― А ведь он плешивый... и седой... ― с отдышкой выговорил Дед.
― Кто? ― живо переспросил секретарь, выпрямляясь, и там, наверху становясь привычным, аккуратно стриженным. Не человек, а универсальный шаблон лакея.
― Ты, Юрик, ― Дед повысил голос и плюнул злорадно. Владелец всей страны и этого бессмысленного холуя не знал, что думает вслух, а то б и леща добавил, на большее сил нет. ― Ты, оказывается, уже старый!
Перед тираном стыл кофе на месте только что пролитого, потому что он уже расхотел кофе за те минуты, что ждал новый: голод сменился грызущей болью. В зале было прохладно, так легче дышится. Пар от чашки восходил к двенадцати мониторам. На них золотыми люстрами сияла анфилада его хором, цифровая копия резиденции. Сияла и ждала... Напольные часы высотой под лепной потолок не сегодня-завтра пробьют начало новой эры: "Грандиозно! Торжественно! Эпохально!" Личность правителя оцифрована полностью, возрастные проблемы исправлены, анфилада ждала его шагов. Дед уже слышал овацию населяющих её симов, видел заголовки новостей: "Грандиозный! Торжественный! Эпохальный шаг!"
Почему не сегодня? Почему опять завтра-послезавтра? Не сложно догадаться: дорога в бессмертие лежала через гроб. Живая оцифрованная кровь должна перетечь в цифровую замедляющимися толчками пульса, вся до капли. В основе оцифровки и переноса личности лежал общеизвестный железный принцип: две идентичные вещи не могут существовать. Как ни крути, а сияющий дверной проём заслонён крышкой гроба. Кто решится пройти ― станет первым, первым бессмертным в нетленном дворце. Если не считать мышей.
Цифровой мир, ожидавший Деда, прежде него был обжит лабораторными мышами. Меченые особи сохраняли привычки и там, а главное, обучались новым вещам, соответственно своему характеру дружили и враждовали.
― Видите, ― сказал секретарь, когда ролик закончился, и вместо умывающейся мыши на центральном мониторе вновь засияла хрустальная люстра, ― это значит, что переход состоялся. Мыши не симуляции, они живые.
― И как от них избавились, ― язвительно спросил Дед, ― запустили туда цифрового кота?
― Совершенно верно. Заранее, то есть, он уже был там. Но не оцифрованный кот, а охотничья программа с заданным сроком существования: до последней мыши. Уверяю, Лев Максимилианович, в цифровой резиденции нет и не будет ни единого существа, помимо утверждённых вами! Вы полностью осмотрите её из капсулы непосредственно до перехода, как и внутреннее подключение к общемировой сети.
Юрик удалил от греха файлы с раздражающими мышами и вернулся к демонстрации хозяину копии его хором, возведённой по ту сторону. Дед всё ещё не решался перешагнуть порог: и верил, и не верил. Не такой человек без малого сорок лет держит страну в кулаке, который доверятся кому ни попадя и очертя голову прыгает невесть куда.
2.
Разные бывают фобии. Даже тихая, размеренная жизнь может вызывать панический ужас. Экстрим наоборот: способен отвлекать от страшных мыслей.
Грядущего эпохального события Дед опасался в нормальной степени, а вот инвалидная коляска являлась ему в кошмарах, как вампиру осиновый катафалк. Только не это, нет-нет-нет!.. Заткнитесь, коновалы! Пошли все вон!
Чем подробнее болван Юрик расписывал чудеса японской техники, тем более тошно становилось хозяину... И мышцы-то коляска будет стимулировать, массажик делать там всякий... И анализы сама, хи-хи, на толчок пересаживаться не надо... Если что и укольчик ― сама... И кислородик вот отсюда... И за сердце стучать может... Две иголочки в сосуды и кровь перекачивается чистейшая!..
Почему Дед его не прибил, непонятно... И супчик через трубочку... Ад какой!
На консилиуме, с головы до ног в холодном поту, Дед смог выдохнуть лишь во время доклада компьютерщиков. Пусть болтают, от этих по крайней мере в дрожь не бросает. Георгиевич, генерал улыбался, его коновалы тоже, Юрик подхихикивал, а потом как-то закрутилось... Пошло дело в ту, виртуальную сторону.
