Проза
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
В. Сухарев.
Из сборника "Двадцать пятый кадр"
Я был всего лишь криком в поисках рта.
Хьюберт Селби
КУДА ПРОПАЛ СОСЕД?
Весь день не отпускало чувство, будто сегодня должно что-то произойти. Я шёл домой и мыслями перебирал картотеку прожитого дня. Всё было обычным.
Вход в подъезд загородил грузовик с ветхой мебелью. Моему немому возмущению - предела не было. Идти пришлось через вечную лужу.
- Здравствуйте, Иван Иванович, - донеслись поры сладкого яда. Это старушки, прописанные вечностью на скамейке. Мышки уютно шептались и смотрели преданно.
- Добрый вечер, - недовольно буркнул я и посмотрел на мокрые туфли.
По пути на этаж поздоровался с двумя незнакомцами. Теперь стало понятно трепетное внимание скамейки. Дверь в квартиру напротив была распахнута. Ключи долго пытались открыть моё жилище, и пришлось поглядывать в пустой коридор соседа.
Раньше здесь жила семейка алкоголиков. Головная боль всего подъезда. Внизу послышался беспорядочный шум шагов. Что-то вносили. Мне было совершенно не интересно...
В прихожей включил свет и огляделся. Из кухни любопытство протягивало руки с мусором.
Мы встретились с ним, когда я возвращался с пустым ведром. Это был высокий сухой мужчина среднего возраста. И хоть волосы его украшала редкая белая нить, мне казалось, что я старше. Он уважительно пригласил к себе. В спешке расставленная мебель, несколько узлов, и большое количество книг, давали понять, что моего полку прибыло. Холостяк.
- Давайте знакомиться? - светло улыбнулся жилец, протягивая руку.
- Иван Иванович, - поторопился я и, раздражаясь за свою учтивость, уже медленно добавил: - Пантелеев.
- Иисус, - серьёзно произнес хозяин и крепко пожал руку.
?? Я ничего не понял.
- Извините... ка-ак вы сказали?
- Иисус, - повторил Иисус и, присев, стал развязывать узел.
Недоумение вырубило мой лик в бревне осины. Я на мгновение застыл, наблюдая за человеком, но затем ухмыльнулся.
- Ну, ну... Иисус...значит. А, понял! Тогда я... Понтий, м-м-м, типа Пилат.
Он пожал плечами и ничего не ответил, продолжая раскладывать вещи. Шутка погибла в актуальности.
- Да, кстати, где вы работаете? Если вообще...
- Пенсионер, - мягко перебил пенсионер и снова улыбнулся.
Зачем? Рассматривая авангард советских обоев в узком коридоре, я потёр подошвами чуждый мне порог и решил прощаться.
- М-м, кстати, на этой неделе ваша очередь убирать площадку. Мы здесь стараемся поддерживать порядок.
Он бросил в меня короткий взгляд, но увидел, что не долетело, молча кивнул.
Утро - подъезд встретил острым запахом краски. На нашем пролёте были выкрашены стены.
Вечером кто-то уже успел покрасить полы. Поэтому, поднимаясь к себе, идти пришлось по редким узеньким досочкам, что застилали лестницу. Я привычно вытер ноги о соседский коврик, поправил свой и только тут обнаружил, что вымазал плащ. Всматриваясь пристально в дверь новосела, я обнаружил, что она без глазка и ее успели обить новым дерматином.
Кто-то бесшумно прыгнул к соседской двери и прислушался. Тихо. Затем достал из кармана связку ключей и одним тонким - с удовольствием оцарапал подделку кожи.
У меня дверь обычная, деревянная. Ее почему-то царапать никто не стал.
На другой день глубоким вечером я возвращался домой и чуть не перепутал подъезды. Удивительно, но не горевший никогда фонарь над входом вдруг оказался рабочим.
Несмотря на позднее время, старушки упорно пытались поймать баланс на поломанной скамейке.
- Добрый вечер, Иван Иванович. Сосед-то ваш, о! - показали они на лампочку.
Мне она показалась мертвой. Я устало поздоровался.
Ночью кто-то разбил это искусственное солнце. Этого ему показалось недостаточно, и он добил еле дышащую скамейку.
