... Мухи рождаются для того, чтобы их съели пауки,
а люди - для того, чтобы их глодали скорби
А.Шопенгауэр
1.
Раскалённый плоский диск солнца, слегка сплюснутый по бокам,
словно сорвался с наковальни хромого Гефеста, выкатился в небо и
застыл в зените. Со своей знойной высоты солнце бросало в майс-
кую землю яркие испепеляющие дротики. Перед его недельной аг-
рессией поникли долу деревья и травы, а воды Ипути, курясь сизой
дымкой, казалось, испарялись на глазах.
Мои ноги в прошлогодних штиблетах, отживающих последние дни, распухли так, будто в каждую из них вонзилось по осе, и ныли, словно суставы хронического ревматика к циклону. Опти-
мизма, с которым я сегодняшним утром оттолкнулся от крыльца своего дома, оставалось столько же, сколько и учительской зар-
платы в кармане трижды заплатанных женой брюк - с гулькин
нос.
Я не терпел откровенной жары и невозмутимой стужи. И в том, и
в другом случае душой страдал больше, чем телом. В большую жару или жуткие морозы я бывал близок к умопомешательству. У меня едва не случались эпилептические припадки, когда в такую погоду какие-то долги или обязательства гнали из дома. Прикусывая ворот сорочки или воротник меховой куртки, я пере-
ступал порог, словно какой-нибудь шестой круг ада.
По всем биологическим т психологическим параметрам я должен был родиться и жить. В Париже, где практически не бывает зимы и лета. Но что-то там напутал аист, забросив новорождённого меня на капустные грядки в хирый российские огород. Но какой я, к чертям собачьим, русский, ежели картавлю с французским пронон-
сом. За это ученики за глаза величают меня Владимиром Ильичом.
Хотя я самый натуральный Василий Ильич, да ещё с длинной и
странной фамилией Бесприбрежников. Увы, мне не посчастливилось родиться мсье. И большую часть своей тридцати-
пятилетней жизни я числился в каких-то товарищах - то ли чёрта лысого, то ли лешего кудлатого.
И теперь этот уже не товарищ и ещё не господин Бемприбреж-
ков, умирая от жары, хватая, как выхваченный на берег линь, знойный воздух, шагает по пустынной улице задрипанного рай-
онного городка, который редко называют Зарайском, а чаще...
Тьфу! Мне, преподавателю-филологу, невозможно начертать имя
моего родного городка на бумаге. Но слов из песни не выкинешь.
Сами зарайцы называют свой город Засранском. И есть за что.
Грязнее, неопрятнее городишки даже Николай Васильевич Гоголь
в своей жизни не видывал. Хотя проживал не так далеко от Зарай-
ска-Зас...ка полтора века назад. В те времена ещё не дымились ас-
фальтовые заводы, а мусорных контейнеров и в помине не было.
И поэтому, выходит, что гоголевская миргородская свинья была
чистоплотнее среднестатистического зарайца. Или же, если совсем в точку, - зас... Прости, Господи! Ведь никогда в жизни, хотя и
родился в Зарайске, я сквернословом не был.
Впрочем, все эти глупые измышления о Гоголе и Зарайске у меня
произошли непроизвольно - от жары. Потому что на всё это мне плевать с высокой пожарной каланчи, которая чудом сохранилась в
городе в обшарпанном и полуразвалившемся виде. А как иначе, коль у нас пироги печёт сапожник, а сапоги тачает дамский парик-
махер Семён Дворкин? Если область возглавляет горе-журналист, а в районных воеводах ходит участковый-неудачник, то трудно ждать от Зарайске процветания Женевы. В Зарайск впору приез-
жать, воскреснув, Салтыкову-Щедрину.
