В кабаке этажом ниже надрывается гармонь, хмельной гул бесстыже просачивается сквозь доски. А тут, в комнате, открытые окна; в лучах июньского солнца кружатся пылинки, и звонкие девичьи голоса выкрикивают имена:
- Вильгельм!
- Вальдо!
- Витольд!
- Может быть, Вольфрам?
"По-бе-да! По-бе-да!" - барабанят канонады каблуков. 'Парижжжж нашшш!' - шипят лимонады. Город празднует уже третий день, но школьницам в комнате нет дела до войны и победы - они вот-вот раскроют самый большой в мире секрет.
- Девочки, да она нас дурит. Имен на "в" больше нет!
- Точно, нет. Ну-ка, Клара! Или он не ариец?
Клара обижается:
- Конечно, ариец! А зовут его Вальтер.
- Это не тот ли, из библиотеки?
- Дура ты, конечно не он! Мой красивый... С братом учился. А теперь под Парижем, танкист.
- А ты ему сказала?...
Солнечный зайчик касается герани на окне, лепестки вспыхивают пунцовым. Как и щеки Клары.
- Неа... Я боюсь. Думаю, вот вернется... А теперь пусть называет Эльза!
У Эльзы серые глаза; пряди-завлекалочки выбиваются из прически.
- Что-то мне надоела эта игра, - говорит она. - Давайте лучше в загадки.
- Какая хитренькая! Нет уж, раз сели угадывать...
- Да мне и загадывать некого...
- Так мы тебе и поверили! А кто Францу глазки строил?
- Что ты выдумываешь? Какому еще Францу?
- Франц-сарделька, мясника сын. Строила же, признавайся!
- Глупости! Вовсе мне не нравится этот Франц.
- Кто же тогда? Говори, а то всем расскажем, что ты сарделькина невеста.
Девушки обмениваются взглядами и кивками. Военный союз подписан, Эльзе некуда деваться.
- Эльза-Эльза, сарделькина невеста! - крик улетает в распахнутое окно.
- Гешель! Его зовут Гешель!
Солнечный зайчик прячется за штору; герань печально качает головой, промахиваясь мимо ритма каблуков. В испуганном молчании комнаты канонады по дереву звучат особенно гулко.
- Врушка ты, Эльза, - говорит наконец Клара. - Не могут его так звать. На нашей улице был скобянщик Гешель, так его еще в ноябре увезли.
- Ага, верно, не могут его звать Гешелем, - соглашаются другие.
- Однако же зовут.
- Да врешь ты все!
- А вот и не вру!
- Врешь! Нету никакого Гешеля! Ты его придумала!
- Есть! Есть! Ничего я не придумала!
- А коли и так, то знаешь, где ему сейчас положено быть?
***
- Гешель, вернись! Вернись, дурень, он тебя увидит!
- Тссс! Не увидит.
- Дурак, дурак! Нарвешься, а тут и я заодно...
- Ну и трус же ты, Йозеф... Смотри... Ой! Ой-ой! Беги, Йозеф! Беги!
И Йозеф бежит, чувствуя, как полыхает за спиной пламя. Впереди мелькает Гешель: локти-каблуки, локти-каблуки. Йозеф почти выдохся:
- Куда? Куда бежать-то? Ох. Уф. Дурень! Ну зачем? Зачем полез? Сидели же... Сидели себе тихонечко...
- Молчи...Не трусь. Оторвемся... Вон туда! В расщелину!
- Аааа! Ой! Уф...
- Живой?
- Локоть разодрал. Ух, и больно же... Ты чего смеешься? Я тебя спрашиваю, чего гогочешь? Идиот! Если бы не ты... Сколько нам теперь тут сидеть? Нам же старика надо у дверцы ждать, как мы туда попадем? И зачем ты полез... Гогочешь? Весело тебе? А вот я тебя сейчас как...
- Эй-эй! Драться-то зачем? Йозеф, мы же с тобой дракона настоящего видели! Понимаешь ты? Дракона! Разглядел крылья? А зубы?
- Крылья! Зубы! Вечно с тобой страху натерпишься.
- Большего страху чем там, снаружи, уже не бывает. - Гешель указывает взглядом на восток, туда, где дверца. - После такого и к дракону в пасть не страшно...
- А вот мне страшно! И старику за нас страшно, коли ты со мной не считаешься. Вот поджарит тебя дракон как маца-брей...
- Да, жалко дедулю. Старается для нас... Слушай, Йозеф, как думаешь, Франция уже сдалась? Говорили, на неделе все решится. Ведь если Францию возьмут, то все... Ну? Чего молчишь? Обиделся-таки...
