Хочется мне ныне заняться делом весьма сомнительным, всеми ругаемым и, в общем-то, безнадежным, то есть, предсказанием будущего. Средств для такого мероприятия дано человеку очень мало. Одно из немногих — развитие представления о том, что можно назвать обобщенным настоящим, включающим в себя настоящее, прошлое и, отчасти, будущее. Обобщенное настоящее не являет собой неподвижной картины, но нечто как бы колеблющееся, размытое. Четко видно только прошлое, как уже свершившееся, настоящее окутано легким маревом, а будущее едва видно за плотной туманной завесой. Тем не менее, обозревая прошлое, находя в нем моменты, сходные с настоящим, мы можем увидеть свое время более четко и даже в какой-то мере приподнять завесу над будущим. При условии, конечно, что прошлое не будет нарочито искажаться. И ныне, и присно существовала значительная группа брехунов весьма преуспевающая в таковом деянии и почему-то именующая себя историками. На наше счастье в настоящее время в свободном доступе имеется немало полезных первоисточников.
Некоторые авторы отмечают ныне сходство российской ситуации конца девятнадцатого века — начала двадцатого и, соответственно, конца двадцатого — начала двадцать первого. Сам я грешный выложил кое-что на эту тему в «Самиздате» ( http://samlib.ru/s/sudarkin_a_w/). Конечно, приводимые аргументы достаточно тенденциозны, ибо каждая сосна своему бору шумит. Но всякий желающий имеет возможность обратиться к уже упомянутым первоисточникам и составить свое собственное мнение. Очень много полезного можно почерпнуть из русской литературы рубежа девятнадцатого — двадцатого веков. Она всегда была общедоступна. Правда не все в советское время издавалось. Например, совсем забыли такого любопытнейшего автора девятнадцатого века, как Шкляревский. По идеологическим соображениям не издавали мемуары эмигрантов. Однако, победившие либералы «пыль веков от хартий отряхнули» при этом по своей крайней тупости не поняв, что в подобной литературе скорее уж содержится беспощадное разоблачение их самих, чем советской власти. Как бы то ни было, но мы можем ныне узнать мнения реальных свидетелей отдаленных эпох, с некоторой помощью интернета, конечно.
Андрей Ильич Фурсов очень рекомендует мемуары Николая Егоровича Врангеля, отца более известного «черного барона» Петра Николаевича Врангеля. Полностью присоединяюсь к этой рекомендации. Тем более, что эти мемуары охватывают значительный период от конца царствования Николая I до 1917 года. Но в дополнение очень бы рекомендовал мемуары Владимира Андреевича Оболенского, депутата Государственной думы I созыва. Есть еще интересные мемуары Владимира Николаевича Коковцова, но к сожалению написаны они тяжело.
Прежде всего сознаюсь честно, что меня интересуют не сходства обозначенных периодов, а их различия. Наиглавнейшим российским конфликтом, как девятнадцатого века, так и начала двадцатого несомненно являлся нерешенный земельный вопрос. Из тех государственных деятелей, каковые по мере своих сил пытались его решить в настоящее время наиболее известен Петр Аркадьевич Столыпин. В советский период его со страшной силой ругали, как врага и душителя, сейчас же непомерно восхваляют, как чуть ли не единственного спасителя. Мне кажется, что был он одним из самых здравомыслящих людей своего времени и предлагал двигаться в правильном направлении. Тем не менее, реформы его с треском провалились. Фурсов высказался по этому поводу, что де мол Столыпин был человеком умным, но сугубо городским и в реформируемой им области понимал мало. Не соглашусь. Чисто городским человеком мог быть разве что какой-нибудь мелкий чиновник, с утра отправлявшийся в присутствие возвращавшийся вечером одним и тем же путем в свою убогую квартиру. Да и у него где-то в генах сидели некие представление о сельском хозяйстве, ибо его ближайшие предки вполне могли оказаться земледельцами. Вообще трудно в аграрной стране быть исключительно городским человеком. Столыпин же, имевший серьезный административный опыт, бывший Ковенским уездным предводителем дворянства, а позднее Гродненским губернатором, не мог оказаться таковым по определению. Скорее уж он переоценил собственные силы и поддержку со стороны элитных групп. Таким образом к 1917 году земельный вопрос разрешен не был. Решил его окончательно и бесповоротно только Иосиф Виссарионович Сталин во время коллективизации. Сейчас очень много стонов по поводу жертв и ужасов этого периода. Да, жертвы и ужас были, не поспоришь. Только вот вопрос необходимо было решить незамедлительно и любой ценой. Иосиф Виссарионович очень хорошо помнил ситуацию первой мировой войны, когда распускались слухи, что в тылу начался передел земли, и солдаты, вчерашние крестьяне, массово бежали с передовой, оголяя фронт. Еще очень полезно вспомнить, как разрешился земельный вопрос в Англии. Весьма конкретно и радикально. Излишних земледельцев сначала согнали с земли ( огораживание), а за тем перевешали ( закон о бродягах). После чего англичане с чувством долга занялись обучением остального мира основам демократии.