Если честно, я не держал зла на этого странного человека. И даже не потому, что дверь у него была без глазка. Но отчего-то становилось радостно. Душа хихикала. И имя тут не при чем.
Когда сосед отремонтировал скамейку, кто-то подпалил ему почтовый ящик. Он застеклил в подъезде окно. Его дверной замок задохнулся спичками.
Все это время мы не виделись ни разу. К концу месяца я решил поинтересоваться: кто это занимается безобразием в нашем подъезде?
Позвонив в соседскую обитель, я туго натянул на лицо почтительный вид и застыл в ожидании. Дверь с маху растворилась, и на пороге восстал человек. Моя лицевая учтивость крупными каплями падала на его огромный живот, который с трудом сдерживала грязная майка. В зубах он держал погасший окурок.
- Чё те? Ы-ы! - отрыгнул он, и мне показалось, что я где-то рядом с устьем городской клоаки.
- А-а?.. Я сосед вообще-то... напротив живу...
- Ну и...ы-ы...ху-ли? - повис он на мне мутным взглядом. И мне захотелось в поля, на простор, на волю.
Из глубины квартиры послышался грубый женский голос, давая понять, где живет моя мать.
Дверь захлопнулась, оставляя меня наедине с выкрашенной в голубое площадкой. Я достал из кармана ключи и тоненьким с силой нашкрябал "козё...". Но дописать не успел. Где-то послышался шорох, и я быстро заскочил в свою квартиру. И закрылся на ключ. Переведя дыхание, выключил в прихожей свет, стал наблюдать сквозь дверную оптику за тишиной. Не давал покоя вопрос: куда же делся этот Иисус, а может, его и не было? Я ущипнул себя.
НА КРАЮ.
- Серёоожа! Серёоожа! - нёс ветер громкий шёпот сквозь металлические прутья высокого забора. - Подойдии сюдаа!
Дети во что-то играли в пёстром рябиновом парке, и лишь пятилетний мальчик одиноко стоял в стороне и наблюдал за прохладным осенним небом. Он услышал родной голос и, вздрогнув, осторожно огляделся. За оградой стояла его мама. Серёжа медленно двинулся к ней, изредка оглядываясь, не видит ли воспитательница, и когда стержни деревьев загородили его, мальчик побежал. Багряная листва громко хрустела под ногами, словно хотела спасти маленького беглеца.
- Ты же обещала меня забрать отсюда? - укоризненно выдохнул запыхавшийся мальчик и жадно ухватился за мамины руки, протянутые сквозь прутья.
- Вот я и пришла за тобой, - ласковым бархатом пропела женщина. Болезненный вид выказывали чуть навыкате большие глаза. На фоне тонких линий лица они казались крупными шарами из мутного стекла. Серый застиранный плащ на её худом теле выглядел, словно с чужого плеча. Коротко остриженные волосы, покрытые беретом, ещё больше подчёркивали нездоровую слабость души.
- Пойдём скорей, скажем воспитательнице, - торопился ребёнок, с восхищением целуя взглядом мамино лицо и дергая её за рукав.
- Подожди, не надо. Если мы ей скажем, она не отпустит нас. Давай перелазь...
- А можно? - улыбался Серёжа.
- Конечно. Я же твоя мама.
Они быстро шли через дворы, иногда сбиваясь на бег.
- Мама, мама, я устал, - тяжело дышал мальчик, продолжая терпеливо бежать. Забор уже остался далеко позади. Женщина поправила сбившийся набок головной убор и пошла медленней.
- Хочешь конфетку Серёжа?
Мальчик грустно посмотрел снизу вверх и кивнул. Он не был похож на маму. Она подняла с земли обломочек маленькой веточки и протянула сыну.
- На, кушай. Только никому не давай? Хорошо?
Серёжа тихо засмеялся, и понял, что мама с ним играет. Раньше она не любила игры. Но после того, как год назад в это же время он упал с городского моста в реку на её глазах, мама стала придумывать весёлые игры. Сначала ему было плохо, и мама сильно кричала. Потом, когда он выздоровел, маму забрали белые люди, а его - люди в разноцветном.
- Мама, а где ты была?
- У белых людей.
- Они тебя отпустили...
- Нет.
Женщина с мальчиком подошли к пешеходному переходу и долго стояли у дороги молча, пока совсем не стало машин.
