Дутый куб управления был угольно чёрным, как и остальные здания посёлка. Поначалу, к этому было тяжело привыкнуть, но потом люди привыкали, как привыкали и к постоянному красному планеты. Любимые цвета для обустройства жилья у марсиан - зелёный, апельсиновый, голубой и цвет дерева. Свой жилой отсек Сосновский выкрасил в голубой на девятый день после прибытия.
С тех пор прошло пять лет.
Сосновский взглянул на часы. Заседание должно было начаться через минуту. В этот момент на дисплее зажглась надпись: "Сосновский, ком. 12". Он встал и пошёл к антрацитовому зданию, жадно впитывающему солнечное тепло. Было раннее утро.
На стене две большие фотографии Земли. Собственно, самой планеты и фото поверхности океана. "Милый дом", подумал Сосновский и опустился на табурет, от которого до стола, где сидели члены комиссии, было не меньше пяти шагов. Обхватил широкими ладонями углы сидения.
- Здравствуйте, Юрий Павлович, - сказал председатель.
Он был молод, моложе Сосновского, но Марс уже и на нём оставил свой след - кожа вокруг глаз была морщинистой и сухой, волосы казались ломкими. Сосновский помнил, каким тот прилетел - бодрым, цветущим.
Раздались вялые приветствия.
- Доброе утро, коллеги, - ответил Сосновский, используя обращение принятое у колонистов вне зависимости от профессии.
- Я представлю членов комиссии, - сказал председатель и тут же сделал это. Некоторых Сосновский знал, кого-то нет. Все они были людьми Марса, колонистами.
- Сразу перейдём к делу, - предложил председатель.
Сосновский не возражал.
- Расскажите комиссии, что случилось шестого февраля.
Сосновский кивнул:
- Мне нужно было доставить груз...
***
Сосновский вёл машину в сторону места, где начиналось строительство нового посёлка. Вёл как можно аккуратней, так как знал, что везёт.
Из динамиков доносилась записанная загодя передача Маяка - что-то о воссоздании вымерших тигров. Сосновский попытался представить живого тигра, но у него ничего не вышло. Вряд ли бы у него получилось представить и кошку. На Марсе мысль о кошке казалась абсурдной.
Грунт был усеян мириадами каменных осколков. Самые крупные Сосновский неторопливо объезжал, с теми, что поменьше справлялись широкие колёса машины. Ржаво-красная равнина простиралась во все стороны. Над ней злым глазком горело солнце.
Осознав, что его клонит в сон - немудрено при таком монотонном пейзаже - Сосновский вытянул из бардачка энергетический батончик.
Трек закончился и кабину наполнила тишина. Сосновский потянулся к панели и включил запись на второй круг.
Машина просела назад. На секунду Сосновский замер, одной рукой удерживая батончик, другой - схватившись за руль. Затем машина издала глухой стон и провалилась дальше. Равнина перед глазами Сосновского метнулась куда-то вниз, лобовое стекло заполнило стремительно удаляющееся грязно-рыжее небо.
По спине будто ударили молотом. В глазах зажглись звёзды, а потом всё померкло.
Сосновский очнулся от звука тревоги. На потолке мигала аварийная лампочка. Спина горела.
В наушнике раздался треск. Затем возник голос диспетчера:
- Сосновский, мы получили сигнал. Вы не отвечали несколько минут. Что у вас стряслось?
- Не знаю. Какая-то каверна или вроде того, - сказал Сосновский, вглядываясь вверх, где виднелся лоскут неба. - Машина провалилась. Я ударился спиной и, похоже, потерял сознание.
На какое-то время повисла тишина. Затем диспетчер сказал:
- Полчаса назад произошла авария на "Дальней". Вам придётся подождать.
- Есть же вторая бригада, почему бы...
- Послушайте, нам пришлось послать туда обе машины. Очень серьёзная ситуация, - сказал диспетчер.
- А у меня тут, по-вашему, пикник на обочине?
Диспетчер промолчал.
- Сколько ждать? - спросил Сосновский.
- Минуту, - диспетчер отключился.
Сосновский просунул руку между спиной и креслом и прикоснулся к ушибу. Боль, кажется, отступала.
- Сосновский, - снова включился диспетчер, - бригада уже в пути. До вас им около пяти часов хода.
- Пяти часов? У меня воздух уходит.
- Наденьте шлем. У меня тут указано, что костюм второй категории рассчитан на шесть...
Сосновский дал отбой и посмотрел на приборную панель. Стрелка на датчике кислорода неумолимо ползла вниз, а значит скоро в кабине станет нечем дышать. Он просидел ещё какое-то время, пока компьютер не предупредил об угрозе. Затем надел шлем, герметизировал костюм и толкнул дверь наружу.
Машина провалилась в яму и теперь стояла на торце, прислонившись к одной из стен. "Груз, - вспомнил Сосновский. - Надо бы его проверить".
Он выбрался на кузов и стал карабкаться вниз. Спуск занял несколько минут, за которые он успел изрядно вспотеть. Сосновский, конечно, знал, что костюм сделан из суперпрочного материала, но всё же инстинктивно избегал острых частей и двигался не быстрее улитки. Спасибо, хоть боль в спине немного унялась.
Наконец, он оказался на дне. Двери кузова были открыты, на поверхность выпало несколько ящиков. Увидев один из них - с пиктограммой взрывчатки на крышке - Сосновский ощутил, как похолодели ладони. Ящик лежал, придавленный другим - покрупнее, с маркировкой, состоящей сплошь из букв и цифр. "С другой стороны, если он не взорвался сразу, то с какой стати ему взрываться сейчас?", подумал Сосновский и решил ничего пока не трогать.
О том, чтобы выбраться самому не могло быть и речи. От кабины до края ямы было не меньше пяти метров. Внутрь возвращаться не хотелось - пусть, если он умрёт, он сделает это, как настоящий первопроходец - в поле. То есть в яме.
Самым разумным было сесть и спокойно дожидаться помощи. Кислорода хватит, если спасатели не будут мешкать - тут диспетчер был абсолютно прав.
Сосновский сел и стал ждать. Удерживать мысли оказалось непросто, и он стал вспоминать о Земле.
Вскоре он поймал себя на том, что клюёт носом. Спать в такой ситуации было страшно.
Сосновский заставил себя встать. Он решил обойти машину и прикинуть, какой ущерб причинил колониям, угодив в аварию.
Кузов делил яму на две части. С той стороны, где стоял Сосновский, всё было, на первый взгляд, в порядке. Чтобы попасть на другую, ему пришлось протискиваться в узкую щель.
Перебравшись, Сосновский увидел острый выступ, вспоровший кузов машины. Серьёзное повреждение. Тут же были и осколки обрушившейся под колёсами породы.
Похоже, он угодил в какую-то полость. Дальняя стена терялась во мраке. Других занятий больше не было, и Сосновский решил сделать фотографии для геологов - хоть какая-то польза.
Он включил фонарь и, немного пройдя вперёд, увидел в стене отверстие почти прямоугольной формы. Сосновский подошёл и посветил в проход - тот под уклоном вёл вниз. Сердце забилось чаще, стало жарко. Сосновский выключил фонарь и заставил себя успокоиться - надо беречь кислород.
- Марсиане, - прошептал он, представив брэдберевских золотоглазых гуманоидов.
Возбуждение прошло, и Сосновский усмехнулся. Природа может создавать вещи и посложней, чем прямоугольные отверстия. Просто для этого нужны определённые условия. Вот пусть геологи в них и разбираются. Он даже сделает для них фотографии.
Сосновский вновь зажёг фонарь. Никаких золотоглазых людей в проходе, конечно, не появилось. Он вошёл и стал медленно спускаться, фотографируя стены, встроенной в шлем камерой.
- Как вы там? - неожиданный голос диспетчера заставил Сосновского вздрогнуть.
- В порядке, - сказал он, переведя дух. - Тут какой-то лаз, я решил поснимать для геологов.
- Лаз? Ладно, не важно... Вернитесь к машине. Вам необходимо экономить кислород.
- Я начинаю засыпать, а меня это пугает. К тому же вы говорили, что помощь прибудет раньше, чем он закончится.
- Так оно и есть.
- Вот и отлично. Отбой, - сказал Сосновский и вернулся к стенам. Похоже, он опять переволновался, так как на спине и груди выступил тёплый пот.
Стены сужались. Сосновский разрешил себе двигаться вперёд, пока это не станет действительно опасным.
В какой-то момент коридор повернул вправо, уклон исчез.
На внутренней стороне щитка зажёгся красный треугольник. Опасность.
- Система терморегуляции костюма повреждена, - заявил компьютер.
Сосновский замер:
- Подробней.
- Изоляция в норме, нарушена функция теплоотдачи.
- Почему молчала раньше?
- Прямая диагностика ничего не дала. Сейчас я сделала вывод по косвенным данным. Видимо, костюм сильно повредился при ударе. Ремонту в полевых условиях не подлежит. По моим расчётам...
Сосновский уже не слушал. Через... сколько-то там минут он умрёт от перегрева. На планете, где средняя температура минус сорок. А сейчас за тонкой тканью костюма не меньше минус ста, если учесть, что солнце сюда не добирается.
- Сколько у меня времени?
- Температура достигнет критической отметки примерно через два часа.
И температура будто услышала эти слова. Сосновский ощутил, как тело разом выбросило обильную порцию пота. Стало трудно дышать. Или это пока самовнушение?
Сосновский отключил связь, чтобы не слышать сочувствие в голосе диспетчера, если ему вдруг захочется подбодрить пострадавшего. "А теперь ещё и стремительно умирающего", поправил он себя.
"В всяком случае, у меня теперь нет причин не пройти этот коридор до конца", подумал Сосновский и пошёл дальше.
Проход, казалось, не имел конца. Сосновский прошагал около километра, когда перед ним возникло препятствие. Видимо, когда-то часть потолка обрушилась, и теперь путь преграждала насыпь. Между её вершиной и потолком было достаточно места, чтобы двигаться на животе. "Наползаюсь на всю оставшуюся жизнь", - сказал себе Сосновский и забрался наверх.
Хоть костюм был довольно эластичным, но всё-таки ползать в нём оказалось неудобно - ноги в коленях до конца не сгибались. К тому же костюм весил около пятнадцати килограммов, с учётом всего оборудования. Самым неудобным для Сосновского было то, что он не мог адекватно оценивать размер своей головы и временами совался в места, где тут же застревал шлемом. Однажды застрял довольно крепко: в какую бы сторону он не дёргался, выбраться не удавалось. Ему не хотелось закончить, как мышь в мышеловке - он начал активно шарить руками и, наконец, отколол кусок породы, который не давал проползти вперёд.
С сожалением Сосновский понял, что выделил преступно много тепла и тем самым приблизил часть смерти. Дышать стало заметно труднее, и в этот раз это было действительно так. Когда Сосновский выполз на другую сторону насыпи, ему было очень и очень жарко.
Он встал и побрёл дальше. Когда вспоминал, делал снимки.
До критического времени оставалось минут тридцать. Компьютер никак не проявлял себя - решив, видимо, не связываться с конченным человеком. Да и что он мог предложить?
Сосновский, еле передвигая ноги, выбрался в круглый зал. Осел у входа.
В центре стояло нагромождение кособоких блоков какой-то иррациональной формы: углы, линии - всё было непривычно для человеческого глаза. Конструкция излучала матовый голубой свет.
Всё было не так уж плохо. Он не просто умрёт, как пионер - он погибнет, совершив ни много ни мало великое открытие. Пусть и случайное.
Сосновский с трудом поднялся. Перед глазами набухли чёрные и фиолетовые круги. На резиновых ногах он зашагал к чужому аппарату - по всем законам жанра ему полагалось лечь где-нибудь рядом.
Чем бы это ни было, на нём не нашлось кнопок, рычагов или тумблеров. Просто объект, чудом перенёсшийся сюда с рисунков какого-нибудь Пикассо... или Дали. Мысли путались. Всё тело горело, макушку как будто засунули в духовку.
Сосновскому показалось, что артефакт - почему бы и нет, артефакт же - создан изо льда. Он обхватил руками один из блоков и прижался щекой. Конечно, он ничего не ощутил. Ничего, кроме горького разочарования. Время шуток кончилось - он не хотел умирать.
- Ну, помоги же, - прошептал он, ощущая как в уголке глаза собралась слеза - откуда только организм раздобыл для неё влагу?
Тишина. Сил больше не было. Если он отпустит блок, то упадёт и больше никогда не встанет. Поэтому он держался.
- Наблюдаю самовосстановление системы терморегуляции, - сказал компьютер. Сосновский мог бы поклясться, что слышал в голосе машины искреннее удивление, а не заложенную человеком симуляцию.
- Что? - медленно произнёс он, стараясь не спугнуть чуда.
И тут артефакт под его руками налился сочно-оранжевым. Сосновский уставился перед собой. И его стало затягивать куда-то...
- Система восстановлена, - вывел из оцепенения компьютер. - Похоже, счастливое совпадение. Такое... бывает.
Сосновский аккуратно отстранился от артефакта.
- Да, бывает, - сказал он.
***
Председатель положил руки на планшет:
- Сосновский, - сказал он, - Земля передала нам своё сообщение по этому делу. Вам вряд ли будет приятно это услышать. Я зачитаю:
"Двадцать лет напряжённой работы позволило нам сохранить страну в целости. Когда сама планета обернулась против нас, мы нашли в себе силы объединится во имя великой цели - выживания. Мы сплотились и начали строить новый мир. Тяжёлый труд миллионов сограждан - фундамент того, что мы имеем сейчас. И вот перед нами новая задача: космос. Уже сделаны первые шаги: на Марсе основаны колонии, идёт добыча полезных ископаемых на астероидах", председатель сделал паузу, глубого вздохнул:
"И какое право имели вы, Сосновский, уничтожать то, что может помочь нам на этом пути? То, что может подтолкнуть не только нашу страну - всё человечество - к звёздам. Как вам хватило совести взять вот так запросто взрывчатку и заложить её под основание нашего будущего?... Мы..."
Сосновский посмотрел в окно на чёрные параллелепипеды построек на монотонном красноватом фоне. Он думал, это будет тяжело. Но в сообщении говорилось как будто о каком-то постороннем и неинтересном человеке. Сосновский ничего не чувствовал.
- Достаточно, - сказал он.
Председатель остановился.
- Ладно. Вы сможете прочитать потом. Но вам надо знать, что с этой минуты вам запрещено находиться на земной территории Союза.
Сосновский кивнул. Председатель взъерошил волосы:
- Нам поручили самим решать вашу дальнейшую судьбу, - сказал он. - потому, собственно, мы и собрали комиссию. Вы ведь наш товарищ и колонист, хоть и поступили неправильно. Возвращайтесь через час. Но сначала скажите комиссии: почему вы его взорвали?
Сосновский прикрыл глаза, вспоминая:
- Он показал мне, до чего довёл своих создателей.
- До чего же? - спросил один из членов комиссии, старик в старомодных очках.
- Просто посмотрите вокруг.
Старик сморщился:
- Это всё розовые сопли, Сосновский. К счастью, учёные смогут восстановить аппарат - он оказался не по зубам вашей взрывчатке.