вероника Николаевна отступила от двери:
   - Ну заходите.
   Вероника Николаевна не нравилась ему. Несмотря на видимую дружелюбность и мирные светлые кудряшки, болтающиеся у ушей, в стальных её глазах проскальзывало порой что-то почти хищное. Казалось, ей ничего не стоит свернуть вам шею, просто она по каким-то своим причинам не будет этого делать.
   Пригласив Лунева пройти на кухню, она взглянула на рукописи, которые он достал, кивнула и присела с ними к небольшому столику. Лунев отступил и там, поодаль, ждал, пока она вооружится узкими, почти незаметными очками и обратится к текстам.
   Просмотрев, - кажется, даже не до конца - она отложила листок и, прикрыв глаза, потёрла переносицу, будто написанное причиняло ей дискомфорт физический.
   - Господин Лунев, - она сняла очки и открыла глаза. - У вас есть прекрасный собственный стиль. Зачем вы подражаете?
   На столь неожиданный вопрос он не нашёлся что ответить, и только глупо пробормотал:
   - Я подражаю?
   - Да, - Вероника Николаевна прямо и открыто смотрела на него серыми ледышками. - Поэтам Новой волны. Геннадию Ферчину, Мелиссе Таубанской... Раньше у вас это бывало эпизодически, теперь же вы злоупотребляете.
   Он неловко пожал плечами, покачал головой:
   - Их стихи сейчас везде на слуху, наверно, они на меня повлияли... Это получилось помимо моей воли.
   - У вас такая слабая воля? - Вероника Николаевна чуть вскинула брови.
   Чего она хочет, чёрт возьми?
   - Мне казалось, - осторожно начал Лунев, - мне казалось, что если они на слуху, то в них должно быть что-то, что притягивает к ним... Что-то, что отвечает вкусу и побуждениям сегодняшней публики. А ведь для поэта, как мне думается, важно улавливать голос масс.
   - Верно, - кивнула Вероника Николаевна. - Но это только одна сторона. Вторая же - в том, что поэт ведёт эти массы за собой. А для этого он должен быть твёрдым, как камень, как гранит, - пусть даже где-то глубоко внутри, - она скользнула взглядом по столику, по цветочным обоям на стене, по шкафчику у двери кухни. - Можно, конечно, обойтись без этого: писать сегодня одно, завтра совсем другое... По моде и вкусам. Настоящие поэты так, правда, не делают, но это тоже неплохо: публике зачастую нравится. Но вы-то, - она снова в упор посмотрела на Лунева, - вы претендуете на звание настоящего.
   - Хотелось бы, - Лунев через силу выдавил улыбку.
   Вероника Николаевна кивнула:
   - Насколько мне видится, задатки в вас есть. Но такое ощущение, что вы почему-то не хотите использовать их в полную силу. Но, если ещё поработаете, у вас может получиться, - она улыбнулась. - Я в вас верю.
   С такой улыбкой желают приятной дороги в ад.
  
   Синий бархатный занавес тяжело струился от потолка до досок сцены внизу, и казалось: если все вдруг на минуту смолкнут, можно будет услышать, как трутся друг о друга с глухим шорохом складки ткани. Но в зале тоже шуршали, шептались, скрипели старыми откидными креслами, и какофония этих негромких звуков наполняла всё помещение.
   Машенька рядом тоже шуршала, ёрзая в кресле и то и дело одёргивая оборки вечернего платья - наряда ей, видимо, непривычного. Мечеслав некоторое время наблюдал за ней с улыбкой, потом легонько тронул за руку.
   - Чего так нервничаешь?
   Она аж вздрогнула от неожиданности, но тут же сама смущённо улыбнулась, как бы говоря: "потому что ну вот такая я дурочка".
   Мечеслав хотел ещё что-то ей сказать, но тут грянул третий звонок, свет в зале погас, и занавес, удивительно быстро для своей видимой тяжести, уполз наверх.
   Там, на сцене - бурлило, суетилось, сновало, распускалось бутонами огромных синих цветов, и почему-то казалось, что нет больше зала, нет ничего за пределами громоздящейся феерии: дома вырастали один за другим, угловатые гигантские небоскрёбы, и в небо взлетали аэростаты, терялись, мелкие, в блеске и дымке, а здесь, внизу, всё суетились, как суетилась музыка вместе с ними, - в погоне за новым, за чудным, несбыточным. Кто-то прокатывался в золотистых шарах, другие бабочками вились вкруг цветов, озарявших их синими лучами, некоторые замирали, запрокидывая головы к самым вершинам небоскрёбов, или вдруг пытались взмыть вверх вместе с растущими громадами - время будто ускорилось и всё торопило вперёд. Из этого блеска и гвалта, из сонма всевозможных существ глаз не сразу выделил Магду Терновольскую - неприметную фигурку в разлетающихся чёрных мехах. Она вынырнула вперёд из глубин блестящих, поющих на все голоса масс, ещё одна тень или, может, скрытый координатор происходящего. Все они тоже словно не заметили её поначалу, увлечённые своими мелкими играми, но вот - грянул раскат, разлетелся над крышами миллионами искр, и звуки сменились: смолкли весёлые трели, в ощетинившейся шёпотами и звончатым эхом тишине пронеслась тонкая мелодия флейты... И разразилось - ударили разом все литавры и трубы и странный, неестественный свет хлынул с неба, из разорванной дыры над верхушками зданий.
   В окружении своих спутников - тёмных масок, переплетающих руки в белых перчатках, - Терновольская вынеслась в центр и средоточие всего действа. Развевался взъерошенный тёмный мех, сверкали звёздные камни в глазах и в глубине чёрного бархата, а хитрая ускользающая улыбка - всё игра, господа, всё только игра - обратилась к зрителям:
  

Разве ты не слышишь приближенья чёрных крыл?

Разве ты не знал? Разве не просил?

  
   Маски бегали, собирая её слова и неуклюже опять их роняя, а она со смехом сеяла новые, и ещё, и ещё, маленький радостный бес - предвестник хаоса - или пророчица великих перемен с горьким пониманием в самой черноте зрачков. Кто бы ни была она, слова её воплощались на глазах и стремительно неслись сюда на крыльях ветра, вместе с раскатами грома.
  

Разве ты нетленен, разве правда - острый нож?

Разве мир мечты твоей на этот не похож?

  
   Вдруг потемнело - всюду сразу, будто враждебные силы слетелись, сгустились над головами толпы, и вихрь принёсся из бушующих далей, он пригнал трепет, и холод, и слишком острую тревогу мерцающего небесного зарева. Синие цветы поникли, и ветер сметал никчёмные теперь, лёгонькие столбы высоток.
   Беспорядочно метались маски меж груд уходящего мира, искали и не находили прибежища. Терновольская смолкла и обернулась теперь статуей - незыблемой, неотступной. И маски бросились к ней: им было страшно в наступившей ночи и они искали у Терновольской защиты или опоры, может быть, чуда. Чёрными стаями птиц, лишённых покоя, они слетались к её рукам, и она протянула им руки. Маски окружили её, подняли вверх, будто знамя, на сплетении своих белых перчаток - туда, где струился лазоревый свет и падал отвесными лучами на её ладони и плечи. Вытянувшись ввысь, она приняла эти лучи, окрасившие огненным заревом её фигуру, ах да, это ведь дева Летенция, сгорающая в жертвенном костре: ведь должен кто-то совершить искупление, чтобы бедствие не поглотило всех. Ахающее эхо пронеслось по залу, все невольно привстали - остановить или досмотреть до конца? - но пламя, завораживающее ало-синее пламя остановило любое движение и распустилось, как хищный цветок, вскормлённый чужою жизнью. Маски надвинулись толпой теней, скрыли птицу-деву - о ней не пропоют и в песне, имя её канет здесь же, в вихрях. Но в последний миг вдруг стихли литавры, тени, будто испугавшись чего-то, подались назад и осторожно опустили Терновольскую на пол сцены. Она же, приобернувшись через плечо, вновь чуть заметно улыбнулась зрителям: "ну, вы-то понимаете, что всё немножко не по-настоящему".
   Медленно, как во сне, удалялись маски, тонули одна за другой в темноте; с ними гасли огни, затихали звуки, и только одинокий фонарь остался освещать маленький пятачок на сцене. Белые мотыльки слетелись на свет, они порхали вокруг пламени, словно снежинки. Тогда, привычным движением поймав зазевавшуюся бабочку, Терновольская легко смяла её в ладони и, не оборачиваясь, сама ушла во тьму.
  
   Лунев вышел от Вероники Николаевны в довольно поганом настроении. В который раз посещала его всё та же мысль: а уж не показалось ли ему, не принял ли он чуточку раздутое воображение (ничего особенного, в общем, у многих такое же) и потворствующий ему избыток хорошей жизни - за дар, за откровения из высших сфер? Может быть - исходя из нормального человеческого рассудка - не стоит так носиться с этим? Ну в самом деле: стихи, публикации, какие-то претенциозные планы на известность... Столького ожидать, будто это и впрямь нечто сбыточное и реализуемое.
   От этой мысли становилось неприятно, очень неприятно, и он изгнал её. Она только бессмысленно портила сейчас настроение и не давала ничего.
   А какое, в конце концов, ей дело, кому и зачем он подражает. Разве это ей важно? Разве для неё от этого чем-то хуже? Давно могла бы замолвить словечко среди своих знакомых - ну, кому надо, она лучше в этом разбирается, - а не корчить из себя литературного критика.
   Ещё и Машеньки не оказалось вдобавок. Лунев даже разозлился на неё. Вечно она появляется не вовремя, а когда и кстати бы - её нет.
   Ладно, с Машенькой - это отдельно. Здесь, под вечерними фонарями никакой Машеньки не было уж точно.
   Да и на Веронике Николаевне свет клином не сошёлся. Найдёт другой путь, другой способ пробиться. Всё ещё будет, ему только двадцать лет, зачем же заранее ждать от жизни беспросветности и ужасов ночи?
   Да. Не стоит того, чтоб думать об этом. Он гордо тряхнул головой, выпрямился и зашагал быстрее, уходя в неведомые пока дали по дорогам Ринордийска. Ветер вёл его - то ли обещая, то ли угрожая, быть может, то и другое сразу, - и было нестрашно и весело идти будущему навстречу.
   Лето всё же сдалось натиску вечера, и теперь улицы укутывал синий сумрак. Светя фарами, проносились автомобили, маленькие, только чуть больше, чем одинокие пешеходы. Те и другие появлялись из густой дымки, скользили минуту рядом и снова исчезали, а на смену являлись новые, чтобы тоже исчезнуть в своё время. Город жил, открывал свои призрачные желтые глаза в темноте и хотел суетиться, хотел кружить в танце, изгибаясь улицами мимо неспящих огоньков в домах.
   Он был капризный - Ринордийск. Лунев давно знал это.
   Незаметно для себя он вышел к окраине. Дорога терялась тут, размываясь в несколько разных путей - неасфальтированных, проложенных только наброском, начерно, и грубоватые фонари высвечивали впереди комковатое месиво. Лунев остановился.
   Последние многоэтажки остались позади. В отдалении горели маленькие квадраты их окон. Чуть ближе светился рекламный щит ("телевизор "Пурга" - лучший друг для всей семьи"), и на этом всё. Впереди же широкая лента укатывала в сумрак, и на ней было пусто в этот час. Только подальше, вниз по склону мелькали фигуры, и, кажется, слышался шум техники. Наверно, рабочие, ведь шоссе до сих пор не достроено... Они разбирали или раскапывали что-то (либо кого-то закапывают, - предположил внутренний, излишне впечатлительный голос, но Лунев отмахнулся), доносились их приглушённые голоса.
   Мысль заворожила его, несомненное вдруг осознание, что он сейчас на самой-самой границе Ринордийска. Несколько шагов вперёд - и ты не в городе больше!
   Он прошёл эти несколько шагов. Фонари мелькнули и скрылись у него за спиной, под ногами обнаружилась влажноватая смесь песка и грязи. И он теперь был не в Ринордийске. Совсем рядом, кажется, протяни руку - и схватишь, но всё же не в нём.
   Накрыло странное грезоподобное чувство, какие возникали у него иногда в отдельные моменты, но были, как правило, слабее. Показалось, что когда-то будет вот так: пустая дорога, не в Ринордийске, где-то в другом месте, ночь, и мелкий дождь падает с неба (или не дождь? нет, похоже, что дождь), глухое время, и надо бы домой, но никого вокруг, только бродят ниже по дороге тёмные чуждые силуэты, спонтанная процессия стучит лопатами, потому-то больше никого нет, и идти теперь особо некуда. Только стоять на пустой дороге, в сероватой промозглой ночи, и, наверно, ждать чего-то - скорее по инерции, чем в надежде дождаться.
   Он резко втянул воздух, выдохнул и поспешил обратно, под защиту фонарей и глупенького рекламного щита. Зато безопасного.
   Наваждение сразу пропало, будто и не было, и Лунев даже смог усмехнуться своим страхам. Чего не привидится под вечер в играх света и тени...
   Но, пожалуй, лучше сейчас на трамвай и домой. Да, не задерживаясь нигде больше. И так достаточно поздно.
   Он уже отходил к многоэтажкам, когда мимо прошла вдруг лёгкая тень - почти за спиной, он едва уловил. Похоже, она вознамерилась двигаться в сторону трассы...
   Лунев быстро обернулся: посмотреть, что это за искательница приключений гуляет одна по окраинам в такой час, - но никого не увидел.
   Никакой женщины здесь не было. Ему показалось.
   Определённо, ему слишком много кажется за этот вечер. Нет, всё же точно пора домой - без дальнейших событий и впечатлений.
   Да, он абсолютно в этом уверен.
  