- Пошли, Серёжа, там спокойно...
Они снова брели по тротуару. Некоторые прохожие поглядывали на молодую маму с интересом, и тогда она меняла голос. Ласково, громче обычного говорила:
- Сынок, ты предупредил папу, что мы идем в театр?
- Сыночка, ты не помнишь, закрыла маму машину?
Мальчик смеялся, оглядываясь по сторонам и, перепрыгивая маленькие лужи, крепко держался за холодную и скользкую руку. Он знал, что папа уехал на машине давно, когда мама не умела шутить. И приедет, если он будет много знать. Папу он мало помнил, ему было хорошо с мамой, но когда её забрали, мальчик стал часто спрашивать у разноцветных людей, где можно найти это загадочное знать, чтобы было много. И тогда папа приедет и заберёт.
- Мама, а белые люди ещё придут?
Женщина неожиданно громко захохотала, но тут же перестала и серьёзно ответила:
- Нет. Я у них нашла карточку, и там написано, что я здорова. Я тебе потом покажу. Мальчик удивлённо посмотрел:
- А ты разве больна?
Но она промолчала и, приостановившись, нежно погладил сына по шапочке.
- Идём?
- А куда мы идём?
- На мост.
- Я не хочу на мост, мам.
- Так мы уже пришли. Вот же, помнишь?
- Мам, я не хочу здесь! - озираясь по сторонам, вскрикнул Серёжа. Он отпустил мамину руку и, пытаясь её остановить, ухватился за плащ: - Мам, ну пошли отсюдаа?
Женщина присела на корточки и, ласково успокаивая, быстро зашептала:
- Чего ты, дурачок... ну чего ты...ну хочешь яблочка... хочешь?
Она подняла небольшой округлый камень и протянула ребёнку:
- На, кушай скорей, а то остынет.
Мальчик вяло улыбнулся, прислонившись плечом к маминой груди, и взял из рук камень, по которому торопливо бегало насекомое.
- Мам, посмотри, божья коровка, - склонил он головку к родительской щеке.
Женщина подоткнула плащ под колени и, не слушая сына, достала что-то из кармана.
- Вот, смотри, эта карточка. Ты должен прыгнуть с мостика, и тогда мама в карточке будет красивой...- торопливо шептала она, обняв одной рукой драповое пальтишко.
Мальчик не слушал. Он рассеянно наблюдал за букашкой, которая сначала карабкалась вверх, а потом, разняв крылышки, внезапно взлетела. Серёжа проводил её взглядом и, подняв голову вверх, улыбнулся.
--
Мама, мама, посмотри, птички домиком летят... Посмотри, полетели, - и, не выпуская из кулачка камень, Серёжа показал в небо пальчиком.
Мама что-то нервно шептала, не обращая внимания, и потихоньку подвигала мальчика к краю моста. Серёжа уступал ей и делал вид, что не замечает, глядя вверх. И когда осталось немного до того места, где пролёт заграждения был сломан и край моста опасно оголялся, он серьёзно спросил:
- Мама, а вода холодная?
- Нет. Ну конечно, нет. Вода вкусная, вкусная.
- А ты меня тут подождёшь...
- И больше никогда тебя не заберут...
- И ты будешь со мной играть...
Женщина оторвала слегка цеплявшегося Серёжу от себя и, лихорадочно подталкивая к краю, всё что-то говорила, иногда смотрела в квадратное зеркальце, и тогда мальчику хотелось сказать, что это вовсе не карточка, а обычное зеркало, но он молчал и, пятясь назад, ждал, когда спине станет легко.
- Мама, посмотри, божья коровка у тебя под ногами. Осторожно. Не задави...
КАК НАЧИНАЛАСЬ ВОВКИНА ЖИЗНЬ
На всю квартиру пахло Вовкой. Валентина Андреевна догладила последнюю пеленку, выключила утюг и включила обогреватель. Затем подкатила коляску ближе к теплу, и нежно посмотрела на сына.
Батареи бережливо грели комнату, словно ждали, что мороз будет ещё сильней, чем минус тридцать. В дверь позвонили. "Кто бы это? - подумала одинокая Валентина Андреевна. С бабушкой соседкой, крестить договорились на завтра, а больше..."
