Проходя таможенный контроль, Максим не удержался от искушения и начал прокручивать в голове очередной сценарий. Обычно в Союзе он старательно избегал подобных жанровых сценок: здесь все свои, он такой же член разумно и справедливо устроенного общества, и мыслить нужно по -домашнему. Иначе недалеко до срыва. Но очередь двигалась медленно, погранцы придирчиво досматривали пассажиров любого африканского рейса, и Максим не устоял. К тому же надо постепенно переключаться на выездной менталитет.
Итак, задачей пусть будет прорыв с угоном самолёта. Два пограничника с ОЦ-58, один ствол в варианте штурмового автомата, второй -- автоматно-гранатомётный комплекс. Таможенник на рентгеновском детекторе досмотра. Кинолог с крупной дворнягой, в недалёких предках которой явно затесался доберман. Нет, ну это уже лишнее: на вылете из Союза в Африку ни наркоту, ни оружие не таскают. Вот из Африки в Союз -- дело другое, каждую неделю из Шереметьева уходит спецрейс на полигон для утилизации таких сувениров. Ну да местным виднее, какие силы и куда отряжать. Может, у них месячник повышения бдительности. Так, эти двое с пистолетами в наглухо застёгнутых кобурах, наверняка в тир ходят только на переаттестации. Но вот собака -- это серьёзно. Ну и девочка с короткой стрижкой на паспортном контроле, эта вообще без оружия.
Итак, что мы имеем? Юбилейный рубль в кармане. Короткий, абсолютно незаметный рывок кистью, и монета летит в глаз толстой африканке в невероятном платье попугайной расцветки. Тётка орёт, все поворачиваются к ней. Прыжок через ленту багажного транспортёра. Ох, неправильно стоите, служивые: близко, слишком близко друг к другу! А как же устав?.. Обоих прямым в гортань, одновременно. Кинолог тоже хорош, ну кто же поводок на руку наматывает? Это даст время вооружиться, причём гранатомётом. Две короткие очереди: по собаке и человеку. Потом таможенника, обязательно в голову: нужна хорошая паника среди гражданских, а значит, как можно больше крови. Девочку за стойкой лучше не игнорировать, а вырубить. Она же будет и заложницей. Они в Шарике проходят хорошее обучение, с моделированием кризисных ситуаций и психологическими тренингами. По крайней мере, потом девочка поведёт себя грамотно, без нервных срывов и непредсказуемых выходок. Так, шаг следующий: дымовая граната, а лучше две. Противопожарный комплекс врубает порошковые установки пожаротушения и открывает все двери для эвакуации. Девочку на спину -- и прорываться сквозь едкое облако на стоянку багажных мобилей. Вот, пожалуй, и всё. Задачка для курсанта.
Максим поставил чемодан на ленту транспортёра, шагнул к стойке и улыбнулся девушке в голубой форменной блузке:
-- Добрый день. Просто прекрасный, как раз для подвигов и приключений.
Девочка улыбнулась в ответ и взяла открытый паспорт.
-- Ну, в Африке вы легко найдёте и подвиги, и приключения! Цель вашей поездки в Эфиопию? Геологоразведка?
И с уважением оглядела его сухощавую фигуру.
-- Аудиторская проверка, -- Максим виновато пожал плечами. -- У нас с эфиопами совместное предприятие...
Таможенница разочарованно подняла бровки. Жилистый геолог оказался тощим бухгалтером. Улыбка потеряла искренность и увяла до параметров дежурной.
...Он родился и вырос в хорошей, дружной интеллигентной семье. Отец был инженером-пусконаладчиком роботизированных сборочных линий, мама проектировала промышленные энергетические сети. Советский Союз входил на мировой рынок высокоточного машиностроения с медленной неотвратимостью атомного ледокола, проламывая сопротивление китайских государственных концернов и западных транснациональных корпораций. Строились новые заводы, и грамотных специалистов отрывали с руками. Их семья редко жила на одном месте дольше трёх лет: комиссия принимала очередной объект, под бравурные марши разрезалась красная ленточка, а они снова паковали чемоданы.
Индустриальные центры тогда, в сороковые годы, вырастали в некотором отдалении от больших городов с их ежедневными транспортными спазмами и муравейниками спальных районов, где на четыре шестнадцатиэтажных дома приходились одна клумба и два тополя. Рядом со стройкой за пару месяцев вырастал небольшой городок из купольных домов, извилистые дороги прокладывались прямо через рощи и перелески, шершавые монолитные блоки вторичного пластика ложились на грунт безо всяких дорогостоящих насыпей. Строителей в городке сменяли наладчики, потом в эти же дома заселялся постоянный персонал нового завода. Быстрые в постройке, удобные для жилья, экологически безупречные городки были абсолютно однотипны и безлики. Поначалу Максим особо и не осознавал перемен при очередном переезде: такие же дома, такая же типовая квартира, только лето чуть теплее или холоднее, да под окном раньше росла берёза, а теперь ёлка.
Кочевая жизнь накладывает свой отпечаток на характер, а особенно на характер ребёнка. Когда не успеваешь сдружиться как следует с одними соседями, а уже приходится знакомиться с другими, волей-неволей становишься открытым и общительным. Или наоборот, замыкаешься в своём мирке, потому что нет смысла заводить близких друзей на пару лет. Потом больнее расставаться. Максим выбрал второе.
Он очень рано начал читать: много, запоем. К десяти годам добрался до классики мировой приключенческой литературы: Джек Лондон, Сабатини, Буссенар грузились в его напульсный планшет полными собраниями сочинений. Младшая сестра Катька целыми днями пропадала на улице с соседскими девчонками, загнать её домой было настоящей проблемой, а он предпочитал диван и тусклый свет напульсника. Мальчишка жил в своём мире, где блистали узкие хищные клинки, пороховой дым жёг ноздри, а в лазурное небо поднимались многоярусные белоснежные громады парусов. Там он был самым смелым, благородным и сильным, его до дрожи боялись враги и боготворили прекрасные девушки. Родители начали бить тревогу.
...Самолёт набрал плановую полётную высоту в тридцать километров. В салоне было тихо и прохладно. Большинство пассажиров составляли молодые эфиопы, не по годам серьёзные. Советский Союз традиционно давал качественное высшее образование за относительно небольшие деньги, и состоятельные африканцы предпочитали отправлять своих детей на учёбу именно туда. Через пять-шесть лет они возвращались с дипломами врачей или инженеров, что сразу включало их в списки местной элиты. В бедных странах Чёрного континента хорошо знали цену диплому, и любой квалифицированный специалист сразу становился уважаемым человеком просто потому, что этот диплом имел. Молодые ребята, летящие домой на каникулы, заранее тренировали значительное выражение физиономий. Немногочисленные русские специалисты на их фоне выглядели развязными отморозками. Чернокожие поголовно читали, европейцы рубились в игрушки или смотрели кино на напульсниках. Сосед Максима, вполне взрослый дядька лет сорока, разбрызгивал в кровавые лоскуты каких-то инфернальных монстров, ёрзая от азарта. Максим усмехнулся про себя. В своё время ему удалось избежать ухода в виртуальный мир. Но какой ценой!..
