Стеклянников Александр А.. Лабиринт

Лабиринт.

Навряд ли мне удастся понять, насколько реально то окружение, в котором я сейчас нахожусь. Да и важно ли это теперь, когда всё, чем мыслил... Впрочем, по порядку.

Телефонный звонок от Боба застал меня за разрисовыванием стен моей квартиры. Зажав трубку двумя пальцами, дабы не испачкать краской, я трудолюбиво внимал. "Встретиться?... Где?... Зачем?..."

-- ...не знаю, кто там будет. Но билетов осталось мало.

-- Не знаешь? Ты -- да не знаешь!?... Каких билетов? -- и тут же понимаю, что трубка безнадёжно испачкана, а вопросы мои несколько... глуповаты. Краской надышался, что ли?

-- Планируется какое-то представление, и на него продают билеты. Ты в курсе, что это такое? -- он усмехнулся в трубку.

-- Э-э. Что за представление?

-- За этим не ко мне, знаю столько же, сколько и ты. Приезжай. В любом случае, если не пойдёшь, то хотя бы с Маратом повидаешься. Пока.

И не дождавшись ответа, положил трубку. Спешил, видать, повидаться с Маратом. Дело достойное.

Поплутав в поисках дома по названному Бобом адресу и найдя его где-то в немыслимых лабиринтах проходных дворов-колодцев, я поднялся на второй этаж и позвонил в дверь, старомодно обитую чёрной кожей какого-то неведомого животного. Дверь отворила девушка в чёрном парике с изящно подведёнными чёрными глазами и в лёгкой полупрозрачной накидке с блёстками.

-- Здравствуйте. Меня Боб пригласил. Сказал, что представление какое-то будет. - Окончательно запутавшись, я покраснел до корней волос, осознавая нелепость сказанного и ожидая, что меня тут же пошлют подальше и захлопнут дверь. Однако...

-- Билет у вас есть?

-- Билет у него... вроде. Он мне звонил.

-- Проходите.

Посторонилась, пропуская меня внутрь, и стала запирать дверь. Помню, меня несколько удивило количество и качество замков, а также крепость самой двери. Но тогда я не придал этому значения. Квартира была просторнейшая. Не квартира -- дворец. Раздевшись и пройдя на кухню, размерами превышающую моё собственное жалкое жилище раза в два, я узрел человек двадцать народу, половина которых из числа моих приятелей, и среди них -- Боба и Марата:

-- Хай, Санёк! Как всегда, вовремя. Пунктуалист хренов! -- схватил меня своими жилистыми руками, приподнял над полом и слегка потряс, дабы я не терял бдительности. Пожелав ему идти лесом, я ловко вывернулся и по-дружески хлопнул его по спине, намеренно слегка переборщив. Вот такие церемонии. Подошёл Боб, вручил мне билет и чашку чаю:

-- С Сарой познакомился?

-- Которая? В парике?

-- Да.

-- Не успел. Она, похоже, занята. Только открыла мне и убежала.

-- У неё сегодня дебют. Ты бы слышал её голос, -- Марат покачал головой, -- это что-то неземное.

-- Ну, нам, вскормленным КСП, любой мало-мальски поставленный голос покажется неземным.

-- Нет, Санёк. Это другое. Да чего я, сам сегодня услышишь. Вот тогда и поговорим.

Боб на это только хмыкнул.

За разговорами прошло с полчаса, когда в кухню вошёл паренёк из малознакомых мне, окинул всех взглядом, подождал, пока внимание толпы переключится на него, и проговорил:

-- Они, похоже, уже начали. И никого не позвали. Странные какие-то.

-- Это Ден, -- сообщил Марат мне на ухо. Я вздрогнул от его горячего шёпота, завертел головой. Что-то неуловимое взметнулось со дна горечи закипающего котла, перевернув страницы, метлой прошлось по неузнанным подвалам существа, юркнуло в щель разрыва между "знаю" и "не знаю" и исчезло, оставив после себя восхитительно опасную тайну. Я был вне себя.

Комната страха.

Толпа ломанулась в гостиную, размерами напоминающую небольшой концертный зал. Залитый полумраком, с весьма интересной акустикой. На импровизированной сцене стояла на коленях Сара, тихо перебирая струны кельтской арфы. Мы быстро расселись по стульям и приготовились внимать. Сара подняла голову и запела. Её голос пульсирующей красной нитью протянулся через зал, ручейком тепла проник ко мне в уши... нет, он вошёл прямо ко мне в грудь; я выпрямился самураем, расправил грудную клетку, сглотнул ком в горле, повлажневший немигающий взгляд мой раскрылся красоте и нежности. Никогда в своей жизни я не слышал ничего подобного.

Пение закончилось, началась странная викторина. Сара вставала в разных частях сцены, а зрители должны были принимать соответствующие позы. Федя схлопотал по руке от одного из сариных ассистентов, когда в какой-то момент оказался слишком близко к сцене. Место удара на тыльной стороне ладони покраснело, и было видно, что назреет синяк. Он потирал ушибленную ладонь и виновато улыбался. Но на самом дне его взгляда проступала растерянность, он потерял точку рациональности происходящего. И похоже, не он один. Большая часть народу поддалась этому мягкому, неуловимому гипнозу. Меня не спасала моя давнишняя вера и способность уходить в себя; тем не менее, я удачно прошёл все викторины и собрался уже покинуть гостеприимный притон, внимая тихому, но настойчивому голосу интуиции. Встал, тихонько пробрался к двери, вышел в коридор, намереваясь облачиться в куртку. Там стояли двое ребят. Один из них вежливо осведомился, куда это я собрался.

-- Пойду. Мне уже пора. Спасибо за представление. Э-э... Нельзя ли пройти?

Они продолжали стоять у меня на пути:

-- А вам разве не сказали? Выход с другой стороны, через сцену. Это будет весёлый сюрприз.

-- А представление ещё только начинается, -- загадочно хмыкнул второй, на что первый вздохнул и взглянул на товарища с укоризной.

Я растерялся:

-- С другой стороны?

-- Да.

-- Хм... Придётся, видимо, ждать окончания викторины.

-- Да не беспокойтесь, осталось чуть-чуть, пара минут. Возьмите пока куртку, чтобы сюда не возвращаться. -- Он посторонился, пропуская меня к вешалке.

-- Спасибо.

Эх, мне бы сообразить, что к чему, но голова моя полнилась лишь последней песней Сары, и логика дремала на заднем плане, убаюканная магнетичностью атмосферы этого места. Я надел куртку и вернулся в гостиную-зал. Вовремя. Сара как раз благодарила победителя последней викторины:

-- А теперь попрошу всех пройти сюда, за сцену. Вас ждёт сюрприз.

-- Что, интересно, за сюрприз? -- бормотал Боб, проходя мимо меня.

-- Выпустят на свободу, -- пошутил я. -- Там выход. С другой стороны.

Он непонимающе пожал плечами, а я махнул рукой -- ну его, объяснять. Сам скоро поймёт.

Сквозь толстую железную гермодверь мы прошли в комнату за сценой. Но даже тут я стормозил. Вся одежда осталась в прихожей. Мне бы напомнить об этом народу, но сие просто не пришло мне в голову.

Сара пропустила в комнату последнего из нас, улыбнулась, помахала рукой, пожелала счастливого пути и захлопнула дверь. Лязгнул замок, и внутри у меня всё оборвалось. Мы стояли в бетонном кубе, с потолка свисала лампочка накаливания, и единственная дверь в мир закрылась за Сарой.

-- Что?.. Это и есть сюрприз? -- хохотнул Паша.

И атмосфера смешалась.

Спустя пару часов, когда мы поняли, что нас не выпустят, что дверь нам не выломать, что воздуха осталось чуть, мы, наконец, додумались включить мозги.

-- И что теперь?! -- Макс оглядел присутствующих. Я чувствовал разрастающийся ком страха в животе и уже не пытался успокоиться.

-- Утихни, Макс. Побереги силы. -- Марата трудно было сломить.

Макс с силой саданул ногой по стене и уселся на пол. Боб направился к нему. Я весь напрягся. Но он встал рядом с Максом у стены и постучал по ней костяшками пальцев. Потом снял ботинок и стал выстукивать, прислушиваясь. Потом сделал это у другой стены. Звук был гораздо глуше.

-- Ну как? -- он оглядел народ.

-- Надо долбануть посильнее.

Определив с помощью ботинка местоположение тонкого участка стены, Боб нацарапал дверным ключом круг диаметром с полметра, обернулся к толпе, взглядом выбирая самых дюжих:

-- Надо сюда стукнуть. Ты, ты, ты и ты.

Четыре пары ног с разбегу приложились к стене. Штукатурка хрястнула, и в ней открылась дыра в сумрачный коридор; пахнуло прохладной сыростью и надеждой. По одному мы вылезли в тоннель, освещённый такими же тусклыми лампочками. На стене слева висел деревянный стенд. К нему была приколота записка. Боб снял её, развернул и прочёл вслух: "Добро пожаловать в лабиринт. На выходе ровно половину из вас ждёт награда."

Том взял у Боба записку, оглядел её со всех сторон:

-- Лабиринт десяти! Награда! Что за чушня! Как в плохом боевике. -- Пожал плечами и, скомкав, выкинул. Боб зыркнул на него взглядом, поднял бумажку и сунул в карман. Мы стояли и устало глядели в проход. Аня покачнулась и присела на пол. Александра тяжело опёрлась о стену, вытерла пот со лба. Глаза её слезились. Вдруг она зашаталась и повалилась ничком.

-- Начинается, -- Том вздохнул, отвернулся. -- Теперь ещё истерик не хватает.

Марат подскочил к упавшей, приподнял ей голову, походя буркнув:

-- Ты лучше помоги, кавалер.

-- Чем тут поможешь? Не беда, очнётся.

-- Чего-то не нравится мне её пульс, -- сказал Марат. -- Какой-то он... бешеный... Эй, а вы чего?

Трое малознакомых мне ребят ни с того ни с сего осели на ослабевших ногах и тоже потеряли сознание.

И тут всех нас накрыло:

-- Что происходит!

-- Нас что, хотят каким-то газом уморить?

-- Эй, вы чувствуете что-нибудь?

-- Пипец!

-- Тихо, народ! -- Марат встал, взгляд его был мрачен. -- Кто-нибудь ещё чувствует недомогание?

Все замолкли, переглядываясь.

-- Так, значит. Слушайте. -- Он поглядел на Александру. -- У нас пять человек без сознания. Остальные чувствуют себя нормально. В чём тут прикол?

-- Ну, не совсем нормально. У меня живот схватило, -- отозвался Игорь.

-- Это от страха. Такое бывает, -- я обернулся к Марату. -- Ну, что дальше?

-- Пять человек...

-- Уже шесть, -- Том кивнул на Дена, валяющегося в отключке.

-- Шесть человек срубились, остальным кайфово. -- (раздались смешки). -- Что это значит?

Пауза.

-- Это значит, что у них нервы не в порядке, -- пробубнил Ник.

-- Давайте их рядом положим. Может быть, среди них есть что-то общее, -- предложил Паша.

Марат взял Александру за руку, собираясь её приподнять, и тут вдруг весь напрягся:

-- Паш, у неё пульса нет! Она умереть тут собралась!

Искусственное дыхание не помогало. Тихо и спокойно сердца всех шестерых остановились. Мы перестали массировать их грудные клетки, когда они уже стали остывать.

-- Тэкс! -- Боб расстегнул взмокшую рубашку, взъерошил волосы. -- Почему именно они?

-- Давайте их осмотрим? -- подал голос Паша.

-- Зачем? Может быть, пойдём дальше?

-- Том, ну ты даёшь. Они же тут окочурились, и неясно отчего.

-- Но мы-то живы. Впрочем, как хотите.

Олег уставился на Тома долгим взглядом; глядел, пока тот не отвернулся.

-- Олег, оставь. Просто он такой, какой есть. -- Впрочем, сам я уже ничего не понимал.

Олег перевёл свой жгучий взгляд на меня:

-- Глупо это всё. Давайте лучше займёмся осмотром.

Мы не нашли среди умерших никаких особых отличий от живых, кроме одного: у каждого из шестерых наличествовали свежие ранки на теле, полученные, вероятно, в момент протискивания через пролом в стене.

-- И что это может значить? -- бормотал Паша.

-- Сюрприз, мать вашу!

-- Тише, Олежек. Вдруг потолок обрушится, -- Марат пытался шутить, но как-то не выходило.

-- Я понял, -- Дима встал. -- Это, наверное, был яд. Они поцарапались об острые края. Пролом был заделан отравленным цементом. А те, кто не поцарапались, живы.

Все тут же стали осматривать свои тела на предмет царапин.