Перед ней стояла женщина примерно её возраста с младенцем на руках.
- Дай хлеба ребёнку, дорогая! Помоги несчастной!
Хозяйка от неожиданности растерялась. Она смотрела на красненькие пяточки младенца, торчащие из ветхой и грязной пелёнки, и хотелось их накрыть рукой.
- Ой, он же у тебя замерзнет совсем, - прикрывая ладонью горло, воскликнула она и, опомнившись, поторопилась, - зайди, зайди скорей.
Женщина, похожая на цыганку осторожно вошла в прихожую и, толкнув спиной дверь, осмотрелась.
- Одна живёшь?
- Сейчас, минутку, - донеслось из комнаты.
Гостья перекинула свёрток на другую руку и незаметно сплюнула на пол. Ребёнок коротко пискнул и смолк.
- Вот, - протянула узел хозяйка и, будто стесняясь чего-то, повела худенькими плечами, застенчиво улыбнулась и отступила назад. - Извините, мне кормить пора.
- Без мужа, - заключила гостья и бросила строгий взгляд колючих чёрных глаз. - Ну и дура. Поздно тебе детей иметь...
Она повесила узел на руку.
- Там я пелёнки положила, если хочешь, помогу перепеленать?
- Не надо. Кто его делал, пусть пеленает. Ты хлеба-то, дашь?
Валентина Андреевна спохватилась:
- Да-да , конечно...
Она повернулась, что бы идти в кухню, как за спиной дико закричал ребёнок ...
Вовку, как и договорились с соседкой, всё же удалось окрестить. В храме было душно и зябко. Но знобило Валентину Андреевну не от этого. Она незаметно прислонилась спиной к расписанной стене и прикрыла глаза. Боль разбитой головы вызывала тошноту. Хотелось уйти отсюда, забраться дома под одеяло и спать, спать.
Когда старушка принесла Вовку, ей совсем стало плохо.
- Валюш, что это с тобой? На тебе лица нет, - прошептала соседка. - Давай, я его сама понесу.
Женщина осторожно поправила на голове платок и обронила:
- Пойдёмте.
Яркий снег ослепил их на мгновенье, когда они выходили из церкви. По обеим сторонам ступенек стояли, сидели, лежали люди. Старушка крепко держала сверток, перевязанный синими лентами. Поглядывая под ноги, она осторожно спустилась и уже внизу, повернувшись к входу, - перекрестилась.
Валентина Андреевна достала из кармана пальто мелочь и не глядя стала по очереди вкладывать монеты в тёмные ладони нищих. И уже внизу, когда кончалась мелочь, она подняла глаза на крайнюю женщину. Это была она. Щурясь от боли, Вовкина мать устало спросила:
- Где же твой ребёнок?
Нищенка сразу узнала её. Зло сверкая своими чёрными колючими глазами, она отпрянула назад и гневно стала ругаться:
- Чего пристаёшь дрянь!? Тебе мало...мало...Мало башку проломила. Чего лезешь? Всё равно ничего не отдам...
- Да ненужно мне. Серёжки жалко, мама подарила, но Бог с тобой...
Валентина Андреевна поморщилась, говорить было тяжело. Потом сунула руку в варежку и достала бумажку.
- На вот, ребёнку купи что-нибудь...
Подошла соседка с Вовкой на руках, и они медленно и осторожно пошли вниз вдоль кладбища. Головокружение немного отпустило, и женщина, придерживая старушку под локоть, спросила:
- Может, я понесу, а то здесь скользко.
Но та отмахнулась.
- Сама смотри под ноги ...
Вдруг сзади послышался бранный крик. Женщины обернулись разом и невдалеке увидели сидящую в сугробе нищую, которая задыхалась от крика.
- Надо бы и тебе, Валюша, окреститься, - с укором посмотрела старушка. - К Богу никогда не поздно...
Валентина Андреевна задумчиво смотрела на белую ленту дороги, которая от солнца горела ледяными дорожками. Словно крупные слёзы растеклись и застыли. Нищая так сильно кричала, что вороны в сетке ветвей бились как пойманные.
- Сууу - кииии!!! Сууу - киии!!! - неслось над кладбищем.
Вовка заворочался, и женщины заторопились домой.