В современной либеральной России было твердо решено торговать на вынос всем, чем торгуется, от сырой нефти и газа, до органов для трансплантации включительно. Из вырученных же денег выделять некую копеечку, дабы русское быдло могло купить себе какие-нибудь мерзейшие импортные пищевые суррогаты и не умереть с голоду. То есть ни какой земельный вопрос в принципе поставлен быть не может.
Если внимательно присмотреться к социальной структуре российского общества девятнадцатого века ( в настоящее время знаем мы о ней удивительно мало, несмотря на значительное количество первоисточников), то обнаружатся довольно удивительные и отчасти неожиданные моменты. Общество видится не монолитным, но разделенным на две отдельные субкультуры, представители которых довольно существенно отличаются внешне, имеют различные бытовые привычки и даже разговаривают друг с другом на разных языках так, что не всегда способны и понять собеседника. Первую субкультуру можно назвать дворянской, а вторую — крестьянской или народной. Дело тут даже не в том, что дворяне общались меж собой на французском языке. Далеко не все, а только те, которым в детстве родители наняли в качестве воспитателей природных французов и англичан, ибо только так можно было эффективно освоить разговорный иностранный язык. Отнюдь не каждый дворянин мог позволить себе нечто подобное. Так что в дворянских гостиных действительно, по меткому выражению Грибоедова, наблюдалось смешение языков «французского с нижегородским». На самом деле дворяне, да и в целом городские жители, использовали для общения то, что ныне принято называть русский литературный язык. Как раз в девятнадцатом веке он оформился окончательно. Почему-то не сильно вспоминают тот факт, что русский литературный язык был одновременно языком делопроизводства и даже был таковым в первую очередь. Именно на нем общались, писали служебные тексты обитатели многочисленных канцелярий, к каковым относился и Александр Сергеевич Пушкин, считающийся одним из создателей русского литературного языка. Язык это несомненно включал значительное число заимствований из французского, немецкого, английского языков. Крестьяне же использовали для общения разнообразные местные диалекты, каковых в России девятнадцатого века было превеликое множество. Один такой южнорусский диалект с некоторым добавлением польской грамматики в настоящее время почему-то упорно пытаются выдать за отдельный язык. Впрочем, разница была не на столько радикальной, чтобы совсем не возможно было договориться. Скорее уж наблюдалась склонность к обособлению и нежелание что-либо обсуждать. Почему так? А о чем могла дискутировать кошка с мышкой, которую собиралась съесть? Дворяне с времен Петра довольно подробно ознакомились с образом жизни западноевропейского дворянства. Ознакомившись же, решили жить не хуже. Но для этого средств, получаемых с крестьян было явно недостаточно. И не только в силу климатических особенностей. В это время Западная Европа активно грабила свои колонии и существенным образом жуировала за счет такого грабежа. Если сказать короче, то российский помещик норовил содрать со своих крестьян семь шкур, и естественно последним это нравилось очень мало. Но и придумать другое мироустройство крестьяне были не состоянии. Помещик по сложившейся традиции получал свою землю за обязанность административного управления и военной защиты отечества. Как показала война с Наполеоном, крестьяне прекрасно понимали, что иноземный оккупант обойдется с ними куда круче, чем «родимый» барин, а дворяне отнюдь не пренебрегли своим долгом, если учесть статистику потерь в дворянском сословии.
Таким образом весь девятнадцатый век копилось взаимное недоверие и озлобление. Александровская реформа ничего не поправила, а в отдельных моментах и обострила противоречия. При том, при всем, находились отдельные здравомыслящие люди, понимавшие, что такое противостояние когда-нибудь закончится невиданной досель смутой. Так сказать, плывем-то в одной лодке, да и утонем вместе. Необходимо договариваться. Не получилось!
В советское время произошло нечто, на первый взгляд, парадоксальное. В свое время мне попалась прелюбопытнейшая повесть Николая Огнева «Дневник Кости Рябцева». Эта книга требует отдельного обсуждения, но мы сейчас сосредоточимся на том факте, что повествует она о трудах и днях советской средней школы начала двадцатых годов. Так вот, эта самая школа в точности есть школа дореволюционная и преподают в ней те же самые учителя. Других и не было. Только перестали изучать классические языки, да в курсе истории появилась революционная риторика. Изучают ученики новой школы как раз творчество Александра Сергеевича Пушкина и пишут сочинение на тему «Евгения Онегина». Конечно автор, явным образом дореволюционный интеллигент, весьма иронически описывает мнения детей рабочих и крестьян по поводу коллизий, произошедших меж помещиком Онегиным и дочерью помещиков Татьяной Лариной. Ну и ничего — их дети уже напишут так, как надо. Берусь ответственно утверждать: советская культура является прямой наследницей дворянской культуры девятнадцатого века. От народной же культуры не осталось практически ничего. Даже то, что называлось «русской народной песней» при ближайшем рассмотрении оказывалось городским романсом девятнадцатого века, написанным профессиональными авторами. «Русские народные костюмы» в которых выступали всяческие фольклорные ансамбли таковыми быть никак не могли, ибо реальные одеяния русских крестьян в разных регионах существенно различались. В свое время у художника Врубеля спросили, как он относится к жителям деревни. На что Врубель ответствовал, что таковые ему не симпатичны, так как без перерыва ругаются матом и жестоко обращаются с животными. Вот это точно осталось, а все остальное кануло в лету.