-- Бред. Какой-то детский бред. Зачем им это нужно было? Не понимаю, это же смешно. -- Я подошёл к пролому, поднял осколок цемента.

-- Сашка, осторожно! -- Олег, конечно же, хотел как лучше; я отбросил осколок, будто это был шершень, и отскочил. Лоб мигом взмок.

-- Не пугай так, Олежек.

-- По прадедушке соскучился?

Мертвецы лежали среди нас, будто спящие среди бодрствующих. И навряд ли кому-то из нас было так страшно, как предполагалось бы в такой ситуации.

-- Пить хочется, -- Нат, похоже, впервые за всё время нашего заточения произнесла хоть какие-то слова. И тут все действительно почувствовали сильную жажду.

-- Надо идти. -- Макс решительно поднялся.

Игорь поглядел на него:

-- Куда идти?

-- Туда, -- Макс кивнул в направлении череды ламп, освещающих коридор. - One way.

-- А их что же, оставим тут?

-- А что ты предлагаешь?

Мы сложили умерших рядком под ядовитой дырой и двинулись по коридору навстречу неизвестности.

* * *

Прошло минут двадцать, пока мы дошли до первого ответвления.

-- Ну, теперь куды? -- Федя сел по-турецки прямо на сырой пол, устало закрыл глаза.

Родион молча гладил по спине всхлипывающую Нат.

-- Давайте всё время идти по правой стене, -- предложил я. -- Если это лабиринт, то таким образом мы, по крайней мере, не заблудимся. -- И добавил неуверенно, -- я так всегда в DOOMе делал.

Ник фыркнул:

-- А вдруг мы в Героях? Или вообще в Unreal?

-- Я предлагаю налево, -- буркнул Том.

-- Ладно, идём по правой. -- Боб шагнул в правый коридор. Все потянулись за ним. Через несколько минут мы упёрлись в стену.

-- Ну что, идём обратно? -- подал голос Том.

-- Погоди. -- Боб стал топать по полу и прислушиваться. -- Здесь гулко. Можно так же проломить, как в начале.

-- И чтобы никто не поцарапался, ясно! -- Олег потряс кулаком.

Боб очертил ключом круг. И они впятером с Пашей, Родионом, Димой и Максом одновременно подпрыгнули и стукнули об пол ногами. Цементная пробка проломилась и осыпалась вниз, а вместе с ней, не удержавшись, соскользнул Паша. Боб с Родионом успели схватить его за руки, и он провалился лишь по пояс. По коридорам прокатился его душераздирающий крик.

-- Да чего кричишь, поймали же. -- Том горестно покачал головой.

Но Паша хрипел и бился в руках друзей. Затем закатил глаза и замолчал. Из прокушенной губы стекала на подбородок струйка крови.

-- Что такое? Тяните же его! -- крикнул Макс.

-- Мы тянем. Не выходит.

Марат подскочил, обхватил Пашу за грудь и рванул вверх. В руках его осталась половина человека, обрезанная на уровне бёдер. Мигом натекла лужа крови. Марат от неожиданности выронил полтела, и оно свалилась обратно в дыру. Что-то лязгнуло. Марат тупо глядел вниз. Его трясло.

-- Что там? -- подскочил Олег, заглянул в дырку. -- Мать твою! Там лезвия! Я вижу Пашу, он внизу лежит. Там высота метра три всего... Мать..! -- он отпрянул, с усилием сглотнул.

-- Том, меня сейчас стошнит, -- тихо произнёс Макс. И его действительно стошнило. Я последовал его примеру -- перед глазами у меня всё ещё стояло зрелище пашиной прямой кишки, болтающейся под обрубком тела. Через пару секунд к нам присоединился Том, и по коридору разнёсся запах рвоты, перемешанный с вонью человеческих внутренностей.

Нат издавала звуки, похожие на скрипение двери, Родион крепко держал её за талию.

Нам понадобилось с полчаса, чтобы выйти из ступора и минута для того, чтобы понять, как действует механизм. Боб продемонстрировал нам это с помощью своего ботинка.

-- Вот, я кидаю предмет, через секунду срабатывает... диафрагма. Но если просто прыгнуть в дыру, то проскочишь и окажешься внизу... Невредимым.

-- Ты хочешь туда прыгать?! Ты что, дурак! Пойдёмте лучше в левый тоннель.

-- Том, мы ведь решили идти по правой стороне.

-- И вот что получили. Я, кстати, ничего не решал.

-- Боб, я туда прыгать не буду, -- проговорила Нат тихим голосом.

-- Я тоже не хочу, -- присоединился Родион.

-- Ну, тогда давайте голосовать. -- Марат оглядел присутствующих.

-- Ты гонишь. Выборы что ли. "Голосовать". Я туда не полезу. А если там тупик? Как мы обратно выберемся? Эйнштейн. Зачем нам вниз-то? -- Ник постучал по темечку, давая понять, что имеет ввиду.

-- Вообще-то, мы на уровне второго этажа, -- встрял Олег, -- и поэтому можно и вниз.

-- Да не слушай этого гнуса. Какая, хрен, разница? -- Ника было не переубедить. Впрочем, никто ничего не понимал; всё это походило на сон.

-- Я пойду в тот тоннель, -- и Том зашагал назад к ответвлению. Ник, Родион с Нат и Федя с Димой отправились за ним.

-- Ладно. Большинство решило. Вернёмся. -- Боб вздохнул. -- Только мне кажется, что наш путь туда, в колодец.

-- Мне тоже, -- отозвался я, хотя воспоминание о Паше снова вызвало в животе спазмы. Стена перед глазами поплыла куда-то вбок.

-- Почему так думаешь? -- спросил Андрей.

Говорить я не мог, и в ответ лишь пожал плечами.

В глубине второго тоннеля мы нашли старую ржавую трубу с краном, торчащую из стены и вдоволь напились.

-- Как у них тут всё рассчитано. Вот козлы. -- Олег пнул трубу. -- Там мясорубка, тут вода. Что это вообще такое?

-- Дьявольщина, -- отозвался я и тут же прикусил язык.

Метров через двести тоннель закончился тупиком. И как мы ни обстукивали стены и пол, звук повсюду слышался одинаково глухой.

-- Это. Я думаю. Может быть, всё таки в дыру? -- спросил Родион, ни к кому конкретно не обращаясь.

-- Я туда не полезу, -- заявила Нат.

-- А что остаётся?

Нат молчала. Том с Ником приуныли.

-- Ну что, вернёмся? -- Боб терпеливо ждал ответа.

-- Отвали, -- отозвался Ник после слишком длинной паузы. -- Мы ещё потолок не простукали.

-- Ага, -- и Том стал расшнуровывать кроссовки.

-- Без толку, -- Федя махнул рукой. -- Давайте отдохнём, пока они резвятся.

-- В сущности, они правы. -- Дима уселся на пол и кивнул, предлагая другим последовать его примеру. -- А мы пока отдохнём. Чего-то я устал сильно. Уж не новый ли яд приберегли нам?

-- Уж лучше яд, чем это... железное.

Мы расселись подпирать стены, пока те двое исследовали потолок.

-- Лампы не заденьте.

Несколько минут они бомбили небо обувью и прислушивались.

-- Ага! -- возглас Ника заставил всех напрячься. -- Тут кирпич шатается.

-- Где, в потолке? -- Олег опешил.

-- В стене. Когда я схватился за него, то почувствовал.

Все с интересом наблюдали, как Ник расшатывал ни в чём не повинный кирпич.

-- Чуток ещё.

Хрустнуло, и Ник радостно показал всем вытащенный из стены кирпич.

-- И что? -- флегматично брякнул Макс. Ник пожал плечами.

В ту же секунду свет во всём коридоре погас.

В полной тишине раздался голос Игорёхи:

-- Вы все видите то же, что и я?

-- Ага, -- отозвался Марат. -- Точнее, ничего не видим.

-- Вставь кирпич на место... по-пожалуйста, -- прозвучал в гулкой тишине вкрадчивый голос Родиона.

-- Сейчас... -- Ник завозился, потом замер.

Все ждали.

-- Ну что, Ник, как успехи? -- уныло бросил я в пространство тьмы.

-- Никак.

-- Что, не вставляется?

-- Я его вставил.

-- Мдя-а-а, не сработало, -- кажется, это сказал Дима.

-- Мне всё таки кажется, что надо идти к дыре.

-- Ладно, идём, -- устало проговорил Том. -- Только, народ, пожалуйста, помогите мне кроссовок найти.

Народ завозился... И тут заговорил Боб:

-- Тебе он точно нужен? Я вот в одном ботинке, и ничего.

-- Точно.

-- Хорошо, тогда во избежание дальнейших летальных исходов предлагаю послушать меня. Значит, так. Идём все ко мне. Выстраиваемся в линию поперёк коридора и на карачках проходим метров двадцать, пока не найдём томовский кроссовок. Том его одевает, встаём и опять же шеренгой идём по коридору. Марат будет слева. Когда он найдёт ответвление, сворачиваем и осторожненько подходим к яме. Прыгаем все туда... А дальше увидим.

-- Нас сейчас должно быть тринадцать. Блин, плохое число. Ладно. давайте, все идём к Бобу.

-- Так, тихо, не тычьте. Я здесь... Я здесь... Я здесь... -- монотонно повторял Боб. -- Ага... Я здесь... Я здесь... Теперь я вас буду касаться по очереди, а вы называйте себя. Ты кто?.. А ты?.. А ты?.. Так. Двенадцать. Кого нет?

-- Андрюхи нет, -- отозвался Том. -- Андрю-у-у-уха-а-а!

-- Да не ори ты. Вдруг чего.

-- Федя, ожёгшись на молоке, не дуй на воду.

Андрея нигде не было.

-- Что за чёрт? Куда он делся, Боб?

-- Игорь, не паникуй. Я не знаю. Может быть, сознание потерял? Давайте, ползём двадцать метров до кроссовка.., и, возможно, до Андрея.

Мы поползли.

-- Есть, я нашёл!

-- Кого? Андрюху? -- бедный Том, он всё ещё надеялся.

-- Нет, кроссовок твой. На, надевай.

-- А Андрей, где он?

-- Успокойся. Как найдём, сразу узнаешь.

-- Марат, это ты? -- в голосе Тома слышались какие-то опасные нотки.

-- Я.

-- Я спокоен.

-- Я тоже... пока.

-- Ладно, народ, расслабьтесь. Встаём и идём. Марат, ты слева?

-- Да.

Андрея мы не нашли, и нам стоило больших трудов отговорить Тома устроить самостоятельные поиски.

-- Том, скорее всего, его уже нет в живых.

-- Да понял, понял, не дурак.

Ощупью мы добрались до развилки и свернули к дыре с останками Паши.

-- Блин.

-- Чего?

-- Я в какую-то фигню вляпался.

-- Все там будем.

-- Это кто сказал?

-- Тебе не всё ли равно.

-- Родя, ты где?

-- Тут. Успокойся.

-- Не отпускай меня.

-- Л-ладно.

-- Так, народ, осторожнее. Скоро должна быть яма. Не провалитесь. Кто в серединке?

-- Я.

-- И я тоже.

-- Я.

-- Мда... Если вдруг...

-- Есть! Яма передо мной.

-- Олежек, стой на месте и не двигайся.

-- Я похож на идиота?

-- Оки. Становимся вокруг дыры. И прыгаем по очереди. По часовой стрелке.

-- Всё таки, Боб, ты суфий. -- Я действительно был восхищён.

-- Чего?

-- У тебя ум, он как бритва.

-- Вот с тебя и начнём.

-- Почему это?

-- Слишком умный. После меня. Когда спрыгнешь, убери... Пашу из-под дыры. Чтобы народ ноги не переломал. И ботинок мой там, внизу.., а, ладно.

-- Гад ты!

-- Ага. А я думал, я суфий. Будешь прыгать - руки по швам, а то отрежет. Всё понял?

Я хотел что-то сказать, но почему-то осип.

-- Давай, Сашка, с богом. -- Услышать такое от Олега! Я нащупал ступнями край ямы, отпустил ладони соседей и... ноги мои стали ватными.

-- Я не могу, -- просипело что-то моим голосом. -- Я за край зацеплюсь.

-- Сань, не разочаровывай меня.

-- Боб, я не могу. У меня ноги ослаб...--

Тяжкий удар обрушился на мою грудь. Я закашлялся.

-- Полегчало? -- злиться на Марата за это я не мог. Тем более, что это помогло. Тем более, что в голосе его звучали лишь доброта и участие, и ничего более.

-- Всё, давай!