   С разработок не было никаких вестей, но он всё равно приехал к котловану в середине дня. В какой-то момент желание посмотреть, как же там теперь, внизу, стало непреодолимым.
   - Сказали же вам, что не надо приезжать пока, - чуть дребезжащим невозмутимым голосом проговорил пожилой рабочий у спусковой платформы.
   - Я только посмотрю, - Мечеслав шагнул было к краю.
   - Чтоб вам по башке чем-нибудь прилетело? Разберём аккуратно стеночку, тогда спокойно спуститесь, посмотрите.
   Мечеслав чувствовал, что бесполезно сейчас вступать в пререкания: важной фигурой для них он был, только стоя над котлованом, пока они бурили внизу, и когда спускался к ним, чтоб уточнить действия (что, впрочем, не мешало и тогда считать его полным дураком). А уж теперь, когда они сами знали, что делать, он и вовсе мешал им.
   Пока он нерешительно перетаптывался, подал голос другой рабочий:
   - Начальник, тут эта девчонка вас искала.
   - Какая? - не понял Мечеслав.
   - Ну, эта, Сибилла. Которая младшая, понятно, - на его смешок при последних словах ещё двое-трое отозвались такими же смешками.
   - Именно меня?
   - Ну да, так и сказала - Мечеслав Беляков ей нужен, инженер-сопроводитель.
   Мечеслав сосредоточенно нахмурился, пытаясь понять, что здесь вообще происходит помимо его участия.
   - А что именно ей нужно, она не сказала?
   - Понравился ты ей, что тут гадать, - выкрикнул один из тех, что сидели у стены корпуса. Все загоготали.
   - Она же ещё совсем ребёнок, - пробормотал Мечеслав.
   - Да ладно, парни, не смущайте его. Он же специали-и-ист...
   Запоздало улыбнувшись в ответ на шутку, он пожелал им удачного рабочего дня и удалился от площадки.
   Значит, та девчушка зачем-то искала его... Вызнала где-то имя и кто он здесь. А он даже не помнил толком, какая она на вид; по крайней мере, в городской толпе не различил бы.
   Рассудив в итоге, что если ей и впрямь что-то понадобилось, то легче будет ей найти его, чем наоборот, Мечеслав успокоился на этом и свернул во дворы.
   Чуть меньше получаса медленным шагом - и проулки сошлись в неровный многоугольник; здесь, среди стен домов, висела тишина. Посреди пустого двора вращалась с едва слышным скрипом карусель-вертушка. Про такие минуты, наверно, и говорят, что "на карусели катается ветер". Правда, по прикидкам Мечеслава, эта конструкция была слишком тяжёлой, чтоб поддаться ветру... Но в этом городе многое оказывается не так, как кажется.
   Он огляделся по сторонам, не заметил свидетелей и расположился в одном из маленьких кресел на осях вертушки. Она немного замедлилась, но продолжила вращаться.
   Терновольская, Магда Терновольская... Вот о чём он думал со вчерашнего вечера и, пожалуй, целую ночь, то засыпая, то вновь открывая глаза, чтобы понять, что очередная фантасмагория была лишь во сне.
   Сколько бы Мечеслав не пытался припомнить поточнее, он не смог бы сказать, сколько лет ей на вид, даже примерно. А если бы не знал имени, то, возможно, в некоторые бы минуты сомневался, женщина перед ним, мужчина или неведомый диковинный зверь, лишь слегка похожий на человека. Хотя, когда Терновольская не играла, она, безусловно, была женщиной - и даже скорее красивой, чем нет. Мечеслав с Машенькой видели её в антракте - там, где фойе наполнилось шёлковым шорохом подолов и пряным душным ароматом. Терновольская стояла в углу, у ширмы, и о чём-то говорила с пожилым господином в очках, быть может, режиссёром - запросто так говорила, будто не была знаменем и не умирала взаправду несколько минут назад. (Там возле них расхаживала ещё одна особа в осенних тонах, с взбитыми рыжеватыми волосами, рассыпавшимися по плечам... Она ещё так хитренько взглянула на Мечеслава, будто знала его). Терновольская же только улыбалась, слушая своего собеседника, чуть рассеянно, но ловя и схватывая всё необходимое - как схватила налету бабочку.
   А так, что он помнит... Длинные чёрные пружинки кудрей (где-то он уже видел точно такие же), Летенцию в отсветах пламени... А, и, конечно, ускользающая улыбка: "вы же не думаете, господа, что мы это по-настоящему?" Хотя, возможно, это и было самым настоящим, куда более настоящим, чем многое другое, что кочует с тобой ото дня ко дню.
   "Разве ты не слышишь приближенья чёрных крыл?"
   Блеск отразился от окна и сверкнул вспышкой. Пока Мечеслав жмурился от неё и не мог ни на что смотреть, откуда-то из щелей между домов налетел, зашумел в кустарнике ветер. Карусель скрипнула громче и остановилась.
   Мечеслав подождал немного, не возобновится ли кружение, но оно не возобновилось. Он слез с сиденья, оглядел ещё раз вертушку в поисках неожиданных или испорченных деталей, из-за которых она двигалась сама по себе, ничего похожего не обнаружил. Что ж...
   Оставим тайну тайне.
   Уже покидая двор, он уловил знакомый шелест: невидимка вновь выслеживал его, но успел спрятаться за угол ближайшего дома, когда Мечеслав обернулся.
  
   На провод села большая тёмная птица, за ней - вторая. Провод чуть покачался под ними, но вскоре затих.
   Ветер в этом городе странный... Будто живой и чего-то ждёт.
   Лампа отбрасывала жёлтый полукруг на стену и часть стола, этого вполне хватало, чтобы читать, не включая верхний свет. Мечеслав искал в энциклопедии про ринордийские катакомбы, он слышал о них что-то краем уха, но вместо этого завяз в разговоре императора Виктора IV с присланным гонцом по фамилии Пешиков.
   "- Я же сказал, чтобы они были белыми.
   - Но получились красные, Ваше Величество.
   - Я же сказал. Чтобы они были белые.
   - Наверно, это от крови, Ваше Величество.
   - Я всё ещё хорошо отношусь к вам, господин Пешиков. Не повторяйте клеветы".
   Речь шла о сотне воздушных шаров, которые должны были взмыть в небо в праздник Великого стояния. Имел ли место сей разговор на самом деле, история умалчивала, да и энциклопедия тоже. Но в легенде это осталось.
   Мечеслав оторвался от затянувшей его страницы, он же хотел найти про катакомбы. Неужели нет ничего внятного?
   Упоминания о них были разбросаны: немножко здесь, немножко там... Не помог даже алфавитный указатель. Но если они и вправду когда-то существовали - во времена ли Виктора IV, как утверждают слухи, или же в более ранние годы, - если было когда-нибудь хоть что-то отдалённо похожее, то вполне может быть, что именно катакомбы они с Мартином и нашли. Ведь лестница там точно была.
   А если так... Если так...
   Становилось даже немного не по себе от такой мысли. Всё равно как найти один из древних уничтожающих амулетов - мел или кирпич... Держать его в руке и знать, что вот он, настоящий, легенды не врали.
   Одна из птиц хрипло крикнула и тяжело поднялась в воздух. От толчка провод закачался с новой силой. Вторая птица улетать не стала, только крикнула куда более тонким и ломким голосом, закачавшись вместе с проводом.
   Мечеслав бегло перелистал страницы наугад, взгляд зацепился за угловатое, не очень ровное изображение чудовища-мантикоры, льва с лицом человека. "Мантикора была избрана активистами Нового времени в качестве символа власти слепой, уничтожающей, власти ради власти..." - успел прочитать он, но тут птица вскрикнула повторно, совсем уж надрывно и рухнула с провода вниз.
   Мечеслав отвлёкся, поглядел на качающийся провод, затем подошёл к окну. На лужайке у дома никого и ничего не было.
   Наверно, ему показалось: птица просто прянула вниз и улетела, резко сменив направление. Птицы, кажется, умеют так делать.
   (Пожалуй, только чуть сложнее вышло бы убедить себя, что птица изначально была одна, а вторая ему почудилась).
   В этом городе и впрямь странный ветер: кричит и поёт на все голоса.
  
   Наконец их позвали: вход расчистили достаточно, чтоб можно было, чуть нагнувшись, пройти взрослому человеку.
   Мечеслав спешил как мог, но всё равно опоздал: Мартин был уже на месте (вечное соревнование М и М, в котором никто не одерживал победу надолго).
   - Я тебе ещё в седьмом часу звонил, глухая тетеря, - беззлобно осклабился Мартин. Мечеслав только отмахнулся: он торопился спуститься и теперь-то посмотреть.
   Вход в пещеру хорошо укрепили: к аркам добавились теперь деревянные щиты и ограждения. Мечеслав по наклонной спустился до конца штольни, кинул взгляд вниз, покуда хватало света.
   Да, там абсолютно точно ступени, ему не показалось в первый раз.
   - Ну что? Увиделся со своей пещерой драгоценной? - Мартин неожиданно возник за правым плечом.
   - Это ведь ступеньки. Ступеньки, так?
   - Ну, положим.
   - Ты не думаешь, что это могут быть катакомбы?
   Мартин скептически приподнял брови, склонил голову набок:
   - Я вообще не настолько уверен, что есть какие-то катакомбы.
   - Но ступени? Ступени сделаны людьми? Что скажешь?
   Мартин помолчал с минуту, всё так же скептически окидывая взглядом путь под землю.
   - Не поручился бы. На самом деле, много вариантов.
   Подождав испытующе, не добавит ли чего, Мечеслав озвучил:
   - Но какой вероятнее?
   - Я бы ни один не исключал. Может, и люди, может, само так получилось.
   "Ну как так - само!" - хотелось воскликнуть, но он удержался: Мартину всё же видней, это его область (хотя в том, что ступени сделали люди, Мечеслав не сомневался ни на секунду).
   Они выбрались из штольни, но перед тем, как подняться наверх, Мечеслав приостановился. Он никогда до того не рассматривал внимательно стенки котлована - всю эту землю, почву, сквозь которую они прорывались, дабы обеспечить всем лучшее будущее. Здесь действительно хватало песчаника: он залегал слоями, отдельные его обломки покоились на дне котлована. А ведь, по сути, - подумалось ему вдруг, - это много-много маленьких жизней, что пресеклись здесь когда-то, задолго до того, как сюда пришли они. Стенки почти отвесно уходили вверх, и там, далеко, синело высокое летнее небо. Мартин, стоявший у подъёмника, ожидал, пока Мечеслав подойдёт тоже.
   - Местные нервничать начинают, - негромко проговорил он, когда Мечеслав поравнялся с ним. - Говорят, зря это всё затеяли, с раскопками.
   - Местные? Рабочие или ещё какие-то?
   - Они. Вроде как нехорошо может быть... Потревожим кого не надо. Всё это типа шуточки между делом, но я-то вижу, что их и впрямь пугает.
   - Ты уж сам ли в это не поверил? - усмехнулся Мечеслав.
   - Скорее нет, - Мартин пристально окинул взглядом площадку, когда подъёмник почти донёс их. - Тут, конечно, и старуха своё дело сделала... Пришла, накаркала.
   - Какая старуха? - не понял Мечеслав.
   - Предсказательница эта сумасшедшая. Она ж ровно перед тем явилась, как обвал случился, не помнишь? Совпадение, понятно, но... Знаешь, воздействует.
   - А, старуха, точно... Я и забыл, как она приходила, - тот день снова всплыл в памяти, всплыло и другое. - Слушай, а та девочка, которая при ней была... Её здесь не видели?
   Мартин рассмеялся:
   - Я знал, что младшая тебе глянется больше.
   - Не болтай ерунды, - рассердился Мечеслав. - Она просто искала меня, потому и спрашиваю.
   - Ну раз уж сама искала, то грех не воспользоваться, - тот продолжал смеяться.
   - Она малолетка, ну! - он с внушением посмотрел на Мартина. И, чтоб сменить тему, добавил. - Ты меня лучше со своей приятельницей познакомь. Тем более если, говоришь, она тебе не пассия.
   - А познакомлю, - неожиданно серьёзно ответил Мартин. - Вот знаешь, просто так познакомлю. Вы чем-то очень похожи.
  
