"Разве детство заканчивается вмиг? Отбросим дополнительный фактор какого-либо переломного события. В более-менее ровной жизни откуда взяться такой резкой черте между детскостью и взрослостью?"
Полночи Юрик наблюдал за игрой в лего. Обители виртуальной фирмы, населённой вчерашними подростками, конструировали небоскрёбы.
В его логове, на мониторе во всю стену шла трансляция из визионерской лаборатории СЦИНКов. У них был день без живодёрства. Без экспериментов над людьми. По вторникам все заинтересованные и любопытствующие могли наблюдать за жизнью какой-либо цифровой фирмы. Юрик замедлил видео в сто пятьдесят раз, и всё равно получилось быстро.
Попадали в этот лягушатник через капсулу экстренной оцифровки. Кто? Всякие неудачники. Юные нарики с летальным передозом, жертвы аварий, умирающие пациенты.
В отношении детей тиран чудовищем не был: опытов на них не проводил, хотя бы потому что бесполезно. Ребёнок в первый день вёл себя, как типичное оцифрованное животное: всё исследовал, веселился, искал родителей и друзей, тут же забывал про них... А через двадцать четыре часа ложился, не выбирая места, сворачивался калачиком и умирал насовсем.
Возрастной ценз для перехода был установлен тираном до смешного высокий ― в двадцать четыре года наступало совершеннолетие. Обоснований цифра не имела, взята с запасом. Это не значит, что, например, к молодым гвардейцам Дед проявлял всепрощающую доброту. Обнаглели бы враз. Их он просто лупил, отправлял на унизительные работы, переводил на тяжёлую и рискованную службу. В случае серьёзного проступка назначал отсрочку цифровой эвтаназии до соответствующего дня рождения.
В архитектурном бюро за огромным-огромным столом дюжина цифровых парней и девушек возводили здания целым районом, отправляли куда-то в контролирующую фирму, вносили правки либо начинали следующий проект. Занятие... ― "чтоб я так жил". Небоскрёбы получались офигенные, в разных стилях. Какой-то из них даже будет возведён.
Юрика заинтересовало не это.
Возле стола, буквально у остальных под ногами лежал ещё один человек, свернувшись в клубок, не реагируя ни на что. Юрик достоверно знал, что этот парень их же возраста. Видел документы братьев-близнецов, погибших на железной дороге. Восемнадцать лет. Зацеперы. И вот теперь один из них, притом, родившийся на минуту позже, работал в фирме, а второй умирал. Друг на друга братья не обращали никакого внимания. Один ― ребёнок, второй ― взрослый...
"Как это возможно? За счёт чего такая разница?.. Поглядел и хватит. Ненормально это, не этично".
Очумев от бессонницы, Юрик симом отправился навестить Пал Семёныча с супругой в цифровой Резиденции Шандал. Благо, тем что день, что ночь ― всё едино.
Зачем отправился? Не без цели, нет. Это был самый прямой из кружных путей... Парадокс, да.
У Юрика в голове сложилось. Всё вообще.
Необходимо отвлечься, чтобы пришло понимание. Днём он был поглощён выдумыванием названия памятнику. Вечером ― трансляцией из архитектурного бюро. Ночью предельное напряжение последних лет собрало в единую схему отрывочные знания и невнятные угрозы. Объединило их в высшей степени логично. Слишком логично для трезвого взгляда. Для измученного трудоголика ― в самый раз.
Не открыть своё озарение шефу показалось Юрику изменой. Предательством хуже физического покушения. Почему? Да кто его знает... Все живые твари живут лукавством, но на доверии стоит сама земля. Шипи, завывай, мурчи, разливайся соловьём. Вынужденный молчать слишком долго, будет замурован в молчании. Тогда ему станет без разницы, чем проломить стену.