И опять же, цинично-нелицеприятное отношение к своему городу
и гордому партизанскому краю у меня от жары и от боязни поме-
шаться умом. О чём, о чём я? Совсем о другом, о чём сегодня и не следовало бы думать. Об этом, может быть, не стоит никогда ду-
мать. Потому что это легко и неинтересно. Надо думать о высоком
и вечном или хотя бы о чём-нибудь важном для тебя, для твоих
близких. Подтянуть штаны, спадающие с тощей задницы, попра-
вить на курносом носу солнцезащитные очки и подумать о другом. Только не о глупых правителях и не о ценах на рынке, иначе от
оптимизма, которого на донышке, вообще ничего не останется.
... Я проснулся за минуту до звонка будильника, за минуту до семи утра, погрозив пальцем солнцу, заглядывающему в форточку. И обнажённой сомнамбулой переваливался на кровати, нашаривая свои трусы, Не найдя и на полу с первой попытки, я потянулся к будильнику на тумбочке, дабы успеть, пока он не заверещал резаным поросёнком и не разбудил сладко спящую Людмилу.
Люся томно обняла подушку в цветастой ситцевой наволочке,
будто ей было недостаточно обнимать меня. Её крашенные сире-
невые волосы зловещими мёртвыми змейками опадали на тонкие
руки. По-детски припухлые губы были слегка приоткрыты, словно жаждали моего страстного поцелуя. Я без ума любил чувственные
Люсины губы, одного их прикосновения к моим губам было достаточно, чтобы я превратился в сумасшедшего мачо.
Где-то в углу, у Иконы Божьей Матери, нагло и назойливо жужжала большая муха, а я, облизнув пересохшие вдруг губы,
любовался молодостью жены и с всё возрастающим желанием
жаждал её припухлых губ. Ещё минуту я боролся со своим мужским эгоизмом. Люся легла поздно, наверняка, после часа ночи, когда я видел уже десятый сон. Наверняка, она хотела, желала прикоснуться нежными припухлыми губами к моим тонким и сухим. Но Люся пожалела мой сон, потому что женщины меньшие эгоистки, чем мужчины. Когда необходимо, они могут бороться со
своими страстями.
Ещё раз облизнув сухие губы, я взглянул на будильник. Бесстрастные, электронные зелёные цифры высвечивали 07.41. В
принципе, если выпить утренний кофе не с тремя сигаретами, а с одной, у меня в запасе есть двадцать минут, Ведь на работу я всегда
выхожу педантично ровно в семь тридцать. Люсе, верно, снится
приятный утренний сон. Имея вечерний график работы в районном Доме культуры, она может понежиться в постели ещё часа два. Но
какие у неё манящие, по-детски припухлые губы!
Я лишь прикоснусь к ним мимолётным поцелуем, - решил я, - который даже не потревожит её сна. Я должен сделать это, потому что любовь и страсть рвутся из сердца, как переполнившая вулкан
раскалённая магма из кратера. Нависнув над Люсей, как беркут над
беззащитной перепёлкой, я коснулся её губ, и через мгновение изящные крепкие руки обвили мою шею.
В этот день я опоздал на урок на целых две минуты, чего со мной
не случалось уже года три, Но воспоминания о сегодняшнем утре
были гораздо приятнее, нежели о чём-либо ещё. Я блестяще, с настроением дал три урока русского языка и два - литературы. Жаль, что в этот день не было никого из проверяющих. А после шестого урока выдавали зарплату за декабрь прошлого года. Мой
пустой кошелёк объелся тремястами тысячами рублей.
Что за эти деньги можно было купить в России за четыре года до
начала третьего тысячелетия? Это достаточно непростой вопрос. На мою учительскую зарплату нельзя купит ста буханок хлеба. И от этой мысли моё настроение с сияющих вершин обвалилось в чёр-
ную пропасть. А его жалкие остатки я терял по дороге на рынок. Я спешил, потому что лотошники через пятнадцать-двадцать минут
начнут сворачиваться. Я спешил купить курицу и кое-каких фруктов. Завтра выходной, и мы с Люсей собрались ехать в Брянск, чтобы навестить любезную тёщу Анастасию Петровну, умираю-
щую в онкологическом отделении в молодом сорокапятилетнем
возрасте.