   - Ну вот, это здесь.
   Он замешкался на секунду перед порогом, но вслед за Мартином вступил в незнакомую квартиру.
   Свет везде был притушен, только из-за дверей одной комнаты доносилось сияние - неяркое, будто бы в дымке. Казалось, здесь никто никого особо не ждал, но Мартин запросто подошёл и приоткрыл дверь. Оглянулся на Мечеслава:
   - Идём, чего ты?
   Сияние оказалось сиянием от камина - не настоящего, но очень искусной имитации: приглушённый свет лился из-за тонкой полупрозрачной ширмы, пятна его трепетали на досках пола и мебели вокруг, будто от настоящего огня, и даже, казалось, слегка веяло теплом (наверно, за ширмой замаскировался обогреватель). Женщина сидела перед камином в глубоком уютном кресле, взгляд её рассеянно блуждал в пространстве, а руки безмятежно покоились на подлокотниках. Огромный чёрный пёс - заострённые уши, мохнатый белый воротник - лежал у её ног. При виде людей он поднял длинную морду и глухо зарычал.
   - Спокойно, свои, - хозяйка опустила руку, слегка погладила голову пса.
   - Вечер, Мелисса, - весело кинул ей Мартин и прошёл мимо вглубь комнаты.
   Женщина слегка кивнула ему:
   - А это, я так понимаю, Слава? - она с интересом посмотрела на Мечеслава.
   - Он самый, мой напарник. Познакомь, говорит, со своей приятельницей, а то одних малолеток норовят подсунуть.
   - Неправда, не было такого! - он вспыхнул и с яростью воззрился на Мартина, пока Мелисса звонко рассмеялась, прикрыв рот кончиками пальцев. Мартин же, стоя чуть поодаль, сложил руки на груди и усмехался с видом "ну и что ты мне сейчас сделаешь?"
   Мечеслав вновь повернулся к хозяйке дома:
   - Такого правда не было. Я просто... просто хотел познакомиться с вами, чисто по-человечески...
   - Да-да, прекрасно вас понимаю, - заверила Мелисса, успокаивающе подняв руку. - Это Мартин вечно норовит всё свести... Я вас понимаю, я сама такая же.
   И, будто сейчас только вспомнив о чём-то важном, протянула ладонь для рукопожатия.
   - Мелисса Таубанская. Рада знакомству.
   Мелисса Таубанская... Пожалуй, где-то он уже слышал это имя, хотя на лицо она не казалась знакомой. Странное это было лицо - зыбкое, переменчивое в отблесках света... Волосы с ближней стороны высвечивались, с дальней - тонули в тенях.
   - Вы ведь тоже с северо-запада? - спросила она. - Чувствуется отголосок тех мест.
   - А вы там бывали? - удивился он.
   Мелисса задумчиво улыбнулась:
   - Я жила там одно время, - она повела взглядом, остановилась на двух белых чашках с золотистым ободком. - Берите кофе. Здесь на двоих, но Мартин его не пьёт.
   - Гадость, - ответил Мартин из угла.
   - Так северо-запад... - неторопливо, будто припоминая, продолжила Мелисса, когда Мечеслав устроился на небольшом кресле рядом. - Небоскрёбы, километры трясины, отделённость... Эти болота как будто побуждают тянуться вверх, не правда ли?
   - Пожалуй, - кивнул Мечеслав. Колебания света наводили странные чары полуяви-полусна. - Ночами я иногда смотрел со своего балкона в небо и представлял, как когда-нибудь мы полетим туда, к звёздам.
   Мелисса удовлетворённо кивнула и прикрыла глаза:
   - К вершинам, к звёздам... В самый космос. Пусть кажется, что ты один, - это не так, с тобой сотни и тысячи, и всё, что имеет смысл, - это дотянуться до той, главной цели наверху. Это и в вас ведь есть. Так?
   Кофе непривычно обжёг язык и глотку. Мечеслав подождал, чтоб не закашляться, спросил:
   - Спирт?
   - Коньяк. Самую малость.
   - Что ж ты сразу не сказала, - Мартин подал голос из своего угла.
   - Обойдёшься, - беззлобно кинула Мелисса. - Я, впрочем, больше люблю с мятой... Да, стремление ввысь - в этом весь северо-запад. Ринордийск - он совсем другой. Это... как бы объяснить... Вы видели когда-нибудь на сцене Магду Терновольскую?
   - Да, совсем недавно, - с воодушевлением подхватил он.
   - Тогда вы должны понимать, о чём я... Это игра ради игры, эффект ради эффекта. Жертва и тот, кто наоборот, в одном лице. Тысячи лиц, тысячи масок - в каждую следующую секунду он немного другой. И всё равно - всё тот же самый.
   Она замолчала, и все замолчали. Только отсвет искусственного камина проблеснул в большом круглом глазе пса.
   - Наверно, я понимаю, о чём вы, - медленно проговорил Мечеслав. - Тут бывают странные вещи... Сталкиваюсь и всё пытаюсь вникнуть в них, понять, почему так, а не иначе. Иногда кажется, что отгадки совсем рядом, но каждый раз... - он развёл руками. - Каждый раз ускользает и меняется. А потом и вовсе забываешь, что это было.
   Мелисса кивнула:
   - Ринордийск неодинаков с разными людьми. Кого-то подпускает ближе, кого-то годами держит на расстоянии. Есть люди, у которых как будто особая связь с городом: они чувствуют его здесь, изнутри, - она легко провела по шёлковым складкам своего халата. - Они в своём роде живые воплощения Ринордийска, его маленькие двойники. И когда городу плохо, им плохо тоже.
   - Неужто вы один из двойников? - улыбнулся он.
   - Нет, конечно. Это отнюдь не про меня, - повертев в ладонях белую чашку, Мелисса задумчиво вглядывалась в непрозрачную чёрную жижу, будто там можно было что-то увидеть или хотя бы одним глазком подсмотреть. - С тех пор, как поселилась в Ринордийске, я на самом деле занимаюсь тем же, чем вы.
   - Тоже строите метро? - пошутил Мечеслав.
   - Нет... Хотя заканчивала инженерный в своё время. Я поэт.
   - Ах вот что...
   Он вспомнил, где мог встречать имя Таубанской - да наверняка там и встречал. В журналах, в литературных колонках: все эти отзывы о "новых молодых" авторах: "Конечно, местами заметны и подражания - к примеру, Мелиссе Таубанской..."
   - Но по сути мы заняты одним и тем же, - она склонила голову набок, полутени пробежали по её прядям - светлым или тёмным. - Поисками вслепую. Какой-то правды - большущей, важнейшей в мире правды, в небе или под землей, где только она есть. Псы могли бы найти дорогу в темноте, но мы... Мы вынуждены пользоваться только своими догадками и построениями и тыкаться наугад.
   Мартин, стоявший до того поодаль с видом "взрослые люди, какую чушь несут оба", вставил:
   - Не туда тыкаешься потому что.
   Чуть улыбнувшись, Мелисса воздела руку:
   - Да-да, твоё мнение мне известно.
   - Какое мнение? - не понял Мечеслав.
   - О браке и семье как способе излечения от бредовых идей, - она предупреждающе кивнула на Мартина. - Он это не о себе, так, абстрактно.
   - Да мне-то нафига? - фыркнул Мартин. - О тебе забочусь.
   - Думается, для подобной твоей заботы найдётся объект более подходящий, - ответила она с улыбкой, но смотрела при этом на Мечеслава. - Поэзия, как и любое другое призвание, - это прежде всего служение, посвящение себя без остатка одному делу, одной идее... Это, если хотите, вроде жречества. А у весталок нет семей.
   - Многие этим не заморачиваются, - усмехнулся Мартин.
   - Можно, конечно, не заморачиваться... - Мелисса по-прежнему глядела на Мечеслава. - Но человек, которому не повезло быть рядом, всегда будет на вторых ролях, только после призвания, а это, думается, оскорбительно для любого, - она покачала головой. - Кто ищет в глубинах, должен быть готов идти один.
   В левом её глазу теперь тоже отражалось пламя - правый было не рассмотреть из-за потёмок.
   - Вы не допили, - спокойно заметила она в следующую минуту (или спросила?), кивнув на чашку.
   - Слишком много коньяка, - Мечеслав виновато улыбнулся.
   - Да, я тоже часто не допиваю до дна, - задумчиво протянула Мелисса. - Иногда ведь это лучше - не доходить до самого конца. А ведь вам, Слава, повезло больше.
   - В чём? - он даже встрепенулся, когда она неожиданно обратилась к нему по имени.
   - В отличие от меня, вас Ринордийск не держит. Поэтому при желании вы всегда сможете уйти, чтоб искать что-то другое, где-то ещё - где захотите. И когда захотите.
  
   - Ну и как она тебе? - спросил Мартин, без особого даже интереса, а скорее с интонацией "ну вот, а ты ожидал чего-то особенного?"
   - Мне больше всего интересно, как вообще вы с ней пересеклись.
   На вопрос Мартина не так уж хотелось отвечать (хотя тот наверняка и проводить вызвался для нескольких минут приватного разговора).
   - Давнее дело, - Мартин отмахнулся. - Мы ещё по северо-западу знакомы, в столице она позже обосновалась. Да и на северо-запад тоже откуда-то приехала, кажется... Думаешь, она всегда такая была, не от мира сего? - он вдруг серьёзно посмотрел на Мечеслава. - На инженерном участвовала в проекте мультимодального телесигнала - который передавал бы запахи, температуру... Помнишь, были одно время такие идеи?
   - Помню, - кивнул Мечеслав. - Лет десять назад.
   - Вот. Она этим всерьёз занималась, пока вся их команда не развалилась. И ещё чем-то другим, сейчас не вспомню. Правда, и тогда уже была со странностями, - Мартин усмехнулся. - Говорила, что чего-то главного во всём этом - что мы делаем - всё равно нет и что пока не найдёт его, не успокоится.
   Мечеславу хотелось повозражать: неясные устремления Таубанской были ему чем-то близки и сродственны, хоть и не во всём понятны. Но тут вечернюю тишину прервал отдалённый нарастающий крик:
   - Ман-ти-ко-ра! Ман-ти-ко-ра!
   Они остановились, чтобы всмотреться в компанию, кучкующуюся у старых синих елей.
   - Ман-ти-ко-ра! Ман-ти-ко-ра!
   Те стояли кружком, выбрасывая какие-то жесты внутрь, к центру круга, и скандировали всё громче и громче, впадая в раж.
   Мечеслав прищурился, поморгал, но понятнее ему не стало.
   - Что они делают? - спросил он.
   Мартин скептично пожал плечами:
   - Вызывают.
   - Мантикору?
   Круг несколько расширился: кто-то остался в центре, но что точно там происходило, отсюда было не разобрать; вставшие же по краям теперь усиленно аплодировали.
   - Ман-ти-ко-ра! Ман-ти-ко-ра!
   - Соскучились, - кивнул Мартин (они уже отдалялись от ёлок и компании). - Одни девы вокруг.
   "Разве ты не слышишь приближенья чёрных крыл?" - пронеслось в голове.
  
   Ника оставила печенье на столе и, кинув на Мечеслава и Георга оценивающий взгляд, оставила их тоже. Но они всё равно вышли на балкон: было жарко, а там хоть чуть-чуть продувало ветерком.
   - А Машенька?.. - вспомнил вдруг Мечеслав.
   - Гуляет, - Георг сдержанно, чуть смущённо улыбнулся в бороду. - Алексей её вытащил. В парк.
   - В кои-то веки?
   - Ага... - Георг кивнул, но всё равно, казалось, что-то его тревожило. Мечеслав покосился на него, пытаясь понять, думает ли брат примерно о том же, о чём он сам, сейчас, или тревога эта обусловлена какими-то иными причинами.
   - Что за человек этот Алексей? - спросил он. Взгляд между тем по привычке обрисовывал линии домов и мелких построек внизу. Полосатый козырёк летней кафешки, красная роза в окне почти напротив - ах нет, это какой-то другой цветок...
   - Нет, он хороший человек, хороший, - торопливо закивал Георг. - А странности... Они, конечно, у всех свои есть.
   "И тогда уже была со своими странностями, - и тут же. - Это прежде всего служение, посвящение себя без остатка одному делу, одной идее".
   - Георг, - он настойчиво попытался отловить взгляд брата. - Ты помни, что он поэт. Это... понимаешь, это особый коленкор людей. Они могут быть талантливыми, великими и вообще замечательными. Но нам, с нашей обычной человеческой жизнью, подчас лучше не связываться с ними слишком тесно.
   - Ну, это не мне решать, а Машеньке... - протянул Георг, обозревая мельком окрестность.
   - Ты ей так передай хотя бы. Не в плане отговаривать, просто... Чтобы была в курсе.
   - Это да, это да, - пробормотал тот, по-прежнему не встречаясь взглядом с Мечеславом.
   Он подождал, не скажет ли брат чего-то ещё, потом снова стал смотреть на притихшую летнюю улочку. На веранде кафешки сидело, кажется, несколько человек, вообще же было пустынно. Жара...
   Георг явно размышлял над чем-то - над чем-то ещё, что, возможно, беспокоило даже больше. Озвучивать это он, по всей видимости, не собирался.
   - Такая неуверенность тебе совсем не идёт, - попытался пошутить Мечеслав.
   - Неуверенность? - Георг удивлённо вскинул голову. - А, ты, наверно, имеешь в виду... Я просто задумался.
   - Ну да!
   - Ну хорошо, есть одна вещь... Ладно, неважно. Это по работе.
   - Так рассказывай.
   Вот теперь он взглянул действительно неуверенно. Хотел было сказать что-то, сбился, повозил пальцем по балконному бортику и наконец заговорил, негромко и быстро:
   - Послушай... Бывают у тебя такие моменты, когда кажется, что вот сейчас чуть-чуть заглянул в будущее, одним только глазком?
   - Ты пообщался с предсказательницей? - улыбнулся Мечеслав. - Или сам в себе обнаружил пророческие способности?
   - Нет, мои способности тут никак не причастны, - пробормотал Георг. - Это просто... бумажка, документ для архива. В общем, ничего выдающегося. По крайней мере, хотелось бы так думать.
   - Ну и что за бумажка?
   - Бумажка... - Георг нахмурился, бросил на Мечеслава быстрый взгляд. - Ладно, ты мой брат, в конце концов. Я тебе покажу.
   Он исчез за дверью. Мечеслав не успел ничего спросить, и теперь оставалось только опираться на бортик и бесцельно рассматривать людей, что иногда проходили внизу.
   Он насчитал двоих и ещё одну парочку, когда Георг снова появился в дверях балкона.
   - Зайди лучше в кухню, - сказал он. - Тут уже не так жарко.
   Мечеслав последовал за ним, переступил высокий порог. Георг убедился, что он вошёл, и только тогда принялся расправлять на столе какую-то бумагу.
   - Вот. Можешь взглянуть.
   Он приблизился посмотреть, что представляет собой бумага. Похоже на некий государственный указ - с гербом вверху страницы, с печатью и подписями. В чём, однако, дело и почему это так важно... Мечеслав перечитал дважды, но тут было мало понятного.
   - И что это? - он вопросительно посмотрел на Георга.
   - Не понимаешь? - тот внимательно глядел на него. Потом вернулся к бумаге и подчеркнул пальцем несколько отдельных строк. - Получается, что при любых неустранимых разногласиях или - или - особых обстоятельствах, требующих вмешательства, весь контроль переходит к одному человеку. Вот к нему, - Георг ткнул в фамилию в тексте.
   - Что за особые обстоятельства?
   - А это, Слава, может быть всё что угодно. Расплывчатая формулировка, - Георг озабоченно просмотрел текст ещё раз, пробормотал тихо. - Что-нибудь подогнать - это быстренько делается, легко так. Вот и конституцию же подгоняют, - он кивнул на бумагу. - Особо нигде не освещали, насколько я слышал... В архив пришла тихо копия - больше нигде ничего.
   - А ты её вот так запросто домой притащил? - с укоризной проговорил Мечеслав.
   - Нет, сама она лежит там, где ей положено лежать. Это я скопировал себе.
   - Это разве разрешается?
   - Нет.
   Мечеслав улыбнулся, изумлённо покачал головой:
   - Ты меня удивляешь всё больше и больше, - протянул он. - С каких пор ты стал вмешиваться в дела политические?
   - Ты меня знаешь, я не лезу во всё это, - Георг отмахнулся. - Тут просто... Понимаешь, я вдруг подумал... так, представилось, что если это действительно во что-то выльется - не сейчас, года через три-четыре, - а я буду знать тогда, что видел же, видел этот документ, что я уже тогда подумал, что так будет, что это не сейчас неожиданно началось... Случись всё так - я же не смогу себе простить, что видел, держал в руках и даже не сделал копии и что теперь не доказать, что он вообще был, ещё тогда.
   - Хочешь сказать, у нас срочно восстановится монархия? - Мечеслав рассмеялся.
   - Я ничего не хочу сказать. Вполне возможно, это просто ещё одна бумажка, которая осядет в архиве и больше никак не проявит себя, - сейчас каждый день выходят указы, многие из них весьма странны. И если так, это было бы лучше всего.
   - А что иначе?
   - Иначе, думаю, заменят чем-то более солидным со временем. Чтоб однозначнее, без всяких там "неустранимых разногласий". А это, - он кивнул на бумагу, - возможно, и ликвидируют вообще.
   Мечеслав усмехнулся:
   - Я и не знал, что мой брат - латентный искатель компромата.
   - Я и сам не знал, - нахмурился Георг. - Всё когда-то начинается впервые.
   На столе задержалась белая тополиная пушинка - видимо, прилетела с балкона. Мечеслав задумчиво смахнул её.
   - Если б мы жили во времена царя Гурголика, - заговорил он, - я бы сказал, что всё это для тебя плохо кончится.
   - Ну, это вряд ли... - пробормотал Георг. И даже усмехнулся, но как-то не очень весело.
   Посмотрев на него немного, Мечеслав кивнул на бумагу:
   - Тебе лично это надо?
   - Мне - нет. Всё, что сейчас надо мне лично, это нормально выспаться и желательно в отпуск до конца лета. Лучше - куда-нибудь за город. Но знаешь... Некоторые вещи сильнее нас. Ты видел когда-нибудь, как бабочки бьются о горящую лампу? Они ведь гибнут от этого. Но всё равно зачем-то туда летят. Так и мы иногда, как эти бабочки: знаем, что не надо, но всё равно идём... как будто что-то непреодолимо нас туда тянет.
   Георг помолчал какое-то время, в глубокой задумчивости глядя сквозь пространство, потом, будто очнувшись, поспешно сложил документ.
   - Думаю, ты понимаешь, что я тебе ничего не показывал, - проговорил он негромко.
   - Без проблем. Семье тоже не покажешь?
   - Зачем бы? Машенька всё равно ничего не поймёт в этом, только тревожить её без смысла...
   - Ника?
   - У Ники отличный слух. Думаю, она и так прекрасно нас слышала, - Георг кивнул на открытую дверь кухни.
   Слышала Ника или нет, она ничем не показала этого, когда провожала Мечеслава до порога. Только взгляд - в который раз уже Мечеслав замечал его - взгляд существа в целом мирного, но которое будет защищать то, что ему дорого, не на жизнь, а на смерть.
  