Да и какое может быть сравнение: опустить свой зад в коляску, которая будет дышать за тебя, и в ней усыхая, плесневея, ждать смерти или на своих ногах в обновлённом теле обрести мир гораздо больший, чем покидаешь? Что такое Земля? Шарик с непрерывными войнами и плохой экологией, а ― там... Всемирная паутина охватывает и прошлое, и будущее, и полностью вымышленное... Где хочешь гуляй: по заповедникам и фильмам...
Ай, да не о том! Пульт управления миром расположен где? Он давно уже на цифровой стороне! Оттуда тянутся ниточки к каждому дураку, ко всем страхам и желаньицам людей, и все они будут в его руках. Что тогда скажешь, Георгиевич? Без твоих солдафонов обошлись? А ничего не скажет. Меньше надо было ухмыляться, башка ослиная. Отправьте ему курева блок на зону в честь моей цифровой инаугурации.
Зато Юрик в прыжке переобулся. Двух дней с момента презентации не прошло, а глаза уже сияют огнём энтузиазма:
― Я осознал, Лев Максимилианович, это великий шанс! Войти, нет, не войти историю, но положить ей начало! Стать первой главой новейшей истории человечества!
― Точно, Юрик? Ты уверен?
― Если бы не риски, Лев Максимилианович, они недопустимо высоки для личности вашего масштаба! Даже если предположить, что случится незначительное ухудшение вашего здоровья, медицина вне всяких сомнений поможет вам управлять страной в минуты кризиса, и обеспечит полное выздоровление!
Минуты кризиса ― это он кому так переименовал. Скользкий и внезапный, как рыба лупоглазая, илистый прыгун.
Между тем напольные часы: дун-дун. Маятник: влево-вправо, на круге, на гербе солнечный свет играет. Город за окном, большой город, его личный. Переживут ведь Деда эти часы, другим достанутся! Непорядок. Не отдаст он их, ещё чего, ручная резьба, немецкий механизм, лучший из юбилейных подарков. Хоть бы семья позвонила что ли! Ну, и что, что запретил? Неважно, что сам отослал!
3.
Как же это соблазнительно ― ощутить своё тело прежним, без тяжести и боли! Не терять мысль, не щуриться, вздохнуть и забыть, что дышишь, забыть этот сипящий звук. А там дышат?
― Юрик! Я буду там дышать?
Смятение пронеслось по лицу секретаря: что это, медикаментозный бред? Но тут же сменилось задорной уверенностью:
― Разумеется! Полная оцифровка личности: всё, абсолютно всё, как здесь!
― И ты, болван? Твой сим уже там?
― Давно...
― Замени!
― Что?..
― Себя!
― Извините?.. Конечно... Не понял... Кем?
― Хочу, чтобы твой сим был пигмеем. ― Дед не поленился и рукой указал высоту по пояс. ― Понял?
― Безус...
― Низкий, как тумбочка. Понял?
― Безусловно.
Остальные симы были созданы безликими функциями. В цифровой мир Дед не позвал ни-ко-го. Там ― палец указывает в цифровую анфиладу ― он будет свободен и совершенно один. Там отдохнёт от них. Оттуда понажимает главных кнопок. А вы бегайте, суетитесь, пока Дед путешествует в бесконечном вояже по всем "нешенал жеографик" без вас, черти, как же вы надоели.
Не то в старости плохо, что встать с кресла ― это одно мероприятие, а прогуляться в парке ― другое. Плохо, что ни сидя, ни на ходу сосредоточиться не выходит. Вроде бы информация верная, за докладчиками коршуном следил: все фальшивят, но без сюрпризов. Кто чего добивается, видно насквозь. А в голове эти куски информации, как коробки в большой ящик свалены небрежно, углами в разные стороны. Встряхнуть хочется, чтобы по порядку легли, чтобы выстроилась картина. Не получается, углы какие-то снова упираются в стенки. От них-то голова и болит. Когда Юрик излагает, слова прямо ложатся коробочкой на коробочку. Стоит ему уйти, начнёшь перебирать, и словно чего-то логически не хватает. Но чего же, чего? Старость ― не радость. Тревога растёт и быстро переливается наружу. Хочется рвать и метать, оттолкнуть, спрятаться. Принять, чёрт с ним, не важно какое, решение.
