В комнату вбежала девочка лет десяти. Ее испуганный взгляд заметался по нам, она часто дышала, не зная, к кому из троих обратиться. Аппель помог ей с выбором, повернувшись вполоборота на скрипнувшем стуле и подозвав жестом. Девочка бросилась к нему, остановившись в нескольких шагах, и подумав, отступила еще чуть-чуть. На всякий случай.
- Мне сказали передать! - ее тонкий голос был слишком звонким для этого тесного помещения с низким потолком, освещенного единственной тусклой лампочкой. - Марк не вышел на заставу сегодня утром!
- Он только с вылазки, главное, чтобы людей своих выставил...
- Нет! Сказали, его не видел никто! Сказали - не вернулся! - громко перебила девочка.
Аппель тяжело вздохнул. Обернулся на нас с Дитмаром. Спрашивал взглядом согласия. Зачем спрашивал? На часах перевалило за полдень, и без того ясно, что не вернется человек. Здесь не такие большие расстояния. Не опаздывают на столько. Утопила его Темнота, проглотили коридоры. Взбаламутил он Тьму, не по незнанию - много часов находил - по нелепой случайности. И теперь нам договариваться. Надо идти. Надо. Понимал я, конечно, почему приятель обернулся: сложно принимать такое решение одному. Но он знал, что придется идти все равно, и знал, что мы знали.
Мы с Дитмаром никак не отреагировали на его вопросительный взгляд, и Аппель повернулся обратно. Кивнул через силу. Заставил себя кивнуть, подводя итог нашего безмолвного совещания.
Девочка выждала еще мгновение: не попросят ли передать что-то в ответ? Но этот кивок и так содержал в себе слишком много. Не за чем было перегружать его словами.
Она развернулась и кинулась прочь.
Кинулась не чтобы поскорее донести сообщение, нет. От нас бросилась бежать. Я не винил ее за это. Ни один ребенок не выдержит долго один в комнате без света. А мы и были той Темнотой, что сворачивается по углам, дышит под кроватью.
Это нормально, что люди так реагируют на Тьму. Оглядываются на тени. Жмутся к тусклым светильникам. А она - вокруг. И она бесконечна. Ею заканчиваются все коридоры, обрываются выходы. И чтобы добраться до другого жилого зала приходится носить с собой маленький кусочек света, пока Тьма беззвучно скалится и истекает слюной. Что случилось с Марком? Не мог не проверить батарейки перед выходом, не мог забыть зарядить механический динамо-фонарик. Так или иначе, его свет погас. И Темнота схлопнулась. И даже если кто-то через секунду, через полсекунды, бросил бы в его сторону спасательное пятно света - ничего бы не увидел. Исчез человек. Пропал, не оставив не то что следа - запаха.
Потому и сидели в небольших залах, чтобы можно было выдавить Тени слабыми лампочками да светильниками, потому и жались друг к другу, выставляли Неспящих, чтобы те не выпускали из виду никого, ибо пропасть с глаз - означало пропасть навсегда. Выставляли заставы в коридорах, ведущих к жилым залам, отгораживались светом. И ходили по этим коридорам - ныряли в Темноту - группами. Держась друг за друга взглядами. И лишь в исключительных случаях выдвигались поодиночке. Самые опытные. Укутавшись в свет, чуть ни гирляндами обмотавшись. Потому что надо было видеть свои руки-ноги, себя видеть. Потому что того, чего ты не видел, больше не существовало.
И стояли в коридорах караульные, и Неспящие водили внимательным взором. Знали люди, что их ждет без этих постов. Бывало уже, что пропадали целыми залами. Вернется кто-то из квадратного пищевода коридоров - пусто. Ни души. Десятки человек провалились в бездну. Беззвучно. Проглотила их Тьма, и не поперхнулась. И кто потом разберет как так вышло и почему свет у них погас.
Аппель поднялся со стула, мы с Дитмаром разошлись по углам. Погрузились каждый в свои мысли.
Мы отдельно от остальных жили. И не боялись Тьмы. Точнее боялись до ужаса, до беспамятства, но по-другому. Исчезнуть не боялись. Потому что в нас тоже были ростки этой жуткой силы. Мы принимали это как должное. Как врожденный изъян, как дефект или увечье, с которым приходится жить с детства. Даже гордились своей способностью договариваться с растревоженной Тьмой. Заставы и форпосты нужны для спокойной жизни, когда тихо крадешься по тесным коридорам, когда прячешься на тусклом островке света. Но если Тени взбаламучены... Если мрак сгустится... Если навалится... Не факт, что выдержат. Ох, не факт.
Люди смотрели на нас с опаской. И с чувством вины, наверное. Не могли поверить, что мы не держим зла на них. За то, что отдали нас этой силе. Принесли в жертву Дьяволу.
Но мы действительно не винили их. Мы понимали, почему они пошли на ужасную сделку: иначе не выжить. Просто жребий пал на нас, вот и все. Мы просто оказались победителями в жуткой лотерее. И просто жили с этим. Правда - недолго.
Тьма приходила и забирала обещанное ей. Никто не знал точно, когда это случится. Но роковой момент настигал жертву где-то между пятнадцатью и девятнадцатью годами жизни. Последним был Анхель. Он, как раз, единственный и дожил до девятнадцати. А перед ним - Рита. Но ее я плохо помню. Вот Анхеля...Его не забуду никогда...
Мне лет семь было, когда собралась толпа вокруг его тела. Вывели меня вперед. Лицо его - застывшее, белое, - неестественным казалось. Глаза навыкате, вывалились почти. И улыбка. Перекошенная, изломанная. До сих пор не пойму, как у него это сочеталось. Как будто кукле лицо начали вырезать, половину работы сделали, а потом передумали, и с другим выражением завершить попытались.