Вовкина жизнь только начиналась.
ОДНО СОЛНЦЕ, ТРИ ГЛАЗА И ЧЕБУРЕКИ
Звук подающей земли на доски гроба совсем не такой, как внутри. Последние глухие аккорды жизни застынут в темноте, и время разжуёт их до последней ноты, тогда как прозвучавший этюд сверху свободно взлетит в небо и присоединится к вечной симфонии неведомого мироздания.
...Огненный диск тяжко заваливался за скалу. Под ней возле тлеющего костра полукругом сидели на камнях темнокожие люди, одетые в шкуры. На огромном валуне лежал худой, маленький старик. И когда он громко заговорил хриплым голосом, все замолчали:
- Живот Одноглазого Во стал другим. Одноглазый Во не хочет есть белую обезьяну...
- Та-а-к! Та-а-к! - завыл человек с косматой головой, который склонился рядом с телом. В шерсти его одежды зашевелились насекомые, почуяв дым.
- ... и горы не упали на наши головы!
Вокруг робко зашумело множество голосов. Старик тяжело закашлял и, словно по команде, все замолчали.
- Живот Одноглазого Во хочет каменных зверей, которых царапает на скалах. Его рука устала держать Камень охоты...
Он снова закашлялся и, набрав в лёгкие воздуха, громко вскрикнул:
- Одноглазый Во хочет стать Вечным Ундом!
Шум ужаса прокатился по толпе. Заплакали дети.
Из высокого кустарника взметнулись ввысь испуганные птицы.
Старик медленно поднял немощную дрожащую руку и показал вдаль, на солнце.
- Когда глаз Вечного Унда закроет Высокий Ха, в наших животах будет жить Одноглазый Во!
Хор благодарно закричал последнюю песню. Дикие вопли пронизывали ближайший лес и у озера уже не были слышны. Здесь царили звуки водопада. У подножья горы стоял юноша. В одной руке он держал мокрый пучок красных листьев, а другой втирал их в чёрную плиту скалы. На поверхности проявлялся рисунок. Он так увлекся, что забыл слушать музыку падающей воды. Она со скоростью врезалась в озеро, которое подтекало трещиной берегов, и неслась в низины, где превращалась в широкую реку. Водная лента криво текла между гор, лесов и попадала в океан. Пресное становилась солёным.
За горизонтом тонул корабль. Своим огромным телом он уже дал сильный крен, но изо всех сил ещё цеплялся за ночь. Его редкие огни сиротливо подрагивали, пытаясь подражать звездам.
Луиза отплыла от кошмара на большое расстояние и только тут поняла, что потеряла свою глазную повязку. Она посмотрела кругом. Волны подбрасывали различную корабельную утварь, чемоданы и какие-то предметы. Девушка прислушалась к себе и почувствовала, как в холодном бьётся её сердце. И тут стало слышно. Крики о помощи на разных языках стремительно неслись сильным ветром над водой. От этого хотелось проснуться. До Луизы донеслась громкая брань и, когда волна подняла её, она успела разглядеть здоровым глазом тёмные силуэты людей в лодке. Они были недалеко. Девушка, уже не экономя силы, поплыла на мерцающий горизонт. Продвигалась она медленно, но настойчиво. Спасение казалось рядом. И когда в лодке стали различимы фигуры людей, сзади раздался глубокий голос бездны. Это затонул корабль. Крики на мгновенье стихли. Где-то рядом Луиза услышала детский писк. Она обернулась и увидела, как волна уносит от неё совсем маленького ребёнка. Он вцепился в какую-то щепку и, озираясь по сторонам, икая сипел:
--
Ма-а-ы... ма-а-ы...
Переполненная лодка начала удаляться, и Луиза в отчаянии замерла. Рядом мужской голос на французском языке прокричал: "Вернитесь!". И она вдруг поняла, что темные предметы на воде это приближающиеся к лодке люди. Они проплывали мимо, слепо натыкаясь на ребёнка, и молча его отталкивали. Кто-то попытался отобрать щепку, но не стал и бросился за остальными.
Девушка отпихнула от себя что-то круглое, похожее на коробку для дамской шляпки, и поплыла за ребёнком. Мальчик напомнил ей кузена Пита. Он не глядя, больно уцепился за шею и плечо спасительницы.
