Раиса Борисовна участковый педиатр детской поликлиники, стройная женщина с большими добрыми глазами красивого еврейского лица, звонила мужу, когда в кабинете была одна.
Ее успешный любимый Вадим был заместителем и совладельцем кирпичного завода.
В этот день, по окончанию приема, когда Татьяна - медсестра - ушла в регистратуру, приятно потянувшись и ощутив полноту бюста, Раиса позвонила мужу.
Она еще с утра, взглянув на календарь, задумала устроить небольшой междусобойчик.
В честь восьмилетней годовщины первой встречи она решила к ужину сварить любимую Вадимом мясную сборную солянку. Чтобы к ужину успеть все сделать, она предложила мужу забрать из садика их сына Мишу.
- Ты знаешь, Раечка, шеф нас заколебал. Он затевает летучку по итогам недели. И, как обычно, растянет толковище часа на полтора, а то на два.
На это огорчение, произнесенное ласкающим, как бархат баритоном, Раиса, скрывая сожаление, сказала только:
- Ну ладно я сама.
До времени открывать сюрприз ей не хотелось.
По пути в детсад она купила нужные продукты; и, для интимности такого вечера, решила оставить Мишу ночевать в продленке. Раньше, бывало, он оставался в группе с интересом.
Когда соляночка сварилась, и муж уже должен был приехать, попробовав бульон, Раиса спохватилась; она забыла про маслины, которые Вадим особенно любил в солянке.
Поспешно обойдя ларьки, где были лишь зеленые оливки, она побежала на проспект в супермаркет. Выходя из-за скалы двенадцатиэтажки к стоянке перед магазином, она увидела Вадима.
Он вел из маркета к своей машине какую-то длинногривую блондинку.
Открывши дверцу и усадив девицу, он торопливо сел за руль и тронулся, но в сторону от дома.
Мощной волной захлестнувшей ревности Раису забросило в ближайшее такси.
- Гоните за поехавшим джипом! Я отблагодарю! - предательски нервно взмолилась она на вопросительный взгляд молоденького шофера, который тонко ухмыльнулся.
Лихо, объехав мешавшие машины, он покатил за джипом. В салоне джипа было ничего не видно, из-за чего дошла причина тонировки стекол.
Проехав рыночную площадь, Вадим направился на улицу, ведущую за город.
В ломившейся от стресса голове слепили расплывы мрачных картин надломленной под корень жизни.
Какая подлость!
Особенно для сына!
За городом как острыми когтями, пронзило сердце.
Джип повернул к Ольховке.
Он вез любовницу на ту приютную полянку, где каждую весну и бабьим летом бывало, тешились они в счастливом молодом забвении...
Перед мостом, сказав тяжелое, как слово, спасибо и, протянув две сторублевки, Раиса вышла из машины.
Почувствовав прилив рассудочного хладнокровия, она пошла тихонько, чтобы застать измену в самом пике.
До памятной лужайки было метров триста. Дорога заросла с краев крапивой и виляла.
Когда в просвете поворота открылся кровавый фонарь стопсигнала, она остановилась и, смекнув, стала подкрадываться чащей.
У границы полянки в проеме листвы и веток было видно, как выразительно ритмично покачивался джип.
В груди тошнотворно застыло.
На краю поляны в реденькой траве лежала обгоревшая с конца, почти в руку толщиной, приличная дрючина.
Осторожно, чтобы не обнаружиться, Раиса наклонилась, чтобы взять дровину. Она, согнувшись, подошла к капоту и в чистое переднее стекло увидела противную картину.
На словно для спанья уложенных сиденьях лежал ее бесштанный муж лягушею распялив ноги, на нем мозолилась, качая белым тестом зада шлюха.
- Паскуды! Сволочи! - крикнула Раиса и, что есть силы, стукнула в стекло дубиной.
С противно резанувшим сучьим взвизгом шалава припала к дернувшемуся Вадиму.
Завыв тяжелым неизбывным воем, Раиса кинулась бежать от проклятого места.
Хотелось умереть.
Она остановилась на мосту... И только образ плачущего сына расплывшийся на черном зеркале воды ее остановил.
До пасмурного зябкого рассвета она в затмении ходила от дома до детсада, заглядывая в окна на второй этаж, где была спальная, пока не погасили свет, но Мишу не увидела.
А в голове сверлило, что после страшно трудных и с разрывом родов
(четыре триста весил Миша) Вадим переменился и за пятнадцать тысяч замазал стекла черной тонировкой.