"Нет, я не смогу. Как это: шагнуть отсюда ― туда? Как в сон? Как через порог?" Никто не торопит, не толкает в спину. Дед сам ляжет в капсулу. Почувствует ту же линейку вдоль позвоночника, пощипывание тех же контактов... Решиться-то как?! Снова и снова Дед вспоминает руну, что ему выпала: прыжок в пустоту с пустыми руками. "Ни о чём подобном не загадывал в те времена, а вот поди ж ты! Не верь после этого гаданиям!"
Внезапно Дед заметил...
― Часы! Юрик! Где мои юбилейные часы?!
Секретарь прошмыгнул взглядом с запястья Деда на маятник перед ним:
― В-вот...
― Не здесь, болван! Там! Где они там?! Всё, говоришь, готово? Всё оцифровано? Единственная ценная вещь, где...
― За колонной, ― Юрик махнул рукой. ― Как и в этой комнате, отсюда не видно... Принести очки виртуальной реальности?
― Нет! ― рявкнул Дед и ещё тяжелей откинулся в кресле.
― Как скажете... Я могу... Хоть сейчас... ― лепетал Юрик, готовый рвануть туда, сюда, и замер под неподвижным взглядом старика, залип в дверном проёме.
Пиджачно-галстучный, универсальный и недорогой, как изолента. Слово скажи, кивком намекни ему, и Юрик хоть сейчас: и организовать пресс-конференцию, и поменять памперс. К счастью, памперсы Деду пока не требуются, но если, то мигом без перчаток. "Как его на самом-то деле звать? Новая память определённо требуется. Первый личный секретарь был Юрик. Нет, второй, точно второй". Первого Дед сам того... Прогнал за косяк в не слишком благополучные края. Второй траванулся, башкой поехал до невменяемости. Молодец, конечно, честноком отработал свои деньги, но зачем он такой нужен? Да и шут с ним. С тех пор Дед путался в именах и плюнул запоминать. Все последующие стали Юриками. В чём проблема? Должность такая ― личный юрик.
4.
Дата перехода в цифровой формат маячила на расстоянии суток. Отодвигать? Снова? За окном свет яркого сентябрьского дня. Хоть ты где будь, хоть на море, хоть в лесу, хоть за этими бронированными стеклопакетами, а чувствуешь, что не лето, не лето.
Болело всё. Что не болело, то ныло, суставы особенно. Днём и ночью всё тяжело: сидеть, ходить, спать, бодрствовать. Скрип тела напоминал хроническое безденежье юности: на что-то важное всегда не хватает, напоминал короткое одеяло. С анальгетиками же такое дело... В сознании надо быть, желательно в ясном уме. Вопрос жизни и смерти.
Сказать, что Дед отродясь не доверял обезболивающим ― ничего не сказать, но с первого раза, как отпустило, полюбил их всем сердцем. Он даже не осознал, что произошло, так полно и незаметно прояснились органы чувств, так прибыло сил. Часов на шесть. С тех пор Дед пользовался лишь этими колёсами, держал их при себе. Но, увы, с одной таблетки дошёл до четырёх и действовали они на него специфически, накрывая волной паники, ностальгии и невыносимой жалости к себе. Каждый раз, как в первый. Секретарь знал это. В карманах запасено не по одной пачке бумажных платков.
― Юрик!!!
Секретарь был за спиной, он практически всегда появлялся из-за плеча. Где и быть личному помощнику больного старика? Вынырнул и склонился знаком вопроса.
Дед прошептал:
― Сядь, поговорить надо...
Куда сядь? В кабинете единственное кресло Деда. Юрик сел пред ним на корточки, сминая в кармане шёлковую целлюлозу на несколько секунд раньше, чем требовалось.
― Юрик, мне страшно! Первый? Первый как космонавт, да? Давай всё отменим, Юра, мне так страшно! ― Старческий голос прорывался через обиженные всхлипы. ― Почему я должен?! Я не хочу!