По-настоящему серьёзные проблемы у него начались в пятом классе. Их семья переехала в крупный областной центр, где полностью реконструировался громадный старый машиностроительный комбинат. До этого, разумеется, Максим бывал в больших городах, все индустриальные посёлки строились в пределах часа езды от них, самое большее в полутора. Ездили с классом на экскурсии, в театры и музеи. Но бывать и жить -- оказалось, это совершенно разные вещи.
Старые города на глазах менялись до неузнаваемости. В них оставляли исторический центр, часто снося многоэтажные жилые дома и торгово-развлекательные комплексы постройки десятых годов, и воссоздавали по старинным фотографиям облик середины двадцатого века, а то и конца девятнадцатого. Целые районы хрущёвок и брежневок уничтожались, а на их месте разбивались биоценотические рекреационные зоны со статусом национальных парков. Спальные районы пустели, жители в поисках работы уезжали в индустриальные посёлки и сельскохозяйственные кооперативы. Крупные города сохраняли за собой функции административного, учебного и культурного центра, но и только...
Упрямцы продолжали цепляться за старое жильё и давно уже не актуальные профессии, выживая за счёт подработок на демонтаже зданий и сортировке металлолома. Местные Советы вкладывали деньги в реконструкцию тех предприятий, которые ещё можно было реконструировать, и создавали новые рабочие места. И всё равно на одного молодого инженера приходилось два пожилых продавца, упорно не желавших закрывать свои убогие магазинчики. Мегаполисы были больны всеми мыслимыми болячками истлевающего буржуазного прошлого. Именно здесь Максим столкнулся с детской жестокостью и неприятием другой культуры. И это перевернуло его жизнь.
В школе ученики чётко разделялись на три неформальные группировки: "умников", "лавочников" и "узбеков". Хорошо организованная социалистическая пропаганда, возрождённые пионерские дружины, внеклассная работа педагогов: всё было бессильно перед глубоким расколом между этими группами. Семья и ежедневный быт оказались сильнее. Дети упорно держались "своих" и относились с нескрываемой враждебностью к сверстникам, не входившим в их круг. Слишком велики были имущественные, социальные и культурные отличия между ними.
"Умниками" считались те, чьи родители владели востребованной специальностью и трудились в отраслях-локомотивах союзной экономики. Квалифицированные рабочие на высокоточных, а то и полностью роботизированных производствах, инженеры, научные сотрудники, преподаватели -- новая элита страны. На оплату их труда государство не жалело денег, они отдыхали в санаториях и на турбазах практически бесплатно, для них строились дома культуры и чуть ли не в каждом дворе открывались хобби-клубы. В этой среде в моде была активная жизненная позиция, люди почти поголовно состояли в общественно-политических объединениях и жёстко контролировали работу местных Советов. Много читали, учились и повышали квалификацию. Путешествовали, благо зарплаты позволяли. В "умники" Максим попал автоматически. К другим группировкам здесь относились скорее не враждебно, а снисходительно и свысока.
"Узбеками" называли всех выходцев из Средней Азии, невзирая на их национальность и то, что они были потомками мигрантов в третьем поколении. Эти ребята, пожалуй, были очень близки к "умникам" и по воспитанию, и по уровню дохода. Внуки разнорабочих, дворников и грузчиков стали высококлассными строителями, владеющими несколькими специальностями. Они управляли спецтехникой, прекрасно составляли сметы и грамотно читали проекты, из их среды вышло немало архитекторов и инженеров. Держались азиаты сплочённо, в быту соблюдали традиции ислама в смягчённой редакции, многие посещали мечети. Постепенно все строительные организации города оказались укомплектованы исключительно "узбеками", от директора до бульдозериста. Работали эти ребята много, пили мало, поднимали хорошие деньги и горой стояли за Советскую власть. Их дети, может быть, и дружили бы с "умниками", если б не культурный барьер. Но, по крайней мере, открытой вражды между ними не было.
Самыми непримиримыми и агрессивными считались "лавочники". В конце двадцатых только что восстановленный Советский Союз взял официальный курс на централизацию экономики и производство совершенно конкретных материальных благ. Буквально в одночасье без работы и будущего осталась огромная армия тех, кто составлял невероятно раздутую сферу услуг. Продажники из офисов и продавцы бесчисленных магазинов, юристы и мастера ногтевого сервиса, рекламщики и дизайнеры, менеджеры и супервайзеры спешно кинулись осваивать новые специальности. Получилось далеко не у всех. Кому-то банально не хватило мозгов, кому-то решимости круто изменить свою жизнь. Мелких частников душила жаба и не позволяла бросить хоть и микроскопический, но свой собственный бизнес.
И теперь они пытались выживать на бесплодных островках мелкого частного предпринимательства. Мёрзли на стихийных рынках, грустили за прилавками убогих минимаркетов, чахнущих в тени крупных государственных универмагов и гастрономов, впаривали какие-то подозрительные услуги, от которых за версту разило если не криминалом, то кустарщиной. Много пили, часто скандалили в быту, заплывали дряблым жиром на диванах перед телевизорами. Число разводов в этой среде просто зашкаливало. Их дети в большинстве своём яростно завидовали "умникам" и презирали "узбеков", а при каждом удобном случае устраивали травлю или затевали драки. Получалось, надо заметить, не очень. "Умники" в большинстве своём активно занимались спортом, а физически крепкие, привычные к труду азиаты мгновенно собирали целую орду.
***
К этому времени Максим уже два года занимался в секции рукопашного боя -- отец заставил. Решающим доводом, заставившим его преодолеть гравитационное притяжение дивана, был тот, что ни один из его любимых героев слабаком не был. Безжалостный родитель устроил своему мечтательному сыну настоящий экзамен по военно-прикладному спорту, закончившийся полным провалом десятилетнего мальчишки. Кросс по пересечённой местности чуть не убил его к концу первого километра, с деревянной шпагой в руке он был нещадно бит, а попытка форсировать речку с одеждой, упакованной в узел, едва не закончилась трагедией. К физическому прессингу добавился моральный. Отец предложил представить Чингачгука, который не может вскарабкаться на дерево, или капитана Блада с приступом одышки после минуты боя на шпагах. Максиму было мучительно стыдно, до слёз. А самое главное: он не понимал, как отец ухитрился догадаться о его мечтах? Он что, телепат?.. И, стиснув зубы, мальчишка пошёл в секцию. Сначала он просто умирал, и только невероятная гордость не позволяла ему бросить занятия. Потом что-то стало получаться, тренер всё чаще хвалил его и отмечал очень хорошие данные для спортивной карьеры.
В городе они поселились в конце лета. Государство предоставило ценным специалистам большую пятикомнатную квартиру в полностью перепланированном четырнадцатиэтажном доме постройки десятых годов, не очень далеко от места работы. До центра, конечно, далековато, но всё необходимое для жизни в микрорайоне имелось, а главное -- рядом разбили огромный лесопарк с каскадом искусственных озёр и выстроили современный спорткомплекс, где с детьми работали серьёзные специалисты. Катька с пяти лет занималась плаванием и делала успехи, Максима новый тренер тоже похвалил. Первого сентября дети пошли в школу, а уже второго начались неприятности.
Он возвращался домой короткой дорогой через парк: длинный кусок лесного массива узким языком вдавался в нагромождение многоэтажек, рассекая его пополам. И тут перед ним разыгралась сцена, которую он считал возможной только в сгинувшем прошлом. В Советском Союзе сороковых годов двадцать первого века такого просто быть не могло. И однако это было. Трое мальчишек били одного.
