Степанов Андрей Никандрович. Полигон. Байконур. (Записки испытателя. Часть 3)

АН СТЕПАНОВ

ПОЛИГОН. БАЙКОНУР

(Записки испытателя. Часть 3)

ОГЛАВЛЕНИЕ: Здравствуй, Казахстан! Неудачное начало. Обновлённые горизонты. "СОТКА". "ПЯТИСОТКА - ПРОТОН". Работа аварийных комиссий. "Покушение" на Луну. Ошибки свои и чужие. Стационарные орбиты, "САЛЮТ". Как встречали гостей. Наши командиры. Наши воспитатели. Около науки. Различные наблюдения. Наша семья. Как жили, с кем дружили. Наши путешествия.

ЗДРАВСТВУЙ, КАЗАХСТАН!

Дорога из Ленинграда на полигон пролегает через благодатную зелёную среднюю полосу России. Почти сразу за Волгой пейзаж за окном меняется: начинаются засушливые и полупустынные края. Всё экзотичнее для меня, выросшего в лесах, выглядели пейзажи за окном вагона по мере приближения к месту предстоящей службы. Все беднее была растительность. После Челкара впервые в своей жизни увидел песчаные барханы. Это были Большие барсуки. Где-то среди барханов торчали одинокие сосенки. Наверное, их посадили с целью закрепления барханов. Километров через 300 показался город Аральск, это уже было Аральское море, правда, только залив. Вид Аральска совсем не вдохновляет: мазанки с плоскими крышами, только несколько двухэтажных строений и полное отсутствие зелени. Арал - озеро соленое, пресная вода подается по трубам из Сырдарьи. До и после Аральска по вагонам ходят местные жители и предлагают рыбу. Рыбы в Арале было когда-то богато. Дальше дорога пошла вдоль реки Сырдарьи. Точного перевода названия реки мне не известно. На всех языках Средней Азии и Казахстана "дарья" означает "река". А вот первую часть названия иногда переводят как "бешеная". В таджикском языке есть слово "сары - желтый", река берет начало в Таджикистане и течет по нему более 2500 км. Возможно, произошла трансформация слова "сары-сар" в "сыр". Тогда Сырдарья - это Желтая река. И на самом деле, в те времена, когда я ее увидел, вода казалась желтой. Иногда дорога подходит близко к реке, в то время довольно широкой.

Редкие поселения, разъезды; прилично выглядят в основном строения, принадлежащие железной дороге. В остальном - глинобитные домики, часто рядом - юрта. Иногда слева за окном - какие-то красивые строения из кирпича. Оказывается, это кладбища. А красивые строения - мавзолеи. Этим казахи сильно отличаются от многих других народов: жилище для мертвого выглядит пригляднее жилища для живых. Вот и место нашего назначения - станция Тюра-Там. Пара кирпичных станционных домиков, выкрашенных в белый и синий цвета, около них несколько деревьев, как потом выяснилось, это были карагачи. Истинно казахские деревья: по весне европейские деревья распускаются рано, они не подозревают, что может быть еще и заморозок, и, бывает, подмерзают. Карагач ждет наступления настоящего тепла, стоит голый, корни у него глубоко, его солнышком не обманешь.

На вокзале всех приезжающих ждал дежурный автобус. Всех вновь прибывших сначала разместили в казарме. Старожилы дали ей название "Казанский вокзал". С утра появилась возможность взглянуть на жилой городок. При строительстве полигона всем площадкам, на которых что-то строилось, присваивался свой номер. Так, первый номер был присвоен стартовой площадке, второй - жилой зоне при ней. Жилой городок полигона строился на площадке 10. А так как смерть всегда рядом с жизнью, то появилась и площадка 13. Между собой городок его жители называли просто "десяткой".

Строительство полигона началось в 1955 году. Через 7 лет "десятка" выглядела примерно так. Выделялся "деревянный городок" - щитовые коттеджи и бараки, около которых уже успели вырасти деревца и кустарник. В той же зоне - четырехэтажные корпуса госпиталя, а напротив него, через неширокое пространство, Солдатский парк, - казармы. Отдельно от всех этих построек было уже начато строительство капитального жилого городка. Были уже построены три квартала трехэтажных "сталинок", пара таких же гостиниц, две школы, столовая, несколько кварталов четырехэтажных "хрущевок", магазины. На главной, и единственной, площади были построены штаб, универмаг, Дом офицеров, строилась гостиница. Работала ТЭЦ. Все здания оборудовались центральным отоплением, холодным и горячим водоснабжением, канализацией. Не было только газа, и в первых жилых домах кухни комплектовались дровяными плитами. Потом их пришлось убирать, потому что готовили давно на электроплитах, затем появился и газ. За Домом офицеров был разбит Комсомольский парк, в котором располагался летний деревянный кинотеатр и открытая танцплощадка. Далее к реке - городской пляж. Был на "десятке" еще и "нулевой" квартал. Располагался он около реки, рядом с Комсомольским парком. Это "гостевой" квартал. В нем останавливалось высокое начальство и первые космонавты. В небольшом парке располагалась двухэтажная гостиница со своим кинозалом, деревянная беседка на берегу реки.

О Казахстане я не имел никакого представления. А республика эта, оказывается, очень разнообразная по природно-климатическим условиям. Есть там лесостепная зона, есть степная, есть предгорная полупустыня, а есть зона пустынная. Вот в неё-то я и приехал. Еще более "вдохновляет" то, что полигон расположен в Каракумах (Черных песках). По другую сторону реки - Кызылкумы, тоже пески. Даже более настоящие, с барханами. Конечно, на полигоне пустыню никто так не называл, ее называли степью. По весне степь радовала глаз зеленью, красными и желтыми тюльпанами. Очень быстро цветы отцветали, трава вызревала и засыхала, а немилосердное солнышко все выжигало. Оставалась только верблюжья колючка, жантак - по-казахски. Ее корни добираются до грунтовых вод. Кроме того, выживают кустарники: саксаул и тамариск. Почти постоянно дующие здесь ветры начинают гонять по степи шары перекати-поля. Весной большие площади правого, низменного, берега заливаются водами Сырдарьи. С ними в степь заносится много рыбы, которая, после окончания половодья, остается в постепенно высыхающих озерцах. Дно этих временных озер летом превращаются в такыры - очень ровные и очень твердые поверхности. Летом дождей практически не бывает. Если ветер и занесет когда-то тучку, то дождь до земли все равно не долетает, испаряется. За 27 лет я помню всего одну довольно влажную весну. В эту весну расцвели такие цветы, которых ни до, ни после видеть в этой степи не доводилось. Расцвели даже такие цветы, которые у нас в Сибири называют "кукушкиными слезками". Так долго семена лежали и ждали своего часа и, конечно, залегли снова и надолго. Это флора.

С фауной сталкиваться приходилось мало, я не охотник и не рыбак. Но иногда зимой сталкивались с её представителями в прямом смысле этого слова. Зимой здесь выпадает довольно много снега, правда, на лыжах по нему не покатаешься: снег посыпается песочком. В отдельные зимы этот снег покрывается ледяной коркой, наступает гололедица, страшное время для сайгаков. Тогда они усиленно мигрируют по пустыне в поисках пищи. В одну такую зиму мы с ними и столкнулись. На довольно приличной скорости поезд вдруг начал тормозить и резко остановился. Сайгаки стадом перебегали железнодорожную насыпь - и не всем это удалось сделать. На конечной станции мы увидели, что на площадках тепловоза лежит несколько сайгаков. Обычно же летом вдоль железной дороги нас сопровождают тушканчики, стоящие по стойке "смирно" у своих норок, и орлы, восседающие на мачтах электропередачи. Летом, во время ночных испытаний, в открытые ворота монтажно-испытательного корпуса (МИК-а), бывает, на свет заползают скорпионы, на свою погибель. Их отлавливают солдаты, заливают эпоксидной смолой и вытачивают потом безделушки. Однажды летом к зданию, где работала последние годы Нина Ивановна, приползла приличного размера змея и расположилась над входом, чем наделала много шума. Вызвали патруль из комендатуры, который змей задерживать как-то не привык. Пока патрули "мялись", - женщина, проходившая мимо, спокойно сняла змею и попросила патруль увезти заблудившееся пресмыкающееся за город. В хилых парках появлялись красивые удоды, а в последние годы нашей там жизни в городе откуда-то появились соловьи. Река когда-то была очень багата рыбой, и ещё в наше время рыбакам иногда удавалось поймать большого размера сомов.

Особого слова заслуживают солнышко и ветры. Солнечных часов в году здесь 3000, на 1300 - 1400 больше, чем в Москве. Летом солнышко нагоняет температуру выше + 40RС и поддерживает такую температуру в течение нескольких месяцев, иногда подолгу задерживается и на более высокой отметке. Ветры здесь дуют практически постоянно, часто - довольно сильные. Летом, бывает, дует "афганец", тогда кажется, что дует из духовки.

Несколько слов о реке. Когда строили городок, вдоль реки по берегу была насыпана дамба для защиты городка от наводнений. Когда-то река была настолько полноводной, что по ней от Кзыл-Орды до Арала ходили пароходы. Это время прошло, но пока еще река была довольно быстрой и глубокой. Однажды у города появилось даже плавсредство - прогулочный теплоходик, пионерская забава. Для этого около Дворца пионеров воды еще хватало. Течение было очень сильным: оно могло свалить с ног каждого, кто заходил в воду по грудь. Говорили о коварном втором дне реки. Через 20 лет реку можно было переходить вброд, не замочив колен. Разобрали на рисовые чеки и хлопок. Река перестала доходить до Арала. То же самое случилось и с другой рекой, впадавшей в Арал, Амударьей. В географическом описании Советского Союза, 1970 года издания, сказано, что если воды этих рек будут полностью использованы на орошение, то через 40 - 45 лет Арал почти исчезнет. Предсказание сбылось гораздо раньше. Арал начал резко пересыхать еще в конце 80-х годов. Ветер, дующий с Арала, стал приносить соль.

Надо сказать, что под песками пустынь огромные линзы воды пресной и слабосоленой. Город стал снабжаться водой не только из реки, но и из артезианских скважин на левом берегу реки. Из артезианских скважин, пробуренных позднее на берегу реки, била и лечебная, сероводородная вода. Как потом говорили, и весь городок построен на плывунах.

Почвы очень засоленные. Все посадки в городе необходимо было поливать, без полива здесь ничего не рас-тет. К деревьям по трубам подведена вода, которая дальше расходится по арыкам (арык - это громко), канавкам. Поливная вода "подтягивает" соль. Когда корни доходят до солей, деревья засыхают. Особенно это било по пирамидальным тополям. Парки неоднократно "ремонтировались", особенно Солдатский парк.

Пару слов о левом береге реки Сырдарьи. Туда я попал всего один раз, но проехал на своем мотоцикле очень немного: побоялся завязнуть в песке. Если на правом берегу песок с глиной, то на левом, похоже, преобладает чистый песок. Любители побродить и охотники рассказывали, что там есть разрушенные глинобитные крепости. Из истории известно, что и казахские ханы воевали между собой, и узбекские ханы делали набеги. В общем, история у казахов была не менее бурная, чем у русских.

О названии "Байконур". Между собою место своей службы мы называли Тюра-Тамом, по названию железнодорожного разъезда. В ракетных войсках существовало такое понятие, как "легенда прикрытия", т.е. маскировка подо что-то. Так как при официальном объявлении первого пуска с нового полигона необходимо было указать место старта, в качестве такового было названо поселение Байконыр, расположенное гораздо западнее настоящего места старта. Кстати, говорят, что там что-то даже и макетировалось, долженствующее обозначить ложную стартовую позицию. Кроме авиации, других средств разведки, позволявших нашим "друзьям" проверить точность сведений, предоставляемых нами, не было. Они и пытались это делать с помощью самолетов-разведчиков У-2. Об одном таком полете знают все - это неудачный полет американского летчика Пауэрса. Заметим пока, что летел он с аэродрома, расположенного в Афганистане.

Полигон рос, росло число пусков и не только ракет КБ Королева. Наши "друзья" стали "засекать" наши пуски по излучениям телеметрических станций, располагающихся на ракетах. Эти станции работают в полёте на излучение, и по информации, передаваемой ими, можно судить о том, какая именно ракета находится в полете. Еще раз отметим, что станции слежения за нашим эфиром в районе полигона были расположены все в том же Афганистане. По мере развития техники, появились и спутники, выполняющие такие же задачи. Чтобы не раскрывать факт подготовки ракет к очередному пуску, включение телеметрических станций на излучение при проходе такого спутника над полигоном было запрещено. Исключение составлял только непосредственно сам пуск. Со временем полигон "накрыли" спутниками-разведчиками очень плотно. Это уже существенно мешало готовить ракеты и на технической, и на стартовой позициях. "Пасли" нас "друзья" и по-другому: по железной дороге проезжали агенты с соответствующим оборудованием. За этим следили спецслужбы, и в своей работе по подготовке техники мы это учитывали.

В последнее время по телевидению развивали предположение, что и освоение целины в Казахстане началось как "легенда прикрытия" строительству полигона. Не знаю, не уверен. Хотя, конечно, этот факт для прикрытия строительства полигона использовался. Но вот ходил на полигоне слух на уровне анекдота: разворотливый директор совхоза из Байконыра, после того, как прогремело название Байконур, смог выбить себе под это трактора в министерстве сельского хозяйства Союза. События в Афганистане, связанные с вводом туда наших войск, связаны и с тем, что "друзья" уж очень близко подобрались к полигону.

На полигоне первый указатель, где было написано слово "Байконур", появился перед первым посещением площадки 2 иностранцами. Его водрузили в 20 км от города, перед въездом на эту площадку. Уже после развала Союза казахстанские власти переименовали город Ленинск в город Байконур. Самое первое неофициальное название города, написанное у КПП на въезде в него, было "Звездоград".

Официальный открытый адрес полигона менялся несколько раз. Самым первым был - Ташкент-90. Поэтому некоторые отчаявшиеся невесты ехали разыскивать своих пропавших женихов именно в Ташкент. Следуюший адрес - Кзыл-Орда, 50, уже ближе к истине. И только потом - пос. Ленинский, Кзыл-Ординской области. Затем - г. Ленинск, и уже в "самостийном" Казахстане - г Байконур.

НЕУДАЧНОЕ НАЧАЛО

Незадолго до распределения выпускников из академии, один из преподавателей, побывавший на полигоне, рассказывал, что там растут деревья, но нет травы. Представить такое в Ленинграде было затруднительно. Приехал я на полигон в разгар лета. Пекло казалось невыносимым - бегал из тени одного здания до тени другого короткими перебежками. Из академии имел направление в первое испытательное управление. Прибыл на площадку 2, пошел на доклад к начальнику управления. Полковник Кириллов принял, рассказал историю управления и направил к кадровику. Перешел через приемную в кабинет напротив. Кадровик объявляет, что, пока я ездил, место мое уже заняли (враки для простаков) и есть только место телеметриста, но туда ведь я не пойду? Что такое телеметрия я толком не знал, да и о своей предполагавшейся работе - тоже. Снова в отдел кадров на площадку 10.

Кадровик-направленец предлагает подождать до формирования нового управления, открытие штатов которого ожидается. Предложил временно поставить на штат в одну из войсковых частей. С одним из однокашников отправляемся на самый правый фланг полигона. Добираться надо сначала поездом, а потом - автобусом. Доехали. Пошли представляться командиру части. Доложил я, потом - товарищ. За то, что я оказался бойчее, меня поставили на должность ступенью выше, чем товарища. Обе должности - в кадрированной группе, т.е., как говорится, мед есть, а пчел нет: нет ни техники, ни личного состава. Сюда мы затем ездили раз в месяц, за получкой.

Прикомандировали меня к оперативной группе, будущему четвертому испытательному управлению. Возглавлял ее полковник Меньшиков ВИ. Туда же прикомандировали всех выпускников академии, направленных по распределению в первое управление. Размещалась эта группа в то время в одной из комнат штаба полигона, но, в связи с прибытием выпускников ВВУЗ-ов, группа разрослась, и ее переместили на пл. 32, в учебный центр. Там были выделены помещения, в том числе и в общежитии. Пока была неопределенность с нашим будущим, нас по очереди стал вербовать начальник оперативного отдела полигона. Делает предложение мне. Прошу рассказать, чем придется заниматься в отделе и какие будут перспективы в дальнейшем. Выясняется, что работа чисто организационная: встречать космонавтов, подбирать их на месте приземления и т.п. Понятно, что космонавты - это приманка. Перспектива - начальник штаба полка. А это уже совсем не то: зачем нужно было учиться в инженерной академии, чтобы сразу же забыть полученную профессию. Аналогичное предложение получил и Левакин Борис, хороший мой приятель в будущем. По тем же причинам отказался и он. Затем предложение делается выпускнику второго факультета, Смоленскому, бывшему до академии связистом. Этот согласился, ему было все равно чем заниматься, он потом и занимался, чем угодно, и хорошо продвигался по службе.

Меньшиков, Кайдлов, Курушин (началник полигона)

Осенью 1962 года всю молодежь отправили в Москву в ОКБ для знакомства с ракетой. До осени 1960 года руководил этим КБ его генеральный конструктор Мясищев Владимир Михайлович. Организовано оно было по прямому указанию ИВ Сталина и занималось проектированием стра-тегических бомбардировщиков. 1 мая 1954 года был впервые показан его реактивный стратегический бомбардировшик 103М, он прошёл над Красной площадью. В 1956 году совер-шил первый полёт 201М, его модернизация. В конце 50-х годов начались испытания стратегического ракетоносца М-50. Но случилось то, что случилось с нашей академией: КБ было переориентировано на ракетную тематику. Мясищев ВМ был назначен начальником ЦАГИ, а КБ было переподчинено Челомею ВН, занимавшемуся морскими "крылатками". Кроме того, было организовано ещё одно КБ, которому было поручено проектирование наземных систем, в основном, для технической позиции. Руководителем этого КБ был назначен первый заместитель Мясищева - Барышев ВМ. Челомей был теперь генеральным конструктором трёх КБ.

Академик Челомей (в центре)

Новая ракета изготавливалась на опытном производстве ОКБ. Там же лежала в разобранном виде ракета КБ Янгеля МК. До этого ОКБ ракетами не занималось. Нужен был какой-нибудь образец. Вот с этой целью и была взята ракета Янгеля. Отдельно, в уголке на испытательном участке, лежал первый, летный, экземпляр ракеты-носителя УР-200. Здесь я впервые увидел нового генерального конструктора ОКБ Челомея ВН. Произошло это в момент, когда на испытаниях случилось ЧП: из-за ошибки в подсоединении кабелей произошло несанкционированное срабатывание пироклапанов двигательной установки 1-й ступени. Челомею доложили, выслушал доклад он внешне спокойно, без эмоций. Ну а что там дальше было - не ведаю. Поджимали сроки поставки лётного экземпляра на полигон - и вот такая незадача.

Тем временем на левом фланге полигона полным ходом шло строительство стартовой позиции для этой ракеты, площадки 90. В декабре 1962 года был открыт штат нового испытательного управления. Разместилось оно на пл. 90 сначала в предстартовом хранилище, затем - в служебном здании. Меня зачислили в штат 1-го отдела инженером-испытателем двигательных установок; начальником отдела был назначен полковник Тращенков ИД. Очередная моя командировка была в Загорск, вместе с начальником отдела. Под Загорском нам показали "горячие" испытания двигательной установки 1-й ступени на стенде. За пуском наблюдали через бронестекло из специального помещения. При выключении один из двигателей не "отсёкся" по окислителю. Шлейф бурого "дыма" потек над лесом. Течь прекратили перекрытием стендовой магистрали.

Наконец первый летный экземпляр ракеты был доставлен на полигон. Сборка и контрольные проверки - на приспособленном рабочем месте в предстартовом хранилище. При осмотре двигателей первой ступени обнаруживаю след от острого предмета типа "шило" на гофре рубашки охлаждения у среза сопла. Доложил. Осмотреть дефект пришел сам главный конструктор двигателя - Косберг СА. Подошел, искоса взглянул на меня, потом на показанный мною "укол". Двигатель был допущен к летным испытаниям. Особенно трудно шла проверка автомата стабилизации системы управления ракетой. Появлялась низкая частота на рулевых машинах - "пулеметная" дробь глушила всех в помещении. Стучали рулевые машины и вместе с ними присоединенные к ним двигатели, резонировали пустые баки ракеты. Шум - что надо. На старте даже обкладывали ракету матрасами. Интересно, что наиболее эрудированным специалистом по системе управления ракеты оказался техник Лакузо МН. Знал он систему гораздо лучше инженеров - разработчиков. Позднее он занял соответствующую его талантам должность, стал начальником отдела. Но была у него одна, но пагубная страсть. Среди его сослуживцев ходил такой термин "налакузиться". Правда, в то время для любителей крепких напитков на полигоне было раздолье: на испытания поставлялся почти медицинский спирт-ректификат.

Пуск состоялся 5 ноября 1963 года с левой пусковой установки. Программой испытаний был запланиро-ван сход ракеты со стола пусковой установки, она и сошла. При запуске один из четырех двигателей не вышел на режим. Ракета сошла со стола и с медленным набором высоты начала вращение по тангажу. Через 5 мин прошло выключение двигателей, ракета заняла горизонтальное положение, разломилась и упала за "периметром" ограждения. Пуск был признан успешным. После него было сделано 6 успешных баллистических пусков.

До пуска первой летной ракеты отрабатывалась заправка носителя реальными компонентами топлива с помощью специального заправочного макета. После этого необходимо было отработать и нейтрализацию, обезвреживание ракеты от остатков ядовитых компонентов топлива. Дело было зимой, причем температура на дворе стояла низкая. Ракета лежит у пускового устройства в палатке, в которую подается теплый воздух от моторных подогревателей, а через баки ракеты продувается подогретый азот. И вот получен допустимый уровень концентрации паров компонентов в баках окислителя и горючего. Все довольны. Ночь. Прекращена продувка баков, закрыты клапана ракеты, выключены моторные подогреватели. Участники нейтрализации убывают на заслуженный отдых. Утром "высокая комиссия" обнаруживает, что ракета у них "сложилась". Расследуются обстоятель-ства и причины: подтвержден закон физики - при охлаждении газы сжимаются. Заключение, для утишения страстей, обтекаемое, обвинили технику, безвинную. С нашей стороны героем дня, вернее, ночи, стал Антропов Иван.

В сентябре 1964 года полигон посетило высшее военное руководство страны во главе с НС Хрущевым. С собой он привез Устинова, Брежнева, Малиновского, Епишева, Гречко, Крылова, Ротмистрова, Леонова, Буденного и Горшкова. Демонстрировались ракеты одного класса, разработанные КБ Челомея, Королева и Янгеля. Это был какой-то промежуточный итог конкурса между конструкторскими бюро. Для обеспечения возможности сравнения их в условиях эксплуатации, на правом фланге полигона строились 3 шахтные пусковые установки. Одна из шахт предназначалась для УР-200, поэтому мне разок довелось там побывать. Надо было оценить состояние дел по монтажу оборудования на "нашей" шахте. Постоянно там находились два товарища от ОКБ. Делать им было абсолютно нечего, но была канистра спирта. Она их и выручала.

К тому времени на пл. 92 уже был построен большой МИК и другие служебные здания. Для гостей в этом МИК-е была устроена выставка ракетной техники. Показана была техника и в действии. Были выбраны и оборудованы места для наблюдения за пусками ракет. Удивило меня то, что для показа ракеты Королева была устроена щель-укрытие очень близко от пусковой установки. Дело даже не в угрозе взрыва, что, конечно, исключить нельзя, а в воздействии на психику наблюдающих сильнейшего звука работающих двигателей. Кроме того, из-за маленького расстояния до старта и особенностей программы полета ракеты (на начальном участке траектории она поднимается строго вертикально), наблюдателю кажется, что ракета находится прямо над ним и вот-вот свалится ему на голову. Страшновато, даже и не в первый раз. Это что, специально? Один наш товарищ по молодости решил посмотреть на старт аналогичной ракеты примерно с такого же расстояния. Спрятался и не убыл со стартовой площадки перед пуском в район эвакуации. Наблюдал за пуском из-за угла здания. Человек хладнокровный, при стрельбе из пистолета рука его не шевелилась и не дрожала. Говорит, что в момент пуска не заметил, как оказался лежащим на земле.

Мне довелось готовить ракету УР-200 для показательного пуска Хрущеву. Осенью 1963 года на нашем испытательном участке сложилась следующая ситуация: от испытательной части - новичок, от испытательного управления - я, ни разу не проводивший проверок ракеты целиком, и представитель от ОКБ, тоже новичок на испытаниях. На испытаниях предусмотрен тройной контроль: от войсковой части, от управления и от ОКБ. В нашем случае сошлись контролеры-"буквари", т.е. читающие инструкцию, но не понимающие происходящего на борту ракеты. Инструкция по испытаниям еще не была отработана, а мы прилежно ею руководствовались. Более опытные испытатели ошибку заметили бы, но мы таковы ми не были. Вот таким-то испытателям и суждено было готовить ракеты для показательного пуска (готовилась и резервная ракета).

Ведем проверки пневмогидравлической системы. По "закону пакости" выпадают они на ночное время. Учитывая уровень нашей подготовки, ведем испытания без отрыва пальца от инструкции. Пульт для испытаний разработал конструктор Виерт, хороший специалист, но любитель все усложнять и накручивать. Вот на его пульте и на одной простой операции мы и попались. Обычно бригада завода им. Хруничева, участвующая в сборке ракеты, до самого вывоза добивалась герметичности одного разъема. Поэтому пневмоиспытания ракеты каждый раз шли не совсем штатно, проскакивала мимо всевидящего глаза моего старшего инженера-испытателя Крючкова Володи ошибочка, заложенная разработчиком инструкции Горюновым Анатолием. На этот раз все было "путем". Все сделано вовремя. Ведем испытания, выполняем простейшую операцию проверки магистралей наземного наддува баков. Если бы мы хоть чуть-чуть соображали, то сначала отсоединили бы их от баков, от "боевых" мембран наддува. Делаем все по инструкции, и вдруг сильный хлопок - и начинается наддув бака. Теперь мы понимаем, что случилось.

Срочно вызываем заводскую бригаду. Запасная мембрана есть, зам. начальника цеха Шехоян Александр Сергеевич (но не Пушкин, как он любил говорить) организует работу. Работа по замене мембраны и испытания к утру закончены. Правда, мой напарник из ОКБ, Микеров Яков, вздрагивал всякий раз при включении электро-пневмоклапанов, ожидая неприятностей. Утром прибывает начальство, иду докладывать зам. начальника управления полковнику Николаенку ВА. Показал чертежи, инструкцию. В результате меня лишь "пожурили" за неотработанность инструкции. При подготовке ракеты случайно обнаружил, что военпредом от завода-изготовителя системы телеметрии был внук ИВ Сталина капитан Джугашвили Евгений Яковлевич. Ему понадобился сжатый воздух для проверки телеметрических батарей на герметичность, и за этим ему пришлось обратиться ко мне. Было это после "развенчания" культа личности Сталина и на обрыве "культа" Хрущева.

На полигон Хрущев прибыл с большой свитой, о чем я уже упоминал. Для него по сему случаю был построен специальный домик на пл. 17 (на окраине городка - пл. 10). К нему со станции Тюра-Там была подведена железнодорожная ветка. Пуски всех ракет прошли успешно. После пусков состоялось посещение Хрущевым и его свитой братских могил испытателей, погибших при взрыве на пусковом устройстве ракеты конструкции Янгеля в 1960 году и сгоревших в шахтном пусковом устройстве ракеты конструкции Королева. Второй несчастный случай произошел ровно через три года после первого, день в день. Мы с Ниной Ивановной оказались там совершенно случайно. Ходили в городок строителей в мебельный магазин. По выходе заметили суету у расположенных неподалеку братских могил, и подошли полюбопытствовать.

К могилам подвезли на автомашине скошенные где-то цветы и быстро-быстро набросали их у обелиска, придав им несколько упорядоченный вид. К ограде сквера, где расположены могилы, подъехали машины, из которых вышли люди и направились в сторону могил. Впереди шел Никита Сергеевич, под локоток левой руки его поддерживал Леонид Ильич. Последний что-то объяснял первому (Леонид Ильич был председателем госкомиссии по событиям 1960 года). Хрущев шел шаркающей походкой, в очень растоптанных полуботинках с загнутыми носами, вид нездоровый, лицо желтого цвета. У обелиска остановились, сняли головные уборы, свита - тоже. Посмотрели на доски с фамилиями захороненных и направились в обход могил. В это время у ограды появилась еще одна черная машина, из нее выскочил военный и бросился догонять свиту. По пути он то надевал, то снимал фуражку. Это по-лейтенантски рысил Адмирал Флота Советского Союза Горшков. А вы часто видели бегущего Маршала?

После отъезда высоких гостей у нас на старте осталась "запасная" ракета. Но вот команду на ее пуск никто дать не решался: в это время произошло "свержение" НС Хрущева, а вместе с ним впал в опалу и наш генеральный конструктор Челомей. Говорят, они были женаты на сестрах. Так ли это, не знаю, но то, что он пользовался всемерной поддержкой Никиты Сергеевича, - безусловно. Может быть, кто-то еще помнит, что трое космонавтов, запущенные 12 октября 1964 года в присутствии Хрущева на корабле "Восход - 1" (Комаров, Феоктистов и Егоров) и приземлившиеся через сутки с небольшим, долго не могли доложить руководству страны о своем прибытии. Когда им это разрешили сделать, докладывали они троим руководителям государства одновременно. К этому времени и нам разрешили пуск "резервной" ракеты. Пуск был успешный, и, хотя на полигон уже прибыла ракета в шахтном варианте, судьба УР-200 была решена. Преимущество было отдано ракете КБ Янгеля. Площадка 90 была передана для переделки ее под наземные старты этой ракеты. Вместе со стартом на эту ракету были переориентированы и запуски спутников по тематикам ВМФ и ПКО.

Несколько слов о моем напарнике по подготовке ракеты для Хрущева - Микерове. После не совсем удачного дебюта на полигоне он ушел из ОКБ и вернулся на свою прежнюю работу, если не путаю, в ЦАГИ. Нина Ивановна оканчивала институт, я взял командировку в Москву и съездил за нею в Ленинград. В Москве у нас была запланирована культурная программа, в дополнение к ней Микеров пригласил нас съездить к нему на дачу. Мы, конечно, с благодарностью согласились. Дача у него была около железнодорожной платформы "Отдых". Дача была интересной для нас, но самой интересной оказалась теща хозяина. В прошлом она была кассиром в Кремле и выдавала получку всему высшему руководству страны, в том числе и ИВ Сталину. Но с ней вела разговоры Нина Ивановна, и подробностей я не помню.

Культурная программа была продумана мною заранее. Я купил билеты в Большой театр на оперу Д. Верди "Риголетто", в Кремлевский дворец съездов на балет "Лебединое озеро", в театр оперетты на оперетту И. Кальмана "Принцесса цирка" и в МХАТ на пьесы А. Чехова "Три сестры" и М. Горького "Егор Булычов и другие". Программа довольно напряженная: по два спектакля в день, утром и вечером. После госэкзаменов Нина Ивановна не выдержала такой нагрузки: под прекрасную музыку Чайковского она задремала. У входа в Большой театр нас удивила неожиданная встреча. Пытаясь купить билеты с рук, там стояла семейная пара из нашего сибирского села, почти соседи. Тоже решили приподнять свой культурный уровень.

ОБНОВЛЕННЫЕ ГОРИЗОНТЫ

В то время, когда решался вопрос о дальнейшей судьбе УР-200, полным ходом шли работы по УР-100 и УР-500. Меня определили на УР-500. Заправочный макет ее прибыл на полигон в июле 1964 года, предназначался он для отработки стартового оборудования. В ее сборке и проверках я не участвовал. В отличие от УР-200, отработка систем заправки ракеты велась не на натуральных компонентах топлива, а на их имитаторах - керосине и водке. Отпадала необходимость в нейтрализации макета, зато появлялась забота, связанная с использованием водки (разведенного спирта). А проблемы такие были.

В марте 1965 года на полигон был поставлен первый летный экземпляр. Новая ракета-носитель должна была выводить на круговую орбиту высотой 200 км полезный груз весом до 13 тонн. На этой ракете я впервые попробовал свои силы в рационализации. И в шутку и всерьез, - по-моему, рационализаторы - это очень ленивые люди, не любящие делать лишнюю работу и потому ищущие способы ее сокращения. Так вот и я. На полигон ракета-носитель приходит разобранная на 8 блоков. Технологией, разработанной ОКБ, предусматривались испытания на герметичность гидравли-ческих и пневматических соединений каждого блока в отдельности, затем - всего носителя в сборе. Вот так и испытывали мы первый летный носитель 18 рабочих дней. Мне показалось это уж очень унылым, сразу заработала мысль лентяя: а что если испытывать сразу весь носитель в сборе? Глав-ная идея, заложенная в технологии ОКБ, - как можно больше соединений проверять под рабочими давлениями. Прикинул: получается, что рабочими давлениями испытывается примерно столько же соединений, сколько и пробными, пониженными. Причем пробными давлениями проверялись соединения полигонной сборки. Получалось, что соединения заводской сборки, уже проверенные на заводе, мы проверяем с большей тщательностью, чем полигонной сборки. Вряд ли это рационально и обоснованно. Сочинил рацпредложение. Кому его нести? Полигон его внедрением заниматься не может, а главное ведь - внедрение. Подумал и отправился к техническому руководителю по УР-500 на полигоне (он же - главный ведущий конструктор, он же - начальник центральной испытательной базы) -- Труфанову ЮН. Надо сказать, что с Труфановым мне потом приходилось несколько раз сталкиваться. Но об этом - ниже. О нем могу сказать, что держался он очень уверенно. В последующем он перейдет главным инженером в Главк МОМ, а затем куда-то с понижением. Это потом, а сейчас это - неплохой организатор и инженер, наделенный очень широкими полномочиями на полигоне.

Труфанов, Кайдалов,Волокитин, Николаёнок,Шехоян

К нему я и пришел; прочитал он мою бумагу и от-правил к своему "теоретику" Лесновскому - пусть решает. Тот - пас на Труфанова:

- Что я могу решить? Пусть решает Труфанов.