Когда они подплывали к лодке, ребёнок притих на спине и уже не так сильно сдавливал кожу. Множество рук, словно щупальца чудовища, цеплялись за край. И тут стало понятно, что ей никогда не попасть в лодку. Девушка балансировала на поверхности воды рядом и в отчаянии смотрела, как спасённые судорожно отцепляют руки от борта. По ним били, кусали, но рук было много. И сквозь вопли девушка закричала: "Господа! Господа! Возьмите ребёнка! Одного мальчика! Господа!". Но вокруг всё кипело от тихого стона и громкого шёпота. Люди топили друг друга, пытаясь спастись.
Её слух уловил новый звук. Глаз забрызгала волна, и ребёнок сразу стал тяжёлым. Вода попала в горло. Она закашлялась. Шлюпка уже была близко и в следующее мгновение, страшный удар большого весла разбил Луизе голову...
Витя захлопнул книгу и посмотрел на большую географическую карту у себя над кроватью. " Да-а, в Европе сейчас пострашней обстановка.", - подумал он и решил подниматься. Он лежал одетый прямо на покрывале. Нужно было убрать в комнате после кратковременного приезда отца. Мама поехала провожать его на аэродром, а их не взяли.
В распахнутое напротив окно осторожно заглядывал летний вечер. Звуки города начинали уставать, и только редкие автомобильные сигналы не давали воскресенью прислониться к тишине.
Неожиданно в комнату влетел десятилетний Юрка.
- Ага! Ты опять куришь в постели! Теперь я точно всё маме расскажу, - хитро прищурился брат и сразу же назвал цену: - Пять китайских марок с цаплями и...
- Каких? - еле сдерживая улыбку, серьёзно пробасил Витька.
- Те, что папа прислал, на конвертах. Ты ещё не отклеивал.
- Юрка...
- А?
- Да бери хоть весь альбом, - засмеялся старший и взъерошил тому волосы. Мальчик насторожился и с удивлением посмотрел.
- Вить, ты чего, а?
- Ничего. Завтра с Генкой к военному комиссару идём. В Красную Армию проситься будем.
- Вить, так ты же без глаза. Наш вожатый говорит, что инвалидов не берут, - Юрка растерянно развёл руками, - стрелять как будешь?
Виталий положил на этажерку книгу и, зажав в зубах папиросу, прищурившись, посмотрел на мальчишку. Затем поправил на его плече лямку от штанов, задумчиво произнёс:
- Это не твоё дело, Юр. Главное, годами подхожу. Ты вот что, пока маме не говори.
Мальчик кивнул головой и с уважением посмотрел на брата.
- Я к Генке сбегаю? Узнаю, как наши с Факелом сыграли. А ты пока приберись, хорошо? - сказал Витя. И уже у дверей, обувая сандалии, крикнул в комнату:
- Юрк! Давай и мусор сразу вынесу.
Витя спустился на второй этаж и остановился. Около профессорских дверей стояли люди в форме. Все они были, как один, плотного телосложения, и только на одном не было формы. Они строго глядели на юношу и молча проводили его глазами.
На первом этаже Витька остановился, поставил на пол ведро. Подкурил погасшую папиросу. Он слышал, как родители шептались на кухне, но в то, что профессор враг народа тяжело было поверить! Правильно говорил отец: не мог человек, который отдал свою дачу под пионерский лагерь, стать врагом.
Он прислушался и, перегнувшись через перила, посмотрел вверх. Слышно было, как захлопнулась дверь, и затем всё стихло. И тут Витька выронил спички. Они упали прямо в одну из детских колясок стоявших под лестницей. Он сбежал вниз, и вдруг заметил, как маленькая дверца чулана, где уборщица прячет свои вёдра и тряпки, медленно закрылась. Витя бесшумно приблизился. Из-под одной створки торчал кусочек зелёного материала. Профессорский китель был точно таким. Сверху послышались шаги. Витька схватил коляску и загородил ей дверцы.
- Парень, что ты тут делаешь? - раздался строгий голос сзади.
- Спички уронил, - не растерялся Витька и показал коробок.
- Ты не видел, кто-нибудь выходил? - спросил другой и поманил к себе рукой.