- Не обиделся, просто... Просто не для того мамка к ним вместо меня вышла, чтобы меня потом дракон...
В глазах щиплет, и Йозеф трет их кулаком.
- Эй, ты чего такое говоришь? - шепчет Гешель.
- А то, Гешель, что я с тобой здесь больше прятаться не буду. У старика же есть другие дверцы, так? Вот я туда...
- Брось ты это, Йозеф! Друг ты мне или нет?
- Друг, но сюда больше ни ногой. К драконам этим твоим... Потому что меня мамка... Мамка...
- Профессор Штольц? Унтерштурмфюрер Бергер. Прошу, садитесь.
- Это допрос? Меня в чем-то подозревают?
- Разве можно в чем-то подозревать вас, дорогой профессор? Просто некоторые сведения о вас могли устареть, и я хочу убедиться... Вы садитесь, садитесь. Давайте посмотрим, что мы знаем про вас... Так, место рождения - Мюнхен, верно? Западный фронт, ранение в 1914-ом...
- Контузия, под Лангемарком.
- Вижу. Далее... Учились в Берлине, степень по литературе, профессор Гейдельбергского университета... Чем именно вы занимались?
- Я изучал германский фольклор. Понимаете, мифология и народное творчество взаимодействуют в германской культуре очень особенным...
- Да-да, а ваша главная работа? За которую вас наградили... Какое же там было заглавие?
- Э... "Уничтожение неугодной литературы Третьим Рейхом как нравственная необходимость и долг перед культурным наследием Германии".
Пишущая машинка бодро стрекочет кареткой: все записано, все сохранено, не сомневайтесь!
- Выдающийся труд! Даже полицейскому псу вроде меня понятно.
- Да, наверное...
- Почему же вы оставили кафедру?
- Не могу долго стоять за ней. Артериосклероз.
- Я не это имел в виду, впрочем... Ведете исследования?
- Да.
- На ту же тему?
- Ну...
- Пишете?
- Балуюсь, для себя.
- Жанр?
- Сказки. У меня накопилось много материала по фольклору, и я...
- Арийское наследие! Похвально. Но, герр профессор, я в замешательстве... В моих бумагах не указано ни одного родственника...
- Правильно, у меня никого и нет.
- Даже дальних? Каких-нибудь племянников?
- Совершенно никого.
- Однако у меня имеются сведения о двух молодых людях, которых видели у ваших дверей. Когда же это было? А, вот - семнадцатого июня, за три дня до французской победы. Они заходили к вам, но не вышли...
- Может, в донесениях перепутан адрес?
- Показания точны.
- Если Гестапо угодно устроить обыск в моем доме...
- Если будет угодно - устроим. Сейчас я хотел бы услышать ваши объяснения.
Пишущая машинка молчит - ожидает.
- Кажется, понял. Я заказывал кожевнику с нашей улицы переплет, а у него как раз два сына. Вот они и заходили, задержались на кофе...
- Кожаный переплет? Хм. Все-таки война...
- Книги - моя страсть, унтерштурмфюрер. Это же не преступление?
- Ни в коем случае. Спасибо за беседу, профессор. Вы свободны.
***
- Книги - моя страсть, гауптманн. Это же не преступление?
- Ты кем себя возомнил, рядовой? Тут тебе фронт или библиотека? Чтобы я этих каракулей больше не видел, усек? Свободен!
Рядовой Густав Штольц плетется в свой угол. Тени гуляют по стенам блиндажа. Пахнет мокрым табаком. Стук железных кружек, смех.
- Эй, поди-ка сюда, - окликает его гефрайтер. Он тушит о песок самокрутку, складывает новую и подмигивает новичку. - Что, огрел тебя командир, а? Умнее надо быть. Ща научу. Звать-то как, а?
- Густав.
- Читал я, Густав, твои каракули. Грамотно слагаешь. Вроде и сказки для ребятни, а дух захватывает. Сам что ли научился, а?
- Сам. И чего гауптманну не понравилось?
- Война, брат. Тут не до поэзии. Особенно когда у тебя отряд школяров необстрелянных, а бриташки не торопятся Ипр отдавать.
- Чего?
- А, ничего. Ты мне вот что скажи: как же у тебя так живо выходит, а? Читаю и вижу, как я в этой сказке, с этими...как их... на "нэ"...
- Нибелунги.
- Ага, они. Бедовые были ребята, а?
- Ну, вообще нибелунги - мифические существа и никогда не существовали на самом...
- Э, погоди умничать. Мне знаешь чего бабка говорила, а? Она говорила, что во всякую сказку дверца есть. Сечешь, а? Есть дверца, ее только найти надо. А за дверцей и бенелунги твои, и все, кого ты там сочинил.
Двадцатилетний новобранец разводит руками:
- Я... я не совсем...
- Да я к чему веду. Ты дверцу-то найди, и мы с тобой туда сиганем. И никакой тебе войны. Соображаешь, а? Никакой войны, только бенелунги на мечах машутся, но меня после английских минометов такой железякой не испугать. Как говорила бабка...
- Возможно, ваша бабушка имела в виду, что сказки помогают ощутить себя в другом мире, сбежать в него, но не на самом деле... Фигурально, понимаете?
- Это ты просто мою старуху не знал... Фигурально, как же! Прямо скажи - есть такие дверцы или нет, а? Ты ж писатель, кому как не тебе знать, а?
- Вы говорите о какой-то магии. Но я же всего лишь сказки пишу...
- Да понял, понял. Сами-то чай не в сказке живем, а? Шучу я, не слушай. Давай-ка ты лучше, рядовой, спать. Завтра наступаем. А каракули оставь, я почитаю еще.
Штольц пытается заснуть на жестких досках, а гефрайтер открывает книжицу с записями. Солдаты оборачиваются по сторонам - им чудится скрип, словно бы дверных петель. Переглядываются, смеются - откуда в блиндаже взяться дверям? То, верно, скрипнули у кого-то новенькие сапоги, или сосновые стволы ноют в полуночной роще.
***
У порога дверцы Йозеф, как обычно, спотыкается и падает ничком на мягкий ковер. Потирает локоть, поднимает глаза:
- Профессор, наконец-то! Мучали вас? О чем спрашивали? А впрочем, потом расскажете, давайте сперва Гешеля вытащим. Правильно я сделал, что с ним не пошел - тут мне больше понравилось. Цветочки, зверюшки, как вы и обещали. Не то что эти драконы. Ух, спина затекла... Что говорите? Так она же на столе лежала, книжка. Завалилась куда? Как пропала? Почему обыск? С чего вы взяли, что обыск? Разве можно так - вас на допрос, а дома обыск... Хотя о чем я - у этих-то все можно. Но... Но получается, они догадались! Конечно, догадались! Зачем еще им ее забирать?! Это вы им сказали, да? Вы, вы, кто же еще! Ах, не надо. Конечно, верю. Простите, мне просто страшно. Что теперь делать? Где теперь Гешель? Что они с ним сделают?
***
Криминальинспектору отделения IV B 4 унтерштурмфюреру К. Бергеру
25 июня 1940
Полностью признаю свой проступок, совершенный в ходе обыска в квартире вероятного укрывателя профессора Г. Штольца. Забрав с места операции принадлежащую Г. Штольцу книгу, я продемонстрировал недостойное поведение и неподчинение приказу. Я не был в достаточной мере информирован о характере операции и о том, что она должна остаться незамеченной. Изъятая мною книга "Сказки народов Германии" под авторством Штольца находится у моей сестры, Эльзы Меллер. Готов понести соответствующее наказание.
Обершарфюрер Ф. Меллер
Дисциплинарное взыскание
Книгу вернуть
К. Бергер
***
Густава Штольца будит стук среди ночи. Испуганная девочка - серые глаза, пряди-завлекалочки выбиваются из прически - протягивает ему знакомую книгу.
- Я никому не рассказала, честно-честно! Он там, проверьте! Брат сказал, книгу отдать надо, но я не отдала, я сразу к вам!
- Тише-тише... Зовут-то тебя как?
- Эльза.
В самый раз имя, сказочное, думает профессор. Знакомо скрипит кожаный переплет - открывается дверца. Задира и смельчак Гешель, смеясь и рыдая от радости, шагает на ковер. Полусонный Йозеф, позабыв упреки, бросается к другу. Времени почти нет, да и думать тут нечего - и вот трое, взявшись за руки, шагают в мир, который старик так любовно создавал.
И снова скрип - теперь грустный, прощальный. И треск огня - он грызет дерево, как рыбьи кости. Мир остался, а двери туда больше нет. Будьте счастливы, друзья, будьте счастливы!
Когда прибывает Гестапо, огонь уже лижет второй этаж. Густава Штольца сажают в черный 'Хорьх'. Отблески пламени играют в лощеных боках автомобиля, плещутся золотинками в глазах зевак. Но профессор не смотрит. Он повидал достаточно огня.
Огонь Лангемарка.
Огонь из пасти дракона.
Огонь, пожирающий книги на площадях. Винить себя в этом столькие годы, и искупить огнем же... Как странно.
***
Вскоре Густав Штольц и все, что напоминает о нем, обратится в пепел. Но только по эту сторону дверцы.