Я снова к Труфанову. Может быть, чтобы отвязаться, но, может быть, и не так, но начертал он для своих подчиненных: "Принять в работу".

Уже следующий носитель испытывали по предложенной мною технологии. Инструкцию специально для полигона написала бригада ОКБ, прежняя - осталась производственной, заводской. Пневмоиспытания второй летной ракеты длились 5 дней. Испытания велись, что называется, "с листа": писалась часть инструкции, проверялась мною на предмет выявления ошибок, корректировалась и шла в работу. Так мы с товарищем от ОКБ и "наработали": с утра приготовились к испытаниям, но день писался новый раздел, а запустили его в работу к вечеру. Гладко было на бумаге да забыли про овраги... Забыли снять предохранительный винт с одного заправочно-сливного клапана и подали на него давление. Спохватились, а винт - то уже загнут. Сейчас смешно, а тогда к разбору ситуации были привлечены немалые силы "теоретиков". Посетил испытательный участок и начальник управления. С большой опаской засунул голову в люк двигательного отсека второй ступени. Увидеть там было ничего невозможно - отсек диаметром 4 метра и насыщен всякой всячиной. Однако эффект присутствия был обеспечен. Много мне пришлось проверять инструкций, одно усвоил: документация должна быть не "с пылу, с жару". Впредь разбирался с нею очень скрупулезно. Помогла мне в этом школа первого человека, который учил меня испытательскому ремеслу, Крючкова Владимира Григорьевича, человека педантичного и скрупулезного.

Второй раз пробивать изменение технологии испытаний мне оказалось уже легче. Дело в том, что, по настоянию Глушко, после автономных испытаний системы управления были введены проверки первой ступени гелиево-воздушной смесью. Удалось доказать возможность совмещения пневмоиспытаний с гелиевыми. Обе мои технологии используются и по настоящее время.

Вывоз первой УР-500 на стартовую позицию состоялся 8 июля 1965 года. Пуск был назначен на 16 июля в 4.00 по местному времени. Неприятности начались при заправке: через 2 мин после окончания заправки носителя горючим произошло самопроизвольное "растормаживание" наполнительных соединений. Горючим оказались облиты двигательные отсеки двух блоков (боковушек) 1-й ступени.

Ракета-носитель "Протон" на стреле установщика

Осмотры, совещания, принято решение продолжать подготовку к пуску. За 30 мин до назначенного времени заправка окончена. При наборе готовности не прошла команда на запуск двигателей, задержка. Пуск назначен на 10.00. Дважды снимается готовность системы управления. Дважды меняют приборы на ракете майор Титаренко и ст. лейтенант Загребин. Пуск состоялся, на орбиту был выведен спутник Академии наук СССР - "Протон".

Станция "Протон"

"СОТКА"

Еще в бытность Хрущева, начальник управления полковник Меньшиков ВН брал с собой в Москву в Главный штаб РВ СН группу наших товарищей для выдачи заключения на эскизный проект ампулизированной ракеты шахтного базирования УР-100. В этой группе был и я. Специалист я был еще аховый, но вот довелось участвовать в таком мероприятии. После испытаний и постановки на боевое дежурство эта ракета получила имя "голубого щита" Родины. Ходили слухи, что идею ампулизированной ракеты Челомей перехватил у Янгеля. Может быть, и так, но Янгелю было поручено создание более мощной ракеты. У него родилась ракета, названная американцами "Сатаной" и очень им не нравившаяся.

Испытаниями баллистической ракеты УР-100 занималось 5-е испытательное управление. При очередной "перетасовке" штатов наши управления объединили. Вообще-то у Челомея была задумка создать на левом фланге полигона свой летно-испытательный центр. В составе такого центра предполагалось иметь 3 испытательных управления: для УР-100, УР-200 и УР-500 отдельно. Частично такое мероприятие уже было проделано: перед слиянием управлений на левый фланг уже был предусмотрен в штате полигона зам. начальника полигона. Местом расположения нового зама была определена пл. 92, в "боевых порядках" нашего управления. Его кабинет определили в МИК-е дверь в дверь с кабинетом начальника управления. Должность была явно надуманной. Заниматься ему было нечем. Какими-либо дополнительными штатными единицами он не располагал. А наш начальник управления его категорически не признавал и "в упор не видел". С очередной реорганизацией управлений эта должность была несколько модернизирована: появился зам. начальника полигона по космической тематике. Должность тоже довольно "хилая", так как уже было 2 зама - по НИОИР (научно-исследовательские и опытно-испытательные работы) и по вооружению (главный инженер), которых было вполне достаточно.

Начальником объединенного управления стал Меньшиков ВИ, а его заместителем вновь стал Николаенок ВА, уже побывший начальником 5-го управления. Надо сказать, что оба они были хорошими, умными инженерами, но вот ужиться им вместе было трудновато. Начальник постояно "давил" своего заместителя. Как показала жизнь, почти все время в управлении было противостояние начальника управления и зама, независимо от смены лиц, занимающих эти должности. За редким исключением. В связи с переформированием, наша лаборатория "раздулась": в нее вошли все механики с обеих ракет; практически из 4-х лабораторий сделали одну. Я оставался на УР-500, но через некоторое время освободилась должность старшего инженера-испытателя по двигателям УР-100, куда меня и определили. Надо сказать, что освоиться, как следует, с этой ракетой я не успел, опять же в связи с очередными переформированиями. Успел я принять участие в подготовке и пуске порядка 10 ракет, это еще на ранней стадии испытаний.

Испытания ракеты шли довольно тяжело: часто из шахты вылетало неизвестно что в первую очередь: головная часть или ракета. По каждому аварийному пуску работали комиссии. При запуске взрывался двигатель 1-й ступени. В конце концов, причину все-таки нашли. После этого ракеты пошли почти безотказно. Задачи мои при подготовке ракеты к пуску были несложными: контроль проверок пневмо-гидравлической системы ракеты, рулевых машин, заправки ракеты компонентами топлива. Неприятным в этом было то, что при заправке необходимо было находиться на технологической крышке, прикрывающей шахту с ракетой. С учетом особенностей компонентов топлива, самовоспламеняющихся при контакте друг с другом, занятие не очень приятное. Хотя, надо сказать, восприятие источника опасности, находящегося над тобой или под тобой, несколько иное. Об этом я еще скажу позднее. В этом случае добавляется еще то, что участвуешь в заправке непосредственно.

Пока шли летные испытания, комплексы УР-100 уже ставили на боевое дежурство, и специалистов от полигона отправляли для участия в этих работах. С группой товарищей мне тоже пришлось съездить, причем почти к себе на родину. Время было зимнее, встретили нас на аэродроме с ПАЗиком. Для этого времени года в Сибири ПАЗ не слишком теплая машина, но доехали живыми. Привезли нас в жилой городок, разместили в гостинице. Городок небольшой, компактный - местная пл. 10, расположен в сосновом бору в районе Красноярска. В настоящее время ракетные части, размещавшиеся там, расформированы, а городок брошен на произвол судьбы. А тогда их ставили на боевое дежурство, и мы приняли в этом участие.

Приняли зачеты от одного полка, в том числе и по действиям, предусмотренным при индивидуальном пуске ракеты из оголовка шахты. Боевой расчет запуска в этом случае доставляется к месту старта, с учетом местных условий, вездеходными средствами. С ними как раз и не получилось, доставляли ПАЗиком. По практическим действиям пришлось принимать зачет у своего однокашника (учились вместе в академии на первых курсах), а затем он и еще несколько то-варищей были откомандированы в Монино на спецфакультет при академии ВВС. Там готовили командиров для РВ СН. Здесь он был в должности зам. командира полка по боевому управлению. Подивил он нас своей проворностью. В задание входило: вскрыть оголовок, запустить и надеть изолирущий противогаз, спуститься в оголовок, проделать там все необходимые операции по запуску ракеты, затем, в очень короткое время, выскочить из оголовка, добежать и укрыться в караульном помещении. Так вот расчет, одетый по-зимнему в меховое, валенки, с химкомплектом, противогазом и прочим, по снежной целине "ускакал" от оголовка с большим перекрытием норматива. К этому надо добавить, что бег был в противогазах, маски которых можно было бы и снять после покидания оголовка. Кому довелось бегать в противогазе, знает, что это такое.

Действия дежурной смены проверялись непосредственно на командном пункте полка. Конечно, сидеть в этих командных пунктах всю службу - дело незавидное. Пространство замкнутое, постоянный гул вторичных источников питания, ограниченная подвижность. Нет, такой службы я себе не хочу. Разные аварийные ситуации проигрывались в учебном классе, имитирующем командный пункт. В общем, все были подготовлены нормально, за исключением начальника штаба полка. Ветеран войны, артиллерист, ракетные науки он постигнуть к тому времени так и не смог. Нас упрашивали поставить ему хорошую оценку, иначе всему полку незачет. Пытались нас подключить и к непосредственной работе по установке ракет в шахты, их заправке и проверкам. От этого мы "отбояривались" как могли, и "отбоярились". Работали там бригады промышленности и местные военные. От полигона выезжали офицеры из специального отдела, созданного при штабе полигона, и нам встревать в это дело вовсе не хотелось. Тем более, что это было бы всерьез и надолго, а на полигоне нас ждала своя работа, продолжались лётные испытания.

На том же позиционном районе позднее произошла катастрофа. При сборке схемы регламентных проверок на заправленной ракете произошел "перепут" двух электроразъёмов. В результате - взрыв и человеческие жертвы. Вот почему на технике проводятся "противодураковые" мероприятия.

На полигоне в это время отрабатывалось опытное дежурство на экспериментальном комплексе. От своего предшественника я получил научно-исследовательскую работу по температурно-влажностному режиму в шахте с ракетой. Научным руководителем работы был начальник управления. По этой работе мне пришлось взаимодействовать с ним напрямую. Данные по дистанционным и периодическим непосредственным замерам передавались мне исполнителями, я их обобщал и писал отчеты. Попасть на беседы по этим отчетам к научному руководителю было непросто: днем принять не может, а после рабочего дня у него ознакомление с документами "до упора". Посидишь до этого упора, а потом слышишь:

-- Знаешь, давай мы с тобой завтра побеседуем.

Очень осторожен был в выводах. Продежурили два года, в выводах дается заключение о возможности дежурства комплекса в течение двух лет. Против какого-либо прогноза на будущее восставал категорически. Потом подоспела новая реорганизация, УР-100 снова отпочковалась от нашего управления. Начальник нашего отдела Тращенков ИД вызвал меня к себе и, в связи с реорганизацией, предложил перейти на УР-500, остаться у него в отделе. Я, естественно, согласился, работа на УР-500 казалась мне гораздо интереснее.

19 октября 1966 года пуск УР-100 был продемонстрирован руководителям стран-союзниц. На пуске присутствовали: Брежнев, Суслов, Семичастный, Гречко, Крылов, Гомулка, Новотный, Живков, Чаушеску, Цеденбал и Кадар. Пуск был назначен на ночное время. Для наблюдения выбрана площадка с галереей и убежищем под ней. Оттуда же наблюдал за пуском УР-200 Хрущев. Наблюдающим указали на красный фонарь, расположенный у шахты с ракетой. Надо сказать, что воздух в эту ночь был плотный, это усиливало звуки. В том числе и поэтому, наблюдать с близкого расстояния пуск было не очень приятно. Может быть, шутят, а может быть, и правда, Цеденбал, как только ракета, со страшным скрежетом и грохотом, выскочила из шахты, "посыпался" вниз по лестнице в убежище. Для высоких гостей в зале МИКа была организована выставка. Кроме УР-500К (показывали макет, на котором была сделали надпись "ГЕРКУЛЕС"), УР-100, межконтинентальную пороховую ракету и подвижный ракетный комплекс. Другие управления показывали свою технику. После всех этих мероприятий закатили банкет, на котором снова отличился Цеденбал, любил "поддать".

"ПЯТИСОТКА - ПРОТОН"

Итак, я снова на УР-500, но теперь это УР-500К. К двум ступеням добавили еще одну. Прежняя ракета предназначалась не только для запуска тяжелых спутников, но и для баллистических пусков со сверхтяжелыми водородными боеголовками. Заряд для такой боеголовки уже был испытан в Ледовитом океане. С космическим аппаратом "Протон" было запущено 4 ракеты УР-500. Третий пуск был аварийным из-за отказа двигателя 2-й ступени. Эта ракета и на старте шла не просто: при заправке произошло свинчивание тарели заправочно-сливного клапана окислителя на 2-й ступени. Таким образом, было запущено З аппарата "Протон", предназначенных для регистрации космических частиц высоких энергий. Говорили, что Академия Наук рассчитывала лишь на один успешный запуск.

Возможной причиной незапуска двигательной установки 2-й ступени посчитали "запирание" сопел двигателей верхним днищем бака окислителя 1-й ступени, однако стендовые испытания не подтвердили это. Другими возможными причинами незапуска предположили взрыв паров компонентов топлива при разделении заправочных и дренажных магистралей в районе сопел, а также несанкционированное срабатывание пироклапанов автоматики двигателей из-за заброса пламени в двигательный отсек. По предполагаемым причинам были проведены соответствующие доработки.

УР-500К отличалась от своего прототипа не только дополнительной ступенью, но и увеличением времени работы двигателей 2-й ступени, а значит, и удлинением ее баков. Программой летно-конструкторских испытаний предусматривалось одновременно с ними и выполнение Программы исследования Луны. Первой на очередь была поставлена задача пилотируемого облета Луны экипажем, состоящим из двух человек. Создавался уже и отряд космонавтов для выполнения этой задачи. Довелось однажды показывать ракету УР-500К группе командиров дивизий РВ СН, которую привел в МИК Титов ГС. Зашла речь об этой программе. Герман Степанович выразился примерно так:

-- Мне предложили возглавить отряд. Я сказал, что соглашусь на это, если полечу первым: вторым я уже был. Назначили Быковского.

Однажды его спросили, полетел ли бы он на нашей ракете. -- Только под наркозом.

В это время мы начали отработку пилотируемого корабля для запуска на нашей ракете. Новый носитель способен был вывести на околоземную орбиту аппарат весом до 20 т. Для работы в дальнем космосе носитель дополнялся разгонным блоком, разработанным КБ Королева.

Вся дальнейшая моя работа была связана с носителем УР-500К. Пришел я на него уже старшим инженером -испытателем двигательных установок. Но в отделе уже был один старший инженер-испытатель двигательных установок в лаборатории испытаний двигателей, мы с ним уже работали вместе, пока я не перешел на УР-100. Старшим инженером его назначили еще при формировании управления. Особых заслуг для этого у него не было, но была должность, и было учтено, что он работал после окончания техникума. По штату меня поставили в лабораторию комплексных испытаний, а работать определили к двигателистам. В дальнейшем, пока он не ушел на повышение в другой отдел, мы так и не смогли поделить с ним "зоны влияния". Собственно, я предлагал ему поделиться так: техническая позиция одному, старт - другому, делиться он не захотел. Так и жили. Но об этом позднее.

Первые два пуска УР-500К предназначались для уточнения характеристик вывода груза на околоземную орбиту. 10 марта и 8 апреля 1967 года состоялись успешные пуски. Следующие два были аварийными. С этого времени началась моя работа во всякого рода аварийных комиссиях.

Наметилась даже какая-то "специализация". А работы хватало. Принципы, заложенные в методологию наших испытаний ракетной и ракетно-космической техники, - пускать, пока не выявятся все дефекты. Материальная база для наземной стендовой отработки была очень слабая. Вот и выявлялись все "огрехи" конструкторов в лёте. К этому добавляются еще и грехи изготовителей. Сложная система "Сатурн-5" США обеспечила американцам неоднократную высадку людей на Луну, при этом не было ни одного отказа носителя в полете. Этому способствовала очень глубокая отработка техники на земле. (В настоящее время я уже не так уверен в действительности "лунных" успехов Штатов. Об этом отдельно, у меня в " Авария ракеты Antares...") Мы же свои испытания проводили на "авось". Авось все будет нормально. Поэтому на каждый пуск планировался запуск реального, очень дорогого космического аппарата. Авось запустим и обеспечим приоритет советской космической техники. Как показала практика, испытывать так можно, но чрезвычайно дорого. Конечно, сказывались и другие факторы: например, слабость элементной базы нашего радиопрома, - слишком много отказов космических аппаратов было по этой причине. Именно в это время на полигоне родилась шутка: "2-е управление работает на нас, 1-е - на ТАСС, а 4-е - на унитаз", (2-е управление занималось только баллистическими ракетами). Не всё гладко шло и у американцев. Достаточно вспомнить пожар в космическом аппарате на стартовой площадке, когда сгорели три астронавта. Посылали на облёт Луны космический аппарат, у которого вместо двигателя, обеспечивавшего взлёт с Луны и служившего резервным для этого полёта, стояла болванка (очень спешили). Был полёт с непредсказуемыми последствиями из-за неисправности, случившейся при сходе с орбиты земли к Луне. Весь полёт туда и обратно у экипажа и у руководителей запуска штаны были мокрыми. Да и первая посадка на Луну могла окончиться трагедией из-за неполадок с компьютером. Был перерасход топлива, могли долбануться о камни, так как посадку пришлось производить не там, где было предусмотрено. В США президентом была поставлена национальная задача: высадить человека на Луну. С этой целью и была создана ракета-носитель Сатурн-5.

У нас тоже, как помнят люди нашего поколения, пели: "мой Вася будет первым на Луне". Задача по запуску "Васи" была поставлена нам, и была она, как я уже упомянул, намного скромнее: пилотируемый облет Луны. Посадить-то на Луну мы смогли бы, но вернуть на землю... Задача высадки человека на Луну была возложена на носитель Н-1 конструкции Королева. В нашу программу входили также запуски "луноходов" и грунтозаборных устройств. При первых двух пусках на околоземную орбиту были запущены аппараты пилотируемого облета Луны, объявленные как "Космос-146, -154". Следующие 2 запуска такого аппарата оказались аварийными. В одном случае отказал двигатель первой ступени из-за наличия посторонней резиновой заглушки, почему-то оказавшейся в тракте горючего одного из двигателей. По принадлежности - технологическая заглушка с двигателя другой конструкции.

Сборка обоих производилась в одном и том же цеху. Что это: нелепая случайность? На иные размышления наводит другой случай отказа двигателя 1-й ступени, но уже из-за отсутствия одной детали в двигателе. Снова тот же цех. Но об этой аварии позднее. Во втором случае - незапуск двигателя 2-й ступени. Повторилась ситуация незапуска двигателя 2-й ступени при третьем пуске УР-500. На этот раз, похоже, была выявлена причина именно этой неисправности: при разработке циклограммы запуска двигательной установки 2-й ступени не были учтены величины осевых перегрузок, действующих при этом на компоненты топлива. Появлялась возможность возникновения ситуации, аналогичной той, что приводила к взрывам двигателя 1-й ступени на первом этапе испытаний УР-100. Двигатели были разработаны тоже в КБ Косберга и были аналогичны. Запуск следующего аппарата пилотируемого облета Луны был успешным, - Зонд-1. Однако запускам этого аппарата просто катастрофически не везло: при следующем пуске нормально работающая двигательная установка была выключена по сигналу от космического аппарата. Из 8 аппаратов благополучно была запущена лишь половина.

РАБОТА АВАРИЙНЫХ КОМИССИЙ

Аварийные комиссии работают по единой схеме - "перекатывание бочки". По случаю выключения двигателей от космического аппарата "бочка" каталась от КБ Королева, разработчика аппарата, к ОКБ Челомея. Заседание комиссии проходило в кабинете генерального конструктора ракеты. Запомнилось горячее выступление Мишина, заместителя Королева, защищавшего аппарат. Несмотря на единодушное мнение комиссии, при подписании Акта им было написано "Особое мнение". В последующем практически каждая аварийная комиссия начинала свою работу с пробных "перекатываний бочки" между промышленностью и эксплуатационниками (военными испытателями, полигоном). Как правило, полигон оказывался невиновным. Потом - между основными фирмами-разработчиками (и изготовителями) систем и уж потом - между разработчиком и изготовителем системы, на которой "бочка" остановилась. Часто телеметрическая информация не позволяла однозначно установить причину аварии, а иногда - даже "виновную" систему. Не всегда удавалось найти и материальную часть: вторая ступень падала в горах, а третья вообще могла угодить в Китай.

- Работа в аварийных комиссиях позволяла наблюдать поведение людей, в них участвующих. Так, при одном из пусков произошел взрыв 3--й ступени носителя. До материальной части добраться не удалось, телеметрия ничего не прояснила, даже невозможно было сказать, виновата ли ракета или двигатель. К работе был привлечен и членкор АН СССР Ваничев. Я был с ним в одной подкомиссии. Он обычно усаживался на стул у входа в комнату и откровенно дремал. Мне он был заочно знаком со времени обучения в академии. По его таблицам мы рассчитывали свои двигатели на дипломном проектировании. Каждый член подкомиссии волен был выдвигать свои версии. Появилась одна такая версия и у меня. Обвинения мои касались самой ракеты: возможность соединения компонентов топлива в баке горючего, через который проходит тоннельная труба окислителя. Из-за воздействия вибраций на элементы ее крепления, при каком-то их производственном или конструктивном дефекте, могла нарушиться герметичность трубы. Высказал я это предположение. "Дремлющий" Ваничев неожиданно поддержал мою версию.

И вот моя версия начала свое путешествие. Была она предъявлена "ракетчикам", которые, естественно, вы-

Стартовый комплекс ракеты-носителя "Протон"

РН "Протон-К" в полёте

двигали свою версию - отказ двигателя. "Возмутителей" -- группу полигона -- пригласили к зам. генерального конструктора Бугайскому. Цель - "прощупать" твердость позиции полигона. Старшим от полигона был начальник отдела анализа. Он и представлял мою версию. Оппонентом ему был зам. главного конструктора Полухин ДА (впоследствии он стал генеральным конструктором). Конечно, ничего они друг другу не доказали, несмотря на очень "энергичные" выражения Дмитрия Алексеевича. Комиссия разложила вину равновероятно на ракету и двигатель. Было рекомендовано разработать мероприятия и по двигателю, и по ракете. По ракете было рекомендовано "протрясти" 3-ю ступень на стенде. Оказалось, что таких вибростендов, кроме как в танковой промышленности, в Советском Союзе нет. Ступень все-таки протрясли, и возможность появления такой неисправности, на вероятности которой мы настаивали, подтвердилась.

Но это было позднее, а пока всю комиссию пригласили в министерство общего машиностроения к зам. министра генерал-лейтенанту Тюлину на заседание Совета главных конструкторов. Для комиссии в кабинете были расставлены "гостевые" стулья у стены, противоположной столу хозяина кабинета; за длинным столом, перпендикулярным столу хозяина, разместились члены Совета. Бросилось в глаза, что главный конструктор двигателей 2-й и 3-й ступеней Конопатов АД, сменивший покойного Косберга, которого я только что видел в коридоре со звездой Героя Социалистического Труда, за столом сидел без нее. Вероятно, решил, что если будут "драть", то не Героя. Докладывали Полухин ДА и Конопатов АД. "Интересную" мысль высказал главный конструктор стартового комплекса академик Бармин ВП:

В центре академик Бармин

- Ну, если могут быть виноваты и двигатель, и ракета, усильте здесь двигатель, здесь - ракету.

Ему, привыкшему иметь дело не с килограммами, а с десятками и сотнями тонн, такое решение, наверное, казалось само собою разумеющимся. На Совете был затронут вопрос и о надежности самих космических аппаратов, отказы которых, даже при надежной работе носителя, часто не позволяли выполнить программу пуска. Один из членов Совета по этому вопросу заявил:

- Ну чего вы хотите, если комплектующие элементы от мин радиопрома имеют много отказов, а этих элементов в нашей аппаратуре сами знаете сколько.

Довелось наблюдать мне в условиях работы аварийной комиссии и главного конструктора двигателей 1-й ступени академика Глушко ВП. Случилась у нас одна такая разнесчастная ракета: при первой попытке ее запуска после установки на стартовое устройство произошел взрыв на разгонном блоке. Причин сразу куча: перепут в подсоединении элетроразъемов к электро-пневмоклапану наддува бака и к датчику замера давления в нем - это раз. Бак снабжен предохранительным клапаном. На время транспортировки выход из него закрыт технологической заглушкой. После транспортировки ее надо было снять, но она не была снята, - это два. После установки носителя на стартовое устройство технологией подготовки разгонного блока на старте предусмотрен контрольный замер давления в его баке. Оператор один раз включил тумблер на замер давления - стрелка прибора не шелохнулась, выключил. Так сделано было трижды. На третий раз произошел взрыв бака. Таким образом, плохая организация проверок разгонного блока на старте - это три.

Небольшое дополнение. Готовился пуск по программе пилотируемого облёта Луны. В космическом аппарате "сидели" два "Ивана Иваныча". Аппарат снабжён был системой аварийного спасения.

При взрыве погиб инженер-испытатель майор Хридин, находившийся в отсеке блока, двое испытателей получили травмы. Блок наклонился. На старте создалась аварийная ситуация. Мало того, что блок уже заправлен очень неприятными компонентами топлива, еще и баки носителя находятся под давлением, а это -- бомба. Надо еще учесть, что блок находится на высоте более сорока метров. С этой непростой ситуацией удалось справиться. Блок вместе с космическим аппаратом был отстыкован от носителя в вертикальном положении и снят. Прямо скажем, сложнейшая и опаснейшая операция.

Слово непосредственному участнику этой неординарной операции Пашкевичу Виктору, пересланному мне по интернету : "Я с расчетом на лифте поднялся на самый верх (отметка примерно 46 метров) там, где люк для экипажа. Вышли из лифта и когда проходили мимо космического аппарата (нам надо было на одну площадку ниже), раздался глухой взрыв где-то внизу. КА на наших глазах провалился вниз и "горшками" системы аварийного спасения зацепился за площадку обслуживания, верхний узел одной из площадок оборвался, площадка повисла на нижнем узле. Испугаться не успели, нужно было бежать. Бежали по аварийной лестнице, лифт не работал. Помню, когда спускались, я все время смотрел на ракету и ждал следующего взрыва или пожара. Не все знали, что было заправлено в КА с разгонным блоком, а я - то знал. Всего было заправлено около 10 тонн того, что может взрываться и гореть, были самовоспламеняющиеся компоненты ракетного топлива, на блоке Д был компонент ТЭА, это жидкость, которая самовоспламеняется на воздухе".

На головном блоке были гептил, атин, нафтил - целый букет.

"На наше счастье ничего не загорелось и не взорвалось. Все быстро оказались внизу. Сверху сыпались ленточки ЭВТИ (ошмётки от экранно-но-вакуумной теплоизоляции, которой было обшито оборудование раз-гонного блока). Потом ребята принесли Ивана Хридина, он еще был теплый, но уже мертвый. Его убило при взрыве, он начал работать с оборудованием при открытом люке и взрывом его отбросило на конструкцию фермы обслуживания.

Кроме него из расчета никто не погиб, некоторые получили мелкие царапины. Через полчаса - час, первая группа поднялась на изделие. Возглавил её я. В группу входили специалисты от гражданских (сейчас не помню, но, кажется, в ней был и Юрий Павлович Семенов). Картина нам представилась ужасной. Всё было как в фильме ужасов, взорвался пустой бак окислителя на блоке Д, он емкостью 10 кубических метров при давлении около 8 кГ/см² . Главное, что мы выяснили, ничего нигде не текло и не горело, все, или почти все, осталось герметичным. До великой катастрофы, как потом выяснилось, оставались буквально миллиметры.

Приведу один факт. Под баком окислителя, который взорвался, располагался маршевый двигатель разгонного блока и при взрыве космический аппарат упал на верхнее днище бака 3 ступени носителя Протон, и мы увидели, что верхнее днище бака носителя деформировано и камера двигателя блока Д в миллиметре от клапана бака 3 ступени. Все баки носителя были надуты до транспортировочого давления и его еще не сбросили. Потом мы узнали, что мощность взрыва баков носителя при таком давлении более 100 килотонн.

Страшновато было в первые дни, а потом привыкли. Нашей главной задачей было - отсечь все механические связи космического аппарата и разгонного блока с носителем Протон, смонтировать оборудование (стрелу, систему лебедок и т.п.) на ферме обслуживания, слить, по возможности все компоненты, заправленные в КА и РБ, сбросить из шароболлонов давление сжатых газов и все это на искорёженных конструкциях изделия.

Запомнился такой случай. Мы сливали перекись водорода, а её там было больше 100 кг. Мы на отметке примерно 46 м, в за>щитной одежде, при 40 градусном пекле, у меня в руках мегафон, на нулевой отметке И.М.Евтеев, у него тоже мегафон. Подьехала группа больших начальников во главе с нашим Главкомом Н.И.Крыловым. Иван Михайлович через каждую минуту стал запрашивать, как дела, "Пашкевич доложи обстановку". А мне же нужно не только мегафонить, но и помогать в работе, я не выдержал и, с использованием "крепких слов", сказал, что я не Синявский, работаем, все что нужно доложу, пошли..." Как потом рассказывали, Николай Иванович, когда услышал мои "крепкие слова" , быстро увел всю свиту со словами: "Не будем мешать, пусть ребята работают", во всяком случае не обидился. Долго потом вспоминали мне, как послал Главкома.

В минуты опасности у человека появляются такие силы, которых не бывают в обычной жизни. Вспоминаю рассказ Вениамина Алексеевича Агапонова. Он при взрыве оказался в "кармане" фермы обслуживания с ограждением из сетки "рабицы" высотой более 3 м. Говорил, что не помнит, как перемахнул через это ограждение. Пытался потом проделать это в нормальной обстановке - не получилось.

Главным итогом нашей работы был финал, когда обломки были на "нуле", Нас всех расцеловал Главный конструктор В.П.Мишин, выдал по 5 тысяч рублей и мы расслабились в ресторане "Центральный" на пл.10. И.Хридин, похоронен в Алма-Ате, на его Родине. Вечная ему память. Он один положил жизнь на пл.81 при испытаниях, мы не смогли выполнить свои обещания на его поминках, что облетим Луну с экипажем, но в этом не наша вина".

После замены 3-й ступени, примерно через год, эта ракета с новым космическим аппаратом была вывезена на старт. И "мина", заложенная в двигатель 1-й ступени, дождалась своего часа. При запуске произошло разрушение турбины одного из двигателей, пожар в его отсеке и нарушение цепей управления ракетой. На пяти двигателях ракета ушла с боковым сносом со стартового устройства и рухнула вблизи старта. Виновник аварии был практически очевиден - двигатель. Поэтому, как было заведено, председателем аварийной комиссии был назначен "виновник" -- главный конструктор двигателя академик Глушко ВП.

Работа комиссии сосредоточилась на его фирме. Вначале была попытка "катнуть бочку" на систему управления носителя: она "закрутила" ракету и двигатель ударился об элементы стартового устройства. Но телеметрия на этот раз позволила быстро "бочку" откатить. Тогда началось "катание" между проектировщиком и изготовителем двигателя. В непосредственном общении Валентина Петровича я наблюдал впервые. У подъезда здания КБ стоит импортная машина черного цвета, тогда это была редкость, говорят, чей-то подарок. Сам Валентин Петрович - элегантный, несколько пижонистый стройный мужчина в возрасте. На руке - магнитный браслет. Ведет комиссию сначала очень корректно. Бросает фразу:

-- Мы работаем с огнем!

Но вот наступает момент "дележа" между КБ и заводом. Теперь Валентин Петрович очень жесткий, чувствуется опыт и хватка. В Акте причина, хотя и с особым мнением завода, отнесена заводу. Причем практически однозначно определен и элемент двигателя - виновник аварии. Непосредственной причиной аварии оказалось отсутствие втулки, перепускающей горючее на охлаждение подшипника турбонасосного агрегата. В процессе сборки агрегата производится его кантование, злополучная втулка при этом удерживается в месте установки лишь на смазке - и в дальнейшем ее наличие не контролируется.

В связи с тем, что большинство аварий носителя случались по "вине" двигателей, а я именно ими и занимался, лучшими моими друзьями стали товарищи из Особого отдела. Они, конечно, подключались к расследованиям по своей линии. За мою службу сменилось 3 поколения этих товарищей. При управлении всегда состоял один "особист". Первый был совсем "темным" в наших делах. Только появился я из Москвы после очередной аварийной комиссии, просит объяснить, в чем там было дело. Предлагаю принести чертежи и показать, где была "зарыта собака". Машет руками. Просит просто на словах объяснить (для доклада начальнику). Через какое-то время его убрали: неудачно доложил при очередной аварии. Доложил, что отвалилась боковушка (отвалиться она может на королёвском, но не на нашем носителе, это особенности конструкций). Очевидно, его доклад транслировали в Москву и опозорились. Второй был "особистом" старой закалки: если что-то случалось в полете, вызывал к себе испытателей, которые работали в каком - либо отсеке, где случился отказ, рассаживал по углам и заставлял писать объяснительные. Последний при мне был, наконец-то, не только "особистом", но и специалистом в ракетной технике. Их готовили из офицеров-ракетчиков. Вот с ним работать было легко: он понимал, о чем идет речь, и не искал там, где ничего нет.

В 1968 году американцы совершили пилотируемый облет Луны, а 21 июля 1969 года совершена успешная высадка астронавтов США на Луну. Поэтому необходимость продолжения пилотируемой части нашей программы исследования Луны отпала.

"ПОКУШЕНИЯ" НА ЛУНУ

1969 год был насыщен пусками и сплошь неудачными. Из десяти пусков программа полностью выполнена лишь в одном случае. Первый пуск года был сам по себе редким при испытаниях. В конце работы по циклограмме отказала двигательная установка 2-й ступени, однако запустился сначала рулевой, а затем и маршевый двигатели 3-й ступени. Двигательная установка отработала почти всю программу, но в конце работы маршевого двигателя произошло его самопроизвольное выключение. В качестве причины первого отказа определено возгорание турбины одного из двигателей, во втором случае - раздуплексация подшипника турбонасосного агрегата маршевого двигателя. Следом была предпринята неудачная попытка запуска первого лунохода. При пуске не выдержал головной обтекатель, разрушился на самом начальном участке полета. Ну а за ним - разгонный блок и носитель. И все это на глазах у изумленной публики.

А публики было немало. Обычно всех, не участвующих в пуске непосредственно, вывозят и выводят подальше от старта, в так называемый район эвакуации. Однако не все стремятся попасть в этот район, некоторым хочется наблюдать пуск поближе. Однажды мы наблюдали одного такого любителя в перископ с ВКП (выносного командного пункта), пешим порядком пробиравшегося к старту. Ну а уж те, у кого были колеса, представители всяких фирм и фирмочек, обходя заградительные посты на дорогах, уезжали в степь поближе к старту. При этом пуске они смогли вдоволь насладиться "экстримом". Дело в том, что взрыв произошел почти на вертикальном участке траектории, то есть почти прямо над стартом. Само по себе зрелище впечатляющее: взрыв в воздухе нескольких сот тонн компонентов топлива, самовоспламеняющихся при взаимном контакте. Баки носителя разлетелись на большое число фрагментов, которые начали планировать к земле, над землей поплыло ядовитое облако. Естественно, кто-то ринулся к машинам, чтобы убраться подальше от опасного места, а тот, кто не успевал, бросились под машины, спасаясь от фрагментов обечаек, все время меняющих траекторию планирования. Сразу же организовали поиски остатков: надо было выяснить причину аварии и разыскать атомный источник питания Лунохода. Солдат, нашедший этот источник, сразу и не разобрал, что именно он нашел, только понял, что что-то горячее.

На заседании аварийной комиссии нам несколько раз "прокручивали" киносъемку пуска вплоть до взрыва. Ясно было видно, что что-то произошло в районе космического аппарата, какой-то взрыв. Все остальное - следствие. В конце концов, разобрались, что при прохождении плотных слоев атмосферы разрушился обтекатель космического аппарата. В связи с этой аварией побывал я в КБ Бабакина ГН (бывшее КБ Лавочкина СА), разработчика Лунохода. На этот раз выяснять было нечего: "виноват" обтекатель.

На март 1969 года были запланированы два пуска к Марсу. Готовился пуск первого аппарата из этой пары. Прошла заправка носителя и разгонного блока, набор стартовой готовности. Все это заняло чуть менее суток. Мордовались всю ночь, и где-то днем - пуск.

Первая и вторая ступень отработали нормально, однако третья - только примерно половину своего времени, и что-то случилось с двигателем. По докладам постов ПВО и служб КГБ, стал известен примерный район падения третьей ступени и разгонного блока с аппаратом - Тувинская АССР. Срочно была сформирована поисковая группа. В нее вошли представители завода-изготовителя и КБ-разработчика двигателя, представитель по космическому аппарату и я - от по-лигона, старший группы, как это всегда делается. Попал я в эту группу случайно: обычно на поиски летал наш инженер-испытатель Суглобов РМ, на этот раз фамилию запросили не у начальника отдела, а у зам. начальника управления Николаенка, который о Суглобове ничего не знал, а со мной уже сталкивался не однажды, да и жили мы в одном доме. Он и дал мою фамилию. Так оказался я в поисковой группе. Перед отъездом дали мне позывные для связи через КГБ. Предупредили, что матчасть надо бы найти поскорее, так как от этого зависит пуск следующего аппарата, который должен состояться через 5 дней на шестой - пуск астрономический. Следующие пуски на Марс, по астрономическим обстоятельствам, будут возможны лишь через 2 года.

Подивила меня оперативность в организации доставки группы к месту поиска. В ночь группу усадили на самолет ИЛ-18, который должен был лететь спецрейсом на Днепропетровск. Его "завернули" со всеми пассажирами на Новосибирск. Там нас посадили на военный аэродром, где уже ожидал готовый к вылету ЛИ-2. В сопровождение и для помощи мне дали подполковника из штаба округа ПВО. Утром следующего дня мы были уже в аэропорту столицы орденоносной Тувы, о чем извещал транспарант на арке при въезде в порт. Аэровокзал, строение барачного типа, об орденоносности не напоминал. Без проволочки нам выделили вертолет МИ-1. Я и еще двое из группы, по числу мест для пассажиров, сразу же вылетели в районный городок Шагонар, вблизи которого бы-ли зафиксированы необычные "небесные явления". Остальные двинулись туда наземным транспортом.

Вертолетом летел я в первый раз. В отличие от самолета, на МИ-1 у пассажира, сидящего рядом с пилотом, земля видна прямо под ногами. Ощущение, прямо скажем, необычное, если еще учесть способность вертолета резко снижаться и набирать высоту. Сходу, с подлетом к Шагонару, "прошлись" по трассе падения остатков. Ничего интересного не обнаружили: фрагменты обечаек баков; среди снежного поля увидели какой-то черный предмет, опустились. Я подошел к нему: шаровой баллон, но не с носителя, потрогал - горячий. Согласно принципу: "не зная броду, не суйся в воду", оставляю его на месте (что в нем, почему горячий и не рванет ли?). Однако при возвращении пролетаем над тем же местом и видим: на дороге стоит лошадка, запряженная в сани, а по целине идет к ней мужичок с баллоном на плече. Ему страшно не было, - пришлось снизиться и объяснить.

Полетели к Шагонару и сели на его окраине. От резких снижений и таких же подъемов меня замутило. Сказались две подряд бессонных ночи. К вертолету спешил от стоявшего неподалеку ГАЗика военный. Двинулся ему навстречу. Это был майор, военком района. Поехали с ним в военкомат, опросили местных жителей. Один бывший артиллерист, подполковник запаса, рассказывал, что к вечеру, после работы, услышал что-то вроде артиллерийской стрельбы и увидел: в воздухе что-то взрывается. При той напряженности отношений с Китаем, которые у нас тогда были, решил, что началась с ним война. Уточнили в военкомате: нет ли жертв среди местного населения. Обошлось, хотя, как потом выяснилось, "отбомбились" мы прямо по деревне, кое-что падало прямо во дворы.

Уточнили еще раз трассу, и вертолет с членами поисковой группы на борту стал ее "прочесывать". Найденное свозили в военкомат, вертолет приземлялся на стадионе неподалеку от военкомата. Мне была поставлена задача на поиск определенных деталей двигателя. Их в первый день так и не обнаружили. Вечером из военкомата вышел на связь с полигоном. Там уже вывезли на старт вторую ракету. Связь организовал товарищ от ПВО, он же пытался и доложить, считая себя старшим и по должности, и по званию. Слушать его не стали, затребовали меня. Доложил Конопатову АД, который еще раз уточнил, что нужно искать, потом поговорил с председателем Госкомиссии генерал-лейтенантом Тюлиным, который сказал:

-- Обещай премии.

Пилот вертолета поднял вопрос о необходимости лететь в Кызыл для заправки. Поддержал его и товарищ от ПВО. Я принял другое решение: вертолет остается в Шагонаре, авиаторы должны подвезти к утру ГСМ и с утра прислать еще один вертолет. С тем и отправились на ночлег в местную гостиницу. Ночью дежурная по гостинице пригласила меня к телефону. Оказывается, сам первый секретарь обкома Тока Солчак Колпак Херекович интересуется нашей работой.

С утра и ГСМ, и второй вертолет были на месте. Работа пошла веселее, тем более, что я объявил и об обещании Тюлина. Трасса прошла над степью, перелеском, Енисеем и сопками на его правобережье. Течение Енисея здесь сильное, река, хотя и покрыта льдом, но имеются промоины. Так что, если что-то угодило в реку, можно не искать. Обнаружили что-то "двигательное" в перелеске. Лечу на осмотр - камера сгорания и газогенератор, еле-еле узнал их. Взрыв их скальпировал, и выглядят они необычно. Даю команду забрать находку, но это все не то, что нужно. Военком организует "прочесывание" местности в пешем порядке местными жителями. Снова появляются отдельные детали то от ракеты, то от разгонного блока. Часть из них упала прямо во дворы тувинской деревушки Чаахоль. Один парень показывает мне желтую руку - схватился за заправочно-сливной клапан окислителя, приземлившийся у него во дворе.

Наконец поступает доклад от экипажа второго вертолета: что-то обнаружено на сопке на правом берегу. Лечу, приземляемся в распадке между сопочками. На сопку - по целине, летчик вместе с нами. Наконец добрались. Как раз то, что ищем, надо же! Турбонасосный агрегат, предмет довольно тяжелый, просто так не утащишь. Действует обещание премии. Летчик возвращается к вертолету и приносит веревку. Все вместе волоком доставляем находку к вертолету. Остальные находки меня не интересуют. Связываемся и докладываем на полигон. К нам высылают из Ачинска или Канска вертолет МИ-4. Загружаем находки в вертолет, какой-то болтик, чтобы не затерялся, бросаю в газогенератор. Как потом мне сказали, это оказалось "ребусом" для аварийной ко-миссии: как болт попал в газогенератор?

Вылетаем все в Кызыл. Иду в местное управление КГБ. Дежурный лейтенант угощает меня чаем с местной достопримечательностью - облепихой. Связываюсь с полигоном по ВЧ-связи. Из военкомата разговоры велись по открытой связи, прибегая к "эзопу". Теперь можно говорить свободно. Есть разрешение забрать остатки находок и лететь домой. Разговорились с дежурным, показывает мне на столе под стеклом список с телефонами всего Правительства республики. Покидаю управление КГБ, размещено оно во дво-це бывшего владетеля Тувы (хана, князя, или как он тогда назывался).

Пока решается вопрос с самолетом, у нас целый день на знакомство с Кызылом. А город, как говорится, -- город контрастов. Сначала идем, конечно, в центр. На центральной улице - помпезное, с колоннами, здание МВД. Еще одно, аналогичное, - Верховный Совет и Совет Министров республики, а рядом с ним - полуземлянка, жилье, поет петух. На площади - новый универмаг, заходим. Под обещанную премию покупаю подарок жене - золотые часы "кировские". Вышли на берег Енисея к обелиску с надписью "Центр Азии". От него - вдоль по берегу. На берегу стоят два здания барачного вида. На первом читаем: "Банно-прачечный комбинат", на втором - "Министерство...", не помню какое. Уже меньше удивляемся, когда на одной из улиц обнаруживаем двухэтажное каменное здание - Государственный Банк и рядом деревянная развалюшка -- Министерство финансов республики. Местные жители - как будто и не вылетал из Казахстана.

Наконец вылет. Экипаж самолета ругает нас за наш груз, который им пришлось перед этим везти. Нам нечем было произвести нейтрализацию остатков, побывавших под компонентами топлива, да на открытом воздухе это и не ощущалось. В салонах вертолета и самолета этот груз дал такой "аромат", что хоть на стенку лезь. Мало того, что оба компонента - сами по себе настоящие ОВ, горючее еще и имеет непередаваемый запах падали. С пересадкой в Новосибирске очень быстро добрались до полигона. Снова нас "ведет" рука председателя Госкомиссии. Но вот мы на аэродроме Ленинска. Здесь его власть кончилась. Ночь, никому мы не нужны, до города не добраться. Дежурному по штабу полигона до нас никакого дела нет. На следующий день на старте иду с докладом к председателю Госкомиссии. Представляю список на обещанное поощрение, он смеется:

-- Ну что, майор, повезло?

Наверно, действительно повезло: за время поиска не случилось ни снегопада, ни метели, но если бы я отпустил вертолет и не затребовал еще один, то вряд ли повезло бы. Главный результат поиска - была опровергнута версия раздуплексации подшипника, причиной аварии было образование температурного жгута в газогенераторе. О неудачных результатах пуска второго аппарата к Марсу я рассказал выше.

Ну а обещанные премии мы получили, я - даже две: от министра обороны и от главного конструктора.

ОШИБКИ СВОИ И ЧУЖИЕ

Испытания - всегда испытания, для любой техники. Они сопряжены со всякими неожиданностями, опасностями, иногда связанными с риском для здоровья, а то и для жизни. Я уже рассказывал о посещении Хрущёвым двух братских могил на полигоне. О первой катастрофе, унесшей жизни более 100 человек вместе с первым Главкомом РВ СН Главным Маршалом артиллерии Неделиным МИ, достаточно много сказано по телевидению и в печати. Не будем повторяться. Главное в том, что никто не хочет учиться на чужих ошибках. Не будем говорить о неисправности техники, послу-жившей первопричиной взрыва ракеты. Это дело обычное, тем более, при начале испытаний новой техники. Мне искренне жаль погибшего заслуженного Маршала, но именно по его вине погибло более сотни человек. МИ Неделина подвел знаменитый "эффект присутствия". Иной начальник считает, что его личное присутствие там, где он ни чем помочь не может, ускорит процесс. Все бы ничего, но около него, особенно состоящего в высокой должности, присутствует и свита, причем, чем выше начальник, тем обширнее свита. А свита -- это уж совсем ненужные, при выполнении конкретных работ, люди. При выполнении операций по поиску неисправности на заправленной ракете Маршал не нашел себе другого места, кроме как непосредственно у заправленной ракеты. Услужливый человек из свиты подставил ему табуреточку. На самом деле, в это время не только у ракеты, но и на открытой местности вблизи старта людей не должно быть. Если кто и мог быть там, то только специалисты, необходимые для замены отказавшего прибора, хотя и они должны были покинуть старт, поскольку началась проверка.

И вот результат - нештатно запускается рулевой двигатель 2-й ступени, прожигает бак 1-й ступени, а дальше процесс развивается стремительно: вступают в контакт окислитель и горючее, воспламеняются. Пожар по полной программе. Людей обливает компонентами топлива, они тоже горят, разбегаются, кто куда, задыхаются в ядовитых парах. Убежать далеко не удается - стартовая площадка по периметру огорожена колючей проволокой, небольшой проход лишь в одном месте. Догорают на колючей проволоке. Произошло это в 1960 году, выводы были сделаны, и испытатели, и сановное начальство стали осторожнее. Конечно, не всегда эту осторожность можно соблюсти, иногда приходится идти и на риск. Но это уже совсем другое дело. Не всегда риск оправдан полностью, но хотя бы некоторое оправдание есть.

Опасность сопровождает человека всю его жизнь. Опасно переходить дорогу, быть пассажиром любого вида транспорта. Но это опасность повседневная, рассеянная на всех. О ней человек задумывается лишь иногда. Но есть опасности профессиональные, связанные с работой. Профессий, требующих определенного риска, много. У испытателя градус опасности повышается свыше обычного при выполнении лишь определенного вида работ или операций. Если это продолжается годами, то и к такого рода работам вырабатывается привычка, исчезает обостренность чувств.

Был у нас в отделе один очень инициативный товарищ, Волков ВА, любитель немножко "сработать на публику". Пришла ему в голову мысль пригласить на полигон летчика-испытателя Стефановского ПМ. Задумал - сделал. При встрече наши товарищи попросили гостя оставить автографы на его книге "300 неизвестных". Один попросил сделать ему такую надпись: "От испытателя - испытателю". Нам такая надпись показалась претенциозной, смешной. Конечно, профессия летчика-испытателя несравнимо более опасная, да и более сложная. В ней собственная жизнь часто зависит от самого летчика, его умения и самообладания. В нашем же случае твоя жизнь и здоровье часто зависят не только от твоего собственного умения, а от умения и добросовестности других. Это как у любого пассажира - полная зависимость от того, кто управляет транспортным средством. Только в сложном ракетно-космическом или ракетном комплексе таких "водителей", зачастую и не очень опытных, много. Ошибка оператора, исполнителя самого нижнего уровня, из-за плохой обученности, или недисциплинированности, или из-за того, что плохо работала связь, и он не услышал или неправильно понял команду, может привести к тяжелейшим последствиям. Маленький пример этому - уже упомянутый случай взрыва разгонного блока на старте.

Всякая новая техника, приходящая на полигон, "вещь в себе". Приходит она с конструктивными недоработками, заводы-изготовители вносят и свои "изюминки". Вроде тех, что ожидали своего часа в двигателях 1-й ступени (лишняя заглушка и отсутствующая втулка, о которых я уже говорил). Не все можно выловить при проверках ракеты на земле. Самое главное - не запустишь для проверки двигатели, это не самолет. Каждый двигатель 1-й ступени проходит кратковременные "огневые" испытания на стенде завода-изготовителя двигателя. После этого двигатель разбирается, дефектируется и собирается снова. Однако, как мы уже видели, даже это не исключает его отказа. Двигатели 2-й и 3-й ступеней изготавливаются вообще цельносварными, и "огневым" испытаниям подвергается лишь один из партии.

Ракета - разовое изделие. Соответственно и ресурс ее двигателей и комплектующих приборов никаким образом не может быть сравним с ресурсом двигателей и приборов даже самолета. Двигатели работают на очень напряженных режимах. Стремление к достижению высокой экономичности привело наши КБ, проектирующие ракетные двигатели, к повышению рабочего давления в камере сгорания. После развала Советского Союза наших друзей-американцев допустили до двигателей, предназначавшихся для носителя Н-1. Носитель разрабатывался КБ Королева, но после неудачного начала испытаний программа была закрыта. Это отдельная тема, к испытаниям этого носителя я никакого отношения не имел.

Но на одной научно-технической конференции в управлении, занимавшимся этим носителем, коллеги - двигателисты показали мне чертежи двигателя 1-й ступени. Двигатель КБ Кузнецова работал на компонентах кислород - керосин. Мне конструкция показалась сложноватой, но это было обусловлено и применяемым компонентом - жидким кислородом, а возможно, и специфичным опытом КБ, проектировавшим двигатели для авиации. После закрытия программы Н-1 значительное число этих двигателей осталось на складе в городе Куйбышеве. Наши "заклятые друзья" очень заинтересовались ими и, пользуясь "разгулом демократии", купили их у нас. Как купили - это уже вопрос к специалистам не моего профиля. Так вот, когда им рекламировали эти двигатели, они не поверили, что на двигателях достигнута такая высокая удельная тяга, характеризующая его экономичность. Привезли в Штаты, установили на стенд и запустили. Замеры подтвердили заявленные параметры двигателя. Американские двигатели работают на пониженных давлениях и потому менее экономичны. Высокие температуры и давления потребовали новых жаропрочных и жаростойких материалов, о которых наши "друзья" и не подозревали, у нас они были разработаны и производились в необходимых объемах. Так наши революционеры "раскрыли глаза" и американским инженерам, и их разведке. Закупленные у нас двигатели американцы использовали для запуска своих ракет. Думаю, что используют они и наш опыт, а это более ценно, чем проданные двигатели.

Как я уже говорил, не всегда можно удалить людей от ракеты даже при выполнении опасных операций. Так, при заправке знаменитого носителя "Союз", разработки 50-х годов, около ракеты по технологии должно находиться довольно большое число людей. Это привело еще к одной большой трагедии, но не на нашем полигоне, а на северном. При заправке носителя произошел пожар, взрыв, унесший несколько десятков жизней. Возможно, это была диверсия или чья-то халатность. Доходили слухи, что в наземной магистрали заправки ракеты жидким кислородом был обнаружен валенок. Повторяю, принимаются все меры по предотвращению случайностей, и особенно, связанных с человеческими жертвами. Конечно, самодурство руководителя может перешагивать и через здравый смысл. Так, начальник одного управления, получивший у подчиненных кличку "Петр великий" за великие глупости, выставлял к ракете человека для наблюдения за нею во время заправки. Ракета наземного старта, заправка ведется в автоматическом режиме сразу всех баков горючего и окислителя одновременно. Компоненты самовоспламеняются при контакте, а по отдельности представляют сильные ОВ. И вот стояли такие "наблюдатели" - жертвы у ракеты и слушали, как корежит заправляемую ракету. Занятие неприятное, а главное - опасное и, в общем, бесполезное.

При заправке УР-500 и УР-500К все люди находятся в защищенных сооружениях, наблюдение ведется через перископы. Телевизионное наблюдение появилось гораздо позже, а в первые годы, из-за того что ракета при заправке закрыта от перископа фермой обслуживания, на выходе из командного пункта размещался наблюдатель со связью и быстрыми ногами, чтобы успеть, в случае чего, убежать в сооружение и задраить за собой гермодверь. Наиболее часто таким наблюдателем у нас был Суглобов РМ. Мера, конечно, вынужденная. Применять ее приходилось потому, что были случаи течи компонентов топлива в месте соединения заправочных магистралей "земли" с ракетой.

Несмотря на то, что ракета довольно тщательно проверяется на технической позиции, не все соединения можно проверить рабочим давлением, и, как показал опыт, после заправки можно получить что-то неожиданное. Поэтому в технологию подготовки ракеты на старте был введен её осмотр после заправки окислителем (в первые годы), а затем - и после заправки горючим. Группа осмотра вскрывала люки на двигательных отсеках и "осматривала", а на самом деле нюхала воздух в отсеках, так как увидеть что-либо из люка невозможно. Течь компонента сначала учуешь, и лишь потом увидишь (уж больно запоминающиеся запахи: окислитель - азотной кислоты, горючее - падали).

Правда, это тоже не всегда позволяет обнаружить течи, особенно незначительные. В марте 1964 года после троекратного посещения группой осмотра района двигателей 2-й ступени при заправке и уже перед самым отводом фермы обслуживания на КП прошел доклад от лифтера фермы: в районе двигателей 2-й ступени есть запах окислителя. На ферму отправляется группа, устанавливаем с нею шлемофонную связь. Наличие запаха подтверждается. Принимается решение вскрыть отсек и заглянуть. В защитной одежде и противогазе в люк втискивается Ансин АВ. Осматривается и обнаруживает "соплю" застывшего окислителя под технологической пробкой-заглушкой на расходной трубе окислителя. Одна из главных заповедей специалистов, работающих с пневматикой и гидравликой, не подтягивать соединения, находящиеся под давлением. В нашем случае все-таки было принято решение подтянуть пробку без слива компонентов.

Работа в этом отсеке непростая из-за большой загруженности отсека оборудованием, на которое ни наступать, ни опираться нельзя, - можно повредить. Нужен был довольно щуплый исполнитель, так как в отсек он должен лезть в защитном антикислотном костюме, таких же перчатках, резиновых сапогах и в противогазной маске со шлангом, выведенным за борт. Завод нашел такого рабочего по фамилии Бесфамильный ВИ. Работу он проделал, но немного обжег руку: повредил медицинскую перчатку, в которой работал, контровочной проволокой.

За цикл предстартовой подготовки осмотровая группа трижды поднималась на заправленную ракету. Последний раз - перед отводом фермы (башни) обслуживания. Надо сказать, что все эти подходы не из приятных. Я уже говорил, что опасность мною воспринимается по-разному, в зависимости от расположения источника опасности. Так, при заправке УР-100 опасность находится под тобой, ракета закрыта технологической крышкой, заправщики все у тебя на виду. Поэтому очень уж обостренного чувства опасности нет. Другое дело, когда на половину корпуса лезешь в отсек и над тобой "давят" шестисот тонн окислителя и горючего, да и всех, кто сидит за пультами и может что-то случайно сделать, не видишь, они сидят под землей. После нас к заправленной ракете ходит группа осмотра разгонного блока, расчет фермы обслуживания отводит ее от ракеты перед набором готовности. Они идут, зная, что на ракете все нормально, хотя тоже от случайности и "дурака" не защищены.

По - разному переносят люди ощущение опасности. В основном внешне спокойно. Но вот был случай с одним нашим товарищем, который на пару лет уходил от нас на "непыльную" работу в штаб полигона, а затем был возвращён в "исходное состояние". За время его отсутствия, до-полнительно к осмотру носителя после заправки окислителем, добавился ещё и осмотр после заправки горючим, то есть полностью заправленной ракеты. Так вот, когда после первого осмотра он услышал, что нужно будет идти на осмотр и после заправки горючим, у него не фигурально, а на самом деле "отпала" челюсть. Правда, он уже был изрядно напуган испытаниями. В его практике было пара случаев, по его же недосмотру, при работе с газами высоких давлений. Хорошо, что без особенно неприятных последствий.

За время работы испытателем самому мне довелось пережить не один "щекотливый" момент, правда, всё обходилось. Каждый случай, конечно, переживался в зависимости от его воздействия на психику. Случай, с которого хочу начать рассказ о таких "нештатных" ситуациях, был уже после 20 лет работы испытателем. Предыстория его такова. После очередной реорганизации в наш отдел была передана ракета-носитель, разработанная КБ Янгеля МК и предназначенная для вывода космических аппаратов в интересах МВФ и ПКО. Ракетный комплекс был принят на вооружение и эксплуатировался без участия промышленных организаций. Так получилось, что начальник отдела полковник Караваев ВП до этого длительное время занимался испытаниями этой ракеты, ну а я, его заместитель, все время работал на УР-500К. Конечно, теперь мы занимались обеими ракетами каждый, но "направление" у каждого осталось по прежнему опыту работы. Особенно это проявлялось, когда "по закону пакости" пуски ракет планировались в один и тот же день. И случалось это нередко. В таких случаях приходилось делиться: одному на один старт, другому - на второй. В это время к нам в кабинет наведался будущий президент незалежной Украины Кучма ЛД. Это была его последняя поездка на полигон, т.к. его избрали секретарем парткома Южмашзавда, а потом он стал и его директором. С моим начальником отдела они были старыми знакомыми по испытаниям и по общей страсти "поддать" и перекинуться в картишки.

При следующих преобразованиях отделу был передан и весь стартовый комплекс ракеты Янгеля, то есть и стартовое, и заправочное оборудование, по работе с которым у нас обоих опыта не было. Затем я стал начальником отдела, и все перешло ко мне в полном объеме. Моим заместителем стал подполковник Плюта АД, специалист по системам управления обеих ракет (ранее он участвовал в испытаниях переданной нам ракеты). Курирование механиков осталось за мной. Стартовый комплекс переживал к тому времени не лучшие времена, был изрядно изношен, ресурс практически исчерпан. Требовался капитальный ремонт, его всё оттягивали и оттягивали. Эксплуатация усложнялась практически полным израсходованием запасных комплектующих наземного оборудования. Поэтому при предстартовой подготовке были частыми случаи отказов жизненно важных систем. В задумке все операции, от вывоза из предстартового хранилища до старта, выполняются в автоматическом режиме, человек только наблюдает. Так когда-то и было, а при нас человек включился в эту цепочку автоматов полноправным элементом: то ломиком подправит, то перемычку в электрической цепи поставит. Вот с такой ситуацией мне и пришлось столкнуться.

В предстартовой шестиминутке набора готовности автоматикой не был сформирован разрешающий сигнал для отвода от ракеты "стрелы" установщика, прошел отбой пуска. Этот сигнал формируется, в том числе, и при отводе от ракеты четырех наполнительных соединений. Документацией допускается искусственное формирование сигнала перемычкой в аппаратуре в случае визуального установления факта отвода наполнительных соединений. Вся беда в том, что я впервые столкнулся с такой ситуацией и не был готов к ее преодолению. Ситуация сильно осложнялась при пуске в ночное время. На стартовом комплексе УР-500К собственное освещение неплохое, но на пуск заказываются дополнительно еще и авиационные прожектора. На эту площадку прожектора давно не заказывали, штатное освещение было очень слабым. Пуск был ночной, в перископ был виден только силуэт ракеты, никаких наполнительных соединений рассмотреть невозможно. К тому же и к искусственному формированию сигнала ничего не было подготовлено. Я об этом не знал, а те, кто это должен был знать и сделать это, ничего не сделали и меня не предупредили. В результате - отбой пуска. Осмотр показал, что все четыре наполнительных соединения отошли, просто один из них не зафиксировался в край-нем отведенном положении и не замкнул свой концевой контакт. Зима, надо сливать компоненты топлива, иначе в горючем появятся кристаллики, начнет замерзать. Морозец, сначала слабенький, начал крепчать. Для слива компонентов надо вручную подстыковать к ракете наполнительные соединения, причем сделать это в вертикальном, а не в горизонтальном, как обычно, положении. Тут-то и проявились неувязочки, по-русски говоря, "бардак". Для стыковки наполнительных соединений к ракете необходимо подогнать автовышку. На ней нет давно аккумуляторов: один украли, другой разморозили. Поэтому начинается "тягание" ее по стартовой

Через несколько секунд - ПУСК!

площадке с помощью другой спецмашины. К ракете не подъехать: сугробы снега, необходимо его раскидать. Наконец, автовышка "сдает" к ракете, останавливается. Начинается выдвижение вышки. Вдруг вышку вместе с машиной затрясло, кажется, что она вот-вот заденет ракету. "Специалист" наконец соображает, что гидросистема вышки не заправлена. С утра до вечера длится подстыковка наполнительных соединений и слив компонентов топлива.

Пуск ночью в то же время. Отдыхаем кто где сможет, на стартовой площадке. Начальник управления Сечкин АС предупреждает, что на построении перед пуском должны быть все. Требование правильное, так как забытый где-то человек при пуске может и погибнуть. Морозец, слабый накануне, через сутки покрепчал примерно до -30RС. Одежда и обувь, в которых ехали на пуск из города, на такую погоду были явно не рассчитаны. Можно было бы построить всех в теплом зале МИКа, но выдана команда для построения на улице. Конечно, несколько человек забились в тепло и проспали построение. Сечкин "закусывает удила". Все стоят на улице, "гонцы" разыскивают отсутствующих. Идет "перепляс". Перед строем "гарцует" и сам Сечкин - тоже в полуботиночках на тонкой подошве. Наконец, все найдены. Развод по рабочим местам.

Цикл подготовки повторяется - и вот наступает шестиминутка автоматики набора готовности к пуску. На этот раз я был более подготовлен к формированию "обходных" сигналов. В соответствующей комнате подготовлена техника для установки перемычки и около нее человек на шлемофонной связи. Но это и всё, что можно было сделать. Разобрался с устройством наполнительных соединений и механизмов их отвода. В перископ по-прежнему рассмотреть толком ничего невозможно. В отличие от комплекса УР-500К, где руководитель пуска сидит в пультовой ракеты и принимает все решения по запуску, на этом комплексе руководитель пуска сидит в пультовой космического аппарата и принять решение по запуску ракеты просто не в состоянии. Ответственность ложится на начальника ракетного отдела, в данном случае им оказался я. Не знаю, с какой целью на вторую попытку пуска за моими плечами становится начальник отдела координации при зам. начальника полигона по космической тематике Райков ВВ. После пуска я понял, с какой. Итак, снова шестиминутка. Чудес не бывает: снова нет обобщенного сигнала, на пульте горит транспарант "не отведены", на размышления немного секунд: или "обходим", или автоматика снова даст "отбой". Не могу теперь с полной уверенностью утверждать, кто первый дал команду, я или оператор, сидевший за пультом и тоже бывший на связи с человеком с перемычкой, - возможно, оба разом. Операции пошли дальше, пуск состоялся. Ну а дальше выясняется цель присутствия в пультовой Райкова. С криками:

- Оператор сам, без разрешения начальника отдела, дал команду! - бросился докладывать о криминале своему непосредственному начальнику генералу Булулукову, сидевшему в соседнем бункере. Мы с оператором направились туда же. Встреча произошла у бункера. Доклад-"заклад" уже состоялся. Мне оставалось только утверждать, что команда была выдана с моего разрешения. Инцидент был исчерпан. После удачного пуска вряд ли у кого было желание разбираться в таких тонкостях.

Механизмы отвода были разобраны, произведена их дефектация. Длительная эксплуатация сделала свое дело. Но мы еще не знали, что аналогичные неисправности скоро просто "посыплются".

К следующему пуску у меня еще не созрели все контрмероприятия, которые я потом внедрил, чтобы обезопасить себя: освещение ракеты ночью, навешивание на наполнительные соединения флажков, облегчающих визуально определять их положение. И вновь ночной пуск, и вновь никакой визуальной информации об отводе наполнительных соединений. В одном только убедился, что их расстыковка обеспечивается практически со стопроцентной надежностью. И даже если какой-то не будет отведен, он отойдет вместе с отводом стрелы установщика.

Напряженно ожидаем шестиминутку. Все, пошли операции в автоматическом режиме - и снова горит транспарант "не отведены". В перископ ни черта не видно, на раздумья снова времени чуть-чуть. На этот раз рядом - представитель главного конструктора, но встретиться с ним взглядом не представляется возможным: смотрит в пол и молчит. Мой специалист - старший инженер-испытатель, доверие к которому у меня было уже поколеблено, шепчет:

- Давайте команду! Давайте команду!

Наконец, решаюсь и такую команду даю. Больше, конечно, доверяю своим знаниям, полученным за последнее время. Пуск! Все нормально, прослушиваем репортаж по активному участку. Двигатели ракеты штатно выключены, космический аппарат отделился. Всё. Кроме напряжения, ничего не испытываю, потом немного расслабляюсь. Подносят на подпись пусковые документы. И тут я чувствую, что писать не могу, рука выводит загогулины вместо букв, а под коленками слабость.

На этом комплексе у меня была еще не одна стрессовая ситуация. Сам по себе комплекс был неплохой, ракета отличная, надежная. Но комплекс давно эксплуатировался, все изношено, как говорится, сгнило. Такой простой факт: трубопроводы забора воздуха для газового анализа за время эксплуатации превратились в дуршлаг. А ведь это самая ненапряженная система. Просто она находится в среде с агрессивными "добавками" и в результате "потекла". Отказы наземного оборудования частые, запасные комплектующие израсходованы практически по всем позициям. Так что эксплуатация ведется "на честном слове". Старт необходимо либо капитально ремонтировать, либо закрывать и строить новый. Но это были уже первые результаты "перестройки". Неудобный для наших "друзей" старт надо было уничтожить. С этого старта запускались антиспутники и довольно эффективные спутники морской разведки. Достаточно упомянуть об удачном потоплении английского военного судна аргентинцами во время их войны за Фолклендские острова. В это время нами было подряд запущено 4 спутника морской разведки. Не сомневаюсь, что результатами их работы мы поделились с Аргентиной.

Неоднократно приезжают комиссии из Главного Управления космических средств. Повертятся чины наверху, у стола. И принимают решение: ждать. Нет у них сил и желания залезть в подземные помещения, а там, из-за нарушения гидроизоляции, со стен капает, лужицы воды на полу, повышенная влажность в помещениях. Был на УР-500К один пуск, когда водой залило подстольные помещения. После откачивания воды там тоже со стен капало, была повышенная влажность, но это был аварийный случай, а здесь - обычное состояние. Вторым "перлом" со стороны ГУ и МО, конечно, являются штатные манипуляции. Досокращали специалистов управления до самой последней, как говорят, "невозможности": на одного испытателя приходится столько систем, что знать он может только основное, но не досканально. Такие специалис-ты в дополнение к специалистам эксплуатирующей части уже не нужны. При эксплуатации нормально работающего комп-лекса они не нужны. Для разваливающегося комплекса такие специалисты тоже не нужны, их знаний при отказе техники недостаточно. Хорошо, если есть время методом "тык"-а добраться до отказавшего прибора. А если времени нет? Вот в такую ситуацию "подлетел" я в следующий раз.

Установили ракету на пусковое устройство, идет проверка "исходного". Телеметристы докладывают, что у них не в норме сопротивление изоляции. Резерва времени нет, и вот начинаются поиски "виновника" занижения сопротивления. "Спецы" ничего не могут сказать. Привлекаю своего заместителя Плюту АД, классного специалиста по системам управления ракет. Просит "ребят" принести телеметрическую схему. Выясняется, что "ребята" не знают даже, где их схемы лежат. Так как пуск - это выполнение боевой задачи, с руководителем запуска зам. начальника управления по тематике ПКО Маслюковым ДД принимаем "командирское" решение. Основываясь, конечно, на том, что дефект на борту практически исключен. Даем команду на включение телеметрических станций борта. Если ничего не случится, пускаем. Включили, наземные принимающие станции нас "видят". Можно было пускать и без включения телеметрии, это допускается, но есть одно "но" -- если "отстрелится" плата электроразъемов телеметрии. Риск. Ради чего? Телеметристов, как специалистов для этого комплекса, в управлении "вывели". На телеметрию и систему управления штатных единиц стало столько, что телеметрию, как "небоевую" систему, полностью доверили испытательной части. Немыслимое раздувание "поля деятельности" инженера-испытателя ведет еще и к тому, что некоторые, понимая, что "объять необъятное" невозможно, плывут по воле волн. А техника творит с ними и всеми нами чудеса.

Есть еще одно жизненное правило, особенно актуальное в работе испытателя, "не лезь туда, где тебе делать нечего". Вот два случая из моей практики, подтверждающие это правило.

Случай первый. Только что прошел пуск ракеты комплекса, о котором я сейчас говорил. Это был первый пуск после передачи его в наш отдел. Боевые расчеты покидают бункеры. Любопытные устремляются на "нуль", к пусковому устройству, посмотреть, что там и как после пуска. Конечно, небольшое число специалистов туда должно идти - для проведения заключительных операций. Так и было, но ринулись еще и любопытные. Я пошел в противоположную сторону - к служебному зданию. Вдруг вижу бурый столб окислителя, фонтаном взметнувшийся на "нуле". Вся "публика", бывшая этому свидетелем, замерла: дело-то страшное. Столб опадает. Смотрим, вроде, никого не "накрыло". Чрезвычайно большое везение. Не успели добежать. Если бы кто попал под этот столб... Выясняется, что оператор системы заправки по собственной инициативе решил "передавить" окислитель из заправочной емкости в емкость хранения. Вместо этого включил заправку носителя. Через наполнительное соедине-ние 1-й ступени остатки окислителя из заправочной ёмкости под давлением выплеснулись на "нуль".

Случай второй. Это уже по комплексу УР-500К. Установка носителя на стартовое устройство всегда привлекает любопытных: в динамике ракету можно наблюдать только при перегрузке, транспортировке на старт, установке в стартовое устройство и пуске. Причем наиболее зрелищные последние два. Так повелось, что при установке обычно присутствует довольно много "представителей". Число их обычно ограничивается, но начальники различных степеней обычно прорываются через кордон. От отдела испытаний ракеты при установке должен присутствовать один инженер- или старший инженер-испытатель двигателей. На этот раз в дополнение к нему были его начальники - начальник лаборатории и я, зам. начальника отдела. Делать нам там было, собст-венно, нечего, стоим на "нуле" у газохода. Носитель установлен; в зону "доводки", то есть на несколько метров до носителя, подводится ферма обслуживания (в США ее называют башней, что, пожалуй, больше соответствует ее виду). Итак, ферма в зоне доводки. Выдается команда на разведение площадок обслуживания, расположенных на разной высоте над землей. После доводки они охватывают ракету и позволяют обойти ракету по кругу в зонах расположения люков для её обслуживания. В "походном" положении они сведены.

Стоим, разговариваем. Вдруг по "нулю" прошел какой-то "шорох". Сверху слышно постукивание. Задираем головы и видим: с одной из верхних площадок летит приличный по размерам металлический элемент ограждения - изогнутая буквой "П" труба. Летит она зигзагом: ударится об одну площадку, завернет, ударится о другую - снова изменит направление. Кое-кто, прикрыв голову руками, кинулся с "нуля". Но это еще хуже, не видишь, откуда тебя "накроет". Поэтому стоим на месте. Наконец, ограждение отскакивает от последней площадки и со свистом пролетает над нами в газоход. Переводим дух. Было бы плохо, если бы кого-нибудь задело ограждением, это смерть, но еще хуже, если бы оно отскочило в сторону ракеты - баки ракеты находятся под давлением, удар по ним мог привести к их взрыву. Последствия были бы печальными. С тех пор без дела на "нуле" я не бывал.

Вот таких два счастливо окончившихся случая. Управлению везло - за всю историю погиб один испытатель, об этом я уже рассказывал. Конечно, на старте происходили и впредь разные случаи, граничащие с авариями и катастро-фами, но как-то мы уходили от неблагоприятного развития событий. Были случаи, когда ракету обливали из наполнительных соединений и горючим, и окислителем.

Были два случая вынужденного слива окислителя из баков носителя. 23 марта 1966 года при заправке носителя обнаружилось, что заправочно-сливной клапан бака окислителя 2-й ступени не закрылся, идет слив компонента из бака. Пришлось сливать весь окислитель из ракеты и менять клапан, а об условиях работы в двигательном отсеке 2-й ступени, да еще в защитной одежде, я уже говорил.

Более опасная ситуация сложилась при подготовке к запуску первой пилотируемой орбитальной станции "Салют" в апреле 1971 года. Прошла заправка носителя окислителем и горючим, отведена ферма обслуживания. К этому времени я с группой осмотра трижды побывал на ракете, за-правка шла всю ночь, устал и немножко придремнул в бункере выносноного командного пункта. Сквозь дрёму слышу отсчет готовностей по громкоговорящей связи. Потом отсчет прекратился, и я задремал, наверное, покрепче. Вдруг меня толкают:

- Тебя вызывают! Действительно, по громкой связи повторили: -- Майору Степанову прибыть на КП!

Понятно, что случилось что-то по моей "епархии". Выхожу на солнышко. Смотрю в сторону старта и вижу, что там и в самом деле что-то неладно: пары окислителя на площадке, но пока не ясно, что это означает. К ВКП уже подъезжает "Волга" начальника управления - за мной. Подъезжаем к КП, смотрю в сторону ракеты. Стоит она "голенькая", не прикрытая, как во все стартовые дни, фермой обслуживания, и от хвостовой части вверх на уровне всей 1-й ступени окутана парами окислителя. У КП меня уже ждут со спецкостюмом и изолирующим противогазом. Выясняется, что при наборе готовности двигательных установок начальник стартового отдела полковник Шахов ИГ, еще не покинувший со своими КП, случайно заглянул в перископ и увидел то, что теперь вижу я. Сообщил об этом на ВКП, откуда производился набор готовности, а там приняли решение и дали отбой. Не знаю, по своей инициативе или его на это отрядили, но он уже пробежался без всяких средств защиты к ракете и обратно. Как я понял, ничего конкретного он не установил.

Теперь я должен установить место течи окислителя. Надеваю спецкостюм, задействую и надеваю изолирующий противогаз и топаю к ракете. Состояние не из приятных: набор готовности приостановлен, но помнится случай с ракетой Янгеля. Ракета не только заправлена, но баки ее наддуты до пусковых давлений, пусковая схема в промежуточном положении, да еще и неисправность. Безопасность остающихся у КП не намного выше моей. Правда, у них есть надежда успеть укрыться в КП. Подхожу к ракете. Сразу же вижу, что окислитель довольно приличным ручьем течет из двигательного отсека одного из боковых блоков, аналогичного по месту расположения тому, который был однажды облит горючим. На этот раз горючее не выплеснулась, иначе костер был бы ... Возвращаюсь и докладываю. Оказывается, руководство еще питало надежды на пуск. Теперь принимается решение на сброс давления из баков до стояночного и возвращения пусковой схемы в исходное. После сброса давления течь прекращается.

Руководство собирается идти на нулевую отмет-ку. Пытаются надеть защитные костюмы, не всем это удается. На Полухине ДА защитная куртка выглядит как детская распашонка. Начальник управления Могила АИ выглядит не лучше, он, хотя значительно ниже Полухина ростом, но не уступает ему по остальным параметрам. Веду группу к носителю. Обходим его вокруг. Ничего нового увидеть невозможно. Течь внутри отсека ракеты. Полухин, очевидно, уже приняв решение, говорит:

-- Ну что, Степанов, сливаем? -- Сливаем, Дмитрий Алексеевич.

Ничего другого, конечно, предпринять невозможно. С такой негерметичностью пускать нельзя. Начинаются операции по сливу компонентов. Наконец баки пустые. Вскрываются люки на двигательном отсеке, из которого шла течь. Ничего там не обнаружено. Вскрывается отсек под центральным блоком, баком окислителя. Кажется, чего уж проще найти место течи, это же не неисправность в системе управления. Но все не так просто, наконец, нашли. Потекло соединение, собираемое на полигоне бригадой завода-изготовителя. Надо сказать, что соединение проверяется на технической позиции и обмыливанием (довольно надёжным способом), и с помощью гелиевого течеискателя (вообще очень надёжным способом). При заправке намёков на течь не было. Похоже, соединение было недостаточно хорошо затянуто, хотя затяжка его велась тарированным ключом. Раскрылось оно лишь под высоким предстартовым давлением. Хуже всего то, что раскрыться оно могло в полёте, так как добавилась бы еще и составляющая от осевой перегрузки. Перебирали соединение слесари-сборщики Бесфамильный ВИ (мною он уже упоминался) и Танезер АМ. Работать им было непросто: в спецодежде, в шланговых противогазах, да и с большими неудобствами.

Салют-1 был запущен 19 апреля 1971 года, с задержкой на двое суток. С 6 по 30 июня на ней работал экипаж из космонавтов Пацаева ВИ, Добровольского ГТ и Волкова ВН, погибший при спуске с орбиты из-за разгерметизации кабины спускаемого аппарата.

С не менее сложной "комбинированной", ситуацией пришлось столкнуться в марте 1984 года. Дефект на борту "наложился" на неприятности по земле. Начальник управления Сечкин АС проводил свой последний пуск перед убытием в Ленинград к новому месту службы. И тут, как говорится, "под занавес", получает "подарочки": сначала обнаруживается течь окислителя из-под пробки в двигательном отсеке 2-й ступени. Об этом я уже писал. Неисправность устранили, носитель готов к пуску, но резерв времени исчерпан. Увы, теперь пуск возможен только через сутки - "привязка" времени пуска к астрономии. На этом "сюрпризы" еще не закончились.

Главный "сюрприз" всех нас ожидал впереди. Пока наши специалисты разбирались со своим дефектом, по "наземщикам" прошел "шепоток": творится что-то неладное. Сначала доложили, что куда-то ушла вода из резервуара, обеспечивающего охлаждение компрессоров и кондиционеров. Затем начала произвольно выключаться система обогрева двигательных отсеков, расположенная в подстольном помещении. Затем "задергалась" система дистанционного контроля за давлением в баках носителя, часть аппаратуры которой расположена тоже в подстольном помещении. Естественно, появляются соображения о взаимосвязи этих явлений.

В подстольные помещения выслана группа осмотра, которая доложила, что пол помещений залит водой.

В первом ряду слева Могила АИ, Полухин ДА (преемник Челомея ВН). Из-за его плеча выглядывает следующий преемник - Недайвода АК

Вот тут-то и начинаются "страсти". Находят место, откуда вода попала в помещения: разморожена задвижка на трубопроводе подачи воды в кондиционеры, расположенные в подстольных помещениях. Конечно, это результат разгильдяйства обслуживающего персонала. Но от этого не легче. Воду надо откачивать. Подключается полигон, благо на пуске присутствует главный инженер полигона. Доставляются насосы, но, как и следовало ожидать, самым эффективным средством откачки воды оказался солдат с ведром. "Цепочки" солдат всю ночь черпают воду. Наконец вода более-менее удалена. Заходим в помещение: как в парной бане. Потолок, стены, оборудование покрыты конденсатом, отовсюду капель, воздух влажный. Подсчитываем "убытки".

Из оборудования предстартовой подготовки носителя в самом плачевном состоянии - насосная стация раскрутки рулевых машин 1-й ступени. Здесь вода частично залила силовой шкаф. Необходимо заменить контакторы, побывавшие в воде. Запасных, конечно, нет - "раскулачиваем" другую пусковую установку. Мой заместитель Плюта АД занимается проверками пускового электрооборудования системы управления, здесь, вроде, все нормально. А вот на станции, даже после замены контакторов, сопротивление изоляции ниже нормы. Найти конкретного "виновника" по-нижения сопротивления изоляции не удается. Да и специалист здесь у меня не очень сильный, механик, а вопросы все по электрике. Ему с "минусами" разбираться тяжеловато. От разработчика тоже нет никого, как говорят, нужного. Имеющийся в наличии "Тихоныч" сам ничего не разумеет и сбегает от нас. Он занимается, в основном, системами обогрева отсеков и контроля давления в баках, они тоже "искупались". Преемник Сечкина, пока еще его заместитель, Завалишин АП принимает решение, аналогичное тому, что приняли мы с Маслюковым в подобной ситуации: попробовать включить по одному насосы станции и посмотреть, что получится. Силовая часть станции вроде нормальная, понижение сопротивления изоляции, возможно, в управляющих цепях, а это не так страшно. Поэтому лично у меня никаких возражений нет. Прямо из помещения станции производим пробное включение каждого насоса, все нормально. Опробуем дистанционное включение - нормально. Как выяснилось впоследствии, "бяка" сидела в служебной шлемофонной связи станции, имевшей с нею "завязки" по питанию. Объявленное время задержки пуска истекает. Наземщики тоже привели свои системы в порядок, хотя система обогрева отсеков работает по временной схеме, но это все-таки не пусковая, а вспомогательная система.

Пуск проходит нормально. В дальнейшем он у нас получил название "подводного".

Все описанные случаи связаны с отказами техники или с небрежностью людей, ее изготавливающих и готовящих к пуску. Но один "кошмарный" случай связан был только с необоснованными действиями руководства, моими в том числе. 15 декабря 1984 года была запущена Вега-1, на 21 декабря назначен запуск Веги-2, перенос запуска невозможен, запуск с астрономической привязкой. Носитель с космическим аппаратом вывезен на старт, установлен. Перед пристыковкой к носителю электропускового оборудования производится замер сопротивления изоляции "земли". Сопротивление заниженное, правда, выше, чем допускается для полностью собранной схемы "земли" с бортом.

Накануне было резкое повышение температуры наружного воздуха, - это, по опыту, приводит к некоторому "отсыреванию" штепсельных разъемов, что и является причиной понижения сопротивления изоляции. Такие случаи уже были. С началом проверок разъемы подсушивались про-ходящими через них токами. Советуемся с Недайводой АК, представляющим техническое руководство разработчика носителя, и принимаем решение на стыковку разъемов. Разъемы расположены на донной части хвостового отсека носителя, а ответные части - в подстольном помещении пусковой установки. Обычно они закрыты герметизированными мощными створками, которые перед стыковкой открываются. Разъемы гидравликой выдвигаются из своего "укрытия" и стыкуются с носителем. Заметим, что со стороны носителя, так сказать, "вилка", а со стороны земли - "штепсельная розетка". После стыковки производится новый замер. Сопротивление, следуя закону Ома, ниже нижнего. Чтобы быстрее просушить разъемы, включаем систему обогрева двигательных отсеков: горячий воздух подается через пневморазъем, расположенный в одном блоке с элекроразъемами. Однако, вместо ожидаемого роста сопротивления изоляции, происходит его падение, причем ниже уровня, допустимого документацией.

Пока мы разбираемся, начинаются проверки разгонного блока, включается термостатирование космического аппарата. У нас, ракетчиков, возникает подозрение в наличии воды в наземной части электроразъемов, которое с яростью опровергается наземщиками. Готовили оборудование, наземные части электроразъемов, они - "честь мундира" оказалась под угрозой. Их поддерживает и товарищ от разработчика носителя, курирующий эти работы от фирмы, Певзнер М-ЗС. Он прямо "голову дает на отсечение", что при подготовке все было соблюдено. Мы настаиваем на отстыковке "земли" и ее проверке. Слово за руководителем пуска Завалишиным АП. Ему страшно не хочется отстыковывать "землю", повторять затем какие-то проверки по "голове". Ему кажется, что в общем понижении сопротивления "виноват" носитель. Требует доказать, что носитель "чист". Без отстыковки "земли" сделать это невозможно.

И вот начинается бессмысленная работа по поиску "черного кота в темной комнате" да еще при его отсутствии там. Усаживаются за схемы разработчики системы управления - и начинается поиск. Отстыковываются поочередно приборы, поиск гуляет по всей системе управления. Ночью "кот", вроде бы, "загоняется" в один кроссировочный прибор. Выяснятся, что в запасном комплекте такого нет (трудно было предположить его отказ). Прибор снимается с другого носителя, находящегося на технической позиции. Однако, и его замена результата не дает. Ни опровергнуть, ни доказать "вину" носителя не удаётся. Поиск продолжается и на второй день. За это время прошли проверки космического аппарата, и отстыковка разъёмов становится еще более нежелательной. Но время не ждет. Как ни не хотелось, но подвергнуть ревизии неколебимую уверенность наземщиков теперь уже просто необходимо. Есть еще шанс для пуска, иначе - второй аппарат запускать не придется вообще.

Срочно принимается решение о необходимом, значительно сокращенном объеме перепроверок "головы" после операций по отстыковке "земли". Оказывается, не все так страшно, как представлялось. "Землю" отстыковали, и из наземной части нескольких электроразъемов была вылита приличная порция воды. Сразу после стыковки она была в виде льда и давала одну величину "утечки" через себя, а с включением обогрева лёд растаял, и вода резко увеличила её. Выпарить такое количество воды было невозможно. Разъемы заменили, и дальше все пошло нормально. Просто отработали мы без перерыва и отдыха несколько суток, и сразу пошли на пуск.

Аналогичные случаи были и потом. Наземщики хотя и защищались, но уже не так яростно. "Виновато" в этом было оборудование, используемое для подготовки "земли", в нем от длительной эксплуатации появились негерметичности, через которые и попадала вода.

По этому случаю, после обнаружения причины неисправности, Завалишин доложил начальнику полигона Жукову. Доклад по телефону был технически несколько вольный, с применением жаргона: "ракетчики раскидали 3-ю ступень". На жаргоне это означало замену бортовых приборов. Начальник же понял это буквально:

-- Это как, с помощью крана?

Ничего не хочу сказать плохого относительно Жукова, его предшественники, да и другие руководители "выдавали" и похлеще. Так, Сергунин, только что вступив в должность начальника полигона, уже "выдавал рекомендации" по устранению причин аварии двигателя на первом же заседании аварийной комиссии, когда специалисты даже и вероятных причин-то еще обоснованно предположить не решались. Однажды пришлось мне сопровождать его по залу нашего МИКа уже после длительного пребывания в должности начальника полигона. Посмотрел на наш носитель "Протон" и задал вопрос:

-- Это та же ракета, что и в первом управлении?

Не успел уяснить разницу между двумя носителями хотя бы по внешнему виду. Во время посещения нашего МИКа министр МОМ Афанасьев, глядя на собранный носитель, уложенный на монтажно-стыковочные тележки, спросил:

-- Её (ракету) можно вращать?

Тоже вопрос "букваря". Но бывает и по-другому. Как-то, при посещении полигона Челомеем, ему рассказывали о состоянии работ с носителем в МИКе. В стапеле сборки 1-й ступени как раз находилась ступень макета носителя. Как правило, вперед в таких случаях вылезают люди, не очень компетентные в конкретном вопросе, но желающие "показаться" начальнику. Сейчас это был начальник ЦИБ (центральная испытательная база) Шехоян АС. И вот, после уверенного и жаркого доклада Шехояна у стапеля, Челомей, очевидно, знавший или догадавшийся, что перед ним макет ступени, бросил:

-- Смотрите, вы только не запустите ее!

Другой раз я наблюдал его при одном из пусков. На улице стояла мерзкая погода: мокрый снег или дождь со снегом. Носитель был покрыт этим вниз сползающим снегом. После осмотра во время заправки я зашел доложить о его ре-зультатах на КП. Там находился и Челомей, спросил:

-- Как там? -- Отлично!

Я попытался пошутить, хотя ничего хорошего не было. Того и смотри, чтобы не поскользнуться и не загреметь на обледеневших металлических ступеньках и площадках фермы об-служивания. Челомей не принял моего ерничанья. Мрачно посмотрел на меня:

-- Чего же хорошего?

Настроение у него, очевидно, было скверное. Пуск был после очередной аварии, а тут еще и погодка... Я уже упоминал о проливе горючего на двигатель 1-й ступени из наполнитель-ного соединения. Случилось это в присутствии академика Челомея и заместителя Главкома РВ СН генерал-полковника Григорьева. Я сопровождал их к носителю. Григорьев уже был у носителя, а Челомей двигался к ней от КП. Интересно было наблюдать, как он старался с наветренной стороны обойти газоход, прикрывая нос и рот шарфиком (если знать, что от горючего не спасает и общевойсковой противогаз).

Кстати, о противогазах общевойсковых. Для работы на старте, особенно в пусковые дни, наиболее подходит противогаз ракетных войск (ПРВ) и совсем бесполезен общевойсковой. Однако нас экипировали именно ими. Прекрасно осознавая их бесполезность, перед стартовыми днями мы их проверяли на герметичность "окуриванием" в химпалатке. Тыл на нас экономил. Правда, для расчёта, участвующего в заправке и находящегося при этом на КП, а также для групп осмотра предусмотрены изолирующие противогазы.

14июня 1969 года делается первая попытка запуска на Луну грунтозаборного устройства - и снова неудача. Оказался отбортованным к створкам обтекателя один из кабелей космического аппарата. 13 июля еще такой же пуск, но с отказом самого аппарата уже на Луне. 8 августа состоялся последний пуск по программе пилотируемого облета Луны, это был единственный нормальный пуск за весь год. Предшествующие два пуска с грунтозаборным устройством не удались из-за отказа разгонного блока. В связи с большим числом отказов делается попытка "броскового" пуска, пуска носителя с усиленной телеметрией. Пуск неудачный: на 556,6 сек, почти в конце программы работы двигателя, взрыв в двигательном отсеке 3-й ступени. Даже усиленная телеметрия так и не позволила установить "виновника": ракета или двигатель. Об этом я уже писал, моей версией было разрушение тоннельной трубы окислителя.

Луноход

1970-й год начался так же неудачно. Делается новая попытка запуска грунтозаборника. На 128 сек нормально работающая двигательная установка 2-й ступени была вы-ключена от системы безопасности ракеты. Предполагаемая причина - ложное срабатывание сигнализатора давления - датчика этой системы. Было принято решение все двигательные датчики давления системы "завести" только на телеметрию, а исполнение команды "авария" с тех пор могло происходить лишь по датчикам стабилизатора курса и тангажа. Ещё один "бросковый" пуск был сделан через полгода. Носитель отработал нормально, отказал разгонный блок. И вот, наконец-то, наше упорство увенчалось успехом: 12 сентября 1970 года запущен грунтозаборник, доставивший грунт Луны на Землю - Луна - 16. Далее следует 10 успешных пусков, были запущены в том числе Луноход - 1, Марс - 2,3. Таким образом, Луноход был доставлен на Луну со второй попытки, а грунтозаборник - с 6-й.

Венера-10

На последнем, из этой десятки, пуске впервые зафиксированы высокочастотные колебания (ВЧК) на двигательной установке 2-й ступени, не приведшие к аварии. Однако появление ВЧК - это серьезное предупреждение двигателистам, как рык льва. Штука это чрезвычайно неприятная. Отработанных способов борьбы с ними не было, да и сейчас нет, не все с ними ясно. Достаточно сказать, что после большого числа удачных пусков он "рыкнул" на вроде бы уже отработанном двигателе уже в новом тысячелетии.

Пуск 29 июля 1972 года очередной станции "Салют" был аварийным. Причина - деформация корпуса одного из приборов системы управления носителя с подъемом на высоту.

Так доставлялся грунт с Луны

СТАЦИОНАРНЫЕ ОРБИТЫ, "САЛЮТЫ"

Следующий пуск состоялся через полгода, запущена орбитальная станция "Салют-2". Надо отметить, что под наименованием "Салют" запускались две различные станции: военного назначения и общего. Военная станция шла под шифром "Алмаз", проектировалась ОКБ Челомея, изготавливалась на заводе им Хруничева. Испытывалась она в нашем четвертом управлении. Оборудовалась соответственно задачам разведки и т.п. Станция общего назначения шла по линии КБ Королева. Готовилась она в первом управлении.

Запущено 4 аппарата к Марсу. Продолжаются, не всегда успешно, пуски на Луну, запуски орбитальных станций, пуски к Венере, но главное, начинается освоение стацинарных орбит космическими аппаратами связи, телевизионного вещания. Первая попытка запуска аппарата типа "Радуга" 26 марта 1974 года заканчивается отказом разгонного блока. 29июля на стационарную орбиту запущена "Молния-1С". Затем следуют аппараты аналогичного назначения "Радуга", "Экран" и "Горизонт". В это же время начинаются запуски нового пилотируемого аппарата, предназначенного для работы со станциями "Салют" и носителем "Протон". Запускали их сразу по 2, при первом запуске двигательную установку 2-й ступени вновь посетили ВЧК (к этому времени их могли уже фиксировать телеметрией), а при втором таком пуске началась "эпопея" с рулевыми машинами 1-й ступени. На 53,1 сек. полета отказала одна из рулевых машин. Истинной причины аварии в то время так и не было выявлено. Все мероприятия свелись лишь к ужесточению требований к условиям эксплуатации. В последующем еще придется вернуться к этому вопросу, все окажется сложнее. Начинается еще одна эпопея - с запусками аппарата "Экран" разработки КБ Решетнева (Красноярск). Сначала авария двигателя 1-й ступени, предположительно, из-за разгерметизации одного из трубопроводов горючего. Затем - отказ двигательной установки 2-й ступени. Остатки двигателя были найдены, и при-

Марс - 3

чина отказа установлена однозначно: "виновато" некоторое изменение в технологии изготовления двигателя. Далее - отказ двигательной установки 2-й ступени из-за возгорания турбины. У зам. главного конструктора космического аппарата даже появилась мысль: уж не "козни" ли это против "Экрана". Конец 1978 года получился совсем плохой.

ИСЗ "Экран" - ТВ для Сибири и Крайнего Севера

Вслед за аварией с "Экраном" на нерасчетную орбиту выводится новый телевизионный спутник "Горизонт". В 1979 -1981 годах идут, в основном, запуски космических аппаратов телевизионного вещания и связи. Надежность, да и гарантийные сроки эксплуатации аппаратов еще невелики, поэтому пуск следует за пуском. Наряду с этими пусками, в 1981 году запускается тяжелый транспортный корабль снабжения для доставки грузов на орбитальные пилотируемые станции.

При запуске "Экрана" 23 июля 1982 года вновь "заявили" о себе рулевые машины 1-й ступени. Теперь за них взялись основательно. Было выяснено, что на одной из характерных частот, возбуждаемых работающей двигатель-ной установкой 1-й ступени, до 50% рулевых машин имеют "самоход" при отсутствии на них управляющего сигнала. Просто до этого не пробовали протрясти работающую машину на вибростенде. На этом эпопея с ними завершилась.

Академик Решетнёв

ИСЗ "Горизонт" - ретранслятор ТВ программ

С 1982 года начинаются испытания навигационных спутников "Ураган", или, как именуют их сейчас, спутников системы навигации "Глонас". Это тоже разработка КБ Решетнева. Испытания шли с большими потугами. Запускали их сразу по 3 штуки, но нередко из этой троицы один был просто болванкой, не успевали изготовить, а испытывать в полете было нужно. К тому же надежность аппарата оказалась очень низкой, и создание хотя бы какой-то системы из них никак не удавалось. До запуска очередной тройки аппаратов ранее запущенные успевали отказать.

При запуске очередной "Радуги" 24.12.1984 года произошел отказ двигательной установки 2-й ступени. И вновь высокая частота. Организуется большая постоянно действующая комиссия по "болезни" двигателя 2-й ступени во главе с членом-корреспондентом АН СССР Ваничевым. Упорная работа идет на стендах КБ, но через 37 успешных пусков, при пуске "Гейзера" 4 апреля 1986 года, ВЧК вновь проявляет себя. Пуск, правда, закончился благополучно. В этот период благополучно запущено 2 аппарата по программе "Вега" (Венера - комета Галлей). 2 февраля 1986 года запущена новая пилотируемая орбитальная станция "Мир", как ее называли рабочие завода-изготовителя, "кабелевоз". Это основа для строительства комплекса из блоков.

Идет отработка нового разгонного блока, которая дает 3 неудачи. При этом загублено 2 комплекта "Ураганов". После всех мытарств с ВЧК на двигателе 2-й ступени, наконец-то, вроде "нащупана" нехитрая доработка, обеспечивающая не только повышение порога устойчивости двигателя, но и улучшение его экономичности. На пусках 19 и 31 марта были использованы двигатели, доработанные по ВЧК: заглушена часть каналов горючего в периферийных газожидкостных форсунках камер сгорания. Полностью ли это устранило причины появления ВЧК? Через 12 лет нормальных пусков было 2 отказа двигательной установки 2-й ступени по причинам, похожим на ВЧК.

31 марта был запущен модуль "Квант" для работы со станцией "Мир". Запуск прошёл нормально, но перед вывозом на старт с ним пришлось повозиться. Благополучно дошли до операции по перегрузке ракетно-космиче-ского комплекса (РКК) на транспортно-установочный агрегат (ТУА). Сам процесс укладки РКК на ТУА - своего рода искусство. Бывает, что укладка идёт целый час, а мастер укладыает "с первого захода", за 10 минут. Сложность состоит в том, что без всяких приборов, "на глазок", надо двумя мостовыми кранами совместить продольные оси РКК и ТУА. Длина этой оси до 60 м. Если "хвост" ещё как-то можно глазом "привязать" к опоре ТУА, то "нос" - только "на нюх" проводящего укладку. Небольшие смещения "носа" в любую сторону ведут к закручиванию РКК вокруг продольной оси при опускании его на опоры ТУА. РКК "не ложится" - не замыкаются концевые контакты, контролирующие правильность укладки. При неправильно уложенном РКК могут возникнуть осложнения при установке его на пусковое устройство, снятии РКК с крюка ТУА.

На этот раз укладкой руководил не самый выдающийся "ас" этого дела, но и не новичок, однако укладка "не шла". Причём поведение РКК было вообще необычным. Порядок укладки таков: совмещаются продольные оси РКК и ТУА, опускается на опору "хвост" носителя, а затем - "нос". На этот раз при опускании "носа" носитель не только закручивался, но и поднимался. Отрывался от опоры "хвост". Долго мучились и пришли к выводу, что этот эффект даёт космический аппарат. Кто-то припомнил, что большой эксцентриситет космического аппарата был замечен ещё при перегрузке его на заправочной станции, где заправлялся "буксир". Мы записали замечание в бортовой журнал, а представители от фирмы-разработчика носителя отписали нам, как действовать, и сослались на повышенный эксцентриситет космического аппарата. Уложили.

Идёт техническое совещание по результатам подготовки РКК к вывозу на старт. Совещание ведёт сам генеральный конструктор Полухин ДА. На этот раз всё его, кроме "Кванта", - и носитель и "буксир". Докладываю результаты подготовки, в том числе и это замечание. И тут Дмитрий Алексеевич взрываеся:

- Кто отписал про эксцентриситет?

Начинается разбирательство. Расчётчики ОКБ докладывают, что эксцентриситет в норме. Дмитрия Алексеевича терзают сомнения. Ещё раз спрашивает меня, в самом ли деле комплекс вёл себя необычно. Повторяю, что присутствовал на очень многих укладках, и ни разу такого явления не наблюдалось. Военных отпускают, а со своими продолжается разборка. На мой взгляд, приподнимание "хвоста" вызывалось необычной компановкой головного блока. Обычно к носителю пристыковываеся разгонный блок (самая тяжёлая часть головного блока), а к нему - космический аппарат. На этот раз использован не разгонный блок, а "буксир" из неиспользованного задела орбитальных станций. И компановка получилась "навыворот": к носителю пристыкован легкий "Квант", а к нему - тяжёлый "буксир". Естественно, что произошло смещение центра масс по продольной оси РКК, да ещё и приличный эксцентриситет.

Как бы там ни было, а пускать надо, переделать уже ничего невозможно. Как я уже сказал, сам пуск прошёл нормально, но эксцентриситет "увёл" космический аппарат в сторону, и стыковка его к станции "Мир" с первого захода не удалась. А заключительным аккордом была ещё одна неожиданность: никак не шла стыковка в самих стыковочных узлах "Кванта" и станции. Отстыковали космический аппарат, и космонавты "выглянули" в космос, осмотрели и привели в порядок свой стыковочный узел. Ну а дальше всё пошло прекрасно. Из космоса мямлили о какой-то посторонней субстанции на стыковочной поверхности, которую пришлось отколупывать, ну а потом она "потерялась" в космосе. Причина была гораздо проще. При разгрузке последнего "Прогресса" космонавты, как обычно, повесили "корочки" со списком грузов на люк, забыли о них. После закрытия люка и отстыковки "Прогресса" "корочки" оказались снаружи станции, в космосе. Естественно, что при стыковке они не позволяли стянуть стыковочные узлы.

КАК ВСТРЕЧАЛИ ГОСТЕЙ

11 мая 1987 года на полигон прибыл Горбачев МС со свитой. Для него состоялся показ пуска УР-500К с аппаратом "Горизонт". Для меня это был последний пуск во время моей службы в Армии и юбилейный, 150-й пуск УР-500, УР-500К. Приезд Горбачева предполагался еще в 1986 году, но все вре-мя откладывался. Руководству МО и МОМ уж очень хотелось показать этот пуск "хозяину". Традиция показов на полигоне богатая. О первом таком посещении полигона "хозяином" - Хрущевым, я уже говорил. Следующим был приезд Брежнева. Горбачева ждали целый год. Для него подготовили выставку космических аппаратов различного назначения в зале нового МИКа. А он все не едет. В зале размещено рабочее место для подготовки одного из космических аппаратов, нужно монтиро-вать рабочее место для другого, нельзя - выставка. А он все не едет.

Я выставками не занимался, кроме выставки для Брежнева, где демонстрировалась УР-500К, а к подготовке космических аппаратов никакого отношения не имел. Меня пригласили в зал обсудить возможность размещения там макета перспективного космического аппарата на монтажно-стыковочных тележках носителя. Действительно, макет этот при своих внушительных размерах уложен был на какие-то несерьезные времянки-подставочки. Этот аппарат, но уже не макет, хотя и не настоящий в полном смысле слова, был первой полезной нагрузкой при пуске "Энергии". Это был бы маневрирующий в космосе аппарат для инспекции и уничтожения вражеских спутников. Тир для опробования лазерного оружия, которое должно было размещаться на нем, уже намечалось строить на нашем фланге. С выставкой меня познакомил начальник одного из наших отделов Арбузов АП. Надо сказать, что практически все аппараты, кроме того, к которому меня пригласили, и еще одного, были "боевыми", т.е. были доставлены из хранилищ или с заводов. В последующем они были запущены. Носитель УР-500К выставлялся неподалеку от МИКа на улице, уложенный на транспортно-установочный агрегат (в зале места не было).

Я еще остановлюсь на особенностях подготовки города к приезду высоких и иностранных гостей. Для Горбачева, учитывая возможность прибытия с ним Раисы Максимовны, были подготовлены специальные "точки показа". Одной из таких "точек" стал "Универсам" по проспекту К. Маркса. Заасфальтировали площадку перед магазином, поставили тенты, расставили киоски. В общем, как говорится, провели определенную работу. Но Раиса Максимовна не оценила эту работу, не приехала. Все пошло прахом. На такие вот "мероприятия" постоянно гробились деньги, предназначенные для ремонта нужного, капитального и текущего, городского хозяйства.

Наконец весной 1987 года Михаил Сергеевич прибыл к нам с визитом. Предварительно политотделом были составлены списки для "стихийной, случайной" встречи Генерального Секретаря у памятника ВИ Ленину. Я сначала парткомом был включен в этот список, но в последующем, в связи с не очень большой "благонадежностью", был исключен из него начальником политотдела управления, с которым у нас так и не установились "доверительные" отношения. Так что я "не удостоился". Но мне и без этого невозможно было бы попасть на эту встречу, так как я принимал участие в "показательном" запуске. Весь год ожидания визита тормозились запуски космических аппаратов: подготовленный комп-лекс находился в "режиме ожидания" до тех пор, пока не приводился в такую же готовность очередной. Очередным в мае 1987 года оказался "Горизонт". Мне уже пришел приказ о демобилизации. Начальник управления решил задержать меня до окончания "операции" по встрече.

Пуск должен был состояться вечером, сразу после прилета Генерального. Самолет должен был приземлиться не на городском аэродроме, а на посадочной полосе "Бурана". Оттуда до нашей смотровой площадки всего минут 15 - 20 езды. Прорабатывались различные варианты возможности задержки пуска на случай задержки прилета самолета. Запланировали одну такую задержку, что взмолился уже технический руководитель, зам. главного конструктора космического аппарата: аппарат сразу после выхода на орбиту уйдет в тень, аккумуляторы не подзарядятся от солнечных батарей. Аппарат будет "заморожен", т.к. не на чем будет работать системе терморегулирования. Прорабатывался вопрос, причем на полном серьезе, пускать носитель даже при его неисправности, лишь бы "прогудело", лишь бы продемонстрировать пуск "хозяину". Самолет на подлете, дана команда на набор готовности. За несколько минут до пуска гости появляются на смотровой площадке. Пуск прошел нормально. Гости, даже не дослушав до конца репортаж о полете, кортежем двинулись в сторону технической позиции, на выставку. Всякое маломальское начальство устремилось вслед "хозяину". На выставку большинство из них не пропустят, но хоть "согреются". Идем потихоньку через степь к железнодорожной станции "Демократовка". Пока шли, кортеж с мигалками и проч. промчался в обратную сторону. Для меня это был последний пуск в должности начальника отдела испытательного управления. Пропустив всего один пуск, я появился там уже в новом качестве - инженера-конструктора КБ ХА (КБ Конопатова). Предстояло ожидать жилье в европейской части Союза.

На следующий день состоялась и "негаданная" встреча с Михаилом Сергеевичем на площади у памятника Ленину. Площадь была оцеплена, пропускались только записанные в политотдельские списки. Все участники встречи были предварительно проинструктированы по управлениям начальниками политотделов. Народ у нас дисциплинированный, обошлось без "неудобных" вопросов. И все-таки кто-то из женщин задал вопрос:

-- Михаил Сергеевич, вам не жарко?

В начале мая месяца здесь еще не жарко, но в пиджаке и при галстуке, да после Москвы... Наш Главком и все, кто в форме, в кителях. Тепло, конечно, даже слишком.

-- Жарко, женщины. Вот хоть одна пожалела. -- А наши мужья ходят вот в такой форме...

После отъезда "гостей" прошла команда по "облегчению" формы: на рубашках обрезали рукава.

Вместе с "перестройкой" и на полигоне наступили небывалые времена. К нам начали ездить будущие "друзья". Приехали специалисты из Великобритании. Им была показана УР-500К в старом МИКе и старт. Несколько ранее об этом даже помыслить было невозможно. Носитель и по телевидению-то впервые показали при пуске "Веги", т.е. 15 декабря 1984 года. Потом ее фотографии появились в "Энциклопедии космонавтики". До этого было все секретно-секретно, а тут на нас посыпалось не то чтобы рассекречивание (документация осталась секретной), но какое-то "обнародование". Затем был президент "Deutsche Bank", специалисты из Австралии. Первые две делегации - с целью оценки возможности использования носителя для коммерческих пусков, последняя - для того же, но с оценкой возможности строительства комплекса УР-500К в Австралии, для создания международного космодрома. Запуск из Австралии позволил бы существенно увеличить вес полезной нагрузки, выводимой на орбиты.

Новоиспечённый представи тель КБ ХимАвтоматики

Не знаю только, как хватало совести возить в наш старый МИК все эти делегации. В эксплуатацию он был введен в 1963 году, ни разу капитально не ремонтировался. Кровля течет и при дожде, и при снеге. Удивительное дело, но кровля и нового корпуса течет ничуть не хуже. Или наши проектанты совсем не учитывают климатические условия, или исполнители так эти плоские кровли делают. Может быть, и все это одновременно приводит к тому, что крыши текут. Правда, старый корпус "разгерметизировался" не сразу. Значит, умели все-таки делать. А теперь вода льется на технику, приходится прикрывать ее подручными средствами. Англичане выразили сомнение относительно чистоты воздуха в зале. Действительно, воздух чистотой не отличается. Немцы не сказали ничего, но перед их посещением прошел снег, была оттепель - и корпус потек. Капель шла по всему залу. Засуетились военные, ответственные за показ. Как вести иностранцев в такой зал? Со стыда можно сквозь землю провалиться. Стащили из всех кабинетов ковры и разложили их под всеми местами течи, чтобы не так громко шлепали капли. Где-то на таких местах поставили стремянки, но спастись от воды было невозможно. С президентом банка было много другого люда: телевизионщиков, корреспондентов, - велись киносъемки, фотографирование. Страшно было, что на отличную оптику попадет вода. У австралийцев поинтересовались в конце показа, что их больше всего удивило у нас. Ответ был: бездорожье.

Действительно, дороги наши заслуживают особого разговора. Унесли они много жизней. С учетом обученности водителей (солдат, только что севших за баранку), интенсивности движения, пекла летом, ширины и состояния дорог, езда по ним всегда сопряжена с риском. Не ты, так тебя. Строили дороги по-российски: подешевле. Вот они и стоят дорого: и по затратам на их эксплуатацию, и по количеству жертв. По такому принципу строились и железнодорожные ветки на территории полигона. Хилая насыпь не позволяла водить поезда с нормальной скоростью. Вот и ехали мы 70 км полтора часа, т.е. со скоростью примерно 45 км/час. До того, как приняли в эксплуатацию железнодорожную ветку на наши площадки, доставляли нас на работу автобусами. На отдел выделялся автобус КАВЗ. Это было неплохо, но зимой обогревался он неважно, и за дорогу можно было "задубеть". С вводом в строй железной дороги нам сначала дали "императорские", деревянные вагоны. Только с заменой их на цельнометаллические тем же летом мы ощутили преимущества дерева перед металлом. Деревянные вагоны меньше прогревались на жарком солнышке.

В цельнометаллических вагонах воздух прогревался до температуры выше +60RС. Чтобы пассажиры не волновались, градусники из всех вагонов изъяли, тем более, что шкалы их для такой температуры всё равно не хватало. Кто-то додумался выставлять в окно фанерку - получался воздухозаборник. Тогда весь поезд стал ощетиниваться такими приспособлениями - и тепловоз "не тянул". Прошло довольно много лет, и на полигоне появились вагоны с кондиционерами. Не сразу, но, в конце концов, на конечных станциях были установлены колонки для подзарядки аккумуляторов, построены навесы, защищающие вагоны от солнца. Без этого кондиционеры практического облегчения не приносили. Вагон за день стоянки прогревался, и кондицинер немного сбрасывал температуру в нём лишь в конце пути. Зарядные колонки позволили включать кондиционеры загодя и заранее, до отправления поезда, охлаждать вагоны. Мы стали ездить "как белые".

После посещения некоторых гостей оставались "памятные" места. Привозили министров обороны соцстран. Им показывали пуск УР-100. С этой целью в степи был построен наблюдательный пункт с убежищем. При этом посещении в районе нашего управления была даже построена специальная железнодорожная станция, километров за 8 до МИКа (потом и нам она пригодилась). До нее гостей везли поездом, а здесь пересаживали на машины, чтобы не везти по нашим грязным задворкам. Так ее долго и называли "Демократовкой".

Для них же в зале нового МИКа была приготовлена выставка космической техники, в том числе и УР-500К. Новый корпус строили долго, а зал для выставки готовили в ускоренном темпе. Завалишин АП, бывший в то время зам. начальника управления, с ног сбился, "доводя до кондиции" зал. Сидел в нем сутками. Расставили технику, включили холодильные машины и охладили зал. Было это в самые горячие летние денечки. Мы были очень довольны. Наш министр обороны Маршал Советского Союза Гречко АА прибыл в мундире, остальные - ближе к климату. Из кондиционированного автобуса - в зал быстро-быстро, обратно - тоже.

Во время президентства во Франции генерала де Голля, он также посетил наш полигон. Для него тоже была построена специальная железнодорожная платформа, ныне называемая "Пригородной", а долгое время называвшаяся "Деголлевкой". Перед посещением другого Президента Франции, Помпиду, на въезде в город был построен новый КПП, получивший имечко "помпидуровка". В одно из таких посещений хозяевам очень хотелось показать УР-500К, но не на территории нашего управления, чтобы не показывать все наше "хозяйство". Задали вопрос нашей лаборатории: возможно ли. Надо было собрать носитель в другом МИКе, не оборудованном для такой работы. Вопрос совсем не простой, т.к. для сборки 1-й ступени используется специальный стационарный стапель, перенести его невозможно, а на изготовление и монтаж другого нужно не менее года. Наши инженеры взялись разработать передвижной стапель. И сделали его из, так сказать, подручных материалов. Конечно, были привлечены специалисты-сварщики, даны некоторые материалы. Носитель был собран в "чужом" зале, а после посещения - разобран. Отличились в этой операции на уровне авантюры Чистяков ГГ, Житников ЛА, Евглевский ФМ.

Посещали полигон иностранцы и пониже рангом: американские астронавты Т. Стаффорд, Д. Слейтон и В. Бранд перед выполнением программы "Союз - Аполлон", затем - специалисты разных стран при подготовке различных международных программ. Каждый раз полигон готовился к этому: при посещении иностранцев офицеры ездили на работу в штатском, причем в управлениях, не связанных с посещением иностранцев, офицеры испытательных частей по приезде в часть переодевались в военное. Перекрашивались будки ВАИ на ГАИ, солдат на КПП переодевали в милицейскую форму, менялись на персональных Волгах и УАЗах номера на "штатские", солдаты-водители переодевались кто во что горазд. Солдат подразделений, расквартированных в городе, переодевали в черные комбинезоны, но ходили они строем и без головных уборов. По внешнему виду кто-то вроде заключенных: молодые, стриженые.

Непременным мероприятием при подготовке к встрече очередных гостей была покраска фасадов и видимых с улицы торцов домов на пути проезда гостей: по улице Космонавтов и проспекту К. Маркса. Иногда это касалось и балконов. А однажды, возвратившись с работы, мы не обнаружили на крышах домов своих телевизионных антенн. Коллективных антенн не было, а индивидуальные нарушали благопристойный вид улицы. В паре десятков километров от города на полигоне есть железнодорожный разъезд: железная дорога расходится направо, налево и прямо. На этом распутье обычно отстаивались пустые грузовые вагоны. Принадлежали они полигону и выглядели не очень привлекательно. Перед приездом гостей их подкрашивали, но только со стороны, видимой гостям.

Перед посещением полигона американскими астронавтами население было предупреждено: в разговоры с иностранцами не вступать, вещей от них не принимать. Поэтому когда их провезли по приметным местам города, например, к памятнику Королеву, к стеле "Наука", зрителей было не очень много. Автобус проезжал по нашей улице к стеле, и в это время Нина Ивановна шла домой из школы. Какой-то астронавт, похоже, Стаффорд, так обрадовался хотя бы одному живому человеку на улице, что бросился к окну, "чуть не перевернув" автобус. Другие иностранные специалисты жили на тех площадках, где шла подготовка их космических аппаратов. При подготовке индийского спутника их специалисты жили в специально построенной на окраине города гостинице. В город они не выпускались. Для связи с городом им была выделена женщина со знанием английского языка, библиотекарь гарнизонного Дома офицеров. Она закупала им индийский дефицит: электрокипятильники, утюги и проч. Индусам всё время было холодно, им даже выдали шапки.

Одна примечательная деталь этих спецмероприятий, проводимая даже тогда, когда полигон "приоткрыли", - табличку у входа в Дом офицеров "Дом офицеров" обязательно меняли на табличку "Дом культуры". Делалось это простейшим образом: на основную табличку накладывалась другая, исполненная на ватмане черной тушью. При посещении полигона целой компанией иностранных журналистов (японцев) в 1988 году этот "фокус" не удался. Журналисты для сопровождавших их политотдельцев оказались неуправляемыми, не такими, как официальные гости. Как только их подвезли к памятнику Ленина на центральной площади, они сразу разбежались по площади, как тараканы. Кто-то ринулся в штаб полигона, кто-то в "Дом культуры". В штаб их, конечно, не пустили, а в "Дом культуры" они прошли беспрепятственно. Здесь сразу же бросаются в глаза объявления и "наглядная агитация", свидетельствующие о том, что это за Дом. Пробежали и до комнаты командования с расписанием времени приема посетителей командиром. Все это с видеозаписью. Кое-как эту братию "упаковали" в автобус.

НАШИ КОМАНДИРЫ

Первый, о ком надо рассказать, это первый начальник управления Меньшиков Виктор Иванович. Родился он в 1921, окончил 3 курса Ленинградского политехнического института в 1941году. С началом войны переведен в военную электронно-техническую академию связи, которую окончил в 1943 году. С 1946 года в ракетных войсках, начинал с немецких ФАУ на полигоне Капустин Яр под Сталинградом. Награжден Орденом Ленина, а за испытания УР-100 в 1967 году стал Лауреатом Государственной премии. Человек очень интересный, своеобразный, но с какой-то, канцелярской что ли, изюминкой. На его долю выпало создание на голом месте испытательного управления. Трудился он не жалея сил, все старался "пропустить через себя". Всю входящую и всю исходящую документацию, а это очень немало, особенно в организационный период. Параллельно с организацией управления шло строительство зданий и сооружений, монтаж оборудования, а затем пошли и летно-конструкторские испытания. Нагрузка огромная, если учесть, что со своим заместителем Николаёнком ВА не ладил, а начальникам отделов не доверял. Поэтому все вопросы, вплоть до неоднократного редактирования одного и того же письма, делал только сам. А переписка была большая и разнообразная. Очередь у дверей его кабинета не исчезала с утра до вечера ежедневно. Документ, письмо любил отрабатывать "до звона". Но что-то в нем уже начинало "сдвигаться". Так, однажды назначил строевой смотр, а самому не пришлось ночевать дома (в связи с пуском всю ночь провел на площадке), сам лично к такому смотру готов не был. Надо было бы смотр отменить, либо поручить своему заместителю, либо любому начальнику отдела. Ни того, ни другого сделано не было. Появился перед строем небритым и в измятом обмундировании. Так в армии не делается.

Подчиненные начали потихоньку возмущаться, а с появлением в управлении морских отделов, укомплектованных офицерами ВМФ, возмущение стало выплескиваться наружу. Закоперщиками были "матросы", публика более вольная, чем "пехота". Начали критиковать на партсобраниях, в том числе и за очереди в приемной. Однажды при пуске УР-100, за несколько минут до пуска, его "потеряли" на командном пункте. Обнаружили на краю открытой уже шахты, наблюдающим за ракетой. Целесообразными эти действия признать было нельзя, родились подозрения. Иногда он был очень углублен в себя. В таком состоянии однажды встретил я его на лестнице и поздоровался. Он остановился, долго смотрел на меня, что-то соображая, потом сказал "да...да", - и пошел дальше. Человек он был оригинальный, и теперь не понять, что было причиной его оригинальности.

В одной из командировок в Москву он, вместе с одним нашим товарищем, побывал на концерте А. Райкина. Виктор Иванович исписал несколько листов блокнота, записывая репризы Райкина. Получив "генерала", приехал в управление и, выйдя из машины, остановил подвернувшегося солдата:

- Товарищ солдат, почему не приветствуете? - А вы не по форме, товарищ майор!

Было уже темновато, шинель на генерале была расстегнута. То, что его приняли за майора, Виктора Ивановича возмутило больше всего:

-- Это меня, российского генерала...

Однажды я ехал с ним на "Волге" домой. После рабочего дня докладывал материалы научно-исследовательской работы, в которой он был научным руководителем. Вдруг на дороге нас останавливает лейтенант, подходит к водителю и приказывает свернуть на обочину. Виктор Иванович был возмущен до глубины души. Потребовал лейтенанта к себе и начал "воспитывать". Тот извиняется, говорит, что только что случилась авария, погиб шофер, он из оцепления. Виктор Иванович не останавливается и объявляет ему взыскание. А дальше, до города, у него главным вопросом было, правильно ли он наказал, по Уставу ли (в Уставе, похоже, был нетверд). И ни слова о гибели человека. Служили у нас в управлении в те времена два ведущих инженера майоры Шарофиев и Менгалиев. Работали они не в отделах, а около начальника управления, в плотном контакте с ним. Так вот, на одном из партсобраний Менгалиев возмутился:

- Это мне, у которого в аттестации написано "исполнителен до идиотизма", начальник управления объявил взыскание "за неисполнительность"!

Наградили Виктора Ивановича Госпремией и подыскали работу попроще. В 1968 году ему нашли полковничью должность консультанта при НИИ РВ СН. В 1972 году он приезжал к нам на десятилетие управления. Был он весел, ничего нездорового в нем не замечалось. На его похороны от управления был отправлен Юрин ИГ, его "адъютант" в первые годы работы управления и исполнявший разные поручения начальника управления. Как он рассказывал, тело покойного пришлось перевозить в "Волге", другого транспорта было не допроситься. Место на кладбище "выбили", очистив захламленный уголок. Вот так и закончилась жизнь "российского генерала". В завершение могу только сказать, что подлости никому, насколько мне известно, он не сделал. Мало ли этого в наши времена?

Второй человек, о котором я напишу и которого я знал несколько лучше, это Николаенок Владимир Адамович. При организации управления он был назначен заместителем начальника управления. Человек это, безусловно, талантливый, хотя знаю я его больше организатором. Родился он в 1923 году. С 1941 года - в Красной Армии, воевал. В 1956 году окончил артиллерийскую радиотехническую академию и с этого времени в ракетных войсках. Награжден двумя орденами Красной Звезды, орденами Красного Знамени и Трудового Красного Знамени, орденом Отечественной войны 2-й степени. Службу закончил заместителем начальника полигона по космической тематике. Начальником управления был после Меньшикова ВИ, а до этого - начальником управления по отделявшейся на короткое время тематике УР-100. Нашим управлением он командовал менее года, ушел на повышение. Человек грамотный, но "затюканный" Меньшиковым, который не доверял ему решения никаких вопросов. Не знаю, что между ними лежало. У Владимира Адамовича были, конечно, слабости - "злодейка с наклейкой" и прекрасный пол, не напрасно за глаза называли его Владимиром Мадамычем, но в части испытаний человек он был незаурядный, инициативный. Вот из-за первой из них, мне кажется, он так и не стал генералом, хотя генеральскими были обе последние его должности.

Я ограничусь первыми четырьмя начальниками управления. Третьим был Катаев Павел Михайлович, пришел к нам с должности зам. начальника соседнего управления. Родился в 1924 году, в Красной Армии с 1942 года. В 1955 году окончил военно-воздушную инженерную академию им Жуковского. Награжден орденом Трудового Красного Знамени. Человек он был неплохой, но своего твердого мнения составить не умел, легко поддавался переубеждению. Один из острословов управления так обозначил первых трёх начальников: Виктор кровавый, Владимир реформатор и Павел тишайший. Конечно, "кровавый" -- это для красного словца, а характеристики, хотя и очень краткие, но ёмкие. Павлу Михайловичу не повезло, т.к. заместителем у него оказался Могила Анатолий Иосифович. Соперничество их началось еще в соседнем управлении, где они оба одновременно были заместителями начальника стартового отдела. На некоторое время пути их разошлись: Могила ушел начальником отдела в наше управление. И вот они снова в одном управлении, только на разных должностях. Соперничество обострилось. Да и для вышестоящего командования Павел Михайлович оказался "не ко двору". Так что через некоторое время его "скушали". Подвернулся случай. В авиаполку полигона солдаты напились антифриза, и несколько человек умерло. Перепутали ёмкости. Следствие "вышло" на одного офицера нашего управления, обменявшего спирт, взятый в испытательной части, на бензин или антифриз для своей автомашины. И этот офицер, и Павел Михайлович, в придачу к нему, были демобилизованы.

Начальником управления стал друг-соперник Могила Анатолий Иосифович. В управление пришел во время его формирования на должность начальника стартового отдела в звании майора. Рождения 1924 года, участник Великой Отечественной войны, награжден орденом Отечественной войны 2-й степени. В 1958 году окончил академию бронетанковых войск. С водворением его на должность начальника управления началась тихая "война" против нашего от-дела. Дело в том, что к этому времени сложились напряженные отношения между ним, тогда еще зам. начальника управления, и начальником нашего отдела Марковым АВ, человеком беспокойным да еще и поддерживавшим Павла Михайловича. Как ни с каким другим отделом, со стартовым нам приходилось контактировать по многим вопросам. С ним еще и неприятности иногда приходилось делить. Приходилось делить и технику, и технологические операции. Так или иначе, между начальником стартового отдела Шаховым ИГ и Марковым АВ сложились очень непростые отношения. Однажды Шахов даже заявил Маркову:

-- Мы тебя сожрём!

Под "мы" он имел в виду и Анатолия Иосифовича, до конца службы остававшегося неравнодушным к своему бывшему отделу. Его так и называли иногда "старший начальник стартового отдела". Все было бы ничего, если бы борьба была между личностями, но обломки от нее сыпались и на отдел. Каждое лыко было в строку. Перепало и мне. При первой попытке назначения меня на должность зам. начальника отдела я был "задроблен" не без помощи Анатолия Иосифовича, воспользовавшегося отсутствием представивших меня Маркова и Катаева (были в отпусках). Могила временно исполнял должность начальника управления. Решенное дело было перерешено, о чем он мне не без удовольствия сообщил. Я в то время временно исполнял должность начальника отдела. Довольно длительное время неприязнь к отделу сохранялась у Могилы и после того, как у нас сменился начальник отдела. Анатолий Иосифович работу свою стал делать совсем не так, как первый начальник управления. Задействовал своих заместителей, особенно "крутился" Завалишин АП. В исходящую корреспонденцию не очень вчитывался: доверял начальникам отделов и своим замам. Поэтому после окончания рабочего дня на работе старался не задерживаться. Дела от этого хуже не пошли. Правда, все давно уже было организовано и отлажено, надо было только поддерживать существующий порядок и не мешать работать своим подчиненным.

Перед появлением комиссий артистически разыгрывал испуг. Собирал всех начальников и пугал. Вопросы жизни отдела с ним, как говорится, "можно было решать". За всю историю управления это были самые спокойные времена: по пустякам не дергали. Анатолий Иосифович получил на своей должности генерал-майора и спокойно дослужил до пенсии. В управлении ходил анекдот, опиравшийся на реальный факт. Как-то заходит на пункт управления на старте н-чальник отдела Горбунов ЮН и спрашивает у Анатолия Иосифовича, имея в виду технологический график:

-- Где мы находимся, Анатолий Иосифович? -- В жопе, Юрий Николаевич, в жопе! - что-то по работе не ладилось.

С развитием космических исследований в Москве было организовано Центральное управление космических средств (ЦУКОС). Размещалось оно неподалёку от генштаба (бюро пропусков обеих организаций располагались в одном месте) в интересном здании типа небольшого дворца. Говорят, кто-то построил его для своей фаворитки в дореволюционные времена (уже не помню кто и для кого). Соответственно оформлены были и помещения этого дома. Места для всех не хватало и кому-то досталось сидеть на лестничных площадках. Руководил им в то время генерал Карась АГ, но фактически, по-моему, заправлял его заместитель по пилотируемой тематике генерал Максимов АА. Основывается это моё мнение на таком факте. После одной из аварий носителя УР-500 военная часть аварийной комиссии и руководство ОКБ были приглашены к начальнику ЦУКОСа. И вот вся эта компания сидела и ждала вместе с начальником прилёта его заместителя. Только после появления генерала Максимова началось совещание. В дальнейшем он и возглавил управление. Думаю, что не без его усилий Центральное управление было преобразовано в Главное управление МО - ГУКОС. Это уже и новые штатные категории, и независимость от РВСН. Затем он же "пробил" преобразование всего, что связано с военным космосом, в Военно-космические силы.

Со временем ГУКОС переместился в новое здание на улице Профсоюзной. В том же здании разместили и аналогичное гражданское управление - Роскосмос. Не сказать, что устроились они много лучше прежнего, но на лестничных площадках уже не сидели. К тому времени ГУКОСом командовал генерал Максимов АА, а заместителем по пилотируемой тематике стал космонавт генерал Титов ГС. Вместе со своим начальником был я один раз в его кабинете. Сам кабинет ничего особенного собой не представляет, как и у всех генералов в ГУКОСе, очень скромный по размерам, отличался только тем, что всё время в кабинете шла трансляция переговоров ЦУПа с космонавтами, находящимися на орбите.

НАШИ ВОСПИТАТЕЛИ

Долго возглавлял политотдел управления Кайдалов Леонид Дмитриевич, или, как его называли воспитанники, отец Леонидий. Родился он в 1922 году, в Красной Армии с 1940 года. В 1952 году окончил военноюридическую академию, а в 1955 - институт иностранных языков. Награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени и орденом Красной Звезды. Человек грамотный и совсем неглупый. Слабость: любил ездить на "объекты". Это значит: садился в свою машину и объезжал свои "точки" -- хоздворы испытательных частей и проч. С собой в машину старался никого не брать, т.к. она была обычно загружена.

Пришлось ему столкнуться с "диссидентами". Разбуженные, как теперь говорят, "хрущевской оттепелью", в управлении появились вольнодумцы. Одним из них был испытатель из нашего отдела Анаденко Фридрих Филиппович. Однажды срочно было собрано партсобрание управления, чтобы одобрить резолюцию по цифрам очередной пятилетки. Анаденко выступил и сказал, что он не может иметь суждений по делам, в которых ничего не понимает. В частности, например, на пятилетку предусмотрено увеличение добычи угля. Плохо это или хорошо? В Англии, например, угольные шахты закрывают. Что лучше? Предложил резолюцию: "Принять к сведению". Вот с этого и началось. Началось, конечно, несколько раньше. Фридрих Филиппович, на удивление всего управления, подписался на пятидесятитомник ВИ Ленина и читал его по своей инициативе, а не как все остальные, с целью подготовки к чему-то. Читал и другую классику, т.е. в части марксизма-ленинизма был подкованнее всех нас. Обличье имел старого еврея-революционера с подпольным стажем (по фильмам): невысокого роста, голoва, несмотря на молодость, запорошена сединой, приличный по размерам, с горбинкой нос, в очках. Естественно, его тут же начали "переубеждать". "Отцу Леонидию" тоже пришлось подчитать классиков, т.к. "на пальцах" дискуссия не получалась. У Фридриха Филипповича организовалась некоторая "группа поддержки": Волков Владимир Савельевич и Спичак Евгений Николаевич.

"Додискутировались" до того, что Волкова уволили "по возрасту", Спичак смог перевестись за пределы полигона, а Анаденко "кинули" в другое управление. Со временем там его исключили из партии и демобелизовали. Через какое-то время стали ходить слухи, что их судили и дали "срок". Однажды покупаю "Огонек" N4 за 1989 год и обнаруживаю статью о репрессированных в годы застоя "диссидентах". Среди прочих нахожу и Волкова с Анаденко, были арестованы они в 1982году. Вот выдержка из статьи: "...как указано в Приговоре, преступная деятельность Анаденко выразилась в рукописном изготовлении у себя в квартире в 22-х ученических тетрадях и на 135 -и отдельных листах антисоветского пасквиля, состоящего из нескольких частей, содержащих клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй и дискредитирующее марксистско - ленинское учение о социалистическом государстве". Дали ему 7 лет ИТК строгого режима и 5 лет ссылки. Волков - за "политический дневник, который вел в течение 17-и лет", --5 лет ИТК, сниженные потом до 2,5 лет, и 2 года ссылки.

Ну а "Отец Леонидий", за год до демобилизации "по возрасту", был переведен в Ленинград в бывшую мою академию и там получил квартиру.

"Плеяда" его преемников, к сожалению, сохранила его страсть к посещению "объектов", однако знаниями и умом не отличалась. Пропустив двоих, Тюрина и Благодыренко (умер молодым, был начальником политотдела очень недолго), остановлюсь на более колоритных двух следующих.

Сулейманов Замра Кашапович. Откровенный лодырь, стяжатель, выпивоха и бабник. Доклады для него и за него писали другие. Здесь ему оказывал услуги Маслянцев МВ, рвавшийся на повышение и умевший "трепануться". Умел написать и писал ему доклады, "угощал". Это Замра Кашапович любил. Результат оказался положительный: Маслянцев прошел на повышение, минуя командира, по протекции политотдела. Так как распределение различных материальных благ, в том числе дефицитных товаров, даже подписки на различные собрания сочинений, шло через политотдел, пользовался он этим "на полную катушку". Подписку на собрание сочинений одного автора, если таковой казался ему "достойным", оформлял себе по 2-3 экземпляра. Обнаруживает комитет народного контроля под прилавком военторговского магазина на площадке дефицитную вещь, он говорит примерно так:

- Ну что вы, ребята, как ее делить, всего одна, чтобы не было обидно, возьму ее себе.

Следом за ним пришел Кострома Станислав Алексеевич. Крикливый, но, в общем-то, безобидный человек.

Зато следующая фигура - "из молодых да ранний", Бобровников Валерий Васильевич. "Парашютист", т.е. человек "опущенный сверху". Женат на племяннице начальника политуправления военно-космических средств Куринного. Очевидно, в связи с этим не страшны ему были никакие преграды, т.к. пользовался безусловной поддержкой нач. ПО полигона Науджюнуса и, естественно, Куринного. Свою деятельность в управлении начал с переоборудования своего кабинета и коридора перед ним, отгородив коридор с помещениями политотдела. Второе важное, а по значению первое мероприятие по самоутверждению в управлении - замкнул на себя получение всех благ в управлении: получение должности, представление к званию, распределение дефицитных товаров. Даже более плотно "окучивал" этот вопрос, чем его предшественник Сулейманов. Сулейманов все-таки занимался больше дефицитом, в перемещения внутри отделов не вникал. Новый начальник стал вникать во все, но по принципу: кто против меня, тому - шиш. Одному бывшему моему подчиненному, стремившемуся купить машину и вдруг вычеркнутому из вожделенного списка, заявил прямо:

-- Почему вы против меня? И когда тот стал "каяться", смилостивился: -- Ладно, я скажу, чтобы вас включили в список.

Почему я останавливаюсь на нем так подробно? Потому, что это был аппаратчик новой формации. С родственными связями, поэтому наглый, "как танк", убежденный в своей безнаказанности и понявший, как можно управлять людьми, зажимая их на распределении тех благ, о которых я сказал. Такие быстро "перестраиваются" под текущий момент. Сказали "перестроиться", перестроился моментально и не понимает, почему кто-то медлит. Диалог с аудиторией вести не умеет, тушуется при ответах на остро поставленные вопросы, очень злопамятен. Свято верит в правило: "я - начальник, ты - дурак...".

Мой отдел, по моей, конечно, вине, попал к нему в немилость. Я уходил на пенсию. Подготовил преемника себе и преемника своему преемнику. Начальник управления поставил мне условие перед последним отпуском: довести до конца документы по представлению моих преемников. Аттестации были написаны, представления оформлены. Дело за партийными характеристиками. Тоже были написаны, утверждены парткомом управления. Оставалось согласование с нач. ПО, который в этот момент был в командировке. Сунулся к его заместителю, но тот отговорился, т.к. к этому времени попал в опалу к своему начальнику. Посчитав, что оставшаяся подпись будет получена и без меня, как это все время и было, спокойно убыл в отпуск.

Прибыл из отпуска и узнал, что мое "дело" на увольнение не только в Москву, но и на полигон не отправлено. Выясняю, что препятствием стала недооформленность партийных характеристик на преемников. А пока нет "цепочки", лежит и мое "дело". Разбираюсь подробнее. Оказывается, в управлении скопилось более 30 представлений на выдвижение. Все лежали у нач. ПО, пока не случился инспекторский опрос, на котором были заявлены жалобы. После жалоб всё тронулось, представления нач. ПО подписал. С моими же товарищами приключился курьез: подписано по два экземпляра представлений. Этого достаточно для приказа по полигону, но должности, замещаемые моими выдвиженцами, - категории, которые отдаются приказом по Главному управлению космических средств. Для этого нужно уже по 4 экземпляра. Когда с этим разобрались, "поезд уже ушел", инспекторский опрос закончился. По два дополнительных экземпляра отпечатали, но нач. ПО их не подписывает.

Пошел к начальнику управления, прошу содействия. В конце концов, нач. ПО - его заместитель, которого он обязан воспитывать. Ответом мне было:

-- Вот вы, "старики", его и воспитывайте.

Надо заметить, что со временем, с помощью Науджюнуса, наш командир был "размазан", в коллективе его стали называть заместителем нач. ПО по испытаниям. Мне воспитывать птицу такого полета было не по должности.

Попросил аудиенции, был допущен. Объяснил, что дело на мое увольнение лежит без движения. Причина - отсутствие его подписи на дополнительных экземплярах документов товарищей из моей "цепочки".

- Я хочу с ними побеседовать.

Хорошо, назначается время для беседы. Одного я так и не представил для беседы - был он занят, зато при беседе со вторым присутствовал. Берет аттестацию, начинает читать. Там, где говорится о качествах специалиста, офицера, не останавливается. Наконец, - "политически грамотен..." и т.д. по теме. Вопрос:

-- Назовите уроки... (и далее по свежепринятому документу ЦК) ... пять уроков . -- Можно не по порядку? -- Ну что вы! Мы говорим: "первый урок, второй урок". Не знаете. -- Расскажите обязанности члена партии. -- Можно не по порядку? -- Ну что вы! Плохо вы подготовились. Придется нам побеседовать с вами еще раз.

Таким образом, отлуп! Выпроваживаю подчиненного из кабинета, и тут меня "понесло". Пытался убедить, что начетничество, которое только что требовалось от товарища, никак не связано с должностью, на которую я его выдвигаю. Что очередность уроков - дело сиюминутное. Завтра какие-то из уроков поменяются местами или вовсе потеряют значение. Что главное, конечно, не знание обязанностей члена партии по порядку расположения в Уставе, а их выполнение. Говорил, что могу представить товарищей, которые все это именно так и знают, но на должность их ставить нельзя, т.к. они завалят дело, а этот товарищ уже доказал, что он дело "тянет". Нет, убедить невозможно. Потом все-таки соглашается подписать злополучные дополнительные экземпляры представлений с условием, что на собеседование претендент будет представлен еще раз. Разошлись мы, не убежденные друг другом.

На беду подоспело партийное собрание отдела. Тему уже забыл, но любая тема всегда поворачивается к злобе дня. На собрание прибыл и нач. ПО. Несколько выступивших взяли на себя смелость высказать критические замечания и в адрес нач. ПО за задержку представлений, за буквализм. Неосторожно было сказано, что коммунисты, в отличие от нач. ПО, не должны так подробно знать решения ЦК. Это был крючок. Собрание состоялось после рабочего дня. Сразу после него нач. ПО поспешил в штаб полигона доложить о "бунте на корабле". В штабе полигона шло очередное совещание командования полигона и управлений. Проследовал доклад нач. ПО полигона Науджюнусу о появлении диссидентского отдела в управлении. Тот сходу доложил в Москву начальнику политуправления космических средств Куринному о появлении диссидентского управления. "Колобок" покатился. С меня взять было уже нечего, я увольнялся, а вот с неосторожно выступившими можно было поиграть. Один отстраняется от службы оперативного дежурного, другой отстраняется от работы на технике. Начинается "полоскание" фамилий на всех сборищах и перекрестках. Организуется преследование "инако-", чем нач. ПО, мыслящих. Пытаюсь поговорить с ним, убедить, дать советы как молодому руководителю, да и молодому коммунисту. Но куда там!

-- Какое вы имеете право мне советовать?!

Действительно ... Преследование диссидентов продолжалось и после моего увольнения. Один был, пользуясь очередными оргштатными мероприятиями, понижен в должности. Второй смог удрать, поступив в адъюнктуру (как выпустил, не знаю). Третьего, секретаря парторганизации отдела, все пытался переизбрать, но наткнулся на парторганизацию отдела, не выгорело.

Началась борьба и с другими несогласными. Секретаря парткома управления довел, совместно с Науджюнусом, до открытой язвы желудка. Вопрос был поставлен ребром: "либо Я, либо он". Конечно "Я", все-таки родственник вышестоящего начальника! Секретарю, с помощью Куринного, было подыскано место в военкомате, и он убыл с полигона. Но с парткомом управления пришлось повозиться. Много там было "стариков", которых запугать было уже нечем, предстояла демобилизация. Но, в конце концов, благодаря оргштатным изменениям, от управления отпочковалось новое управление, партком крепко поредел. Нач. ПО спешит объявить его распущенным. Опять бунт: незаконно. Прибывает представитель политотдела полигона. Статускво восстановлен. Надолго ли?

Главная "заноза" не устранена. Устранят ее позже, но уже криминальным путем. А пока - большому кораблю большое плавание. Зятя Куринного переводят в Москву начальником политотдела НИИ космических средств. Своя рука - владыка, да и "как не порадеть родному человеку"! Это и было грубой ошибкой Куринного. В НИИ зятек продолжил работу в своем стиле. Через какое-то время на него было совершено нападение, в результате которого он "ушел в мир лучший, мир иной". Поговаривали, что кому-то он сильно "насолил". Но попал на "крутого". Грех, конечно, но вот не жалко. Многим испортил жизнь, сам же был, в общем, ничтожным человеком. Когда-то я называл его "ясноглазым" за отсутствие живой мысли в глазах. Пытался давать и советы. Не обольщаюсь, но, быть может, прислушайся он к ним, не наделал бы глупостей и был бы жив. На совещании офицеров управления, когда зачитывался Приказ министра обороны о моем увольнении в запас, в своем выступлении он высказал мне что-то вроде упрека:

-- Андрей Никандрович, вы так и не перестроились!

Считаю это похвалой: куда завели нас "перестройщики", всем очень хорошо известно. Когда началась "заварушка" в Прибалтике, Науджюнуса срочно перевели в Литву и ввели в состав ЦК КП республики, но чем мог помочь этот аппаратчик? В армии ему подчинялись, можно было легко сокрушать "диссидентов", а здесь так не получилось. Не буду говорить о стране, но в армии партийно-политическое руководство превратилось в политическо-партийное, т.е. политорганы подмяли под себя партию. Хорошо ли это, показали последовавшие в 90-е годы события. Политотдельцы-аппаратчики сразу попрятались, а парторганизации ждали от них, по привычке, каких-то указаний. Армия, всё-таки, привыкла подчиняться приказу. * * *

Нельзя сказать, что продвижения по родственным связям - изобретение политработников. По командной линии этим тоже не пренебрегали. Знавал я двух товарищей в ГУКОСе, попадание которых в него явно не обошлось без посторонней помощи. Первый из них имел очень известную фамилию, аналогичную фамилии Генсека. Я с ним общался по работе довольно длительное время, о родственных связях, конечно, не спрашивал, а вот продвижение его по службе вызывает интерес. В начале нашего знакомства оба мы были заместителями начальника отдела, только я - в испытательном управлении, а он - в Главном. Ребята в его отделе говорили, что по непонятным причинам, он перескочил с должности офицера отдела, минуя ступеньку старшего офицера, сразу на должность зам. начальника отдела. Дальше пошло совсем хорошо: начальник отдела, а потом, както при очередном пуске, иду по длинному коридору выносного командного пункта и вижу, что навстречу движется фигура в красных лампасах. Я уже начал открывать дверь в свою пультовую, вдруг слышу:

-- Никандрович, не хочешь узнавать?

Второй - тоже офицер из ГУКОСа, сын бывшего заместителя Главкома РВ СН. Парень хороший, общительный. Однажды даже накормил меня в своем номере в гостинице на площадке при предпусковых работах - поджарил яичницу. Хороший парень, но таких ведь много, и не все они попадают в ГУКОС.

Ещё более интересный случай был во время моего обучения в академии. В те годы в академию принимали только офицеров. И вдруг среди офицеров-слушателей появился "матросик" - курсант. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это сынок тогдашнего председателя госплана РСФСР Кузнецова. До нашей академии он проходил курс наук в артакадемии им. Дзержинского в Москве. Где ещё он обучался, мне не известно. В Ленинграде у него сразу появилась двухкомнатная квартира: человек-то семейный. В это время слушатели с детьми ни о каких государственных квартирах и не помышляли. Правда, воздух северной столицы оказался ему неподходящим, и скоро он исчез с горизонта.

Но был и нестандартный случай. Служил в нашем управлении Маслюков Дмитрий Дмитриевич, старший брат председателя госплана СССР Маслюкова Юрия Дмитриевича. За 25 лет службы на полигоне он дослужился только до зам. начальника управления, а мог спокойно давным-давно "перелететь" на тёплое местечко в столицу. * * *

Надо сказать, что система умиротворения инакомыслящих не просто сохранялась, но и развивалась, и совершенствовалась. Если раньше преследования велись за отклонения от линии партии, теперь дело перешло на личности. Ты выступаешь против меня, значит ты не прав. Методы "переубеждения" разнообразием не отличались. Еще один пример к тому, о чём было рассказано выше.

Выбирались кандидаты в делегаты на 19-ю партийную конференцию КПСС. На собраниях полигона таким кандидатом был выдвинут начальник испытательного управления, занимавшийся системой "Энергия-Буран" генерал-майор Гудилин ВЕ. Его я знал по совместной службе и работе по тематике ВМФ. Кандидат технических наук, инициативный и грамотный специалист. В это время решался вопрос о назначении на должность начальника Ленинградского института военных инженеров (бывшая академия им. Можайского) начальника полигона генерал-лейтенанта Жукова ЮА. На его место планировался Гудилин. Надо сказать, что вариант назначения Гудилина для полигона был хороший. Но вот ими обоими была проявлена детская наивность не то, что в политике партийной или государственной, а в "политике" взаимоотношений с политорганами.

Дело в том, что Главное политуправление СА и ВМФ "рекомендовало" выбрать делегатами от Военнокосмических средств их начальника генерал-полковника Максимова АА и известного нам Науджюнуса, т.е. от полигона рекомендовался Науджюнус. Ошибкой Гудилина было то, что он уверовал в "перестройку" и не снял свою кандидатуру. Непр-стительную ошибку совершил и Жуков. Являясь членом Кзыл-Ординского обкома, при обсуждении кандидатур выступил против рекомендаций ГПУ. Обком принял "правильное" решение, но реакция была молниеносной: Жукова уволили в запас. Гудилина наказали менее жестко. Вместо назначения на штатную должность генерал-полковника, перевели на генерал-майорскую, заместителем начальника НИИ космических средств по строю. Федот, да не тот. Это называется "задвинуть". Надо ли удивляться таким решениям, если идеологией занимался Яковлев, а в ГПУ СА и ВМФ подвизался Волкогонов. Гудилин, правда, не пропал - впоследствии стал замом по науке.

Четвёртое испытательное управление

Отдел испытаний ракет -носителей Четвёртого ИУ. 1988 год (я в это время работаю в КБ химавтоматики). Отделом командует Домахин Андрей Иванович (в центре 1- го ряда самый рослый)

С командованием полигона после вручения правительственных наград

Сидят: Степанов АН, Завалишин АП, Маслюков ДД, Демидочкин ВИ, Бобровников ВВ - мой "лучший друг"

Юбилей Управления

ОКОЛО НАУКИ

Я уже упоминал, что, в связи с участием в аварийных комиссиях, приходилось бывать в командировках. Это всегда интересно: новые предприятия, новые люди, иногда - новые города. В первые годы службы на полигоне увлекся я наукой. Короче говоря, решил готовиться к написанию и защите кандидатской диссертации. Предметом своих изысканий избрал популярную тогда теорию надежности. Вот ею в свободное от работы время и занимался. Готовил и читал доклады по надежности ракетных двигательных установок на НТК своего и других испытательных управлений, своего и двух других ракетных полигонов. Ездил и на одну всесоюзную конференцию. На полигоне образовалась групппа, занимающаяся надежностью. Затем она была штатно закреплена в виде отдела надежности при полигоне. Так получилось, что в момент формирования отдела, а меня в него приглашал будущий его начальник, в нашей лаборатории открывалась вакантная должность старшего инженера-испытателя. Штаты отдела надежности еще только изобретались, и там мне "грозила" только майорская должность, зато на "десятке", а в управлении уже была готовая подполковничья, но на дальней площадке. Надо было выбирать. Или работа на "десятке", но с не очень ясными перспективами на будущее, или продвижение на ступеньку по службе, но с ежедневными поездками на работу по полтора - два часа в одну сторону. Выбрал более ясную перспективу. А наукой решил продолжить заниматься факультативно.

Так и прослужил я всю свою службу на дальних площадках. Жалею ли об этом? Думаю, что нет. Во всяком случае, занимался своим делом, которое знал, а с наукой не знаю, что бы еще получилось. Думаю, что вряд ли я дал бы что-то ценное науке, тем более, что мода на надежность как науку, довольно быстро стала падать, а сама наука ничего практического, кроме цифр уровня надежности в отчетах, технике не дала. Впрочем, я успел сдать кандидатский минимум по философии, готовился к экзамену по иностранному языку, а потом разом все забросил.

Ну а поездки на конференции были интересными, хотя бы потому, что мне удалось побывать на остальных двух наших ракетных полигонах, Плесецком и Кап. Яровском. Дальше жилых городков я не был, но это тоже интересно.

Итак, станция Плесецкая, город Мирный в Архангельской области. Когда-то здесь стояла ракетная дивизия, затем на ее базе развернули полигон. Нужно было запускать космические аппараты на полярные орбиты. Городок так и выглядит: сначала идут двухэтажные дома, построенные для дивизии, затем - этажность повышается до четырех, дальше - еще выше. Расположен городок в лесу, вокруг ели. В черте города - озеро. Говорят, что грибов и ягод навалом. Правда, еще в то время говорили об отравлении грунтовых вод, а, значит, и растительности, гептилом. Не все пуски бывают удачными, а остатки ракет с гептилом падают в болото. После наших солнечных краев там мне показалось очень мрачно. В гостинице у стола, стоящего в центре комнаты, днем читать без электрического освещения невозможно. Стоял, по-моему, март, а здесь, у полярного круга, я все никак не мог понять, когда кончается утро и начинается вечер. Планировка города сугубо прямолинейная: из любой точки можно рассмотреть его на всю ширину и глубину. В отличие от Ленинска, озеленения практически никакого, если не считать прутиков (расти им долго-долго) да отдельных сосен, оставленных во дворах. Сосны тоже трудно назвать зеленью: совершенно гладкий ствол, оканчивающийся высоко-высоко несколькими метелками, такие сосны называют еще мачтовыми.На площади расположен Дом офицеров, там же - кафе, где нас кормили. В нашем городе никаких кафе еще не было. Нам там понравилось: пиво (у нас - "сухой" закон), маринованные грибочки. Правда, местные говорят, что с началом навигации пиво, не задерживаясь, пролетает прямо в Архангельск. В целом же лес, окружающий городок, произвел на меня не совсем приятное впечатление: какие-то неопрятные черные ели, серое небо, серый воздух. Природа, не выдерживающая сравнения с природой сибирской. При отъезде - прогулка по Плесецку. Похож на сибирское село: деревянные избы, деревянные тротуары. Это перевалочная база для лесоматериалов.

Более веселой оказалась поездка в Капустин Яр, самый первый ракетный полигон в Союзе. Практически все первое руководство нашего полигона и управлений начинало свою деятельность именно здесь, участвуя в пусках немецких ФАУ и наших первых ракет. Некоторые и рядовые испытатели успели поработать там после окончания среднего технического училища, а после окончания высшего - попали на наш полигон.

Расположен он неподалеку от Сталинграда. Живет по московскому времени, хотя Сталинград - на час впереди Москвы. По облику городок ближе к нашему: зеленый, южный. Старые кварталы из двухэтажных домов с очень зелеными дворами. Новые - четырехэтажные "хрущевки". Нас разместили в гостинице, та же "хрущевка". На первом этаже - ресторан. Это опять же в отличие от нашего "трезвенного" городка. Дом офицеров исполнен в духе сталинских времен - с помпезной колоннадой. Полигон - бывшая вотчина его начальника Вознюка, единственного пока начальника полигона, которому было присвоено звание генерал-полковника. Здесь же он и похоронен.

Наших товарищей из классного отделения сюда попало гораздо больше, чем на северный полигон. Побывал в гостях у троих, живут они веселее нашего, в подвалах кадки с солеными красными помидорами. Собирай сам, сколько нужно в расположенном рядом совхозе. Да и климат здесь не то, что в наших диких краях, гораздо мягче.

На обратном пути - знакомство со Сталинградом. Впечатление совсем не такое, как предполагалось по фильмам и книгам. Узкий, длинный город без особых примет. Для получения билета в кино в Доме офицеров нам приходится предъявить удостоверения личности. Впервые по такому поводу. Смотрим Универмаг, место пленения Паулюса, "Дом Павлова", мельницу - известные по войне места. Побывали на Мамаевом кургане. Всюду следы войны. * * *

Был какой-то период времени, когда я заинтересовался изобретательством. На полигоне тогда это было в новинку. В управлении комиссия по рационализации и изобретательству не взяла на себя ответственность (заявка на изобретение поступила к ней впервые) и отправила меня к вышестоящей комиссии, на полигон. Там меня долго пытали, и заявка была отправлена от полигона. У этой комиссии тоже опыта не было. На заявку получен был "отлуп". Затем началась целая кампания по изобретательству, наверное, была команда сверху. Подключился к ней и я, а заодно стал втягивать в это и инженеров лаборатории, вписывал их фамилии в свои заявки. Так получил я четыре авторских свидетельства на изобретения. С вовлечением в изобретательство подчиненных не получилось практически ничего. Зато неожиданно для меня пришла Грамота от главкома РВ СН - первого заместителя министра обороны за организацию изобретательской работы. Занятия эти я забросил: интересно было бы внедрение, но для этого не было никаких возможностей. Овладев ИНТЕРНЕТом , я случайно обнаружил, что на 3 из 4-х, полученных мною свидетельств, имеются патенты. * * *

С наукой была у меня еще одна попытка, завершающая. И опять я был поставлен перед дилеммой: или следующая ступенька по службе, или неопределенность с наукой. Предстоял набор в адъюнктуру одного человека в "аль-маматер" на кафедру эксплуатации. Как раз в это время в командировку на полигон прибыл начальник этой кафедры. Я встретился с ним. Он поинтересовался моим средним баллом по выпуску из академии (неплохой, но и не блестящий - сказались первые два года холостяцкой "вольности"), чем занимаюсь. Здесь у меня дело было лучше. Твердого обещания принять не дал: ожидалось еще два претендента - мой знакомый с полигона и еще кто-то из Забайкалья.

Начал я взвешивать шансы и другие обстоятельства. В ближайшей перспективе у меня твердое повышение по должности, но если подать рапорт о поступлении в адъюнктуру, оно отпадет. Попаду ли в адъюнктуру - вопрос, т.к. есть соперники, возможно, более сильные. Если поступлю, то после окончания адъюнктуры - преподавательская работа. Это означает, что лет в 40 надо будет начинать свою жизнь сначала: если практической работой я занимался уже давно, то преподавательскую надо начинать с нуля.

Решаясь поступать в академию, я пренебрег в свое время меркантильными интересами (высокий, по сравнению с Союзным, уровень жизни офицера, проходящего службу в ГДР). Но там никаких других потерь, кроме этих, за мной - никого, холостяк. Здесь же за мною - семья. Решил, что раз полной уверенности нет, нечего и дергаться. К такому же решению пришел и мой знакомый на полигоне, но я об этом не знал.

В 1972 году, через 10 лет после выпуска, мне довелось поехать в академию (в это время она называлась институтом, теперь это военно-космическая академия) членом Госкомиссии на защиту дипломных проектов. По своей специализации был определен в подкомиссию по кафедре конструкции двигателей. Туда же были подключены и дипломные работы по энергетическим установкам (этого в наше время мы не изучали) и часть дипломных проектов по ремонту ракетной техники.

Здесь я встретился с новым начальником кафедры эксплуатации. Я с ним уже был знаком, тогда он был заместителем начальника кафедры. Первый вопрос его был:

-- Ну что же не приехал, мы держали для тебя место.

Оказывается, не только мы с моим знакомым не решились, но что-то не получилось и у забайкальца. Кафедра осталась без адъюнкта. Так что шансы у меня какие-то были. Не рискнул, а кто не рискует, тот, как говорят, не пьёт шампанского.

Защита проходила по заведенному порядку. Каждый член комиссии до защиты должен ознакомиться с определенным числом дипломных проектов и дать на них свое заключение. Контингент был уже не тот, что в нашем выпуске. Кроме офицеров, были и "мальчики" - курсанты, набранные из выпускников десятилетки. Слушатели-офицеры учились уже не 5 лет, а 4 года, "мальчики" - 5 лет.

Самыми сложными для меня были дипломные работы по энергетическим установкам. Не понимал я в этом ровным счетом ничего. Были бы это конструктивные разработки, что-то можно было бы сообразить (кое-что я уже подчитал, здесь мне подарили книгу по энергетическим установкам, написанную на кафедре). Но понять, что хорошо, а что плохо в графиках и формулах, исследованиях дипломников в неизвестной мне сфере, оказалось не под силу. Члены комиссии после доклада дипломника должны каждый задать ему любой вопрос из программы обучения. О чем мог спросить я, не зная, чему учили человека? Выход для себя я нашел простой. Так как все эти энергетические установки - ядерные, то вопросы у меня были по ядерной безопасности на самом примитивном уровне: контроль облучения - дозы, приборы. Это-то я немного знал. Ответов на мои глупые вопросы, как правило, не было. Каннибализмом я не страдал, поэтому на общую оценку эти ответы не влияли. Более квалифицированные вопросы по таким дипломным работам задавал мой сосед по столу. Он работал военпредом на предприятии, занимающимся такими энергетическими установками.

Академия сделала нам доброе дело - организовала поездку в Кронштадт. Это хорошо вписалось в наш семейный экскурсионный маршрут по окрестностям Ленинграда.

РАЗЛИЧНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ

В последние годы службы на полигоне приходи-лось ходить в наряд дежурным командиром. Испытательному управлению подчинялось от 2-х до 3-х испытательных полков (в зависимости от очередных оргштатных преобразований). В обязанности дежурного командира управления входило руководство дежурными службами управления и полков в нерабочее время. Приходилось проверять и работу солдатских столовых. В столовых особенно наглядно видно, насколько хорош командир полка, его зам. по тылу и начпрод. Заходишь в столовую и видишь на столе ёмкость, так называемый бачок, например, с картошкой. В одной столовой - крутой консистенции, почти полная емкость, в другой столовой - что-то синее и жиденькое, половина емкости. Случилось так, что одно такое мое дежурство совпало с дежурством зам. по тылу, у которого в столовой такая жиденькая картошка. Обходим столовую, спрашиваю:

-- Что бы ты сказал тому, кто будет так кормить в армии твоего сына?

-- У меня дочка.

Вот такой ответ. Просто в одном полку хозяйственный начпрод. У него отличное овощехранилище, которое каждое лето готовится к хранению продукции. Готовятся к хранению и правильно хранятся заготовленные овощи. У него запасов хватает до нового урожая. К нему с поклоном идут хозяйственники из других полков весной. У них картошка, другие овощи уже давно сгнили. Солдат "давят" квашеной капустой, соленой рыбой, кашами (особенно "шрапнелью" - пшеничной).

С того послевоенного времени, когда я начинал службу, солдатская норма изменилась в лучшую сторону. Солдатам, работающим с компонентами ракетного топлива, назначалось еще и хорошее дополнительное питание. При каждом полку организовывался хоздвор: для доппитания нужно было молоко, а взять его было неоткуда. На хоздворе были коровы, свиньи, теплицы, летом высаживалась бахча. Солдату ввели в норму куриное яйцо (немного, но все-таки). Все было бы хорошо, если бы не было так много желающих даже не отщипнуть, а откусить, оторвать от солдатской пайки. Начинается с белого хлеба. Булка белого хлеба весила примерно 750 гр. В пекарне хлеб отпускался не по весу, а поштучно: 1 булка - 1 кг. Как делилась разница? В хлеборезку заглядывают разные "крутые" и свои, те выхватывают свои булки. Масло, еще до его развешивания по порциям, "улетучивается" на (10 - 20) %. Его либо недодали еще на складе, либо "пощипали" уже в столовой, скорее, и то, и другое. Та же история с сахаром. Не доводилось проверять закладку мяса, но не думаю, что с ним что-то другое. Одно время соседом моим по подъезду был начпрод одного полка, пришлось как-то наблюдать, как он под большим "градусом" выгружал мясо из ГАЗика, знать забили порося на хоздворе полка.

А о том, как пристально следил за хоздворами "Отец Леонидий", я уже говорил. Очень любил он свеженькое молочко. Если сам не мог заехать, отправлял своего заместителя.

Жилая площадка 92 делилась на три зоны: военных строителей, испытательных частей и гражданская (гостиницы, коттеджи для командированных). Бараки военных строителей отделялись от казарм испытателей железнодорожной станцией. В одно из дежурств, пришлось разбираться с инцидентом между строителями и испытателями. Ночью группа строителей "навестила" одну из столовых испытателей. Устроили погромчик, требуя продукты. Досталось кухонному наряду. Подняли дежурную службу строителей и одного из нападавших задержали. Разбирались с ним в штабе полка, потерпевшего в этой истории. Разбирался, в том числе, и зам. начальника управления Маслянцев. Бывший студент, переведенный на последнем курсе института в академию, так полуштатским и остался. Задержанный был сержантом; не ведая о Дисциплинарном уставе, бывший студент объявил этому сержанту офицерское взыскание - неполное служебное соответствие. Пытался говорить "по душам", дал сигаретку, но заполучить фамилии сподвижников не смог. Наконец появился начальник политотдела военных строителей. Ситуация переменилась коренным образом:

-- Так, тебя здесь строевики сигаретками угощают?! Миндальничают. Сейчас яйца в дверь зажму, все мне расскажешь!

И действительно, все рассказал, всех своих подельщиков выдал. Стычки со строителями иногда возникали и впредь. Зачинщиками, как правило, были строители: они считали испытателей "белой костью" и за это мстили. Иначе не могу объяснить, почему однажды они неожиданно налетели на строй матросов (были у нас и такие) и начали избивать их.

Был у нас один случай, объяснить который не могу. Проводилось по нему расследование, но результаты его мне не известны. На работу мы ездили поездами, которые на полигоне почему-то называли "мотовозами". И вот однажды, уже на подходе к конечной станции, поезд очень резко затормозил. Кто-то уже готовился к выходу, кто-то еще "добирал" на второй полке (были любители подремать полтора часика в пути). При резком торможении пассажиры попадали друг на друга, на полки, на столики. Попадали и те, кто еще не слез с верхних полок. Поезд остановился, пассажиры высыпали из вагонов. Перед тепловозом, упершись в него, стояли две платформы с кирпичом. Кирпичи были раскиданы около платформ, тепловоза и первых вагонов. Выяснилось, что навстречу нашему поезду кто-то пустил под горку платформы с кирпичом. Поезд вез офицеров, немного вольнонаемных и командировочных. Исполнитель немного просчитался: платформы еще не успели набрать хорошей скорости, а тепловоз на подходе к станции уже гасил скорость. Поторопился исполнитель, рано вынул башмаки из-под колес платформ. Вряд ли это был один человек, так как платформы необходимо было ещё и стронуть с места, подтолкнуть. Больше всех досталось пассажирам первых двух вагонов, но и там только кое у кого были сломаны ребра, кто-то отделался ушибами.

При политотделе испытательного управления имелась партийная комиссия, избираемая на партконференции самого управления и приданных ему испытательных полков. Работала она на правах райкома партии и занималась приемом в партию новых членов, разбором персональных дел. В том числе и серьезных персональных дел комсомольцев. В бытность мою зам. начальника отдела мне предложили по совместительству стать секретарем этой комиссии. Я воспринял это просто как партийное поручение, но вот подходит ко мне товарищ, мой предшественник, и говорит: "Ты не верь им, они только много обещают...". Никто и ничего мне не обещал, ни на какие дивиденды я не рассчитывал. Обидели человека, что-то обещанное недодали. Работы, сверх моей по штатной должности, навалилось много, да еще и бумажной. Продолжалось это, наверное, больше года, пока число членов партии в нашей парторганизации не перевалило за тысячу. Теперь должность секретаря парткомиссии стала штатной, и я с удовольствием сдал ее новому секретарю. Почувствовал огромное облегчение. Это как бог давал советы еврею, жаловавшемуся на тесноту в жилище: сначала поселить туда еще и козла, а когда стало совсем невмоготу, выселить его. Еврей испытал большое облегчение. Так и для меня секретарские обязанности оказались таким же вот козлом.

Очередной пуск. В районе эвакуации все непосредственно не занятые в пуске: и военные, и гражданские. Среди военных - командир одного из полков, "батька" Пругло. Пуск! Играет духовой оркестр. Вдруг кто-то из гражданских замечает, что что-то сыплется.

- Сыплются ваши прэмии! - резюмирует "батька" Пругло.

Премиальные, конечно, иногда бывали, особенно на начальном этапе испытаний. Как говаривали на полигоне, "премии, как и спутники, сгорают в верхних слоях". Дают её на ГУКОС, "опускают" на полигон, затем - на испытательное управление, далее - на отделы. По дороге она, естественно, "тает". Один наш начальник делил её так: "это - мне, а это - вам". Когда мне самому пришлось делить премии в отделе, то мне показалось невозможным самому себя премировать. Подаю свой список премируемых вышестоящему начальнику.

- А тебя почему здесь нет? - спрашивает он. На мои объяснения крутит головой, не понимает.

Относительно премий и наград на полигоне говаривали так: "Список на награды - это та же скамейка, на которую всё больше подсаживается страждущих. Сидящие на дальнем конце скамейки всё ближе сдвигаются к краю, пока часть из них не окажется на земле". По старому армейскому принципу: "Наказывать невиновных и поощрять непричастных".

На разных этапах истории нашего испытательно-го управления в него длительное время входили 2 отдела от ВМФ, занимавшиеся космическими аппаратами морской разведки, и отдел от ПВО, занимавшийся космическим аппаратом - истребителем спутников. Всем нам доплачивали 10% к окладам за секретность работ. В шутку их называли "пыльными" с намёком на природные условия. Над моряками по этим процентам шутили и по-другому - "за удалённость от моря". Кроме начальников отделов, эти отделы имели ещё и заместителей начальника управления по своим тематикам. Естественно, что шутники тут же "окрестили" заместителя от ВМФ "Замком по морде" - заместитель командира по морским делам.

И до сих пор люди всерьёз занимаются так называемыми неопознанными летательными объектами (НЛО). Правда, что-то порядка 90% случаев их появления уже объяснены природными и техническими причинами. Полигон тоже не обошла стороной лихорадка НЛО. Один лейтенант, будучи начальником караула, решил развлечься и пострелять из автомата. Стрельбу он объяснил появлением в пределах охраняемого объекта НЛО. Слава богу, ему не поверили. По поводу НЛО ходил анекдот, опирающийся на действительный случай. У начальника полигона сидят его заместители, и он делится с ними:

- Вчера с зятем мы вышли на балкон и видим, - и далее рас-сказывает, какой НЛО они с зятем видели.

- Пить меньше надо, - резюмирует его заместитель по строю Василий Ширшов.

Я сам один раз наблюдал такой НЛО. Был дежурным по управлению и ночью вижу, что против окна на уровне горизонта висит что-то светящееся шарообразное. Это "что-то" то висит неподвижно, то перемещается по горизонтали или по вертикали. В это время соседнее управление готовилось к пуску ракеты из шахты. Когда в моей голове совместились "НЛО" и пуск, всё стало на свои места. Метеорологи собирались запустить свой шарзонд, его-то я и видел.

Как-то на полигон была списана из кремлёвского гаража машина, на которой министры обороны принимали парады на Красной площади. Машину эту стали давать начальнику нашего управления вместо его "Волги", находившейся в ремонте. Довелось мне однажды ехать с работы вместе с начальником. Дело было зимой, и я задубел в этой шикарной, но очень холодной машине: тент совсем не спасал пассажиров на задних сидениях.

По открытой связи звонит как-то из Москвы начальник управления генерал Меньшиков дежурному по управлению, даёт какие-то поручения и предупреждает, чтобы не называл его генералом.

-Есть, товарищ генерал, - как положено, ответил дежурный. Внушение повторилось, и вновь такой же ответ.

Меня всё время занимают люди, соглашающие-ся на любую работу, даже на ту, в которой абсолютно ничего не понимают. Что это такое, я испытал на себе. В первый раз это случилось, когда я заступил на должность старшего инженера-испытателя. Не успев изучить новую для себя технику, на следующий же день я должен был пойти на техническое руководство по ней, т.е. на совещание, где решались конкретные технические вопросы. Мне и был задан конкретный технический вопрос, ответа на который я не знал. Хорошо, что для страховки я прихватил с собой инженера, уже работающего на этой технике. Конечно, я быстро вошёл в курс дел, да и дела эти были не столь обширными. Сложнее было, когда я был уже начальником отдела. О том, в какие ситуации я попадал, я уже рассказал. Очень непростое дело принимать решения по конкретным вопросам в делах, где нужны конкретные знания.

С какого-то времени на должность начальника полигона начали назначать заместителей командующих армий РВ СН. Таким образом, постепенно научная и техническая стороны жизни полигона стали притеняться. Предположим, командирские вопросы решались качественнее, зато инженерные опускались на уровень ниже. Полигон разросся, это было уже большое хозяйство. Возможно, руководить таким хозяйством лучше мог не инженер, а командир. Хотя сомнения в этом довольно большие. И этому есть основания. Речь сейчас не об этом. Беда в том, что тенденция назначения командиров (по опыту работы) на инженерные должности стала распространяться и на испытательные управления. Командиры полков, начальники штаба полков стали назначаться на должности начальников испытательных отделов. Этих назначенцев просто жалко. По своему опыту знаю. На этой должности надо знать конкретную технику или заниматься просто "руководством". Один такой товарищ, не найдя в себе сил по овладению техникой, стал по-своему руководить отделом: требовать ежемесячного письменного рапорта о состоянии дисциплины от начальников лабораторий. В конце концов, один из начальников лабораторий предложил написать рапорта сразу за весь год. И далее в таком же духе. Опыт работы ни чем заменить нельзя. Иначе будешь только присутствовать при должности.

Весёлая компания что-то отмечала, когда в дверь позвонил сосед из квартиры, расположенной этажом ниже. Он забыл ключи от квартиры и попросил помочь ему через балкон пробраться к себе на 3-й этаж. Компания с радостью согласилась и тут же разработала гениальный план. Осуществление этого плана наблюдал один наш товарищ из окна дома, расположенного через улицу. "Забывчивого", держащегося за половичок, двое из компании стали опускать на нём с балкона четвёртого этажа. Потом стали раскачивать половичок с тем, чтобы ноги "забывчивого" оказались над балконом третьего этажа. Наконец это вроде получилось, и половичок был отпущен. Не было учтено земное ускорение - и ноги "забывчивого" ударились о перила балкона. С вращением типа "голова - ноги" он полетел вниз, ударяясь в остекление балконов. Дело было на проспекте К. Маркса, и балконы к приезду очередных гостей украсили армированным стеклом. Армированное стекло и помогло погасить скорость. Приземлился он на асфальтовый отлив. Его помощники сначала с опаской выглянули из-за угла. Видят, что жив. В общем, полёт окончился благополучно, даже без травм.

По каким-то, мне неизвестным, причинам, в коллективах даются шутливые прозвища отдельным его членам, не обязательно начальникам. Так, первого начальника нашего управления Меньшикова за глаза называли "дедом", начальника политотдела Кайдалова - "Отцом Леонидием", командира одного из наших полков Пругло - "батькой". Да и сам я дал кличку начальнику политотдела Бобровникову "ясноглазый" - за отсутствие мыслей в его ясных глазах. Одного начальника отдела, очень добродушного мужика, почему-то называли "дедом морозом". Кстати, с ним был случай на уровне анекдота. Идёт читка приказов в зале клуба, он сидит в первом ряду. Начальник штаба зачитывает какой-то приказ или распоряжение, в котором звучит фамилия "деда мороза". Он внезапно встаёт и начинает делать объявление о поездке на охоту (или рыбалку). Оказывается, у него с начальником штаба была договорённость о том, что после приказов ему дадут сделать такое объявление. Товарищ вздремнул немного. В конце службы случайно узнал, что и я сподобился клички "дед". Об этом поведал Нине Ивановне один из бывших моих подчинённых из лаборатории по комплексу ракеты Янгеля. Передали её в отдел ПВО, и очень это не понравилось ребятам в лаборатории. Очевидно, отношения в этом отделе были другими, чем в нашем. Наверное, они-то и "подкинули" мне кличку. Правда, мне не обидно было за "деда", так как я и в самом деле давно был дедом. Да и по возрасту в отделе все были гораздо моложе меня.

НАША СЕМЬЯ

В 1962 году полигон не располагал возможностями для размещения семей нового пополнения. Поэтому наши семьи остались в Ленинграде в общежитиях академии, для распределенных на полигон было сделано такое исключение. Правда, на полигоне и для одиноких с местами в общежитиях было сложно, особенно на "десятке". Нам выделили места в общежитии учебного центра, километров за 30 от "десятки". Силами испытательного полка начали строить дом для семей управления и полка и к 23 февраля его сдали в эксплуатацию. Через некоторое время, однако, сказался непрофессионализм наших строителей: фундамент под одной частью дома начал проседать, при этом рвались трубы отопления. Тем не менее, получить в нем заветную жилплощадь было мечтой. Нам выделили однокомнатную квартиру. Нашим знакомым, имевшим по два ребенка в семье, выделили по комнате в двухкомнатных квартирах (переждать до ввода новых домов). В это время шло бурное строительство жилых кварталов. Для нас однокомнатная квартира в "хрущевке" казалась почти дворцом. Это после скитаний по съемным комнатам в ленинградских коммуналках. Нам даже комнатка в общежитии академии показалась раем - в ней мы были хозяевами. А здесь - отдельная квартира. Ванная комната, хотя и совмещенная с туалетом, да и туалет не надо делить ни с кем. В Ленинграде приходилось посещать бани, а здесь - купайся, сколько понравится, никуда ходить не надо. Своя кухня, правда, четверть площади в ней занимала дровяная плита, используемая лишь в качества подставки под электрические плитки и такую же духовку. Со временем я ее выкинул. В квартире был балкончик, каждый день под его дверью ветер наметал барханчик песка: вокруг шло строительство, рылись котлованы (после завершения строительных работ этого уже не было). Окна наши выходили прямо на юг, так что было светло, даже очень. Кое-какую мебель мы привезли из Ленинграда, это Нина Ивановна расстаралась и купила на мою повышенную зарплату. Правда, вместе с мебелью приехали и "коренные жители" северной столицы. Это мы очень скоро обнаружили. Слава богу, к этому времени уже изобрели дизенсекталь, и мы с ними очень скоро расстались.

Наши приятели, получившие по комнате в двухкомнатной квартире, хотя и временно, испытывали большие неудобства. У них по двое детей, и мебели они прикупили больше, чем мы. Почти все жизненное пространство было загружено этой мебелью. Где-то осенью они получили по двух- комнатной квартире. Но нам повезло, что лето они жили в нашем доме. Дело вот в чем. Перед окнами у нас был построен жилой дом с гастрономом на первом этаже. С молоком было плохо (хорошо с ним на полигоне, правда, почти никогда и не было), а у нас маленький сын. Вот Нине Ивановне и приходилось отстаивать очередь за молоком на казахстанском ярком солнышке. В одной из таких очередей с нею случился солнечный удар. Спасла ее жена одного нашего товарища, Валентина Антропова: увела к себе в квартиру, сделала укол (она была биологом по профессии), привела в чувство.

Сын наш любил ходить с матерью в гости к Антроповым: у них жила еще и бабушка, профессиональный повар. Она хорошо готовила, и сын любил у нее угощаться. Перед одним из таких походов мать его долго наставляла, чтобы был скромнее и отказывался от угощения, разве только, если предложат, сухарики. Сын все твердо уяснил. Как только зашли в квартиру Антроповых, с порога заявил:

- Мама сказала, что сегодня я ничего у вас есть не буду, только сухарики, если предложите.

Нина Ивановна продолжала заочно учиться в институте и устроилась на работу в школу, приняли ее на должность пионервожатой. Сына в детский садик устроить не удавалось, поэтому оставляла его у соседки по подъезду. Однажды мать с сыном вместе были в гастрономе, продавщица указала на нашего сына и сказала, что это тот самый мальчик, который выпрашивает копейки. Оказывается, сын уходил от своей няни, стоял с протянутой ладошкой в магазине и просил копейки. Насобирав копеек, высыпал их перед продавщицей и просил конфет. Матери было хоть сквозь землю провались.

С думой о будущем

Сын наш рос бойким и непоседливым. Казалось, что вместо ног у него пружины: если забрался на кушетку, то будет прыгать на ней, как заведённый. Поставит посредине комнаты табуретку, взберётся на неё и объявляет:

-Выступает артиста Вокса-Кокса!

На новогодней ёлке в школе, где Нина работала пионервожатой, он проявил бурную активность по завоеванию призов. Вызывался и сплясать, и стихи прочитать. В общем, на все руки мастер. С ним был наш знакомый Валентин Стуков. Он был восхищён нашим сыном: у Валентина было две дочки, и очень хотелось сына. Прошли мы с ним и период почемучек. Невозможно было закончить цепочку "почему". Так как лез во все дырки, с ним всегда что-нибудь приключалось. Очень правильно объясняет, что с огнём баловаться нельзя. Но вот во дворе солдаты соорудили деревянную беседку, и он в ней из щепочек и стружки сооружает для девочек печку.

В отпуска ездили, конечно, в Сибирь. Туда же отвозили и сына на время сессий в институте. Там он поступал на попечение бабушки. Она его баловала. Когда он был маленьким, при расставании они оба плакали, так за лето привыкали друг к другу. Однажды, провожая внука, уезжавшего в 1-й класс, "ты водочку-то от него прячь" - сказала бабушка Нине. Так я и до сих пор не знаю, в чём было дело. Надо полагать, доставлял он ей немало хлопот. Любил ходить на речку, и бабушка караулила его на берегу. Особенно её волновали его ныряния. Однажды зимой он остался со мной. Возвратившись домой, мать была очень удивлена, что ее сынок отказывается от любимых ранее щей из квашеной капусты. Это я так его закормил: не знал, что квашеную капусту надо было предварительно промывать, уж очень кислую капусту у нас в городке продавали. В 1964 году институт был окончен. В школе работа пошла уже по выбранной профессии: учителем русского языка и литературы. Дали один класс. Со временем директор школы уступила ей место и в детском садике. Однажды, когда в гостях у нас был Владимир Владимирович, ему поручили забрать сына из садика. К нашему удивлению, из садика дедушка возвратился один. Оказывается, сын, как настоящий кавалер, отпросился у него проводить домой девочку. С большими глазами мы кинулись разыскивать "кавалера".

Сын пошел в школу. От времени его учёбы в первом классе осталось письмо, которым он собирался сопроводить свою посылку детям Вьетнама. Там есть такие слова: "У нас не когда небыло войны одна ривалюцея". В первые же дни обучения в первом классе он поправил свою учительницу Анну Петровну, говорившую что-то о яичках.

- Анна Петровна, яички - это у людей, у кур - яйца, - подняв руку, уточнил он. Учительница, придя с урока в учительскую, помирала со смеху. На каждой перемене приходил в пионерскую комнату и спрашивал пионервожатую, не надо ли чем помочь. Потом он пошёл еще и в музыкальную школу по классу баяна. Когда в городе построили плавательный бассейн, он начал посещать и его.

- Подарки ведь нельзя выбрасывать? - спросил наш сын у матери, вернувшись из музыкальной школы. Та подтвердила, что, конечно, нельзя. И сын вынул из-за пазухи котёнка - подарок учительницы музыки. Мать была решительной противницей кошек в квартире, но хитро сформулированным вопросом была "обезоружена". Так у нас появился котёнок. Оригинального имени мы ему не придумали, назвали его просто "Кот". Мать наотрез отказалась от ухода за новым жильцом, сын обещал кормить и убирать, но всё пришлось, в конце концов, делать мне. Так всё и распределилось: сын у Кота стал приятелем, я - хозяином, мать - тем, кто его изредка гонял. Дело в том, что Кот любил забираться к сыну в постель и от матери прятался под одеялом, а по утрам был замечен вылизывающим волосы своему другу. Я его кормил, и утром, перед тем как мне проснуться, он усаживался на полу перед моей постелью и ждал. Как только видел, что я проснулся, бежал на кухню, требовал завтрак.

Кот подрос, ходил гулять на улицу и однажды пропал, пропал на несколько месяцев. Но однажды сидим мы на скамеечке у подъезда и видим: идёт мимо кот, очень похожий на нашего потерянного Кота.

- Кот, Кот! - позвал я его. Кот развернулся, подошёл к нам и начал кричать. В квартире он не отходил от меня; я сел на пол, а он ходил около меня по кругу и кричал, как будто на что-то горько жаловался. С тех пор, как только я брался за шинель, он начинал кричать и ходить, как будто спутывая мне ноги, - не хотел меня выпускать. Он каким-то образом чувствовал моё приближение к дому, начинал проявлять беспокойство. Через какое-то время он пропал снова, и теперь уже навсегда. Был у него в подъезде враг - наша соседка. Наверное, попросила кого-то увезти Кота подальше в степь, и на этот раз вернуться ему не удалось.

В будущем в семье у сына всегда были кот или кошка. Последняя жила у них долго, до старости, тяжело болела, её лечили, носили к хирургу, ухаживали. В семье она чувствовала себя равноправной со всеми. Когда подошёл её час, пришла к дивану, на котором лежал сын, взобралась к нему и умерла.

Сын наш рос, от музыкальной школы отбоярился, хотя учительница музыки считала, что ему надо продолжать учебу: слухач. Но уж больно не хотелось ему заниматься сольфеджио. Как-то убедил мать. В начальных классах у неё с сыном шла постоянная борьба - пыталась заставлять переписывать неаккуратно выполненные задания. Сын спасался от матери, забираясь под кровать, откуда достать она его не могла. Сейчас мать признаётся, что была не права. Мать выписывала библиотечки "Психологический университет" и "Педагогический университет", сын читал эти брошюрки, и, повзрослев, стал упрекать мать в том, что она воспитывает его неправильно. Физико-математический цикл был за мной. После работы я всегда старался проверить выполнение домашних заданий. Проверял и переводы по английскому языку. Сын удивлялся, что я его "усекаю", когда он врёт при переводе. Я в школе учил немецкий, но в академии некоторое время занимался самостоятельно и английским. Оба языка германские, и уловить неправильный перевод школьного текста труда не представляло.

Года через 3 переехали мы в "сталинку", в двухкомнатную квартиру. Небольшой зеленый двор, обсаженный тополями. Есть даже рядок яблонь, которые по весне красиво цвели, но вот плодов их мы ни разу не видели: ребятишки обдирали их еще в завязях. Нина Ивановна долго привыкала к новой квартире: однокомнатная была солнечной, а у этой окна смотрели на север и на запад, и было в ней темнее. Да еще и прежние хозяева были не очень аккуратными, долго потом пришлось приводить ее в порядок. Из Сибири осенью мы получали посылки с солёными груздями в жестяных банках из-под томатной пасты. Эти банки ухитрялся запаивать Анатолий, муж Лиды. Так что всю зиму я был с груздями, о чём и до сих пор вспоминаю с тоской.

У сына всегда были друзья и товарищи, и хорошие, и плохие. А так как он с детства был всегда готов к приключениям, с ним частенько что-то случалось. Зимой ему с соседским мальчиком зачем-то понадобилось побывать на реке, походить по льду. Здесь они успешно провалились в воду. Хорошо, что домой бежать было недалеко. Мать, с её учительским опытом, стала подозревать сына в том, что он начал курить. Я долго не мог в это поверить, но так оно и было. Дурной пример заразителен, а во дворе было кому подражать. Класса после восьмого отказался от моих проверок домашних заданий. Я, в конце концов, согласился, и зря. Это я понял, когда готовил его к поступлению в институт, - пропущены были отдельные разделы математики.

Сибирь. Ромашковая опушка. Саша и Таня

- Воспитательница нашлась! - заявил он однажды бабушке.

- Родили и хватит! - это нам, родителям. Было это после восьмого класса. Сын самоутверждался. В это же время самоутверждалась и его кузина Татьяна. Задружила с каким-то парнем. Меня попросили побеседовать с ней.

Дыруг! - ответила она мне на вопрос о парне.

В старших классах сын стал писать стихи, вошел в группу таких же любителей при Доме офицеров. Была даже публикация в областной газете. Подходило время к окончанию школы и выбору профессии. В городе оставаться не хотел, хотя уже был у нас филиал Московского авиационного института. Надумал было поступать в Львовское политическое училище, там готовили работников культуры для армии. Я ему очень этого не советовал делать. Тогда было принято решение ехать к бабушке в Ворошиловград и поступать в мединститут. При сдаче документов надо было предъявить справку о состоянии здоровья. Здоровье нормальное, но подвело зрение: по наследству от матери перешла цветоаномалия. Соседи-врачи говорили, что это не помешает поступлению в институт - кровь от мочи отличить может, и этого достаточно. Справку, правда, выписали без указания на цветоаномалию.

В институте устроили свою медкомиссию, и из-за цветоаномалии сына к экзаменам не допустили. Сразу же возник вопрос: что делать. Решили, что будет поступать в Ворошиловградский машиностроительный институт. Начал я готовить к поступлению в институты сына и племянницу Татьяну по математике и физике. В институты они поступили. Но сын наш учился примерно так же, как и я на первых курсах: дорвался до свободы. По окончании второго курса наш сын попал под нож хирурга. Случилось прободение язвы, но сначала дежурный хирург решил, что это неприятности с аппендицитом, и начал операцию по его удалению. В ходе операции обнаружил, что аппендицит не причём, и взялся за настоящую причину. Получив такие нехорошие известия из Ворошиловграда, мы бросились туда. Сын наш лежал в больнице в Лисичанске, где работал перед этим в студенческом стройотряде. Нина осталась ухаживать за сыном, а я через некоторое время вернулся на службу.

За время нашей жизни в Ленинске к нам в гости дважды приезжала мама. В первый раз научила нас печь блины из макарон (с мукой тогда было туго, это были хрущёвские времена). Второй раз приехала к нам уже в двухкомнатную квартиру. В госпитале ей сделали операцию на щитовидке. Однажды, когда она уже выздоравливала и гуляла по городу, мы её заждались, "потеряли". Ходила по магазинам, потом, говорит, отдыхала, сидела у памятника Ленину. Как уточнилось из разговора, памятник был Королёву. Приезжал и отчим Владимир Владимирович. Привёз с собой бидончик самогона, угощение. Правда, самому и пришлось его "реализовать". Наслушавшись маминых рассказов о Ленинске, приехали Лида с Анатолием и ребятишками, Татьяной и Андреем. Устроились на работу, строители выделили Анатолию трёхкомнатную квартиру. Продержались недолго: казахстанское солнышко выгнало их снова в Сибирь.

В городе построили еще одну школу, и Нина Ивановна перешла в нее со своим классом, там ей добавили еще один. В этой школе она проработала довольно долго, пока не "споткнулась" о любимую ученицу Аллу. Умная девочка, училась хорошо, претендовала на медаль. У нас бывала очень часто, Нина Ивановна ее любила и помогала, чем могла. Тем более, что в семье у нее были нелады: разводились мать и отец (не титульной национальности). Подвела Нину Ивановну принципиальность: в выпускном сочинении любимой ученицы оказалась ошибочка, и исправить ее она не посчитала возможным. Пропадала возможность получить медаль. Через какое-то время на Нину Ивановну поступила анонимка, о том, что ей до экзаменов были известны темы сочинений. Автор не был известен, но подозрения появились. Алла уехала на Украину к родственникам своего отца, смогла отвертеться от распределения в сельскую школу после окончания института. Передавали, она заявила, что почувствовала "зов крови". Определила свою национальность, в школе она не могла понять, русская ли она или еврейка. Несмотря на сопротивление директора школы, Нина Ивановна перешла в другую школу (самую первую в городе).

Приехав из Ворошиловграда, я в первый же день обнаружил, что со мною творится что-то неладное. Забрался в ванную, пустил воду - и вдруг все поплыло и закружилось. Закрыл воду, перевалился за борт ванны и кое-как, на четвереньках, добрался до дивана. Через некоторое время всё это кружение прекратилось. Впоследствии оно стало возникать, как говорится, "на ровном месте", ни с того ни с сего. Пошел к врачам, определили мне остеохондроз.

Зимой сын заявил о намерении жениться. Невесту мы знали ещё с приезда нашего к сыну. Её мы встретили в Лисичанске, где сын лежал в больнице. Девочка приехала к Саше, но вернуться домой в тот же день не смогла, ночевала у незнакомых людей. Это не могло не произвести на нас впечатления. После перевода в больницу Ворошиловграда она постоянно там его навещала. Отыграли свадьбу, а весной молодую семью с наметившимся пополнением мы забрали к себе в Ленинск. Сын перевелся в филиал МАИ, но, как и мать в своё время, на второй курс. Слишком не совпадали дисциплины, изучаемые в институтах. В новом институте сын стал заниматься серьёзно, устроился там же лаборантом, стал получать повышенную стипендию, потом ему ещё раз повысили её. Так как семья наша приросла невесткой Наташей, то вскоре появилась и внучка Оля.

Первый раз мы отвели Наташу в госпиталь, где был роддом, немножко раньше времени. Туда она шагала бодро, но нам сказали, что пока можно вернуться домой. Так что внучка появилась у нас со второго захода. Показала Наташа её нам в окно и сказала, что хочет назвать Олей. Как и Саша, родилась Оля в отсутствие отца - он был в санатории, путёвку дали как послеоперационнику. Забирать Наташу с Олей из госпиталя пришлось одной бабушке - я был на пуске, у кого-то попросила машину. Примерно в это же время родился внук или внучка у наших бывших соседей Чикуновых. Встретил я соседку и, конечно, разговор зашёл о внуках. Она жалуется, что у невестки не хватает молока для младенца, хотя сама она полная, что называется, в теле. Я говорю, что наша, наоборот, худенькая, но с молоком проблем, вроде, нет. Родилась Оля в очень жаркие дни, и первые купания дома стала делать молодая бабушка. Наташа посмотрела, как она волнуется, и решительно взяла это дело в свои руки. Я суховатый по натуре человек, но вот внучка разбудила во мне чувства, о существовании которых я и не подозревал. В связи с бурным ростом числа членов нашей семьи, нам выделели трёхкомнатную квартиру тоже в "сталинке", в соседнем квартале.

Со временем Наташа устроилась на работу в магазин. Здесь ей пришлось пережить стресс, совсем не связанный с работой. Около её лотка на улице провалилась в промоину под асфальтом в горячую воду женщина. Пришлось участвовать в её спасении. В восемь с небольшим месяцев Оля рассталась с материнским молоком - Наташе пришлось срочно ехать на похороны матери. Так что второй бабушки Оле увидеть не довелось. Наташа пошла учиться на курсы кройки и шитья при Доме офицеров, это и стало потом её профессией.

Нина Ивановна работала в школе более чем ответственно, на износ. Попала на городскую доску почета, получила Почетную грамоту министерства образования Казахстана. Ученики, конечно, видели её отношение к работе и к ним и оценили это: до сих пор поддерживают с ней связь. Но даром это не прошло, и, когда предложили поработать в библиотеке Дома офицеров, передохнуть, согласилась. Политотдельцы довольно скоро "раскусили" её и предложили заведование парткабинетом. На эту должность назначались только члены партии, а Нина Ивановна в партии не состояла, да никогда и не стремилась к этому. Политотдельцы сами дали ей рекомендации и по-быстрому приняли кандидатом. Должность привлекала тем, что работа была самостоятельной. Поэтому на неё были и другие претендентки из библиотеки. Политотдельцы не ошиблись, она и здесь с головой ушла в работу. Привела в порядок библиотеку кабинета и сам кабинет. Ввязалась в лекторскую работу. И работа эта ей нравилась.

Внучка наша росла. Когда ей было года три, решили мы её увезти в самое жарко время лета ( стояло + 42RС) в Сибирь, тем более, что внучка приболела. Сели на поезд до Ташкента с надеждой пересесть там на красноярский самолёт. В одном купе с нами оказалась женщина с девочкой чуть старше Оли. Та сделала ей замечание, почему она бабушку называет "бабой". Наша внучка нашлась:

- Моя бабушка, как хочу, так и называю!

В Ташкенте температура та же, что и на полигоне. Остановились у дяди Миши Степанова. Билетов на Красноярск в кассе нет, но военный комендант аэропорта обещает ночью посадить на самолёт. В конце концов, из Ташкента мы вылетаем. Посадка в аэропорту Емельяново, километрах в 25-ти от Красноярска. За бортом - + 15RС и дождь. Одеты в соответствии с температурой в Ташкенте, то есть по минимуму, внучка точно так же. Все вещи в чемодане, а чемодан в багажном отделении самолёта. На такую погоду мы никак не рассчитывали. Укутываем внучку, как можем, и бегом в здание аэровокзала. Дожидаемся выдачи багажа, одеваемся в соответствии с погодой и едем в Красноярск. До цели нашего путешествия ещё далеко, нам надо где-то переночевать. Ни моего двоюродного брата, ни моей тёти дома не оказалось, и мы вынуждены были проверить ещё один адрес - тёти Нины Ивановны. Хозяева оказались на месте, и мы у них переночевали. Потом добрались и до своего села. Впоследствии только внучка говорила об этой ночёвке:

-Эта Сибирь плохо пахнет, - в селе была другая Сибирь.

В селе ходили мы все вместе в лес по ягоды. Для внучки это было истинным испытанием: боялась паучков. А какой лес без паутинки? Так до сих пор и боится пауков. Приносили дикую клубнику, очень пахучую и сладкую. Перебирали её, сидя на крылечке. Когда Оле надоедало брать ягоды руками и отправлять в рот, она ложилась на животик и брала их из тазика прямо губами, баловалась. С молоком для неё у меня получился "прокол". Договорился со знакомыми, покупал прямо после дойки, отказалась пить, а надеялись подкормить её натуральным сибирским молочком. Домой добрались без приключений.

Жизнь шла своим чередом: мы работали, сын учился, Наташа ходила на курсы кройки и шитья, внучка росла. Любила побаловаться. Игрушек у неё было много, и места им обычно не хватало: расползались по всей квартире. Начали убирать их в большую картонную коробку - возьми то, с чем будешь играть, остальное пусть лежит. Ей всё время надо было высыпать все. Начинала выпрашивать. Разрешали с условием, что собирать и укладывать их перед сном будет сама. Ну а со сбором, как всегда, сложности, потому что игрушки лежат по всему полу залы. Тогда следует призыв:

- Деда, помоги! - знает, к кому обращаться за помощью.

Любила пошалить, и, если остановить шалости не было никакой возможности, всегда срабатывал такой трюк. Подносил руку к губам, как телефонную трубку, и "вызывал" милицию. Смотрела недоверчиво на меня, на телефон, стоящий на удалении: "Деда, ты шутишь?", поколебавшись, шалить все-таки переставала. А один раз такой шуткой даже напугал её. Укладывал спать на нашей кровати, уложил и предупредил, чтобы не шалила. Сам тоже прилёг и отвернулся от неё. Через некоторое время говорю ей, чтобы она не делала что-то. Угадать, чем она занимается, было несложно. Мои слова её озадачили:

- Деда, а как ты видишь?

Объясняю, что у меня есть глаз на затылке. Через минуту:

- Деда, я боюсь!

Пришлось успокоить, сказать, что шучу. Потому и спрашивала меня всякий раз в таких ситуациях, не шучу ли я.

Довольно долго не выговаривала звук "Р". Это её очень огорчало: все в детском садике давно "рычат", а ей это никак не удаётся. Однажды я что-то делал, а она, как обычно, крутилась около меня, подавала инструменты, она их уже знала. Она вообще любила заглянуть, сидя у меня на руках, в мою кладовку. Там стояли баночки с болтиками и гаечками и прочей мелочью, висели инструменты. Вдруг произнесла какое-то слово, и в нём прорезался непокорный звук. Попросил повторить слово - и мы "зарычали". Это был успех. В доме у неё были подружки, с которыми она ладила. Один только случай огорчил их дружбу. У подружек был попугай, и они вынесли его на скамеечку на улицу. Не знаю, по какой причине Оля взяла попугая за хвост, и тот частично остался в её руке. Вот было огорчений! В подвале ощенилась собака, и все её подружки, а вместе с ними и она, стали компанией навещать её. Как только мы ни запрещали, визиты в подвал продолжались.

Внучку её родители с рождения пристрастили к музыке. Музыка в их комнате звучала постоянно, под неё ребёнок и засыпал, под неё пытался что-то своё танцевать. Петь тоже пыталась: "Глядя на луч пурпурного заката...", "Миллион, миллион алых роз..." - повторяла она вслед за мамой и Аллой Пугачёвой. Ещё любила сочинять сходу какие-то сказки и, конечно, как все дети, рисовать. Фломастерами дедушка снабжал её регулярно. Остались у нас и "портреты" дедушки с бабушкой. Когда мы у неё спрашивали, старые ли у неё дедушка и бабушка, она отвечала, что нет, и обосновывала это тем, что у дедушки нет бороды и усов, а у бабушки на голове нет платочка. Увлечение музыкой, танцами и пением продолжились и в последующем, танцы стали профессией, остальное осталось в виде хобби.

Летом, когда я возвращался с работы, она, раскинув руки и с криком "Деда!", бежала мне навстречу. Я боялся, что споткнётся и упадёт, а она подбегала и прыгала мне на руки. В эти моменты мне очень завидовал сослуживец, с которым мы обычно шли вместе, - у него было две взрослых дочери, но не было внуков.

Сыну иногда доставалось от меня, особой послушностью он не отличался, мог и повредничать. Вообще молодые родители к детям относятся, наверное, более строго, чем те того заслуживают. Очевидно, сказывается не очень большой жизненный опыт родителей. К внукам отношение совсем иное.

- Деда на меня не так посмотрел, - могла заплакать внучка. Её я и пальцем не мог тронуть. И, однако, один раз я её всё-таки под попу шлёпнул. Дело было в том, что некоторое время назад у одного из офицеров нашего отдела пропала маленькая дочка. Поиски не дали никаких результатов. Ходили слухи, что её украл и увёз из города кто-то из командировочных, которых в городе всегда было много. Так получилось, что вдруг куда-то исчезла наша внучка, игравшая перед этим во дворе под окном. Я обежал весь большой двор, заглянул во все уголки, но её не нашёл. Можно представить моё состояние: без спроса внучка никогда не уходила. Слава богу, тревога оказалась напрасной. Появилась наша внучка: ходила с "молодым человеком" в магазин за конфетами в соседний двор. Вот и получила шлепок под попу, но, похоже, не обиделась - чувствовала за собой вину.

Учёба сына подошла к концу. При распределении был выбор: аспирантура в Ленинграде, завод или НИИ в Ульяновске. Жилплощадь гарантировалась только в Ульяновске. Выбран был НИИ. Действительно, выделили ему в этом НИИ комнату в семейном общежитии с душем в подвале и коммунальной кухней. В пределах комнаты был только туалет. Через некоторое время дали тоже комнату в "семейке", но уже с кухней и ванной, примерно то же, что получили мы по приезде на полигон. Правда, вид из окна был на природный парк, протянувшийся по левому берегу Волги. На полигоне с видами из окна и климатом было несколько похуже. С родителями уехала и наша внучка. Встретились мы очень скоро - это было совместное путешествие по Волге. Об этом позднее. Ненадолго заехали мы к ним в гости. Расставание при нашем отъезде было со слезами: Оля никак не хотела, чтобы мы уезжали.

Расставание побудило её к овладению письмом. В школе она ещё не училась, знала печатные буквы. Вот и начала писать нам письма. Сначала вдоль и поперёк листа, с пропуском букв, потом дело стало налаживаться. Завязала с нами оживлённую переписку. Сочиняла нам сказки в 2-3 предложения, загадывала загадки, поздравляла с праздниками и днями рождения. Писала, чем занимается в садике, спрашивала о своих подружках и собачке Муське и т.д. Круг вопросов широкий, а выражение мысли лапидарное. Когда пошла в школу, начала нас удивлять своим чутьём к знакам препинания. Причём, не только к точкам и запятым. Сначала в её письмах были иногда ещё и простейшие просьбы. "Деда, купи мне шхматы", надо полагать, ей потребовались шахматы. Потом попросила "хадьящию" куклу. Заказал в Москву, не будучи уверенным, что есть такие. Потом был заказ на "летаючую" птичку, в существование такой я уж и совсем был не уверен. Но как раз случилась командировка в столицу, зашел я в "Детский мир" и такую птичку, голубя, обнаружил, с резиновым мотором. Последняя её просьба была такая: "Дедушка, у тебя нет свободной ракеты?" Не знаю, зачем ей в детском садике понадобилась ракета. Больше просьб от внучки не было, подросла. Теперь мы уже сами предлагали ей что-то.

На следующее лето мы забрали внучку к себе. Я полетел в командировку в Москву, а при возвращении взял билет на поезд. Олю её родители привезли мне к поезду в Сызрань. Там мы и встретились. Олю подали мне в вагон, она обхватила меня за шею руками и уже никакого внимания на родителей не обращала. А они прыгают, машут руками, прощаются. Так стала внучка гостить у нас каждое лето, забирали её родители, тоже приезжали погостить. Занималась ею, конечно, бабушка, брала с собой на работу в парткабинет. Гостить у нас ей нравилось. Но иногда заявляла, что хочет к маме. Тогда дедушка становился на четвереньки и приглашал ехать. На этом всё и заканчивалось, настроение поднималось.

КАК ЖИЛИ, С КЕМ ДРУЖИЛИ

Серьезное значение в нашей жизни имеют соседи. За 27 лет жизни в Ленинске мы трижды меняли квартиру (по мере роста семьи), и, следовательно, столько же раз менялись у нас соседи. Надо сказать, что конфликтов у нас с ними никогда не было. Просто хочется вспомнить о тех соседях, с которыми связывали особо хорошие отношения. В первой нашей квартире мы жили недолго, поэтому отношения были ровными со всеми, кроме семьи Ткаченко. Жили мы через стенку с ними. С хозяином работали в одном управлении, жена его - добрая, добродушная женщина. Старшего их сына учила Нина Ивановна. Младший был товарищем нашего сына, и если они собирались вдвоем, то случалось квартиротрясение. Особенно долго мы прожили в двухкомнатной квартире. Здесь нашей доброй соседкой была Ульяна Пантелеймоновна, частая собеседница Нины Ивановны. Она опекала нашего сына, как-то сшила ему маскарадный костюм к Новому Году, пыталась учить рисовать, да и вообще помогала с ним. В своей квартире она делала и мужскую работу - у мужа "руки росли не из того места". Сын ее учился у Нины Ивановны, поэтому поговорить им всегда было о чем.

Теперь о друзьях-товарищах. Компания наша сложилась, в основном, по принципу приязни, так как, хотя мы и учились на одном курсе, с некоторыми даже в одном классном отделении, но общались только на занятиях. На полигоне круг знакомых сузился и определился. Наиболее близкие отношения у нас были с Левакиными Борисом и Надеждой, Шариными Сашей и Аней, Чемборисовыми Юрой и Тамарой, Стуковыми Валентином и Аллой. В первое время в этой компании были и Антроповы Иван с Валентиной. Впоследствии, когда наши отношения с Иваном по работе испортились, эта пара постепенно отпала. Все вместе собирались, конечно, по праздникам. Так получалось, что чаще всего собирались у нас: с демонстраций 1. мая и 7. ноября все расходились мимо нашего дома, Новый год, который я совмещал с днем рождения, сам бог велел встречать у нас. Даже если попытались бы мы в Новый год спрятаться, все равно "достанут". Заводилами были Надежда и Саша, у них был просто дар затейников. За столом много пели, особенно хорошо это получалось у Нины и Нади, остальные поддерживали. Со спиртным в городе довольно долго были трудности, действовал "сухой закон", но я довольно часто ездил в столицу и необходимое питиё привозил оттуда. Находили способы найти спиртное. Шарины обладали еще и другими талантами: сочиняли стихи и песни, в том числе и на местные темы. Вот пара куплетов одной из них:

Как по старту разбегаются строители - Начинается дренаж окислителя. Эх, мать твою так, вентиляция! Невозможно удалить концентрацию.

При включении насоса АЗС-ного Эх, и много было, братцы, интересного - Приключилось тут такое замыкание, Чуть на воздух не взлетела вся компания!

Саша Шарин мог сыграть на чём угодно, вплоть до обломков безопасной бритвы, воткнутых в доску.

Среди наших знакомых были еще Земсковы Юра и Зоя. С Юрой мы работали в одном управлении, а Зоя была коллегой Нины. Юра был еще и художником-любителем. Самые близкие отношения у нас сложились с Левакиными. Город продолжал строиться, и наши знакомые, у которых было по два ребенка, получили, хотя все еще и "хрущёвки", но трехкомнатные.

Левакины получили квартиру на 5-м этаже. После переселения их туда я предупредил Бориса, что если он еще раз соберется переезжать, то он больше мне не друг. Дело в том, что при каждом переезде приходилось перетаскивать тяжеленное пианино, да еще по узким лестничным маршам. Вот после пятого этажа я и сделал такое заявление. Мы пытались припомнить, кто же у них в семье играл на этом пианино, и не смогли.

Однажды раздается звонок в дверь нашей квартиры. Открываю, за дверью стоят мужчина, женщина и двое ребятишек. Объясняют, что они знакомые двоюродной сестры Нины Ивановны из Красноярска, т.е. знакомые наших знакомых. Приехали на заработки. Мы их приняли. Иногда они навещали нас. Прошло какое-то время, и однажды они говорят нам, что мебель они купили и интересуются, где теперь можно купить и книги. У нас к тому времени была уже приличная и постоянно пополняющаяся библиотека. Повидимому, они решили, что библиотека создается вот так просто, была бы мебель. Думаю, она им нужна была именно для заполнения полок.

Когда я говорил о наших знакомых, я не упомянул еще одну семейную пару, Маслянцевых Мишу и Таню. У нас было тоже очень длительное знакомство, да и по возрасту мы были примерно на одном уровне. Очень близко мы не общались, но были хорошими знакомыми. Отношения испортились в конце нашего знакомства. Искушение властью, хотя бы и небольшой, многое выявляет в человеке. От Антропова я стал отходить после того, как он временно стал моим начальником, замещая ушедшего в отпуск начальника лаборатории. Попытался проявить свою призрачную власть. Он и сам это хорошо осознавал: как-то спросил меня, за что я на него обижаюсь, и по пунктам перечислил эти "за что".

С Мишей Маслянцевым было несколько иначе. Освобождалось место зам. начальника управления, и ему очень хотелось её занять. Среди прочих, претендентом на это место мог быть и я. Зондирует почву:

- Андрей, теперь твоя очередь...

Успокаиваю его: у меня совсем другие планы, я увольняюсь. В моем присутствии, уже в другой обстановке, зондирует почву по другому возможному, на его взгляд, конкуренту. Должность он получает, подключив к этому полиотдельцев, об этом я уже говорил. Но дело даже не в этом. После получения желанной должности Миша переродился: стал вести себя покровительственно (я был уже на пенсии, но работал по своей теме с нашим управлением, осуществлял авторский надзор от КБ). В командирском закутке в столовой появился барин; я и не знал, что в Куйбышеве его папа занимал какой-то высокий пост, и он, повидимому, с детства что-то воспринял от него. После демобелизации он даже выставлял свою кандидатуру на выборах мэра города Куйбышева (Самары). Очевидно, был расчет и на известность фамилии. Нас он донимал вопросами, почему мы не уезжаем (ждали мы квартиру два года). Говорил, что вот они уедут сразу же. Мы в этом не сомневались: нам ехать было некуда, а у него должна была быть родительская квартира. Правда, по каким-то причинам и он уехал в Самару далеко не сразу. У жены его, милейшей Тани, тоже откуда-то в разговорах с Ниной Ивановной появились нотки матери-командирши. Так вот бывает. На этом отношения и кончились. Жаль только, что судьба обошлась с этой женщиной незаслуженно жестоко, умерла она рано, а человеком была, в общем-то, не плохим. Был момент, когда начали заболевать женщины, работавшие в вычислительном центре. Возможно, сказывался большой перепад температур между охлаждаемыми рабочими помещениями и улицей. А работала она именно там.

Немного о городе Ленинске.

Город потихоньку рос и развивался. Открыли радиотехникум, затем - филиал Московского авиационного института. Появились новые жилые кварталы, магазины, кафе, стадион, железнодорожная станция в самом городе, несколько гостиниц, в том числе и гостиница "Космонавт", которую часто показывают по телевидению, и много чего другого. Снабжение города тоже менялось и не всегда в лучшую сторону. Сначала было очень хорошо с фруктами, особенно по осени, привозили самолетами из Узбекистана, полно было арбузов. Затем стали завозить фрукты и на зиму из Венгрии, консервированные овощи и фрукты из Болгарии и Венгрии и еще откуда-то.

Всегда плохо было с картофелем. В первые годы женщины были вынуждены ездить на железнодорожную станцию и покупать ее у проводников проходящих поездов. Те уже приспособились и из европейской части Союза везли нам картофель, а из азиатской - ранние овощи и фрукты. Надо было только за очень кратковременную остановку успеть "отовариться". В последующем картофель стали заготавливать на зиму, но с хранением что-то не получалось - гнил. Ну а, в общем-то, как смеялись женщины, в городе никогда нельзя было сварить борщ: одновременно все компоненты борща в магазинах города не собирались. Нас, конечно, пытались как-то кормить: картофель привозили то кубинский, то вьетнамский, то польский.

РН Р-7. Установлена в честь 25-летия города

Универмаг

В первые годы по талонам продавали иногда куриное яйцо. Продавали его в магазинах, но, чтобы не было толчеи, службы прикреплялись к разным магазинам, а в магазинах у каждой службы была своя очередь. Лежат перед продавцами решеточки с яйцами, и на них прикреплены бумажки с фамилиями начальников служб: "Курушин", "Меньшиков". Вдруг кто-то из женщин, стоящих в очереди, заметил:

-- Смотрите, у Курушина яйца крупные и чистые, а у Меньшикова - маленькие и грязные.

Народ все видит. С мясом и маслом особых трудностей не припомню, хотя были и талоны и "... в одни руки". Эти продукты в большом количестве вывозились командировочными из России и Украины, а командировочных бывало очень много. Со снабжением промтоварами было более-менее. Дефицитные вещи, конечно, распределялись по службам и продавались по талонам, но все-таки с ними было лучше, чем в это время в других городах. Для начальствующего состава полигона существовал продовольственный спецмагазин и не нужны были талоны на все остальное. Это было бы еще ничего, но в последние годы нашей жизни на полигоне, как сплетничали женщины, контейнеры с вещами, приходившие в военторг полигона, первыми просматривали дамы первых лиц. Если там было что-то им понравившееся, вещь изымалась, а контейнер закрывался и отправлялся в Кзыл-Орду, дабы ни у кого в городе подобной вещи не появилось. На эту тему мы разговаривали как-то с моим однокашником Смоленским, о котором я уже упоминал. Он сказал примерно так:

- Андрюша, надо не разрушать эту систему, а внедряться в нее.

Он, похоже, и в самом деле придерживался этого жизненного принципа. Каждому - свое. У каждого свои принципы.

Впервые о телевизоре я услышал в Германии. В Доме офицеров у нас появился телевизор, только звуковое сопровождение "картинки" было отключено. По-моему, я ни разу передач по этому телевизору и не видел, но говорят, передачи там шли в основном из кабарушек. В Ленинграде мы ходили "на телевизор" к дяде. В общежитии, куда мы переселились на последнем курсе, жильцы нашей квартиры договорились и разок взяли телевизор напрокат. Поставили его на кухне, но что-то нам не понравилось, и через месяц его сдали. На полигоне телевидение появилось года через 2-3 после нашего приезда: началось любительское вещание из казармы. Передачи велись по вечерам - кинофильм и какой-нибудь концерт в записи или два кинофильма.

Естественно, что все кинулись покупать телевизоры, их стали завозить в универмаг. Нам достался "Рекорд", который другие браковали (не очень удачный корпус). Радовались мы не очень долго: при очередном включении растр стал похож на равнобедренную трапецию. Обратился в магазин. Отправляют в ближайшую гарантийную мастерскую, в Кзыл-Орду. Спасибо. Стал советоваться со сведущими ребятами, называют отказ отклоняющей системы. Подворачивается командировка в столицу. Нахожу нужный магазин, около него дефилирует "специалист". Подхожу, он сразу распахивает полы пиджака, увешанные изнутри радиодеталями, Объясняю свою "заковыку". Он тоже называет отклоняющую систему. Подтверждает это и продавец в магазине. Покупаю, привожу домой и пытаюсь установить на трубку на место отказавшей. Не налезает, подрабатываю напильником, устанавливаю и - Ура!

В последующем появился и телецентр с вышкой и два канала (потом, правда, еще два, но на казахском языке). Иногда даже интересно было посмотреть фрагмент фильма, дублированного на казахский, например, фильм "Чапаев", который мы все знали наизусть. Появилось и цветное телевидение. Правда, цветной телевизор частенько отказывал. Однажды наша маленькая внучка прибегает из комнаты, где работал телевизор, и кричит: "Газ кончился!". Она имела в виду - выключился телевизор. Как это сказать, она не знала, но, видимо, как-то слышала такую фразу о бытовом газе, который и в самом деле мог кончиться. При телецентре организовалась и небольшая студия, так что шли и местные передачи.

Беседка на берегу р. Сырдарьи в "нулевом" квартале

Ну а насчет бытового газа тоже потихоньку дело продвинулось. Магистраль к городу, конечно, не подвели. Но в каждом квартале установили емкости, в которые заливался сжиженный газ. Газ в квартире мог действительно "кончиться" не только из-за его окончания в емкости, но и из-за замерзания редуктора в зимнее время. Тем не менее, для хозяек наступило значительное облегчение. Газовые плиты и входные краны регулярно проверялись службой газоснабжения. В Ростове-на-Дону за 20 лет газовые службы ни разу не поинтересовались состоянием газового хозяйства в квартире.

Городок обустраивался, и, вместо поселка городского типа с наименованием Ленинский, появился город Ленинск. Решилась и алкогольная проблема. В первые годы любители пива вынуждены были подходить к поездам и покупать пиво в вагонах-ресторанах или ехать до очередной станции в вагоне-ресторане, а затем возвращаться таким же образом, насытившись пивом во время движения. Теперь при городе открыли пивной завод, производивший пиво под названием "Жигули сырасы". Соответственно появились и пивные ларьки, а около них и шашлыки. Появился и общественный транспорт: два маршрута - кольцевой и на железнодорожный вокзал, появился маршрут и в аэропорт. К тому времени построили и здание аэровокзала. Коммерческий рейс на Москву (Внуково) существовал давно, но в аэропорту Внуково он по громкой не объявлялся, просто все заинтересованные знали, во сколько и где проходить регистрацию, а в нужный момент в уголочке зала над выходом на летное поле загорался транспарант "565", если не ошибаюсь. И все тихонечко покидали зал. Прилет рейса тоже не объявлялся. Появилось даже городское такси. Был перестроен железнодорожный вокзал, а между станцией Тюра-Там и городом построили рыночек для приезжих торговцев фруктами и овощами. Кроме госпиталя, построили и обычную городскую больницу.

Народ не дремал и каждому новому микрорайону давал свои наименования. Всё, что построили за улицей Мира в сторону Тюра-Тама, получило несколько наименований: "Даманский" - по событиям на острове Даманский, "Страна дураков" и "Сучьи выселки". Будущий сквер перед "Даманским" - "Поле чудес". В связи с появлением темы "Энергия-Буран", пришлось строить новые жилые дома, теперь уже девятиэтажные. Этот район получил наименование "Малая Земля", в честь выхода в свет "творения" ЛИ Брежнева. Из старых кварталов лишь один получил народное наименование "Дворянское гнездо" - зелёный квартал в деревянном городке, где предпочитал жить генералитет. Сын, правда, утверждает, что так называли два квартала трёхэтажных домов, в которых жили мы.

Появились перспективные планы развития города, в том числе и на левом берегу реки, так как на правом ему развиваться было некуда: он был зажат в треугольнике река - железная дорога - аэродром. Многое было в этих планах. Но растащили Союз - и все рухнуло. Офицеры никому стали не нужны; разъезжались, кто куда может, оставались те, кому ехать было некуда. Город и его хозяйство стали разрушаться. Лишь через какое-то время полигон арендовала суверенная Россия у суверенного Казахстана. Говорить о его перспективах сложно.

НАШИ ПУТЕШЕСТВИЯ

Целью многих наших путешествий была Сибирь, мы ездили к маме, отдыхали сами, отправляли на лето сына. Ездили из Ленинграда, ездили из Ленинска.

Уже в начале нашей жизни в Ленинске начали сказываться последствия малярии, которой Нина Ивановна переболела в детстве. Начались неприятности с печенью, приступы. По рекомендациям врачей, стали ездить на лечение в Трускавец, пить водичку "нафтусю". Поездки, конечно, "дикарем", без путевки. Климат и природа Прикарпатья разительно отличались от казахстанских - довольно прохладно и очень часто идут дожди. Удивил, правда, лес около курорта: отсутствие травы под деревьями. Поселились в комнатке маленького домика (на Украине их называют флигелями), сдаваемой его молодыми хозяевами. На усадьбе был еще один дом, построенной по принципу гостиницы: коридор и комнаты слева и справа от него. Сдавались и эти комнаты, и чердачные. На участке ничего особенного не росло, зато рос высокий грецкий орех. Был еще и небольшой прудик, но жили там, в основном, голосистые лягушки. Хозяином всего это-го был бендеровец по фамилии Волк.

Хозяева дали нам адрес врача, к которому надо сходить на прием (всего трояк). Врач давал рекомендации по приему воды и направлял по своей "цепочке": на анализы и процедуры в санатории. Там таких "леваков" с удовольствием принимали, конечно, тоже за небольшую мзду. "Цепочек" там было достаточно много: хозяин жилья - врач - медсестра. Через хозяев точно так же организуется и питание. Мы с сыном питались сами по себе, иногда ездили в соседний город Дрогобыч.

Всей семьей в Трускавец мы ездили трижды, а один раз Нина Ивановна ездила туда одна. У хозяев первой своей комнаты мы побывали еще раз. Снимали и комнату в обычной городской квартире. Цены лечения менялись, на второй раз посещение врача стало стоить пятерку.

Развлечений здесь было достаточно: прогулки по терренкуру, иногда - кино, "спевки" украинцев на площади перед бюветом. Несмотря на то, что состав исполнителей менялся, они всегда слаженно пели народные песни, и все с удовольствием их слушали. Пели они красиво. Припоминаю, что как-то раз кавказцы решили представить что-то свое. Поставили на скамейку магнитофон и включили свою музыку. Эффект не то что не тот, но просто никакой. Еще одно развлечение: отправление поезда от железнодорожного вокзальчика. Посмотреть на трогательные прощания отъезжающих и провожающих. Самой большой популярностью у "дикарей" пользовалась уборная: после нафтуси все устремлялись туда, организовывали очереди, особенно женщины. Там же обосновывались и цыганки: торговали недавно появившимися многоцветными шариковыми ручками и еще какой-то мелочью. Теперь они такой чепухой не занимаются: перешли на более доходные наркотики.

В городке и на терренкуре встречаются надписи на польском. Они напоминают о том, что не так давно хозяевами здесь были поляки. Об этом же говорит и обращение к покупателю на базарчике: "пан" или "пани". Население - ревностные католики. После Германии и Ленинграда города западной Украины (Галиции) особого впечатления не производят - просто города европейского облика.

В один из приездов мы совершили организованную экскурсию в Ужгород. Конечно, очень красиво смотрится дорога в Карпатах. Впервые увидели мы в отдалении одинокий средневековый замок на возвышенности. Произвели впечатления и аккуратные деревеньки с оштукатуренными снаружи домиками, больше похожими на небольшие коттеджи. В дороге были и остановки типа "девочки налево, мальчики направо". В Ужгороде провезли нас по туристическому маршруту, мне только и запомнился рассказ женщины-экскурсовода о "жупанате жупанской жупы", каком-то органе самоуправления. Побывали мы и в подвальчике, где предлагается пробовать вина. Мы пробовали вина, а сын закусывал орешками. На следующий день была экскурсия на местную барахолку. Отличалась она тем, что там были товары из Чехословакии и Венгрии: неподалеку находится Чоп, где сходятся границы трех государств. Конечно, если бы можно было заранее угадать, какими будут барахолки в России на рубеже веков, ужгородская барахолка показалась бы смешной. Запоминается обычно то, что видишь впервые: там продавали вино прямо из большой бочки.

Много лет спустя мы побывали в Прикарпатье еще раз, ездили по санаторной путевке в Моршин. Сын наш вырос, и у нас была уже внучка. Втроем они и подъехали к нам в Моршин.

Сняли комнату в поселке, но внучка жила с нами в санатории, о питании всех договорились в столовой санатория. В Моршине нам понравился его парк, там наши дети находили даже белые грибы. Нас, похоже, принимали за большую семью, родители и трое детей. Когда мы с рождением внучки переселились в трехкомнатную квартиру, некоторые соседи так и думали: вот молодец женщина, двое уже взрослых детей, а она родила еще одного. На обратном пути немного познакомились со Львовом. Центр красивый, окраины строились уже по стандартным проектам. Что же удивило меня во Львове? Вывеска на магазине "Украинские колбасы". В магазине вообще никаких колбас не было.

Наш приезд в западную Украину в августе 1968 года совпал по времени с событиями в Чехословакии. По дороге мы видели автомашины с резервистами: призвали на сборы. Выглядели они старовато для армии, форма на них сидела так, как она всегда выглядит на новобранцах. Очевидно, готовились к серьезным событиям. В магазинах во весь голос вещало чешское радио, естественно, с антисоветскими передачами. Я так понимаю, власти на это не реагировали. Все чего-то ждали. Позднее я слышал, что самолеты с аэродрома в западной Украине летали на бомбежку Чепеля. Просматривал я газеты, выходившие в эти дни в Польше, Болгарии, ГДР и наши. Наиболее пространно о событиях писали польские газеты, в газетах ГДР чувствовалась жесткая цензура. Рассказывали, что немцы и действовали в Чехии совсем не так, как мы. Ordnung наводили жестко, по-немецки. Поэтому их оттуда быстренько отозвали.

Другой раз мы ездили по путёвке в Ялту, в санаторий Черноморского флота. Случилось это в межсезонье. Купались в море только самые отчаянные. Мы принимали процедуры и посещали памятные места в городе и в округе. Каждое утро начиналось с песни "Тот, кто рождён был у моря" по санаторному радио - санаторий-то был морской. Рядом был парк, по которому мы и гуляли; в принципе, если я не забыл, гулять там и можно было по набережной и этому парку. Городок небольшой. В городе мы дошли до домика АП Чехова, но домик был закрыт, кажется, на ремонт. Выбрались в Никитский Ботанический сад, просветились по флоре. Побывали в Ливадии во дворце, где проходила знаменитая Ялтинская конференция 1945 года. В ней принимали участие ИВ Сталин, ФД Рузвельт и У Черчилль. Дворец находился в стадии ремонта, но зал, где проходила конференция, был уже отреставрирован.

В связи с обострением остеохондроза, дали мне путёвку в санаторий в Цхалтубо. Самолётом долетел до аэропорта Копитнари, оттуда - автобусом до Цхалтубо. Главное лечение - радоновые ванны. Их принимают и в индивидуальных ваннах, и в мелких бассейнах группами. Ничего особо примечательного в санатории не было. Разве только то, что у входа на территорию санатория постоянно дежурили частные продавцы виноградного вина. Из Цхалтубо ходит троллейбус до Кутаиси, куда однажды из любопытства я и направился. Городок небольшой, центр старый, а на окраинах, как и везде, новостройки из "хрущёвок". Интересно только то, как некоторые жильцы решали проблему утепления балконов: делали стену из кирпича. Только кирпич укладывался изнутри балкона, и снаружи такая стена выглядела очень неровной, неприглядной. В центре города зашёл в книжный магазин. К моему удивлению, как раз книг-то там практически и не было. Зашёл в хозяйственный магазин и с удивлением обнаружил, что есть "каструл", "каструлка" и "каструлчик" . Перекусить зашел в хачапурную. Хачапури готовились прямо на глазах у посетителей, к ним продавался лимонад в бутылках, вкусно. В городе показалось интересным, как женщины несут с рынка кур: связанными за лапки, головами вниз. Мужчины здесь истинные джигиты. Наблюдал, как по тротуару идет молодой джигит, а чуть позади него женщина, по возрасту - мама, что-то несёт на голове. В гастрономе перед каждой продавщицей две очереди: из джигитов и из женщин. Джигиты обслуживались первыми.

Самое удивительное ожидало меня впереди. Полез в задний карман брюк и не обнаружил там бумажника. В бумажнике были все документы, денежные аккредитивы и немного денег. Пришлось идти в милицию и заявить о пропаже. Там меня успокоили:

- Справку, вместо документов, мы вам выдадим, а по вашему аккредитиву никто деньги не получит, у нас так расписываться не умеют.

В расстроенных чувствах вернулся в санаторий, ругая себя за доверчивость (положил документы в задний карман брюк). В Ленинске в этом ничего необычного не было, а здесь надо было иметь в виду "щипачей". В таком же расположении духа я пребывал и на следующий день, лежа на койке в палате (на улице шёл дождь). Открывается дверь, входит незнакомый мужчина и спрашивает меня. Оказалось, что это водитель троллейбуса, на котором мне довелось прокатиться. Протягивает мне мой бумажник и говорит, что обнаружил его на конечной остановке на полу у переднего сиденья. Все мои документы и аккредитивы оказались на месте, не было только небольшой суммы денег. Естественно, я был очень рад, благодарил и записал его домашний адрес, пообещал заехать. В какой-то день купил бутылку коньяка и приехал по адресу. Хозяев дома не оказалось, коньяк передал соседям.

Ещё некоторые наблюдения. По тем временам в Грузии было значительно больше легковых автомобилей, чем в России. Правда, "Жигули" здесь бегали подержанные, явно перекупленные. Купить в то время новую машину было большой проблемой. Моя поездка в Грузию совпала со сбором урожая мандаринов. Стратегический товар к пересылке почтой не принимали, можно было только что-то увезти с собой. На мандаринах грузины, конечно, зарабатывали не плохо. Но видел я и обыкновенного грузина-труженика: накупив целый мешок хлеба, он двигался в горы, этому явно было не до "Жигулей".

Было у нас еще одно путешествие. Взяли мы туристические путёвки на теплоход, арендованный министерством обороны. Маршрут по Волге: Москва - Астрахань - Москва. Две одноместные каюты. Оба мы впервые на борту большого речного теплохода, всё в новинку. Первая остановка - Углич. По нашей истории - город, примечательный событиями, связанными со смертью царевича Дмитрия. Обратила на себя внимание такая особенность церквей в Угличе: очень неровная штукатурка наружных стен (внутри мы не были). В Ярославле мы должны были пришвартоваться на обратном пути, но так до него и не доплыли, сошли в Ульяновске. В Казани к нам присоединился сын с семьёй, об этом я заранее договорился с руководителем плавания от министерства обороны. Одну каюту мы отдали Саше с Наташей, а Олю забрали к себе. Правда, ночевать втроём в одноместной каюте было сложно, пришлось попросить надувной матрас. Организовались как-то и с питанием.

При плавании по Волге предусматривались остановки в областных центрах, расположенных по Волге. Исключение составляли Углич и Плёс. Плёс интересен не столько сам по себе, сколько из-за творчества И. Левитана. В Плёсе написаны такие известные его картины, как "После дождя. Плёс", "Вечер. Золотой Плёс". Нам организовали экскурсию в музей художника. При посещении Костромы нам провели экскурсию в монастырь, где скрывался от поляков царь Михаил Романов, дед Петра Великого. Спас его Иван Сусанин, заведший поляков в дебри. Монастырь тогда не работал, там был музей. На территории монастыря был организован также музей деревянного зодчества.

Интересным было посещение и г. Горького (Нижнего Новгорода). Посетили горьковские места, кремль. Казань мы не увидели, были рады встрече с детьми. В Куйбышеве (Самаре) покрутились, в основном, на набережной и недалеко от неё. Интересной была остановка в Саратове, где мы посетили Художественный музей. Это, конечно, не Третьяковка и не Русский музей, но там есть по одной - две и даже три картины самых известных наших художников. В Сталинграде мы уже бывали, новым было посещение Панорамы. Конечный пункт путешествия - Астрахань. При посещении кремля купил на память о городе какую-то деревяшку. Но когда заплатил за неё и прочитал бумажную наклейку, то обнаружил, что изготовлена она очень далеко от этих краёв. Самым интересным было представление, организованное на берегу недалеко от Астрахани пассажирами теплохода. В большом коллективе всегда находятся умельцы. Группа женщин, переодетая цыганками, сошла на берег и начала представление. Случилось так, что на берегу в этом месте оказались и настоящие таборные цыгане. Цыганские ребятишки были поставлены в тупик: вроде и свои, цыгане, но всё-таки что-то не так. Обратный наш путь закончился в Ульяновске. Мы заехали в гости к сыну. Об этом я уже рассказывал.

Путь в командировку на стенды испытаний ракетных двигателей пролегал через Загорск (Сергиев Посад). Естественно, невозможно было не посетить Троице - Сергиевскую Лавру. Я атеист, поэтому меня в первую очередь подивило то, как проходящие в Лавру верующие женщины целуют кирпичи арки. Такое я уже несколько раз видел в Ленинграде: женщины, проходя мимо церкви "На крови", целовали какой-то фрагмент стены. Далее очередь за "святой" водой, набираемой как "нафтуся" в бювете Трускавца. Не знаю, насколько эта вода святая, думаю, что она хотя бы посеребрённая. В храме проходила какая-то служба, слышно было очень красивое пение хора. Заглянул внутрь храма, не заходя: люди подходят и целуют, как я понимаю, раку с мощами Сергия Радонежского. Сходил в музей при Лавре. Служители музея уже тогда обижались на притеснения со стороны церковников. Думаю, что сейчас этот музей вряд ли сохранился. Не знаю почему, но там обратил я внимание на крест, возвышающийся над звонницей. Крест своим основанием упирается в опрокинутый серп полумесяца. Так как в церкви всё что-то символизирует, я попросил пробегавшего мимо меня молодого человека в рясе объяснить, что это означает. Тот ничего мне либо не захотел, либо не смог объяснить.

Как я понимаю, церковный крест изображает крест, на котором распяли Христа. Но вот в том же московском Кремле на соборах кресты самых различных конфигураций (не менее трёх). Почему?

Непонятна мне и повторяющаяся время от времени кампания, конечно, не без помощи церковников, по захоронению ВИ Ленина. Я сам не сторонник массовых посещений склепа с выставленной в нём на обозрение мумией. Но не могу понять и непоследовательность церковников: рака с мощами того же Сергия Радонежского тоже не предана земле. И уж вовсе кощунственным, даже для неверующего, кажется перемещение из города в город фрагментов скелетов святых. Почему их тревожат? Это же язычество, идолопоклонничество, осуждаемые самой церковью. Это дикость и ничего более. Роскошь убранства церквей, а особенно служителей бога, при бедности паствы, вызывает, по крайней мере, недоумение. Объяснять это только тем, что в своё время были приняты византийские церковные обряды, нелепо. Жизнь меняется, а с тех давних пор прошли века. Пора бы что-то и подкорректировать.

Много пришлось бывать в Москве и в командировках, и проездом в отпуск. Всегда была проблема устроиться в гостиницу. Конечно, чаще всего это была гостиница ЦДСА. Хотя разок жил я и в Советской, и в какойто на ВДНХ. Несколько раз - в гостинице МОМ. В первые годы моих поездок в Москву и через неё самой демократичной для военных была гостиница ЦДСА. Со временем она начала меняться в сторону коммерциализации. Порядок в гостинице был такой. Приезжаешь, записываешься на листочке у дежурной в очередь и можешь гулять. Часов в 8 вечера (или 10) начиналась раздача койко-мест по очереди. Койкой на ночь, хотя бы раскладной и в нише в коридоре, обеспечивался каждый. Если не хватало и таких коек, дежурная звонила в другие военные гостиницы. Один раз я таким образом попал в гостиницу генштаба (отправляли туда в звании не ниже подполковника). В общем, никого не оставляли без ночлега, а на следующую ночь ты уже считался их жильцом и тебя обеспечивали койкой в номере. В холл гостиницы ночью впускали всех (военнослужащих, конечно), кто приехал и после полуночи. Они дремали в креслах, и на диванах в холле, и в комнате около дежурной. В цокольном этаже был устроен буфет, начинавший работать рано утром. Это было очень удобно, особенно для командировочных. Меню было не очень разнообразное, но для завтрака командировочного люда в самый раз.

Затем, в перестроечные времена, всё начало меняться: многочисленные ниши в коридорах, в которых стояли телевизоры или просто кресла и в которые при необходимости устанавливались раскладушки, были превращены в номера. Вместо буфета открыто кафе, но по времени начала работы оно уже никак не устраивает командировочных.

В московских командировках выходные дни использовались не только для посещения кино (это было чаще всего), но и для походов в музеи. Одним из первых был Музей подарков ИВ Сталину (потом он стал называться Музеем революции). Следующим, наверное, была Третьяковка. В ней я был неоднократно, в том числе и с Ниной Ивановной. Музей ВИ Ленина, Исторический музей. Так как почти все мои командировки были на предприятия, расположенные в Филях, то не осталась без внимания и Панорама Бородинского сражения 1812 года. Почему-то позднее всех пришёл в Музей изобразительных искусств им. АС Пушкина, который, правда, особого впечатления не произвёл. Несколько раз заходил в галерею на Кузнецком. Однажды попал на выставку художников-абстракционистов. При всей их яркости, на меня они впечатления никакого не произвели и не производят. Есть в них что-то, что наводит на мысли о душевном здоровье автора или о его "дурачестве".

Приходилось бывать на выставках двух художников с противоположных концов земли: Р. Кента и Н. Рериха. В отличие от всяких абстракционистов, яркие краски их картин привлекают внимание, они необычны для наших широт, и им всё-таки веришь. В отличие от картин абстракционистов.

Несколько слов о посещениях библиотеки им. ВИ Ленина. Часть свободного времени в командировках ушла на эту библиотеку. Заинтересовал меня в своё время машущий полёт. Это была не первая большая библиотека, в которой я что-то читал. Первой была библиотека им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, но там допускали только в студенческий зал. В Москве "градус" мой повысился - выписывали временный пропуск для людей с высшим образовании-ем, требовали предъявления диплома. Диплом я с собой, конечно, не возил, но в Удостоверении личности было записано звание "инженер-капитан". Этого было достаточно. Очень понравились мне каталоги библиотеки по авторам и особенно тематические. В небольших залах можно было просмотреть и свежие журналы, в том числе и иностранные. Есть там отдельный зал для научных работников. Этот зал был не про нас. Неприятно поразило, что и в этом святилище знаний все кабинки в туалете оказались в надписях и "росписях". Вроде бы посетители должны были перерасти уровень сортирных художников.

Подходило время к отъезду из Ленинска. Записаны мы были на получение квартиры в Ворошиловграде, но оттуда пришли только однокомнатные квартиры. Нас это не устраивало. Одновременно пришли квартиры из Ростова-на-Дону, там были двухкомнатные. Ждать уже поднадоело, после демобилизации прошло 2 года, и мы решили переориентироваться на Ростов. Решили, что от Ворошиловграда, где жила мама, это недалеко. Итак, прощайте, Ленинск, полигон, Казахстан. Вам отдано 27 лет жизни.

ПОЛИГОН. БАЙКОНУР Страница 146

Комментарии: 2, последний от 08/05/2021. © Copyright Степанов Андрей Никандрович (andrnikandr@mail.ru) Размещен: 14/11/2010, изменен: 03/11/2015. 293k. Статистика. Сборник рассказов: Мемуары Иллюстрации/приложения: 31 шт.		Оценка: *6.7411** Ваша оценка:
Аннотация: История испытаний ракеты-носителс ПРОТОН

Степанов Андрей Никандрович : другие произведения.

Полигон. Байконур. (Записки испытателя. Часть 3)