Юрик всю жизнь слышал упрёки в отсутствии стратегического мышления, в неспособности увидеть картину целиком. Увидел. Целиком. Что теперь с ней делать? Прийти к Деду и с бухты-барахты заявить: я всё про вас понял? Не настолько Юрик чокнулся. Но и молчать тоже не мог. Его штормило от силы озарения, от неустойчивости и незыблемости всего вокруг, от дурных предчувствий, от недостатка и избытка деспотического внимания к себе.
Недолго думая, он прибегнул к тактике самоизобличения через третьих лиц. Через беседу, которая точно, вне всяких сомнений будет прослушана тираном от и до.
2.
Озарение у него случилось такое...
Дед не собирается перекраивать политическую карту мира ни хитростью, ни оружием. Он просто её сотрёт.
В последнее время у тирана было три приоритета: лавинообразное преумножение лабораторий для оцифровки, крионика и бактериологическое оружие.
Вот, какой разговор случился на днях.
Дед не поднимал взгляда от интерактивной столешницы. Искать и собирать информацию ему было удобнее, с головой уйдя в цифру, анализировать - в человеческом теле.
Юрик топтался на месте...
- Чего ещё? - неласково спросил тиран.
- Если позволите...
- Слушаю, - и отвернулся, стилус на полке искать.
Сенсоры лажали через раз. Инженеры, апгрейдившие столешницу, не учли багов между ― улучшенной в кавычках ― интерактивной поверхностью и металлом в дедовой коже. Дармоеды тупые.
― Я про следующее десятилетие...
Тиран дослушивать вопрос не намеревался:
- Оно будет другим. Абсолютная единоличная власть невозможна, Юра. Длительная и устойчивая не-воз-мож-на. Хоть ты её ужесточай, хоть расширяй. Здесь, в реальном мире - не будет такого.
Две фразы логично сошлись в одно целое. Обе продуманные, обе прямые: "устойчивость невозможна" и "в реальном мире".
Вывод? С учётом того, что тиран всегда был предельно конкретен, для Юрика продолжение напрашивалось само собой: "...и обратное верно. В цифре абсолютная власть и нерушимая деспотия возможны, а значит - будут построены. Только это он и хотел сказать, прямым текстом".
- Юра, ― добавил ещё Дед, ― машины давно уже создают машины. Качественно создают. Сами добывают энергию, сами себя воспроизводят, без проблем. О следующем десятилетии... О чьём десятилетии? Машинном? Мне без интереса, у инженеров спроси.
Вывод? "Популяция белковых людей ему не нужна. Для развлечения тиран оставит себе маленький зоопарк, разбитый по цвету кожи, тысячи три особей".
Больная фантазия шептала Юрику, что даже зоопарка не будет. Что целью владычества над миром является месть ― блюдо, приготовленное холодным. Для него, для Юрика лично. Предельно изощрённая месть... Как живьём замуровать, но чтобы выхода не было в принципе. Не было ничего за толщей стен. Дед намерен оставить его единственным живым человеком на планете. За то, что Юрик сам однажды толкнул его в цифру ― в абсолютное одиночество.
3.
Реальный флигель пропал в темноте. Цифровой ― сиял тёплыми окошками в центре орнамента из садовых фонариков. Вдоль каждой дорожки ― белые искорки, на каждом повороте ― пунцово-золотой шар в неглубокой мраморной чаше. Просвеченной по краю... Внутренний дворик виртуальной Резиденции Шандал стараниями Оксаны Васильевны превратился в лабиринт из густого цветущего шиповника. На месте грядок ― огородный шахматный узор. Белые клетки ― светлая зелень салатных пучков, чёрные ― розаны капусты всех мыслимых оттенков. Декоративную от съедобной Юрик не мог отличить. Впрочем, на той стороне пища ― приятная условность. По тому, как хозяйка невзначай окидывала взглядом своё хозяйство, можно судить, что вкус к жизни у неё не пропал. К сожалению, угощать сима Юрика было тоже самое, что кормить куклу песочными куличиками. Так что супруги просто внимательно слушали его, сидя рядом под ореховым деревом, одинаково сложив руки на коленях.