Смотрел я на это располовиненное эмоциями лицо, и внутри все сжималось от ужаса, от неотвратимости. Потому что сразу понял, отчетливо и ясно, что и меня такое ждет. Потому что пока все толпились у, как им казалось, уже мертвого тела, я слышал, как утаскивают что-то из Анхеля во тьму коридоров. Как бы отголосок его вопля слышал. Словно затухающее эхо лопнувшей струны. И вопль этот... Хотелось броситься назад, добежать до спасительного зала, залезть, спрятаться в свет. Вот только Темнота была внутри, а лучи сквозь меня не просвечивали, не могли добраться до нее и выковырять оттуда.
Дитмар рылся в вещах в дальнем углу. Ко мне подошла Ратри. Зашептала что-то быстро-быстро, тревожно глядя своими большими черными глазами, нервно заламывая пальцы.
Она была на пару лет старше меня, одна из немногих оставшихся от своего народа. Ох, и несладко же им пришлось. Может, даже похуже, чем нам. Цыган долгое время преследовали из-за устоявшихся убеждений об их колдовских наклонностях. Тогда еще не понимали, как это устроено. В панике пытались изгнать Тьму, или приручить на худой конец. Какие только безумства не творились в те жестокие времена. Люди с ума сходили, разум отвергал происходящее. На самые отчаянные решения готовы были. Даже когда массовые преследования прекратились, отдельные случаи нет-нет да бывали. Вот и разогнали таких как она по катакомбам, вынудили забиться по углам, уйти на нижние уровни. Конечно, сейчас, спустя три поколения, все гораздо спокойнее, люди свыклись с новым мироустройством, но все равно продолжали сторониться цыган.
Отторгнутые обществом, мы были рады любой компании.
Черные волосы Ратри сливались в полумраке с черным платком на плечах. Казалось, она кутается во тьму. Что и говорить, если даже ее имя на бродячем языке значило: "Ночь". Для светлых имен в этом мире не осталось места...
Она продолжала горячо шептать, вцепилась в меня.
Я с грустью смотрел ей в глаза, не перебивая, но и не слушая.
К некоторым Тьма была благосклонна. Предупреждала незадолго до того, как забрать.
Почти неделя прошла с той ночи. С той жуткой ночи, когда я лежал, не в силах пошевелиться, ощущая чье-то присутствие рядом. Нечто безмолвно наблюдало за мной. От ужаса я почти не чувствовал тела - только сердце пыталось выломать ребра. Я почти не дышал, чувствуя, что протянув руку, смог бы коснуться этого, если его вообще можно коснуться.
А потом оно начало звать меня разными голосами, голосами людей, которых я знал, идеально подражая интонациям. Я вцепился в постель - не руками - кожей, всем телом вцепился, - чувствуя, что начинаю соскальзывать. А оно все бродило вокруг, кружило. Беспристрастное и чуждое. Тянуло меня к себе. Я старался даже не думать, чтобы не тревожить Тьму. Раствориться, исчезнуть, чтобы она не нашла меня. Чтобы убрала это отсюда. Но я не мог ничего сделать, ничего предложить ей взамен, ни напасть, ни убежать. Беспомощно лежал, умирая от ужаса, почти всю ночь. А потом, потерял сознание, наверно - потому что заснуть бы точно не смог - и очнулся напряженным, как будто тело оставалось бдительным даже без участия разума.
Конечно, я не мог не рассказать Ратри. Все последующие дни и ночи мы провели вместе. Не знаю, заметили ли остальные что-то в моем поведении. Сказать им сил уже не хватило. В любом случае, это не имело значения и нечего бы не изменило. Хоть мы и знали друг друга всегда, перед Тьмой каждый был один. Здесь не имело значения количество людей вокруг, как и их слова или действия.
Я ведь ждал этого момента всю жизнь. И все равно оказался не готов. Помню, тогда, ребенком, думал: впереди так много времени, есть еще годы, может, что-то измениться, может, придумают что-то, может, я сам найду способ избежать Ее.
Наверно, каждый отданный Тьме, когда-то думал так же.
Я оторвал от себя руки Ратри, сжал ее пальцы в своих.
Вернулся Аппель, не обращая на нас внимания, подошел к столу у стены. Поставил старое зеркало без рамы. Дитмар расставлял свечи. Крошечные огненные шарики появлялись на торчащих из оплывшего воска скорченных фитильках и неохотно вытягивались вверх.
Закончив, они отошли к двери, разговаривая на отвлеченные темы, давая нам время.
Оранжевые блики плясали в глазах Ратри, черных, как сами коридоры.
-Те аве́с бахтали́!* - я провел рукой по ее волосам.
Было так странно прощаться с ней. С тех пор, как Тьма забрала ее брата, мы, казалось, всегда были вместе. С тех пор, как Тьма забрала Анхеля.
- Те аве́с и ту́!** - ее голос почти не дрожал, оставался твердым.
Через зеркало я наблюдал, как Дитмар и Аппель отодвинулись от выхода, пропуская Ратри. И лишь затем взглянул своему отражению в глаза.
Лицо человека в зеркале было моим, но в его выражении, поверх моего страха и горечи, угадывалось что-то похожее на злую усмешку. Так вот почему у Анхеля была такая гримаса, слепленная из несовместимых эмоций.
Дитмар с Аппелем смотрели мне в спину. С ними - не прощались.
- Май лаши́ э ря́т!*** - донеслись последние слова Ратри.
Я наклонился ближе к зеркалу, облегчая выход того, что мы называли воплощенным злом...
Прим.: в тексте использован цыганский диалект Кэлдэрари