Аннотация: Примечание: в венгерских именах ударение ставится на первый слог
Он встал в четыре часа утра. Умывшись и легко одевшись, он вышел из дому. Вокруг было темно. Он поднял голову и посмотрел на небо. Если бы не густой туман, можно было бы увидеть звезды, подумал он.
Глубокая осень давно вступила в свои права. Он медленно шел по одному из предместий Пешта, ёжась на ветру и кутаясь в свое поношенное легкое пальто. Иногда он кашлял, сутулясь; останавливался, чтобы перевести дыхание и шел дальше. Желтый неясный свет редких фонарей с трудом пробивал путь через туман, опустившийся на Будапешт, казалось, со всех хребтов Трансильвании одновременно. На старых улицах - ни одного прохожего, идущего навстречу, ни одного дилижанса, проезжающего мимо.
Путаясь в темных лабиринтах малоизвестных улиц, он направлялся к мосту святого Иштвана, самому старому, соединяющему Пешт с центром Буды. Была суббота, и он должен был по обыкновению продавать чай в тесной лавчонке возле площади Дюлы Амради. Но он не пойдет сегодня на работу, и на то у него есть причины.
Вот уже три года, как Миклош работает в этой лавке. Несмотря на тесноту и соседство с шумным кабаком дяди Николы, она пользуется у жителей Буды популярностью. Хорошенькие служанки и почтенные матроны из года в год приходят к нему за чаем - черным с бергамотом, зеленым китайским, белым с лепестками жасмина. Говорят, в этой лавчонке - самый дешевый чай во всем Будапеште.
Он никогда не считал свою работу веселой или необычной - ну что может быть интересного изо дня в день продавать людям чай? Но однажды осенью (или весной? - они так похожи в этом неуютном городе...), в лавку зашла она. Видно было, что она не служанка - платье ее, хоть было бедным и уже довольно ношеным, все же выглядело безупречно. Она поинтересовалась у него с улыбкой, от которой у него почему-то сильнее забилось сердце, есть ли в продаже липовый чай. "Матушка сильно простудилась вчера, - сказала она, - и я хотела было сегодня утром бежать в аптеку, чтобы купить ей лекарство, но наш сосед - господин Этвёш - посоветовал зайти в вашу лавку. По его словам, ваш чудодейственный чай с цветками липы излечил его от ангины за три дня!" "Очень приятно слышать такие отзывы о нас, - сказал он. - Конечно, у нас есть липовый чай". Купив пару унций, она поблагодарила его и ушла. А он весь оставшийся день вспоминал эту девушку и жалел, что продал ей столько чая. Неужели нельзя было продать вдвое меньше, думал он, чтобы вскоре она снова пришла? Он мечтал о новой встрече с этой девушкой.
В субботу она пришла снова. Девушка сердечно поблагодарила его и сказала, что матушка поправилась. Они разговорились. Миклош рассказывал ей про чай, про далекие плантации, на которых его выращивают, и про высокогорные карпатские луга, где растут целебные травы, используемые для прекрасных ароматных сборов. Девушка с удовольствием слушала его. Через час она ушла, купив немного чая из китайской розы - каркаде.
В тот вечер он ехал домой с выражением счастья на лице.
С тех пор девушка стала появляться по субботам, а иногда даже чаще, и каждого ее появления он ждал с замиранием сердца. Он не знал ни ее имени, ни того, где она жила. Её манеры были столь изысканны и безупречны, что им позавидовала бы любая дама высшего света.
Однажды она пришла с маленькой девочкой. Миклош расстроился, думая, что эта девочка - ее дочь. Однако малышка звала её по имени. Тогда он решил, что это ее сестра.
Так он узнал ее имя.
Алдашка. Какое красивое, мелодичное имя, восторгался он. Все его мысли отныне были заполнены Алдашкой. Он делился ими с Ференшем, своим другом, сидя за стопкой сливянки в кабаке дяди Николы. Ференш был газетчиком, привыкшим видеть в людях худшие черты. К увлечению друга он отнёсся скептически. Но никакие увещевания Ференша не могли изменить мнения бедного приказчика.
А Алдашка продолжала приходить к нему по субботам и покупать чай - малиновый, зеленый с кусочками ананасов, иногда - душистый русский с черникой. Но чаще всего - ройбуш, чай из листьев южноафриканского кустарника, с лепестками васильков и ягодами земляники. А он все так же рассказывал ей про чай и не знал о ней ничего, кроме ее имени.
И вот сегодня он, наконец, решился. Он не пойдет на работу, старый хозяин справится и сам - по субботам обычно не бывает наплыва покупателей. Сегодня он узнает, где живет Алдашка. От этих мыслей ему стало теплее, и он замедлил шаг. Торопиться не стоило, даже самым неспешным шагом он дойдет до площади Дюлы Амради через два часа. К этому времени лавчонка еще даже не откроется. Он не знал, зачем он вышел из дому так рано, но ему не спалось. Всю ночь он просидел за письменным столом с чашкой ройбуша, думая о девушке.