Про месть он, конечно, не упомянул. Излагая остальное, Юрик перешёл на докладной тон ― звонкий, чистый конспект:
- Полагаю, в следующем году Лев Максимилианович планирует накрыть планету неизбирательным бактериологическим оружием. Летальным. Симптомы поражения будут максимально пугающими. Время до терминальной стадии -продолжительным. Чтобы мир успел воспользоваться его великодушием. Как временный выход Лев Максимилианович предложит больным "криоцифровку" ― замораживание тел в процессе оцифровки. На неопределённый срок, до того момента, когда лекарство будет найдено. С учётом размаха эпидемии они будут вынуждены согласиться. Ни у одной страны в мире элементарно нет таких мощностей ― оборудования, шахт для крионики, уходящих на километры вглубь земли. Но главное, цифровые стационары! Глубокое охлаждение заменило полную анестезию, со всеми её рисками и побочками. Погрузить в длительный ледяной сон ― не проблема. Аккуратно выводить из него умеют только в наших клиниках. Там разработан алгоритм пробуждения сознания тонко-дискретными фазами. У нас это и не рискованно, и не больно, в отличие от резкого традиционного пробуждения. Цифровые терапевты и хирурги имеют перед собой полную картину тела оцифрованного пациента в мельчайших деталях. Под их контролем работа выполняется нанороботами безошибочно: отправка лекарств, удаление, прижигание, включение и отключение систем, органов, тканей на нужном участке. Как если бы врач исцелял собственное тело силой мысли, не задевая ничего лишнего... Человек буквально засыпает больным, а просыпается здоровым. Сейчас Лев Максимилианович абсолютный монополист в этой области медицины. Клинка "АйсЦисМед" ― то, из-за чего главы государств перед ним на брюхе ползали. Система будет работать даже если живых работоспособных врачей на планете не останется. Всё сделают полностью автоматизированные фармкомбинаты и нанороботы под управлением цифровых клиник. Разве это не надёжно? Разве не убедительный расклад? "Нет-нет, ― скажет Лев Максимилианович, ― что вы! Это никакая не цифровая эвтаназия. Считывание всех параметров ― это просто страховка. На случай, если терапия окажется тяжёлой и нужно будет подлечить тело в процессе разморозки. Не бойтесь! Ну, что вы, как дети малые!.. Я же ради общей пользы, я бескорыстно". Разумеется, именно цифровую эвтаназию он и проведёт. Замороженные тела уничтожит. Кто, скажите, кто даже из его непримиримых врагов откажется от надежды? Кто не воспользуется последним шансом? Кто не даст согласия на заморозку близкого человека? Таким образом, постепенно всё население земли окажется под властью цифровой Резиденции Шандал. Без войн. Без принуждения. С их согласия. По их униженной просьбе. Благодаря милостивому одолжению Льва Максимилиановича. У живых, буде таковые спрячутся где-то, воли к сопротивлению не останется. В силу малочисленности и, полагаю, догадливости. Я прав? Я допустил где-то логическую ошибку?
4.
Пал Семёнович не отреагировал... Молчал.
― Юрочка, ― вздохнула Оксана Васильевна, ― не преувеличивай ты коварство этого бандита. Сатрапа этого. Простой он. Чего он там хочет?.. Вряд ли сам знает. Держит всех, до кого смог дотянуться, крепко-накрепко ― по своей жадности, и нас, и тебя...
Юрик пожал плечами:
- Но зачем? Я устал.
Он не понимал, зачем он в принципе. Зачем он самому себе.
Никто от Юрика ничего не скрывал. Дед много раз ему говорил: "Ты ― мой ориентир. Для физического мира. Понимаешь?" Это утверждение второго дна не предполагало. "У меня нет, ради кого возвращаться, дурак ты глупый. Я выхожу из цифры со скрипом, с некоторым усилием. Мне требуется знать, кого я увижу. Тебя. Так получилось. Так было с самого начала. Мне лучше там, в цифре. Но жить надо здесь. База тут. Возможность развития тут. Сопротивление материи тут. Там гроб хрустальный. Но я не спящая царевна, как ты можешь видеть! Я ― глава державы".