- Не-ет.
- Точно?
- Так точно, товарищ капитан, - соврал юноша и улыбнулся.
- Фамилия, адрес, - грубо сказал тот и, повернувшись, кому-то приказал, - запиши.
В квартире у Генки, как всегда, было мрачно. Атмосфера скорби проникла сюда, когда его отец погиб в Испании. Генка сидел за столом в лётном шлеме и читал книгу.
- Здравствуй, - нерешительно произнёс Витя. Он ещё не опомнился от происшедшего в подъезде.
- Здоров.
Генка подставил под голову руку и хитро посмотрел.
- Идём завтра?
- Конечно, - ответил друг и протянул фотоснимок. - На, дарю. Для отца фотографировались с Юркой. Одну тебе.
Генка с интересом взял в руки чёрно-белую открытку с фигурными краями и многозначительно покачал головой:
- Да-а. Спасибо... А почему без подписи?
Витька подвинул чернильницу и стал аккуратно выводить буквы пожелания. А внизу подписал: 22 июня 1941 г. Потом перевернул и ещё раз поглядел на себя с братом. Фотограф мастерски постарался скрыть врожденный изъян на его лице.
- Хорошо! - крикнул через плечо приёмщик металла и вновь посмотрел на фотокарточку. Её принесли вместе с железным мусором, и она почему-то взволновала Бориса. Не выпуская снимок из рук, он подошёл к большим весам и грубо оттолкнул помощника.
- Не умеешь, не берись!
Он ловко задвигал по рейке цилиндриками и резко защёлкнул. Назвал вес и цену.
Трое неопрятных мужиков недовольно зашумели.
- Все, я сказал! Иначе вообще принимать не буду.
Мужики моментально успокоились, а один из них заискивающе прохрипел:
- Борис Николаевич, у нас ещё там чернушки немного! Возьмёшь?
Борис положил руку на огромный живот и недовольно сказал:
- Обед у меня. Давай это раскидайте, потом...
Мужики с готовностью кинулись к весам. Приёмщик тяжело вдохнул и подозрительно посмотрел на помощника.
- Ну, что вылупился? Смотри, чтоб медь в чернуху не закинули. Давай не стой, работай.
Он повернулся и враскачку пошёл на улицу. Там, в шиферной пристройке без двери, Борис уселся за неструганый стол и, поставив напротив себя жёлтую припалённую с одной стороны фотографию, достал из пакета чебуреки и Кока- колу. Есть не хотелось. Пластиковая бутылка сочно шикнула, и он немного отпил. Что-то такое не давало покоя в этом снимке. Этот мощный стул, на котором сидел в полоборота подросток. Лопоухий мальчик, который положил руку тому на плечо. Они были очень похожи. Борису стало тоскливо. Ему казалось, что он уже был здесь, в этом интерьере.
По толстым пальцам тёк мясной сок из чебурека, вымазывая золотой перстень на мизинце. Не замечая этого, Борис откусил и перевернул снимок. На обороте что-то было написано, но теперь прочитать уже невозможно.
- Дядя, - услышал кроткий голосок Борис и поднял глаза. Перед ним стоял худенький мальчик, одетый неряшливо.
Мужчина вытер ладонью рот и строго посмотрел.
- Чего тебе? - вылетели брызги из его рта.
Ребёнок переминался с ноги на ногу и жадно глядел на руку, в которой был чебурек.
- Дя-дя, может, вам убрать здесь нужно? Или подмести? Я бы мог. Или еще какая работа?
Борис сверкнул золотыми зубами и замотал головой.
- Нет. Иди, гуляй, мальчик...
- Ну, может, всё - таки... Дядя, дайте, пожалуйста...
- Пшёл, гнида! - угрожающе приподнялся мужчина.
Ребёнок повернулся и медленно пошёл прочь. Проходя мимо гаража, где принимают металл, он услышал, как переговариваются мужчины.
- Как ты работаешь с этим циклопом одноглазым? Крохобор, каких поискать. Старый, а всё ему мало...
Ночью мальчик снова вернулся к гаражам. В сумерках в углу шиферного строения он отыскал целлофановый пакет с объедками. Усевшись возле больших металлических ворот на кирпичи, стал перебирать. Не пережевывая, глотал холодные жирные куски теста и смотрел на уличный фонарь. Мелкие насекомые кружились возле гудящей лампы и, ударяясь, падали вниз. Рядом пролаяла собака, и тут же через дырку в заборе появился маленький пёс.