После сокрушения Советского Союза произошло нечто уж совсем из ряда вон выходящее. Победившие шаромыжники предали советскую культуру поруганию. Но дать-то в замен было нечего! Прервалась связь времен! Ныне много пишут, что образование в современной России практически уничтожено. Печально, конечно, но это всего лишь следствие. Советский школьник прекрасно ощущал связь своего культурного настоящего с культурным прошлым. Современный школьник на это не способен в принципе. По этому, что бы вы не говорили ему на уроках литературы, Гоголя он читать не будет, а будет читать «Гарри Поттера», скорее же всего ничего не будет читать вовсе.
Русская культура умерла или находится при последнем издыхании, и это проявляется на всех уровнях общественной жизни. Только три профессии считаются от Бога: врач, учитель и судья. Мы не будем трогать врачей, тем более, учителей, которых и так опустили ниже плинтуса. Обратимся к нашей судебной системе, каковая в настоящее время ощущает себя довольно сытно. Неискушенный обыватель, первый раз явившийся, скажем, в районный суд, тут же наткнется на полубезумный взгляд судьи, взгляд, в котором предельный цинизм сочетается с каким-то озверением. При том, при всем этот самый судья прекрасно понимает: сколько, с кого и когда надо взять, досконально осведомлен о том, что принято называть «административный ресурс». Если же с клиента взять нечего, и никаким ресурсом он не обладает, то судья изощренно над ним издевается, ибо других особенных развлечений в его многотрудной деятельности нет. Все прочие судейские тем же миром мазаны. Начиная от судебных секретарей и кончая халдеями, сидящими при входе. Весь их судейский мирок неизлечимо болен: отсутствует общая судебная практика, абсолютно царствует все тот же административный ресурс, сквозная коррупция, бардак в канцелярии и тому подобное.
Увы, под конец необходимо сознаться: ничего о будущем я не знаю, да и знать не могу. Могу лишь задать риторический вопрос: чем может закончится действо, в котором полностью отсутствует даже самая убогая интрига? К 1917 году русское общество подошло с абсолютно нерешенным коренным вопросом, расколотое на две великие субкультуры, так и не нашедшие точек соприкосновения. Конечно, все это должно было закончится страшной трагедией. Но, вместе с тем, нашлись ведь какие-то силы, позволившие русским не пропасть окончательно. Можно долго спорить о том, какая цена была за это заплачена. Тем не менее, государство уцелело. Возможно я тенденциозен, но при взгляде на современное российское общество не могу обнаружить ничего, кроме бодрого шевеления кучки паразитов, и вялого шевеления доедаемых ими обывателей. Ну скажите мне на милость, чем это может закончиться?!
Можно как угодно относиться к последнему русскому императору. Готов предположить, что как человек он был малосимпатичен и выдающимися умственными способностями не обладал. Однако, был он русским самодержцем и поступать был вынужден как русский самодержец, вне зависимости от его способностей. Так что бесполезно рассуждать: можно ли было предотвратить Первую мировую войну, не можно ли было предотвратить. Как человек, Николай мог поступить как угодно, как русский царь — только однозначно. Ибо помазание на царство есть договор с Богом. Его необходимо соблюдать. Расплата за отказ от договора — смерть. Видимо Николай, в отличие от своей совсем уж недалекой супруги, понимал это с самого начала. Не будем касаться его человеческой трагедии. Не нам его судить.
Нашему «несменяемому» его западные «партнеры», как бы мне повежливее выразится, постоянно намекают, что не свое ты место занимаешь, а если совсем не вежливо, то регулярно плюют в средину лица. Вопреки сложившимся клише, происходит это вовсе не по тому, что «несменяемый» какую-то там самостоятельную политику пытается проводить или играть так сказать не на своем поле. Ну не способен он ни на что такое. А намекается ему на полное отсутствие того, что принято называть харизмой ( не путать с рейтингом в сто шесть процентов). Даже у незабвенного Бориса Николаевича нечто напоминавшее харизму таки имелось, а у Владимира Владимировича она отсутствует абсолютно. Вот и доводят «партнеры» до «несменяемого», что, если опять же вежливо выразиться, дел им с ним иметь невместно. А он все не замечает, да не замечает. Ну что тут делать «партнерам»? Разве что как-нибудь «несменяемому» на ботинки публично нагадить. Да и то он поди все это заболтает, или даже представит елеем, пролившимся на кудри триумфатора.