Метель и холод... Что поделаешь, февраль не зря зовут лютым. Зима, словно чувствуя, что её сроки выходят, ярится, засыпает снегом и давит трескучими морозами, но нет у неё уже той силы, что заставляет людей прятаться в тёплых домах, выходя лишь по крайней нужде. Всё чаще яркое зимнее солнце заставляет заснеженные крыши плакать сосульками, всё чаще дети и взрослые торопятся с санками на крутые склоны Подниколья. Санки, санки... Антон поёжился и подумал, что санки ему сейчас бы не помешали. Точнее не санки, а сани. Да где ж их взять-то? Извозчики своих лошадей берегут и в такую погоду, когда не видно ни зги, рисковать не станут. Так что надеяться можно только на свои ноги. Антон остановился и посмотрел по сторонам. Снежная пелена надёжно скрывала очертания домов. Судя по всему, он уже должен был дойти до Большой Садовой, но в такую метель трудно было понять, где кончается одна улица и начинается другая. Эх, и понесла же его нелёгкая! А ведь Стефан Богданович предлагал остаться. Нет, видите ли, не понравилось ему ёрничанье Алеси! И чего от неё ожидать-то было? Как была задиристой девчонкой, так ей и осталась, несмотря на учёбу в Италии. На вид - красивая барышня, а в голове всё ещё ветер. Эти восторженные рассказы о суфражистках, эти псевдофилософские высказывания о силе слабого пола, эти эскапады и намёки на неумение мужчин устроить жизнь правильно... Зря он вспылил. Он ведь старше её и должен был проявить больше благоразумия. Вспылил, как мальчишка! Даже рукавицы забыл взять. Мороз был небольшой, но ветер продувал сукно шинели насквозь, заставляя Антона ускорять шаг. Рукавицы бы не помешали... Да теперь-то что? Топай себе, да смотри по сторонам, авось мимо дома не проскочишь. Антон поправил воротник на шинели, и с удивлением заметил, что метель поутихла, и стало немного теплее. Он присмотрелся: невдалеке маячил чей-то силуэт. Антон, увязая в сугробах, бросился вдогонку за случайным прохожим. Валенки, конечно, обувь хорошая, только бегать в них не очень удобно, а прохожий явно куда-то торопился.
− С-сударь! Сударь, − крикнул он, − подождите, пожалуйста!
Тёмный силуэт замер. Антон поднажал и, задыхаясь от бега и снежной взвеси, забивавшей ему нос, рухнул в сугроб у самых ног прохожего.
− Хотелось бы верить, что это проявление чувств, но, увы - я вас не знаю, − в другое время приятный женский голос заставил бы Антона вскочить на ноги, но сейчас он совершенно выбился из сил. Ситуация была комичная: он медленно поднял голову и увидел кожаные сапожки (и не жалко же было надевать их в такую погоду!), длинную песцовую шубу (видать семья далеко не среднего достатка), и прелестный носик едва заметный из-за высокого воротника.
− Простите, сударыня, − прохрипел он, еле двигая замерзшими губами, − до Большой Садовой далеко?
− И да, и нет, − ответила девушка, странно хмыкнув.
− А где я?
− В сугробе, − фыркнула девушка и наклонилась к Антону. - Давайте руку, обморозитесь ведь!
− Спасибо, − поблагодарил Антон, вставая на ноги. - И всё-таки, куда меня занесло? Вы не подумайте, я не пьян, просто такая пурга, что сам чёрт в ней заплутал бы!
− Да, − серьёзно ответила девушка, − давно такой завирухи не было. И фонари, как назло отключили. К звездочёту вы вышли.
− К звездочёту? - удивился Антон. Но ему, коренному горожанину было стыдно признаться, что он не знает, где живёт звездочёт.
− Мне бы на Подгорную попасть, − медленно проговорил он, чувствуя, что слова получаются какие-то ломаные.
− М-да, − задумчиво протянула девушка, − мне кажется, что вы в лучшем случае попадёте в больницу, а в худшем, что скорее всего − на кладбище. Пойдёмте-ка со мной. Отогреетесь немного, а там, глядишь, и метель немного успокоится.