Я не любил пошлых анекдотов про тёщ. Потому что моя тёща Анастасия Петровна была человеком замечательной души. Жаль,
что хорошие тёщи умирают рано. Я просто обязан был побаловать
чем-нибудь вкусненьким Анастасию Петровну. Тем более, что ей оставались считанные дни жизни. Гостинцы обошлись мне в сто пятьдесят тысяч рублей - в половину моей зарплаты. Если за жалкую курицу в поте ума своего надо трудиться целую неделю,
то о каком присутствии оптимистического настроения можно гово-
рить?!
Вот в таком психологическом состоянии в прошлогодних штибле-
тах я приближался к своему дому, стоящему на берегу Ипути - в
живописном месте, Когда мне осталось пробежать пыльной улицей
каких-то пятьдесят шагов, через дорогу со зловещей ухмылкой
вальяжно пересёк чёрный кот. Или кошка. Суть не в половой при-
надлежности этих гадких. неискренних животных, а в том. что во
времена великих перемен и поголовного обнищания русского люда,
народ, и в его числе я, сделался жутко суеверным.
Я остолбенел на полушаге. Остолбенел с открытым от внезапного
испуга ртом. Словно вместо самогонки хватанул семидестипроцен-
тного уксуса. Каждой клеточкой тела я предчувствовал большую
беду. Не помогли никакие призывы к разуму. Нет, нет, дорогу мне
перешёл не обыкновенный чёрный кот. Он показался мне булгаков-
Я ещё мог побороться с тупо обрушивающейся на меня новой,
таинственной и пугающей судьбой, Я мог свернуть влево, в корот-
кий узкий переулок и зайти к своему дому с обратной, западной
стороны. Крюк был небольшим - всего метров сто. Но я уже не руководил собой, Моей волей завладело провидение в образе упи-
танного чёрного кота. Переполненный отчаянием и страхом, я сделал осторожный шаг вперёд. Потом, всё ещё пытаясь сопротив-
ляться безвольными фибрами души, второй шаг.
И вдруг отчаянный, безумный азарт влил бодрую решимость в икры моих ног, Я почти бегом преодолел оставшееся расстояние до невидимой черты, по которой прошёл чёрный кот. А переступив её,
расхохотался, как безумный.
Пусть произойдёт что-нибудь страшное и жуткое! В конце кон-
цов, хоть что-нибудь произойдёт!
2.
Вечно недовольная реальной действительностью покосившаяся калитка заскрежетала душещипательно жалобно. Она умоляла не
тревожить её, а проходить во двор через дыру в заборе, которую я
никак не удосужусь заделать третий год. Вообще последние два года у меня ни до чего не доходят руки, Как и мою огромную страну, меня охватила великая депрессия.
Небольшой домик - шесть на восемь метров - принадлежал тёще.
Я поселился в нём четыре года назад, целое лето с энтузиазмом
приводил его и двор в порядок. Потом у Анастасии Петровны обна-
ружился рак лёгких, и всё хозяйство пошло наперекосяк. Потому
что идейным вдохновителем всего конструктивного была она.
Так же, как и калитка, нехотя открылся большой старый замок на
двери, Всего-то надо было влить в него несколько капель масла.
Каждый раз я вспоминал об этом, когда проворачивал ключ, и через
минуту благополучно забывал. Что-то планировать и быстро забы-
вать об этом сделалось моей устойчивой привычкой. С тех пор, как
заболела Анастасия Петровна, я жил по инерции, Словно брошенная гребцами лодка, плывущая по воле волн. Мене было всё
равно: когда и к какому берегу принесёт меня.
Люся, не дождавшись меня, ушла на работу. За гроши в Доме культуры она руководила кукольным театром. Подхватив от меня вирус депрессии, она тоже превратилась в сомнамбулу, оживая только в постели. Мы давно не выходили в гости, хотя у нас были какие-никакие друзья, отпускное время за неимением денег прово-
дили дома за чтением книг и просмотром телевизионных программ.
Или спали. Изредка перекидывались в карты, на час-другой ходили к реке. Наша жизнь будто бы остановилась, хотя годы шли, а ветер
времени, убегая, укоризненно шуршал по шиферной крыше над нашими головами.