   Он пытался что-то ещё найти про катакомбы - теперь уже просто бегло листая страницы и ловя взглядом всё похожее.
   Катакомбы. Ка...
   "Карканье ворон традиционно предвещает беду. В примерах фольклора..."
   Странно, но слова на листах энциклопедии рассыпались, он никак не мог сосредоточиться на них. Никогда Мечеслав не помнил за собой такого.
   Взбрело же ему копировать этот чёртов указ. Ладно, глупости, зачем об этом...
   "Карты Терры (колода Терры) - одинакового размера миниатюры, изображающие людей разного статуса и рода занятий, а также отдельные сцены из их жизни, - известны со времён..."
   Он не стал дочитывать, лишь скользнул взглядом по изображениям: император - недвижный каменный исполин на огромном троне; колдун, рисующий пламенные письмена прямо по воздуху...
   Мечеслав прикрыл глаза и на минуту отложил энциклопедию.
   "Если бы мы жили во времена царя Гурголика..."
   Так, ну хватит. Ещё Виктора IV вспомнить, для пущей реалистичности.
   А ведь точно. Мечеслав открыл глаза и с новым воодушевлением принялся листать страницы. Ведь с "императором-победителем" как раз и связывает катакомбы одна из версий, там и надо смотреть.
   На этот раз ему повезло больше: про катакомбы быстро нашлось. Мечеслав с интересом погрузился в чтение.
   Викторские тюрьмы охранялись на ура, и сбежать оттуда было практически невозможно. Однако, видимо, народная молва не любит невозможностей, и нескольким узникам (числом десять или пятнадцать) приписали не только попытку бегства, но и благополучное исчезновение из поля зрения императора и его верных прислужников. Говорили, что после некоторых приключений эти люди укрылись под землёй.
   Всё это, конечно, мало похоже на правду. Но если только предположить, что кто-то из беглецов мог действительно уйти в пещеры, забраться так далеко, где не найдёт ни один человек... Ведь, если так, они могли жить там годами, своей тайной, для всех невидимой жизнью; может, даже обустроить там отдельный, подземный мирок - дома, улицы... подземные корабли для подземных рек.
   Нет, ну это его, конечно, занесло, - Мечеслав усмехнулся. Однако вряд ли бы стали столько говорить о том, чего в природе никогда не существовало, ни в каком виде. Он пролистал немного вперёд, вчитался в зацепивший взгляд абзац.
   "Фотографии ринордийских катакомб были сделаны И. Ларсеном, однако позже снимки оказались повреждены, и первоначальное изображение утратило всякую чёткость. Впоследствии фото были утеряны. Свидетельства же тех, кто видел снимки до повреждения, сильно разнятся между собой.
   Из века в век всевозможные ясновидцы и предсказатели уделяли катакомбам повышенное внимание, приписывая им особую важность и даже роковое значение в жизни столицы..."
   Следующий абзац, вдвое больше предыдущего, был полностью посвящён тому, каким пережитком является вера в ясновидцев и предсказателей и с какой лёгкостью можно разоблачить случаи их предвидения. Мечеслав уже знал подобные вставные абзацы наизусть и не стал дочитывать этот.
   Кстати, а ведь Сибилла.
   Если всё же приведётся увидеться с ней - может, она что-то знает о Железнистой долине и о пещерах под землёй?
  
   - Нужна отмашка от собрания, - сказал Мартин.
   - Была же уже!
   - Тогда не знали, что здесь подземелья.
   Одна мысль о том, что отмашки может не быть, повергала в бессильную ярость, будто отнимают нечто невыразимо ценное.
   - И что теперь? - только спросил Мечеслав.
   - Сказали ждать. До того, как будет их решение.
   - С такими проволочками мы никогда не закончим, - проворчал он.
   - Я тебе сказал как есть, - Мартин пожал плечами. - Должны собраться на выходных, после Дня стояния, тогда будет ясно окончательно.
   - Что им не нравится, - пробормотал Мечеслав и неожиданно для себя взорвался. - Что им, чёрт возьми, не нравится? Они боятся, что своды укреплять надо будет? Так нам бы по-любому пришлось укреплять свод и стенки, только ещё и прорываться туда сначала. Или так не хотят отходить от плана? Это не собрание, это сборище бюрократов, которым, кроме своих бумажек с печатями, ничего не важно! Для них революции не наступило, они не знают, что сейчас Новое время и всё должно решаться совершенно по-другому!
   - Вот им позвони и скажи, - оборвал Мартин. - Мне-то ты нафига это вещаешь?
   Глаза его отсвечивали знакомым зеленоватым блеском: верный признак, что его что-то злит не на шутку, не стоит провоцировать дальше. Мечеслав заставил себя замолчать: ссориться им сейчас из-за далёких людей в собрании было бы довольно глупо.
   - Ну, дожидайтесь тогда, пока отмахнут, - он сам махнул рукой и отошёл, оставив Мартина и всю рабочую братию. Никто из них не виноват в том, что снова придётся простаивать, даже собрание не виновато, - на самом деле он понимал это. У них какие-то свои согласования, свои договорённости - со столицей и кто знает с кем ещё. Но как же всё-таки глупо, глупо...
   Остановившись на краю площадки, он машинально окинул взглядом сложенные стройматериалы. Целые горы... За штабелем труб промелькнуло вдруг какое-то движение и тут же затаилось.
   - Эй, - позвал Мечеслав. Ему не ответили, но он видел, что она прячется именно там. Мечеслав быстро оглянулся на площадку (никому нет дела), шагнул к сложенной горке.
   - Ну, выходи, - негромко сказал он. - Я тебя уже заметил.
   Сибилла, смущённо опустив голову, вышла из-за труб.
   - Здравствуй, - проговорил он приветливо. - Давно меня выслеживаешь?
   Она подняла на него неожиданно решительный взгляд. Так же тихо сказала:
   - Давно.
   - Ну вот и встретились... - протянул Мечеслав несколько растерянно. - О чём же ты хотела мне поведать?
   - Вам надо уехать из Ринордийска, - быстро, не повышая тона, заговорила Сибилла. - Это теперь будет плохое место.
   - Почему же плохое?
   Она покачала головой:
   - Я не могу вам этого сказать. Скоро здесь будет плохо всем, и тогда будет уже поздно. Это станет совсем другой город... совсем, совсем другой, в котором нельзя оставаться никому. Они этого пока не знают... но я-то вижу.
   - Вот как, - он невольно улыбнулся, постарался скрыть улыбку, но не очень удачно. - И где ты это видишь? Здесь же? Или в каком-нибудь магическом шаре?
   - Н-нет, - Сибилла слегка задумалась. - Как будто параллельно тому, что вокруг. Как будто слегка... за завесой. Сквозь приоткрытую дверцу, - она вновь посмотрела на Мечеслава. - Вы ведь мне не верите, да?
   - Нуу... - замялся он.
   - Мне никто не верит, - Сибилла кивнула со слегка потерянной, смиренной улыбкой. - Мне только Маргоша поверила. Но она гордая... Сказала, никуда отсюда не уедет. А я даже не могу её предупредить.
   Она замолкла, но на лице остались тревога и тайные невысказанные раздумья. Мечеслав посмотрел на неё, затем оглянулся ещё раз на площадку. По-прежнему никому нет дела: у котлована виднелось несколько рабочих, больше же людей не было.
   - Вот что, Сибилла... - он сделал паузу, чтоб убедиться, что можно называть её этим именем. - А не прогуляться ли нам где-нибудь? В Центральном парке, например, там сейчас должно быть хорошо. Я приглашаю.
  
   Листва в парке переливалась всеми вариациями зелёного, и весело крутились кабинки солнца-колеса, чей золотистый лик улыбался в середине кружения. Снова доносилась откуда-то шарманочная мелодия: Мечеславу показалось даже, что он когда-то слышал эту песню, вместе со словами, но когда и где - не мог вспомнить.
   Стая птиц взлетела в воздух и скрылась за оборотом колеса. Сибилла проводила их взглядом.
   - Хочешь прокатиться? - предложил Мечеслав.
   - М, - она будто растерялась сначала, но тут же уверенно покачала головой. - Я боюсь высоты.
   - Зря, - он подумал снова про небоскрёбы и космос, про глубины, пещеры, о которых хотел спросить, но всё это смешалось в голове, так пригревал ясный летний день в своём разгаре, и было лень думать о чём-то. - Часто тут бываешь?
   - Там. За оградой.
   - Ты никогда здесь не бывала? - удивился Мечеслав.
   Сибилла отчего-то смутилась и опустила голову.
   - Оттуда и так всё видно...
   - Видно! - рассмеялся он. - Как будто это для того, чтоб смотреть.
   Она совсем стихла и всё отводила взгляд: на вид лет пятнадцати, а может, и восемнадцати, сложно сказать, русоволосая, с причудливо заплетёнными косами, в аккуратной, но очень простенькой одежде - особенно по сравнению с нарядными людьми, что гуляли тут и там по парку... Ну конечно же. Какой он болван.
   - Так, - сказал Мечеслав. - Пошли в центр, туда, где вся толпа, и будем там делать всё, что захотим. Сегодня у нас маленький личный праздник.
   Разумеется, никакой высоты Сибилла не боялась, и они сделали один большой кружок вокруг "солнца". Им досталась белая кабинка: круглая, с двумя входами, завешенными цепочками, по обе стороны.
   - Зелёный - цвет жизни, - объясняла Сибилла, пока другие кабинки по одной проплывали мимо, а ближайшая ось колеса вставала вертикально. - Красный - цвет борьбы.
   - А белый? - поинтересовался Мечеслав.
   Она задумалась на мгновение.
   - Белый - много чего...
   К тому времени, как колесо сделало оборот и они сошли обратно на землю, он уже настолько доверял Сибилле, что неожиданно рассказал ей всю свою историю: про северо-запад, про его величественные и одинокие вечера, про то, как в числе других добровольцев вызвался ехать в столицу, чтоб строить там метро, про Георга, про Нику и Машеньку, про то, как хорошо, что они есть, и про своё беспокойство за Машеньку, она ведь так мало понимает в жизни (правда, о том, что не показывал ему Георг, всё же предусмотрительно решил умолчать), про всё-всё...
   Сибилла редко перебивала, иногда только уточняла какое-нибудь непонятное слово, а чаще кивала и улыбалась мягко и ободряюще одновременно. Они так долго гуляли по дорожкам парка, что даже устали и заглянули в ту самую кафешку, где Мечеслав был в день своего приезда.
   Людей было, пожалуй, побольше, а навесы выглядели чуть менее прозрачными (вероятно, затемнили от света), но в целом здесь ничего не изменилось.
   - Хочешь молочный коктейль? - спросил Мечеслав.
   - А что это?
   - Ты никогда не пробовала? - удивился он.
   - Нет...
   - Сейчас попробуешь.
   Через пять минут перед Сибиллой стоял высокий стакан с пузыристым коктейлем (клубничным). Она с некоторым недоверием оглядела его, осторожно потянула через трубочку. Улыбнулась.
   - Вкусно.
   Через открытую дверь виднелись солнечные тропинки и деревья парка. По траве расхаживала большая чёрная птица - вроде вороны.
   - Это грач, - сказала Сибилла. - Они совсем не похожи на ворон... Только притворяются.
   - Ты знаешь много птиц, Сибилла?
   - Мы следим за ними, - проговорила она задумчиво. - Птицы рассказывают многое... Есть свои, ринордийские птицы - они поют вместе с городом. Когда сюда залетают чайки, они приносят с собой северный ветер и перемены. Есть большие, тёмные птицы - они появляются перед ненастьем и кружат над городом.
   "Разве ты не слышишь приближенья чёрных крыл", - вспомнилось снова. Откуда-то потянуло холодком.
   - А когда всё совсем плохо, - негромко проговорила Сибилла, - птицы исчезают. Это значит, что город в беде.
  