Мальчик дал ему кусочек.
ХРАНИТЕЛЬ
И каких только книг не бывает! У Сёмы, как считал он, не было ещё многих. Для книжных магазинов, лотков этот пыльный человек был Сёмой, хотя лет ему было давно за сорок, а может, за пятьдесят. Сквозь неряшливость тяжело разобрать. Окружающим казалось, что его лысина блестела во все времена. Низкий рост его был с аккуратненьким брюшком и шикарной носовой одышкой. В тишине книжных магазинов свист раздавался неожиданно, и продавцы незаметно затыкали нос. Не каждому достался приятный запах, а на покупной у него никогда не было денег. Потому что всё он тратил на книги. Когда-то Сёма работал корректором в маленькой местной газетёнке, и подозревать, что этот человек располагал большим достатком - значит не уважать его пенсию.
Людей в свою жизнь он пустил лишь единожды. Жену и чужого ребёнка. Но их лёгкие не были приспособлены для книжной пыли, а читать не хотели - бесплатно. Он даже не услышал, когда за ними захлопнулась дверь.
Сказать, что у Сёмы много книг в понимании обычного потребителя макулатуры, это стать его кровным врагом. У Сёмы было очень...
У него была трёхкомнатная квартира, а жил он на кухне. Узкий лабиринт между полками, которые крепко вцепились в пол и потолок, стал со временем также заполняться ровными стопками книг. Откуда он брал деньги на не столь здоровую страсть, останется загадкой даже для тех немногих тараканов, которые, обожравшись у соседей, нахально забредали на кухню. Холодильник уже давно убежал из этого помещения, поэтому, те немногочисленные продукты, требующие холода, - летом плавали в воде, а зимой зацепившись за форточку, наблюдали с улицы, как их хозяин вновь принёс красивую плитку бумаги.
Сёма усаживался за стол и из целлофанового пакета доставал яркую книгу. Широкие ноздри жадно ловили приятный свежий запах типографской краски. Он одними пальцами брал своё приобретение и, щурясь с затаённой радостью, растягивал рот в нежной улыбке. Оркестр играл вступление. Книга открывалась с тонким треском, и исчезало всё. Музыка бумаги начинала хрустеть, как снег на морозе. Он брал глазами ноты первых страниц, затем прислушивался к басам тиража и... закрывал. Так происходило с каждой книгой, он смотрел на сложенные нити страниц и порой хотелось их укусить. Так они были аппетитны! Жаль, что книги нельзя есть, иначе Сёма читал бы их и ел.
Нет, когда-то он читал. Длилось это десятилетними запоями. И не было времени оборачиваться на график дневных обязанностей. Что это было за время! Но надоедает и клубника. Сёма отравился, а привычка осталась. Он отдавал, конечно, себе отчёт в том, что человеку можно прожить всю жизнь в одной квартире, но прочитать квартиру книг - это гастрономия многих жизней. Сам Сёма подозревал, что как минимум с век он протянет. И какое наслаждение было - купаться в лучах знакомых книгочеев. М-м-м! Это что-то.
У него было всё !
- Сёма, у тебя есть...
- Есть, - небрежно бросал он.
- А это, как его...
Сёма оттопыривал пышную нижнюю губу, и вы понимали, что пора куда-то идти. Он любил показывать свои мысли, но так немного, что потом казалось: перед вами стоит уцелевшая Александрийская библиотека. Сёма устало бросал глаза вверх и изрекал:
- Литературы нет. Нет литературы. Всё только пишется, создаётся. Или будет написано.
После таких слов каждый атом смотрит на Сёму загадочно, осознавая, через какие тернии работ и сочинений пришлось пробираться мыслителю. А если вы касались золота его памяти, то... Феномены пусть играют в крестики-нолики. Когда Сёма в настроении - стоит к нему подойти. Он ужасно скуп, но добр. Долгая интимная близость с классическими шедеврами, обязывает.
- Каким тиражом вышел Эккерман " Разговоры с Гёте" в 1988 г.?
И он ответит: