Снежная Серафима : другие произведения.

Староротовка: немцы и русские, век двадцатый

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.73*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Работа написана в соавторстве с Яной Глущенко. Создана на основе изучения документов, газетных статей и интервью с участниками событий. Описывается история бывшей колонии - села Староротовки Матвеево-Курганского района Ростовской области.

"Староротовка: немцы и русские, век ХХ".

2013год.

План

      -- Вступление
      -- Глава 1. Староротовка до войны. Немцы-колонисты. (Столбовская Антонина)
      -- Глава 2. Выселение немцев в начале войны. Немцы в Сибири и на Алтае. (Столбовская Антонина)
      -- Глава 3. Судьба председателя. (Глущенко Яна)
      -- Глава 4. Староротовка в 1943-1960гг. Русские. Немцы.
   Восстановление истины. (Глущенко Яна, Столбовская Антонина)
      -- Заключение.
      -- Список использованной литературы.
      -- Приложение.
  

Вступление.

   Всё началось с письма. Столбовская Ольга Ивановна получила его в мае 2011 года от Эвальда Эдуардовича Бема из Германии. Этот человек жил когда-то в Староротовке, небольшом хуторе в 3-х километрах от нашего посёлка Матвеев Курган, прочитал исследовательскую работу Столбовского Максима и его друга Хруцкого Василия "Мы находимся в зале ожидания смерти" на сайте "Мемориала", и написал нам. Мы стали переписываться. Заинтересовавшись судьбой этого человека, стали собирать материал о Староротовке и обо всём, что касалось этого хутора.
   В 2003 году ученица нашей школы Елена Михневич уже написала работу на конкурс "Судьба примиусских немцев в годы Великой Отечественной войны" и даже заняла первое место в областной туре конкурса "Человек в истории. Россия ХХ век". Материалы этой работы были тоже использованы в наших поисках, однако мы нашли других очевидцев, жителей Староротовки, использовали материалы библиотеки и музея. И наша задача стояла шире: мы решили написать не только о судьбе немцев, но и описать историю этого очень интересного села. Немецкая колония, пережившая коллективизацию, репрессии 1938 года, лишившаяся большей части своих жителей в насильственной депортации в 1941 году, после освобождения в 1944 стала концлагерем для немецких и венгерских военнопленных. После войны стала домом другим людям, русским, украинцам, татарам, а в конце ХХ века и жителям Дагестана, из-за близости войны во время чеченских событий и выдавливания оттуда русскоязычных жителей. Эту часть работы описывала Антонина Столбовская.
   Судьбы немцев и русских здесь переплелись. Исследуя историю села, мы узнали о судьбе последнего перед войной председателя староротовского колхоза Василия Михайловича Скрипникова, несправедливо обвинённого в предательстве, а на самом деле выполнявшем задания таганрогских подпольщиков. Рассказ о его судьбе и борьбе его жены и дочери за восстановление справедливости стал второй задачей нашей работы, которую описала Глущенко Яна.
   Эта работа оказалась очень трудоёмкой и заняла почти год, с марта 2012 года. Мы несколько раз съездили в Староротовку. Мы беседовали с супругами Иостами, дочерью В.М.Скрипникова Надеждой Васильевной Сериковой, изучили материалы, которые удалось найти в библиотеке Старотовки. Мы также съездили в Ростовскую областную Публичную библиотеку и Таганрогскую библиотеку имени Чехова. В районном архиве нам удалось поработать с документами, касающимися партизанского отряда, оставленного в Матвеевом Кургане в 1941 году. Столбовская Ольга Ивановна помогала в сборе материала и в окончательной редакции этой работы.
  

Глава 1. Староротовка до войны. Немцы-колонисты.

(Столбовская Антонина).

   Хутор Староротовка (или первоначально посёлок Альт-Ротовка) возник в 1890 году. Сюда переселились немцы из колонии, которая находилась недалеко от Бердянска. Там немцы жили с XVIII века со времён Екатерины II. Со временем им стало тесно, и они озаботились переселением части своих людей на новое место (Райнхард Нахтигаль. Донские немцы 1830-1930. Издательство Waldemar Weber Verlag. Первое издание.2007г., с.67). Об основании Ротовки в своём письме Эвальд Эдуардович Бем написал: "Мой дед, ещё совсем молодой, в начале 90-х годов с другими колонистами скупал землю у генерала Roth или Ротова. Развалины и запущенный сад генеральской усадьбы я ещё помню. Якобы существовали фотографии первых колонистов вместе с генералом, но когда ГПУ и НКВД стали проявлять активность, видать, их все уничтожили" (письмо от 31.07.2011г). Эвальд Эдуардович захотел узнать об этом генерале больше, пытался найти какие-то документы, но в списках царских генералов его нет. Григорий Кириллович Пужаев, наш краевед, выяснил, что, возможно, Ротов был из курляндских немцев, потомком тех, кто служил со времён Анны Иоанновны. Земли он получил по наследству, продал их немцам-колонистам довольно дёшево. Григорий Кириллович Пужаев предположил, что он был чиновником в чине действительного статского советника, а по петровской Табели о рангах этот чин приравнивался к генеральскому в армии. Колонисты называли его генералом, желая высказать уважение. Эвальд Эдуардович написал в другом письме: "О правдивости (предположений Григория Кирилловича) говорит и туманное предание, что генерал после распродажи земли проживал в Санкт-Петербурге, а в начале ХХ века переехал в Берлин. С общиной Ротовки он поддерживал связь вплоть до войны или своей кончины" (письмо от 07.07.2012).
   Посёлок Старая Ротовка "...продолжал развиваться вплоть до конца 20-х годов следующего столетия. И хотя он находился на периферии сосредоточения колоний, где и так не было инфраструктуры превышающей масштабы крохотного селения, местоположение его оказалось благоприятным ввиду близости железнодорожных станций Матвеев Курган и Иловайск. В 1918 году там насчитывалось 53 двора и 600 жителей, и число их не особенно сократилось к 1941 году, несмотря на коллективизацию и чистки" (Райнхард Нахтигаль. Донские немцы 1830-1930. Издательство Waldemar Weber Verlag. Первое издание.2007г., с.67).
   Вскоре немецкие поселения стали расти на восток, недалеко появились колонии на землях Ротова - Ростовка N2, а уже в 1927 году - Ротовка N3 (там же, с.69), но центр поселений находился по-прежнему в Староротовке. Эвальд Эдуардович прислал фотографию учеников Староротовской школы 1914 года. Он пишет: "На школьной фотографии изображены мои родители и многие родственники. Если обратите внимание, как одеты дети, то можно предположить, что семьи колонистов жили в хорошем достатке" (письмо от 31.07.2011). Я насчитала там 76 детей, девочек и мальчиков, и два учителя. Учителя-мужчины в форменных фуражках, один в форменном мундире. Дети чисто и аккуратно одеты, девочки в хорошеньких платьицах с рюшами, оборками с тесьмой и кружевами, клетчатых юбках, у них широкие ремни с блестящими пряжками, мальчики в пиджаках или кителях. Детям на вид от 7 до 12 лет. Впереди на траве сидят самые маленькие ученики, потом сидят на лавках учителя и девочки, мальчики стоят сзади несколькими рядами. Это большая школа на несколько немецких поселений давала начальное образование на немецком языке. Учили грамоте, счёту. Немного учили и русский язык. Также преподавали Катехизис - Закон Божий.
   О занятиях колонистов Эвальд Эдуардович Бем написал: "За небольшой период существования немецкой колонии (50 лет) жители возвели из красного кирпича добротные дома и хоз. постройки, школу, две ветряные мельницы, двухэтажную паровую мукомольную мельницу из белого камня, построили лютеранскую церковь (в 30-х годах - клуб). При НЭПе стали заводить новую сельскохозяйственную высокопроизводительную технику - импортные трактора и другое. Невольно возникает вопрос - как это всё удавалось, доставалось? Откуда средства? Прежде всего, рациональным, прилежным, дружным трудом. Кроме того, колонисты выращивали пшеницу твёрдого сорта, которая через Таганрог шла на экспорт и пользовалась большим спросом. На Западе из неё изготавливали высококачественные неразвариваемые мучные изделия. А итальянцы-макаронники платили за неё высокую цену"(письмо от 31.07.2011).
   Эта информация подтверждается и таганрогским историком Ю.Андриановым: "Хозяйства немецких колонистов были хорошо обеспечены надворными постройка­ми, сельхозинвентарем, домашним скотом, семенным фондом, источниками воды. На каждого колониста приходилось от трех до восьми гектаров земли. У русских крестьян земельный надел составлял в среднем два с половиной гектара. Немцы применяли удобрения, строго соблюдали правильное чередование культур, что позволяло получать высокие урожаи. В хозяйствах колонистов было также хорошо развито животноводст­во, причем его доля в двадцатые годы неуклонно повышалась" (Ю.Андрианов. "Немецкие колонисты", Таганрогский вестник, 18 ноября 1995г., с.7 - по материалам Таганрогского архива "Отчет Таганрогского окружного исполнительного комитета Сове­тов за время с 1 октября 1926 г. по 1 сентября 1928 г"). А.Г.Терещенко пишет: "Хозяйства колонистов в приазовских степях считались образцовыми. Они имели, как правило, лучший для того времени сельхозинвентарь, Состоящий из многочисленных плугов (буккеров), жаток, соломорезок, ручных веялок, катков для уплотнения почвы после посевов и других орудий и приспособлений. В начале ХХ века в колониях стали широко использоваться паровые молотилки. Для перевозки грузов использовались арбы и сконструированные в колониях на Молочных Водах колонистские подводы с железными ступицами и ободьями. На таких подводах можно было перевозить до 60 пудов различных грузов"
   ( А.Г.Терещенко "Первые немецкие поселения (колонии) в Таганрогском округе" книге "Вехи Таганрога", Таганрог, 2008г., с. 4).
   Я рассматриваю ещё одну фотографию из семейного архива Бемов и вижу наглядную иллюстрацию выводам исследователей истории немецких поселений в Примиусье. На обороте надпись: "Старая Ротовка 1927. Молотьба на частной усадьбе. На переднем плане у трактора Бем Эдуард Теодорович". На заднем плане видна паровая молотилка и люди, работающие на ней. Рядом с отцом стоят дети, девочка и мальчик. Видно, что неизвестный фотограф поймал момент среди напряжённого трудового дня, и так как фотограф нечасто бывал в сёлах, то некоторые люди с вилами и граблями обернулись посмотреть на него. Думаю, такое оснащённое техникой хозяйство не часто можно было встретить среди русских и малороссийских поселений.
   Но не всё было так хорошо в жизни немецких колонистов. С началом Первой мировой войны 15 октября 1914 года было разослано циркулярное распоряжение министра внутренних дел Н.А.Маклакова: "В виду войны России с Германией и Австрией я нахожу своеобразным поставить на очередь вопрос о переименовании тех селений и волостей, кои носят немецкие названия с присвоением названий русских". (Под ред. Е.И.Дулимова и С.А.Кислицына "Донская история в вопросах и ответах",т.1., Ростов-на-Дону, 1997, с.52). Я не смогла найти точных сведений, но, возможно, переименование Альт-Ротовки в Староротовку произошло именно тогда и связано с этим документом. Кроме того, немецкие товары стали бойкотировать, а в октябре 1915 стали штрафовать за разговор по-немецки в общественных местах.
   С началом гражданской войны положение колонии ещё более ухудшилось. Эвальд Эдуардович пишет: "Первый разгром-грабёж причинили фуражиры во время гражданской войны - забрали всех лошадей, продовольствие. После большевики перераспределили землю, реквизировали мельницы, кирпичное предприятие и др. После (отмены) продразвёрстки при НЭПе колония сообща как-то более-менее выправилась" (письмо от 31.07.2011г.).
   Меня заинтересовала статья с загадочным названием, вырезка с которой была вложена в папку материалов о немецких колонистах в Таганрогской библиотеке: "Союргер" и таганрогские немцы". Статья была напечатана в "ТП-Пятница" (в пятничном выпуске Таганрогской правды) за 17 июля 1998г. Оказывается, в 1921 году, когда Таганрогский округ ещё входил в состав Украины, в наших краях был очень сильный голод. Я почти не встречала упоминаний об этом в книгах, но голодало, по данным статьи, только в Таганроге 11322 человека. Поступала гуманитарная помощь из-за границы, из Гамбурга в середине июня 1922 года был направлен первый транспорт для голодающих от организации "Шварцмеерхильфеверк" ("Помощь голодающим Черноморского региона"). Помощь предназначалась немецким колонистам. В ней были именные посылки, грузы для немецких общин, вещи для распределения среди голодающих. Чтобы распределять эту помощь, и была создана организация "Союргер" - полное название "Союз южнорусских колонистов и граждан германской расы". Тогда, может быть, выражение "граждане германской расы" казалось обычным, но сегодня это напоминает речи фашистов.
   В распоряжении этого Союза была немалая собственность в Таганроге - большой конный двор с 30 лошадьми. Помимо благотворительности и распределения помощи, организация занималась коммерческой деятельностью (думаю, что какую-то часть продуктов продавали, выручая деньги для оплаты своих сотрудников и прочих нужд). Деятельность этой организации была настолько успешной, что даже ей поручили сбор продразвёрстки среди колонистов. В составе этой организации, как говорится в статье, в 1921 году было 8761 человек. В 1923 году они даже планировали открыть представительство в Москве. Издавалась собственная газета "Ди Арбайт" ("Труд"), на которую подписывались члены организации.
   И здесь я встретила упоминание знакомой мне фамилии: "Хозяйственный отдел "Союргера" возглавлял Фридрих Давидович Иост, проживающий здесь же по улице Свердлова 117" ("Союргер" и таганрогские немцы", газета "ТП-Пятница" 17 июля 1998г.).