   Возвращались они через Главную площадь. Мечеслав видел её впервые, и его удивило, как буднично и спокойно она выглядит. Старая брусчатка под ногами - сколько веков она здесь пролежала? - легонько отзывалась эхом на их шаги, посередине же площади высилась тонкая Часовая башня.
   Тоже ведь на холме, - сообразил он. Башня стояла на возвышении, от неё же площадь чуть заметно скатывалась под уклон во все стороны. Словно дождавшись, когда пришедшие будут проходить мимо, с вершины раздался гулкий протяжный звон. Било три.
   - В Ринордийске всё спокойно, мерно башенка звонит, - прокомментировал Мечеслав, когда часы смолкли.
   - Я знаю это песню, - задумчиво проговорила Сибилла. - Вы разве тоже знаете? Я, наверно, слышала её ещё в детстве.
   - Она старая... Говорят, кажется, ещё позапрошлого века.
   - Наверно, человек, который её сочинил, любил бывать здесь, - Сибилла улыбнулась чему-то про себя, будто вдруг увидела и человека, и дома, которые стояли тут, когда он проходил по площади, - совсем другие, чем сейчас, и идущие люди - другие, и весь мир вокруг - другой. Лишь брусчатка всё та же да тонкая Часовая башня.
   Это вновь напомнило о том, о чём Мечеслав хотел спросить у неё.
   - Сибилла, а давно ваш род живёт в Ринордийске? - начал он издалека. Они миновали башню и спускались теперь к Передвижному мосту над матовой чёрной рекой.
   - Давно, - кивнула она. - Моя прабабка жила тут ещё девчонкой. Однажды её здесь едва не повесили. Когда она предсказала войну.
   - Великую войну? - удивился он.
   - Да. Никто же не верил, что на нас нападут, а она ходила и всем рассказывала, как это будет, - что-то, казалось, вдруг рассмешило Сибиллу. - Когда так и вышло, все решили было, что она шпионка. Еле убедить удалось, что будь она шпионкой, то не стала бы, конечно, ничего разбалтывать. Сам военачальник потом женился на ней.
   - Даже так?
   - Да, после того, как она предсказала, что на Ринордийск нападут из Железнистой долины. Если бы не это и если бы военачальник не поверил ей, туда бы точно не успели дойти. Они и так пришли в последний момент, партизаны уже сделали всё, что смогли.
   Они подходили к середине моста. Ветер здесь был прохладнее и как будто резче. Над водой мелькали тонкие белые птичьи силуэты (чайки?)
   - А ты знаешь что-нибудь про Железнистую долину? - поинтересовался Мечеслав.
   Сибилла будто бы только вернулась из прошлого в век настоящий, глянула с тревогой.
   - Вы ведь там работаете?
   - Работаем, - Мечеслав окинул взглядом расстелившиеся вокруг дали. - Говорят, там есть подземные пещеры...
   - Есть, - подумав, кивнула Сибилла.
   - Большие? Ты там бывала?
   - Вы хотите туда спуститься, да? - тихо произнесла она.
   Мечеслав растерялся в первый момент.
   - Ну... Если начальство даст отмашку - все спустимся, - улыбнулся он.
   - Нет, вы сами. Сами хотите спуститься туда, без отмашки.
   Он подумал и решил, что от Сибиллы ему утаивать нечего.
   - Да, хочу. Не знаю, зачем, но хочу. Понимаешь, что-то тянет меня туда, как будто там есть нечто очень важное. Может быть, вообще самое важное, что только может быть. Если удастся увидеть это...
   Сибилла вдруг резко встала на месте. Мечеслав остановился, взглянул на неё: замерев, она всматривалась во что-то на том берегу и вид у неё был испуганный, будто она увидела призрака или ещё кого-то в том же роде.
   Он легонько тронул её за плечо:
   - Сибилла? Что случилось?
   Правой рукой она нетвёрдо нашарила ограду моста, обхватила металлический набалдашник. Помолчав ещё с минуту, перевела дыхание и остановила взгляд на Мечеславе.
   - Уезжайте как можно скорее. Вас убьют здесь.
   Он невольно рассмеялся:
   - Что, прям здесь?
   - Нет. Но отсюда видно.
   Она чуть заметным кивком указала на массивное серое здание на том берегу. Солнце высвечивало сейчас одну стену - крепкую, кирпичную, похоже, без окон. Остальное тонуло в тени.
   - И что там? - полюбопытствовал Мечеслав. - Отравят меня?
   - Застрелят, - проговорила Сибилла, потом вдруг вскинула на него яростный взор. - Прекратите спрашивать! Я и так вам слишком много сказала! Просто уезжайте. Лучше за границу, если получится. Если нет - возвращайтесь на северо-запад, там вас никто не тронет.
   - А Георг? - спросил он уже серьёзнее. - Машенька? С ними всё будет в порядке?
   Сибилла с вымотанным и уставшим видом смотрела теперь куда-то вниз - сквозь чёрные перила ограды, на плещущиеся волны внизу.
   - Я не могу вам этого сказать...
   С тихим скрежетом через мост проехал красный трамвай. Потревоженные им, из-за опоры взвились чайки и с криками унеслись вдоль переливчатой ленты реки.
  
   Город не нравился сегодня. Мрачный, помпезный - он будто бы взялся предвещать не лучшие перемены. А ведь праздник.
   Если точнее, День Великого стояния - если праздник, то весьма специфический. Но Лунев всегда с некоторым пиететом относился к подобным датам. Ну, или почти всегда.
   На Главной площади взгромождали какие-то леса - видимо, чтобы к вечеру всё тут украсить. Пока же эти тонкие зубастые конструкции ничего не украшали, а суета и окрики рабочих вокруг только добавляли раздражения. Поняв, что в центре ему сегодня делать абсолютно нечего, Лунев развернулся и быстрым шагом ушёл отсюда - куда-нибудь вдаль... в переплетение узких окраинных улиц, где никто не будет искать его и приглашать участвовать в чём-то.
   Никто, кроме самого Ринордийска.
   Город смеялся, закрывал перед ним все двери и маленькие дверцы, город говорил: "Да ладно, неужели тебе и в самом деле так туда надо?", - и обращал в труху всё, к чему бы ни обращался Лунев, даже те стихи, про сверкающую белую башню. Город только усмехался и говорил: "Ты никакой не поэт, Лунев, ты просто обычный бездельник", - так, как это делает только Ринордийск, с холодным блеском в горящих глазах, с наигранно обвивающим тебя хвостом-шлейфом, с мимолётным оскалом, что мелькает вдруг за брызгами пурпура.
   "Терпеть не могу таких людей", - подумал он.
   (Сразу вспомнилась Вероника Николаевна с её сероватыми ледышками и её манера задавать вопросы без нормального ответа. "У вас такая слабая воля, господин Лунев? Но я в вас верю").
   Машенька была совсем не в неё, разве что светловолосые обе... Да и не в отца, пожалуй.
   Он отмахнулся при мысли о Машеньке, хотя вспомнил: кажется, она говорила, что на День Великого стояния останется, скорее всего, дома и не пойдёт смотреть фейерверк. Ринордийский фейерверк в центре города всегда притягивает уйму людей: жители специально собираются на выделенных для этого площадках, чтобы увидеть столь грандиозное зрелище. Но, сказала Машенька, ей становится не по себе на просторных площадях, в скоплении народа, сразу хочется домой. А фейерверк она всё равно потом по телевизору увидит.
   Хочет ли он сам посмотреть на фейерверк, Лунев ещё не решил. Может, тоже ограничится телевизором в этом году, - он злобно усмехнулся. Когда дела не ладились, его влекло прочь от величия, от красоты - чтоб не вспоминать, что они вообще где-то есть. Так легче было поверить, что он не лишён ни того, ни другого: их ведь просто не существует.
   Фейерверк был по-настоящему красив, Лунев всегда это признавал. Но это ничего не давало и ничего не меняло, оставляя в итоге лишь мелкое гложущее чувство: "а сам ты - ходячее ничтожество". А он же не Евгений Зенкин, чтоб с искренним восхищением взирать снизу вверх, не претендуя на то, чтоб самому что-то из себя представлять.
   Лунев снова с раздражением вспомнил, как тот звонил, звал на встречу во Дворце Культуры. Столько людей там будет, кое с кем познакомлю... Как будто это что-то сейчас изменит.
   Дорога, как по заказу, вывела в отдалённый от центра новый район, где теснились недостроенные ещё высотки с чёрными провалами окон. Бросив беглый взгляд на серого гиганта - вершина его уходила в свинцовые тучи и угрожающе нависала сверху, - Лунев прошмыгнул мимо. Эти наполовину готовые здания выглядели, наверно, как после бомбёжки; только стрелы строительных кранов, пронзающие небо, говорили, что на самом деле не так.
   Новые строящиеся районы никогда не нравились Луневу, он с нетерпением ждал, когда их уже закончат. Но сейчас будто что-то остановило его здесь: голый бетон, железо, одинаковые мрачные коробы... Наверху, примерно там же, где высились крыши зданий, хрипло прокричала ворона и, заметив Лунева, тяжело поднялась в воздух.
   "Карканье ворон традиционно предвещает беду, - само собой всплыло в голове. - В примерах фольклора средневековья и начала Империи вороны часто вьются над обречёнными".
   Он только успел усмехнуться этой мысли, как звуки перекрыл приближающийся механический шум. Издавая монотонное гудение, в небе показался хеликоптер.
   Лунев с интересом следил за ним. Летающая махина зависла на минуту в воздухе, потом, накренившись, пролетела косо у него над головой. "Сейчас упадёт", - подумал он машинально, вовсе не желая так подумать. Но хеликоптер не упал, а описал большую дугу и скрылся за пустооконной высоткой.
   Лунев захотел было последовать за ним, но хеликоптер уже исчез из вида, и не было никакой возможности его догнать. Ворона тоже, по-видимому, успела улететь. Может, и вообще покинула город.
   Остались только многоэтажки, и он тут был лишним.
   "А почему бы не к Машеньке", - подумал он вдруг с непривычной для себя дерзостью. Скоро вечер, а вечер - время гостей. Тем более получается, что дома будет только она, - остальные-то пойдут смотреть на фейерверк.
   "Ну и зачем?" - сказал внутренний голос. Сидеть ли у них дома или у себя дома - какая, в сущности, разница. Тусклая синь за окном и усталый свет лампы в комнате останутся всё теми же. А если он ждёт чего-то ещё... Чего он, кстати, ждёт?
   Чего можно ждать в мире, где рабочие заставляют Главную площадь лесами и перекрикиваются между собой?
   Неожиданно он вспомнил совсем другое место: ту кленовую аллею на пути к их дому. Он всегда проходил там, когда шёл к ним в гости, и ему там нравилось.
   Да, именно. Именно туда, именно сейчас, и плевать, зачем ему это.
   Уже зажглись фонари к тому времени, как Лунев дошёл до места, и аллея лучилась украденным у них светом, и казалось, что где-то играет оркестр, хотя он слышал, что всё по-прежнему тихо, но музыка заливалась, кружилась и погружала всё в свою вечернюю феерию. Музыка заразила его безбашенным весельем, он широким шагом шёл по аллее, и чудилось даже, что за маленькими деревцами мелькает иногда Машенька в малиновом платье - у неё ведь не было малинового платья? - и манит его, и вновь ускользает. Лунев пошёл быстрее, почти перешёл на бег, и, хотя она всё пряталась за каждым деревом, всё равно же он нагонит её в итоге - пока сияют огни в ветвях, пока играет музыка...
  
   - Фейерверк через час, давайте быстрее!
   Ника ушла в соседнюю комнату - ещё раз спросить Машеньку, точно ли она не хочет пойти. Нет, не хочет, там холодно и много людей. Ну хорошо, - сказала Ника и ушла собираться сама.
   Мечеслав сейчас только пришёл и стоял в прихожей, у дверей, ожидая, когда хозяева будут готовы. От нечего делать он разглядывал себя в зеркале на стене. Особенного ничего: не такой представительный вид, как у Георга, и без той толики привлекательной чем-то оторванности, что была у Мартина, - но в целом, как уже сказано, вполне ничего. Шум в комнатах то затихал, то возобновлялся вновь, и Мечеславу начинало казаться уже, что они слишком долго, что столько просто невозможно собираться, не на что тратить время... Впрочем, время - он знал это - штука переменчивая и неодинаковая, сильно зависит от того, делаешь ты что-то или просто ожидаешь. Тем более, подумал он вслед, иногда неплохо бывает вот так ждать, пока кто-то соберётся, - ему обычно было некого.
   Он вспомнил было ещё о Сибилле: как она, нормально ли после вчерашнего, хотя он довёл её почти до дома... Но тут в прихожей как раз появился Георг. Привычным жестом он поправил запонки на манжетах, попутно улыбнувшись брату. Мечеслав прислушался: из дальней комнаты что-то уже слишком давно не доносилось ни звука.
   - А что Ника? - тихо спросил он.
   - Сейчас будет, - ответил Георг, продолжил, сильно приглушив голос. - У неё неприятности на работе, и, кажется, она не слишком хорошо себя чувствует. Я ей предлагал не идти, но у неё пунктик на этом. Говорит, это один из тех праздников, которые надо отмечать при любых обстоятельствах.
   - Я всё слышу, - сказала Ника собственной персоной: она появилась на пороге прихожей.
   - И зоркий слух, не терпящий сурдинки, - с улыбкой прокомментировал Георг и кивнул Мечеславу. - С ней не пошушукаешься.
   - Вот ещё, - Ника неопределённо пожала плечами и прошла в огороженный закуток за шкафом. В этот момент постучали в дверь.
   Мечеслав, находившийся ближе всех к выходу, вопросительно посмотрел на Георга и, уловив немое согласие, открыл.
   Там стоял молодой человек - похоже, ещё студент, ну, явно не намного старше двадцати. Он как-то растерянно взглянул на Мечеслава, поискал глазами кого-то в глубине квартиры.
   - А, Алексей, - мягко окликнул Георг. - Здравствуй. Мы, правда, сейчас уходим.
   - Я, с-собственно, хотел узнать, дома ли Машенька... - проговорил тот.
   - Дома, - Георг кивнул, не спуская взгляда с пришедшего. - Останетесь с ней здесь? Мы тогда не будем больше звать её с собой.
   Так значит, это и есть тот самый Алексей Лунев, - понял Мечеслав и тут же уставился на гостя во все глаза. Он был... да никаким он не был - ни высоким, ни низким, ни толстым, ни худощавым, ни слишком изящным, ни слишком грубо слепленным... Пожалуй, окажись Мечеслав с ним на пустой улице, мог бы и не заметить, что кто-то прошёл мимо. Правда, Таубанская, вспомнил Мечеслав, тоже была по-своему "никакой": везде посередине, везде неопределённо, везде - слившиеся в одно крайности. Но Таубанская принадлежала будто другому, тайному миру - хранительница нездешних призрачных грёз, переменчивая, как и они. Лунева же сложно было заподозрить в чём-то подобном: лицо его ничего не выражало, разве что немного замешательства, обычного для создавшейся ситуации.
   Кивнув несколько раз Георгу, Лунев неловко двинулся было в сторону комнат, но тут же столкнулся с вновь появившейся из-за шкафа Никой. Им удалось разминуться, но секунду они стояли один против другого, и в этот момент проскользнуло что-то странное - будто сталь клацнула в воздухе и тут же исчезла. Мечеслав так и не понял, что там произошло.
   Лунев хотел было что-то сказать, но, видимо, передумал и, только выдавив из себя улыбку, проскользнул мимо Ники в комнаты.
   Ника чему-то кивнула и быстро подошла к зеркалу, на ходу застёгивая длинный светлый плащ.
   - Там тепло, Слава? - спросила она.
   - Относительно... Но ветер, а к ночи, думаю, похолодает.
   Она снова кивнула:
   - Ну, идёмте.
   Они вышли на узкую площадку около лифтов. Георг захлопнул дверь и потянулся за ключами.
   - Не надо её закрывать, - встав у окна, Ника что-то разглядывала внизу на улице. - Пойдёмте быстрее, там трамвай, - и она вприпрыжку спустилась по лестнице.
  
   Площадка была в центре Ринордийска, только чуть в стороне от Главной площади.
   Тут уже собралось много людей - очень разных, но, если присмотреться, они подходили друг к другу, как костюмы и расписные маски из одного спектакля: статисты в ожидании главного появления. Они задирали головы и смотрели в стемневшее небо над верхушками зданий, хотя никто ещё ничего не запускал. По краям площадки стояли большие чёрные репродукторы, и неразборчивый голос уже что-то вещал через них. Мечеслав прислушался внимательнее, но за помехами и тихим говором людей всё равно не разобрал.
   - У меня выдаётся не так много случаев бывать в центре, - по-деликатному негромко заговорил Георг. - Кажется, сегодня тут расстарались.
   - Да, сделали хорошо, - отозвался Мечеслав.
   Он подумал сейчас, что на северо-западе никогда не устраивали таких праздников: чтоб все пришли, собрались в одном месте и смотрели бы на что-то, что им, только здесь и теперь, покажут, или просто веселились бы все друг с другом. Ведь тогда многие бы не успели добраться через болота или не смогли бы присутствовать по другим причинам, это бы их обидело и только усугубило бы разделённость. Зато там запускали ночное сияние, и в праздники маленькие цветные огоньки разбегались по проводам от дома к дому. Мерцающими нитями они тянулись по тёмному небу, и каждый человек в каждом доме знал в этот момент, что он не одинок, что о нём помнят и что все остальные с ним. Длинными зимними ночами это было особенно кстати.
   - Внимание, внимание! Время жителей и гостей столицы, - вдруг куда более отчётливым голосом разразился репродуктор. - Время вспомнить, зачем мы здесь сегодня, в День Великого стояния.
   Голос, то ли мужской, то ли женский, каждую секунду чуть меняющий тембр и интонацию, но неуловимо остающийся тем же, свободно лился через динамики.
   - Есть выбор воли, и есть выбор обстоятельств, мы не можем отменить одного и не можем отречься от другого, и мы никогда не видим заранее, какая из чаш в итоге будет наша, - до последнего. Мы не знаем, когда начнётся битва, а когда она начинается - не знаем, чем она завершится, и каждое наше решение отражается в зеркалах случайностей. Мы стоим на перекрёстке дорог - как те, в чью честь носит название этот день: несколько человек, несколько упрямцев, у которых не было ничего, кроме веры, что враг развернётся и уйдёт по их словам. Будет ли победа за нами - так, как была она за ними, - это нам неизвестно, никто не скажет нам и никто не даст гарантий. Мы можем только верить, выходя на очередной перекрёсток, - даже если больше ничего не остаётся. Верить, что всё это не зря.
   - Какой-нибудь неудачно вышедший, наверно, поспорил бы с этим, - шёпотом предположил Мечеслав.
   Георг улыбнулся в ответ.
   - Не факт, не факт... - пробормотал он и хотел добавить что-то ещё, но что-то ещё утонуло в торжественной мелодии, грянувшей в динамиках.
   Будто тени минувших веков столпились теперь по краям площадки: неожиданно близкие, будто бы знакомые, взаправду жившие здесь когда-то. Конечно, история о стоянии - всего лишь легенда, совсем не обязательно так было в действительности, но ведь кто-то слушал эту легенду на протяжении столетий, кто-то встречал этот праздник, прошедший сквозь время, год за годом, кто-то внимал таким же торжественным словам и откликался на них, тоже что-то думая по этому поводу... Век за веком, век за веком.
   Похожее чувство владело им возле Часовой башни, и оно было непривычно и ново, но теперь - гораздо сильнее: когда картонные исторические фигурки в узнаваемых нарядах становятся вдруг настоящими, из плоти и крови - из обычных, как твои, плоти и крови, не сверхчеловеческих и не условно-кукольных, нечувствительных к боли. И им тоже ведь было не по себе - там, на перекрёстке, без всяких гарантий.
   В этот день все они были здесь. Ещё немного сгуститься теням - и выйдут, приблизятся в переменчивом свете такие же, как ты, люди, и только древняя крепость будет так же выситься вдалеке: наверняка её кирпичную стену, высвеченную сейчас огнями, видели и они, когда стояли на этом месте...
   Кто-то пристально смотрел ему в затылок. Наверно, уже с минуту. Мечеслав обернулся, но тень тут же ускользнула, затерялась в толпе и бликах, оставив по себе едва уловимый холодный запах земли - словно её только что разрыли. Странно, подумал Мечеслав, тут ведь сейчас ничего не роют. Он бросил взгляд по сторонам - вдруг всё же удастся обнаружить таинственных копателей, - но тут взлетела первая звезда фейерверка и разорвалась в небе красными брызгами. Они уронили вниз свой отсвет.
  
   Только тишина осталась теперь в доме. Это было ново и непривычно.
   Машенька сидела в кресле - немного скованно, зажато, будто её стесняло что-то; хотя кресло, пожалуй, было ей даже велико. Машенька была в нём как бабочка в коконе.
   Лунев почти по-хозяйски прошёлся по комнате, окинул взглядом разную мелочь: стеклянные шарики, вазу с цветными вставками, стопку книг на столе (он тоже чувствовал себя неуверенно и нуждался в поддержке этих предметов). Шарики красиво переливались, но тронуть их он не рискнул: очень уж хрупкой казалась игра света на них, исчезнет - больше не возобновится. Вместо этого он легонько погладил причудливые, несколько вычурные перья в высокой вазе (фазаньи? или чьи ещё такие могут быть?)
   - Неплохо тут у вас... - проговорил Лунев.
   - Да? - то ли спросила, то ли согласилась Машенька.
   Он не ответил: все точные и правильные слова затаились где-то, все, кроме этого "неплохо".
   В этой похожей на кукольный домик комнатке Лунев не бывал прежде. Словно маленький зачарованный мир навсегда замер в одном из моментов, и все предметы здесь тоже застыли, заснули, и никто не тревожил их покоя, только кукольная девочка со светлыми, лунными волосами сидела посреди всего.
   "Тогда отступят, будто насовсем, тоска и вязкая тревога", - всплыло в голове. Строчка из его недавних стихов. (Хорошо, кстати, он сообразил не лезть сейчас с этим к Веронике Николаевне, потом успеется). Пожалуй, та строчка была как раз об этой комнатке: теперь, когда первая скованность прошла, всё здесь успокаивало, делало все сложности, настоящие и будущие, не такими уж важными.
   Он пересёк комнату, подошёл к подоконнику, где тоже разместилось много необычных диковинных штучек. Взгляд проскользил по ним, зацепился за небольшую фарфоровую шкатулку. Крышку украшали нарисованные венки чуть подвявших пепельных роз.
   Лунев осторожно взял шкатулку в руки. Внизу почти сразу нащупался скрытый от глаз заводной ключ. Ах вот оно что...
   Ключ поддался пальцам и повернулся хоть со скрипом, но легко. Лунев сделал им два или три оборота и открыл крышку. Миниатюрная парочка закружилась в вальсе, а из глубин шкатулки послышалась смутно знакомая мелодия, которую сей механизм переложил в тоненький отрывистый перезвон - что-то из детства, как далёкая полузабытая сказка.
   - А я знаю эту песню, - неожиданно произнесла Машенька. - Иногда играю её на пианино.
   - Да? - Лунев обернулся к ней. Машенька отчего-то смутилась и спрятала взгляд в обивке кресла.
   Пожалуй, сейчас ему можно и понастойчивей.
   - Тогда покажешь? - полюбопытствовал он. Машенька подняла взгляд, какое-то время подумала, но всё же кивнула.
   - Покажу.
   Другая комната была гостиной - большой и затемнённой. Пианино чёрной громадой стояло здесь у стены и слегка поблёскивало отражённым светом. Машенька присела рядом с махиной, та ощерилась узкими белыми клавишами.
   Машенька коснулась их - неуверенно, будто и сама ждала от них подвоха. Молча подумала над чем-то.
   - Я не могу вспомнить эту мелодию, - призналась она наконец. - Могу другую.
   И вопросительно посмотрела на Лунева. Он кивнул.
   Машенька вновь обернулась к пианино, занесла обе руки, снова несмело коснулась клавиш. На этот раз они откликнулись тихим нежным переливом.
   Было что-то завораживающее в движении этих тонких пальцев и в том, как с ними в такт возникали и угасали звуки в недрах чёрного механизма. Лунев отошёл чуть в сторону от Машеньки, чтобы увидеть, как она играет, - как если бы она была здесь одна и ни одной живой души вокруг. Тени растений колыхались в углах и запускали в комнату ночной тропический лес.
   Машенька немножко склонилась в сторону, и из-под её пальцев вырвалась волна других, громких и мощных звуков, они вскинулись и зазвенели пронзительно, устремляясь в вышину, - и там, в высях, на случайной ноте вдруг замолкли и опали, снова схоронились под клавиши.
   Лунев приблизился. Что-то странно влекло его к этой маленькой кукольной фигурке: может, изгиб плеч в неверном свете или звуки пианино, за которыми послушно следовали пальцы, обе руки беззащитно прикованы к белым клавишам - чтоб не нарушить, не потерять мелодию. Это было похоже на то, как билась о его сомкнутые ладони пойманная бабочка, - он помнил, как-то раз. Приблизившись ещё больше, он остановился за спиной у Машеньки - почти вплотную.
   Машенька, однако, была поглощена клавишами и его не замечала. Мелодия после взрыва лилась теперь спокойно и наполняла пространство приглушённым уютным светом. Прямо над пианино висело широкое и длинное зеркало, в котором отлично отражалась почти вся комната. Не сразу, но Лунев увидел в ней и себя.
   На противоположной стене, прямо над его правым плечом - над левым плечом двойника в зеркале - размещалась картина. Дева Летенция, - разглядел Лунев. Прекрасная в своём последнем танце, будто не сгорала в огне, а возносилась над миром, - она знала, конечно же, знала, что её жертва не напрасна, и смотрела теперь победно и вдохновляюще, словно звала идти за собой. Лунев никогда не любил эту легенду.
   Что ему до Летенции! Машенька, кукольная девочка с лунными волосами, была здесь, перед ним, и тянула к себе куда больше. Да, решил Лунев, он хочет это существо себе, неясно зачем, но оно должно быть у него, желательно насовсем.
   Где-то за окном, вдалеке отсюда раздалось первое грохотанье фейерверка.
   Лунев положил руку на плечо Машеньки. Она отвлеклась от взвившихся звуков, что готовились прянуть сейчас с высоты, и вскинула взгляд - чуть испуганно, но скорее просто с вопросом.
   - Я люблю тебя, - сказал он.
   Наверно, это называется так.
  
   Глубокие ультрамариновые и пурпурные искры разлетались в небе гигантскими шарами. Совсем мелкие там, наверху, они росли, будто бы тяжелели и надвигались угрожающими гроздьями, готовые обрушиться с высоты на головы. Но, не достигая земли, гасли.
   Окрестность озарялась их цветами - одним за другим, по очерёдности, - в промежутках же наступала непривычная после вспышек темнота. Тогда делалось неясно, кто и что теперь вокруг, кто бродит и шепчется за спиной, что за чёрные крылья осенили площадку и всех, кто на ней. А потом снова разрывался цветной шар, и отсвет его падал на землю и стены зданий, на лица, обращённые к небосводу.
   В одну из вспышек он заметил, что Георга нет рядом. Мечеслав завертел головой по сторонам: было бы глупо вот так потеряться в толпе.
   Нет, Георг был здесь, чуть подальше - у одной из тумб, что огораживали площадку. Он настойчиво звонил кому-то, раз за разом набирая, по-видимому, один и тот же номер. По лицу его вместе с переменчивым светом блуждала тревога.
   - Георг? - он подошёл совсем близко, потому что тот зажимал второе ухо рукой и не слышал. - Что случилось?
   - До Машеньки не могу дозвониться, - пробормотал Георг. - Не берёт трубку.
   Не вполне понимая, в чём дело, Мечеслав нахмурился и пожал плечами:
   - Но с ней же этот Лунев? Наверно, всё нормально.
   Георг поднял голову, взглянул на него, будто только сейчас увидел. Тихо проговорил:
   - У меня плохое предчувствие.
   Потом, словно уловив что-то, приобернулся в сторону площадки. Мечеслав поглядел туда же: Ника стояла поодаль и смотрела на них сосредоточенно и спокойно, разве что чуть более напряжённо, чем обычно. Она куталась в плащ, несмотря на довольно тёплый вечер, - возможно, ей действительно было не слишком хорошо - но на этом всё. Следующий шар разлетелся золотыми искрами, и огненное зарево высветило на мгновенье линию скулы, ветер трепал завиток у виска. Ника примирительно прикрыла глаза на секунду, затем развернулась в профиль - как бы пытаясь сохранить в зоне видимости и их двоих, и вспышки фейерверка в небе.
   Будто не поддерживай она одна своими мыслями, своим присутствием весь праздник и огни в вышине - они опадут и погаснут. И тогда сгустится полная тьма.
  
   На дне котлована было тихо, лишь поскрипывала едва слышно земля вокруг - или это только казалось...
   - Ну так что?
   Мартин, подпирающий ограду спусковой платформы, развёл руками:
   - До начала той недели они всё равно будут решать. Или ты предлагаешь спуститься туда самим?
   - Почему нет.
   - Знаешь что, - взвился Мартин, - у тебя уже крыша поехала с этими твоими пещерами и катакомбами. Если не откатят сейчас всё назад, спустимся, куда денемся. Что так рвёшься-то?
   - Да ты только рад будешь, если откатят, - проворчал Мечеслав.
   - Мне, положим, всё равно. Жду любого внятного ответа. А вот ты, похоже, забыл, что мы метро строим, а не копаемся в своё удовольствие.
   - Я помню про метро, - Мечеслав примирительно воздел руки. - Но неужели... Неужели тебе самому не хочется посмотреть, куда эта лестница?
   - Ты знаешь, нет, - Мартин покачал головой.
   - Там были люди, - Мечеслав присел рядом, на край платформы. - Кто-то же прорубил эти ступеньки. Говорят, туда, под землю, сбегали во времена Виктора, - он перешёл почти на шёпот, заглядывая в глаза напарнику. Должен же он согласиться сейчас, так или иначе. - Они жили там, внизу.
   - Жили? - Мартин с любопытством взглянул на него.
   - Говорят.
   - Погоди, покажу кое-что...
   Он выпрямился, поискал по карманам, затем с видом фокусника, чей трюк удался, выхватил и подбросил на ладони что-то маленькое.
   - Видел?
   - Что это? - не понял Мечеслав.
   - Кости.
   - Чьи?
   Мартин как-то странно усмехнулся:
   - Ну, может, и животных, конечно, я не специалист...
   Он замолк и в упор уставился на Мечеслава - кажется, не собираясь говорить ничего более.
   - Ну, даже если так, - Мечеслав посмотрел на осколки, ещё раз оглянулся на вход в штольню. - Чем это мешает спуститься.
   - Тааак. Ладно, - Мартин метнулся к штольне, затормозил на полпути. - Вставай тогда и пошли. Ты был там хоть раз, в самом конце? Не у заграждений, я имею в виду, а там, у самой лестницы? Нет? Ну так идём, покажу, - и, видя, что Мечеслав медлит, потащил его за руку. - Давай, давай, пошли.
   Миновав короткий тоннель, они остановились у входа в пещеру. Укрепления здесь заканчивались, дальше со всех сторон нависала только нетронутая порода. Оттуда, из черноты доносился тонкий, чуть слышный свист - ветер?
   Мартин сунул ему в руку фонарь.
   - Вот сюда вставай, - он протащил Мечеслава за ограждения, сам чуть подался в сторону, освобождая ему место. - Ну как? Ничего не навевает?
   Да он не на шутку напуган, с удивлением понял Мечеслав. Потому и встал вот так в сторонке и фонарь отдал потому же.
   Мечеслав всмотрелся в раскрытый зев пещеры. Света хватало совсем ненамного, дальше всё тонуло в черноте. Оттуда несло холодом и сыростью.
   - А что это должно навевать? - поинтересовался он.
   - Это могила, - проговорил Мартин. - Большая общая могила. И у меня нет ни малейшего желания её разделять.
   Через секунду его голос донёсся уже сверху, от входа в штольню, и куда более уверенно:
   - Но ты как хочешь!
   Засмотревшись в черноту, Мечеслав не сразу смог оторваться от неё и заметить, что напарник уже не рядом.
   - Мартин! - кинул он вслед. - Ну что ты как девочка!
   Ответа не последовало. Бесполезно: если уж Мартин упрётся, его бронепоездом не сдвинешь.
   Он вздохнул, поднял фонарь. В свете выступили ступеньки, ведущие вниз, в глубины.
   Похоже, и в самом деле придётся идти одному.
  
   Фонарь оказался тяжелее, чем ему думалось. И идти пришлось дольше.
   Ступени стлались под ногами - всё ниже, и ниже, и ниже, бесконечная исщерблённая дорожка. Пятно света порой задевало стены, и тогда было видно, как их поело время. Сто лет или, может быть, больше - пятьсот, целая тысяча... Разум не хотел думать о таких величинах.
   С какого-то момента на стенах начали появляться рисунки - лица людей, очертания предметов... Они были выведены неяркой, но, видно, очень въедливой краской, раз до сих пор сохранили свою чёткость. Рыжеватый, голубоватый, белый... Да это же колода Терры, вдруг понял Мечеслав. Некоторые изображения были хорошо узнаваемы: например, танцовщица, жрица огня, изогнувшаяся между двух колонн храма. Другие он видел впервые - наверно, это из тех, неизвестных карт, ведь часть колоды по легенде была утеряна. Он остановился на минуту перед рисунком: темноволосая королева сидела на высоком торжественном троне, плечи её укутывала мантия из крысиных шкурок. Ещё чуть дальше - но туда лишь краешком добрался свет фонаря - Часовая башня обрушивалась с высоты на большой прозрачный шар с контурами материков на хрупкой поверхности.
   Странно было видеть их: никем не виденные прежде, возможно - как часто думалось - и вовсе не существовавшие в действительности. На протяжении веков они смотрели с этих стен в своём первозданном виде, как-то помимо наземных легенд и хроник, сами для себя - с тех пор как мастер, чьё имя не донесла история, начертал их здесь.
   Где-то выше, в отдалении не очень громко, но различимо пророкотало. Он замер и прислушался, но звук уже затих.
   Хотелось бы надеяться, что это не обвал. Потому что если там, наверху, завалило вход, то ведь сюда могут и не прокопаться. И случись так, случись что-то с ним тут, в подземельях, никто к нему не придёт и не поможет - некому. Только глухая земля и пустые тоннели.
   Впервые он задумался о том, что может умереть. Не где-нибудь там, в абстрактном будущем, а здесь, сейчас - на полном серьёзе.
   Думать об этом было неприятно, ещё неприятнее - что, возможно, уже ничего нельзя сделать. Поскольку других вариантов не оставалось, он снова поднял фонарь и продолжил спуск.
   Рисунки теперь стали темнее, смотрелись менее отчётливо. Может быть, воздух на глубине не шёл им на пользу. А может, это фонарь светил слабее. Они ведь шли уже, наверно, несколько часов кряду...
   Наверху, на изгибе свода промелькнул ещё один, гигантский, рисунок - черношёрстный зверь обвивал себя длинным тонким хвостом, - но тут Мечеслав всё же споткнулся и выронил фонарь. Тот со звоном и грохотом скатился по оставшимся ступенькам и откатился прочь по ровному полу внизу. Мечеслав рванулся следом: лампа по-прежнему светила, хотя совсем слабо. В этом свете ещё увиделось, как фонарь накрыла мохнатая чёрная лапа - или это была бахрома шали? - а потом всё погасло.
   И почти сразу же включилось другое свечение. Нездешнее, оно не было из мира людей - призрачное, зеленоватое, в нём отчётливо проступали дальние очертания пещеры и хоровод теней не стенах, бесконечное шествие древнего торжественного обряда. Откуда шло свечение - из глубин других пещер или из какого-то ещё, невидимого глазу источника, - этого было не понять. Да, пожалуй, и не требовалось этого понимать.
   Ведь он уже оказывался здесь. Но только Мечеслав успел подумать, как кто-то произнёс без слов:
   Ну что, всё-таки пришёл? Что увидеть хотел?
   Мечеслав вздрогнул и завертел головой. Странный это был голос... Нет, это не был голос, ни звука не прозвучало в воздухе, но кто-то всё же говорил: то ли мужчина, то ли женщина, а может, и вовсе диковинный неслыханный зверь.
   "С-себе на уме пришёл, - прошелестели тени. - Он с-себе на уме..."
   Он подался назад - наверно, совсем не следовало тревожить обитателей этих недр, - но лестницы не было за ним. Исчезла куда-то.
   "Пришшёл подсмотреть..."
   "Пришшёл выведать..."
   "Разболтааает..."
   Да ладно вам, - прервал голос, и в нём проблеснула ирония. - Он фонарь удержать не смог.
   Что-то скользнуло к Мечеславу - что-то тёмное, изящное, довольно большое, но ускользающее от взора.
   Было бы забавно, приди ты на век позже, - шерстяное кольцо обвило его, не касаясь, вернулось на место. - Ну, так что ты принёс?
   - Принёс? - повторил Мечеслав.
   Что-нибудь интересное или вкусное. Ну хотя бы красивое, - оно помолчало. - Как? Ты ничего не принёс? Зачем тогда пришёл? Мне сожрать тебя, как бабочку?
   - Как бабочку не надо, - поспешно вставил Мечеслав. На всякий случай уточнил. - И вообще не надо, если можно.
   Беззвучный смех прокатился по пещере, заметался в нишах и выступах свода. Тени зашипели и двинулись было к Мечеславу, но тут же прянули обратно, стоило голосу заговорить.
   Допустим, я скажу, что можно. Но зачем же ты пришёл сюда? Не полениться преодолеть столько ступенек, пройти лестницу до конца... Никто не будет заниматься этим просто так, без цели, ничего не ожидая в финале. Кого ты думал здесь встретить?
   - Тебя, - ответил Мечеслав. Он понял, с кем говорит.
   Меня, - повторил голос, как бы оценивая ответ и смакуя его на вкус.
   И как тебе... - оно чуть усмехнулось. - Как тебе я?
   Грациозно выгнувшись, оно стояло в нескольких шагах от Мечеслава - прекрасно зная, что он его не видит. Только рябь в воздухе обещала порой дать слегка разглядеть, но не выполняла обещание.
   Никак, - после долгого обоюдного молчания констатировало оно.
   - Я не знаю, - пробормотал он только. - Я всё пытался понять и искал, много - я всегда ищу, и вот сейчас я помню, как тебя зовут, но кто ты... Нет, я не знаю, кто ты.
   Зато я прекрасно знаю, кто ты.
   Голос чуть заметно переменился - от него повеяло мглистым холодом. Тот, кто этим голосом обладал, легко обогнул Мечеслава, остановился у него за спиной. Этого не было видно: лишь слегка сдавило затылок, и ещё, если прислушаться, можно было уловить покалывающий запах духов, тёмный и тёплый.
   Просто человек - глупый, слабенький человечек - как все люди. Разве мог он что-то здесь разузнать, когда и захотеть чего-то толком не может. Впрочем, не худший из людей, даже получше многих... только что очень наивный. Невозможно прямо-таки наивный.
   Оно обогнуло Мечеслава с другой стороны, слегка задев его бахромой, и теперь с расстояния большого шага поглядывало искоса.
   Так что? Всё ещё хочешь увидеть?
   Тени уходили в анфилады бесконечными вереницами и, казалось, тихо пели. Красивое и печальное это песнопение разливалось под сводами пещер, хотя ухо не слышало его. Где-то там, в далёких коридорах, за зеленоватым свечением должен был завершиться их важный ритуал - обряд и представление века.
   Мечеслав невольно повёл плечами: пробрало морозцем.
   - А я могу отказаться?
   Это лучшее, что ты можешь сделать. Ты и так в этот раз зашёл слишком далеко.
   - И что, ты меня отпустишь?
   Отпущу. Зачем ты мне здесь. Лестница прямо за тобой, два шага назад.
   Мечеслав попятился и действительно почти сразу обнаружил лестницу, её старые стёртые ступеньки. И как не мог найти её раньше...
   Он начал было подниматься, но на второй или третьей ступеньке остановился и неуверенно оглянулся.
   Ну, что ещё?
   - Там, наверху может быть обвал, - пробормотал он.
   Нет там обвала.
   - Он, наверно, случится, пока я буду подниматься. Да?
   Что-то вроде беззвучного смешка заискрилось в потёмках.
   Думаешь, я специально даю тебе уйти, чтоб в последний момент перекрыть дорогу?
   - Как вариант, - предположил Мечеслав.
   Если меня сильно разозлить, я перегрызаю горло. А удерживать насильно - не в моих привычках. Особенно когда речь о таких дурачках, как ты.
   Что-то слегка покачивалось вместе с воздухом подземелья и, казалось, могло вот-вот сойтись в силуэт - или это рябило в глазах от уходящих теней?..
   Иди, на поверхности тебя уже ждут. Фонарь, если не возражаешь, оставлю себе. На память о встрече.
   - Но... - он только вспомнил о фонаре. - Там темно... Боюсь, без света я заблужусь.
   Заблудишься, идя по прямой? - голос насмешливо фыркнул. - Хотя да, от людей всего можно ожидать, - насмешка его вмиг сменилась серьёзностью. - Не заблудишься. Я дам тебе проводников.
   И тут же миллионы огоньков выплыли из глубин, будто много-много маленьких свечек вспыхнуло вдруг в ночи. Снова и снова появлялись они из-под низких сводов пещер и один за другим уходили наверх, мимо старых выщербленных ступеней, мимо хмурых, расписанных краской стен, и нарисованные лица провожали их нарисованными глазами.
   - Кто они? - спросил Мечеслав.
   Поверь, тебе лучше не знать.
   Те, что на самом верху, терялись из вида, и на место их приходили другие - целая река, бесконечный поток плывущих огней, всё выше и выше, наверно, к самому небу.
   Просто иди. Всё с тобой будет нормально.
   Сдержанная отстранённая печаль колыхнулась в темноте, скользнула напоследок лапкой по плечу и оставила Мечеслава.
   Осторожно он двинулся по лестнице, несколько раз ещё оглянулся со ступенек, но там, внизу, было уже ничего не различить. Тогда он стал смотреть наверх.
   И, пока он шёл, безмолвные и неназванные огоньки по обе стороны освещали ему путь.
  