Со спокойствием ассистента в хирургии Юрик промакивал пигментные морщины, меняя платок за платком, соглашаясь и хмурясь мутно-голубыми глазами. Отродясь их не заливал, судьба не доложила цвета. На всемирной олимпиаде по лакейскому покеру он взял бы все призовые места.
Сидящий на корточках лакей рос в глазах Деда и с каждой секундой перевоплощался в его отца, лётчика классического, которого он знал по фото. Изучил вдоль и поперёк, пока мать в клочья не разорвала. Но руки отца и решётку перед вольером, кормление в полдень крупных хищников он действительно помнил. И мороженое, и голос отца ― сильный, ровный.
― Отменим, да, Юра, всё отменим? Никому не скажем! Пойдём завтра в зоопарк в это самое время, то-то все удивятся!
Секретарь нашаривал последнюю пачку платков во внутреннем кармане. Зоопарк - это не финал, а затишье перед девятым валом.
Достал и безотчётно выдохнул:
― У нас и тут зоопарк не хуже...
― Что? ― неожиданно трезво и коротко переспросил Дед.
Юрик обмер. Сердце бухало во всём теле.
Дремучий спрут не утратил навыки. Круглая башка отказывает, но мозг в каждом щупальце бдит.
Сошедшиеся к переносице брови секретаря выразили глубокую обеспокоенность.
― Прошу простить, Лев Максимилианович. Не хотел в такой важный период отвлекать вас пустяками.
Лаконично и брезгливо он изложил самую грязную из моментально вспомнившихся сплетен, имевших последствия, то есть, проверяемых:
― ...из-за этого она не работает больше диктором на главном канале. Замена произведена вчера. Ещё раз прошу извинить, что не доложил сразу.
Дед кивнул, Юрик выдохнул и обложил себя мысленно последними словами.
5.
"Грандиозный! Торжественный! Эпохальный день!"
Дед решил больше не откладывать.
Мягкая щётка скользила по его всё ещё львиной шевелюре соль с перцем. Любая расчёска и вода причиняли боль коже головы. Аномальная чувствительность. Секретарь пудрил его волосы тальком и разглаживал широкой щёткой из натуральной щетины. Встряхивал прядь за прядью и расправлял по плечам, не прикасаясь к голове. Ловкий. Как один раз получил в ухо, так сразу и наловчился. Обычно по утрам во время этой процедуры Дед выслушивал от Юрика государственные новости и сплетни, но не сегодня.
Капсулу ночью установили. Как ни назови, а гроб. Красивый, современного дизайна гроб в виде капли. Так могла бы выглядеть катапульта космического корабля. Гроб и могильщики рядом: врачи, компьютерщики. Кровь, пульс, всё что должно стучать и течь оцифруется непосредственно в момент перехода. Набилась врагов целая комната. Краткая речь народу начитана заранее, но видеосъёмка торжественного момента ведётся. Плохо быть старым, невольно теряешься: куда смотреть, кого слушать? Лица всё незнакомые. Они друг с другом говорят или уже с ним? Говорите громче.
― Не уходи, ― буркнул Дед Юрику.
Пока его инструктировали, как лечь, какие ощущения будут сменять друг друга по мере перехода, щётка скользила с макушки до плеч. Словно обычное утро, словно вокруг не было всех этих людей. Задумавшись, Дед тёр лицо, отмахивался, ловил руку секретаря, отпускал и велел продолжать.
В принципе все эти инструкции он помнил. Смущала необходимость разжать руку там, в капсуле. Внимание там удерживалось базовым хватательным инстинктом за поручни. Когда зрение и слух пропадут, то есть, совсем ничего не останется, даже ощущения собственного тела, тишины и темноты, необходимо будет разжать руки и шагнуть прямо в цифровой мир. Отпустить и шагнуть. "Очень высоко", ― так ему объяснили ему это переживание. "Грызуны и приматы вели себя так, будто там очень высоко".
Начинаем! Операторы попросили всех отойти. Этого же требовала службы безопасности.
Прежде закрытые двери проходного зала распахнуты и полны толпящимся народом. В дверях напротив стоял Юрик.
Сколько Дед не храбрись, а искал его в толпе. Нашёл, узнал по руке, приложенной к сердцу. Знакомый жест. Немало дней он провёл, выслушивая уверения в надёжности, безопасности и так далее, в своей исторической роли, глядя на эту руку, но лишь теперь заметил приглушённый блеск запонки: не даром прошли лакейские годы. Юрик был неподвижней статуи с клятвенным жестом, со взглядом полным веры и преданности. Улыбка ободрения не допущена к губам. Кто же улыбается, когда клянётся? Не вовремя это.
6.
Музыку громкую включили, идиоты, торжественную, эпохальную... Как будто её потом нельзя наложить. А, это же гимн...
Дед подошёл к капсуле и опустился в неё, откинул спинку. Позволил застегнуть манжеты, проверить датчики на них. Кивнул, ощутив линейку электрических импульсов вдоль позвоночника и, когда ассистенты отошли, опустил дымчатое стекло крыши. Остался совсем один. Взял джойстик, прошёлся взглядом по цифровой резиденции. Рука мелко дрожала. В такой момент не то, что мышей, слона бы там не заметил. Включил и выключил окно всемирной сети.
На торце джойстика Дед нащупал одну большую кнопку и вдавил её глубже ободка, сразу же отпустив и схватившись за круглые поручни. Тело начало неметь. Крышка темнела, люди за ней обезличились и пропали. Послышалось мелкое журчание... жужжание... звон... тишина...
Страх отступал по мере того, как исчезало способное бояться тело. Ужас ― накатывался. Высоко... Пространство отступало во все стороны и с огромной скоростью. Не за что уцепиться. Поручни. Дед хотел провести рукой: не тянутся ли они из вещественной резиденции в цифровую? Но для этого нужно хоть чуть-чуть ослабить хватку. Ни за что! "Я не могу, потому что я есть. А значит, я могу. Я есть, и я смогу". Пальцы медленно едва-едва разжались. Садиться не было необходимости, положения в пространстве не существовало. Нужно отпустить поручень и шагнуть. Отпустить и шагнуть. Но там казалось, что любое движение смертоносно, что пустота раздавит бесчувственное тело, как скорлупку. Руки слабели, ощущение схватывания угасало... Дед стиснул поручни из последних сил и резко толкнул прочь. Пустота ударилась в скорлупу не снаружи, а изнутри. Лёгким, как призрак, Дед шагнул в никуда.
Под ногой моментально развернулась анфилада его резиденции во всех деталях перед нестарческими теперь глазами. Она была пуста. Безлюдна. Идеальна. При втором шаге тело обрело приятный вес.
Невозможно поверить... Если это не золотая доза и не её предсмертное видение, то ― сработало...
В одиночестве, в безопасности, во всемогуществе.
За распахнутой балконной дверью солнце. Подходящий день для торжественных обращений к народу. Сегодняшнее будет первым в мире, первым во всей вселенной! Дед замечтался и не сразу очнулся. Ещё кое-что он ещё не сделал: не позвал симов, не рискнул испытать голос. Но ведь это не сложней, чем шагнуть в абсолютную пустоту!
Дед хлопнул в ладоши и во всю мощь цифровых лёгких по-генеральски вострубил:
― Ну, и где они, с другой стороны колонны? Юрик, где мои юбилейные часы?!
Из балконных дверей показалась фигура, как он и хотел ― высотой с пигмея, но это был не человек, и даже не пиксельный человечек, а курсор. Он рывком приблизился к Деду, к его пятке, примагнитил, рывком поднял вниз головой. От левой колонны развернул к правой, где и стояли напольные часы, покачнул и несильно впечатал лицом в циферблат.
― Вот они.
Встряхнув, курсор оставил его раскачиваться вместе с маятником: вправо-влево, вправо-влево...
Ровный, ничуть не изменившийся голос Юрика произнёс:
― Ваша речь в пятнадцать тридцать, суфлёр на балконе. Предварительно требуется открыть окна иностранной прессы...
Дед молчал. Раскачивание замерло на взлёте и рухнуло снова. Маятник ходил теперь навстречу и прочь, из-за спины и навстречу, голова кружилась.