Нет, не умел Петро читать стихи: торопился, где не надо, растягивал, как не должно, ударения ставил наобум. И я выдохнул с облегчением, когда он отложил, наконец, книгу. Бывают в жизни светлые моменты...
- Что? - возмущенно спросил он. - Это Аполлинер!
- Мне какая разница?
Напарник на миг завис, но быстро нашелся:
- Проникайся атмосферой эпохи.
- Спасибо, мне не надо.
Петро покосился на практиканта. Тот сидел, тих и задумчив, и, кажется, даже не слышал. Бедняга когда-то думал, что мертвые не плачут...
- Ему тоже не надо.
- А. Ну да, - сказал Петро. И отвернулся. Переключился на четвертого в нашей группе - то ли историка, то ли архивную крысу какую. Грамотно выражаясь, научное сопровождение экспедиции: - Слышь, мужик, а что это вам приспичило эту древнюю графомань прямо сейчас заиметь? Терпели-терпели и вдруг приперло... С чего срочность?
- Я не уполномочен обсуждать эту информацию, - довольно сухо отозвался историк. Не иначе, на "графомань" обиделся.
Мы не выдержали, хмыкнули в один голос.
Резкие щелчки обратного отсчета всегда действовали на меня бодряще. Не удивлюсь, если сердце начинало биться в унисон. Каждый раз.
Шестьдесят секунд до старта - боши покидают библиотеку, закончив со своей пиромантской деятельностью, выволакивают наружу упирающихся библиотекарей и студентов. Торопятся. И то правильно: домов в городе еще много, а кушать уже хочется.
Тридцать секунд до старта - дым начинает расползаться по помещению, снаружи ругаются и кричат, иногда стреляют. Еще немного времени для верности: шансы засветиться перед местным населением должны быть сведены к нулю.
- Три, два, один, - и сакраментальное навеки: - Поехали!
Дым еще чахл, залы большие, просторные, но глазам все равно неприятно. Особых средств защиты не положено: а ну как кто заметит. Одежда огнеупорная, термозащитная, пошита по местной моде, на носу шарфик. Как бы прикинуты по ситуации, насколько возможно, но реальной пользы с этого не много. В нашем деле главное не вмешиваться, не оставлять следов, не влиять на происходящее, желательно вовсе не быть. А то толкнешь случайно какого-нибудь психа - он на соседе отыграется, и понеслась. С такими последствиями, что гражданину Принципу и не снилось. Эффект бабочки, как говорится. Впрочем, у нас его называют исключительно "дефект"...
С контейнерами и грузовыми тележками сложнее - их, если что, в карман не спрячешь. Ставка на то, что вряд ли мы вляпаемся все сразу, даже если сильно не повезет...
Брать только то, что уже и так, считайте, не существует. Подожгла немчура книги - отлично: что найдем - все наше. Ну, не отлично, конечно, но имеем полное право на спасательную операцию. Хватаем не все, только счастливчиков по спискам. Особо разбираться некогда, так что кому-то повезет, случайно прихватим.
В окна не отсвечивать, работать быстро.
Первым делом притушили огонь - не до конца, только чтобы успеть со своими делами. Пару "тушилок" оставили про запас.
Вдвоем с практикантом быстренько расставили сигнальные датчики на ключевых точках, чтобы успеть спрятаться, если кто-нибудь появится. Все бегом.
Петро опекал историка - этот сразу бросился к стеллажам, развернув вирт-окна перед носом. Бубнил что-то по-нидерландски, разбрасывая вокруг суетливые синие блики...
Разобравшись с "охранкой", присоединились к историку.
Торопливо укладывая книги и рукописи в контейнеры, посматриваю на практиканта. С прошлой высадки он стал как-то меланхоличен, и это настораживает. Меланхолия у нашего брата - всегда не к добру. Психотесты он, конечно, прошел, да что мне с того. Обычно я подобных страдальцев на дело предпочитаю не брать, но так вышло, что меня не спросили.