На несколько секунд Максим оцепенел от нереальности происходящего. Мимо него прошли две девочки постарше, класс восьмой: чистенькие, весёлые, с дорогими портфелями из яркой кожи. Увидев драку, они только прибавили шагу, лишь одна что-то сказала другой, дёрнув плечиком. И Максим не выдержал. Скинув на траву новый ранец (как у путешественников конца девятнадцатого века!), он молча ринулся в бой и с ходу засветил ближайшему из троих в ухо.
Сначала в горячке он забыл всё, чему его учили в секции. Потом, когда на него насели двое, пришлось вспомнить. Избитый мальчишка, которому он пришёл на помощь, смуглый черноволосый крепыш, с трудом держался на ногах и только закрывал руками голову. Максиму пришлось отдуваться за двоих. И вдруг рядом заорали в несколько глоток, замелькали фигуры в синей школьной форме. Трое нападавших переглянулись и бросились бежать. Максим не успел понять, что происходит. Мощный удар в спину выбил воздух из лёгких и швырнул его головой вперёд на ствол дерева. В мозгу словно взорвалась граната, и всё исчезло в яркой вспышке.
На следующий день в школе к нему подошёл мальчишка явно азиатского вида, щедро разукрашенный синяками.
-- Привет. Это ты вчера дрался в парке?
-- Ну, я. Что, здорово досталось? За что они тебя?..
-- Ни за что... -удивлённо протянул мальчишка. -Ты что, не рубишь тему? Я "узбек", они "лавочники". Чего ещё надо?
-- А-а, ты новенький! Из заводских городков? Там у вас, говорят, такого нет.
-- Какого такого?
-- Поймёшь, -- усмехнулся мальчишка. -- Точно новенький. А я-то думаю: чего это "умнику" в наше рубилово влезать?
-- А другие что, не лезут?
-- Зачем? -"узбек" пожал плечами. -- У вас свои дела, у нас свои. А тебе спасибо, выручил. На наших не обижайся, не поняли, что к чему. Вот тебе и прилетело. Ладно, я пошёл. Мне с "умником" общаться нельзя, наши не поймут. Пока!
Развернулся и ушёл, оставив Максима в глубочайшем недоумении.
А после школы, в парке, к нему подошли пятеро. Вышли из кустов и перегородили дорогу. Чуть постарше: на год, на два. Школьная форма из дешёвой синтетики, аляповатые кроссовки, дико смотрящиеся с пиджаками и брюками. Старший выплюнул жвачку и с тихой злобой сказал:
-- Ты чё, мутант, в наш замес полез? Тебе больше всех надо?
И коротко замахнулся. Максим прямым от пояса врезал ему в солнечное сплетение, сложив пополам, второго пнул в коленную чашечку, перехватил кулак третьего и взял его руку на болевой захват, как учили. Больше ничего он сделать не успел...
Тренер пришёл его навестить на второй день. Катька по просьбе Максима сказала ему, что брат не сможет прийти на занятия, и объяснила, почему. Она же дала и домашний адрес. Тренер, жилистый мужик лет сорока пяти с военной выправкой, явился утром, когда дома был один Максим. Посмотрел на его физиономию, цветом сильно смахивающую на баклажан, оценил сбитые костяшки пальцев и налитые кровью глаза. Покачал головой:
-- Круто тебя месили. Сколько их было?
--Пятеро, -не без гордости буркнул Максим.
-- Лавочники..., -констатировал, как очевидный факт. -- Ну а ты чего же сплоховал?
-- В смысле "сплоховал"? -- не понял Максим. -- Их же пятеро было! На меня одного!
-- Вот именно. Пятеро мелких хулиганов из спальных районов. Ни техники боя, ни слаженности в действиях. Банальная тактика: навалиться кучей и тупо давить числом. Такие в драке только мешают друг другу. Мягкая мишень, как говорят в армии. А ты обученный, тренированный боец, ты должен был их повтыкать мордой в глину и не вспотеть.
-- Меня такому не учили, -признался Максим.
-- А какому тебя учили? Честному поединку один на один? Эх, спортсмены-романтики... Это же рукопашный бой, парень. Серьёзная практическая школа, максимально эффективная в условиях реальности. В жизни, парень, нужно не демонстрировать киношные позы и красивые удары. В жизни приходится быстро и надолго выводить противника из строя, а зачастую и калечить. Но это уже боевая техника, этому я тебя учить пока не буду. А вот как отбиться одному от толпы -этому научу. Сотрясения у тебя нет? Вот и отлично, вечером жду тебя на тренировке.
Когда через месяц он снова заступился за "узбека", которого били четверо, ему удалось не только продержаться на ногах до появления орды, но и положить двоих. Его начали ловить после школы и бить уже совершенно целенаправленно, а он и не прятался. С упорством бульдозера Максим лез в драку, с каждым разом получая всё меньше синяков и навешивая всё больше. К середине зимы от него отстали: себе дороже связываться с этим глючным боевым роботом. Но сам он не угомонился. Любой, кто в окрестностях школы затевал неравную драку, рисковал нарваться на кулаки этого неукротимого борца за справедливость. Численность и возраст противников его абсолютно не интересовали. Малышню Максим просто разгонял подзатыльниками, старших бил особенно жестоко: по болевым точкам, отбивал гениталии и вывихивал суставы.
Его начали регулярно таскать в милицию, но каждый раз отпускали. Зачинщикам оказывались другие, да и глупо было бы наказывать подростка, заступившегося за кого-то другого. Но одноклассники его сторонились, учителя смотрели косо, а на собраниях пионерской дружины девочки-активистки постоянно выбирали его объектом для проработки. Максим начал огрызаться, советуя побольше обращать внимания на вражду между группировкам, да вообще на сам факт их существования, а его оставить в покое. Эти его выпады были очень болезненным, потому что били точно в цель.
После очередной драки классная руководительница, пожилая сухопарая дама, вызвала в школу родителей. Пришёл отец. Внимательно выслушав учительницу, спокойно сказал:
-- Знаете, Елена Сергеевна, мне странно слышать ваши обвинения в адрес Максима. В школе фактически существует раскол сред учеников по имущественному и национально-религиозному принципу, процветает детское насилие, а вы, вместо того, чтобы с этим бороться, нападаете на моего сына! Парень просто не может пройти мимо, когда видит даже не драку, а банальное избиение. Ему не всё равно. Таким я его воспитал, и теперь горжусь, что у меня что-то получилось. Максим борется с несправедливостью теми способами, которые ему доступны. Вам, насколько мне известно, доступны другие методы, и гораздо более эффективные, чем у двенадцатилетнего мальчишки, но вы их почему-то не используете. Стыдно!
Тогда учительница не нашла, что ответить. Максим, вдохновлённый отцовской поддержкой, продолжал геройствовать в одиночку. К концу учебного года его боялась вся школа, а прозвище Безумный Макс приклеилось к нему намертво.
...С высоты в тридцать километров громада Крыма по правому борту виднелась словно в прозрачной дымке. Максим сидел возле иллюминатора, наслаждаясь видом. Сегодня им овладела ностальгия, в голову настойчиво лезли воспоминания из детства и юности. Может потому, что эта командировка была у него двадцатой по счёту? Какой-никакой, а юбилей. Повод подвести какие-то итоги, припасть, так сказать, к истокам... А может, такое настроение на него нахлынуло после очередного разрыва с очередной женщиной?..