-- Я отключил мозг и прыгнул. Это оказалось легче, чем я думал. Над головой моей лязгнули железные челюсти. Я лишь отшиб локоть, перекатившись через останки своего друга. Оттащив его метра на три в сторону, я сел рядом на пол, прижал к груди ботинок Боба и крикнул в пахнущее кровью пространство:

-- Готово. Следующий.

* * *

Комната смеха.

Они сидели вдоль стены и перетирали неспеша.

-- Не понимаю, как он не боится.

-- Кто?

-- Боб.

-- Может быть, и боится.

-- Страх убивает разум. А Боб, он мыслит чётко. Постоянно. Такое ощущение, что он здесь как дома.

Пауза, опасная и тревожная.

-- Ага, ты ещё скажи, что я здесь всё придумал. Похоже ведь на это?

-- Да не бери в голову, я тебе верю.

-- А ты, Саш? Боишься?

-- Федя, ты?

-- Я.

-- Боюсь, конечно. Но это чисто физиологическая реакция. А так... Я просто верю...

Они слушали, не вникая. Просто отдыхали, расслаблялись; надо было, чтобы кто-то неспеша говорил, неважно что. Это создавало иллюзию устойчивости.

-- ... верю, что это урок. И мне его надо пройти. Безумный, конечно, урок. Вообще, какой-то нереальный. Но в сущности, разницы нет, реальный он или нереальный. Учиться можно и во сне. Они всё равно тоже марионетки природы.

-- Кто?

-- Тот, кто нас сюда послал. Ты вот, Олег, как сюда попал?

-- Ммм... Ничего не могу сказать на это. Неважно.

-- Угу. Нат, как нога?

-- После твоего лечения получше. Скоро смогу пойти, было бы куда. Максу вон хуже.

-- Не представляю, что ему сказать, когда в себя придёт.

-- Надеюсь, таки не селезёнка.

-- Федя.

-- Чего?

-- Боб говорил, что если ваш сосед исчезнет, то бить тревогу.

-- Ну?

-- Боб исчез.

-- !!!?

-- Минуту назад я чувствовал его бок, а теперь слева от меня пусто.

-- Да здесь я, -- тихий голос Боба где-то рядом. -- Возле Макса.

-- Уф. Ну и хорошо.

-- Ничего хорошего. Макс умер.

Мы молчали.

-- Видимо, всё же селезёнка.

Молчание.

-- Хорошо, что он в сознание не приходил. Селезёнка, это очень больно.

-- Игорёк.

-- М?

-- Скажи что-нибудь.

-- Чего сказать? Я его почти не знал. Видел пару раз в общаге.

Раздался тихий смех.

-- Родя, ты чего?

Смех стал громче:

-- Всех н-нас тут у-у-укокошат.

-- Да он сам умер. Когда прыгал, коленями ударился в грудь.

-- Ага. Т-т-ты ещё скажи, что он и р-р-родил себя сам. Ха-ха-ха! О-о-о! Идиотизм!

Ник прыснул. Послышался смех Димы с Федей.

-- Народ, да вы чего? Человек умер. -- Но сам я чувствовал, что едва сдерживаю смех. Мне стало по-настоящему страшно, как будто я оказался один в клетке с десятком голодных гризли. Смех рвался наружу. Рядом раздалось тихое хихиканье, это была Нат.

-- Ничего, отпустит, это нервное, -- послышался дрожащий голос Олега.

"Тоже сдерживается", -- подумал я.

-- Ничего, -- говорил он, -- сейчас полегчает. Погоди.

Раздался удар, и захлёбывающийся возглас Родиона прорезал тьму:

-- А! Больно.

-- Зато не смешно.

-- Олег, ты офанарел?

-- Добавить?

Послышалась возня.

-- Э, прекращайте.

-- Тебе тоже се...-- Эк!

-- Ну куда, куда рвёшься, куда тут сбежишь.

-- Чего тебе надо! Ты меня с кем-то перепу...-

Спустя какое-то время свалка завершилась сама собой, раздавалось лишь тяжёлое дыхание соперников.

В тишине трезвый голос Боба вызвал у всех присутствующих лёгкое чувство неловкости, и только:

-- Ну? Спустили пары? Теперь можно и головой подумать. "Друзья-товарищи".

Товарищи молчали.

-- Сейчас нас одиннадцать человек. Что нас ждёт, неизвестно. Никаких идей ни у кого нет. Комнату мы простучали, пустот не нашли. И решили на радостях поприкалываться, а потом набить друг другу морды. Набили. Что теперь?

Друзья молчали.

-- Ясно. Олежек, ты мне дал идею.

-- Патента не нужно.

-- Я думаю, нам всем надо...

* * *

Комната сна.

-- ...поспать.

-- Ну-ну.

-- Я на самом деле не прочь, только вонь мешает.

-- А я уже привык, даже не чувствую.

-- Как к такому можно привыкнуть?

Я не стал слушать и вникать, снял ботинки, подложил их под голову, растянулся на полу и закрыл глаза. Мне было всё равно, что может произойти во время моего сна; усталость была сильнее каких-то смутных опасений. А может быть, дело было вовсе не в усталости. Просто этот мир стал моим. Дэн как-то обронил запомнившуюся мне на всю жизнь фразу: чтобы почувствовать себя в каком-то месте "как дома", нужно там проснуться.

* * *

Мы стояли в коридоре, уходящем вдаль. Лампы не горели, однако нас окружал не мрак, но серый сумрак, в котором роились стаи невоплощённых намерений, мелких ссор, бумажных драм и невыносимой скуки. Мы видели лица друг друга.

-- Макс? -- Федя аж подпрыгнул.

-- Привет. -- Макс сидел на полу, прислонившись к стене. Возле него лежал небольшой жёлто-зелёный рюкзак.

-- Ты как тут оказался? Ты разве не умер?

-- Федя, ты сбрендил? С чего это Максу умирать? -- я ничего не понимал.

Макс повернулся в мою сторону, я видел лишь белое пятно вместо лица:

-- Саш, ты не помнишь?

-- Чего я должен помнить?

Макс пожал плечами:

-- Да так. Вот, вещей оставили, -- он тряхнул рюкзаком.

-- Саш, ты забыл?

-- Что? -- я обернулся на федин голос, но вокруг уже никого не было; в конце коридора виднелся просвет, как открытая дверь.

-- Идём, -- сказал я Максу. Он покачал головой, и тут, присмотревшись, я заметил, что глаза его закрыты. Иглой жалости кольнуло в груди. Там стало горячо.

-- Идём же!

-- Нет. Мне тут хорошо. Куда идти-то? Тут ничего нет.

-- Идём, идём, друже, -- я взял его за плечи и попытался приподнять.

-- Кто здесь?! Оставьте меня! -- он завертел головой, прислушиваясь. Однако, послушно встал. Я закинул его рюкзак за плечо и потащил его по коридору к просвету. Шаги давались тяжело, будто мы пробивались сквозь вату.

Спустя какое-то время мы, наконец, причалили к двери. Я пихнул его в дверной проём, захлопнул дверь и зачем-то привалился к ней спиной.

-- Саш! Ты как здесь?

Обернувшись, я увидел в боковом проёме Пашу.

-- Привет.

Он лежал на полу в позе эмбриона, подогнув под себя ноги. На лице гримаса боли. Я подсел к нему:

-- Ну как?

-- Живот схватило. Сил нет. Больно.

Я порылся в рюкзаке:

-- Вот, у меня глина тут есть.

-- Да не поможет.

-- Возьми. Хуже всё равно не будет. Давай, давай, не кочевряжься. Я вот тут оставлю. Глина и яблоки. А, вот ещё и бананы.

Сложив всё это рядом на полу, я поднялся:

-- А мне идти надо. Пока.

-- Куда идти?

Я неопределённо махнул рукой, потому что не мог говорить из-за спазм в горле.

-- Спасибо. А то мне тут колбасы оставили, но она стухла.

На полу возле него лежало несколько кусков колбасы, по ним полз таракан.

-- А фиников нет?

-- Нет, Паш. Но бананы лучше.

-- Спасибо.

Я кивнул и поспешил покинуть это место.

-- Сань! Сань! Ты в порядке?

Меня трясли за плечо, довольно бесцеремонно. Я проснулся:

-- Ден? Что такое?

-- Ты чего, Саш?

-- А чего?

-- Приснилось что-то? Ты как будто плакал во сне.

Сон гвоздём сидел в моей памяти:

-- Я Пашу во сне видел. И Макса.

-- А Андрюху не видел? -- пробурчал Ник. Том на это фыркнул.

-- Нет, Андрея не видел вроде. А может быть, видел, за забыл... А где остальные?

-- А что там было, во сне? -- Ден склонился ко мне, жадно прислушиваясь. Я собрался рассказать, но тут всё вокруг завертелось юлой.

-- Саш. Сашка, проснись.

Я встрепенулся, открыл глаза. Меня снова окружал серый полумрак. На полу проглядывали очертания человеческих тел.

-- Что? Кто это?

-- Тише. Это я, Олег.

-- Чего тебе?

-- Ты видишь? Светло стало.

-- Ну и что? Мне сон снился, будто...

-- Как это "ну и что"! Была темень. Откуда тут свету-то взяться?

-- ... во сне было так же. Светло. И я видел Макса и... ещё кого-то, не помню. А потом я проснулся. Вернее, меня Ден разбудил. А он ведь умер. Ёлки зелёные! А потом меня снова разбудили, вторично, но уже тут. Ты разбудил. Не удивлюсь, если меня сейчас снова разбудят. -- Я сел, торопливо зашнуровал ботинки.

-- Вы видите то же, что и я? -- раздался голос Игоря.

-- Да, светло стало. И я тебя вижу.

-- Федя, не спишь?

-- Нет. Только проснулся.

-- Снилось чего-нибудь?

-- Издеваешься, какие там сны.

-- А я тебя во сне видел. Мы с Максом говорили. Не помнишь?

-- Неа.

-- Народ, сны снами, но ввиду изменения обстановки давайте-ка ещё раз обследуем комнату. На предмет... чего-нибудь интересного.

-- Боб, уже обследовали, какой смысл?

-- Ник, не ной, всё равно делать нечего. А так хоть какая тренировка.

-- Ты, Том, всё шутишь.

-- А то!

-- И чего тренировать будем?

-- Обоняние, -- Том усмехнулся.

-- Хорошая идея, -- отозвался Боб. -- Спасибо, Том. Так и сделаем.

-- Как "так"!

-- Сейчас объясню.

Мы стали обследовать комнату по системе Боба -- используя все имеющиеся органы чувств. "Любые, шестые, седьмые, десятые чувства. Мы должны что-нибудь найти!" -- сказал он. Делать было нечего. Отказались лишь Дима да Нат: она из-за ноги, он по принципиальным соображениям: "Какие ещё шестые, седьмые? Бред!"

Мы продвигались вдоль стен, углубившись в собственные ощущения.

-- Стоп-стоп.

-- Чего, Марат?

-- Здесь что-то.

Все ринулись к нему.

-- А, исчезло... Ну, блин, вы налетели как вороны, я даже испугался. Да ладно, показалось, наверное.

-- Нет, нельзя просто так махнуть рукой и... Давайте все снова встаньте там, где стояли и замрите.

-- Боб, стоит ли?

-- Давайте, давайте. Трудно что ли?

-- Сделаем, как он просит, вдруг действительно что-то. Хотя, идиотизм это.

Мы снова распределились вдоль стен.

-- Ну как?

-- Боб, тихо. -- Марат сосредоточенно водил рукой по стене. Все ждали.

-- Есть! -- воскликнул он.

-- Что?

-- Я не знаю.

-- Как это не знаешь? -- голос Феди был растерянным.

-- Не припомню, чтобы когда-нибудь чувствовал что-либо подобное. Боб, подойди-ка. Пощупай.

Боб подошёл, осторожно ступая по полу, боясь родить шум, и поводил рукой по стене. Ойкнул и повернулся к Марату:

-- Эге...

Тот кивнул. Они стали водить по стене руками, как заправские экстрасенсы. Ник не выдержал, фыркнул:

-- Идиотизм.

-- Пусть его маются. Авось найдут два-три земляных каштана.

Том вздохнул и отвернулся.

Прошло минут десять. Каждый занимался своими делами. Кто-то дремал на полу, кто-то перетирал с соседом ни о чём. На двух чудиков у стены уже не обращали внимания. Люди ко всему привыкают. И мы привыкли. К опасности. К тому, что стало ещё светлее (а может быть, просто глаза привыкли к темноте). К смерти. Но не к тому, что произошло в следующую секунду.

-- Давай вот так попробуем, -- предложил Марат.

-- Ага. -- Боб взял его за руку, Марат извернулся, встал боком и... зашёл за стену. Тело его стало полупрозрачным. Я вскочил:

-- Я что, всё ещё сплю?