Знаете, есть такой любопытный феномен: чем ближе к вашему настоящему исторический катаклизм, тем реальнее и важнее кажутся страдания, пережитые людьми в то время. Чем дальше он уходит в прошлое, тем больше участники событий превращаются в исторические абстракции и давно сгнившие кости. Вот, к примеру, в двадцатом веке, если судить по образцам художественной прозы, многие мечтали вернуться в прошлое и убить Гитлера. Почему-то пройти чуть дальше и убить Принципа, с которого все началось, они хотели уже куда меньше. А о какой-нибудь Столетней войне или, там, подвигах Нерона я и вовсе молчу.
С нашей же колокольни что Гитлер, что Нерон - один корнеплод... пока не шагнешь туда первый раз. Вот тогда-то и обнаруживаешь, что эти давно сгнившие кости активно живут, любят, убивают и облегчаются прямо сейчас. Совсем как настоящие.
Тогда и происходит первый практический отсев в наших рядах. Сможешь в реальности спокойно смотреть на всякую мерзопакость или не сможешь. Сумеешь абстрагироваться от происходящего или к ближайшему кустику побежишь.
С одной стороны, мечта малодушного (а мы все немного малодушные, прямо скажем, просто каждый по-своему): смотри на преступление, не вмешиваясь, и никто тебя не попрекнет - а может, еще и похвалят. С другой... все равно чувствуешь себя последней дрянью. Нет-нет, да и померещится укор в глазах покойников тысячелетней давности.
Контейнеры заполнились быстро. Историк наш, "научное сопровождение", отмечал готовые пункты, переходил к следующим. Морщился и постанывал, когда вспыхивал костром очередной шкаф, но действовал четко, молодец.
Огонь постепенно брал свое, в пройденной части уже ревел настоящий пожар.
Хорошо горят рукописи. Знатно.
Выкрики команд и ругань доносились снаружи как сквозь хороший слой ваты. Скоро их и вовсе не будет слышно.
Практикант споро возил тележку между стеллажами, принимал книги. Челюсти сцепил. То ли от дыма, то ли давешнюю вылазку вспомнил. Можно понять пацана: людей игнорируем, зато покрывшиеся пылью фолианты спасаем. Или в другом дело?
- Как в целом? - спросил я у него тогда, уже возвращаясь. Хороший материал собрали: вторая битва при Ипре. Легендарная. Счастье, что к Осовцу с нами не попал - там и ветераны белеют, словно глисты, впервые выползшие на свет божий.
- Порядок, - сглотнул он. - Так, вспомнил кое-что...
Угу. Вспомнил. Объяснять дальше не пожелал, а я теперь гадай: оговорка это была или отговорка.
Просто отделаться от меня хотел или себя, жившим тогда и здесь, вдруг осознал. Это ж только принято считать, что люди с некоторых пор начали рождаться с памятью о всех предыдущих своих "эпизодах". Один все помнит, второй избирательно, а некоторые и вовсе помнить не хотят. Многое - как обычное детство. Вроде и забыл давно, а чуть тронь - и всплывет, вынырнет из темных глубин... Иногда такое, что лучше бы не всплывало. Никогда.
По правилам, закидывать в точку, где был в иной ипостаси, не положено, да ведь за всеми не усмотришь. Кто-то сам не помнит, а кто и утаит: судьбы у всех разные случались - порой такие, что и самому признаться стыдно. По правде говоря, ни у кого нет такой линии развития, чтобы совсем без неприятных эпизодов обошлось. Ни у единого. Потому и не давала природа людям лишнего знания до определенного момента. Пока не научились прощать самих себя и быть честными с собой хоть в какой-то мере. Потому что все были сволочами. Мародерами, убийцами и насильниками. Все. Не в двадцатом веке, так в пятнадцатом, не в пятнадцатом, так бог весть в каком. Не так уж мало было времен, когда насилие считалось делом житейским и вообще образом жизни приличного человека.
Не сразу мы научились понимать, что были просто детьми неразумными, которые постепенно росли и развивались. До сих пор учимся, да растем. И конца не видно.
Правда, теперь у нас есть память и это хорошо: важные уроки помнишь, где на грабли уже наступал... Но порой она подбрасывает такие шутки... По себе знаю, обязательно найдется в прошлом момент, который мучает и не дает покоя: а что бы было, как бы сложилась жизнь твоего далекого "я", если бы не сделал, не шагнул, не сказал, не промедлил, или, напротив, сделал бы, да сказал...