Расстались они спокойно и безболезненно, как и положено взрослым современным людям. С самого начала их отношений Максим не давал никаких обещаний, и Яна тоже не строила на него далеко идущих планов. По крайней мере, на словах. Им было просто хорошо вдвоём. Лёгкий флирт, романтика совместных прогулок и коротких путешествий в выходные, бурные ночи в постели, когда ещё всё кажется новым и пряным, и два человека жадно исследуют друг друга. Потом, через четыре месяца, новизна отношений постепенно исчезла, а чего-то другого на её месте не появилось. Бывает. Они не стали затягивать ситуацию до периода взаимных обид и разочарования, поговорили и разошлись, унося в душе тёплые воспоминания и лёгкую горечь от несбывшихся возможностей. Максим всегда так уходил. Можно сказать, он стал мастером безболезненных расставаний с женщинами. Мама всё ещё пыталась воздействовать на него, всё ещё мечтала погулять на свадьбе сына и понянчить внуков. Отец был свободен от этих иллюзий. В отличии от матери он знал, чем занимается его сын. И понимал, что с такой работой заводить семью было бы безответственно.
Рассеянно глядя в иллюминатор, Максим вспоминал, сколько раз он пересекал Крым с востока на запад и с севера на юг. Насчитал восемь таких пеших походов, не считая марш-бросков на несколько десятков километров. В первый раз это было, когда ему исполнилось пятнадцать. Именно тогда в Союзе началась масштабнейшая педагогическая реформа, которая привела к тому, что потом называли "революцией в образовании".
***
К пятнадцати годам Максим вошёл во вкус и сознательно искал поводы для драки. Его знали во всём микрорайоне, знали и боялись. Ему было совершенно наплевать, сколько человек выходит против него, какого они возраста и что у них в руках. Чем сложнее стояла задача, тем большее удовольствие он получал от победы. Теперь он бился не ради справедливости, а чтобы в очередной раз проверить себя на крепость. Угрюмый жилистый парень превратился в настоящего адреналинового наркомана. Ему постоянно нужны были острые ощущения, испытания с риском для здоровья и даже жизни. "Лавочники" его люто ненавидели, особенно кавказские кланы, и не упускали ни малейшей возможности в очередной раз попробовать на прочность его шкуру. Два раза ему в спину стреляли из кустарного самопала, но постыдно промазали. Один раз влепили из-за кустов в парке из охотничьего ружья, несколько крупных дробин хирург вытащил из его плеча и лопатки. Но хуже всего Максиму пришлось, когда его поймали на вечерней пробежке. Семь человек, с ножами, арматурой и обрезом двустволки. Тогда пришлось долго бегать по зарослям орешника, ныряя в низких кувырках и вырубая противников по одному. В конце концов у стрелка кончились патроны, его Максим догнал и скрутил последним. К тому времени встревоженные жители вызвали милицию, которая и собрала бесчувственные тела вместе с трофеями. Дело вышло громкое, директора школы и завуча по воспитательной работе тихо "ушли" на пенсию, где им уже несколько лет надлежало быть. Стрелка с подельниками закатали в специнтернат, его отцу за незаконное хранение оружия впаяли пять лет. Всё это популярности Максиму совершенно не прибавило. Первые два дня нового учебного года от него шарахались, как от зачумлённого, не только дети, но учителя. А потом в школе появился Михалыч.
Был он среднего роста сухопарым молодым мужиком лет двадцати пяти, невероятно общительным, острым на язык и ехидным. Вёл историю в средних и старших классах, вызывая неистовый восторг аудитории фразами типа "зимой сорок первого у немецких солдат даже глисты в кишках вымерзли" или "Мюрат, конечно, одевался, как спятивший павлин в брачную пору, но дело своё знал гораздо". То, что Максим находится в глухой изоляции, он заметил сразу. Пару недель приглядывался к нему, а потом неожиданно предложил перейти в девятый "А", где был классным руководителем. Класс замер в тихом ужасе, Максим удивился, а Елена Сергеевна назвала Михалыча камикадзе.
В девятом "А" были всё те же группировки, что и везде. "Умники" с "узбеками" поголовно состояли в комсомоле, а "лавочники" нет. Комсорг класса Настя безуспешно организовывала какие-то культмассовые мероприятия с чудовищно низкой посещаемостью и призывала брать шефство над ближайшим детским садиком. Все соглашались, но возиться с малышнёй никто почему-то не хотел. Михалыч начал с того, что в первое же тёплое воскресенье вывез класс на шашлыки. Это понравилось всем, кроме того, он разрешил купаться в ледяной воде. "Вы люди взрослые" -- сказал он, -- "здоровье своё знаете лучше меня. Кто считает, что ему можно, пусть купается". И сам полез в воду. Школьники с удивлением разглядывали на его спине огромный шрам между лопаток, в опасной близости от позвоночника, но спросить, откуда он взялся, никто не рискнул.
Потом был двухдневный марш-бросок по лесам и болотам -- чтобы ученики прочувствовали, каково приходилось солдатам в Великую Отечественную, особенно при прорыве из окружения. Участие было сугубо добровольным, но пошли все: Михалыч сказал, что мероприятие задумано для людей с ядрёными кишками и густой кровью. Тогда Максим понял, что противостоять интересно не только людям, но и природе, особенно на глазах у девчонок. Шефство в конце концов взяли не над детским садиком, а над двумя крупным бездомными дворнягами, для которых сколотили будки на заднем дворе школы, рядом со служебным входом в столовую. Михалыч повадился каждый день таскаться в класс на больших переменах и после уроков, травил байки и анекдоты, а заодно узнавал все проблемы своих учеников. Постепенно и те начали бегать к нему по поводу и без. Отличников и троечников он предложил разбить на пары, обязательно разнополые, и впредь домашнее задание делать только вместе. "Лавочники" начали бывать в зажиточных семьях, где к ним относились доброжелательно и без высокомерия, и стена вражды треснула. Слабые ученики увидели своими глазами, насколько выгодно что-то знать и уметь, и успеваемость в классе медленно, но верно начала подниматься.
Дальше -- больше. Михалыч целенаправленно выискивал в каждом какие-то таланты и буквально пинками загонял учеников в кружки, хобби-клубы и секции. Максиму, например, в подшефные досталась тощая Люба Синицкая, тупая и страшная, как носовое украшение парусного фрегата. Она страшно смущалась, когда мама Максима угощала её обедом по субботам, и порывалась помочь. Однажды та согласилась, и внезапно выяснилось, что Люба готовит не просто прилично, а очень хорошо. Узнав об этом, Михалыч раскопал какой-то клуб домохозяек и первое время водил Синицкую туда буквально за руку: та стеснялась общаться со взрослыми тётками. Потом, несколько лет спустя, Люба закончила кулинарное училище и сделала карьеру, отучившись на множестве курсов и став шеф-поваром дорогого ресторана.
А зимой, перед Новым годом, после тяжёлой операции на сердце ушла на пенсию пожилая француженка Нина Петровна. На её место буквально ворвалась жена Михалыча Таня, бойкая студентка-пятикурсница со спортивной фигуркой и задорным нравом, и жить стало совсем весело. Непонятно было, правда, как она ухитряется бегать на занятия в институт и писать диплом, с её-то двадцатью пятью часами нагрузки и классным руководством в седьмом "Б", где училась сестра Максима Катька. Но как-то ухитрялась. Теперь большую часть внеклассных мероприятий девятый "А" и седьмой "Б" проводили вместе. Старшеклассники как-то сразу взяли на себя контроль дисциплины, не позволяя младшим чересчур бесчинствовать, особенно в общественных местах. И сами вели себя прилично: положение обязывало.
Михалыч с Таней постоянно что-то придумывали: то лыжную прогулку, то зимнюю рыбалку, то штурм снежной крепости, которую строили неделю на школьном дворе после уроков. Какие-то уроды один раз разломали эту самую крепость: бедолаги не знали, что в её строительстве принимал самое деятельное участие Безумный Макс. На следующий день, украшенные свежими синяками, они до позднего вечера восстанавливали разрушенное под надзором Максима. К тому времени он стал самым горячим фанатом Михалыча и его правой рукой в классе.
***
Началось всё с того, что они встретились вечером в парке. Занятия в секции проходили три дня в неделю, а это Максима никак не устраивало. Он каждый день пробегал по вечерам пять километров, полчаса отрабатывал на пустом маленьком пляже приёмы из тех, что не показывал тренер, а потом купался. В любую погоду. Вот там, на пляже, на него и выбежал Михалыч.
-- Однако, -- хмыкнул учитель, которого Максим сразу не заметил. -- Это что, такому тебя в секции учат?
-- Это я сам, -- мрачно буркнул подросток.-- С американских сайтов самообороны скачал.
-- Оно и видно. И получается у тебя, между прочим, хреновато.
-- Может, покажете, как надо? -- усмехнулся Максим.
-- Почему бы и не показать? -- учитель, тоже в спортивном костюме, встал напротив. -- Это делается так...
Парню показалось, что он попал в лопасти гигантской турбины. Через мгновение он лежал, уткнувшись носом в жухлую осеннюю траву, а его руку, вывернутую назад под немыслимым углом, Михалыч держал в болевом захвате. Профессионально так держал, одно движение -- и рвётся суставная сумка. Это Максим понимал отлично.
-- Как-то так. Давай вставай. Повторить?
-- Повторить, конечно. Только медленно, я не понял.
Михалыч повторил. Парень пришёл в неистовый восторг:
-- Анатоль Михалыч, ну вы воще! Резкий, как дихлофос! Где научились?
-- Где надо, там и научили. Там и не такому учат.
-- Вы случайно в спецназе не служили?
-- В спецназе не служил. В "миротворцах" служил, два года по контракту.
Максим ахнул от восторга. Миротворческий контингент быстрого реагирования был армейской элитой, принимавшей постоянное участие в подавлении конфликтов по всему земному шару. С конца десятых годов, как только где-то намечался конфликт, между мировыми державами начиналось своеобразное соперничество: кто быстрее и эффективнее его "подавит". Обычно происходило так: зону боевых действий объявлялась входящей в сферу жизненных интересов государства, и неважно, что эта зона зачастую находилась в другом полушарии. Выдвигались флоты, авиация наносила удары, дипломаты прикармливали одну из враждующих группировок, наиболее лояльную к этим самым жизненным интересам государства, а военные вооружали её до зубов. К тридцатым годам всё чаще начали задействовать и наземные силы, не доверяя аборигенам. И теперь любой, кто планировал переворот или гражданскую войну на любом континенте, мог быть абсолютно уверен в том, что почти сразу к нему прилетят. Вопрос только в том, какие эмблемы будут на фюзеляжах и на каком языке заговорят десантники. Однако желающие пострелять всё равно находились.
С того дня они тренировались вместе четыре дня в неделю, кроме тех вечеров, когда Максим ходил в секцию. Михалыч взял с него слово, что ни в одной драке он не будет использовать боевые приёмы, и подросток держал обещание твёрдо. По дороге с тренировок много общались, обсуждали новинки литературы: учитель оказался большим поклонником исторических боевиков и детективов. Как-то Максим пожаловался, что сейчас почти не осталось места для подвигов и приключений: мир давно изучен, людоеды перешли на аргентинскую тушёнку, а последнего дракона угробили ещё в раннем Средневековье. Тогда Михалыч рассказал, как его отделение неделю продиралось через горные леса Гвинеи, когда неопознанные партизаны сбили из ПЗРК их вертолёт. Жрали в основном подстреленных из рогаток попугаев, причём сырыми, потому что ни стрелять, ни жечь костры было нельзя. На пятый день у них кончились таблетки для обеззараживания воды, и начался понос. Через неделю они вышли на шоссе, вырезали блокпост местных инсургентов и захватили рацию, а потом четыре часа держали круговую оборону, пока их не забрала "вертушка". Максим впечатлился чрезвычайно. И попросил устроить ему экзамен на выживание.
Первой пробой сил была февральская вылазка. Их было четверо: один парень из одиннадцатого класса, один из восьмого, Максим и собственно Михалыч. Они выехали за город во второй половине дня в субботу, имея с собой ножи, два топора, спички и двухлитровый котелок. Из продуктов -- по буханке ржаного хлеба, шматку сала и банке тушёнки на человека, чай и сахар. Задача ставилась банальная, как яйцо всмятку: переночевать в лесу. Далеко уходить не стали, километра два от железнодорожной станции сочли вполне достаточным расстоянием. Успели нарубить лапника и свалили три засохших на корню сосны среднего размера, а потом стемнело. Лагерь оборудовали при свете костра. К ночи начало стремительно подмораживать, а перед рассветом завернуло не на шутку. В ту ночь температура упала с минус восьми до минус двадцати двух. Михалыч, сволочь такая, травил байки о погибших полярных экспедициях и замёрзших зимовщиках. Адреналина, полученного в ту ночь, Максиму хватило надолго.
А летом был Крым. Михалыч с Таней собрали группу в десять человек и повели в пеший поход по горам, от Качи до Феодосии. Шли почти месяц, в основном по бездорожью, штурмуя крутые склоны яйл и спускаясь по каменистым осыпям, обвязавшись верёвкой. Таня оказалась альпинисткой, и в том походе Максим начал осваивать скалолазание, спасшее потом ему жизнь в кашмирской командировке. По вечерам у костра пели песни под гитару, Михалыч рассказывал интересные подробности, не вошедшие в учебники истории, но эта романтика Максима трогала слабо. Своё удовольствие он получал днём, выбирая самый рискованный маршрут и неся на спине самый тяжёлый рюкзак, наравне с Михалычем. Он снова вёл борьбу -с собственной слабостью, с природой, и каждый день побеждал. В тот год он открыл для себя, что для проверки себя на прочность совсем не обязательно устраивать мордобой. И всё-таки реальное единоборство с человеком, глаза в глаза, сила и ловкость против силы и ловкости, стояло для него на порядок выше, чем борьба с природой.