   Он сидел на кровати, застланной клетчатым шерстяным пледом.
   Тихий субботний день разливался снаружи. С улицы через приоткрытое окно доносилась музыка.
   В этом районе всегда было спокойно.
   В который раз лениво, совсем неумело подумалось, сон или нет. Если бы он помнил, как проснулся...
   Если бы он помнил хотя бы остаток того дня: ведь добрался же он как-то от Железнистой долины до общежития, коль был сейчас здесь. Вспоминалось, но очень смутно... Кажется, ехал на трамвае. И, возможно, даже снова видел ту девушку с чёрными пружинками-волосами. Нет, не ту. Просто похожую, но абсолютно обычную человеческую девушку - наверно, одну из горожанок.
   Или и это тоже приснилось?
   Надо бы спросить Мартина. По крайней мере, предшествующий их разговор он должен помнить, если тот был взаправду.
   Но чем-то не нравилась эта затея, чем-то отталкивала от себя. Будто кто-то, легонько хлопнув по плечу, говорил: "Брось. Не надо".
   Под окном проехала машина, остановилась неподалёку, у соседнего подъезда. Хлопнули её двери, слышно было, что наружу высыпало много людей, раздались их громкие и недовольные голоса. Он вслушался было, чтобы понять, о чём они, но в этот же момент зазвонил телефон.
   Мечеслав снял трубку.
   - Да?
   И с облегчением - сам не зная отчего - услышал голос Мартина.
   - С северо-запада отзвонились, - сказал тот. - Собрались, видать, пораньше. Решили всё закрывать.
   - Что - "всё"? - не сразу сообразил Мечеслав.
   - Весь проект. Не будем ничего прокладывать, короче.
   - Аа...
   - Сказали, ландшафт неподходящий, будем прорываться - может всё поехать и рухнуть в тартарары.
   - Вот как.
   - Ну, это они так сказали, - повторил Мартин. - Что там на деле, и какие у них причины... Ну, ты сам понимаешь.
   От последних слов повеяло мгновенно пробежавшим холодком, и Мечеслав не смог озвучить вопрос. Пока он соображал, как бы половчее уточнить, что имелось в виду и кто из них что понимает (или думает, что понимает), Мартин крикнул:
   - Алло, алло! Слава!
   - Да-да, я здесь. Просто задумался.
   - Я надеюсь, ты не собираешься подбивать рабочих на забастовку, чтоб нам разрешили копаться дальше?
   В голосе Мартина послышались хорошо знакомые язвительные нотки, и от этого почему-то сразу стало легче.
   - Не настолько же у меня поехала крыша, - улыбнулся Мечеслав.
   - Вот и чудненько, - протянул Мартин. - Тем более нас перебрасывают на другой проект.
   - Обоих на один?
   - Ну естественно!
   Естественно, М и М, неразлучная парочка... Мечеслав снова невольно улыбнулся.
   - А что за проект такой? Не сказали?
   - У нас же, на северо-западе. В подробности не посвящали пока, тоже что-то очень важное, даже поважнее метро. Прямо-таки просили выдвигаться первым поездом, все издержки, сказали, берут на себя.
   - Даже так...
   Наверно, молчание затянулось, потому что Мартин вновь повысил голос:
   - Алло, Слава! Точно нормально всё?
   - Да, конечно. Когда поезд?
  
   Утром воскресенья на вокзале было хоть и людно, но спокойно, без лишней суеты. Кто-то, услышав, что объявили его поезд, шёл к платформам, другие тихо переговаривались здесь, за высокими круглыми столиками небольшого кафе.
   Мечеслав уже взял билет, но отправляться предстояло только вечером. Его же теперь охватила чуть капризная созерцательная ленца, свойственная человеку, от которого ничего более не требуется. Поэтому, прихватив по пути газету, он стоял у одного из крайних столиков - тех, что почти на улице, - и не спеша допивал кофе в маленькой чашке из нержавейки. Пожалуй, сам кофе не очень, бывает и получше, но ему понравилось, как сделана эта чашка: крепче, чем из стекла или фарфора, и удобнее, чем пластиковый стаканчик. К тому же почти не нагревается. Мечеслав развернул газету.
   На первых полосах было всё больше про всяких важных персон на верхах. Вот, пожалуйста - отстранили председателя парламента, по-честному, большинством голосов. Сказали, что не справляется. Взамен, правда, никого не выбрали, потому что так и не смогли договориться, только устроили драку, после чего часть ушла выражать свой протест на крышу, другая же часть объявила себя серьёзными людьми, которые решают проблемы внутри помещения. Мечеслав даже усмехнулся, хотя мало что понимал во всём этом: как дети, право слово.
   Он отлистал газету ближе к концу. Так, а что это у нас тут пишут под старой фотографией с дирижаблем? Никак ещё один проект масштаба субмарины А-114...
   Точно: как раз на северо-западе планируют наладить производство дирижаблей. Пока готово несколько пробных моделей, но если всё пойдёт как надо, то они будут поставлены на поток, а это откроет новую веху в деле воздухоплавания. Уж не на этот ли проект собираются перебросить их с Мартином? Едва ли, конечно, но если вдруг так... то так было бы просто чудесно. Автор статьи - неведомый собрат Мечеслава по духу - считал, что с распространением самолётов и хеликоптеров дирижабли вовсе не стали случайной страницей истории и могут по праву занимать свою, совершенно особую нишу. Вот, например...
   Он погрузился в чтение и даже забыл про кофе, но тут звонкий голос окликнул его:
   - Дядя Слава!
   Он сбился, поднял голову.
   - Машенька! - светловолосая девушка подлетела к нему, он обнял её одной рукой. - Ты здесь откуда? Проводить пришла?
   Та смущённо кивнула.
   - Папа сказал, вы уезжаете сегодня.
   - Да вот, приходится, - улыбнулся Мечеслав. - Труба зовёт.
   Думал он в это время о том, при каких обстоятельствах они с братом виделись последний раз: о фейерверке, Нике и том загадочном телефонном неразговоре.
   - Как ты? Всё нормально? - осведомился он. (Осторожнее. Не лезть, куда не надо).
   - Да, всё хорошо, - вид у неё и вправду был радостный. Даже как-то уж слишком сияли глаза. Он не стал спрашивать почему. (Возможно, стоило лучше спросить Георга, он-то должен знать, если что, но Георга тут не было).
   - А что сам папа? - поинтересовался Мечеслав. - Не захотел прийти?
   - Он работает, - несколько виновато ответила Машенька.
   - В воскресенье?
   Она кивнула:
   - Он сказал, у них там что-то срочное и очень много, нужно всё успеть до понедельника.
   - Ясно...
   Чего и следовало ожидать от Георга, - подумал он без всякого удивления. Всё-таки загонит себя когда-нибудь. Вспомнилось вдруг, что надо было у него спросить ещё про что-то, тоже очень важное, но что... Абсолютно вылетело из головы.
   - Передай, чтоб берёг себя, - проговорил он только и тихо рассмеялся. - Он вам ещё понадобится.
   Машенька улыбнулась:
   - Хорошо!
   Когда она, случайно взглянув на вокзальные часы, заторопилась, наскоро распрощалась и собралась идти, Мечеслав пробормотал:
   - И ты тоже.
   Машенька обернулась:
   - Что?
   - Береги себя. Тоже.
   Она распахнула глаза в каком-то совсем детском удивлении, медленно кивнула:
   - Хорошо, дядя Слава.
   Он проследовал за ней взглядом. Миновав кирпичную арку ("Приветствуем сюда входящих"), Машенька делалась всё меньше и меньше, почти уже кукольной, пока не скрылась наконец среди толпящихся у придорожной остановки.
   Тогда только Мечеслав отвернулся и оглядел почти пустой столик. Допил из нержавейки кофе.
   Теперь и у меня плохое предчувствие, - подумалось ему.
   Впрочем, кому какое дело до предчувствий.
  
   Несколько часов оставалось до отправления поезда, и Мечеслав сидел в своей - почти уже не своей - комнате общежития. Все вещи были сложены, и всё, что можно убрать, - убрано, и помещение стало теперь непривычно пустым. Только горел ещё настольный светильник (Мечеслав не стал в последний раз зажигать люстру, когда стемнело), да "Энциклопедия истории Ринордийска" была открыта на случайной странице: надо же занять чем-то оставшееся время. Откуда-то из-за стены, может быть, с верхнего этажа, доносилась лёгкая, чуть меланхоличная мелодия пианино. Красивый женский голос подпевал ей.
   Выцветшие слова на жёлтых страницах мелькали перед глазами:
   "...Так же, как и бабочка, свеча или просто маленький огонёк увязывается поверьями с символикой души и вообще человеческой жизни - с той разницей, что свечка символизирует всё лучшее, всё самое яркое, что есть в этой душе, то, чем она живёт и к чему стремится. В этом контексте становятся понятны образы потухшей свечи и негаснущего пламени. Не так легко объяснить традицию "ночной реки" - обряд, представляющийся в виде миллионов отдельных..."
   Внезапные хлопанье и трепет сбоку отвлекли его. Большая сероватая бабочка забилась под абажуром лампы. Кажется, она не могла выбраться. Мечеслав мигом вскочил.
   - Дурочка!
   Он погасил светильник, через секунду включил верхний свет и поискал взглядом бабочку. Она была здесь же, на столе, ещё живая, но, видимо, сказался жар лампы: бабочка неловко ползла по столу, то в одном, то в другом направлении, и даже не пыталась взлететь. Впрочем, повреждений заметно не было. Может, придёт в себя потихоньку...
   Мечеслав кинул взгляд на часы: уже почти пора выходить. Но не оставлять же её тут, в пустой комнате, где и еды нет.
   Прикинув, что брать за крылья её не стоит, Мечеслав накрыл бабочку ладонью и аккуратно отодвинул к краю стола, где осторожно просунул снизу вторую ладонь.
   Решив, наверно, что попала в западню, она забилась в узком замкнутом пространстве. Мечеслав даже испугался, что она переломает себе крылья.
   - Тише ты, - проговорил он. - Я тебя выпустить хочу.
   К счастью, окно было незаперто, оставалось только подвинуть створку локтем. Он высунул руки наружу и вскинул кверху, одновременно раскрыв ладони.
   Бабочка выпорхнула - наверно, свежий вечерний воздух привёл её в чувство - и резво помчалась прочь, туда, где за силуэтами деревьев и домов алела полоска заката.
   Мечеслав улыбнулся вслед. Ему вдруг стало легко и спокойно - будто так же, как он отпустил бабочку, отпускали сейчас и его самого.
   Вдалеке послышался паровозный гудок.
  
  
  
ноябрь 2015 - март 2016
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"