   В статье говорится также, что к середине 20-х годов по всей стране прокатилась волна национализации. "Союгер", как и другие общественные организации, потерял своё имущество, а его активисты лишились домов и квартир. Многие покинули свои места, были вынуждены скрываться со своими семьями, искали прибежища в сельских колониях. К 1928 году организация перестала существовать. Мне кажется, что судьба родных жителя Староротовки Эдуарда Густавовича Иоста, 1929 года рождения, тесно связана с деятельностью таганрогского родственника, хотя точно сказать, так ли это, он не может. Он вспоминает: "В Ротовку переехали из-под Латоново до войны. Там хуторок был маленький, несколько домов, сейчас и нет его. До этого ещё где-то жили в колониях. Был клуб здесь, школа, курсы трактористов для всего района постоянно действующие. Районный центр рядом. В Ротовке жили всё время по квартирам, по сараям, пока не построили себе жильё небольшое из самана, вон там, в посадке (показывает рукой направление), сейчас и следа нет. Мы когда приехали, то и скот у нас был, и быки. Потом куда-то дели их, не знаю. Трудно жили". Видимо, до середины 30-х годов семья Иостов скиталась по маленьким хуторкам Примиусья, и только необходимость учёбы подросших детей вынудила их перебраться в Староротовку, вблизи от районного центра, где были и школа, и клуб (бывшая лютеранская церковь).
   Эвальд Эдуардович Бем прислал нам ксерокопию - изображение лютеранской церкви из книги. На самом снимке надпись по-русски: "Лютеранская церковь. Колония Старо Ростовка. Таганр.окр. 20/Х1.1927г.". Особенно поражают женщины, которые, видимо, расходятся по домам после службы и уносят с собой стулья. Позже удалось найти эту книгу на русском языке в Таганрогской библиотеке. И вот я читаю по-русски надпись под фотографией в книге: "Молельный дом построен лишь в 1927-1928 годах, когда миновала первая волна закрытия церквей, прежде всего в городах. Прихожане приносили стулья с собой, поскольку скамьи для церкви не были приобретены" (Райнхард Нахтигаль. Донские немцы 1830-1930. Издательство Waldemar Weber Verlag. Первое издание.2007г., с.194). В 1929 году здесь ещё проводились богослужения (там же, с.204). Позднее эта церковь, как писал Эвальд Эдуардович, была превращена в клуб. Думаю, здание спасло от разрушения, что оно не было похоже на религиозное, особенно, если убрать маленькую башенку с крестом над фасадом. Постройка церкви была ещё одним свидетельством экономического процветания колонии. Нам есть с чем сравнить возможности немцев-колонистов. Когда в Матвеевом Кургане, посёлке с 14-тысячным населением, стали в конце 80-х строить церковь хозяйственным способом, что значило попросту собирание денег по домам, кто сколько сможет дать, на постройку потребовалось около 5 лет. Ротовцы, в количестве меньше сотни дворов, в конце 20-х управились за 2 года.
   Эвальд Эдуардович Бем пишет: "Второй погром наступил в 1930-м году во время коллективизации. Шесть дворов раскулачили, семьи с детьми из дома выгнали на улицу и точка. После ещё некоторых сослали в Северную Сибирь. Остальных жителей колонии лишили земли, средств производства, материальной заинтересованности" (письмо от 31.07.2011).
   Эвальд Эдуардович прислал нам план Старой Ротовки и Ротовки N3 "Plan d.deutschen Siedlung Alt-Rotowka/Rostow stand v. 20/6/1941" с отметкой возле своей родовой усадьбы и усадеб своих родственников. На 20 июня 1941 года в Староротовке было 125 усадеб: крупные - от 2 га и мелкие - от 0,5 га. 2 гектара земли - это много работы для семьи, это сегодня фермерское хозяйство, их на плане 1941 года около 25. А вот мелких хозяйств - от 0,5 гектара - больше, но и такой участок сегодня тоже не встретить в наших сёлах. Самый большой приусадебный участок в нашей местности составляет 30 соток или 0,3 га. Как видим, даже после коллективизации в Староротовке сохранились крупные усадьбы. На плане есть отметки - R - русские усадьбы (таких в Староротовке всего одна - N79, а вот в Ротовке N3 их пять - N 12, N13, N14, N15, N16), K - колхозная собственность (в Староротовке было 4 таких объекта - N14, N76, N85, N37), Е - конфисковано (таких участков шесть N73-74, N82, N92-93, N96, N13). Скорее всего, это были те участки, которые были отобраны у колонистов при коллективизации, о которых и писал Эвальд Эдуардович в своём письме. По плану мы можем даже восстановить фамилии этих людей - это К.Керн, Константин и Петер Доденхофты, Иаков Дрейфилд, Раббе Карол, Теодор Бем, Фридрих и Генрих Мок.
   Но всё же документ очень интересный. В книге я не нашла ответа на вопрос - откуда этот план, кто его нарисовал, для чего? Но дата 20/6/1941! За один день до начала войны сделан план немецкой колонии на немецком языке с подробными сведениями о наделах, хозяевах, указанием колхозной и иной собственности! Учитывая судьбу этих несчастных немцев, кто были эти игроки их судьбами?
   Эвальд Эдуардович также прислал фотографию с изображением грузовика и людей в его кузове. На оборотной стороне есть надпись: "Трактористы. Староротовская бригада (бригадир Бем Э.Т.), с администрацией Матвеево-Курганской МТС. Весна 1937 года. На снимке: Гоге Эдуард, Энгелке Райнголд, Бем Эдуард, Приль, Шульц Карл..."(Письмо от 11.12.2011). И небольшая записка: "Может быть, и матвеево-курганцы узнают своего отца или деда. Из известных мне лиц на снимке большинство пало жертвой "Большого террора" (там же). На фотографии 20 человек. Мы попытались найти кого-то, кто смог бы узнать изображённых на ней людей, но супруги Иосты и Надежда Васильевна Серикова никого не вспомнили из этих людей. Вот они, жертвы репрессий, пока ещё ничего не знают о своей доле, позируют для фотографа, смотрят напряжённо вдаль, а их страшная участь рядом, совсем недалеко... Но есть все же надежда, что хоть кто-то уцелел...
   О том, как проходили аресты, вспоминает Иост Эдуард Густавович: "Отца забрали в 1938 году, и расстреляли. Даже бумажку дали, что расстрелян. Не говорили, за что. Вечером ложимся, а утром узнаём, что там "чёрный ворон" был, там. Людей забирали. Почти всех из МТС работников, почти в полном составе. Детей у нас было в семье 10. Отца забрали утром, в 9 часов, на рабочем месте, последним из Ротовки, вместе со старшим братом Карлом". О своём аресте вспоминал Тимошенко Пётр Михайлович: "... шёл 1937 год и "врагов народа" его "защитники" из НКВД плодили тысячами по разнарядке. Арестовывали просто - отзывал в сторонку парторг, а люди в штатском предъявляли ордер на арест и обыск. "Я всё понял и враз обессилел. До жены не дошло: вышла на порог, рукой машет, мол, вернись, расскажи зачем приезжали. Я показываю, что не могу, что уже под конвоем. Поняла, охнула и упала" (статья Г.Науменко "Севастопольский вальс" газета "Родник" 12 сентября 1998г.).
   Иост Эдуард Густавович продолжает рассказывать: "Мы поехали в Таганрог с матерью, видели их. Была большая ограда из колючей проволоки, их там было, как селёдок в банке напихано, стоят все, сидеть даже не могут, так тесно. С той стороны кричат арестованные, с этой родственники. Метров 3 - полоса, охрана вооружённая не пускает подходить. Все кричат издалека, мало что поймешь. Мы хлеб кинули через проволоку, и ещё что-то, что брали для них, и всё. А через несколько дней приехали, а нам показали знакомые жестами, что отца и Карла нет, расстреляли. Не всех расстреливали, тогда было так - 10 лет или расстрел. Не только немцы сидели, и русские, и греки, и все. Но на Карла документов никаких не дали, что расстрелян. Бабушка так и думала, что он ещё вернётся, но нет, не вернулся и Карл".
   Если анализировать эти аресты, то думаю, что немцы пострадали тогда не за то, что были немцами, а за членство в организации "Союгер". Благотворительная организация, распределяющая помощь в голодные годы оказалась очень опасной для коммунистов. Я не могу понять, почему? Или просто потому, что никто не должен был думать и делать без приказа большевиков? Это страшно, это превращает людей в марионеток, лишённых воли.
   Как-то раньше я не думала об арестах 1937 года, о жертвах сталинского террора. Думала, что всё это глубокая история, которая меня касается мало, потому что не может же быть, чтобы меня или мою семью, или знакомых вдруг стали арестовывать за то, что они думают не так или не той национальности.
   И вот мы разговариваем с человеком, лишившемся отца и дяди, видевшем арестованных в годы "большого террора", в Таганроге, на том месте, где позже была построена тюрьма. И вот нам пишет человек, оставшийся без отца в восьмилетнем возрасте, отец был расстрелян там же в эти годы. История повернулась своей страшной стороной, оказалось, что дети этих отцов ещё могут рассказать об этом, а значит, эти события не так уж и далеки от нас. Они ведь жили, трудились, в своих обычных делах каждого дня не думая о такой ужасной участи или даже смерти, о сиротстве своих детей.
   Очень похоже, что репрессированы были все грамотные немцы, не только специалисты МТС, но и учителя. Эвальд Эдуардович написал о своих школьных годах: "В Ротовке была школа-семилетка. Преподавание велось на немецком языке. Кто дальше хотел учиться, уезжали в город, чаще всего на Волгу, там были ВУЗы на немецком языке. Я в школу пошёл в 1937 году. В конце декабря всех учителей-немцев увезли и ликвидировали. В 1938 году семилетку преобразовали в 4-х классную русскую школу. К нам прислали новоиспечённых молоденьких учительниц-комсомолок. Учёба приняла интересный комический ход - мы не понимали по-русски, а учителя не знали немецкого. Слова учили по картинкам. Помню, на перемене девочки громко повторяли:
   Стол - tisch
   Рыба - fisch
   Ножик -messer
   Лучше - besser.
   Из Кургана учителей обязывали вести среди немцев политпропаганду: о преимуществе соц. строя, о мудрости партии и правительства.
   Надо сказать, что учительницы в Ротовке прижились, стали немножко понимать наш язык, повыходили замуж. Когда нас в сентябре 1941 года НКВДешники выселяли, их как русских по нац. с малыми детьми здесь оставили. Это значит, навсегда разорванные семьи. Больше я о них не слышал ничего" (письмо от 31.07.2011). У одной из этих учительниц-комсомолок трагическая судьба, о которой рассказала Богославская Валентина Егоровна, 1931г. рождения, в оккупацию фашисты заставили её быть переводчицей в комендатуре Матвеева Кургана. После освобождения посёлка от оккупации она была расстреляна без суда, на месте, солдатами, освобождавшими посёлок в феврале 1943 года, а её дети попали в детдом, дальнейшая их судьба неизвестна.
   И в другом письме о своей довоенной учёбе в Староротовской школе Эвальд Эдуардович пишет: "До войны взгляды вождя так быстро менялись на своих коллег, что не успевали печатать -менять учебники истории. Помнится, в моём учебнике истории за 4 класс лица были заклеены бумагой. Строчки текста зачеркнуты тушью. Это будило наше любопытство" (письмо от 27.10.2011). Но проявлять любопытство было опасно. Дети прекрасно это знали, старались соблюдать правила, жить так, чтобы ничем не повредить своим родным. Жизнь для тех, кто остался в Староротовке, продолжалась, но люди уже знали, что не могут свободно высказывать свои мысли, что надо опасаться проявить свои чувства, что даже тот, кто кажется другом, может предать. Эвальд
Эдуардович Бем написал со слов Виктора Рабе, курьера и возчика при председателе Скрипникове Василии Михайловиче анекдотический рассказ времен Большого террора: "Из Кургана приехали и отобрали несколько лучших коней и назвали их фондовскими - резерв Красной Армии. На них нельзя было работать, они должны были стоять в конюшне при хорошем корме. После инцидента на озере Хасан пришло решение переименовать колхоз в имени Блюхера в честь революционного полководца. Кто-то из управленцев Кургана или военкомата решил, что такие отличные кони должны нести маркировку имени почётного маршала. Кузнецы изготовили знаки и лошадям выжгли на крупе маркировку. Не успела зажить на животных кожа, как Молох решил, что полководец - враг народа. Председатель колхоза и чиновники Кургана запрыгали, за такую маркировку можно было поплатиться. Первое решение - срочно ликвидировать лошадей, потом передумали. Кузнецы опять изготовили железянку и буквы затушевали. Бедные кони! Они тоже страдали!" (письмо от 05.12.2012г). Трудно было жить в это время людям - палачи становились жертвами очень быстро. Чиновникам-партийцам надо было поворачиваться ещё быстрее, пытаясь выслужиться и при этом не попасть в эти жернова.
   Эвальд Эдуардович написал своё мнение об этом времени: "На мой взгляд, если бы правители мыслили дальновидно, трезво, то в 30-е годы не следовало уничтожать высокоэффективные хозяйства, создавая продовольственные проблемы. От этих большевистских экспериментов, ошибок, Россия страдает до сих пор. Опыт колонистов надо было использовать, их опыт распространить на другие хозяйства" (письмо 31.07.2011).
   Но, несмотря ни на что, Эвальд Эдуардович Бем написал о своём довоенном детстве в Староротовке: "После нашего выселения в сентябре 1941 года мне ещё несколько лет снился родной дом на хуторе Ротовка N3 (войной стёрт с лица земли), Миус, речка на Камышевахе, полная жаб, щурят и ужей, арочный мост из красного кирпича по дороге на Кирсановку. <...> Помню, ещё перед войной после посевной наших ротовских парней призывали на сборы казаков. В Матвеевом Кургане устраивали показательные рубки лозы, джигитовку. Нас, школьников, на колхозной машине возили в Курган на стадион. Мы "болели" за своих, восторгались "казаками-рубаками" (письмо от 21.05.2012). "Своими" для немцев-колонистов тогда, безусловно, были местные казаки-рубаки, которых они уважали за силу, лихость и прямодушие, а местные жители ценили "наших немцев" за трудолюбие, старательность, культуру, перенимали у них методы хозяйствования, с удовольствием покупали их творог и масло в чистых тряпочках на местных базарчиках по субботам и воскресеньям. Люди разных национальностей вполне мирно уживались друг с другом.
   Я думала, что как хорошо было бы, если бы немецкие колонии продолжали существовать, если бы дома с черепичными крышами, лютеранские церкви и кирпичные мостики я могла сегодня увидеть! Если бы не было войны...
  
   Глава 2. Выселение немцев в начале войны. Немцы в Сибири и на Алтае. (Столбовская Антонина)
   Великая Отечественная война внесла свои поправки в жизненные планы всех людей. Но для немецких колонистов Староротовки, как всех советских граждан немецкой национальности, она оказалась особенно трагической. Был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР о переселении немцев из районов Поволжья от 28 авгус­та 1941 года, по которому все граждане не­мецкой национальности в сентябре-октябре 1941 года были депортированы в Сибирь и на Алтай. Ориентировочно, так как учёт был неточным, только из Ростовской области было выселено -- 38 288 чел. (Омельянюк Л. Е., Терещенко А. Г., "Эвакуация или депортация?(По материалам Таганрогского госархива)", www. dspl.ru). Как же это проходило в нашей местности?
   Моё внимание привлекла статья в газете "История моей семьи" Л.Негровой: "Первые бомбёжки Таганрога запомнились папе тем, что он с друзьями пытался сбить самолёты из рогатки. А в селе Атамановка Неклиновского района, где проживала семья, уже началась эвакуация в тыл лиц немецкой национальности.
   Первыми вывезли всех мужчин, и до конца войны они работали на заводах Урала" (Л.Негрова "История моей семьи", газета "Родник", 24.05.2011г.). О том, что первых забрали мужчин, вспоминает и Иост Нина Александровна (Ганиман) 1929 года рождения: "Отца Александра Корнеевича забрали ещё до высылки, как увезли ночью уже после начала войны, так и не знаю до сих пор, куда и за что, и что с ним стало, не знаем". В Староротовке же осталось так мало мужчин после арестов 1938 года, что другие люди, которых мы спрашивали, об этом обстоятельстве не вспомнили.
   Л.Негрова в своей статье далее пишет: "А женщинам дали сутки на сборы. Бабушка Юст Ольга Яковлевна знала, что дорога будет дальней и спасёт её четырёх дочерей только её находчивость. В мешке с мукой она спрятала четверть с маслом в бочонок - мясо забитого кабанчика, в узлы с вещами - всякую снедь. Месяц под бомбёжками эшелон шёл до Барнаула, потом плыли баржей по Оби до Бийска. И здесь их уже семьями расселяли по сёлам Петропавловского района Алтайского края" (Л.Негрова "История моей семьи", газета "Родник", 24.05.2011г.). Надежда Васильевна Серикова, дочь председателя Староротовского колхоза Скрипникова Василия Михайловича, вспоминает: "Отец в райкоме узнал, что скоро будут наших немцев высылать. Он пришёл и сказал своим друзьям: "Готовьте продукты, режьте свиней, кур, гусей, скоро вас вышлют, иначе вы не доедете до Сибири". В нашей Ротовке никто в дороге не умер, а другие деревни погибали. Приготовились". Действительно, дорога была трудной. Тем, кому не хватило взятых с собой продуктов, пришлось особенно тяжело. Супруги Иост рассказывали, что немцы из других колоний не успели приготовить много продуктов, были и умершие. Особенно страдали старики и маленькие дети.
   Эвальд Эдуадович Бем пишет: "По прибытию в Сибирь развезли всех семьями по глухим отдалённым местам. В первый день местные жители сбежались посмотреть на немцев. До этого они их видели только на страшных карикатурах. Но они быстро стали расходится - ничего особенного, люди как люди. Гораздо интереснее были коренные жители Сибири, жившие за речкой. У них были узкие, как щели глаза и совсем плоский нос" (письмо от 24.01.2012г.).
   Вспоминает Нина Александровна Иост (Ганиман): "Нас выслали из Ротовки со всеми немцами. Было нам обидно, что так с нами не за что. Привезли на станцию Шипуново Алтайского края. Вызывали из колхозов подводы, нас распределили кого куда. Мы попали в Белоглазовском районе в Комарихе. Там был совхоз. Мы жили в Алтайском крае, 30 км. от Барнаула. Ездили туда на быках. Небольшие хатки, леса не было. Жили в бараках, по шесть семей в одной комнате. Стол посредине, вокруг койки казённые, железные. Потом стали устраиваться сами, как кто мог. Разрешили на квартиры к местным устраиваться".
   Эвальда Бема и Ганиман вывезли из одного села, в одно время, но попали они в разные места. Бем недалеко от Нижнего Тагила, Ганиман и Иосты в Алтайский край. В Алтайском крае были и Юсты, но в другом районе. По-видимому, власти специально разделили односельчан, разбросали их по разным местам, чтобы они не могли поддерживать связь с близкими и односельчанами, и не было возмущений. Но это ещё одна трагедия - мало того, что люди лишились родины, они оказались совершенно в чужих краях даже без односельчан. Особенно сильно были видны для них отличия местных обычаев от всего, к чему они привыкли. Здесь условия жизни были совсем другими - суровыми, безжалостными и даже беспощадными к человеку. Из письма Эвальда Эдуардовича: "Жили сибиряки в то время бедно. Питались с огорода, да от коровы, у кого была. Иногда с колхозной работы приносили в кармане просо или пшеницу. Зерно они толкли в деревянной ступке. В избе с низким потолком и малыми окнами был полумрак. Жизнь крутилась вокруг большой тёплой печи. Дети с неё редко слезали. Из печи рогачом доставали чугунок с картошкой или тыквой" (письмо от 24.01.2012г.). Никто не создавал для депортированных немцев никаких особых условий, да они и не смогли бы это сделать - сами жили бедно и трудно. Э. Э. Бем пишет: "Мы же были не готовы к таким суровым условиям. В Ротовке валенок и шуб не носили. Кроме сильных морозов были ещё бураны страшные. Когда он мёл, нельзя было и высунуть носа, а он свирепствовал три дня. Как одевались местные? Они носили шубы из овчины, на ногах пимы. Пимы - это самокатные мягкие валенки. Носили они их на босую ногу. На руки одевали мохнашки - рукавицы из меха черно-белой домашней собаки шерстью наружу. В сильный мороз они пушистыми мохнашками прикрывали лицо, ибо на морозе щёки и нос быстро белели. После оттаивания замороженные места чернели и болезненно шелушились. Были случаи, что обессиленные люди замерзали или погибали, застигнутые бураном" (письмо от 24.01.2012г.). Без тёплой одежды, неприспособленные к этому суровому климату, немцы были обречены, но местные жители скоро сменили отношение к новым соседям поневоле. Л.Негрова пишет: "Когда переселенцев выгрузили на берег Оби, их ждал уже гужевой транспорт из разных деревень. Несколько минут была растерянность: стояли друг против друга сибиряки в латаных одёжках и интеллигентного вида рабочие таганрогских заводов.
   - А мы думали, что немцы с рогами, - посмеялся какой-то мужик, и возницы стали наперебой выбирать себе семьи для поселения" (Л.Негрова "История моей семьи", газета "Родник", 24.05.2011г.).
   Все наши свидетели говорят, что отношение местных жителей было довольно доброжелательным. В Сибири было много ссыльных, бывших заключённых, каторжников, почти в каждой семье был кто-то, прибывший сюда не по своей воле. "Отношения были враждебными, но только неделю. Трудолюбие переселенцев сыграло свою роль: они вместе с сибиряками вязали снопы ржи, вручную убирали картофель, подсолнух, а весной, чтобы прокормить свои семьи и не быть нахлебниками, после колхозной работы по ночам сажали огороды.
   Так и жили в нужде рядом, и если у кого случалось беда, уже не смотрели на национальность" (Л.Негрова "История моей семьи", газета "Родник", 24.05.2011г.). Из письма Э.Э.Бема: "Невзирая на пропаганду, мы никакого зла или недружелюбия со стороны детворы или взрослых сибиряков не видели. Мы у них учились приёмам выживания" (письмо от 24.01.2012г.). Из воспоминаний Нины Александровны Иост (Ганиман): "Взрослые стали работать в колхозе, нас в школу определили. Как-то нас старались устроить, хоть и сами плохо жили, хуже, чем мы в Ротовке. Но всё же у местных и вещей побольше было, и одежда тёплая, и скот кое-какой - и коровы, и свиньи, овцы были. Но мало.
   Одежды не было. Дали мешки из-под семян, их местные рядном называли, мы шили из них одежду. Были там краски местные, синие и красные. Стойкие. Дали нам казённые фуфайки, штаны ватные, нас не обижали. Мы жили, как и они. С местными ладили. Посадили огороды. Была картошка". Местные жители помогали переселенцам, чем могли. Учили их выживать в трудных условиях Сибири, помогли тёплой одеждой и вещами. Им самим было нелегко. В армию призвали мужей и братьев, многие семьи остались без кормильцев.
   Дети пошли в школу. Эвальд Эдуардович вспоминает об этом: "Первое время я пошёл в местную школу в пятый класс. Шла война, тетрадей не было, писали на чём попало, учебников тоже не хватало. Топлива не хватало, а морозы очень крепкие. Утром на парте в чернильных стаканчиках лёд, перья не мокались, не писали. В классе без валенок ноги мёрзли" (письмо от 24.01.2012г.).
   Но даже эта суровая жизнь продолжалась недолго. В январе1942 года началась массовая мобилизация немецких граждан, но не в действующую армию, не на фронт. Советские немцы стали основным контингентом "Трудовой армии". По постановлению Государственного Военного Комитета Обороны за N 2383 от 7 октября 1942 года народный комиссариат обороны проводит в октябре и ноябре 1942 года мобилизацию для предприятий и строительства наркомата нефтяной промышленности в рабочие колонны на всё время войны - немцев - мужчин в возрасте 15-16 лет и 51-55 лет и немок - женщин в возрасте от 16 до 45 лет включительно, годных к физическому труду, в количестве 96700 человек (Справка N 61 "Мобилизовать немцев в рабочие колонны... И.Сталин" Сборник документов (1940-е годы), Москва, "Готика", 1998г. с.85).
   Эвальд Эдуардович Бем ишет: "Уже через несколько месяцев взрослое население российских немцев начали отправлять на шахты, рудники, стройку. Через некоторое время забрали и нашу мать и отправили за тысячу километров. Отца уже вины и суда по прихоти политбюро и большого террориста с Кавказа расстреляли в Ростове в 1938г. Остался я с малым братом на вероятную гибель, как и многие другие. Для меня сразу встали две проблемы: чтобы не замерзнуть, надо было хворостом топить землянку и постоянно находить что-нибудь наподобие пищи. Об учёбе не могло быть и речи" (письмо от 24.01.2012г.). Из воспоминаний Нины Александровны Иост (Ганиман): "Когда мать забрали в Трудармию в 1943, жила одна. Было мне 12 лет".
   Из статьи Л.Негровой: "Женщин, у которых детям исполнялось 3 года, забирали на лесозаготовки. Фамилия Ольги Яковлевны уже была внесена в списки, когда им предложили сменить квартиру. Нужно было спасать от морозов лошадей, и их дом правление колхоза решило оборудовать под конюшню. Бабушка попросилась на квартиру вдовца, у которого лежала в постели больная сестра, пообещала за ней ухаживать. Молоденькая девчушка-медсестра, пришедшая обследовать выбранное ими жильё, застала такую картину: четверо малышей вцепились в подол матери и ревели в голос, что завтра у них не будет мамы.
   - Никто никуда не едет, - вдруг сказала медсестра, - в доме тиф.
   Благодаря стараниям бабушки, которая кипятила бельё и постоянно мыла всё вокруг, никто не заболел и так они благополучно перезимовали. А вот родители папы - Афанасий Романович и две его старшие сестры Матрёна и Мария работали на лесоповале" (Л.Негрова "История моей семьи", газета "Родник", 24.05.2011г.).
   Из воспоминаний Эдуарда Густавовича Иоста 1929 г.рождения : "Мать её (Нины) забрали в Трудармию, и меня забрали в 1943. Мать мою не забрали по возрасту. Сначала в район привезли. В школе валялись на полу и старики, и мы, подростки, мне едва 15 исполнилось. Была комиссия. Посмотрели на меня:
   - Сколько лет тебе?
   -15.
   - Как тебя мать отпустила?! Иди домой.
   Отпустили, я тогда худой был и низкорослый, выглядел лет на 12.
   Осталась Нина одна, и прибилась к нам. Держались земляки друг друга". Трудная жизнь заставляла людей сплачиваться, помогать друг другу. Помогали и русские немцам, и немцы друг другу. Война и в тылу заставляла напрягаться всех сверх силы, на пределе возможностей человека. Но немцам было обидно чувствовать себя гражданами второго сорта. Об этом чувстве, которое преследовало их все тяжёлые годы в Сибири, Эвальд Эдуардович Бем пишет: "Хотя Конституция 1936 года и провозглашала равноправие всех народов, российских немцев, граждан СССР, оптом сослали в Сибирь в 1941 году. Когда начинается война, законы совсем другие. Любая война порождает несправедливость, принуждение, жестокость, смерть, не говоря уже о лишениях. Цель ссылки была ассимиляция и использование народа для принудительного тяжёлого труда" (письмо от 24.01.2012г.). Принуждение испытывали на себе не только немцы, такое было время. Тяжело трудилась вся страна. Но немцы были на особом положении даже в Трудармии. Так, в положении о порядке охраны мобилизованных немцев, используемых на работах в лагерях и колониях НКВД СССР написано: "Охрана мобилизованных немцев имеет следующие задачи:
   а) пресечение попытки к побегу из мест расквартирования трудового использования;
   б) местный розыск и задержание в случаях совершения побегов;
   в) проведение в жизнь мероприятий, связанных с обеспечением недопущения общения с заключёнными, содержащимися в том же лагере". (Справка N 88 "Мобилизовать немцев в рабочие колонны... И.Сталин" Сборник документов (1940-е годы), Москва, "Готика", 1998г., с 122).
   В письме Эвальда Эдуардовича прозвучало также слово "ассимиляция" - это обвинение очень серьёзно звучит сегодня, и действительно, дети оказались оторваны от родных, лишены общения на родном языке. Образования на родном немецком (хотя бы начального) их лишили ещё в Староротовке. Думаю, ещё и поэтому и окончание войны для мальчика прошло незаметно - почти ничего в его жизни и в жизни села не изменилось: "Шла война, шли похоронки, возвращались калеки. <...> В повседневных заботах я даже не запомнил, как кончилась война, кажется, кто-то из пацанов сказал: "Говорят, война кончилась". Для нас ничего не менялось. Помню, в некоторых русских семьях стали приходить от сына из Германии трофейные посылки, набитые ручными часами, дорогой посудой, платьями, костюмами. Не помню, чтобы это вызывало большую радость или восторг. Практической ценности в глуши это не имело. Да и осуждали многие это явление" (письмо от 24.01.2012г.).
   Не сразу после окончания войны стали возвращаться мобилизованные в армию, не сразу возвращались и те, кто трудился в Трудармии. Жизнь у немцев протекала по-прежнему трудно, но они уже были почти своими в этих суровых краях, обустраивали быт, создавали семьи. Мне показалась интересной история, рассказанная супругами Иостами. Продолжает рассказ Эдуард Густавович Иост:
   "Осталась Нина одна, и прибилась к нам. Держались земляки друг друга. Мы с ней сошлись, где-то в году 1949. А расписываться - зачем? Оно нам нужно? Живём и живём. Сын родился. Надо документы делать, записать. Тогда уже жили в в Новоминтовском отделении, году в 1950. Я уже заправщиком был, горючим заправлял трактора. И тут такое совпадение: нас направили с поварихой Шурой Ильиной в Шипуновский зерносовхоз, где мы сначала жили когда-то. Километров 25 от нас. Наши там были на сенокосе. Она за продуктами ехала, а мне горючее везти туда. Ехали через поссовет. И надо зарегистрировать сына. Захожу:
   - Надо сына зарегистрировать.
   А паспортов нет, не выдали ещё. И всё со слов. Как скажешь, так и напишут. И справок никаких не надо им. Всё по-другому было. Секретарь поссовета говорит:
   - А свидетельство о браке?
   - Не женаты мы.
   - Безобразие. Надо зарегистрироваться. А жена где?
   - А вон сидит.
   И показываю в окно на бричку. А там Шура повариха сидит. Здоровая и толстая - на голову больше меня. Выхожу:
   - Пойдём, Шура, надо сына регистрировать.
   Сказал ей даты рождения Нины и сына. Заходим:
   - Вот жена моя.
   Она называется Ниной секретарше. И говорит, когда сын родился. И нас тут же расписали, выдали свидетельство о браке, и свидетельство о рождении сына заодно дали. Наверное, секретарь потом смеялась - меня Шура под мышкой одной рукой могла унести.
   Приезжаю домой и говорю Нине:
   -А я с Шуркой поварихой расписался!
   Пошутил так. И документы подаю. Она сначала рассердилась, а потом рассмотрела бумаги и успокоилась. И никакого торжества не устраивали".
   Нина Александровна Иост (Ганиман) смеётся: "Женился не пойми на ком!" Эдуард Густавович Иост рассказывает: "Мать приехала из Трудармии, когда уже у нас Генке 9 месяцев было. Так и познакомились с бабушкой. Году в 1949. Она здесь же в Алтайском крае работала на лесоповале, в других районах, еду там готовила, стирала и другое. Стала с нами жить. Помогала ним детей нянчить, у нас пятеро детей. Очень много помогала". В 1949 году на Урал к сыновьям вернулась из Трудармии и мать Эвальда Бема.
   История с документами регистрации брака и ребёнка Иостов выглядит какой-то несерьёзной, почти шуткой. А ведь они решали судьбу человека, и сейчас значат много. Как-то странно выглядит такое отношение со стороны чиновников, тем более, что немцы постоянно находились под надзором, как они говорят, "под комендатурой". Какое-то противоречие в законах, ошибка чиновников, или общее отношение всех людей к этим указаниям власти? Не могу понять. Многое, видимо, решала личность коменданта. Дело во многом было не в официальных указах, а в исполнителях, в том, сколько в них было порядочности и сострадания к людям, как они понимали долг. Эдуард Густавович Иост рассказывает: "Был комендант в каждом посёлке, без разрешения мы не могли покинуть село. Но могли разрешение дать и другие - была учительница, из Ленинграда эвакуированная, она могла разрешить, он ей доверял, считал как бы заместителем. А так если кто уедет, без пропуска, арестуют и посадят, пока комендант не поедет и не заберёт. Кто злостно сбегал, могли и пристрелить. Разные люди были, некоторые пытались убежать оттуда". Сознавать, что ты во всём зависишь от воли и милосердия какого-то человека, пусть доброго и хорошего, но который делает тебе какие-то уступки, рискуя при этом должностью, а может быть, арестом, очень тяжело. И к тому же, комендант может оказаться и плохим жестоким человеком, который, пользуясь законом, может причинять людям зло - это осознание очень угнетало немцев в Сибири. Потому и говорили: "ходить под комендатурой". Мне представляется, что это можно сравнить с жизнью в подземелье, где люди вынуждены сгибать спину под нависающим сводом, где нельзя выпрямиться в полный рост, где не хватает воздуха, чтобы дышать полной грудью.
   Комендатура закончилась для немцев как-то не очень заметно, хотя на душе было радостно. Рассказывает Нина Александровна Иост (Ганиман): "В 56-ом году уже комендатуры не было. А может раньше. И все по-разному уехали, не сразу. Одни раньше, другие позже. Когда отпустили оттуда, то у всех расписки брали, что не будем требовать ничего своё обратно. И можем ехать, куда хотим". Расписки о том, что высланные в 1941 году только с тем, что смогут унести в руках, не будут требовать возврата имущества - очень жестоко, хотя при депортации были другие указания: в октябре 1941 года на оперативные группы, состоящие из работников НКВД и милиции, "было возложено составление списков немцев, приём остающегося имущества. <...> уполномоченный по оценочному акту принимал имущество депортируемых немцев. По этому акту указанная стоимость имущества должна была возмещаться в местах поселения". (Т.Чебыкина, "Депортация немецкого населения из европейской части СССР в Западную Сибирь (1941-1945гг. в книге "Наказанный народ" Москва, "Звенья", 1999г., с118). В Староротовке мероприятия с имуществом провести не успели, к этому времени село было уже под оккупацией. Мало что осталось от крепких хозяйств после того, как здесь шли длительные кровопролитные бои, но в Сибири и на Алтае немцы этого не знали, и вновь пережили утрату когда-то потерянного имущества.
   Эдуард Густавович Иост продолжает рассказ: "Паспорта стали выдавать позже. Мы уже дом построили. Комендатуры уже не было. Комендант стал мне другом, он стал начальником паспортного стола. Мать ещё живая была. Я поехал получать паспорта. А он говорит:
   - Что ты будешь тут стоять, ездить? Я сделаю и сам привезу.
   И привёз прямо домой.
   Оказалось, что меня записали 1923 года рождения, на пять лет состарили. Сами как хотели, так и записали, без всяких документов. Так он всё переделал и правильно записал. И военный билет выдали заодно". И вновь я встречаю вольное обращение с документами со стороны чиновников. С одной стороны, угнетение людей, мелочный досмотр, тяжёлая работа, доносы на соседей и самоуправство чиновников, с другой - очень вольное обращение с документами, жизненно важными для человека, - со свидетельством о рождении, с паспортом, с военным билетом... Такое отношение, на мой взгляд, плохо для всех - и для страны, и для людей. Плохие жестокие законы тех времен с одной стороны и с другой стороны очень вольное обращение с ними власти на местах. Даже "по дружбе" комендант написал неправильную дату рождения, которую потом, правда, исправил. Но могу предположить, что кому-то и не исправил неправильные данные в документах, а кто-то просто не обратил внимания сразу на ошибку, потом пожиная последствия.
   Затем у молодой семьи Иостов было строительство первого жилья: "Дом построили тоже саманный, как здесь. Там камыша много. Вышло постановление - кто желает строиться, помочь. Идёшь в контору, оформляешь документы. Посылают армян бригаду, они саман делают, кладут стены. Я хожу и проверяю, нравится мне или не нравится. Половину дома построили из старого самана, и плохо положили, наружу. Глина -то не держится. Я пошёл, заявил, их переделать заставили. И камыш резали за 100 км., ездили бригады. Всё записывали, стоимость небольшая. Всю стоимость потом вычитали из зарплаты, постепенно". Вспоминая, Эдуард Густавович улыбается. Для него это было хорошее время - закончилась комендатура, подневольная жизнь, он стал хорошим специалистом - работал шофёром, комбайнёром, механиком, его ценили в совхозе. Он строил свой дом. Это было время становления молодой семьи, когда дети были маленькими, а здоровье хорошим, и всё получалось так, как он хотел.
   А Эвальд Эдуардович Бем рассказал другую историю о своём пути во взрослую жизнь и профессию, которую он считает типичной для своего поколения, когда "пахали" и на производстве, и в учёбе по инерции военного времени: "Итак, город Нижний Тагил, кузнечный цех завода. Поднимаюсь по крутой лестнице под переплетение стальных ферм, закалённый Сибирью, выживший по учению Ч.Дарвина "отбор видов", стою за управлением мощного мостового крана. Внизу на тяжёлых молотах рабочие-уральцы куют раскалённое железо. Я поднимаю поковки и отвожу их к прессам. С другого конца цеха забираю многотонные короба с заготовками и доставляю их к нагревательным пылающим печам. Работа трёхсменная. В свободное время мы с другом из нашего барака стали ходить в библиотеку, на заводской ледяной каток. Зарабатывали по тем временам относительно неплохо. Приоделись. Помню, как-то Роберт притащил из книжного магазина толстую богато иллюстрированную книгу "История Древнего мира". Мелким шрифтом было написано: "Допущено как пособие для высших учебных заведений". Мы по очереди читали о культуре Междуречья, об ассирийском царстве... Как-то около заводского клуба я увидел двух фланирующих парней. На них была красивая чёрная форма, на погонах блестящие цифры, буквы. Шик! Это были студенты Горного института. После войны для поднятия престижа горного дела ввели форму для инженеров и студентов, как в царское время. Потом её отменили. Признаться, я этим будущим инженерам позавидовал, но мне до них было как до неба. С моим-то начальным образованием. После войны малограмотность был удел многих. Сложная техника требовала знаний. В цехах комсомол вёл пропаганду за вступление в школу рабочей молодёжи (ШРМ). Чтобы поступить, надо было представить заявление-анкету, рекомендацию-направление от комсомола или от отдела кадров и сдать экзамен. Мы с другом решили после колебаний сдать за 5 класс. Для надёжности мы записались на летние подготовительные курсы. Сдали, приняли. Купили по портфелю, учебников, тетрадей, и вот мы в костюмах, при галстуках сидим за партой в 6 классе. На занятия можно было приходить или вечером или утром, в зависимости от смены на заводе. При возможности я охотнее посещал утренние занятия - свежее голова и меньше учеников. Вначале я ещё представить себе не мог, на сколько лет надел на себя это ярмо.
   Содержание фильма "Весна на Заречной улице" очень похоже на нашу школу, правда, действительность немножко приукрашена. А реальность была такова: прогудел заводской гудок, рабочая смена кончилась. Бегом в душевую, затем в раздевалку со шкафчиками, иногда в буфет, иногда и нет. С портфелем на трамвайную остановку, и в класс. Домой приходишь уже поздно вечером. Но была и романтика как в фильме. В частности, сценарий игры Рыбникова почти реальная копия моего друга. По всем предметам Роберт был ас, а вот по русскому "дуб-дубом". После второй четверти пришла в класс новая молодая "русачка" Елизавета Петровна, красивая. Вскоре она взялась ему помогать дополнительно по грамматике. У них закрутилось, завертелось. В выходные я уже один готовился к занятиям, к контрольным. К концу года класс сильно поредел. Отсев около 40%. От пропусков занятий образовывался пробел, который из-за дефицита времени трудно было закрыть. И вот сдан последний экзамен за 8-й класс. Ура! Трижды ура! У меня кругом отл., у меня похвальная грамота с портретами Ленина, Сталина, моё имя висит на центральной проходной завода. В будущем ещё два раза будут висеть на проходной поздравления с моим именем" (письмо от 07.07.2012).
   Читаю письмо Эвальда Эдуардовича Бема и понимаю, какой труд и настойчивость, упорство и жажда знаний понадобились ему и его другу, всем ученикам вечерней школы, техникумов и институтов, чтобы получить образование. Дети военных лет, сироты, депортированные немцы, пережившие лишения, голодные военные годы, они работали, после работы учились, трудились со всем напряжением сил. Они мечтали, стремились воплотить эти мечты в жизни. Они преодолевали трудности, росли, влюблялись, создавали семьи, обзаводились детьми.
   Жаль, что немцам сразу не разрешили вернуться в Староротовку сразу после войны. Их родина в них нуждалась.

Глава 3. Судьба председателя. (Глущенко Яна)

   В 1937 году Староротовка осталась практически без руководителей. Все они были арестованы и расстреляны в годы большого террора. Кто же пришёл им на смену?
   Мы нашли дочь последнего перед Великой Отечественной войной председателя колхоза им. Розы Люксембург Надежду Васильевну Серикову. Она нам рассказала о своём отце. Василий Михайлович Скрипников родился 15 августа 1913 года в селе Кульбаково в семье наёмных работников, которые нанимались к немецким колонистам. Он рано остался без матери - она умерла, когда мальчику было 5 лет. Отец женился второй раз, но после этого тоже прожил недолго, и Васю и его сестру и брата усыновила и воспитала вторая жена отца. Учиться Василий на смог, пришлось рано зарабатывать себе на хлеб. Был батраком у немцев-колонистов, поэтому освоил немецкий язык и говорил на нём так же свободно, как и на родном - смеси русского и украинского языков, на которой говорили в нашей местности почти все крестьяне. Читать и писать он не мог. Особенно любил животных - лошадей, коров, находил подход к самым буйным быкам. Поэтому его охотно нанимали во всех колониях.
   В 18 лет его призвали на службу в Красную Армию. Он служил 6 лет. Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова) вспоминает: "А один из братьев в армии служил вместе с моим отцом. Отец был моложе матери на три года. Он служил у Будённого в коннице в Каменец-Подольском, там грэц [чёрт] внёс его в партию. Он встретился в гостях у братьев с матерью и они поженились. Он ещё дослуживал год, я уже родилась. Потом он явился в райком в Матвеевом Кургане становится на учёт. В своей форме кавалерийской, в будёновке, лысый, как Котовский. Его как увидели, сразу в авторитет, там и выяснили, что он по-немецки говорит, в немецких колониях вырос. Так и направили председателем в Ротовку, а у него ни одного класса образования, в армии грамоте учили! А по-немецки уже в Ротовке кое-как читать научился. Меня привезли в Ротовку, когда мне был один год".
   Выходит, Василию Михайловичу было всего 24 года, когда он стал председателем. Как молодого, почти неграмотного человека могли взять на такую высокую должность? Хотя, он был очень ценным кадром, знал немецкий язык, и мог хорошо понять, что замышляют немцы - колонисты. Но он оказался человеком лёгким, общительным, смог наладить хорошие отношения со своими подчиненными. Об этом свидетельствует Эвальд Эдуардович Бем, который написал о нём: "Что касается председателя Староротовского колхоза - Василия Васильевича Скрипникова, то я его относительно хорошо помню, есть даже фото с группой колхозников. Прибыл он в Староротовку в 1937 г., как партийный направленец после службы в кавалерии. Он брил голову наголо "под Котовского", носил темно-синие галифе и гимнастёрку. Был он безвредный, жизнерадостный, не без юмора. Он знал наш диалект, ибо вырос и жил где-то в немецком селении. На колхозных собраниях говорил по-нашему. Специалистом по полеводству и животноводству он не был. В то время этого и не требовалось, так как существовала вышестоящая бюрократическая надстройка в лице парткома, исполкома, уполномоченных и прочих инстанций, которые наперебой давали "ценные" указания и требовали отчётов, сводок и результатов. Я бы мог и больше о нём написать, Скрипникова помнят также и другие бывшие староротовские, с которыми у меня есть связь. Отмечу ещё, что в Староротовке живёт его внук Сергей Скрипников" (письмо от 05.04.2012г.).
   Староротовцы к этому времени пережили, раскулачивание, аресты и репрессии близких людей и соседей. Нельзя было найти семьи, которая в богатой колонии не подвергалась бы этому. Эвальд Эдуардович пишет о воспоминаниях Виктора Рабе, который был у председателя Скрипникова до войны возчиком и курьером: "Прислали Скрипникова в Ротовку в разгаре "Большого террора", взамен предыдущего председателя, которого пустили в расход. Из села каждую ночь увозили людей, уже мало осталось мужчин. И вот ночью забрали Эд. Брандта - инвалида войны "за веру, царя и отечество". У него что-то было со спиной, дергались руки и плохо говорил, но по возможности помогал в колхозе. Утром, когда Скрипников пришёл в правление, женщины сказали ему: "Брандта тоже забрали". Он постоял и на Рабе: "Запрягай дрожку!". И поехали мы, говорит Виктор, к начальнику НКВД. О чём они там говорили, я не знаю, но на следующее утро он велел мне в колхозном курятнику набрать корзину яиц и отвезти этому начальнику в Курган. После этого забрали ещё только одного ротовского - председателя сельского совета, члена ВКП (б), бывшего пролетария Фридриха Клейна. Он вынужден был давать перечень фамилий по запрашиваемым из М-Кургана количество жертв. Так террористы последним лицом заметали следы. В.Рабе говорит: "Если бы Скрипников раньше бы к нам пришёл, меньше было бы жертв". И ещё он добавил: "Ты не поверишь, сколько я этим разным курганским начальникам поперевозил разных колхозных продуктов. Особенный восторг у них вызывал лежачий баран из сливочного масла на подносе. Ваяла этих художественных баранов с закруглёнными рогами Брандт - жена упомянутой жертвы. Скрипникова можно было понять - "не подмажешь - не поедешь"." (письмо от 05.12.2012г.). От пришлого человека, тем более будёновского кавалериста с бритой головой, ожидали подвоха, продолжения репрессий. Но оказалось, что он не только не хочет никого репрессировать, но и спасает людей от арестов. Он использовал для этого те средства, которыми располагал - колхозные кладовые. Об этом пишет и Эвальд Эдуардович, продолжая своё письмо: "...использование должности, власти для личных целей, благ и раньше было широко распространено. Народовольцы в своих проповедях когда-то говорили, что на Руси один с сошкой, а семеро с ложкой. Но тогда деревня в основном кормила одного своего попа. Всё изменилось после революции, а точнее, после ленинского призыва пополнить ряды партии" (письмо от 05.12.2012г.). С одной стороны, мы видим типичную картину коррупции, взяточничества. По закону, в деле о взятке виноваты обе стороны - и та, что даёт, и та, что берёт. Но председатель Скрипников, дающий взятку, "подмазывающий" корыстолюбивого чекиста "с чистыми руками и горячим сердцем" в этой ситуации предстаёт спасителем староротовских немцев.
   По-моему, когда вопрос стоял о жизни и свободе невиновных людей, и зависит его решение от жадного начальника, то спасение даже такими методами является благородным поступком. Люди Староротовки его приняли в своё общество.
   Но и семья самого председателя, вернее, его жены Елизаветы Митрофановны, подвергалась раскулачиванию. Её дочь, Надежда Васильевна Скрипникова, рассказывает: "Мой дед по матери кулаченный. Тот, что в Кульбаково жил. У них было 24 человека семья (он и брат семьями вместе хорошо жили). И когда раздавали землю, они получили большой пай в Новой Ясиновке (Машлыкино) на всех - по мужчинам раздавали, а в семье только у отца 10 детей, и только 2 девочки - мама и тетя Паша, и у дяди мальчиков больше. Раздал Ленин землю, и стали они хорошо жить, все работали день и ночь. И тут в 28 году начали кулачить. Стали всё описывать, голытьба, кто не хотел робить, кричали: "Кулаки!" Лошади, бычок, коровы, молотилка, плуги... Тут приехали и стали всё из двора выносить. Дед вышел вслед посмотреть, упал у ворот, инфаркт, сердце не выдержало, и умер. А жена ещё раньше от тифа умерла. А дед перед смертью женился на вдове, было её трое детей и совместного родили - дядю Ваню в 27 году (был лётчик, испытатель, полковник, но умер уже). Ване год было. Матери тогда было 11, она младшая, за ней только Гриша у нашей бабушки, а Пашу замуж выдали. Приехал той жены свёкор бывший и забрал её с её детьми - лишними не будут, сказал. Своих забрал, а наших никого не взял. А нашей бабушки дети пошли, куда могли, на шахты, на Донбасс. Братья в шахты, а маму отдали в работники к евреям. 17 комнат было, он адвокат, она зубной врач. Денег не меряно дают, сама мамка на базар за продуктами ходила. Сами они были ничего хозяева, к работникам хорошо относились, читать её научили, писать. Но была у них бабка, 100 лет ей было, очень вредная, издевалась над мамой, и по-всякому измывалась, заставляла у комнатной собаки молоко отдаивать, у той щенки мёртвыми родились. Мать была ретива, не выдержала того и ушла к братьям в Красный Луч. Братья те в войну все погибли, кроме Феди.
   Евреи потом за ней приезжали, но мама на своём стояла, не пошла к ним".
   К Скрипникову Василию Михайловичу очень хорошо относились его товарищи по партии, соседи по Староротовке, родственники, и плохо о нём не отзывались. И можно понять, что он очень добродушный и хороший человек. Эвальд Эдуардович Бем пишет: "И ещё один эпизод из моей памяти. Мы, пацаны, обратили внимание на толпу цыган на улице около правдления колхоза. Там же высоко на коне сидел председатель. Мы подошли. Замызганные лохматые цыганята плясали и на русском языке пели похабные частушки. Цыгане, стоящие полукругом, улыбались, а Скрипников от души хохотал. Потом он нагнулся, подхватил одного цыганёнка, посадил к себе на коня, о чём-то поговорил с ним и дал ему денежку" (письмо от 05.12.2012г.). Жизнелюбивый весёлый человек был теперь староротовским председателем. Его мягкий стиль руководства оказался эффективным. Перед войной Василий Михайлович Скрипников как председатель колхоза-миллионера был участником выставки достижений народного хозяйства в Москве за высокие достижения в животноводстве и полеводстве. Хозяйство успешно занялось разведением лошадей буденовской породы.
   Надежда Васильевна вспоминает о довоенном детстве в Ротовке: "Я в детстве лучше по-немецки лопотала, чем по-русски. В друзьях были соседские дети Бёмы, Ганиманы, Раббе и другие. Семьи были многодетные. А Ротовка была очень красивым местом. Всюду росли цветы. Дома были кирпичными, с черепичными крышами. Выложены дорожки из песчаника, всюду прополото, ни травинки лишней. Скот гоняли за домами и за огородами, чтобы не пылить. Немцы были очень доброжелательны, по-соседски угощали нас вкусными пирогами, которые пекли по праздникам. Учили маму вести хозяйство. Если кто-то заболевал, сейчас же приходили соседки, мыли полы, ухаживали за скотом, помогали в уходе за больным. Любому здесь так помогали. Мы были русскими, но отец по-немецки свободно говорил, иногда даже дома, что-то маме разъясняя, если она не понимала".
   До войны, у русских и немцев не было разделения между собой на друзей и врагов. Они были друг для друга соседями, друзьями, товарищами, знакомыми, но никак не врагами. Все жили в согласии, никто даже и думать не мог, что когда-то это изменится.
   Но всё изменила война. Надежда Васильевна Серикова вспоминает: "Помню, как сейчас, как страшно выселяли немцев. И вот взрослые нахмурены, отец вообще двух слов не говорит, мать плачет, бегает к соседкам, носит им что-то из дому. И соседские детишки играть не выходят. Потом всех их в один день увели краснопогонники. Плач стоит, люди бредут, унося в руках вещи. Их сажали на арбы, вывозили. До ночи всех вывезли.
   Собаки лают, мычат коровы, дети малые плачут, не понимают ничего. Я тоже не понимала. И вот село осталось пустым. Осиротело враз. Только хлопали двери где-то в пустом дворе. Было страшно".
   Мир сломала война, теперь уже ничего не было, как прежде! Дети оставались без родителей, животные без хозяев, страх наполнил селенье. Все спасались, как могли, но спасенья не было нигде. Война... Помощи было ждать не от кого, повсюду раздавались выстрелы, жизнь, некогда ещё процветающего селенья, превратилась в пекло.
   Руководителей районных организаций вызвали в обком партии и мобилизовали в партизаны. Отобрали документы на хранение. Так, Хайло Александра Александровна имела справку, выданную ей в обкоме партии (Максим Столбовский, Василий Хруцкий, "Мы находимся в зале ожидания смерти", 2005год). Василий Михайлович Скрипников со своим свободным немецким был для этого отряда ценным кадром, и с самого начала предполагалась, что он будет работать где-нибудь в немецкой комендатуре, чтобы узнавать какие-то сведения. Но о создании отряда пишет и Бем Э.Э.: "Кроме Скрипникова для подпольной работы оставили и других, в частности Дадонова. С его сыном я немножко дружил, а его мать часто общалась с моей. Жили они в крайнем доме Ротовки N3. Его отца, после начала войны, часто вызывали в Курган, но в армию не брали. В сентябре 1941 г. низко над горизонтом, по вечерам, сверкали зарницы, доносился тревожный гул. Дадонова доверчиво поделилась с моей матерью о том, что её мужа не возьмут в армию, а оставят для выполнения каких - то заданий. Да оно и видно было. К ним подъезжала чужая телега, чужие озабоченные мужчины привозили или увозили что-то накрытое брезентом. Интересно, пережили ли Дадоновы войну?" (письмо от 05.04.2012г.). Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова) рассказывает, отвечая на вопрос из письма: "Дадоновы войну пережили. Кулаченный народ, но очень хороший. После войны в Ростов уехали. Там поумирали".
   В тайные подпольные организации входили только доверенные люди. Ради этих отрядов нужно было выбирать между семьёй и службой. Поэтому Скрипников позаботился о жене и детях. Перед уходом в отряд Василий Михайлович отправил беременную жену и детей на хутор Полтаву к её родным. 17 октября 1941 года началась первая оккупация района. Партизаны начали действовать. "Активную деятельность развернули в тылу врага партизаны. Были созданы отряды в Неклиновском, Матвеево-Курганском, Азовском районах.
   В районном архиве хранится выписка из документа, сделанная работниками архива: "На первых порах отряд занимался распространением сводок Совинформбюро. По подсчётам членов отряда Афонова, В.И. Гуда и В.И. Качура отпечатано и распространено было свыше 4000 экз. сводок и около 15000 воззваний к населению.
   За всю свою практическую деятельность отряд испортил и нарушил военно-полевую и штабную телефонную связь немцев 63 раза.
   Отряд организовывал ряд налётов для добычи оружия и военной техники, и марту 1943 года накопил достаточно оружия для дальнейших боевых действий. (Из докладной записки секретаря Ростовского обкома ВКП(б) "О деятельности партизанских отрядов и групп на территории Ростовской области" В.Волошин, В.Ратник "Вчера была война", Таганрог, 2008, с.277)" . Не совсем понятно, о каком отряде под руководством Афонова идёт речь - то ли это отряд 1941 года, то ли отряд в составе таганрогского подполья. Во всяком случае, Василий Михайлович принимал деятельное участие в обоих отрядах. И его деятельность со знанием немецкого языка была незаменимой в сборе разведданных, что составляло важную часть партизанской борьбы. "Особенно ценными были их сведения о дислокации немецких войск. В этом партизаны оказывали большую помощь командованию советских частей" ( А.Корольченко "Миусские рубежи. Очерки о местах боевой славы". Ростовское книжное издательство, 1971 год, с.9). Они сжигали немецкие машины с боеприпасами и обмундированием, портили их телефонную связь, переправляли через фронт сведения разведывательного характера. Где же они скрывались, ведь был ноябрь, довольно холодное время года, и лесов в нашей местности нет?
   Воспоминания Екатерины Григорьевны Добрицы 1922 года рождения: "Я в первую оккупацию жила у родителей мужа на хуторе Добрицы. Тесть сделал на доме двойной фронтон, то есть на чердаке была потайная комната, которую никак было не видно - ни с улицы, ни с чердака. Там сделали нары, и там прятались пять человек - партизаны. Среди них были Гудзенко Александр( он был наш родственник - муж тёти моего мужа), Афонов Василий (позже он был руководителем Таганрогского подполья), Скрипников, Китченко и ещё один, не помню, кто, все бывшие руководители района. Они по ночам уходили на свои дела, а днём скрывались у нас. Знаю, что они взорвали два эшелона с немцами в Закадычном, а что ещё, не знаю. У нас полный двор немцев, а на чердаке партизаны. Очень страшно было. Мы им стирали, кормили их. Пятеро мужиков, не шутка! Большой был риск, а у нас дети малые. Еды не хватало, мы даже побирались одно время. Скрывали их месяца четыре".
   Даже женщины пытались помочь своим защитникам Родины, даже ценой своего благополучия. Но в то же время, где-то дома, волновались жёны этих партизан. В семье уже начали было думать, что Василий Скрипников пропал без вести, так как никто не знал, чем он занимался и кем был.
   Уже в 70-е годы, когда Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова) и её мать боролись за честное имя отца, они случайно встретились в очереди в Сбербанке с Екатериной Григорьевной Добрицей. Так они узнали, где был их муж и отец в октябре-ноябре 1941 года. Приезжали в гости к Добрицам, благодарили их. До самой смерти Екатерины Григорьевны (в 2010году) Надежда Васильевна посылала ей поздравления к празднику Победы.
   Однако в книге "Герои Таганрога" я прочитала, что Матвеево-Курганский отряд был разгромлен: "- А тебя как в Таганрог занесло? Я-то думал, ты на ту сторону подался. <...>
   -- Еле ноги унес из Матвеева Кургана.
   -- Пошто ты с Красной Армией не ушел? Ведь ты секретарь райисполкома, коммунист. Немцы ноне таких не жалуют. Аль две головы на плечах имеешь?
   -- Уходил, дядя Семен, уходил. А потом обратно решил вернуться. Потому что надо же кому-нибудь и здесь праведный суд вершить. Соображаешь? Вот и пришел в родной город. Дел и здесь много. -- Василий умолк.
   Ему не хотелось рассказывать о провале курганского подполья.
   История эта была тяжелая. Подполье было плохо организовано: люди проверены наспех, слабо знали друг друга. Василию неожиданно для него самого предложили остаться в Матвееве Кургане до прихода немцев. Он был утвержден в должности начальника штаба подпольной организации.
   Конспирация подпольщиками почти не соблюдалась, о тайнике с оружием знали почти все. Не было ничего удивительного, что немцы на второй день после своего прихода уже обнаружили этот тайник. Один из подпольщиков оказался предателем и выдал немцам оружие. На собрании было решено из Матвеева Кургана уходить. Некоторые ушли в Шахты, другие подались через фронт к своим. Так курганское подполье перестало существовать.
   Василий Афонов решил обосноваться в Таганроге. Он понимал, что не выполнил задания партии, и собирался организовать новое подполье, учтя все ошибки курганской организации. В Таганроге он вырос, здесь у него родственники, и ему нетрудно будет устроиться" (Генрих Гофман, "Герои Таганрога", ростовское книжное издательство, 1975 год, с85-86). Генрих Гофман, хоть и писал художественное произведение, о причинах провала Матвеево-Курганского партизанского отряда написал совершенно верно: отряд был плохо организован, не продумана система связи между пятёрками. Они слабо представляли, что им нужно делать в партизанах. Люди собирались в этот отряд по принципу - "проверенный партиец", что означало, что они хорошо доносили друг на друга, хорошо чувствовали, куда "дует ветер", потому уцелели во время чисток. Одновременно это обстоятельство породило между ними недоверие, поэтому они и разбрелись, кто куда, ища безопасного места. Важными стали личные отношения - кто с кем дружил, общался - тот тому и доверял. Но о собрании партизан перед роспуском отряда, я больше нигде сведений не нашла и мне кажется это сомнительным. Члены отряда не доверяли друг другу, прятались, кто где мог. Как они собрались в таком случае вместе?
   Надежда Васильевна Серикова рассказала, что семьи Афонова и Скрипниковых до войны дружили, общались, ездили друг к другу в гости. Хорошо друг друга знали и жёны. Из её воспоминаний по рассказам матери: "Жена Афонова осталась в Кургане, он женился здесь, и сын у них был два года. Здесь у неё стояла рация. Афонов в Таганрог перебрался, а она здесь, и рация в подвале. Жену здесь чуть не расстреляли, выдали её, что муж коммунист и начальник в райкоме, но обошлось, в полицаях одноклассник её был, отпустил. Только стало ей опасно здесь жить. И повезла она ему рацию в Таганрог на тачке. Картошки сверху насыпала и сына посадила. Патрули немецкие останавливают, дзеркочут, а она на хлопца показывает, дескать, его кормить надо, в город везу картоху. Так и привезла нашу курганскую рацию в Таганрог". Я думаю, что опыт борьбы в партизанах, пусть неудачный, а также наличие рации и были решающим аргументом в назначении командиром Василия Афонова всего таганрогского подполья. И из всех связей, которые у него образовались В Матвеево-Курганском районе, он сохранил только связь с Василием Скрипниковым.
   Выходит, что жена Афонова знала, чем занят её муж. А вот жена Скрипникова долгое время считала, что он гуляет, изменяет ей, хотя способ их переправы через фронт в декабре 1941 года должен был ей подсказать, чем занимается её муж. Надежда Васильевна рассказывает: "Отец и Гудзенко получили задание перебраться на ту сторону дальше, разведку вести и к немцам внедриться. Гудзенко должен был тоже с ним быть, но пошёл отдельно. Гудзенко был секретарь райкома комсомола.
   Отцу надо было ехать в Ленинский совхоз (при немцах - хозяйство N15). А мама в Полтаве. Он послал за нами парня. Им дали такой документ, что парень один перевёз нас через фронт, ехали на телеге, свободно, днём, и наши солдаты-разведчики через фронт помогли перебраться". Можно сделать вывод, что просто так через фронт переправляют только очень важных людей. Такое, видимо, значение придавали тогда деятельности Василия Михайловича Скрипникова, а его семья с маленькими детьми была важной частью его роли.
   До сих пор для многих остаётся загадкой, куда делся Александр Гудзенко? Надежда Васильевна знает ответ и на этот вопрос: "А Гудзенко надо было тоже на ту сторону перебраться. Он должен был с нами ехать. Отец мамку забрал и в Ново-Николаевку поехал. Там уже документы, что он русский немец, колонист. У Гудзенко не сложилось что-то. Он через Миус у Бумфабрики переплывал, его ранили, не специально его караулили, просто шальная пуля, фронт был, стреляли всё время. Он смог из реки выбраться и к знакомым приполз. Там и умер. Но отцу весть по его просьбе передали.
   Мать говорит:
   - Васыль, разве гнали вас в поганую партию? Где ж те дружки?
   А отец отвечает:
   - Гудзенко нема. Через речку не переплыл. Афонов в Таганроге. Токарев в Машлыкино с бабами скрывается. Вот и вся партия".
   Таким образом, Матвеево-Курганский отряд оказался на грани распада, так как почти все командующие люди были разбросаны по разным местам, не имея связи друг с другом. Один Скрипников продолжал активную партизанскую деятельность, в ходе чего его жена узнала правду. Надежа Васильевна Серикова (Скрипникова) рассказывает об этом: "Отец сказал матери:
   - Говоришь, я гуляю? Ты поедешь со мною гулять.
   И поехали гулять. Мамке привёз шляпу, часы из Таганрога, нарядная. Едут - сто километров до Донецка с ленинского совхоза на телегах. Патрули фашистские останавливали. Спрашивают: "Кто?" Отец по-немецки: "Фрау (жена)". Он по-немецки хорошо говорил, многих солдат из патрулей знал. И мать понимала неплохо, но хуже. А бабы-помощники приготовили продукты - четыре гуся зажаренных, куры, поросята. Доехали до аэродрома, за километра полтора остановились. Телегу с лошадями спрятали в балочке, он мешки с продуктами взял. Пошли оттуда ближе пешком. Освещено всё. Говорит, ложись в канаву лицом вниз, могут стрелять, чтобы не задело. Я потом тебя найду, жди меня. Лежит она в праздничном наряде лицом в пыли и плачет. Она думала, и правда гулять едут. Он там больше часа был, бегом, пригибаясь, прибежал, с собой канистры с бензином. Выменял на продукты. И несколько подсумков с патронами и гранатами для Таганрога на плечах. Так и в Таганрог возил продукты подпольщикам, врачам передавал муку, творог и масло для раненых, патроны, иногда оружие. В селе свободнее было с порядками, и он же управляющим был. Больше мать его не ревновала".
   Он, как управляющий запомнился и простым людям. Надежда Васильевна вспоминает: "И немцы в хозяйстве N15, где он был управляющим, за него горой стояли, защищали. Те немцы в Ленинском появились в войну, эшелон, что в Сибирь их вёз, разбомбили, и некоторые скрылись, и домой пришли. Но знали, кто отец и как он немцам нашим помог. Они за него были горой. Но был такой немец из колонистов, Гутер по фамилии, захотел его продать гестаповцам. Он пошёл и сказал, что Скрипников не немец, а у него ведь документы были, что он немец. Отца в Ново-Николаевке хотели расстрелять. Так все как стали на сторону отца, немец он и всё! Сами немцы этого Гутера куда-то дели, убили или что, пропал. Все медицинские документы на работников хозяйстваN15 были у медсестры, которая была на сносях, Трибусова Елена, схватки были уже, а её гестапо тягает, а она утверждает, что он немец, и его выпустили, а ведь уже хотели расстрелять. Она во дворе у нас и родила, мама помогала".
   Благодаря личностным качествам Скрипников завоевал уважение не только русских людей, но и немцев. Он был очень добродушным человеком и добросовестным председателем, пытался помочь каждому в нелёгкое военное время.
   Скрипников, находясь у Афонова в отряде, производил самые активные действия, помогал с продовольствием, оружием, боеприпасами. Из рассказа Надежды Васильевны: "Он снабжал подполье. Надо было доставать взрывчатку. Отец ездил в Донецк Украинский, там на продукты менял взрывчатку, горючее, передавал Афонову". Они с Афоновым были единственными партизанами, кто не эвакуировался, когда фронт подошёл к Сталинграду. У других членов партизанского отряда это вызывало желание скрыть вообще участие в отряде в 1941 году Скрипникова, когда составлялись списки партизан. В районном архиве нам сделали ксерокопии этих списков, в нескольких вариантах составленных с 3 апреля 1942 года по 1 мая 1944 года и подписанных Соловьёвым С.Т., Секретарём М-Курганского РК ВКПБ (районный архив, фонд 3, опись 1, дело 65, листы с 1 по 6). О том, что деятельность отряда закончилась разгромом, было написано в докладной записке секретаря Ростовского обкома ВКП(б) П.Александрюка "О деятельности партизанских отрядов и групп на территории Ростовской области" (В.Волошин, В.Ратник "Вчера была война", Таганрог, 2008, с.272). Видимо, пришлось поволноваться партизанам разгромленного отряда, постоянно составляя отчёты о своём списочном составе. В этих списках непременно есть АфоновВ.И., Токарев Г.С., сам Соловьёв С.Т.. В одном списке 6 членов, в другом - 8, затем список дополнился до 22 человек. Но ни в одном из них нет фамилии Скрипникова В.М.
   Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова) рассказывает: "Токарев не захотел признать, что мой отец партизанил, был у Афонова в группе. Тогда они не герои все, кто в 1941 году тут был и в эвакуацию уехали. За два месяца много ли сделали? С отцовыми делами не сравнить, и они боялись отца партизаном признать".
   Поэтому родственникам Василия Скрипникова было так сложно доказать, что он был партизаном, героем, защитником родины. Ведь все умалчивали о правде, так как если правда всплывёт наружу, то геройского титула им не видать. Хотя он больше всех рисковал своей собственной жизнью и жизнью своей семьи, пытался защитить этих же самых врунов, которые до последнего не признавали Василия Скрипникова героем.
   Также он занимался освобождением русских солдат из лагерей, помогал им скрыться. Из воспоминаний Надежды Васильевны Сериковой: "Это при немцах было не один раз, я помню. Вот мамка его собирает на работу, управляющий ведь, рубашка, костюм, всё, как полагается, наглаживает. Перед обедом приходит в трусах - по огороду скрывается. Где одежда? Отдал человеку, надо было ему, а у меня ещё есть. Последнюю рубашку мог с себя отдать, такой души человек. 28 человек смог отец спасти от лагеря наших военнопленных, попристраивал под видом мужей и сыновей к надёжным людям, они на немцев в хозяйстве работали, спасались". Эти сведения подтвердил Григорий Кириллович Пужаев, а также в Староротовской библиотеке мы нашли следующие сведения, записанные библиотекарями из разных источников: "В ростовском -на-Дону областном архиве истории и новейшей документации хранится письмо группы военнопленных из 4-го мехкорпуса. В нём, в частности, написано: "Мы, военнопленные 4-го мехкорпуса, во время прорыва в Анастасиевку, попали в окружение и находились на территории совхоза имени Ленина. Управляющий Скрипников Василий Михайлович, когда полевая жандармерия забирала всех военнопленных в лагерь, спас всех военнопленных, выдал документы, снабжал продуктами питания. И с нашей стороны было замечено, что Скрипников В.М. связан с Таганрогским отрядом партизан, которых также снабжал продуктами. Мы одобряем его действия у немцев во время нашего пребывания в совхозе. Мы были спасены только им. Лейтенанты Крайнюков, Обижаев, Кругленко, Никулин и ещё 18 подписей" (по материалам Староротовской библиотеки). Тот человек, который переписывал письмо в архиве, не указал номер листа и фонда. Но именно это письмо они вручили Елизавете Митрофановне, жене Скрипникова, после освобождения района для того, чтобы она могла доказать, что её муж не был предателем.
   Скрипников мог пожертвовать всем, лишь бы помочь нуждающимся в холодное военное время. Добродушие и человеколюбие - это главные его качества, которые наставили Василия Скрипникова на правильный путь.
   Как управляющий он был не так строг, наоборот всячески пытался защитить своих подопечных от немецких надзирателей. Над этими немцами он даже посмеивался, но всегда знал меру, так как владел их языком и понимал, что они замышляют. Надежда Васильевна Серикова вспоминает: "Рассказывали в Ново-Николаевке: "Мы тяпали, а он был управляющий. Было немецкое хозяйство для фронта. Отец им говорит: "Вы больше сидите, вы же не на советскую власть работаете, поймите". Привезёт и хлеба, и всего. А немец рядом стоит, улыбается: "Я, я, гуд, гуд". Не понимает по-русски. Там отец не боялся, что его предадут, народ сплочённый. Но мама была глупая, ничего не понимала. А она расспрашивала, а он говорил: "Пойми, я матери родной не рассказал бы, а тебе подавно не расскажу, бабам разболтаешь". Мать, правда, горячая была, могла в пылу спора и разболтать.
   Немцы его тоже охраняли".
   В то время было опасно, что-либо рассказывать о своей деятельности, даже своим родным, потому, что любая оговорка могла привести к непоправимым последствиям.
   Но, ни смотря не на что, Василий Скрипников и Василий Афонов продолжали трудиться на благо родине. Продлилось это не так долго. Надежда Васильевна Серикова: "В 1943 году Афонова арестовали, стали мучить и узнавать связи. Отца 8 мая арестовали".
   Этому поспособствовала русская учительница немецкого языка - Софья Раевская. "До войны Раевская была учительницей немецкого языка. Работала в Таганроге и других городах. В 1939 г. обосновалась на Урале. А в октябре 1941 г., когда гитлеровцы подошли к Москве, и женщины с детьми эвакуировались на Восток, Раевская увольняется с работы и едет с Урала на Запад, навстречу фашистам. 17 октября, когда танковые дивизии "Викинг" и "Адольф Гитлер" ворвались в Таганрог, Раевская была уже там вместе с десятилетней дочкой.
   Знание немецкого языка быстро сблизило её с оккупантами. Официально она поступила работать медицинский сестрой в госпиталь для военных, а неофициально - стала доверенным лицом фашистского гестапо ГФП-721. Туда-то она и сообщала фамилии и имена подпольщиков, докладывала о связях между подпольными группами, о людях, которые достают оружие.
   Начальник ГФП - 721 обер-лейтенант Брандт оказался столь снисходительным, что разрешил Раевской взять на поруки из лагеря и содержать у себя на квартире на правах мужа военно-пленного Мусикова. "Провокатор Мусиков устроился работать на один из заводов и вступил там в подпольную организацию Василия Афонова. Теперь Раевская вместе с Мусиковым информировали гестапо" (Г. Гофман. Статья "Её профессия провокатор", в газете "Комсомольская правда" 26 апреля 1964 года.).
   Раевская, предательница Родины, считала тогда, что Германия одержит над Россией бесспорную победу, поэтому перешла на сторону врага. Это давало Раевской, по её мнению, привилегии и спокойную жизнь без угрозы того, что её запрут в немецком концлагере.
   Мусиков удачно внедрился в партизанский отряд Афонова и стал информировать гестапо. Теперь, все действия подпольщиков были на виду у противника, и гестаповцам не составило труда прийти и арестовать Скрипникова, Афонова и других представителей отряда. "Партизанский отряд Таганрога существовал как организация до 12 мая 1943 г.
   В феврале 1943 г. гестапо был арестован и расстрелян один из основных руководителей Н.Морозов.
   12 мая полиция арестовала командира Василия Афонова и его ближайших помощников: Константина Афонова, Владимира Шаралапова и Максима Плотникова. Начались массовые аресты. В ночь на 23 мая 1943 г. полиция провела массовый расстрел, в связи с чем, всякая организационная деятельность отряда прекратилась.
   С 12 мая по 10 июня 1943 г. основная часть отряда была арестована, а незначительная часть ушла в подполье. В.Гуда и Хлопов перешли линию фронта.
   22 июля 1943 г. были расстреляны К.Афонов и командир отряда В.Афонов". (Из справки по делу подпольной организации. Секретарь Ростовского обкома ВКП(б) П.Александрюк.(ЦДНИ РО ф 3, о. 1, д.25, л.д. 106) )
   Партизанский отряд распался. Руководство было арестовано, многие расстреляны". (Г. Гофман. Статья "Её профессия провокатор", в газете "Комсомольская правда" 26 апреля 1964 года.).
   Но из рассказов Виктора Гуды, помеченных грифом "Совершенно секретно", мы узнаём, что и после ареста руководства отряда, участники этого отряда не прекратили свою деятельность. 16 мая через залив были посланы Виктор Гуда и Григорий Ковалёв с важными сведениями о войсках противника. Связные в Таганрог не вернулись и остались в отряде "Отважный -2". Данные, которыми располагали связники, оказались бесценными. Ни одна фронтовая разведка не смогла бы добыть ничего подобного. Доклад Виктора Гуды отличался не только сведениями военного характера, но и давал представление о жизни оккупированного города (В.Волошин, В.Ратник "Вчера была война", Таганрог, 2008, с.271).
   Но кроме командиров аресту и казни подверглись и участники других отрядов, простые люди, жители Таганрога и других сёл. 12 июля 1943 года, на рассвете, колонны осужденных к смертной казни патриотов шли по улицам города под охраной густой цепи вооруженных гестаповцев. Здесь были люди разных поколений: 64-летняя Ф. Р. Перцева, ее сын Ф. П. Перцев, И. В. Перцева, А. В. Перцева, старый рабочий коммунист К. П. Сусенко, Степан Мостовенко, Нина Жданова, Нина Козубко, муж и жена Ю. А. и Т. И. Каминские, представители молодого поколения Георгий Пазон, Сергей Вайс, Николай Кузнецов, Анатолий Назаренко, Виктор Шевченко, Алла Варфоломеева, Валентина Хлопова, Рая Капля, Лида Лихолетова, Нонна Трофимова, Мария Кущенко и десятки других советских патриотов, не склонивших своей головы перед фашистскими палачами.
   В этот день фашисты расстреляли более 120 героев Таганрогского подполья.
   Советское правительство высоко оценило подвиги таганрогских патриотов в годы Великой Отечественной войны. В 1965-1966 годах двумя Указами Президиума Верховного Совета РСФСР более 100 участников Таганрогской подпольной организации награждено орденами и медалями. Командир партизанского отряда В. И. Афонов посмертно награжден орденом Ленина. С. Морозову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. (Выборка из книги "Таганрог. Историко-краеведческий очерк" Ростовское кн. изд-во, 1971, авторы Лидия Антоновна Бодик, Яков Герасимович Гришков, Александр Анатольевич Пушкаренко, Лидия Тимофеевна Тоценко).
   После ареста Василия Скрипникова, его семья по-настоящему ощутила присутствие войны. Они остались совсем одни. А вокруг гестаповцы, которые стерегли семью, надеясь, что придут какие-нибудь связные или попадутся другие члены подполья. Из воспоминаний Надежды Васильевны Сериковой: "Отца 8 мая арестовали, а к нам поставили гестапо, и нас гестапо охраняло до 29 августа. Сменялись круглосуточно. Ждали, вдруг кто связной от подполье придёт. И пришёл гестаповец утром рано и сказал чисто по русски, то дзеркатал, а то чисто по- русски:
   - Собирайся.
   - А куда?
   -Иди!
   И взял мамкин подол, положил туда Ваську, нас с Женькой за руки и поволок в поле. Думали, расстреливать ведет. А он толкнул, велел идти дальше.
   -Иди!
   Вывел по окопам и толкнул в поле. Мать с нами за руки идёт и ждёт, что будет стрелять в спину. Идет и идёт. А потом оглянулась - а он ушёл. Светает едва, так рано. А вокруг громыхает. Фронт идёт. Потом узнали, что в то утро нас на расстрел готовились. Тут дед один, был раньше парторгом старый дед. И он нас спрятал в небольшую ямку, там заложил сверху навозом, дал кувшин молока и кусок хлеба. Сидим, ждём. Сушь была, пыляка столбом, ветер гнал её, даже в яме на зубах пыль. А вшей было тогда много. Мать сидит, вшей ковыряет у нас в платьишках, ждем, что будет. Тут дед нагибается к нам, говорит:
   - Там немцы в подштанниках бегут.
   Так фронт за нами и прошёл стороной".
   Фронт прошёл. Но отца-героя, защитника Родины уже было не вернуть. Геройские титулы получили те, кто первым сбежал с поля боя, а настоящего заступника Родины - Василия Скрипникова, на словах признали предателем, потому что произошла путаница с документами, нельзя было доказать, что Скрипников был в подполье, после войны часто такое происходило. Псевдогерои не сознавались о своих фальшивых званиях, скрывали то, что Скрипников не был предателем. Надежда Васильевна Серикова вспоминает: "Нам передали после расстрела отца его вещи - рубашку вышитую, галифе и шинель. Мать поняла, что он расстрелян. Потом подтвердили из Таганрога знакомые. Потом брат рубашку и галифе носил, а мать себе стала шинель перешивать. И нашла зашитый в швах партбилет. Она с ним побежала к парторгу Драчуку, в отчаянии отдала ему билет, чтобы рты закрыть. Упрекали её, что муж предатель, она всё время в отчаянии жила. Горячая была, ткнула ему и убежала. А он видно, Токареву передал. И она потом одумалась, пошла к нему, говорит, отдай память о муже - партбилет, а он отказался:
   - Не брал у тебя ничего.
   Наделала мать делов. Им всё, что о нём оставалось, передала, а они уничтожили, и посмотреть, чтобы вспомнить, теперь нечего".
   Из-за вспыльчивости жены Василия Скрипникова не осталось почти никаких доказательств того, что её муж был героем и защищал Родину. Но были ещё и освобождённые Скрипниковым люди, которые могли подтвердить то, что он русским партизаном был. Елизавета Митрофановна обратилась к Токареву, большому человеку в районе, но из этого ничего не вышло. Надежда Васильевна вспоминает: "Когда в 1943 году танкисты, попавшие в плен под Анастасиевкой, после освобождения написали петицию, что отец был подпольщиком и их освободил, то мамка пошла к Токареву с нею, чтобы добиться какого-то пособия детям. Так Токарев сказал: "Та бумажка мне в туалет сходить", - и ничем не помог. Нам ничего не платили, четыре куска мыла и две банки консервов - за всё время всего и помогли единовременно, когда всем сиротам давали к какому-то празднику.
   Маму обвиняли, что отец предателем был. При любой ссоре наездной народ это говорил. Так мамке высказывала даже сестра отца, не верила, что отец в подполье был".
   Семье Скрипникова было очень сложно без отца и мужа, они остались беззащитными перед острым людским словом, им было нечего есть, негде жить и не на кого надеяться. Ко всему почему, Василия Скрипникова не признавали героем, на него поставили ужасное клеймо-предатель.
   Родственники Василия Скрипникова впоследствии очень долго добивались, чтобы всё разрешилось и чтобы героя признали героем.
  
   Глава 4. Староротовка в 1943-1960гг. Русские. Немцы. Восстановление истины. (Глущенко Яна, Столбовская Антонина)
   29 августа 1943 года Матвеево-Курганский район перестал быть территорией фронта. Здесь можно было начинать мирную жизнь. Оккупация Матвеева Кургана (а вместе с ним и Староротовки) длилась около 8 месяцев (с 17 октября 1941 года по 4 декабря 1941 года и с 22 июня 1942 года по 17 февраля 1943 года), около года здесь была линия фронта (с 4 декабря 1941 года по 22 июня 1942 года, и с 17 февраля 1942 года по 29 августа 1943 года). Мать с четырьмя малолетними детьми искали себе место, крышу над головой. По всему району были разрушены дома, улицы, целые сёла. Они знали, что их села больше нет. Староротовку сожгли ещё в сентябре 1941 года при отступлении советских войск, тогда, после высылки немцев-колонистов, советские солдаты сжигали пустые дома, взорвали мельницу, чтобы они не достались фашистам. Надвигалась зима, Елизавете Митрофановне нужно было быстрее найти себе дом, какое-то жилье. Рассказывает Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова): "Народу было немного, немцев - колонистов угнали, тут многие в войну поумирали. Смыковы были, Чуйковы, Соловьевы. Люди жили в погребах, вся Ротовка была в развалинах. Когда нас гестаповец не расстрелял, отпустил, мы пошли в Полтаву. Там был барский дом, и много домов уцелело, там в 1943 тиф прошёл, много людей умерло, дома пустые стояли и мы там поселились. Заболели я и тётя, остальные ничего. Я в горячке была, волос весь вылез, и без сознания долго была, но выжила. Вязала носки и варежки для фронта, разнарядка была, надо было сдавать. Мне семь лет было, температура высокая, чуть очухалась, а я вяжу". Вязать варежки и носки для армии - была самая лёгкая работа, от которой не освобождался никто. Был налог на шерсть, который в нашем районе тогда принимали в виде готовых варежек и носков.
   Мать всё равно мечтала вернуться в Староротовку. С этим селом была связана самая светлая пора её жизни, и ей казалось, что там всё наладится. С наступлением весны Елизавета Митрофановна и её свёкор пошли в Староротовку. Надежда Васильевна продолжает рассказ: "Мама с дедушкой ходили в Ротовку, на разведку - чи стоит наша хата? Хотели в нашу хату вернуться. Дом наш довоенный восстанавливали. Высокий, на большом фундаменте стоит, там раньше барский дом стоял. Из самана восстановили. Мне семь лет, Женя в 1938 родилась, Григорий в 1940, Вася в Новониколаевке в 1942, родился в погребе, в бомбежку. Четверо детей, мама и дедушка все жили в этом доме". Но прежней жизни не получилось. Даже в восстановленном доме жить было трудно. Всё напоминало о войне. "На стадионе были окопы после фронта. Тут все стали собирать кости погибших солдат, в окопы зарывали, не разбирая, чьи кости там, немцев, русских, румынов, мирных, подряд. Ссыпали и всё, настоящих похорон никто тогда не делал". В захоронениях на стадионе участвовали все немногие уцелевшие жители - в том числе дети. Нужно было как можно скорее заровнять всё вокруг, сделать бывшую фронтовую полосу пригодной для жизни. Убирались к Пасхе. Надежда Васильевна рассказала, что из тех участников событий сегодня живы в селе всего несколько человек. Ей самой весной 1944 года было 8 лет. Младшие дети помнят меньше, люди старше её больны или умерли. Когда мы попытались выяснить в сельском поселении, что же случилось дальше с захоронениями, может быть, их перезахоронили куда-то, то услышали, что нет там никаких захоронений, и не было. Причём не могут привести никаких аргументов. Так им, видимо, удобнее жить, что нет в Староротовке никак не обозначенных могил, есть ведь памятник солдатам на центральной улице, и достаточно. Но нам кажется, что всё равно выяснить правду о захоронении на месте сельского стадиона и достойно перезахоронить павших. Футбол получается на костях. Это очень жестоко со стороны людей, которым эти солдаты подарили жизнь без войны.
   Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова) вспоминает: "Мамка стала дояркой в 1943 сразу после освобождения. Поотбирали скот у людей. Соседи доносили все друг на друга. "У того до войны коровы не було!" - и отняли корову у семьи. Сначала реквизировали тех коров, кого люди подобрали в войну - отбились при эвакуации в Сибирь, их и подобрали, от немцев сохранили, думали, свои-то не тронут. Потом стали вообще всех коров отбирать у людей. И мамка стала дояркой при них. Те коровы, что были со всеми сосцами, стали как дойные на ферме, а которые с одним или двумя сосцами, запрягали в плуг и пахали на них. И мины выворачивали, и снаряды по полю собирали, всё на этих коровах. И кости по полям собирали, хоронили во рву на стадионе. Всё было. Вот мамка с Танькой Смыковой (она из раскулаченных была, боялась всего, а мамка ничего не боялась, в работницах у евреев была, и прошла гестапо) подоют коров, запрягут односисевых коров и пахать. Мамка надоит стаканчик молока, выпьет, другой стакан доит: "На, Танька, выпей". Танька боится: "Знаешь, Лизка, за три колоска в Сибирь гоняли". Но мамка настаивала: "Пей Танька, упадёшь, кто твоих детей растить будет?". А она: "Увидят, загремим в Сибирь". - "Да кто нас на поле пустом увидит? Пей!"
   Нас, четверых детей, не кормили, мамка все продукты нам, только это молоко и спасало. Никакого пособия на детей не получали. И случился у мамки упадок сил, это когда человек сил не имеет даже есть и пить. Ели выходили. Самое страшное, упадок сил". Надежда Васильевна считает, что если бы были немцы, то Староротовка была бы восстановлена быстрее, что не было бы нечеловеческого напряжения сил голодных женщин, что немцы что-нибудь бы придумали, организовали, быстрее возвратилась бы сытая жизнь. Но у неё в воспоминаниях - отобранные у людей коровы, страх бывших раскулаченных, отчаянная смелость её матери - посмела выдоить стакан молока и выпить! Надежда Васильевна помнит, как надорвалась на тяжёлой работе, заболела и чуть не умерла её мать, имевшая четверых маленьких детей.
   Мать попыталась найти помощь и защиту у людей, которых она знала по довоенной жизни. Елизавета Митрофановна считала, что детям погибшего председателя Скрипникова, которого знал весь район, который выполнял задания партизан, они должны как-то помочь. Но большой надежды на это не было, так как были старые счёты у председателя райисполкома Токарева к её семье. Рассказывает Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова): "Бабушка, которая усыновила отца, жила после освобождения в хате за бывшим генеральским садом. Пришли наши разведчики-солдаты и говорят, чтобы Скрипника фамилией не писалась, донос был, а то пострадаете, наши вас могут убить, написалась чтобы фамилией девичьей. И тогда бабушка решила написаться фамилией Павленко, по первому мужу. Но не помогло. Пришли от Токарева, Богомаз пришёл, принёс бумагу от Токарева - Токарев сказал, чтобы у Василя Скрипника тёлку и корову съели. Это бабушка нам берегла, думала, освободят, приедет с детьми - будут есть. Токарев съел. Прямо во дворе у бабушки зарубили тёлку и корову. У неё с Токаревым были старые счёты. Она в девичестве певуньей была на всю Кирсановку, а он был офицер и хотел её снасиловать. Вот и теперь мстил. Теперь он был в силе - самый старый коммунист в районе". Токарев - это очень известный человек в нашем районе. Он действительно был офицером в Первую мировую, вступил в партию большевиков в 1918, сделал партийную карьеру. Григорий Степанович Токарев был председателем М-Курганского райисполкома. Его воспоминания напечатала районная газета "Звезда" в 1990 году: "Женщины, ребятишки и старики переложили на свои плечи все трудовые тяготы. Да и техники в колхозах оставалось мало. Всё лучшее было отдано фронту.
   Руки, всюду руки людей - женские, детские. Они сеяли, убирали, грузили тяжёлые мешки на подводы и отправляли зерно на заготпункт. ... Часто лились в ту пору вдовьи и сиротские слёзы, но работу не бросали. А по ночам, когда слипались от бессонницы глаза, уставшие женщины вязали для бойцов армии тёплые носки, перчатки..." (Г.С. Токарев "Сбережения на самолёты", "Звезда", 1 сентября 1990г).
   Как-то не сходится впечатление от статьи в газете - участливый к женской и детской беде и лишениям председатель исполкома - и впечатление от воспоминаний - мстительный, злопамятный и корыстный человек, лишивший многодетную семью последнего. Но Елизавета Митрофановна Скрипникова всё же попыталась найти у него правду, тем более, что мужа он хорошо знал, не раз приезжал к ним в Староротовку до войны, обедал у них, увозил подарки жене. Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова) вспоминает: "Токарев не захотел признать, что мой отец партизанил, был у Афонова в группе. Тогда они не герои все, кто в 1941 году тут был и в декабре в эвакуацию уехали. За два месяца много ли сделали? С отцовыми делами не сравнить, и они боялись отца партизаном признать.
   Токарев спросил у матери:
   - Где Василя задевала?
   А она сказала, что это вы задевали. Не послали бы его к немцам, жил бы, был бы переводчиком, хоть и на фронте. Токарев отвернулся и ушёл.
   Когда в 1943 году танкисты, попавшие в плен под Анастасиевкой, после освобождения написали петицию, что отец был подпольщиком и их освободил, то мамка пошла к Токареву с нею, чтобы добиться какого-то пособия детям. Так Токарев сказал: "Та бумажка мне в туалет сходить", - и ничем не помог. Нам ничего не платили, четыре куска мыла и две банки консервов - за всё время всего и помогли единовременно, когда всем сиротам давали к какому-то празднику.
   Маму обвиняли, что отец предателем был. При любой ссоре наездной народ это говорил. Так мамке высказывала даже сестра отца, не верила, что отец в подполье был".
   Елизавета Митрофановна была гордой, быстро выходила из себя, кричала, не могла спокойно приводить доказательства того, что её муж не был предателем. Этим и пользовался Токарев, хотя ему и была известна правда. Я считаю это тоже предательством - предательство мёртвого, который не может ответить, борьба с его вдовой и маленькими детьми, обидные обвинения при людях. Тогда борьба за честное имя мужа и отца у Елизаветы Митрофановны и Надежды Васильевны только начиналась. И главный человек, с которым они вели борьбу, был самым большим начальником в районе, председателем райисполкома, и который категорически не хотел установления истины. Даже если есть хорошие правильные законы, но если люди, стоящие у власти, на местах, в районе, почему-то не захотят истины и используют для этого власть, то правды и справедливости простым людям добиться очень трудно, почти невозможно.
   Вскоре семья погибшего председателя Скрипникова лишилась и только что восстановленного дома. Надежда Васильевна вспоминает: "Воинская часть забрала наш дом. В 1944 в нашем доме сделали молзавод, часть МВД сделала здесь лагерь для военнопленных и поместили сюда венгров. Все колючей проволокой затянули. Гражданским не было ходу сюда. Нас выселили за дорогу. Нас забрал дедушка. Здесь осенью 1944 года стал лагерь для немцев военнопленных. Была высокая стена. Голубничий (местный житель) был там охранником. 4 будки, 4 вышки. Их было человек 500". Она рассказала, что кругом были развалины, не было домов, кроме их восстановленного на помещичьем фундаменте саманного дома, поэтому там поначалу и разместилась комендатура хозяйства. Надежда Васильевна показывает нам, где находился лагерь военнопленных. Практически это место в нескольких десятках шагов за её нынешней усадьбой. Сейчас трудно представить себе вышки с пулемётчиками, забор из колючей проволоки, длинные казармы пленных вместо широкой улицы с зелёными палисадниками. Здание немецкой школы восстановили. Поначалу там поселили охранников, позже построили для них дома. Строили пленные венгры. Надежда Васильевна продолжает рассказ: "Кормили их хорошо. Научили нас красть. Мадьяры стучат ночью. У тебя детей много, и дали нам пшеницу, которую им дали на посев. А мы как раз не ели ничего в этот день, нечего было. И буряка нам приносили, и тыкву. Иногда даже сахар нам давали, детям, подзывали и через забор давали. Потом им сказали, что немцев всех побьют, что Гитлер вернётся, и их всех поубивают как предателей. У них завёлся какой-то, слухи распускал. И они поверили. Стали иголки глотать, пуговицы медные, умирали много. Тут их на кладбище хоронили. Венгры были очень музыкальным народом, так уж пели красиво, печально". Детям было очень жалко этих людей, подкармливающих их в голодное время. Надежда Васильевна рассказала нам о памятнике на староротовском кладбище умершим военнопленным. Мы пошли туда. Это большой крест, поставленный родственниками этих умерших венгров несколько лет назад. Здесь также установлена табличка с надписью на двух языках: "Здесь покоятся венгерские военнопленные - жертвы второй мировой войны". Да, это жертвы мировой войны. Жертвой войны стал и Скрипников Василий Михайлович, жертвами стали и немцы-колонисты, депортированные в Сибирь и на Алтай и погибшие там в Трудармии, жертвами стали и братья Елизаветы Митрофановны, другие их родственники, погибшие на войне.
   Но выжившим в этой войне надо было как-то устраивать свою жизнь дальше. Надежда Васильевна Скрипникова вспоминает: "Вернулся один брат из восьми Фёдор, он выжил потому, что был по ремонту танков, остальные 8 братьев погибли все. Жена Мария умерла от тифа у мамки на руках. Остался Коля маленький. А у нас своих четверо маленьких, мама не могла Колю выходить, хотела сестре Марииной отдать, но та не замужем была, молодая. И была соседка Анюта в Полтаве, у неё муж был туберкулёзный, и трое детей. Они в подвале сидели, на них бомба упала, все погибли, а Анюте позвоночник повредило, но она одна выжила. Два года в госпитале лечилась, поднялась на ноги, вернулась сюда. И нет у неё никого. Приходит к мамке, говорит:
   - Отдай мне Колю.
   - А вдруг Фёдор не вернётся?
   - Пусть так, воспитаю.
   Вернулся Фёдор, пошёл сына проведать к Анюте, да там и остался. Так и прожили, хорошая семья вышла, ещё двух детей родили. Но Анюта здоровьем страдала, Фёдор её жалел. Его сразу бригадиром взяли в хозяйстве МВД, он по всему району электричество восстанавливал". Такие судьбы не были тогда редкостью. Люди хотели мирной жизни, семьи, тепла. И если война лишала их этого, горе не могло длиться вечно. Особенно, если был ребёнок, ради которого стоило жить. И сегодня племянник Коля очень помогает Надежде Васильевне, дружит с нею и с её детьми.
   Пора было идти в школу. Надежда Васильевна немного улыбается, вспоминая время своей учёбы. "В школу пошла в 1944 году, в Матвеев Курган ходила, первая учительница была Мария Ананьевна. Она была беременна, в гимнастёрке, с медалями. Ходили по очереди ломать бурьян. Мне книжку букварь достала двоюродная мамина сестра, она была директором школы в Кульбакове, получала пять-десять книжек на школу, мне выделила как-то, но у меня её украли. Но я как-то не думала, не плакала, больше думала, как бурьяна для растопки собрать, по очереди печку топили в классе. Каждый день бабушка выпаривала мне платье. Столько вшей было! Бабушка говорила, что вши, когда человек слабеет, от горя с тела вылазят. Во втором классе была учительница старенькая-старенькая Мария Петровна, лет 80, а может, меньше, но жизнь побила. У неё столько вшей было, сидит, а они лезут, и она давит их на коленке. Хоть и учительница была. Квадратный домик был по Ростовской улице. Там татарка Катька жила, две дочки, Роза и Нина, пускала к себе школу. Закончила я тут три класса". Мы слушали этот рассказ о школьной жизни и думали, как нам повезло, что мы не испытываем таких трудностей. Рассказ о вшах у учительницы просто поразил. Может, и правда, они - признак горя? А учителя тоже испытали его в полной мере во время войны. И ещё люди, которые пускают к себе в дом школу. Вот так - поспали, собрали постель. Пришли дети и учительница, звенит звонок - и начинаются в этой же комнате уроки. Уроки закончились - можно и пообедать... Трудно себе представить, что сегодня кто-то смог бы это сделать - пустить в свой дом школу...
   Вспоминает Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова): "А потом моя мамка в пищекомбинат поступила. А здесь хозяйство МВД завели. И привезли со всей области погибших генералов детей. Привезли учителей, учитель балета был и французского языка. Получился интернат. Их было три десятка и наших девять человек. Мамка захотела, чтобы я там была. Давали тут поллитра молока, хлеб с маслом и мёдом на завтрак. И с питанием я стала учиться во втором классе, потому что третий у них не потянула, мамке говорят, забирайте обратно или во втором классе, а она хоть в первый класс сажайте, пусть тут учится. Во втором я стала отличницей. Все было хорошо, но с балетом не получалось у меня. Балет не получался, не вышел у меня. Пирамиды делали. Такие фигуры, когда маленькие на плечи к ребятам побольше становятся. Самая маленькая девочка Нина сверху ласточку делает на плечах второго ряда. Все в трусах и майках. Вместо физкультуры было военное дело. Бегали, противогазы учились одевать, зарядка каждое утро. А недалеко был лагерь военнопленных, вышки, автоматчики.
   Тут я проучилась три года. Генеральских детей вывезли в Ростов. Там разруху убрали. Лагерь был до 1947 года, а потом их домой отправили". Странная картина встаёт перед нами - лагерь военнопленных и по-соседству интернат офицерских сирот с изысканным воспитанием. Балет и французский рядом с вышками автоматчиками и военнопленными за колючей проволокой...
   Но в Староротовке осталось хозяйство МВД. Это было единственное поблизости от Матвеева Кургана место, где можно было заработать какие-то деньги, а не скудные продуктовые карточки или палочки на трудодни, как в колхозе. Сюда был отбор механиков, трактористов, животноводов. Здесь строили двух- и четырехквартирные дома для отставных офицеров МВД, был и дом отдыха для восстановления здоровья раненных этой же системы. И по-прежнему хозяйство МВД отделялось дорогой и колючей проволокой от остальной Староротовки. Надежда Васильевна стала ходить в школу в Матвеевом Кургане: "Это был 1948 год. А было мне 13 лет. В пятый класс ходила в Жемчужном саду. Там Софья Романовна, Вера Романовна Журавлёва, супруги Гайдаревские. А в 50 году построили первую школу, и стала я отличницей. Пошла в 8 класс. Были дети со всего района. 200 человек в 8 классе, но сотню отчислили, у кого не могли заплатить за обучение. 150 рублей надо было платить. Мамка всё сделала, чтобы только я училась. Платила. И дедушка помогал. Пешком ходили в хорошую погоду. Зимой на морозы давали лошадей. Нас возил горбатый Коля Смыков. Едем и поём во всё горло:
   Японским морем я плыла,
   Погода тихая была". (смёется)
   Надежда Васильевна закончила 10 классов и поступила в сельхозтехникум учиться на бухгалтера. Но стать бухгалтером ей не довелось: "Мама заболела, на работе надорвалась, признавали рак желудка. А ей тогда только 40 лет было. Ничего не помогало. Вот сидит она в больнице, анализы сдавать в очереди. И подходит старушка, говорит: "Я тебя старым способом вылечу" Стала мать по её рецепту тыкву есть, семечки молоть в кашицу, саму тыкву выпекать в духовке. Так всю зиму. Вылечилась. Но больше работать не могла. С палочкой ходила. А пенсии ей по потере кормильца не давали, а колхозная всего 14 рублей была". Пришлось Наде бросить техникум. Только 8 классов закончила Женя и они были вынуждены идти работать. Девушки стали доярками. "Грише 13 лет, дают работу - только если я буду днём доить, а ночью он будет скотником работать, а я при нём. Утром прихожу, в 4 утра, потом в 12, потом вечерняя дойка, потом с Гришей работаю, до 2 ночи кизяки и навоз убираем, два-три часа переспали стоя, в 4 часа опять дойка. А он пошёл домой. Какое же у меня здоровье будет после такой жизни?" Учиться в школе продолжал только 11-летний Вася.
   Но появилась надежда вернуть то, что забрала война - родной дом, с которым столько связано, в котором Скрипниковы когда то жили дружной семьёй. Надежда Васильевна вспоминает: "Уехал МВД, стал 5-й птицесовхоз. Мама стала бороться за наш довоенный дом. Тут вернулся после 10 лет лагерей сосед, который был у Власова и Власов его немцам сдал, не служил у немцев, в немецком плену отсидел в концлагере, потом у нас 10 лет. Сказал мамке: "Давай, теперь ничего не боюсь, жизнь другая теперь, я помогу заявление написать, я сам этот дом вам строил и могу быть свидетелем". Написал. А там судья была нечестная, которая раньше людей сажала ни за что, в тройках была, она наш дом не признала, даже документы не приняла. Нашу хату поставили на государственный баланс. А тут поселили в него двух любовниц райкомовцев, на двоих наш дом разделили. Так она говорит: "Мой Юрка тут родился, ничего не знаю, что этот дом ваш был, тебя судить ещё будут за эти слова". За мою хату меня судить будут? А мы в подвалах родились, и жили в подвалах, пока ты начальству угождала, нагуляла и родила в нашем доме".
   Вернуть себе то, что по праву принадлежит, оказалось не просто. Впереди оказались те, кто лучше всего устроился после войны. А правда оказалась никому не нужна.
   Нас привлекла история с нечестной судьёй, которая судила, не разбираясь, где правда, а где ложь. Надежда Васильевна Серикова рассказывает: " В конце 50-х стали судиться за дом. Судья сказала, что это не ваш дом. Свидетелей всех отмела, что они все враги народа, что тот в оккупации под немцами был, этот кулаченный, и тот в лагерях сидел.
   А сама эта судья раньше в тройках участвовала, к расстрелу безвинных людей присуждала. И тут едет она зимой в электричке с Таганрога. И садится против неё человек. Смотрит пристально, говорит:
   -Жива ещё, собака! Сколько безвинных приговорила! И меня расстреливали, а я в яму упал, выбрался, и вот живу!
   Она как закричит, упала, и случился с ней удар. С ума сошла, в дурдоме жизнь закончила".
   Мы пытались узнать что-либо об этой судье. Оказалось, что больше никто не знает о таком случае, и это, скорее всего, неправда, но с другой стороны, люди жаждали справедливости, которой не могли добиться в суде. Придумка одного человека о возмездии хотя бы Бога несправедливым судьям очень понравилась многим людям, и эта история стала распространяться. Назвать фамилию судьи Надежда Васильевна не смогла, а документы с суда хранятся у её сына. Надежда Васильевна сказала, что сын не желает связываться с этим делом и специально забрал у неё документы, желая прекратить судебные разборки со старым, уже разваливающимся, домом.
   Но между тем, Елизавета Митрофановна и её дочь уже долгое время безрезультатно пытались доказать, что их муж и отец не предатель. Когда надежды уже почти не осталось, всё изменил случай. Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова) рассказывает: "Поехала я в Амвросиевку с зятем в 1962 году, тогда макароны в кульки заворачивали. И так нам в газету макароны завернули. И мама прочитала статью, как предали таганрогское подполье. Статья называется "Её профессия провокатор". А она ту женщину знала сама, когда её отец с собою в Таганрог брал, то ей продукты для подполья передавал и записки для Афонова". Мы нашли эту статью, в которой были ответы на многие вопросы касаемо того, чем занимался Скрипников, и как он оказался арестован.
   "Знание немецкого языка быстро сблизило Софью Раевскую с оккупантами. Официально она поступила работать медицинский сестрой в госпиталь для военных, а неофициально- стала доверенным лицом фашистского гестапо ГФП-721. Туда-то она и сообщала фамилии и имена подпольщиков, докладывала о связях между подпольными группами, о людях, которые достают оружие.
   Начальник ГФП - 721 обер-лейтенант Брандт оказался столь снисходительным, что разрешил Раевской взять на поруки из лагеря и содержать у себя на квартире на правах мужа военно-пленного Мусикова. Провокатор Мусиков устроился работать на один из заводов и вступил там в подпольную организацию Василия Афонова. Теперь Раевская вместе с Мусиковым информировали гестапо.
   Эта "негласная работа" позволяла ей претендовать на помощь гитлеровцев при эвакуации. С подходом наших войск к Таганрогу, Софья Раевская бежит с гитлеровцами в город Хмельнин Виннецкой области. Здесь в 1944 её и настигли советские войска.
   Конечно, Раевская отрицает свою работу в фашистской разведке. Прямых улик о её предательской деятельности, естественно, гитлеровцы не оставили. И Софья Раевская за связь с врагом получила всего 5 лет" (Г. Гофман. Статья "Её профессия провокатор", в газете "Комсомольская правда" 26 апреля 1964 года.).
   Выходит, что Софья Раевская знала Скрипникова и его жену. Думаю, что он был арестован в числе последних, потому что и сама Раевская пользовалась его продуктами, которые он привозил для подполья из своего хозяйства. Теперь жена и дочь Скрипникова знали, из-за кого не стало их мужа и отца. Василия Скрипникова сдала гестаповцам Софья Раевская, настоящая предательница, которая выжила, хотя она убила своими действиями множество людей, партизан, борцов за свободу Родины.
   Но с того момента, как родные Скрипникова прочли эту статью, работа над доказательством честного имени их отца и мужа ускорилась, потому что было понятно, что нужно делать дальше и куда идти. Надежда Васильевна Серикова вспоминает: "Когда я хлопотала по той статье, в Таганроге в партархиве были, вооружённые охраняли партархив. Там дали почитать дела, допросы подпольщиков и свидетелей. Но на руки дали какую-то бумажку с цифрами-шифровками, приказали в Ротовку с той бумажкой не заезжать, сразу в райком сдать. Сказали, документы, какие есть, им передать, дескать, будут решать вопрос. Сдала и с концами. Нет результатов. Я стала писать - в Москву писала, Гофману писала, что книжку написал про Таганрогское подполье. Горгуев был в райкоме в общем отделе, так он сказал: "Ты что, советского хлеба до сих пор не наелась?" Я в телецентр написала Гофману, и он прислал ответ. Как меня терзали тогда. Одна на собрании партийная птичница сказала тогда: "Это ж не твой отец, тот в Ленинском жил, а ты ж в Ротовке живёшь". Я говорю - так это ж одно и то же". Надежда Васильевна стучалась в закрытые двери, она писала письма, куда только можно было, но никто не отвечал. Даже знакомые отца уже забыли о том, кто такой Скрипников. Но была одна победа - пусть неполная - Елизавете Митрофановне назначили пенсию по потере кормильца, уравняли её с вдовами погибших солдат в годы войны. Жить стало немного легче, но победа была очень маленькой - больше никто не признавал, что их муж и отец является партизаном, а не предателем.
   Хотя жители совхоза имени Ленина помнили своего управляющего. Надежда Васильевна Серикова (Скрипникова) рассказывает: "Когда после войны уже мы поехали с семьёй в Ново-Николаевку, к Роменскому, то люди, когда узнали, что приехала дочка Скрипникова, то сошлась вся улица, принесли и мясо, и колбасы, и сыры, такой стол накрыли, об отце все хорошо отзывались". Помнили об участии в подполье и делах Василия Михайловича Скрипникова и врачи таганрогской больницы N7, которые были участниками подполья и занимались спасением многих военнопленных и подпольщиков. Продолжение рассказа Надежды Васильевны: "Но в Таганроге мать была с отцом в гостях у Афоновых, когда он её к врачам возил. Они тогда с уважением их приняли, все говорили:
   -Это Ваша жена, Василий Михайлович?
   Мамка красивая была.
   Меня врачи потом в Таганроге узнавали, в 60-х в седьмой больнице, без очереди принимали - выходит врач из кабинета:
   - Скрипникова, проходите.
   Хоть я уже замужем была - Серикова, а всё по отцу называли".
   Мы надеемся, что наша работа тоже небольшой вклад в восстановление истины о жизни и смерти председателя Скрипникова Василия Михайловича. Для семьи председателя Скрипникова борьба за восстановление истины растянулась на многие годы. До конца дней боролась его жена Елизавета Митрофановна. Для его дочери Надежды Васильевны Сериковой всё ещё продолжается этот бой, хотя её здоровье уже очень слабое.
   За свои права боролись и немцы, сосланные в Сибирь и на Алтай. После того, как прошёл ХХ съезд партии, была отменена комендатура, им разрешили уезжать из мест поселения. Многие захотели приехать на родину, невзирая на расписку и "настоятельные рекомендации органов". В конце 60-х они стали потихоньку приезжать на родину, чтобы узнать, как тут дела. Эдуард Густавович Иост вспоминает: "Отсюда выгнали одну - родственницу Веру. Она приехала и доказала, что это дом её. И стала требовать дом и всё другое. Так её за 24 дня с Ротовки отправили. Чтоб не требовала. И приехала обратно в Сибирь".
   Немцы были очень осторожны. Многие предпочли забыть поскорее о пережитом в годы войны. Эдуард Густавович Иост вспоминает: "Потом мы продали дом в Алтае и переехали в Казахстан. Там сестра жила. 30 км. от Алма-Аты. Эмбык-Казахский район. Горное место. И мы туда переехали, купили там дом. Хорошо там было. Мы там прожили 6 лет. Фруктов много. Климат хороший, но мне не подошёл. Всю зиму ничего, а летом на комбайне болеть стал. И лихорадка и жар. Не подошёл климат. И мы сюда переехали в 1975. Тут уже немцев полно было.
   Здесь прикупили домик небольшой, перезимовали, и стали дом перестраивать. Можно сказать, заново построили. Поднял на три кирпича, достроил комнаты. Был хороший совхоз, стали работать. В курятнике птичницей она, и я там тоже и шофёром, и в бригадах.
   А некоторые стали сразу в Германию ехать. Ротермель Андрей ехал в Германию посмотреть и в самолёте умер. А сейчас почти все немцы в Германию уехали. Из довоенных никого нет".
   В начале 60-х годов стали появляться отдельные случаи, когда по решению суда кого-то из депортированных признавали репрессированным по национальному признаку. Начался процесс реабилитации. Но тогда это были единичные случаи, когда в суды обращались люди либо очень смелые и знающие законы, либо те, кто остался без средств к существованию и хотел добиться пенсии по потере кормильца. Только в конце 80-х они стали добиваться реабилитации массово. Сведения о трёх репрессированных членах семьи Раббе я нашла в интернете в фондах "Мемориала" -
  -- Раббе Виктор Эдуардович
   Родился в 1924 г., Матвеево-Курганский р-н с. Староротовка;
   Приговор: репрессирован по нац. признаку.
   Реабилитирован ГУВД Ростовской обл.
   Источник: ИЦ ГУВД Ростовской обл.
  -- Раббе Эдуард Эдуардович
   Родился в 1928 г., Матвеево-Курганский р-н с. Староротовка;
   Приговор: репрессирован по нац. признаку.
   Реабилитирован ГУВД Ростовской обл
   Источник: ИЦ ГУВД Ростовской обл.
  -- Раббе-Юлих Берта Фридриховна
   Родилась в 1896 г., Матвеево-Курганский р-н с. Староротовка;
   Приговор: репрессирована по нац. признаку.
   Реабилитирована ГУВД Ростовской обл
   Источник: ИЦ ГУВД Ростовской обл.
   - это Раббе, пострадавшие в 1942 году по национальному признаку (http://lists.memo.ru/d27/f414.htm). Есть ещё списки репрессированных по национальному признаку немцев, место жительство которых указано приблизительно - Ростовская область. Среди них наверняка есть и жители Староротовки. То, что составляются такие списки, означает, что есть благородные люди, которые помогают людям в борьбе за восстановление их прав, доброго имени, человеческого достоинства.
   Во всенародный праздник День Победы они до сих пор переживают двойственные чувства - вместе со всей страной они трудились, тяжело, добросовестно внося свой вклад в общее дело. И в великой Победе есть и их труд, они гордятся этим. Но была депортация, высылка практически без имущества, бесправие, положение ссыльных только за то, что они были немцами.

Заключение.

   Староротовка оказалась селом с очень примечательной историей. Узнав подробнее об этом, мы столкнулись с трагедиями его жителей в ХХ веке. Здесь жили немцы, являя пример рачительного хозяйствования всем остальным сёлам района. Они пережили, как и все, коллективизацию, раскулачивание, а Великая Отечественная война обернулась для них депортацией в Сибирь и на Алтай, принудительным трудом в Трудармии. Это попрание всех прав человека - быть обвинённым только в том, что ты - немец, поэтому, несмотря ни на какие другие качества человека, подвергнутся депортации, потерять свой дом, имущество, быть оторванным от родных и близких.
   Но не менее трагической была судьба русских жителей Староротовки. В этой работе мы описали судьбу председателя колхоза Староротовки Василия Скрипникова, партизана, которого считали предателем Родины. Мы думаем, что это очень волевой и преданный Родине человек. В наше время очень редко можно встретить подобных людей, потому что все стали эгоистичными, а миром начали править не человеческие чувства, а деньги и связи.
   Когда Скрипникову было 24 года, он стал председателем Староротовки. Само по себе это выдающееся событие - в таком молодом возрасте, практически необразованному человеку справится с многочисленными обязанностями, добиться уважения очень непросто. В годы войны он вступил в партизанский отряд, был на подпольной работе. И, несмотря на все преграды: подозрение жены в измене, угрозу собственной жизни и жизни семьи, он был деятельным членом таганрогского подполья, в то время как многие спрятались, испугавшись войны и ответственности за жизни людей. Даже когда партизанский отряд распался, Василий Скрипников не прекратил деятельности. Он оказывал помощь русским военнопленным, тайно освобождая их, собирал разведданные о противнике, снабжал продуктами и горючим таганрогских подпольщиков. Он был арестован гестапо в числе остальных таганрогских подпольщиков и расстрелян в Петрушиной балке 12 июля 1943г. Но это не спасло его от уже посмертного обвинения в предательстве со стороны тех, кто знал правду. Страшно, когда подлецы во имя своих интересов предают, но так же страшно, когда другие подлецы у власти предают память борцов за свободу.
   Объединяет Скрипникова и немцев, депортированных в Сибирь и на Алтай, не только место жительства - село Староротовка. И немцы, и родные погибшего председателя, его жена и дочь, долгие годы боролись за восстановление своего доброго имени, за реабилитацию. На это им потребовалось немалое гражданское мужество. Мы считаем, что наша работа - тоже вклад в эту борьбу.
   Список использованной литературы:
      -- Елена Михневич "Судьба примиусских немцев в годы Великой Отечественной войны" , 2003г.
      -- Столбовский Максим, Хруцкий Василий "Мы находимся в зале ожидания смерти", 2005г.
      -- Райнхард Нахтигаль. Донские немцы 1830-1930. Издательство Waldemar Weber Verlag. Первое издание.2007г.
      -- Ю.Андрианов. "Немецкие колонисты", Таганрогский вестник, 18 ноября 1995г.
      -- А.Г.Терещенко "Первые немецкие поселения (колонии) в Таганрогском округе" книге "Вехи Таганрога", Таганрог, 2008г.
      -- Под ред. Е.И.Дулимова и С.А.Кислицына "Донская история в вопросах и ответах",т.1., Ростов-на-Дону, 1997г.
      -- "Союргер" и таганрогские немцы", газета "ТП-Пятница" 17 июля 1998г.
      -- Омельянюк Л. Е., Терещенко А. Г., "Эвакуация или депортация?(По материалам Таганрогского госархива)", www. dspl.ru
      -- Л.Негрова "История моей семьи", газета "Родник", 24.05.2011г.
      -- "Мобилизовать немцев в рабочие колонны... И.Сталин" Сборник документов (1940-е годы), Москва, "Готика", 1998г.
      -- Г.Науменко "Севастопольский вальс" газета "Родник" 12 сентября 1998г.
      -- Т.Чебыкина, "Депортация немецкого населения из европейской части СССР в Западную Сибирь (1941-1945гг. в книге "Наказанный народ" Москва, "Звенья", 1999г.
      -- А.Корольченко "Миусские рубежи. Очерки о местах боевой славы". Ростовское книжное издательство, 1971 год
      -- Генрих Гофман, "Герои Таганрога", Ростовское книжное издательство, 1975 год
      -- Г. Гофман. Статья "Её профессия провокатор", в газете "Комсомольская правда" 26 апреля 1964 г.
      -- В.Волошин, В.Ратник "Вчера была война", Таганрог, 2008,
      -- "Таганрог. Историко-краеведческий очерк" Ростовское кн. изд-во, 1971г.
      -- Г.С. Токарев "Сбережения на самолёты", "Звезда", 1 сентября 1990г
   http://lists.memo.ru/d27/f414.htm
Оценка: 7.73*8  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"