В следующем году в школу пришли сразу пятеро молодых учителей, активных и бурлящих свежими идеями. Ходили слухи, что старикам режут зарплаты, вынуждая уходить на пенсию. Позже Максим узнал, что же в реальности тогда происходило. Государство начало проводить реформу в образовании по финскому образцу, в одночасье упразднив почти весь управленческий аппарат. Вместо районных и городских отделов образования вводились советы директоров школ, решавшие почти все текущие вопросы. Оставили только бухгалтерию и небольшой методический отдел, ведавшей учебными пособиями и специальной литературой. Освободившиеся огромные средства направили на внеклассную работу с детьми и зарплату тем, кто её достоин. Провели стопроцентную переаттестацию учителей, отбросив большинство вниз по тарифной сетке. Тринадцатый разряд и выше присваивались только тем, кто имел свои оригинальные проекты, и разница в зарплате была колоссальной. Множество опытных, заслуженных учителей с радостью ухватились за предоставленную возможность и в короткое время защитили свои методики преподавания или воспитательной работы. Посредственности начали крепко задумываться о смене профессии. Правительство готовило новый закон о профессиональной пригодности в сфере образования, который освобождал школу от случайных людей. Учителем стало быть очень престижно, и конкурс среди абитуриентов пединститутов подскочил до десяти человек на место. Новые педагоги взялись за дело с пылкостью миссионеров, проповедавших слово Божие дикарям, и очень скоро школы в больших городах изменились до неузнаваемости.
В десятом классе уже не было ни "узбеков", ни "лавочников". Парни и девчонки вместе организовывали поездки на природу и классные вечера с чаепитиями, ходили друг к другу в гости и хвастались своими достижениями. Трое вчерашних захудалых троечников в школьном гараже отреставрировали купленный за копейки мотоцикл с коляской, произведённый на свет ещё в Первом Союзе, в шестнадцать лет сдали на права категории "А", и теперь у класса был свой транспорт. Ещё несколько человек переоборудовали учительский стол Михалыча в точную копию кабины штурмового вертолёта, выведя на пульт управление проектором, классной локальной сетью и освещением кабинета. Даже кресло сделали своими руками, правда, девчонкам пришлось долго мучиться с кожаной обивкой. Димка Круглов начал работать с деревом. Из каждой загородной вылазки весь класс по очереди волок очередную корягу, и кабинет заселился фантастическими уродами и мифологическими тварями. И только Максиму похвастать было нечем. Ну не демонстрировать же умение сломать руку или раздавить гортань!
Однажды, уже весной, на тренировке в секции появился незнакомый мужик, сильно хромавший и опиравшийся на корявую палку, похожую на шедевры Димы Круглова. О чём-то поговорил с тренером, потом долго наблюдал за работой Максима. После тренировки поймал его на выходе из раздевалки.
-- Добрый вечер, Максим. Я майор Чертков, заместитель районного военкома. Один из заместителей.
-- А по каким вопросам? ? прищурился Максим.
-- В точку бьёшь, -усмехнулся майор. -- По вопросам подготовки кадровых военных. Собственно, мы давно за тобой наблюдаем, с твоих первых приводов в милицию. И сдаётся мне, что ты наш клиент.
-- Что, досье собрали?
-- А как же! Копии протоколов по каждому задержанию, характеристики старого и нового классных руководителей, тренера... Даже с одноклассниками разговаривал.
-- И чего хорошего про меня узнали?
-- Достаточно. Умён, хорошо начитан, увлекаешься военной историей, но точные науки тоже даются неплохо. Агрессивен, любишь риск. Повышенное чувство справедливости, что немаловажно. В общем, наш клиент, как я и говорил. Тебе, парень, прямая дорога не просто в армию, а в элитные части. Там адреналина нахлебаешься по самые ноздри.
-- Вы уверены, что я хочу в армию?
--Уверен. Даже если ты сам об этом ещё не думал. Рассуди сам: в какой гражданской профессии ты сможешь удовлетворить свою тягу к опасностям?
-- Ну, есть много специальностей, связанных с риском... Спасатели, пожарные, милиция, в конце концов...
-- Это всё не то. Да ты и сам знаешь: самое опасное -- это реальный бой с человеком. А на законных основаниях эту возможность тебе предоставит только армия.
-- Ну, допустим.
-- Не "допустим", а так оно и есть. Я тебе советую попробовать поступить в Рязанское училище ВДВ: армейскую элиту готовят именно там. По физическим показателям ты пройдёшь, это без вопросов. Общие дисциплины тоже, скорее всего, сдашь. А вот некоторые специальные навыки приобрести было бы неплохо. Конечно, в училище всему научат, но предпочтение отдают тем абитуриентам, которые уже кое-что умеют. Понимаешь ли, современный офицер элитного подразделения должен уметь починить сломавшуюся машину, разбираться в электронике, медицине и взламывать вражеские компьютеры. А со стрельбой у тебя как?
-- Никак.
-- Это плохо, что никак. У вас в микрорайоне, кстати, работает очень серьёзный стрелковый клуб с прекрасным арсеналом. Попроси своего классного руководителя, он тебя туда запишет.
-- А он-то здесь при чём?
-- Твой Анатолий Михалыч ходит туда по средам и пятницам. Как и я, кстати.
--Так вы что, Михалыча хорошо знаете?
-- Лучше, чем ты думаешь. Он у меня в роте был замкомвзвода. Нас, кстати, одним снарядом накрыло. Меня комиссовали на нестроевую службу, а его -- вчистую. Толя, кстати, мне тебя и рекомендовал. Ну да я и до него держал тебя на примете. Мы всех вас, агрессивных, на прицел берём. Так что подумай, только побыстрее. А как надумаешь, приходи. Вот моя визитка, приёмные дни по четвергам.
Сунул белый прямоугольничек, сильно пожал руку и захромал к выходу.
В следующий четверг Максим пришёл в военкомат...
***
...Стратоплан скользнул вниз с огромной высоты, безошибочно прицелившись в серую полосу аэропорта между горными массивами. Привычно заложило уши. Максим открыл рот, подвигал нижней челюстью. Через несколько минут огромная машина сделала круг над окрестностями города, сбрасывая скорость, и пошла на посадку. Сам пилотировавший лёгкие винтовые самолёты и небольшие вертолёты, Максим оценил мастерство экипажа, почти без толчка опустившего многотонную громадину на бетон полосы. Пассажиры начали собирать вещи.
Здание аэровокзала было колоссальным. Совсем недавно его перестроили по советскому проекту, сделав крупнейшим транспортным узлом всего континента. Отсюда после пересадки пассажиры улетали по всей Центральной и Восточной Африке, в города, не имевшие полос для посадки стратопланов. Таможня работала быстро и чётко, на уровне развитых европейских стран. Уже через двадцать минут после посадки Максим со своим небольшим чемоданом выходил в один из малых залов ожидания.
Сотрудника посольства он увидел сразу. Высокий полноватый мужик лет под сорок стоял, подпирая стенку, и шарил рассеянным взглядом по выходящим пассажирам. Увидев Максима, оживился и зашагал навстречу. Им обоим перед командировкой показывали голографические портреты друг друга.
-- Кузьма Владимирович, добрый день.
-- Здравствуйте, Максим Георгиевич, -- ладонь секретаря посольства оказалась неожиданно жёсткой. -- С прилётом. Как дорога, не спрашиваю.
-- Как обычно, быстро и комфортно. Не в девятнадцатом веке живём. Куда сейчас? В отель?
-- Конечно. Номер прекрасный, всё включено. Вечером советую прогуляться по городу, могу порекомендовать хорошую компанию из сотрудников посольства или наших специалистов. Они будут рады свежему человеку.
-- Спасибо, я люблю первые впечатления получать в одиночестве.