Боб поглядел на меня сияющими глазами:

-- Видал такое? Я уже даже не жалею, что попал сюда.

-- Думай, что говоришь, осиновая башка! Тут людей убивают.

-- Согласен, переборщил. Но ты, Олежек, видел когда-нибудь такое?

Олег вгляделся в стену, опешил и через секунду уже стоял рядом со мной. Мы ощупывали стену, за которой стоял улыбающийся полупрозрачный Марат. На ощупь это была просто стена.

-- Бесполезно, -- говорил Боб. -- Одна из тайн мира. Многочисленных тайн. Я просто даже и не знаю.

Все повставали с мест и сгрудились кружком. Даже Нат прихромала.

-- Как ты себя там чувствуешь? -- осведомился Игорь.

-- Нормально.

-- Где "там"? -- спросил Ник. -- И кстати, куда Марат делся?

-- Да вот же он. Перед тобой. Не видишь? Вглядись, он полупрозрачный.

Ник вгляделся в стену, потом в глаза Олега:

-- Не смешно.

-- Я тоже ничего не вижу. Стена и стена, -- отозвался Дима.

-- Соответственно, я тоже наблюдаю лишь стену. Да ещё народ, пытающийся прикалываться в такой момент. Дети, ей-богу.

-- Да ты чего, Том? Вот же он, за стеной! -- я постучал по бетонной "шубе". -- Марат, скажи что-нибудь.

-- Раз, раз, раз-два-три. -- Марат не смог придумать ничего лучшего, будто микрофон проверял.

-- Ну, слышите его, Том, Ник? Димка?

-- Что мы должны слышать? -- голос у Тома был холоден.

-- Как он говорил "Раз, раз, раз-два-три".

-- Пф-ф! -- Ник прыснул. -- Ты даёшь, Саш.

-- Сань, они не слышат, -- резюмировал Боб. -- И это многое меняет.

-- Что меняет?

Боб выдержал паузу, потом придвинулся ко мне, тихо сказал:

-- То, что они не смогут отсюда выйти.

Сначала я не понял, о чём он. Потом мне стало легко оттого, что я всё-таки смогу (эгоцентризм, ничего не поделаешь, я -- в центре, мир -- вокруг). Потом мне подумалось, что они в общем-то хорошие парни. Особенно Дима. А потом я представил себя на их месте, и вот тогда меня закочевряжило.

-- Чего молчишь? Что он там тебе сказал? -- Димка внимательно глядел на меня, ожидая ответа. Обычно, когда он с кем-то разговаривал, то смотрел вниз или в стену. Такой вот был ранимый. А сейчас... "Уж лучше бы он смотрел в стену. Потому что теперь вниз приходится смотреть мне". Я молчал. Тому или Нику я ответил бы. Но Димка.

-- Какая разница, что он там сказал. Главное -- что дальше делать. Мне тут сидеть уже надоело.

Боб тряхнул шевелюрой, оглядел присутствующих:

-- Похоже, кое-кому тут придётся научиться ходить сквозь стены... А ты стой, стой! -- это уже к Марату. -- Оставайся там, мало ли что. Итак, глядите.

Боб встал спиной к стене, шагнул за неё и стал полупрозрачным.

-- Ну, ну! Видели? Дим, видел?

-- Что?

-- Боба.

-- А где он?

-- Ну, ёлки зелёные! Он же только что говорил с нами, потом прошёл туда, за стену. Неужто не заметил? -- Я стал кое-что понимать в ситуации. -- Ну-ка, скажи, что помнишь из последнего?

Дима усмехнулся, однако наморщил лоб и стал вспоминать. Хорошо, что это был он. Ник бы просто отвернулся, а Том поднял бы меня на смех.

-- Ну, я спросил тебя, что сказал Боб. Потом я как-то забыл про него. Потом... ты спросил, видел ли я его. Я огляделся, его нигде нет.

Впервые за всю свою жизнь я настолько плотно столкнулся с феноменом человеческого сознания и его отождествления с инструментами. В данном случае -- с физическим и эмоциональным разумом.

-- Ребят, вы что, действительно настоль...--

-- Олег, тихо... Пожалуйста. -- Я пронзительно поглядел в чёрные олеговы зрачки. Он пожал плечами.

-- Ну, давайте ко мне по очереди, -- подал голос из-за стены Боб.

-- Ладно, я пошёл. -- Олег прислонился к стене, шагнул и оказался рядом с прозрачной парочкой.

-- Ну, а сейчас не видели? -- я всё никак не мог поверить в очевидное.

-- Что?

-- Как Олег исчез. Ну-ка, что ты помнишь?

-- Он хотел что-то сказать мне. Что-то обидное. Потом ты ему что-то сказал, не помню уже, что. Потом ты спросил меня о нём, я огляделся и увидел, что он куда-то делся. Он тоже... там?

-- Димка, от этого зависит твоя жизнь, постарайся это увидеть.

-- Офигеть! -- подал голос Федя. -- Ну, я тоже пойду?

-- Стой! -- гаркнул я ему. -- Тут такое дело. -- И уже помягче. -- По моей команде, оки?

Федя кивнул понимающе.

-- Дим, видишь Федю?

-- Да.

-- Сконцентрируй сознание на нём.

-- Хорошо.

-- Не упускай его из виду.

-- Понял.

-- Федя, давай.

Федор прошёл за стену.

-- Ну?! Дим, видел?

-- Я... Мне вспомнилось, как мы попали сюда. А когда я спохватился и переключился на Федю, его уже не было. Саш, что происходит?

Я озадаченно тёр подбородок.

-- Народ, а где Федя? -- подал голос Ник. Мне стало грустно:

-- Дим, я тебя тут не брошу.

-- Саш, я, кажется, понимаю.

-- Просто мы подошли к границам того, что знали до сих пор. Я тебе завидую; тебе есть что открывать. А некоторые, они уже всё знают, и им ничего не нужно.

-- Я, конечно, понимаю, но... как это может помочь?

-- Не знаю. Оформлять я не умею, в этом уж ты мастак.

-- Ладно, давай разберёмся. Моё внимание отключается на время того, что...

Я чувствовал, что вода уходит в песок. Этого нельзя было допускать:

-- Стой! Просто погляди сейчас на того, кто говорит. На Диму.

-- Но ведь я и есть Ди...--

-- Погоди. Молчи. Сейчас...

Я посмотрел ему в глаза, ушёл в себя, затих внутренне и внешне, полностью расслабился, вполголоса произнёс:

-- Игорь, давай.

-- Чего? Мне идти?

-- Ага. Если можно, помедленнее, лады?

-- Хорошо... Я понимаю.

Я не отрывал взгляда от Димы. Не говорил ему следить за Игорем. Ничего не объяснял. Я просто попытался передать ему переживание тишины, заполняющей мир и пропитывающей всё вокруг своей плотной живой массой. Он должен был действовать сам. Если он хоть что-то чувствует, он сделает правильный выбор. И тут...

-- Димка, у меня такое ощущение, что нас дурят. Народ, короче, хватить прикалываться. -- Том стоял рядом, но был невообразимо далеко. Я тяжело вздохнул, будто мне на спину закинули мешок с камнями. Дима встрепенулся:

-- Нет, Том, тут что-то есть. Я почти почувствовал...

-- Что?

-- Ощущение...

-- Ощущение?

-- Ну, это как...

-- Ага. Понятно. "Ощущение". -- Том опять отвернулся.

Мне стало тоскливо:

-- Дим, как ты думаешь, где сейчас Игорь?

-- Там что ли? -- Том указал рукой на стену, усмехнулся.

-- Я не с тобой говорю. Дим?

-- Том, подожди. Тут, похоже, не до веселья. И не до шуток, возможно.

Я перебил его:

-- Димка! У тебя есть последний шанс.

Подошёл Родя:

-- Саш. Может быть, попробовать провести его? За руку.

Я пожал плечами. Почему-то такое не приходило мне в голову.

-- Кажется, у нас не так много времени, -- подала голос Нат и указала на стену. Народ, столпившийся там, был еле виден. А в комнате явно стало темнее.

-- Свет уходит. Надо бы поспешить.

-- Дима, -- я глядел в глубину его зрачков. -- Никого не слушай. Информации у тебя вполне достаточно. Сейчас требуется другое. Переживание. Родион, вы пойдёте вдвоём?

-- Ага. -- Родя кивнул, взял Нат за руку, и они бочком, повернувшись лицами друг к другу, осторожно зашли за стену.

-- Саш! -- воскликнул Дима. -- Я их ви...--

-- Тихо, -- оборвал я его. -- Давай руку. Никого не слушай. Ничего не говори. Верь в себя.

-- Димка, что ты видел? -- Том с Ником подошли к нам.

-- Молчи, не обращай на них внимания, -- проговорил я. В голове моей разливался океан тишины. Я взял его за руку. Глядя друг на друга, мы прислонились к стене и медленно прошли в другое место. Перед глазами у нас стояла стена. За ней виднелись две полупрозрачные фигуры Тома и Ника, они о чём-то оживлённо спорили.

-- Том! Ник! Вы меня слышите? -- закричал Дима. Подошёл Боб:

-- Оставь. Они не здесь. Сейчас всё исчезнет.

Полупрозрачная картинка двух ребят на стене медленно рассосалась и через несколько секунд стала обычным оштукатуренным бетоном. Дима щупал бетон руками, звал, стучал -- тщетно.

-- Идиотизм какой-то.

-- Ага. Я до сих пор не верю.

Противное чувство, однако. Мы, конечно, не выбрались из пропасти по головам своих друзей; не отдали их на растерзание льву-людоеду, чтобы спастись самим; не писали доносы в гестапо, дабы сохранить собственные жизни. Но почему-то было ощущение, что именно это мы и сделали.

-- И что теперь с ними?

-- Лучше не спрашивай.

-- Но ведь мы их бросили, это ужасно.

-- Не так уж. Бывает хуже.

Подошёл Марат:

-- Ык! Доконал-таки Димку? Йогин хренов! -- и ласково потрепал меня по щеке в своей неподражаемой маратовской манере. -- А с теми двумя что? Не вышло?

-- С ними встретимся в следующей жизни.

* * *

Свет ушёл постепенно, в течение минут двадцати. Мы снова сидели во тьме. Под ногами теперь был сухой песок вместо сырого бетона. Я прилёг у стены:

-- Нат, ты?

-- Я.

-- Ну, чего хорошего скажешь?

Она помолчала:

-- Иногда мне кажется, что всё это со мной уже было. Только... помягче, что ли.

-- Ага. Я тоже ощущаю, что этот лабиринт, он как в жизни, ведёт через те же проблемы.

-- Только ставит он их более остро, -- она усмехнулась невесело. -- Жизнь, она мягче.

-- Потому, видимо, что жизнь, это не человек, в ней нет человеческой нетерпеливости и жестокости.

Тут я слукавил. Впрочем, она сама всё поняла и добавила в тему:

-- Да, жизнь не жестока. Она равнодушна.

-- С нашей точки зрения, -- не унимался я.

-- Бесспорно. Хотя, иногда шаг вперёд -- это результат хорошего пинка под зад.

Что я мог сказать? Я был полностью согласен с ней.

-- С-с-саш, ты знаешь Тёмного? -- это был Родион.

-- Славу? Ага.

-- Он не пошёл на представление. И знаешь, что сказал?

-- Что?

-- "Да ну в жопу их подвалы!" Представляешь?

-- Что, так и сказал? "Подвалы"? -- я даже привстал.

-- Да. Я вот думаю, может быть, он знал?

-- Смеёшься? Просто он интуитивист. Не, я в него верю. Классный чувак.

-- Тома с Ником жалко.

-- Не трави душу.

-- А где Боб?

-- Здесь я.

-- Как обстановка?

-- Сань, иди-ка сюда.

Я сел рядом с ним на песок.

-- Как ты думаешь, мы долго здесь?

Я задумался:

-- Ну, я так думаю, если взять во внимание голод, устало...--

-- Нет, забудь про логику. Чисто субъективно, невзирая на то, сколько ты не ел, не спал, не пил. Просто скажи.

-- Знаешь, Боб, мне кажется, что я тут не меньше месяца.

-- А я, -- он усмехнулся, -- я тут уже много лет живу, и как будто каждый уголок знаю... знал. Но забыл. Это при том, что зашли мы сюда вместе.

Я лишь хмыкнул. Боб оживился:

-- Но это ещё не всё. Нат уверена, что она тут не больше пяти-шести часов.

Я опешил:

-- Но это просто невозможно. Хотя...

Боб улыбнулся:

-- Это не просто возможно. Это как раз ближе всего к истине... к логической истине. Я уже вообще ничего не понимаю. И в то же время... -- он пытался найти подходящие фразы и не мог. -- А ты что скажешь?