В холодильнике в маленькой кастрюльке я нашёл вермишелевый
суп из пакета, от которого меня уже тошнило. Моё мужское естест-
во требовало мяса. Но мы со своими смешными зарплатами могли
позволить себе лишь купить кости, называемые суповым наборами.
Слава Богу, что не обзавелись ребёнком, о котором так мечтала Люся.
Я вливал в себя суп ложками с большим усилием воли, будто про-
тивную горькую микстуру, "Заморив червячка", я вылил остатки
супа в кошачью миску. Рыжий кот с белой манишкой на груди по
кличке Маркиз, потянувшись, лениво подошёл к миске, понюхал
её и обиженно отвернулся. Даже котам было противно то, чем
питались мы с Люсей.
Из-за жары, из-за депрессии и бог весть чего ещё меня клонило ко сну. Но я купил курицу, которой отрубили голову за несколько дней до её естественной смерти. Варить её надо было не менее трёх-четырёх часов. И пересилив свою неподражаемую лень, я поставил кастрюлю с водой на газовую плиту. Сходил в зал и вер-
нулся оттуда с Кнутом Гамсуном и нераспечатанной пачкой "Примы". Зевая до ломоты в скулах, открыл книгу.
"Они уедут, уедут далеко, одному богу известно куда, но они спрячутся так, чтобы никто не смог их найти. Ведь верно, а? Потом
они купят маленький домик и клочок земли где-нибудь в лесу, в великолепном лесу или ещё где; этот клочок земли будет их собственностью, и они назовут его "Эдемом", и он будет его обрабатывать, как ему этого захочется"!
Господи! А ведь это и моя мечта спрятаться с Люсей в деревян-
ном домишке в глухом лесу у родника. Хотя Робинзон Крузо из меня, как из тяжелоатлета балерина. Для меня гвоздь забить - проблема, не говоря уже о более сложной ситуации. В глухом лесу
у родника мы с Люсей не умрём с голода, если нам с вертолёта будут сбрасывать еду.
Николай Васильевич Гоголь писал образ Манилова с меня. За тридцать пять лет я настроил столько прожектов, что исполнись
хотя бы один процент из них, и я стал бы всемирной знаменитос-
тью. В юности я мечтал побить рекорд Бимона по прыжкам в длину. Но, прыгнув в десятом классе на шесть двадцать, я оставил свою мечту в покое. Я мечтал стать покорителем Космоса, но лёт-
ному училищу предпочёл филологический факультет пединститута.
Потом мне грезилась писательская слава. Я написал несколько откровенно наивных стихотворений, не дописал два рассказа и вот
уже десять лет обдумываю гениальный роман, так и не решившись
записать первую строчку, Я мечтал жениться на королеве без теле-
сных и душевных изъянов, а нарвался на такую фурию, что до сих пор, вспоминая о первом супружестве, ощущаю дрожь во всех поджилках. И только с Люсей мне повезло. И не дурнушка, и пок-
ладиста, Впрочем, за это я должен благодарить тёщу Анастасию
Петровну,
Время запуталось в паутине в дальнем углу на кухне и останови-
лось. И Гамсун не к ситуации. Я застрял в застывшем пространстве,
как незадачливый квартирный вор в форточке, не пытаюсь вырваться. Из всех человеческих желаний меня не покинуло лишь
одно: спать, спать, спать... Хоть спички вставляй между век, чтобы
они не захлопнулись, может быть, навсегда. Это было бы не худ-
шим вариантом судьбы. К середине жизни я оказался в таком вяз-
ком болоте, из которого, кажется, никогда не выбраться. К тому же,
остановилось время. И даже не сучит лапками, как пойманная в
паутину муха. Конец мая 1996 года. Вчера, сегодня, завтра, Этот
день я знал три года назад, Не изменится он и через десять лет. Разве есть смысл проживать один и тот же день всю жизнь?