Он закашлялся. Где-то справа в темном тумане сонно залаяла собака и тут же умолкла. Время близилось к пяти, и он, кажется, заблудился. Повороты улиц были ему совсем незнакомы. Он решил не искать дорогу, а просто идти дальше - как только рассветёт, он поймет, где находится, и сможет выйти к Дунаю. Холодный, пронизывающий ветер понемногу усиливался, забирался под пальто. Ноги совсем замёрзли. Миклош ускорил шаги. В голову пришла мысль об оставшейся дома недопитой чашке ройбуша. Хоть приказчик и был беден, иногда он позволял себе купить немного того чая, что напоминал ему об Алдашке. Он пил горячий ройбуш долгими одинокими вечерами, сидя у маленького окошка своей мансарды и думая о ней.
Совершенно неожиданно он вышел к Дунаю. Понемногу начало светать. Пештский берег изобиловал рыбацкими пристанями и трактирами, но сезон рыбной ловли в этом году уже закончился, и на причалах Чепели было пусто. Монастырский маяк на острове Маргит погас, ознаменовав наступление нового дня. Миклош медленно брел по берегу, направляясь к мосту святого Иштвана.
К восьми утра он наконец-таки добрался к площади Дюлы Амради. К тому времени он настолько замёрз, что практически ничего не соображал. Дядя Никола только открывал ставни своего трактира. Увидев Миклоша, он приветственно помахал ему рукой. Будет нехорошо, если он проговорится хозяину, что видел меня, подумал приказчик. Решив поговорить с дядей Николой и заодно хоть чуточку согреться, он направился к нему.
Через час двери лавчонки открылись для покупателей. Чуть раньше Миклош вышел из кабака и направился на противоположную сторону площади. Там, за памятником, стояла скамейка, которую он давно приметил. Оттуда можно было наблюдать за тем, что происходит у дверей лавки, не боясь при этом быть замеченным подслеповатым хозяином. Туман понемногу рассеялся, и площадь была перед ним, как на ладони.
Неожиданно ему в голову пришла мысль, что Алдашка может уехать из лавки на дилижансе или трамвае. Тогда он не сможет проследить за ней! Через десять минут эта мысль довела его до отчаяния. Он так и не успел ничего решить, как увидел на углу проспекта Ференца Листа Алдашку. Она шла быстрыми шагами, направляясь в лавку. Приказчик замер на скамейке. Было поздно что-то придумывать. Теперь оставалось только ждать.
Вскоре Алдашка вышла из лавки. Было видно, что она расстроена. Как он и предполагал, Алдашка дошла до перекрестка с улицей Эржебет, села в дилижанс и уехала. А он продолжал сидеть на скамейке, пока не замерз окончательно. Тогда он поднялся и медленно побрел домой.
Дома он допил остывший ройбуш и в изнеможении упал на кровать. Нехорошие сны и приступы кашля время от времени будили его. Тогда он лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, и думал, что в окно Алдашки светят те же звезды, что и в его окошко с мутным стеклом.
Декабрь пришел в Будапешт холодом и снегопадами. Алдашка сидела у окна и смотрела, как дворники расчищают снег на улице Фрёди. Вот уже месяц, как Миклош, приказчик из чайной лавки, гуляет с ней по воскресеньям. Он любит ее, но еще ни разу ей об этом не сказал. Впрочем, она тоже скрывает от него свои чувства. И будет скрывать всегда. Сегодня она поговорит с ним... Он не вынесет этого... Но другого выхода она не видит.
В шесть, как обычно, они встретились на площади Вёрёшмарти. Миклош предложил пойти в парк Матвея Корвина, и она согласилась. Было очень холодно, шел снег, но они продолжали гулять вокруг замка на горе Геллерт. Алдашка весь вечер молчала, собираясь с духом. Наконец она решилась сказать ему, что они не могут быть вместе.
Было десять часов вечера. Ференш зашел в кабак дяди Николы. Он удивился, увидев здесь друга в такой поздний час. Миклош был пьян. Он сидел, уронив голову на руки. Ференш подошел и тронул его за плечо. "У нее есть муж. Она сказала мне, что у нее есть муж и нам больше не стоит видеться..." Как мог, газетчик утешал его. "Это неправда, дружище, поверь мне. Она на что-то обиделась, вот и сказала в сердцах. Все наладится, не волнуйся!".
Однако ничего не наладилось. Миклош, между тем, сказал другу, что они помирились и по-прежнему гуляют вместе, но Ференш понимал, что это не так.
Прошло полгода.
Миклош все так же работает в чайной лавке и продает хорошеньким служанкам чай.
По вечерам он сидит в кабаке с Ференшем, пьет сливянку и, сдерживая кашель, рассказывает ему новые истории о них с Алдашкой. Он не читает вечерних газет, в которых по субботам появляются фельетоны Ференша о счастливой любви приказчика из чайной лавки и бедной красивой девушки.
Алдашка пьет у окна ройбуш, читает эти фельетоны и с грустью смотрит в окно. Иногда она плачет. Почему-то ей кажется, что это должно было произойти с ней и Миклошем. Почти каждый день она горько жалеет, что нашла в себе силы расстаться с ним. Однако она не могла выйти за него замуж, зная, что они недолго будут вместе. Она не знала другого; впрочем, этого не знал и сам Миклош.
Они жили друг без друга недолго и несчастливо. Они медленно таяли с мыслями друг о друге, каждый в своём одиночестве, с приступами кашля и остывающим ройбушем на столе.
Чахотка неумолимо отсчитывала их дни.