-- У меня есть что сказать, но будет ли тебе интересно?

-- Давай.

-- "Ничего не понимает" Боб, а не ты.

Он вздохнул тяжело:

-- Опять ты за своё. Но ведь...

-- Ты можешь говорить, что ты и есть Боб, что все мы предсказуемые, как чернильницы. Мне продолжать?

-- Ну?

-- А ты, именно ты, всё понимаешь. И знаешь, как себя вести. Ты ведь это хотел сказать?

-- Что-то вроде.

-- И это одновременное чувство понимания и непонимания не укладывается у тебя в голове.

Боб ждал, что я скажу дальше.

-- Боб, это внутреннее и внешнее существо.

-- Опять ты за своё. -- Голос его поскучнел.

-- Нет, это ты за своё. Попробуй хотя бы раз понять, прежде чем отрицать.

-- Ну ладно, что я должен понять.

Пауза ожидания. Голова моя была пустой, как футбольный мяч:

-- Боб. Я не знаю, что сказать. Это не объяснить. Это можно только пережить. Но раз ты прошёл ту кошмарную стену, ты можешь. Просто условности мешают. А как ты объяснишь для себя все эти вещи? Интересно.

-- Я могу сказать, но будет ли тебе интересно?

-- Отомстил? Ну-ну. Продолжай.

-- Один из вариантов -- я просто сплю...

-- Ага, "...и спля моя страшна". Боб, это же ничего не объясняет и не даёт никаких переживаний.

Он молчал.

-- Ладно. А другие варианты?

-- Мир велик. Реальностей много.

-- Боб, не забывай, всё, с чем мы тут встречались, создано людьми.

-- Это не люди.

-- Что, элиены?

-- Нет, я имел ввиду -- тратить столько сил на... Просто больные какие-то. На голову. И на сердце. Я не представляю, кто из нас окажется следующим.

-- Ты думаешь...

-- Здесь всё рассчитано. Нас было двадцать, теперь девять. Дойти могут... ну... три-четыре человека. Я так думаю. И что там у них за "сюрприз" на выходе? Меня это волнует даже больше, чем грядущие препоны... Ладно, надо идти.

Слышно было, как он поднялся, стряхнул песок со штанин.

-- Куда идти-то? -- осведомился Федя. Всё та же тьма окружала нас со всех сторон. Стена, из-за которой мы вышли, тянулась в обе стороны неизвестно насколько, как минимум на километр. Дальше мы не стали обследовать. Под ногами был песок, как на ночном пляже. Не было абсолютно никакого эха, из чего мы поспешно заключили, что находимся либо в незамкнутом пространстве, либо в очень большом помещении.

-- Пойдём по стене. Направо.

-- Как в DOOMе?

-- Да, Олег, как в DOOMе. Здесь всё как в DOOMе.

Мы выстроились вереницей, взявшись за руки, и зашагали, утопая в песке. Нат хромала первой, задавая основной темп, и прогулка была даже в некотором роде приятной.

-- Всегда любил вот так уйти в поле, закрыть глаза и гулять наугад, -- мечтательно проговорил я. Никто не отвечал; только ритмично шуршал песок под ногами, создавая ощущение тишины и покоя.

-- Даже уютно, -- я закрыл глаза и ушёл в себя.

Прошло, вероятно, минут сорок. Заговорил Боб.

-- Кажется, что на месте шагаем.

-- Ага. И как-то комфортно. Тело расслабляется, -- Димкин голос был тихим и слышался будто издалека. -- Никогда не думал, что так здорово ходить в темноте, когда не надо заботиться о направлении.

-- Пришли, -- тихо молвила Нат.

-- Как?

-- Боб, стена закончилась.

-- Ну-ка... Да, тут проём. Возможно, дверной.

Мы вошли в проём. Судя по эху, это было комната средних размеров.

-- Давайте что ли обследуем от нечего делать, -- предложил Олег. -- Я здесь скоро следопытом стану.

-- А может быть, дальше пойдём? -- предложил Игорь.

-- Не стоит, -- раздался во тьме голос, не принадлежащий никому из девяти. -- Я сейчас всё объясню.

-- Кто здесь говорит? -- бросил Марат в пространство.

-- Я знаю, кто это, -- вмешался Родион. -- Это Слава Тёмный.

-- Родя, ты же говорил, что он не пошёл на представление.

-- Ну?

-- А теперь говоришь, что он тут, перед нами.

-- Да... -- озадаченно протянул Родион. -- Но на представлении-то его действительно не было. Слава, привет! Ты как тут оказался?

Простота и немыслимость ситуации пригвоздила всех к месту.

* * *

Комната света.

-- Боб, почему он не может нормально ответить на простые вопросы?

-- Не забывай, они простые с твоей точки зрения.

Мы отчаялись вытянуть из Славы информацию.

-- Что ты тут делаешь?

-- Да ничего, просто сижу.

-- А как ты здесь оказался?

-- Где "здесь"?

Действительно, странный вопрос. Вокруг нас была лишь тьма.

-- В этой комнате.

-- Комнате?.. Не знаю. Пришёл, наверное. Из дому.

-- Ты издеваешься?

-- Олег, не заводись.

-- А он что, не может по-человечески ответить. Ты вот, Боб, мог бы рассказать, как сюда попал, что делал. А он -- "из дому".

-- А ты, когда тебе что-нибудь снится, разве задаёшь себе вопросы о том, как ты оказался в этом сне и почему делаешь те или иные вещи?

-- Во сне? Ну, вроде бы нет. А ты что, думаешь, он во сне?

Возникла пауза.

-- Та-а-а-ак! -- протянул Дима. -- Это уже что-то новенькое. Тогда где мы?

-- Э, погоди-ка, погоди...

-- Что, Марат?

-- Погоди, это что же..? Подожди-ка...

Ну, жду.

-- Погоди!..

-- Ты уже четыре раза сказал "погоди".

-- Да подожди ты!!! Это что же, я -- чей-то сон? Но ведь я реален.

-- А что такое "сон"? И что такое "реален"? -- встрял я в разговор.

Все молчали, переваривая услышанное.

-- По-по-послушайте!!! -- гаркнул вдруг Родион. Я вздрогнул от этого крика, раскатами пронёсшегося по подземелью и угасшего где-то в немыслимых катакомбах. -- Послушайте! Это что же, Слава, значит, спит себе в тёплой постельке и видит сны? И ему снится прикольный такой лабиринт? И мы все т-т-тоже ему снимся? А нам, значит, под-под-подыхать?!!

-- Тише, Родя, не кричи. -- Слова Нат, её тихий голос, её сила были как нельзя кстати.

-- Что-то мне нехорошо. -- Слышно было, как Дима присел на песок. Под боком я ощущал тяжёлое дыхание Олега. "Только бы он не вспыхнул, он же как порох". Но Олег молчал.

И так прошло пару минут. Это очень много, это целая вечность. Когда целый рой восприятий, воспоминаний, концепций вламываются в не слишком-то подготовленный разум, устраивая там дикий кавардак. Когда голова начинает пухнуть от попыток поставить всё на свои места. Вот тогда и начинаешь понимать, насколько мы, люди, рабы привычного образа жизни и мышления. Насколько иллюзорна наша выдуманная власть над собственным существом. И насколько хрупка грань между безумием и... чем? Однако, даже к безумию можно привыкнуть.

-- Как меня достала эта тьма! Хоть бы лучик света. -- Бедный Федя, как я его понимал.

-- Темнота чревата озарением, -- ляпнул я.

-- Ты как всегда, Санёк! Скажешь, как в лужу... наступишь. -- Марат, Марат, похоже, и его утомили все эти поиски.

-- Ладно, Федя, -- отозвался Игорь, -- потерпи. Всякое в жизни бывает.

-- Тут есть лампы. Если кому-то темень надоела.

-- Что?! Слава, это ты сказал?

-- Я.

-- Какие лампы?

-- Люминесцентные. Их три штуки. Их можно включить.

Судя по долгой паузе, Боб был крайне озадачен услышанным:

-- И что будет, если их включить? -- вот голова, всё рассчитывает, любые возможности. Я позавидовал его разуму.

-- Можно будет выйти.

Слава говорил так, будто его это совершенно не интересовало. Вот те раз! Всеобщее напряжение -- атмосферу в комнате можно был щупать руками.

-- Откуда выйти? Из этих подвалов?

-- Да.

-- На улицу?! -- я чуть не спросил "к небу, к деревьям, к траве, к солнцу".

-- Да.

-- А почему... ты не вышел?

Тёмный молчал. Возможно, он пожал плечами, но во тьме было не видать.

-- Ну-ка, ну-ка, отсюда поподробнее. Как их включить? -- встрял Федя.

-- Ну, одна зажигается любовью, другая -- силой, третья -- искренностью.

...

Мы через столько прошли. Больше половины из нас кануло в Лету. Сейчас мы сидим во тьме, на песке, в комнате неизвестных размеров. Мы не знаем, что делать, куда идти. И в завершение ко всему нам говорят, что лампы, подумать только, простые лампы, зажигаются силой, любовью и, блин, искренностью!

-- Что-что?! Ты гонишь! -- Федя фыркнул, совсем как это делал Том. Игорь горько рассмеялся.

-- Ну-да. А ты хотел как дома -- щёлкнул тумблером и на диван? -- Олег саркастически хмыкнул.

-- Слава, ты можешь показать, как это делается? -- Боб был, как всегда, на высоте.

-- Пожалуйста.

Пауза. Через несколько секунд загорелась одна лампа, залив пространство желтоватым светом.

-- Это сила, -- констатировал Слава.

Яркий свет после долгого пребывания в темноте резанул по сетчатке. Прежде, чем зажмуриться, я увидел бледные, с запавшими щеками, лица друзей, сощуривших глаза и прикрывшихся ладонями. Слава сидел у противоположной стены, глядя в потолок. Задумчиво перевёл глаза на другую лампу, лицо его чуть изменилось. Лампа вспыхнула белым светом.

-- Это любовь.

Он взглянул на третью лампу, которая спустя пару секунд тоже загорелась, но уже голубоватым оттенком.

-- А это искренность.

Все мы сидели истуканами и глядели на парня у стены. Слава ли это был?

-- Ты точно человек? -- молвил Игорь.

Слава прыснул:

-- А ты?

-- Я надеюсь, у него под задницей не спрятан выключатель, -- многообещающе проговорил Олег, и мне стало немного страшно за Славу.

-- Нет, навряд ли. Он это сделал взглядом. К тому же, вспомни стену. -- Боб поднялся, прошёл через комнату и сел рядом с Тёмным:

-- Ну и..? Почему ты не вышел? Ты же говорил, что так можно выйти.

Слава задумался, глядя в потолок. Лампы одна за одной погасли. Наконец, родил:

-- Можно выйти только в том случае, когда десять человек зажгут по очереди все три лампы.

Боб хмыкнул, пошуршал в темноте, неясно чем.

-- То есть, как я понимаю, каждый из нас должен научиться зажигать все три лампы? -- подвёл итог Олежек.

-- Да. -- Славин голос как будто слышался издалека.

-- А если у кого-то не получится?

-- Не у "кого-то", у "всех" не получится. Просто зажигать лампы -- не велика польза.

-- Лабиринт Десяти, -- подал голос Боб.

-- Что? -- переспросил Фёдор.

-- Так в бумажке было написано. Которая на стенде была приколота. И которую я сейчас в руке держу. -- Боб снова пошуршал. Потом обратился к Тёмному. -- А как ты лампы зажигаешь?

-- Боб, он же сказал, что одну -- силой, вторую -- любовью, третью -- искренностью.

Боб помолчал; затем пробормотал под нос:

-- Я не понимаю. Всё понимаю, но вот этого - не понимаю.

-- Всё лейкоцитами мыслишь? -- зря я так, но слово не воробей.

И тут встрял Родион с простым и капитальным предложением:

-- Чего рассуждать-то? Может быть, просто попробуем?

Фёдор хихикнул:

-- Ну вот Димка точно не сможет. Он и через стену-то не мог пройти.

-- Пошёл ты! -- огрызнулся Дима.

-- Да не обижайся, я ж по-доброму.

-- Народ, Родя прав. Давайте пробовать. Дим, может быть, ты первый? -- Её голос вселял надежду. Что значит, шакти, однако.

-- Почему я?

-- Ну, чтобы другим зря не стараться, -- съязвил Олег. -- Если у тебя не получится, то всё равно мы здесь останемся.., если верить бумажкам и Тёмным.

Дима завозился, затих. Через секунд через двадцать загорелась жёлтая лампа. За ней не мешкая белая и почти тут же голубая.

-- А? Ва! Вы видели? Санёк, ты видел? -- Игорь был вне себя. Как я его понимал! Внутри у меня всё бурлило.