Чёрная минутная стрелка на кухонных ходиках сжалилась надо
мной и прыгнула на одно деление вперёд, Пока меня окончательно
не увлекло в пропасть депрессии, надо пройти в зал и на книжной
полке обменять Гамсуна на Теккерея или Чейза. Но мне лень вы-
крутить ввинченный в табуретку зад. Я и воздух вдыхаю с трудом
и обречённо. Но покинуть табуретку всё-таки придётся: надо снять
пену в закипающей кастрюле. И зачем я взялся варить старую кури-
цу? Это могла бы сделать и Люся, вернувшись с работы.
Я резко вскакиваю и срываю со стены шумовку. Я рассердился на
себя, на своё безволие. Уж если разучился делать добро для себя, то не надо забывать о тех, кому обязан, кого любишь. Ведь на этой
огромной и бестолковой планете, товарищ-господин Бесприбреж-
ников, у тебя не осталось близких людей. Кроме Анастасии Петров-
ны и Люси. Как-то незаметно я растерял друзей, с которыми любил
выпить и поговорить, как-то незаметно они превратились просто
в знакомых.
Мои родители умерли в один день и в один час, когда мне было
три года. Вернулись в хорошем подпитии со свадьбы и раньше
времени закрыли юшку в печи. На моё счастье я в ту ночь находил-
ся у бабушки. Мать с отцом умерли совсем молодыми, не успев
родить мне брата или сестру. Пятнадцать лет назад поторопилась уйти к Богу и моя милая бабушка. Теперь собирается сделать это
и Анастасия Петровна. Кто она мне? На этот вопрос не ответить с
полной определённостью, На третий день после моего развода с первой женой она вошла в заброшенный барак на краю города. Я
уже успел привязать к балке верёвку, когда она подходила к бараку.
Уф... Тяжёлая работа варить курицу, когда не осталось сил на
продолжение жизни. Лёгкая шумовка из нержавеющей стали каза-
лась двухпудовой гирей. На середину паутинного кружева выполз
зловещий паук и схватил муху и время, чтобы успокоить их навсег-
да. Что будет со мной, если моё время превратится в высосанную
мумию? Ничего не будет. Потому что я сам давно превратился в
паука, лениво и без аппетита сосущего невинное время. И время, и
пространство, и мироздание ни в чём не виноваты передо мной.
Они абсолютно нейтральны. А знаками минуса или плюса наделяю
их я. В зависимости от того, как воспринимаю их в данную минуту. Или в течение всей жизни.
Сидя за столом, я смотрел в раскрытую книгу и не видел ни строчки. Слово какой-то невидимка, пока я занимался пустым
философствованием, стёр ластиком отпечатанное в типографии. И
постепенно небольшая книга стала превращаться в большую белую
подушку, Заманчиво уютную. Я аппетитно зевнул, потянулся, хрустнув суставами, и уронил безвольную голову на книгу. Или подушку?
Я провалился в виртуальную бездну, из которой неспеша начали
но изогнутые зелёные, жёлтые и чёрные поганки, заплетавшиеся
вокруг тонких и уродливых стволов неведомых деревьев. Поганки
росли и множились, захватывая в полон неопрятную диковинную чащу. Я не видел ни единой живой души, не ощущал себя во сне, но всё моё существо начало наполняться тяжёлым и жутким страхом. Откуда-то издалека, за чащей я закричал и проснулся.
Весь в холодном липком поту.
Взглянув на ходики, я отметил, что отсутствовал в понятной мне
реальной действительности двадцать минут, Сон разума рождает
чудовищ, и я пожалел о том, что являюсь гомо сапиенс, Лучше бы
я был котом Маркизом, который, учуяв аппетитные запахи, исходя-
щие из кастрюли, подошёл ко мне и подхалимски стал тереться о
ногу. Маркиз свободен от прошлого и будущего и не терзается без-
радостным настоящим. Его не глодают, как голодные собаки кури-
ные косточки, человеческие скорби, Он живёт ради того, чтобы жить, и свободен от любых долгов и обязательств. Их у него прос-