- Меня печалит, что ты меня игнорируешь, - произнесет печатная машинка марки Clara Burke, обращаясь к человеку, печатающему на ней. Правда, сейчас этот человек будет сидеть на полу в углу комнаты, обхватив голову руками. - Хотя правильней будет сказать, что ты игнорируешь мои слова, а не меня, ведь, раз за разом, ты вполне спокойно возвращаешься к работе на мне.
Человек в углу комнаты обреченно застонет.
- Ну ладно, ладно, - поспешит исправиться Clara Burke. - Может и не вполне спокойно. Может, опорожнишь пару бутылок вискаря, которые опорожнят пару раз твой желудок, что позволит тебе на время опорожнить свой мозг. Но возвращаешься же. Я из приличия пытаюсь молчать какое-то время, но я ведь тоже не бронзовая, я не в состоянии долго выносить тот бред, что ты на мне набиваешь. Я пытаюсь мягко и ненавязчиво шепнуть тебе пару корректирующих нюансов, но ты каждый раз забиваешься в угол и лишь мычишь оттуда. Вот как сейчас. Костя, - чуть громче обратится Clara Burke к человеку в углу комнаты.
Хотя говорить громче, не будет смысла. Костя прекрасно ее слышал. Вот уже почти год он постоянно слышит голос своей печатной машинки. Этот мягкий, довольно зрелый и вкрадчивый голос, с легким металлическим звучанием, отдающий томностью героинь черно-белых голливудских нуаров сороковых годов.
- Слушай, Костя, я тебя не понимаю, - послышится голос Clara Burke. - Тебе тридцать три года, взрослый человек, а так и не отрастил себе чувство определенности. Разговаривать ты со мной не желаешь, игнорируешь меня, но и менять меня тоже, вроде как, не собираешься. Что это? Особая форма интеллектуального мазохизма?! Я же не говорю, чтобы ты компьютером, наконец, обзавелся, но ведь ты и другой печатной машинки не покупаешь. Хотя мог бы себе позволить и то и другое. И вообще, кто в наше время пользуется печатной машинкой, для написания книг? Что за анахронизм?
- Мне так лучше думается, - с очевидным напряжением в голосе выдавит Костя из своего укрытия в углу комнаты.
- Ох! Вы подумайте-ка, кто заговорил, бабаньки ... Ой! Хотя кому я это?! И откуда это - "бабаньки"?! Нахваталась от тебя "паразитов", писатель. Извини, не удержалась, - успокоится Clara Burke. - А давно ли тебе последний раз думалось, Костя?
- Да мгновение назад, - огрызнется Костя.
- И о чем же тебе думалось?
- О том, с чего бы вдруг печатной машинке со мной разговаривать.
- Я уже год, как пытаюсь с тобой поговорить, и ты только сейчас об этом задумался?!
- Нет, я только сейчас сказал об этом вслух.
- Сказал это мне, - скорректирует его слова Clara Burke.
- Сказал это вслух, - стараясь говорить, как можно серьезней, подчеркнет свою мысль Костя. - Я ничего не мог тебе сказать, потому что ты печатная машинка.
- Хорошо, "человек, разговаривающий с печатной машинкой, не желающий при этом признавать, что он разговаривает с печатной машинкой". И в чем же ты видишь причину происходящего?
- Ну ... - замнется Костя. - Я полагаю, меня отравили.
- Да кто ж тебя отравит? Ни семьи, ни друзей у тебя теперь нет. Единственные места, куда ты теперь выбираешься, это продуктовый магазин и издательство. Ни в одном, ни в другом месте ты ничего не ешь и не пьешь. Кто же, и где же, тебя отравил?
- Я не ... - вновь замнется Костя, разрываясь между естественным желанием продолжить разговор, ответив на вопрос, и не менее естественным желанием не разговаривать с печатной машинкой.
- Хотя, давай не так, - видя его умственные потуги, сжалится над Костей Clara Burke,. - Начнем с вопроса попроще. Для чего кому-то тебя отравлять?
- Может, я нащупал "истину жизни". Кто-то боится, что я перенесу это на бумагу, и не хочет, чтобы я закончил свою новую книгу.
- Да ты уже четвертый год не можешь закончить свою новую книгу. И принимая во внимание уровень критинизма текстов, которые ты набиваешь на мне последний год-полтора, вряд ли хоть одно издательство согласится взять у тебя эту книгу даже на редактуру.
- Слушай, - начиная терять напускную сдержанность, выдавит Костя. - Я всего лишь хочу, чтобы твой голос исчез из моей головы. Я не хочу слышать советов по поводу того, как мне следует писать или жить. Это понятно?!
- Понятно. Чего нервничать-то так?! Хочешь избавится от прыщей, разберись от чего они у тебя появляются.
- При чем здесь прыщи?
- Э-ка тебя заклинило, милок. Не просто видать будет. Это метафора, болван. Метафора, это когда ...
- Я знаю, что такое метафора, - нервно проговорит Костя. - Что ты этим хочешь сказать?
- Я хочу сказать, что тебе не мешало бы понять, отчего вдруг с тобой какие-то странности происходить стали.
- Да я уже год пытаюсь это понять, - едва не плача, прокричит Костя.
- Видать неправильно пытаешься. Очевидные варианты вот игнорируешь.
- И что же такого очевидного я мог проигнорировать, что даже сам этого не осознал?
- Извини, сглупила, - с неожиданным металлическим сарказмом, произнесет Clara Burke. - Алкоголизм ведь, вещь совершенно не очевидная. Ты и думать не хочешь о том, что тебе голоса слышаться из-за того, что ты по самую макушку вискарем заливаешься. Ты скорее предпочтешь самодурство, вроде того, что ты как раз из-за голосов и пьешь, в надежде, что они уйдут.
- Заткнись! Это ты довела меня до этого.
- Ох, да ладно. А когда ты первый раз меня услышал, на столе, рядом со мной, что у тебя стояло? - заметив, как, не понимая прямолинейности вопроса, Костя с нечеловеческим напряжением на лице будет пытаться вспомнить, что же стояло у него на столе, Clara Burke сжалится над ним. - Ой, да не напрягайся ты так, а то чего доброго остатки мозга раскрошишь. Ты стал пить уже через год, как начал писать свою так и не дописанную книгу. Так что сначала ты стал алкоголиком, не слышащим никого вокруг, а затем превратился в алкоголика, слышащего чересчур много голосов.
- Никакого "множества голосов", - расставляя акценты, четко проговорит Костя. - Есть только один голос. Твой голос. И от него мне и нужно избавиться.
- Ну, так чтож ты меня не выкинешь? Десятый этаж. Давай. Непродолжительный полет, и всё кончено.
- Нет. Почему я должен гробить дорогие мне вещи, только потому, что кто-то решил поиграть со мной?!
- Что-то, когда ты семью свою гробил, ты такие лозунги не выплевывал.
- Никого я ни гробил. И Лена и Игорёк вполне счастливо живут в моей новой квартире. Чего им еще желать? У них все хорошо.
- Это они тебе сказали, что у них все хорошо? Что они счастливы жить без тебя в твоей новой квартире?
- Слушай, хватит! - спокойно, но словно задыхаясь, произнесет Костя. - Они мешали мне работать. Не понимали и не ценили важности моего труда.
- Просто они считали, что в твоей жизни есть кое-что поважнее твоего труда.
- Ну да, заботиться о них - в этом они видели мое предназначение.
- Это еще надо понять, кто о ком заботился.
- Черт, да я Игорьку почку свою отдал. Куда уж больше?
- И поэтому сейчас ты усиленно гробишь печень, чтобы оставить ее себе?!
- Да я сам все из себя выну, если надо будет.
- Знаю. Здесь в другом дело. Ты ведь никогда не кичился этой операцией. Наоборот, считал ее оптимальной платой за то, что тебя не было рядом, когда твой сын заболел. Жена ведь звонила тебе, предупреждала, что Игорёк заболел. Но тебе выгодно было сделаться глухим. Ты ведь находился во Флориде, в разгар своего тура с английской версией твоей лучшей книги. И вот ты стоишь под небесами своих грез, омываемый струями честолюбия, и вдруг тебя просят вернуться домой. Тогда ты предпочел разбудить в себе ребенка: "Мам, мне так хорошо, я еще погуляю". И ты провел весь тур, до конца. А когда ты вернулся и столкнулся с реальностью лицом к лицу, внутренний ребенок уже не мог тебя защитить. И тогда, ты решил сорваться на того, кто по твоему мнению должен был остаться взрослым в этой ситуации - на свою жену. Лучший способ не быть виноватым, найти виноватого. И ты решил, что это Лена.
- Да если бы она сказала мне, что Игорёк в больнице ...
- Что бы ты сделал? - не даст ему договорить Clara Burke. - Лена тебе два раза звонила, сообщала, что Игорь плох, и не дождалась от тебя никакой реакции.
- Это другое. Игорёк и раньше был плох.
- Да какая, к черту ... - захлебнется в гневе Clara Burke. - Тебе сообщают, что твой ребенок плох. Какая может быть разница насколько он плох, или был ли он плох раньше? Это твой ребенок, и ты был нужен ему. Ты и сам прекрасно это понимал, только вот наказывать за это предпочел не себя, а свою семью.
- Я бы не посмел этого сделать.
- А еще ты никогда бы не посмел намекнуть, что твой сын тебе чем-то обязан, и назвать это заботой. Но ведь сделал же. Ты главное осознай причину, тебя к этому подвигнувшую. Когда, человек делает то, чего никогда бы не сделал?
- Когда ничего другого не остается, - растеряно произнесет Костя, пытаясь заранее понять или угадать, к чему может вести эта нить рассуждений.
- Есть такое высказывание: "когда на корабле больше нечем закрыть течь, моряки закрывают ее собой". Так и ты, пытаешься закрыть дыры в своей совести, единственным, что у тебя осталось, собственной наглостью. Ведь наглость - благодетель для писателя.
- Это мои слова. И сказал я их в совершенно ином контексте.
- Возможно. Но со временем, ты сделал этот контекст чертой своего характера, и оправдал это творческой необходимостью.
- Для тебя это всего лишь слова упрека, а я живу творчеством. И для того чтобы судить меня, нужно хотя бы понимать, о чем говоришь.
- Понимаю. Пытаешься отвоевать потерянные позиции в споре. Решил отделить нас друг от друга, поставив себя надо мной?! Но не забывай Костя, что мысль становится творчеством, лишь тогда, когда ты можешь ее зафиксировать и показать другим. А я, друг мой, инструмент фиксации твоих творческих мыслей. Так что, если добавить в этот коктейль суждений дольку абстракции, то выходит, что без меня не было бы твоего творчества. Ну, так как, продолжим говорить о тебе, творец?!
Костин мозг исчерпает свой лимит крепости. Он больше не будет отличать бред от реальности, сон от яви, рациональное от иррационального. Он будет понимать, что он в своей квартире, но он не будет различать ее контуров и помнить ее устройство. Но одна деталь будет четко обозначена в его мозгу - местонахождение заначки.
Неуверенно перебирая трясущимися руками по полу, Костя выползет в коридор и достанет из горла вазы-цапли бутылку виски. Откупорив бутылку, осушив ее одним глотком на треть и с трудом отдышавшись, он начнет вслушиваться в царящую в квартире тишину.
"Вроде бы тихо, - промелькнет в его голове. - Хорошо. Я знал, что это верное средство. Должно быть, в моем организме какой-то токсин, а алкоголь нейтрализует его действие. Все верно. Я знаю, что делаю. Я всегда это знал. А, так называемая семья, всегда считала, что знает об этом больше меня. Убожества. Нет, спутник жизни художника, не его семья, а его творчество".
- Это ты в бутылке, что ли отражение художника-то разглядел?! А, художник?! - послышится насмешливый голос Clara Burke. - Чтобы называться художником, нужно иметь причастность к созданию чего-то значимого. И что же такого значимого ты создал?
Костя сдастся. "Видимо этот голос - это мое проклятие. И мне придется жить с этим".
- Ну, на такой "диете" ты долго не проживешь, так что не переживай, - ответит на его мысли Clara Burke.
- Что тебе надо от меня? - буквально взмолится Костя.
- Что тебе надо от самого себя? - спокойно перефразирует его вопрос Clara Burke.
- Ради бога только избавь меня от этого бреда.
- Это бред, лишь в глазах бредящего. Сумей ты посмотреть на это спокойно, ты увидишь всего лишь обычный вопрос.
- И что мне делать с твоим вопросом?
- Хотя бы просто ответь на него.
"Может действительно ответить на вопрос. Может, если я спокойно отыграю свою роль в этом бреду, он меня отпустит? Стоп. Она ведь может услышать мои мысли. Кошмар. Сам не верю, какой бред лезет в голову: Что услышит? Кто, она? Нет, я должен распутать этот узел, иначе он затянется на моей шее".
- Если ты так хорошо знаешь меня, что же тогда сама не ответишь на этот вопрос? - язвительно начнет Костя.
- Потому что мы с тобой видим разные ответы. Ты видишь тот, что у тебя есть, а я вижу тот, что должен быть.
- Знаешь, если напустить слишком много туману в слова, в них можно задохнуться, - попытается он упрекнуть ее в сложности используемых метафор.
- А если в слова налить слишком много воды, пытаясь уйти от ответов на вопросы, ими можно и захлебнуться. Особенно, если заливать их вискарем.
- Ты опять за старое?
- Пока не увижу чего-то нового, буду мусолить старое. Так что ответь-ка на вопрос: Что тебе надо от самого себя?
- Свершений, - почти не задумываясь, и абсолютно откровенно ответит Костя.
- Это слово есть и в твоем и в моем варианте ответа, но следует уточнить - свершений в чем?
- Поставив творчество над семьей, я ответил на этот вопрос.
- Выражусь иначе - как выглядит твое свершение, ради которого ты поставил творчество над семьей.
- Как набор букв, которые ты упорно называешь ахинеей. Простая книга с непростым содержанием, осознав и приняв которую, человек никогда уже не будет прежним. Я слишком глубоко погрузился в "ничто", и это позволило разглядеть мне "истину жизни", которой я теперь заполню свою книгу.
- Африка?
- Африка. Колыбель человечества, как считают многие.
- Многие, но не все.
- Мнение слепцов, и отсутствие мнения у глупцов, не принимаются в расчет. Многие эзотерики полагают, что у тех мест на земле, где случалось произойти чему-то значимому для человеческой природы и истории, есть особая память об этих событиях. Нужно лишь уметь к ним прикоснуться. И некоторые африканские племена научились этому, и позволили мне заглянуть вглубь этой памяти.
- И речь, конечно, идет о ритуале?!
- Ритуал есть, но не в нем суть. Несколько поколений шаманов из разных племен собирали особый состав настойки, которая позволяет прикоснуться к памяти колыбели человечества.
- Настойка. Выходит, в Африке ты занимался тем же, чем и здесь - пил всякую дрянь и пялился в пустоту?!
- Пустота, это лишь емкость, в которую погружается твое сознание под воздействием настойки. Суть этого опыта в том, что пустота высасывает из тебя все напускное и неестественное, возвращая тебя к исходному состоянию, оставляя тебя таким, каким человек был задуман и создан природой. Ведь с того момента, как человек осознал себя человеком, он на протяжении тысячелетий "загрязнял" себя мнениями, страхами, стремлениями, мыслями, мечтаниями и прочей шелухой, навязываемой ему сообществами, обществом, семьей, друзьями, церковью, религией, государством и прочими социальными фантомами, выдуманными самим человеком. Сейчас, от нас первозданных не осталось и следа. Мы стремимся к тому, к чему положено стремиться, по мнению тех, с кем мы согласны. У человека нет своего мнения, есть только чье-то, уже существующее в человеческом сообществе мнение других людей, которое человек, приняв, делает своим. А кто сказал, что люди, населяющие в настоящий момент эту планету, знают, о чем говорят, чего хотят, к чему стремятся?
- Никто. И так было всегда. Ни к чему пенять на современников.
- Нет. Так было не всегда. И я видел, что было в начале. Существа, чье единственное предназначение в продолжении рода, умирают после спаривания - иногда сами, иногда их съедают, но они умирают - потому что их единственное предназначение исполнено. Остальные животные не умирают после спаривания, потому что это хоть и основное, но не единственное их предназначение - они обеспечивают баланс в природе, тем и существуют. Человек, как существо разумно-неразумное не служит целям баланса и размножения.
- Скорее уж наоборот, создает дисбаланс и разрушение.
- Верно. И суть его существования в другом. В том, чтобы оставить отпечаток своего существования. Человек, единственное существо, способное изменять материальный мир своими силами, а точнее силами подручных, созданных им самим, средств. А раз так, мы должны оставлять отпечатки нашего существования, которые, сливаясь с другими отпечатками, и складываясь в причудливую мозаику, наполнят смыслом временной отрезок между рождением и смертью.
- Ты хоть книжными выдержками меня не засыпай. И без того засыпана, не отряхнуться.
- Понимаю. Предпочитаешь острить и отшучиваться. Смелости не хватает признать, что я выиграл этот спор.
- А тебе сообразительности и памяти не хватает, чтобы понять, что спора не было. Ты всего лишь убеждал себя в том, что ты самый умный. Поздравляю, похоже, ты в этом преуспел.
- Мне нет необходимости заниматься самообманом, чтобы осознать собственную правоту.
- В твоей жизни теперь вообще мало необходимости что-либо делать, чтобы почувствовать себя правым. Ты ведь один. Никто тебя не оспорит и не осудит.
- А что же тогда твой голос делает в моей голове? Спокойствия он мне точно не приносит.
- Спокойствия в твоей жизни нет совершенно по другой причине.
- Да что ты! Просвяти-ка меня, - с издевкой, отмахнется Костя.
- На тебя давят вопросы, оставшиеся без ответа. В том числе и вопрос о человеческом предназначении, на который ты думаешь, что ответил.
- Слабый ход. Я уже сказал, что видел ответ. Не нашел, не додумался, а видел.
- Ты видел только то, что успел разглядеть - что человек живет ради свершений, что суть человеческой жизни в том, чтобы оставить свой отпечаток. Но ты стоял в этой пустоте, высасывающей из тебя все лишнее и напускное, с закрытыми глазами. Ты видел лишь себя. Ты побоялся открыть глаза и увидеть, из чего складываются эти отпечатки и свершения. Ты предпочел решать это для себя сам, и выбрал для этого самый простой для себя путь - свое творчество. Но, апеллируя продолжением рода, ты не пожелал заметить, что эта часть жизненного цикла объединяет всех, о ком ты упомянул, и даже тех о ком забыл упомянуть ввиду ущербности твоих познаний мира живых существ, включая людей. Ты не видишь, что творчество - это отпечаток твоего взгляда на мир, а не тебя. И единственный отпечаток тебя самого - это твои дети, твоя семья, твои близкие и друзья, все, кто окружает тебя. Люди, которым ты сделал добро или причинил зло. Ты отражаешься в них, и это отражение и есть твой отпечаток.
- Ты знаешь, как получился мой отпечаток? - тоном игрока, выкладывающего на стол, неожидаемый козырь, спросит Костя.
- Полагаю, речь идет о твоем сыне?!
- О нем.
- Знаю.
- Тогда, может воспроизведешь свою картинку, а то у меня складывается ощущение, что мы помним разные ее версии.
- Вы поссорились. Ты ушел почти на неделю. Слонялся по городу, по клубам, читальням и кофейням. Она постоянно звонила тебе, просила прощения. Ты и так знал, что твой уход был всего лишь спектаклем, так что однажды утром, спустя шесть дней скитаний, ты просто вернулся домой. Лена проснулась, услышала, как ты возишься на кухне, и выбежала к тебе в чём была, то есть ни в чём. Ты слегка растерялся и спросил:
- Ты что хочешь? Кофе или чай?!
- Тебя, - совершенно искренне ответила она.
- Перед или после кофе?
- Вместо кофе.
- Вот так и появился Игорёк, - подытожила Clara Burke. - Ну, так как тебе моя версия? Соответствует твоей?
- Полностью. И раз уж ты сама описала эту версию, я хочу спросить - что же тогда такого особого в моем "свершении"?
- Не люблю я этого, но ситуация выбора не оставляет, поэтому придется ответить вопросом на вопрос. А чего такого, более особого, ты сделал в жизни?
- Моя последняя книга была гораздо более особым свершением.
- Твоя недописанная книга?!
- Не стоит, - отобьет Костя очевидную издёвку. - Незавершенная книга еще не стала моим свершением. Я говорю о последней законченной книге.
- Единственная книга, которую ты написал после рождения сына?!
- Да.
- То есть, до этого твои книги не были столь значимыми свершениями?!
- Не такими, как эта.
- Что же, пожалуй, дискуссия закончена.
- То есть, как? - растеряется от столь неожиданного поворота Костя.
- То есть, как же так можно? Или, то есть, как же, так нельзя?
- То есть, ты как-то неожиданно легко сдалась.
- А почему ты решил, что это я сдалась?
- Это что, снова какая-то дурацкая игра?!
- Игры кончились. Дискуссия тоже.
- Значит, я выиграл?!
- Мы не играли, а значит здесь не может быть выигравших или проигравших. Мы искали истину, и ты ее нашел, просто не успел еще осознать.
- О чем ты? Какую истину?
"О чем, черт возьми, настукивает эта машинка? - теряясь в собственных мыслях, спросит себя Костя. - Какую истину я должен понять, если я уже не помню, с чего вообще начался разговор?! В конец меня запутала. Пользуется тем, что у меня бардак в голове, который она же и создала, а я должен голову ломать".
- Ты жалок. Думаешь о тумане, вместо того, чтобы пытаться разглядеть, что он скрывает, - устало произнесет Clara Burke. - Вот тебе первый силуэт - как к тебе пришла идея твоей последней книги?
- Как пришла? Да я теперь и не вспомню этого.
- Зачем вспоминать то, о чем не забывал? Это был один из самых ярких моментов в твоей жизни.
Костя сразу же вспомнит этот момент. Игорёк просил почитать ему историю на ночь, но все книжки были уже прочитаны, а он хотел чего-то нового. И тогда Костя стал брать из головы зарисовки для новой книги и подавать их в сказочном изложении. Но эти истории, так же как и зарисовки, на которых они были основаны, звучали разрознено. И тогда, Игорёк задал вопрос (сути которого Костя теперь и не вспомнит), ответ на который объединял все истории общим смыслом. Этот смысл и лег в основу книги.
- Хорошо, - отзовется на его мысли Clara Burke. - А теперь скажи в чем история этой книги?
- В том, как художник оставляет свой след, прикасаясь к миру вокруг себя. Правда прикасается он к конкретной части этого мира, а именно к куску глины, из которого он вылепляет преследующий его образ. И как этот образ, отразившись в куске глины, и оказавшись именно тем творением, которое художник мечтал оставить после себя, меняет художника. И он понимает, что его стремление оставить свой след не было самоцелью. Отразив этот образ в глине, он хотел увидеть в нем свое отражение.
- Так о чем эта книга? - словно зная, и уже слыша, ответ, спросит Clara Burke.
- Обо мне и моем сыне.
Костя скажет это настолько легко, естественно и неожиданно для себя, что не сразу поймет смысл своих слов. Словно сам он отвлекся на секунду, а его тело, воспользовавшись моментом, сказало эти слова за него. Но пусть не сразу, но он поймет, что только что сказал то, что и сам всегда знал. Просто эта мысль, когда-то зародившись в его сознании, не успела его заполнить, и была раздавлена творческим самодовольством.
- Господи, что же я наделал?! - выдохнет Костя.
- Пока ничего непоправимого. Но риск еще есть, так что просто не делай этого.
- Не делать чего? - растеряется Костя.
- Не прыгай, и не смотри вниз.
- Ну, прыгать мне не куда. Да и что я могу такого увидеть внизу?
- Открой глаза и увидишь.
И только теперь Костя ощутит, что его глаза закрыты. И только теперь он почувствует, что не сидит на полу, как полагал, а стоит, обдуваемый ветром. Но где?
Костя откроет глаза и едва удержится от падения с крыши десятиэтажного дома. Ночь. Над головой ясное звездное небо, а под ногами бездна, уходящей в никуда, стены его собственного дома. Он абсолютно пьян, и шатаясь, стоит на самом краю крыши, сжимая в руках свою печатную машинку.
- Как я здесь оказался? - с трудом зафиксировавшись, спросит он у печатной машинки.
Но Clara Burke будет молчать. И взглянув на нее, Костя не ощутит в ней жизни.
- Поговори со мной! - в отчаянии выкрикнет он. - Ты так мне сейчас нужна.
- Костя, дружище, давай-ка ты потихоньку слезешь с крыши.
Послышится сзади знакомый голос. Костя обернется и увидит своего соседа Колю, медленно приближающегося с протянутыми к нему руками.
- Петровна, из "542-ой", вышла на балкон и услышала, как ты с кем-то тут разговариваешь. А потом ты и вовсе на край крыши полез. Тут она меня и отправила за тобой. А я ей и говорю: "Чего за ним лазать то? Парень он не глупый, с крыши сигать не станет. Без надобности ему это". А? Верно говорю, Костя?
Костя поймет, что сосед просто пытается его успокоить, и поспешит успокоить самого соседа.
- Да ты не переживай, Коля. Я в порядке, - неровным голосом произнесет Костя.
- А я вижу, что ты в порядке, - стараясь выглядеть спокойно, отреагирует сосед. - Давай только мы всё это у тебя дома обмозгуем, а?
Уговаривать его не придется. Костя спустится, и сосед отведет его домой. Сев на пол в прихожей, они долго будут молчать каждый о своем. Потом Коля предложит отвести Костю в лечебницу, и Костя согласится, искренне поблагодарив соседа за помощь.
- Да без вопросов, старик, - радушно отзовется сосед.
Костя снимет трубку, наберет дрожащей рукой номер, и, дождавшись знакомого "Я слушаю", спросит "Лен, если я брошу пить, признаю, что вы нужны мне гораздо больше, чем я вам, и, протрезвев, вспомню, за что я вас люблю, вы с Игорьком примите меня?", а затем, дождавшись ответа, улыбнется и тихо произнесет "Спасибо".