-- Я не понимаю, -- сказал растерянно Дима. -- Это я сделал?!

-- Ты, -- ответил Слава.

-- Не понимаю, как я это сделал. Бред какой-то. Но это не трудно.

Лицо его было бледно. Впрочем, он всегда был бледен, как вампир из плохого голливудского ужастика. Все всполошились, лишь Слава тихо сидел у стены и улыбался в пол. Пересыпал песок с ладони в ладонь. Его окружала атмосфера тишины; я её чувствовал.

Лампы погасли.

-- Ну-ка, я тоже так хочу, -- я вскочил, вперился в потолок. Значит, "сила", да? Сейчас поглядим. Я старался и так и эдак, пробуя по-всякому. Ничего не выходило. -- Дим, как ты это сделал?

-- Я же говорю, не знаю.

-- Саш. Успокойся. В тебе же есть сила. -- В голосе Тёмного явно содержалась какая-то подсказка.

И тем не менее, ничего не выходило.

-- Саш.

-- Чего... Погоди... Сейчас... -- я никак не мог собраться с мыслями, а тут еще Димка.

-- Саш.

-- Ну чего?

-- Помнишь, мы на великах катались? На пруды. Прошлым летом.

-- И что? -- он мешал мне сосредоточиться, я уже готов был сообщить ему об этом, открыл было рот.

-- Сила, -- просто сказал он.

-- И что? -- я начал что-то прозревать. Он что-то хотел мне сообщить.

-- Мне кажется, ты слишком напрягаешься, -- Димка похлопал меня по спине. -- Это не та сила, которая насилие или напор. Это просто сила.

-- Дим... Хм... Ну, допустим.

-- Давай, пробуй. В любом случае, я тебя тут одного не брошу.

В груди возникло странное ощущение, глаза мои повлажнели. И спустя минут пять лампа, замерцав, зажглась. Это было невероятно. Я почти ощутил, что это было, и в этот момент я боготворил тех, кто нас сюда запихнул. Я видел напряжённое лицо Боба. Так, что дальше? "Любовь"? На то, чтобы осветить комнату белым светом любви, у меня ушло минуты три. "Искренность" сдалась секунд за сорок.

-- Ну как? Что чувствуешь? -- тихо спросил Олег.

Я молчал, полностью уйдя в себя. Сейчас я видел свою жизнь, как прямую дорогу, ведущую... не в пропасть, как у несчастных греков, нет; не к неприступной стене, как у этих глупых психоаналитиков. Она вела в бесконечность, представшую передо мной заснеженными горными вершинами, чудесными долинами, дремучими лесами, затхлыми болотами, бескрайними океанами и мириадами ещё более чудных вещей.

-- Оставь его, -- буркнул Дима. -- Всё равно это не передать словами. Он сейчас не здесь. Я его понимаю.

Лампы погасли.

-- Можно я? -- подала голос Нат.

-- Конечно, -- устало бросил Боб. -- Предлагаю тем, у кого получилось, пересесть к Славе.

Он поднялся, ощупью пересёк комнату и сел рядом с друзьями. Мы с Димкой пробрались к противоположной стене и сели по двум сторонам от Тёмного.

Нат зажгла две, жёлтую и белую, махнула рукой и пересела к Тёмному:

-- Родион, будешь пробовать?

-- В общем, я г-г-готов.

Он тоже зажёг две -- жёлтую и голубую.

-- Я так и думала. -- Нат вздохнула.

-- Не стоит и пытаться. А нас ещё пятеро.

-- Пытаться как раз стоит.

-- Саш, ты это Бобу скажи.

-- А что Боб? Он сможет, я в него верю. -- Я обернулся к Бобу как раз за секунду до того, как погас свет. Взгляд его был обращён к лампам и выражал совсем не то, что бы мне хотелось. Было совершенно очевидно, что таким взглядом ламп не зажечь. Мысли мои смешались. А вокруг снова была тьма.

-- Не понимаю, зачем они это сделали? -- обронил Марат как бы между прочим.

-- Чтобы сделать нас счастливыми, -- отозвался Тёмный из своего угла. -- А вы что, до сих пор сидите?

-- А что нам делать? -- это было так не похоже на Боба.

-- Пробовать, -- звонко откликнулся Слава.

-- Ты думаешь, я не пробую?

-- Господи, как же ты с дочкой своей общаешься? Или ты её только об оценках спрашиваешь?

Даже из другого конца комнаты я слышал, как Боб скрипнул зубами:

-- И как это от-...

-- А ты её когда-нибудь к груди прижимал?

-- Слава, т-ты гонишь? -- вмешался Родион. Но Тёмный его не слушал:

-- Дизайнеришка ты задрипанный, психолог доморощенный. Ты же абстрактно мыслить не умеешь. Ты вообще в курсе, что вокруг тебя люди, живые?

Голубая лампа ярко вспыхнула.

-- Вот, давно бы так. -- Слава удовлетворённо зажмурился, склонил голову к коленям. -- Как же я устал.

-- Боб, это ты зажёг? -- спросил Марат.

-- Не знаю.

-- И на что это похоже?

-- Марат, отвяжись, а? -- снова что-то очень небобовское, непривычно резанувшее по ушам.

-- Достало меня уже тут околачиваться! -- Дима распластался на песке, закрыл глаза. -- Хочу обратно.

-- А там что, лучше? -- отозвался Слава.

-- Там я могу делать то, что хочу.

-- А тут ты делаешь то, что сделает тебя лучше... Ну, я надеюсь.

-- Саш, о чём ты? Какое такое "лучше"?

-- Всё одно ведь жизнь потратишь на какую-нибудь ерунду, -- добавил Тёмный.

Димка отмахнулся, давая понять, что более не намерен продолжать этот разговор, и замер, давая отдых телу.

-- Боб, Родя, давайте к нам.

-- Сань, мы ведь не все лампы зажгли.

Я махнул рукой:

-- Теперь это дело времени. Нам нужно знать, есть ли среди нас тот, кто принципиально этого не может.

Олег осветил нас жёлтым и голубым светом. Федя с Игорем мучились минут пятнадцать, но зажгли все три.

Остался Марат.

-- Чего-то мне страшно стало, -- пытался он отшучиваться.

-- Давай, -- сказал Боб. -- Нам тут как раз не хватает любви. Если и ты белую не зажжёшь, то я прямо и не знаю.

-- Я только сейчас подумал, -- Игорь усмехнулся. -- Всё это напоминает мне какой-то псевдодуховный тренажёр.

-- Да? А что об этом Макс думает? Или Паша? -- Олег заводился с полпинка. А тут ещё Игорь, вместо того, чтобы рассеять ситуацию, съязвил:

-- Молчи, у тебя как раз с любовью проблемы, судя по лампе.

Я напрягся, чувствуя кожей прущую от Олега агрессию. Пауза затянулась, поток иссяк. Видимо, он взял себя в руки. Спокойно констатировал:

-- Глупо.

-- И даже глупее, чем ты думаешь, -- подытожил Игорь. Ну чего он не заткнётся. Все и так на пределе. Но Олег промолчал.

-- Ладно, народ, кончайте, -- взмолился Марат. -- А то мне совсем тошно стало от ваших перепалок. Мне ведь ещё лампы зажигать. Лучше бы помогли, чем собачиться.

Тёмный молчал, но я ощущал его присутствие очень ясно по тишине и внимательности.

Слышно было, что Марат встал, сосредоточился. Минут через пять нас залило жёлтым светом силы. Затем белым светом любви. Никто не спрашивал у Марата, что он чувствует, ибо все прошли через это.

-- Ну, Маратец, теперь работай над голубой.

-- Нет, Игорь, -- отозвался Боб. -- Теперь мне надо работать над жёлтой.

-- Э..?

-- Среди нас все зажгли жёлтую, кроме меня. Имеет смысл завершить хотя бы один цикл из трёх, чтобы поглядеть, что будет, когда десять человек зажгут одну лампу одновременно.

-- Ты что, всё запомнил?

Боб кивнул. Игорь пожал плечами; лампы погасли, и привычная тьма окутала мир вокруг. Столь привычная для нас тьма.

* * *

-- Я на самом деле хочу попробовать открыть в себе кундалини.

-- А зачем?

-- Открыться миру. Видеть всё, что вокруг, широко открытыми глазами. Мысли, чувства, реакции людей.

-- Знаешь, есть два пути. Один -- путь силы, могущества, власти. Другой -- путь сознания, истины, понимания...

-- Я бы не стал так делить.

-- Ты можешь не соглашаться; но если тебе интересна моя мысль, я попробую закончить её, а там уж разбивай её в пух и прах.

-- А, извини.

-- Первый путь -- возвеличивание эго. Второй -- избавление от него. Уверен ли ты, что когда откроешься низшим планам, они просто не снесут тебя, как буря сносит соломинку? И если не снесут, то уверен ли ты, что имея столько силы и власти, ты не начнёшь рушить всё, что тебя окружает, всё, что ты считаешь неправильным? Ведь сознание твоё останется тем же, человеческим.

-- Но ведь у меня будет видение единства мира.

-- Если это будет, то конечно. Но раскрытие центров не даёт такого видения. Оно лишь во много раз повышает чувствительность индивидуума. Видение изменяется от изменения созн...

-- Тебе не скучно пересказывать вычитанное из книжек? Может быть, что-нибудь своё скажешь?

-- Если это воспринято мной, то это уже не вычитанное. К тому же, у меня плохая память, и поэтому я запоминаю только то, что проходит через моё существо. Это спасает меня от бездумного цитирования.

-- Ловко.

-- Ага. Я вообще ловкач. -- (Щелчок пальцами, смех публики, аплодисменты). И тут вспыхнула лампа. Все посмотрели на Боба. Он улыбался:

-- Ну вот. А теперь в путь.

* * *

-- Давайте, народ. Зажигаем "силу". По счёту "три". Раз, два, три.

Десять пар глаз одновременно поднялись к потолку.

Мы зажгли "силу". Желтоватый свет залил комнату, и тут же снаружи послышались топот и возгласы, будто ватага ребятни соревновалась, что быстрее доберётся до комнаты.

-- Что это? -- спросил Родя. Все молчали, прислушиваясь.

В дверном проёме показалось несколько фигур, они застряли в двери, так как каждый из них рвался пролезть первым, и это позволило рассмотреть их подробнее. Волосы зашевелились у меня на голове. В дверном проёме, ругаясь и толкая друг друга, толпились мы сами, вернее, наши копии. Мы настоящие повскакивали. Нат взвизгнула, Игорь охнул. Наконец, толпа в двери разобралась друг с другом, и двойники наши хлынули в комнату; их было ровно десять. И их целью явно были мы сами. Что тут началось! Это напоминало какой-то идиотский фильм ужасов. Мы носились по комнате, орали не помня себя, а копии наши бегали за нами, смеялись и пытались нас поймать; игра в салки десять на десять. Никогда ещё мне не было так страшно. И тут над всем гамом пророкотал голос Марата:

-- Ти-и-ихо-о-о!!! Не орите, чтоб вас!

Все замолчали, кроме Нат, она продолжала кричать, бегая от своего двойника. И тут до меня, наконец, дошло, что сам я являюсь целью только для своей копии, другие не обращают на меня внимания.

-- Поглядите на Тёмного, блин! -- крикнул Боб, стараясь перекрыть визг.

-- Нат, да заткнись ты, в конце концов! -- Марат подскочил к ней, схватил за плечи и тряханул как следует. Она схватилась за его рукав, всхлипывая, но кричать перестала.

-- Глядите, -- скомандовал Боб и указал на Славу.

Тёмный держал своего двойника за руку, они сидели в уголке и смотрели друг на друга.

Потом Тёмный перевёл взгляд на нас, озарил всех своей непередаваемой улыбкой и произнёс, видимо, обращаясь к своему двойнику:

-- Во-о-от. Это, блин, мои друзья. Знакомься, что ли.

* * *

Клоны наши, толкаясь и шутливо переругиваясь, наконец, приблизились каждый к своему оригиналу, и каждый из них повёл себя по-разному. Двойник Олега подскочил к нему, схватил его за руку и преданно снизу вверх заглянул ему в глаза. Олег было растерялся, но тут же взял себя в руки, успокоился и спросил:

-- Ты... хочешь мне что-то сказать?

Что было дальше, я не видел, ибо ко мне подошёл мой двойник, кивнул головой и молвил:

-- Не против пообщаться? Я так долго этого ждал.

Я кивнул, ответил осипшим голосом:

-- Давай, -- и с опаской подал ему руку. Голова моя шла кругом. Он взял меня за руку тёплой ладонью, потянул к выходу:

-- Давай наедине поговорим, снаружи. Если ты не... не боишься.