- У Лёвы никого нет кроме тебя. Ты ведь понимаешь...
Как раз этого-то Юрик и не понимал. Сколько раз слышал, столько раз не понимал.
Очутившийся действительно близко к трону, ближе всех, Юрик ревновал буквально ко всем: от непостижимых цифровиков до уборщиц. Ведь у каждого была специальность. Каждый раб цифрового тирана был функционален. А личный секретарь - никто, мальчик на побегушках. Для него существуют лишь приказы, подзатыльники и тюфяк в углу. Каждый следующий приказ ― это и есть его жизнь. Тяжёлая, аналоговая, тёмная. А он мечтал о настоящей ― невесомой, цифровой, светлой.
Тиран был светом в компьютерном окне. Юрик гадал и не мог понять ― что там?.. Пытался и не мог подойти ближе. Ещё ближе! До предела близко! Чтобы потерять себя. Забыть себя. Выбраться на свободу или насмерть раствориться в свете ― в добела раскаляющихся от ярости глазах.
5.
Пал Семёныч поучаствовал в беседе одной фразой:
- Юра, ты хоть раз в жизни сказал ему нет?
Мысль остановилась...
"Нет? Почему? Что за слово такое?"
Сбитый с толку, он ответил вопросом на вопрос, невпопад:
― Вы не слышали в последнее время лай? Мопсик ваш не перегавкивался с кем-нибудь?
― Юра, три часа ночи.
И то верно.
Что ж, распрощались.
- А ты что думаешь, Оксаночка? - спросил Пал Семёныч, когда они остались наедине.
- Думаю, побоку тут политика. Нервы это, замучился он, вот и мерещится всякое снаружи, что на деле-то внутри, хотя... Юркина версия не лишена смысла. Ну, образно если... Зачем весь остальной мир? Лёва нашёл единственного, кто ему подходит. Кто совсем не ершится. Он ведь такой, Лёва... ― холодный, как щука зубастая. А с ним самим надо всегда по шерсти, по чешуе, с ним ― беспрекословно. Помнишь день, когда тогда Лёва ложился в ту страшную капсулу? У меня прямо в груди защемило, такое, не могу... Он уже лёг в гроб этот, но крышка ещё не опустилась. Юрка стоял в дверях, прижав руку к сердцу. Помнишь? Рука ― на сердце. Он ради Лёвы так стоял. Ты злился на Юрку, а я злилась на тебя, что ты не понимаешь. Он ведь не лгал в этот момент. Человек не врёт, Паша, говоря то, что от него хотят услышать, что от него ждут. Лёва ждал от него! Ждал этой руки. До смерти в нём нуждался... Паша, люди вообще не лгут, говоря: всё будет хорошо. Ни на йоту, понимаешь?
― Оксаночка, ты прости меня, что я спорю... Но уж этими-то словами ― лгут чаще и бессовестней всего! Когда вот совсем, совсем не хорошо.
― А ты проверял? Ты знаешь, что будет, чего не будет?
6.
Выговорившись, Юрик успокоился. Вернулся к себе опустошённым и даже поспал немного, успел.
Время утреннего доклада.
Ночной разговор к этому времени был Деду известен. Естественно.
Со змеиной целеустремлённостью тиран обогнул массивный стол, пока душа Юрика проваливалась через пятки, через все этажи и подземные лаборатории в беспросветный ледяной ужас.
Дед образовался напротив, больно взял его за лицо и смачно поцеловал.
Жёлтые львиные глаза сияли, как при напряжённой работе ума, охлаждая башку:
- Ты ж мой умничка...
― То есть, я угадал?
― Ни в каком приближении. Лучше! Ты подкинул мне новых идей и я их обмозгую... Юрка-а... Не отпущу. И не оцифрую. Нужен.
- А если форс-мажор? Если я чем-то обыкновенным серьёзно заболею?
Лев прищурился:
- Я тебя вылечу... Малиновым вареньем. Ты у меня пропотеешь.