И если вдруг случайно столкнешься с этим прошлым... очень сложно бывает пройти мимо и не вмешаться. Вот еще один барьер, запнувшись о который, люди в нашем деле перестают быть профессионалами. Как говорит мой друг Петро, "убей в себе бабочку".
И может статься, практикант переживает заново какой-нибудь из таких моментов. Который запросто может происходить за ближайшей стенкой.
Голос историка отвлек меня от наблюдений за подопечным.
- И этого тоже нет. Очень странно, по разведданным должно стоять на месте. Неужели кто-то утащить успел?.. - Слышно его было плохо, но примерный смысл мы все же поняли.
- Там студента потрошили, - практикант ткнул большим пальцем за спину, - вроде барахло его по полу рассыпалось. Я на предварительном просмотре видел.
- Стоять! - гаркнул Петро.
- Я быстро! Подберу и обратно! - практикант уже намылился исчезнуть в дыму.
Ну, сейчас догоню, мало не покажется. Чуть ли не на пальцах банальные истины объясняем по десять раз на дню - кому, спрашивается?.. Инициативный, так его, сотрудник...
Махнув Петро рукой (тот понимающе кивнул), я бросился следом. Не забыть бы на обратном пути "охранки" подобрать.
А практикант-то уже выскочил за периметр. Хорошо бегает, скотина.
- Нет, не здесь, - услышал я за пеленой дыма. - Может, в соседнем зале это было?..
Злость наверное придала мне ускорение. Рванувшись вперед, я увидел его застывшим в дверном проеме. Дым здесь был реже, а за дверьми - так почти нирвана.
Схватил за плечо, отбросил в угол. Опрокинулась какая-то мебель.
Поздно.
Несколько раздраженных солдатских рож повернулось в мою сторону. Еще двое сбоку. И не студента они потрошили, а девицу какую-то - верно, пыталась спрятаться тут от уличных бесчинств. Солдат, выворачивавший на пол содержимое сумки, бросил свое занятие, схватился за винтовку. Спелое красное яблоко подкатилось аккурат к моим ногам.
Бежать нельзя - приведу к своим, а там еще не все готово. Наружу - тоже. Не дай боже, убьют из-за моей беготни кого-нибудь, чей срок еще не прописан...
В углу завозились. Отведя руку в сторону, чтобы аборигены не видели, я показал практиканту кулак. Единственное, что он может по уставу делать в такой ситуации - сидеть тихо и не вмешиваться, при возможности - унести ноги. Тоже тихо.
Через секунду я оказался на коленях, голова гудела от удара прикладом. Смысл лающих окриков не доходил до моего сознания. Немецкий я в этой жизни не учил, потому отношения у нас довольно неустойчивые, чуть что - сразу расходимся, развод по обоюдному согласию. Вот с французским вроде бы все то же самое, а окунаюсь в него легко и непринужденно. Парадокс...
Вариантов действия у меня пока два: пытаться договариваться или молчать, как партизан. На самом деле главный вопрос в ином: бороться за свое спасение или для истории будет лучше, если я тихо скончаюсь без лишних телодвижений. Сложный вопрос. Принципиальный.
Лишь бы инициативный мой сотрудник ничего не отмочил. А ведь может: не всякий день у него под носом наставника и дрессировщика расстреливают... На судьбу барышни мы из-за него возможно уже повлияли, коли уж доблестные захватчики на меня переключились... Засранец...
Кто-то тыкал меня в бок дулом винтовки. Поднял голову, сфокусировал взгляд. Вроде слегка отпустило. Девица молча плакала, присев у стенки, немцы смотрели зло. Офицер - особенно. Чувствуется, этому кадру уже все равно: одним покойником больше, одним меньше. Хоть за кого-то можно не беспокоиться. Не зря я на практиканта бочку катил - сам грешен...
Договариваться с этим кадром будет сложно: цедит что-то неласковое на языке Ницше и Канта, мне в лоб "парабеллум" нацелил. Отличный образец, ноль-восемь, хоть сейчас в коллекцию. Но я смотрю на владельца пистолета: дуло мне уже как-то показывали... Но редко когда доводится перед смертью взглянуть в глаза самому себе.
Жуткое зрелище. Есть, о чем подумать.
А еще - лестница за его спиной. Вот туда попробовать бежать - вариант.