Они прошли на эскалатор и шагнули на движущуюся ленту, спускаясь к выходу из аэровокзала.
-- Когда начнёте работу, Максим Георгиевич? Завтра?
-- Да, конечно. Утром ко мне должен приехать сотрудник нашей компании, он уже в курсе.
-- Вообще-то странно, что ваше руководство попросило посольство организовать ваше пребывание в Аддис-Абебе, -- хмыкнул Кузьма Владимирович. -Обычно аудиторов встречают с большим почётом главы филиалов, лично. А тут что? Не уважают? Или не боятся проверки?
-- Скорее готовятся к ней на месте, --усмехнулся Максим.
Оба прекрасно знали, чем сейчас занимался ответственный сотрудник совместного советско-эфиопского предприятия по переработке сельхозпродукции. И почему он приезжает в столицу только завтра утром. Да и программа вечернего отдыха Максима была разработана заранее, и не ими. Но в крупном международном аэропорту, где так удобно организовать слежку с дистанционным прослушиванием, говорить в открытую стал бы только полный идиот.
На улице было прохладно, после московской августовской жары горный ветер показался неприятно холодным. Что поделать, высокогорье. Максим застегнул заранее накинутую кожаную куртку. Сотрудник посольства с уважением посмотрел на него и кивнул, одобряя предусмотрительность. Сели в машину, Кузьма Владимирович включил массивный напульсник и заскользил пальцами по голографической развёртке. Не поворачивая головы, протянул Максиму микрофлэшку:
-- Здесь маршрут, карты и спутниковые снимки объекта. В отеле относительно безопасно, но говорить открыто советую только в транспорте. Вероятность обыска в номере тоже исключить не могу, так что носитель держите всегда при себе.
Максим кивнул и вогнал флэшку в гнездо своего напульсника, которое не сразу можно было обнаружить, даже если специально искать. Скользнул взглядом по голограмме, с которой работал посольский. Стандартная программа защиты первой категории от прослушки всех видов, любимая спецслужбами и дипломатами и надёжная, как Уральские горы. У Максима тоже такая стояла, замаскированная под банальный шутер. Автомобиль вырвался из тесноты парковки на трассу, и командировочный откинулся на спинку сиденья, любуясь панорамой пятимиллионного города. Говорить было особо не о чем, свою часть работы посольский практически выполнил. Вечером нужно побродить по столице, убедиться, что очередной гость из Советского Союза не вызвал интереса, и "наружку" к нему не приставили. Африка уже много лет служила испытательным полигоном для силовых структур ведущих мировых держав, и все они имели в столице Эфиопии свои филиалы. Ну а настоящая работа начнётся завтра. Пока же можно развалится в кресле комфортабельной машины и насладится пейзажем. Секретарь посольства сосредоточился на вождении и с разговорами не лез. Таких максимов георгиевичей он на своём веку и встретил, и проводил немало. Хотя проводил меньше, чем встретил. Что ж, у каждого своя работа.
***
...В конце пятого курса, когда все ломали голову над перспективами при распределении, Максима неожиданно вызвал к себе заместитель по учебной части. В кабинете полковника оказался ещё один человек, неприметный мужичок в хорошем цивильном костюме. Курсант скользнул по нему взглядом и тут же забыл о его существовании, хотя гражданский на территории училища волей-неволей обращал на себя внимание. Но такое уж свойство было у этого человека, быть неприметным.
-- Товарищ полковник, старший сержант Коновницын по вашему приказанию...
-- Садись, -- зам указал на стул около стола для совещаний. -- Читай и расписывайся.
Максим сел, взял со стола лист бумаги и начал читать. Хм, стандартная форма подписки о неразглашении. Им такие давали каждый раз, когда приходилось знакомиться с новой техникой или секретной электроникой. Максим привычно пробежал текст глазами, взял со стола ручку и подписал.
-- Отлично, -- кивнул полковник. -- А теперь познакомься: майор Привалов, начальник кадровой службы отдела "Эрешкигаль" Министерства иностранных дел.
Максим попытался изобразить каменную физиономию, но, видимо, получилось не очень. Неприметный мужичок усмехнулся:
-- Не слышал о таком? Правильно, никто не слышал, кому не положено.
-- А при чём здесь МИД? -- не утерпел Максим. -- И что такое Эрешкигаль?
-- Не "что", а "кто". Была у шумеров такая богиня, заведовала царством мёртвых, а в одной из ипостасей и местью. Сначала хотели назвать нашу службу "Немезидой" или "Эринией", но это как-то слишком явно. А МИД... ну, дипломаты всегда были по совместительству сотрудниками спецслужб, им не привыкать. Только в последнее время решили для прикрытия разведдеятельности использовать гражданские структуры, во избежание двусмысленности. А то как-то нехорошо получается: работник числится сотрудником посольства, а подчиняется ГРУ. Гражданских специалистов сейчас за границей много, среди них затеряться несложно.
Максим кивнул. В последнее время Союз охотно командировал своих граждан за рубеж, получая за это хорошие деньги. Квалифицированные кадры были признаны ценнейшим ресурсом, который глупо было бы не использовать при острой нехватке валюты в стране. Советские граждане строили заводы и атомные электростанции, лечили людей и управляли морскими судами, учили обращаться с боевой техникой и разведывали недра по всему земному шару, а на заработанные ими деньги государство закупало за границей то, что не могло производить само.
-- Но одну службу было решено оставить в прямом подчинении МИДа, -- продолжал майор. -- Ибо её деятельность ведётся только за границей, и в случае прокола сотрудника расхлёбывать дерьмо придётся именно дипломатам.
-- И это не разведка?!
-- Нет, не разведка. А теперь давай перейдём к твоей скромной персоне. Я почитал твоё личное дело и, признаюсь, впечатлён. Но не твоими успехами, нет. И не твоим хорошим французским и относительно неплохими английским и испанским, которые ты зачем-то начал изучать факультативно с первого курса. Кстати, зачем?
-- Хочу служить в миротворческом контингенте быстрого реагирования. Там языки нужны.
-- Там нужно не только это. У хорошего миротворца должны чётко работать внутренние тормоза. Это враг, а это мирный житель, и именно он будет дружить с Советским Союзом, когда конфликт погаснет. И таких мирных жителей стрелять не рекомендуется.
-- А у меня что же, таких тормозов нет? -- обиделся Максим.
-- Пока есть, иначе ты не прошёл бы даже на первый курс. Но твой психолог не уверен, что ты всегда сможешь обуздывать свою агрессию в обстановке реального боя. Ты, сержант, из тех опасных романтиков, которым подавай два цвета в этом мире, чёрный и белый. Любой по ту сторону автоматного ствола для тебя враг. И, что самое опасное, тебе нравится убивать.
-- Откуда психологу это знать, если я не убил ни одного человека?
-- У тебя совершенно определённый психотип, сержант. Даже в учебном бою ты испытываешь особое чувство упоения и азарта, а что будет в реальном?
-- То есть в миротворцы я не гожусь?
-- Ты годишься нам. Вот этим-то я и был впечатлён: редко встретишь кандидата, у которого базовые характеристики настолько идеально подходят для нашей работы.
-- И чем же вы занимаетесь? -Максим заинтересовался уже всерьёз.
-- Возмездием, сержант. Неотвратимым возмездием.
***
...То, что услышал Максим в тот день в кабинете заместителя начальника училища, не освещалось в СМИ. И рядовые советские граждане не догадывались о деятельности отдела "Эрешкигаль", да и не должны были догадываться. Но кому надо -- знали об этой деятельности очень даже хорошо. Вожди радикальных религиозных группировок, лидеры экстремистских правительств и политических течений, главы наркокартелей, пираты и террористы всех национальностей. Они не слышали названия отдела и не догадывались, под эгидой какой структуры он работает, но результаты этой работы прочувствовали на своей шкуре. Ни один теракт, ни одно похищение или убийство советского гражданина за границей, ни одна попытка организованного наркотрафика на территорию Союза не оставались безнаказанными. К виновным обязательно приходили. Убивали днём и ночью, на охраняемых базах и в респектабельных офисах, в джунглях и на улицах городов. Обязательно -советским оружием. Это была визитная карточка "Эрешкигаль", а заодно -и недвусмысленное предупреждение.
Максим думал недолго. Такая работа действительно была словно специально придумана для него...
...Сотрудник организации, которую Максим якобы должен был проверять, явился в отель в девять часов утра. Контора располагалась в Дыре-Дауа, втором по величине городе Эфиопии. Впрочем, город был так себе, и названию вполне соответствовал: пыльная африканская дыра. До него добирались несколько часов на скоростном поезде, и всю дорогу сотрудник угодливо расписывал прелести сафари в девственной саванне. Такие проверки в странах Африки понимали очень хорошо: приехал ответственный работник из метрополии, его приняли по первому разряду, организовали все мыслимые развлечения с местным колоритом, а он в знак благодарности подписал акты, не глядя. Все мы люди, всем хочется красивой жизни. Поэтому никто в совместном предприятии, занимавшемся экспортом кофе, не удивился, что аудитора прямо с вокзала повезли на небольшой частный аэродром.
Пилот был надёжный, проверенный, к тому же ни слова не понимавший по-русски. Когда небольшой спортивный самолёт оторвался от земли и взял курс на юго-восток, сотрудник заговорил открыто:
-- Все уже на месте с сегодняшнего утра. Оружие, техника, снаряжение готовы. Выезжать рекомендую ночью: обстановка на сомалийской границе и в самом Сомали сложная, кочевые племена хорошо вооружены и агрессивны. Днём лучше останавливаться в местах, указанных на карте. Но и медлить не стоит. Сейчас идеальный момент для акции -руководители группировки, атаковавшей наш сухогруз, базируются в том же посёлке, где живут непосредственные исполнители. Одним ударом можно устранить и тех, и других. Но не факт, что главари пиратов в ближайшее время не сменят место дислокации. Сами понимаете, чем это чревато.
Максим кивнул. Если информаторы в течении нескольких дней не выяснят, куда перебрались пиратские боссы, понадобится вторая командировка. Но расхлёбывать результаты его медлительности будут уже другие -- Сёма Динамит или Наваха, скорее всего. Таковы правила.
В полёте почти не разговаривали. Да и о чём, собственно, говорить? Состав группы был Максиму хорошо известен, с четверыми из пяти он работал и раньше. Оружие и снаряжение стандартные, два "уазика" перекупили у местных и как следует проверили. Беспокоил новенький, но они беспокоят старших группы всегда. Он сам в своё время был объектом пристального внимания.
Самолёт сел возле бунгало, укрывшегося в тени небольшой рощи. Типичная такая база для белых туристов, приехавших на сафари: большой дом, несколько подсобных строений и гараж. На веранде собралась вся его группа, ждали. Максим выпрыгнул из кабины и зашагал к бунгало, за его спиной самолёт развернулся и с треском движка начал разбег. При появлении старшего бойцы лениво выползли из плетёных кресел. Трое мужчин и две женщины.
-- Здорово, монстры, -оскалился Максим, поднимаясь по ступенькам. -- Ну что, работаем?
-- Здорово, Макс, -отозвался первым Утюг. -- А что, есть варианты?
-- Ты прямо в точку. Вариантов нет. Давайте показывайте, что у вас где. И грузимся: через два часа стемнеет. Новенький -- Кирилл?
-- Кирилл, -отозвался крепкий светловолосый парень лет двадцати с небольшим. -- Морзе.
-- Читал твоё досье. Радиосвязь и компьютеры. Поедешь со мной, штурманом. Вторым водителем -- Эфа.
Крепко сбитая брюнетка молча кивнула.
-- Всё, за работу. Время - деньги.
***
...К рассвету шестых суток пути он вышли на объект. Один "уазик" оставили в жидкой роще, протянувшейся вдоль ручья, на втором Утюг выкатил на вершину холма, под которым раскинулась деревня. Водрузил на раму крупнокалиберный "Веер" на шаровой установке, прицепил громадную коробку с патронами. Поводил стволом туда-сюда, кивнул головой: всё в порядке. Максим покрутил головой, но Эфы с её снайперским "Шёпотом-52" уже не увидел. Растворилась в каменистой осыпи, протекла между камням. В динамике ожили голоса тактических двоек:
-- Балерина - Безумному Максу. На позиции, готовы.
-- Рашпиль - Безумному Максу. Готовы.
-- Пошли, -- Максим с наслаждением стянул пропотевший ноктовизор и на ходу сунул его в карман "разгрузки". Над океаном разливалась полоса зари, светало прямо на глазах. Не оборачиваясь, бросил:
-- Повторяю задачу. Входим, кладём всех взрослых мужчин. Ничего сложного.
-- А женщин?.. -- с сомнением спросил Морзе, идущий сзади и чуть правее. Инструктаж он, естественно, проходил, но сомнения остались. Нормально.
-- Женщин по ситуации. И без колебаний, иначе получишь пулю в спину. Нашу Балерину мужиком тоже не назовёшь, а стреляет она не хуже меня. Что, не нравится?
-- Не очень.
-- Втянешься, -заверил Максим, не снижая шага. -- И помни, нажимая на спуск: эти уроды топят безоружные суда и расстреливают гражданских. Он пустили ко дну наш сухогруз, а там было двенадцать человек экипажа. В том числе пять женщин.
--Я помню.
-- Вот и отлично.
Они были у первой хижины, когда заработал пулемёт Утюга, разнося в пыль саманные домишки в центре деревни. С первыми выстрелами Максима начало накрывать знакомой волной азарта и приятного возбуждения от близкой опасности. В очередной раз мелькнула мимолётная мысль: как же ему повезло родиться в Союзе! С его агрессией и наслаждением от реального боя в любой другой стране он давно бы докатился до криминала самого худшего толка. А тут -оценили, направили, воспитали. И всем хорошо. Ну, кроме тех, кто по другую сторону прицела. Мельком оглянулся на Морзе, чего делать, в общем-то, не следовало. Щёки у парня заливал румянец, в глазах разгоралось хорошо знакомое пламя азарта. "Всё нормально", -- подумал Максим. -- "Ты такой же, как все мы, парень. Агрессор. Поэтому всё будет хорошо. И сегодня, и потом."
Новичок кивнул, словно прочитал его мысли, и усмехнулся. Пинком распахнул калитку в плетёной из хвороста ограде и навскидку, почти не целясь, вогнал заряд из подствольника в дверь круглой саманной хижины. Максим поймал в прорезь прицела тёмную фигуру и нажал на спуск. Он был на своём месте. Он был счастлив.