Это меня слегка задело, и я ответил уже более нагло:

-- Давай.

Мы вышли из комнаты и присели слева от входа.

-- Можно, я расскажу тебе свою жизнь?

-- Давай.

Он рассмеялся:

-- Ты знаешь другие слова, кроме слова "давай"? Очень символично.

И всё. Страх мой полностью улетучился, сменившись полным к нему расположением. Я понял, что он мне нравится.

Из комнаты слышались негромкие голоса -- народ беседовал со своими отражениями, и каждому из них и из нас было много чего сказать друг другу. Лишь голоса Тёмного и его двойника не было слышно. Они, видать, так и сидели молча, глядя друг другу в глаза.

Жизнь моя, рассказанная устами другого, предстала передо мной совсем в другом свете. Он почти не помнил тех вещей, которые врезались мне в память. И напротив, живо и в подробностях описал мне случаи, которые я помнил смутно или совсем забыл. В его рассказах будто был не я. Это кто-то другой жил, страдал, радовался, ненавидел. Вернее, не кто-то другой. Это был он; и это отличало его от меня. Словно бы, запомни я иные обстоятельства, то я сам был бы иным. Я был поражён тем, насколько взгляд может менять обстоятельства.

Он закончил рассказ, мы помолчали. Он встал:

-- Пойду гляну, чем они там занимаются.

Я кивнул рассеянно. Мысли мои были далеко отсюда, где-то между четвёртым и седьмым годами моей жизни.

Он понаблюдал в дверной проём, потом вернулся, снова сел рядом.

-- Ну как? -- спросил я.

-- Я рад за него.

-- За Боба? -- я понятия не имел, о ком он говорил, и тем не менее, угадал.

-- Да.

-- А что там делается?

-- Наговорились, теперь учатся вторую лампу зажигать. Белую.

-- Как ты думаешь, получится?

-- Конечно, -- ответил он уверенно. -- Ведь вы с нами. Теперь у вас всё получится.

От этой фразы глаза мои почему-то повлажнели. Я отвернулся и закусил губу:

-- Тяжело это.

-- Если ты не будешь всякий раз пытаться прыгнуть выше головы, то так и останешься испуганным десятилетним ребёнком, не понимающим, откуда берутся вещи и куда они уходят.

-- А откуда взялись вы? -- этот вопрос возник в моём существе неожиданно.

Он улыбнулся загадочно:

-- Потом сам поймёшь.

-- А вы потом тоже уйдёте?

Он посерьёзнел. Уставился в пространство. Я ждал ответа, наблюдая его профиль, еле видимый в отсветах желтоватого света из дверного проёма. Тишина окутывала нас, охотно пропитывая новый субстрат, проникая в самые недра. Он не отвечал.

-- Саня! -- раздался федин крик. -- Иди сюда!

Мы вернулись в комнату.

-- Чего?

-- Будем белую зажигать, -- сказал Боб. Глаза его блестели, выглядел он куда лучше, чем до встречи со своим двойником.

Жёлтая лампа испускала ровный свет. Мы вдесятером одновременно вперили взгляды во вторую лампу. Она вспыхнула ярчайшим белым светом. Он разлился по комнате, круша стены. Я зажмурился, успев услышать вскрик Игоря и родионовы бормотания, потом все звуки исчезли. Кто-то схватил меня за плечи и прижал к себе так сильно, что у меня застопорилось дыхание. Я начал активно сопротивляться.

-- Я не изувечу тебя, не бойся. Просто так надо. Открой глаза-то, -- услышал я над ухом голос своего двойника. -- А теперь идём. -- Он толкнул меня в спину, мы встали и пошли. Я огляделся и узнал его: это был город моего детства. Мы шли по одной из улиц, слева от нас простирался котлован, наполненный грязной жижей, такой большой, что другого края было не видать.

-- Смотри, -- обратился он ко мне и указал рукой в жижу. Я вгляделся: там вверх тормашками плавал большой медведь, почти захлебнувшийся; он никак не мог перевернуться. Мой спутник протянул мне большую изогнутую кочергой палку, я опустил её в жидкую грязь и помог медведю перевернуться. Он тут же поплыл в другому берегу. Затем я увидел в воде множество других существ, которых ранее не заметил. Все они терпели бедствие. Проведя палкой по воде, я выловил большого слона, задняя половина тела которого почти сгнила, торчали кости. Он вяло шевелился, пока я помогал ему выбраться на сушу.

-- Видишь, -- сказал мой брат. -- Это всё мы сделали, люди. Но они не верят.

-- Кто "они"?

-- Ну, он, к примеру, -- и указал мне за спину. Обернувшись, я увидел Пашу, скептически качающего головой:

-- Ничего особенного. Бывает и такое.

Он явно спал или был не в себе.

-- Ой ли? -- шутливо скуксился мой двойник. -- Всё ли так однозначно, милый?

-- Ты эстет?

-- Я эстетствующий чудила. Ты разве не знал?

Паша поглядел на нас пристально, не нашёлся, что ответить. И тут я, повинуясь необъяснимому импульсу, шагнул к нему и стал им. Это оказалось легко; Паша был мягкий и светлый, только слегка расплывчатый; трудно было удержать форму. Я глядел на себя самого, на котлован, заполненный подыхающим зверьём, на небо, укрытое плотным облачным покровом. Не пашиными глазами и не своими; это было нечто среднее, вмещающее и его видение, и моё, и видение кучи других индивидуумов. Я входил в глубокую человеческую скорбь. В тишину, обволакивающую травы, деревья, столбы, здания, заводские гудки. Жизнь плотной субстанцией пронизывала всё вокруг; пустоты не было. Пустота была фикцией, умственным предрассудком. Огромное печально улыбающееся "Я", не имеющее центра, было повсюду, оно являлось всем. Это не было видением, бледным образом. Напротив, это заполняло всё вокруг; и если сжимаешь ладонь, то это будто бы присутствовало, как кусок... чего-то плотного и тёплого в ладони; чего-то неосязаемого, но реального и твёрдого.

Мой двойник смотрел на меня не мигая. Он словно медитировал с открытыми глазами:

-- Ты можешь быть и здесь тоже. Но сейчас надо кое-что закончить.

Потом указал пальцем в небо. Я поднял взгляд. Там оставалась ещё одна незажжённая лампа. Бросив взгляд по сторонам, я узрел лица своих друзей, это зрелище трудно было описать. У Марата и Нат в глазах стояли слёзы. Боб смеялся. Олег не переставая качал головой, будто не веря в то, что увидел. Родион одной рукой обнимал и успокаивал Нат, другой держался за своего двойника, как утопающий за ивовый прутик.

-- Что будет, если мы зажжём третью лампу? -- спросил я своего брата.

-- Вы нас больше не увидите. -- Он ответил громко. Так, чтобы все слышали. Фраза его замерла в воздухе неподвижной спиралью.

-- Но... а как же..? -- Игорь не знал, что сказать.

-- Ответь сам себе на этот вопрос. Искренне и без обиняков. Ты ведь на самом деле понимаешь, что по-другому невозможно. Пока в мире царит разделение, радость не может быть полной и всеобъемлющей.

"Вы нас больше не увидите".

Долгая пауза. Пространство можно было резать радужными ломтями и накладывать на хлеб, оно сочилось жизнью и значением. В тишине раздался задумчивый, с еле заметной ноткой удивления, голос Славы Тёмного:

-- А вот этого я... не знал.

* * *

Возвращение.

И мы смотрели на эту проклятую лампу, и каждый думал о своём. Искренний взгляд в лабиринты своих внутренних подвалов, глубже мыслей, глубже эмоций и ощущений; туда, куда не проникает не только жалкие отблески интеллекта, но даже мощный луч прозрения. Туда, где каждый из нас хранит свою безграничную усталость от жизни; свою жажду смерти. О, эти наши внутренние подвали были гораздо более мрачны и запутанны, чем лабиринт, через который мы прошли. Там творились вещи в сотни раз более жестокие. И там, за всей этой земляной массой, царил золотой свет.

Что мы потеряли в этих подвалах и что нашли? Если быть искренним... Но в какой-то момент своей жизни понимаешь, что неискренним быть невозможно, как рыбе невозможно быть кораллом, а микроскопу -- калькулятором. Искренность, это то, из чего состоит мир. А неискренностью является сама мысль о том, что ты неискренен. Ты слеп до тех пор, пока зажмурены твои глаза. И стоит перейти пути, как исчезает надобность в том, чтобы искать -- жизнь твоя становится одной большой находкой.

Лампа замерцала, бликанула несколько раз и зажглась. Мы продолжали смотреть на неё, боясь опустить глаза и увидеть, что нас снова десять. И тем не менее...

-- Ну вот и всё, -- сказал Боб. Обвёл взглядом окружение. Мы снова сидели на кухне. На той самой, где много лет назад я пил чай и разглядывал отданный мне Бобом билет на "Представление". А может быть, не лет, а жизней. Прошлое казалось призрачным сном, наложенным на белый лист бумаги. Имел смысл лишь путь к себе; лишь этот чудовищный лабиринт; абсурд! Имело смысл всё, и тем не менее...

Мы сидели и не двигались.

Но в конце концов Нат вскипятила чайник, разлила чай по чашкам. Олег нашёл в шкафу печенье. Боб обнаружил, что дверь не заперта, однако в квартире никого нет:

-- Итак, что дальше?

-- В смысле?

-- Ну, у нас есть три варианта: а) сообщить в известную службу, дабы соответствующие органы разобрались со всеми этими убийствами, б) разобраться самостоятельно со всеми этими... создателями сего шоу, в) забыть всё как страшный сон, разойтись по домам и жить дальше.

-- Боб, ты сам веришь в то, что сказал?

-- Нет, Марат, не верю. Ну а что ты предлагаешь?

Марат пожал плечами, глядя в кружку с чаем:

-- Я ничего не знаю, Боб. Только теперь я понял, насколько я ничего не знаю. Не о мире, нет. О себе. О вас. Обо всём -- в самом широком смысле слова. Меня как будто разрушили. И однако, никогда ещё мне не было так... не хорошо, нет, это не то слово -- так... странно.

-- Мне кажется, я тебя понимаю, -- я глядел в окно, наблюдая за играющими на площадке детишками. Они были за миллиарды парсеков от меня; нет, они находились в другом мире, куда мне не было возврата.

-- Да-а-а... -- только и сказал Олег, и все поняли, что он имел ввиду.

-- Вероятно, нечто подобное бывает на войне. Когда начинаешь что-то прозревать.

-- Знаешь, Игорь, по-моему, здесь по-по-покруче, чем на войне.

-- Родион, это всего лишь вопрос контрастов.

-- Это вообще не вопрос. Это ответ. Только надо его увидеть. -- сказал Федя.

-- А я вот теперь знаю, где Паша и Макс, -- брякнул я невпопад.

-- Ничего, -- тихо проговорила Нат, -- теперь уж всё путём. Теперь можно и...

Она замолчала, не договорив. И мир вокруг замер золотой спиралью. Слова несли теперь нечто иное; простые слова, сказанные простым человеческим ротовым аппаратом...

-- Мне кажется, только теперь я начинаю понимать фразу "Вначале было Слово". А они это превратили... в такую чушь.

Никто мне не ответил. Тишина окутала кухню, наполнила каждый дюйм пространства, и спустя какое-то время в наши головы спустилось монолитное, плотное, сияющее молчание.

Нам не хотелось уходить из этого места. Однако, допив чай и посидев на дорожку, мы покинули квартиру и разбрелись по домам.

Побег

Что-то во мне переломилось с тех пор. Так мог бы сказать сторонний наблюдатель. Наблюдатель в глубинах моего существа сказал бы по-другому: нечто зародилось во мне; и с тех пор росло и укреплялось, незаметно, но неумолимо оказывая свое влияние на меня и на окружение.

Первое объективное переживание, конкретностью своею размозжившее моё утлое восприятие, произошло в тот же день, при выходе из злосчастной квартиры. Спустившись по ступенькам и распахнув дверь парадной, я вывалился в солнечный полдень, напитанный золотом и теплом. Зажмурившись, я подставил лицо солнцу, сморщился, чихнул. Огляделся вокруг, и тут меня пригвоздило: весь мир был картонным. Не было ничего настоящего в этих суматошных жизнях. Но даже те, что не были суматошными, те, что давали пример покоя, счастья и благополучия - были доверху набиты ложью. Мир людей всею своею смердящей массой обрушился в меня водопадом нечистот, я почувствовал почти физическую боль и застонал. Домой я забежал лишь для того, чтобы собрать рюкзак.

Что мне оставалось. Либо в дорогу, либо в петлю. Я выбрал дорогу. Во мне бушевали инстинкты, поднятые мощной неведомой силой; я знал, что это была лишь пена, которая поднялась для того, чтобы её убрали. Но от этого не легче.

Я мчался по дорогам мира и с горечью осознавал, что это были всё те же коридоры Лабиринта, что я из него никогда и не вылезал. Одна страна, другая, третья, все они были на одно лицо - единое индустриальное болото, покрывающее отныне все материки и даже океаны.

Иногда я с ужасом осознавал, что временами вспоминаю коридоры Лабиринта без страха и отвращения, а даже с лёгкой ностальгией. Я гнал от себя эту мысль, затыкал уши, закрывал глаза; но тщетно. И однажды, сидя где-то на краю Земли у костра, разведённого на берегу южного океана в стране чернокожих аборигенов, я понял, что скучаю по этим тёмным коридорам. Замотав головой, я вскочил и пошёл по берегу, нервно загребая ногами песок и бормоча вполголоса мантру, услышанную мельком в одном из храмов. Это помогло, но ненадолго.

Я забрался в горы. Четыре с половиной тысячи метров над уровнем моря, кристальный воздух, тишина и одышка. То, что нужно. Здесь пролегала граница хвойных лесов и обыденного мышления, а выше - лишь снега, солнце и иные миры. Три месяца я жил в домике над обрывом. Готовил рис и чай на жестяной печке, спал, гулял и "смотрел". Внизу, в близлежащем городке кучи легковерных занимались тем, что отдавали свои деньги и силы ловкачам-мошенникам, именующим себя гуру. Глядя на весь этот процесс продуцирования лжи, я почти ничего не чувствовал, кроме равнодушия с лёгким оттенком жалости; как прохожий скользит взглядом по муравейнику и даже не останавливается поглядеть, что у них там в куче творится, какие горести, какие радости. Мне было всё равно.

Однажды, во время прогулки, продираясь через кустарник, я выбрался на полянку и наткнулся на стаю резусов. Они не ушли, как обычно, а почему-то окружили меня и стали ходить вокруг, рыча и показывая клыки. При моих попытках ретироваться они начинали кричать и прыгать в мою сторону, хватая за штаны и пытаясь укусить.

Ситуация была странная, как и реакция моего существа на всё это. Одна часть моего существа испугалась и в панике пыталась найти решение проблемы. Другая же, более широкая и спокойная, неподвижно и монументально взирала на происходящее, не чувствуя ничего; абсолютно ничего. Потом что-то разлилось во мне, как тёплая субстанция; я просто взял и пошёл в направлении домика.

Обезьяны подняли гвалт. Одна из них вцепилась лапами мне в штанину, другая зубами в левую руку. Я остановился, глядя на них спокойно и отрешенно. Они тут же отпустили меня, отскочили и стали кричать. Я пошёл домой. Придя, немедля обмыл рану родниковой водой, заклеил пластырем и сел на веранде с чашкой чая. Покой и свет овладели существом моим. Через несколько дней, как зажил укус, я собрал рюкзак и поехал дальше.

Время прошло незаметно, хотя каждый день этого года был Событием, миром в самом себе. Я снова дома. Об этом нашёптывает стук капель за окном -- эта промозглая сырость. Об этом шуршит кулер в системном блоке; и чахлый кофейный куст на окне бурчит о том же. В этом меня убеждает вид из того же самого окна -- кладбище, поле, Троицкая Гора. Об этом трещат звонки друзей, их обыденные голоса в трубке, когда говорить что-то в-ответ не хочется и не стоит. Холодильник, пылесос, обои на стенах, стулья, ковёр, двери -- все это кричит мне в лицо о том, что я ДОМА, и это навсегда.

Так почему же у меня стойкое ощущение, что во мне нечто изменилось после этого концерта, что сам концерт ещё не закончился?

А также мысль -- Саша задумчив и отстранён, как ему теперь разобраться в своих чувствах и ощущениях? Да нет, конечно, все ясно как день. И тем не менее...

* * *

Всё это произошло год назад, и вот теперь мне звонит Марат и предлагает встретиться. Где? В том же самом месте. Зачем? "Санёк, не нуди". Я категорически отказываюсь. Он приходит ко мне домой, висит у меня над душой, говорит, что билеты уже куплены. Я смеюсь ему в лицо. Потом ужасаюсь. Я не могу представить себя снова в этом жутком лабиринте, среди смерти, ужаса и безысходности. Я говорю ему об этом. Он делает кислую мину и вопрошает, что неужели из всего произошедшего там я помню только это. Я молчу. Всё это слова, на самом деле мы вместе уже давно. И тут мне в голову приходит идея:

-- Марат, эти... "организаторы", они там? Я смогу с ними увидеться?

-- Думаю, да.

-- Идём!

Я одеваюсь, мы покидаем моё жилище.

По пути к знакомому месту мы делимся впечатлениями о минувшем годе; Марат внимательно выслушал мои излияние, рассказал о себе; но оба мы, как сговорившись, не затронули ключевой темы, основного события, того самого представления, актёрами которого мы ощущали себя всё это время.

И вот мы снова стоим перед той самой дверью, и я жму на кнопку звонка, как когда-то, сто тысяч лет назад. Открывает тот самый парень, который в прошлый раз не позволил мне уйти. Я молча перешагиваю порог, беру его за грудки и с силой прикладываю к стене -- раз, другой, третий, потом начинаю месить его тело кулаками. Голова его мотается из стороны в сторону. Марат хватает меня за руки и оттаскивает от парня, а тот, пошатываясь и шаря по стене руками, сползает на пол... не переставая улыбаться. Я пытаюсь вырваться из маратовых объятий и достать носком ботинка висок своей жертвы, но первый импульс уже прошёл, я задыхаюсь, сердце бьётся как после стометровки, в голове гудит колокол; а Маратец сгребает меня в охапку и усаживает на пол рядом с "организатором":

-- Ты что творишь?

Я опешил:

-- Марат, ты что, всё забыл? Ты, надеюсь, помнишь Пашу, Ника, Тома?

И тут, тяжело дыша и закашливаясь, заговорил сам виновник торжества:

-- Саш, как ты думаешь, что произошло год назад?

-- Вы людей убивали. Ни за что. И... Да что вообще здесь творится? -- Мне стало тошно, махнув рукой, я отвернулся к стене и закрыл глаза. "В баню! Пропади всё пропадом!"

-- Но ты ведь жив. И ещё девять человек. Ты думаешь, это случайность?

-- А ты что думаешь на этот счёт, философ хренов?

-- Меня, кстати, Фил зовут. Я не думаю, я знаю -- умерли те, что должен был умереть. Точнее, они не умерли. Умереть может лишь тот, кто уже несёт в себе смерть.

Мне хотелось двинуть его поддых, но сил уже не было; я вспомнил Пашу, и в глазах защипало.

-- Это нормально, поплачь.

-- Знаешь, что? Я вот тебе щас!...

-- Сань, -- перебил Марат, -- не ты один плакал. Всё не так, как ты думаешь.

-- Чего думать-то! Чего тут думать! Достаточно это "видеть"!

-- Ох и упрямый ты.

-- Ты себя вспомни, -- тихо сказал Фил.

Марат вздохнул, покачал головой. Примостился на полу, его рука на моём плече, тёплая и мягкая, будто и не маратова:

-- Ты послушай, что он скажет. Ему врать не резон. Да и мне тоже.

И я слушал...

Фил рассказывал долго, с четверть часа. Но я почти чувствовал, что главное не было сказано. Его история потрясла меня, в его правдивости я не сомневался. Да дело было даже не в том, правда это или нет. Дело было во взгляде на мир, на вещи; в этом зыбком кубе восприятия, где каждая секунда рождает Вселенную заново, а над всем царит бесконечно малое, в движении своём содержа и начало, и конец, и середину себя.

-- А вы чего тут на полу расселись? -- Боб совсем не изменился с тех пор. -- Сань, привет. Я уж и не ждал. Марат, как ты его уломал приехать?

-- Да он сам захотел... вот с ним... увидеться. -- Марат кивнул на помятого Фила, озабоченно ощупывающего вздувшийся на затылке кровяной желвак.

-- Ничего, -- морщится Фил, -- я думал, будет хуже.

-- Ёкалэмэнэ! И что же мне теперь делать? -- впрочем, я уже знал, что мне ответят.

-- Следовать движению, Сань. Всё меняется. Плохое и хорошее. Очевидность и объектиность. Ничего не остаётся. Мир меняется.

-- Он всегда меняется.

-- И мы вместе с ним. Но иногда происходят резкие переходы, как результат накопившихся микроскопических изменений. И эта резкость вызывает ощущение чуда.

-- Слушайте, но цемент этот отравленный, лезвия... стена! Ну почему?! Зачем?

Марат пожал плечами, они с Филом некоторое время смотрели друг другу в глаза.

-- Именно в таком порядке, Саш: Невежество, Страх и Неверие.

-- Что "неверие"? Какой-такой "порядок"? Не понимаю, ничего не понимаю...!

Они молчат.

-- Ладно, идите. Я тут ещё чуток посижу.

Народ уходит, а я остаюсь сидеть в коридоре среди чужих курток под тусклым светом лампочки накаливания. И в памяти вдруг рождается выпуклый, как баскетбольный мяч, образ всего того, что рассказал мне Фил. Как семилетний мальчик едет в школьном автобусе с одноклассниками. Как на перекрёстке в автобус врезается грузовик. Трое учителей и три четверти детей погибает сразу. Но Фил и ещё несколько детей оказываются невредимы. Совсем. Сидя в покорёженном автобусе они спокойно внимают шуму и суете, крикам людей, пронзительным звукам сирен полиции и скорой помощи. Потом за ним примчались его обезумевшие родители. Они вытаскивают его из автобуса, тискают, задают бессмысленные вопросы; а он видит сквозь проёмы разбитых окон четверых своих одноклассников, за которыми НИКТО НЕ ПРИЕХАЛ. Они с грустью глядят на него, и тогда он говорит родителям: "Давай заберём их с собой?" -- "Кого?" -- "Вот их". Он указывает пальцем на четыре печальных лика внутри автобуса. Родители растерянно переглядываются, отец хочет что-то возразить, но мать, скользнув красноречивым взглядом по мужу, тут же соглашается: "Конечно же, мы возьмём их с собой!" -- "Всех четверых?" -- "Э... четверых? Ну конечно же, всех четверых!" Фил радуется, манит друзей рукой: "Идёмте". И они отправляются домой... Или не домой? Я уже подзабыл подробности рассказа. Но суть не в этом. Кто они были, эти четверо? Сидели ли они с ним в этом автобусе? Учились ли они вообще вместе с ним во втором классе 23 школы? Но он знал точно -- они были одноклассниками...

Я мотаю головой.

Потом встаю...

И вот я снова на этой кухне, как и год назад. Меня окружают незнакомые личности, в-основном молодёжь. Ан нет, вон Игорёха. А вон и Федя. Боб сидит за столом и раздаёт билеты. Где-то это я уже видел, хе-хе. Он протягивает мне билет, я в панике, я мотаю головой, испуганным взглядом давая понять Бобу, что больше он меня не проведёт. Стол, чашка, окно, берёза за окном, дымчатое небо несут в себе плотную тишину. Боб суёт билет в нагрудный карман моей рубашки, я не сопротивляюсь. Он раздаёт оставшиеся билеты присутствующим. Я всё ещё в панике, я никак не могу понять, чего же я хочу. И тут я понимаю, что нужно просто поверить в собственную искренность, которая привела меня сюда, как до этого в этот город, как до этого в этот мир, как до этого... Я встряхиваю головой, сажусь за стол, пью чай.

Появляется Марат, тянет меня за руку в соседнюю комнату. Там сидит Димка, на нём лица нет:

-- Привет, Саш. Смотри, -- и указывает на Марата. Тот прижимается к стене, делает шаг назад и становится прозрачным. Видна его улыбка, перечёркнутая полосатыми обоями.

Мы с Димой переглядываемся, одна и та же мысль светится в наших глазах. Что всё это действительно было. Что если возможно это, то возможна и новая встреча.

И что фраза "Вы нас больше не увидите" не несёт в себе такой уж необратимо-конкретный смысл. И что в мире, возможно, и вправду существует одна лишь бесконечная, плотная, живая Радость.

П.С. Негромкий, эхом растекающийся голос где-то на границах существа: "Ты Максу об этом скажи. И Паше. И всем тем, кто..."

8-12 февраля 2008 г.

Оставить комментарий © Copyright Стеклянников Александр А. (vcsasha@mail.ru) Размещен: 27/03/2015, изменен: 28/12/2017. 104k. Статистика. Рассказ: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:

Стеклянников Александр А. : другие произведения.

Лабиринт