− Простите, сударыня, но ваши близкие... Не думаю, что это будет удобно...
− Неудобно спать на потолке! Не думаете же вы, что я возьму грех на душу и пошлю вас на верную смерть? Завтра про вас напишут в газетах, и я всю оставшуюся жизнь буду мучиться сознанием того, что из-за каких-то предрассудков, оставила замерзающего человека на улице! К тому же, я вас не под венец зову, а только погреться. Так что, никаких возражений, идите за мной!
Антон кивнул, и покорно последовал за девушкой. Они прошли под какой-то гулкой аркой, и вышли в довольно большой двор, слабо освещённый льющимся из окон дома электрическим светом. Подъезд оказался весьма ухоженным, но без швейцара, ковровых дорожек на лестнице, и галош у входа. Старая деревянная лестница жутко скрипела, зато стены покрывал узор из немыслимой красоты цветов. Они были большие и маленькие, красные и жёлтые, синие, и даже золотые, и каждый был выписан так тщательно, что казалось дунь, и зашевелятся их лепестки, коснись, и ощутишь прохладный нежный бархат их листьев. Антон, едва дыша, поднимался за своей спасительницей, позабыв и про неудобные валенки, и про замёрзшую, негнущуюся шинель.
− Пришли, − сказала девушка, остановившись на площадке пятого этажа. Она звякнула ключами, и роскошная филёнчатая дверь распахнулась, пропуская хозяйку.
− Проходите, − сказала она.
Антон послушно шагнул вперёд, отметив, что дверь обита какой-то странной тканью, смахивающей на кожу, но тут же забыл об этом - в тепле его замёрзшие руки налились болью.
− Деда! - крикнула девушка, на ходу снимая шубу. - У нас гости! Согрей, пожалуйста, чаю!
Антон попытался подхватить шубу, но девушка, видно не привыкшая к такому обхождению ловко выдернула её из негнущихся пальцев гостя и повесила на плечики в большом шкафу со сдвигающейся в сторону дверью.
− Я ценю галантных кавалеров, − сказала она, − но сейчас мне кажется, что вам помощь нужна гораздо больше чем мне.
Антон хотел было возразить, но сдержался, вспомнив, из-за чего попал в такую ситуацию. Он безропотно позволил снять с себя шинель, и нервно потёр руки.
− Сейчас согреетесь, − сказала девушка, заметив жест, и Антон попытался украдкой рассмотреть свою спасительницу.
Девушка показалась ему странной и прекрасной. Но ни необычное длинное вязаное платье, прекрасно облегавшее её стройную фигуру, ни приятное круглое лицо, обрамлённое копной густых каштановых волос, по отдельности ему странными, или прекрасными не показались. Он присмотрелся чуть внимательнее и понял: что в облике её сквозила та восторженная отрешённость, какая бывает только у влюблённых и художников. Непонятно почему, но назвать девушку влюблённой язык бы у него не повернулся. Оставалось только...
"Это её цветы!" − осенило Антона, и сердце его взволнованно застучало. На мгновение их взгляды встретились, и Антон смущённо отвёл глаза: это было так сложно − смотреть в омут и не нырнуть в него с головой.
− Меня зовут Антон, − буркнул он, ощущая странную неловкость.
− Прекрасно, Антон. Снимайте свои жуткие валенки и надевайте тапки. Вы в кино не снимаетесь?
− Э-э... Нет, а почему вы спрашиваете?
− Простите, просто ваш костюм...
− А что с ним? - Антон растерянно осмотрел свой недавно сшитый костюм и не обнаружил на добротной английской шерсти ни одного изъяна.
− Простите ещё раз. Я уважаю ваш выбор. Каждый самоутверждается как может. У меня есть несколько знакомых... Вид у них весьма экзотичный, но в душе они - замечательные люди...
− Ты имеешь в виду Алика и Игоря? - в прихожую вышел стройный высокий мужчина, лет пятидесяти с белым льняным полотенцем в руках. - Здравствуйте, молодой человек. Э, да вы совсем окоченели! Проходите на кухню, чай уже готов. А ваш костюм куда лучше папуасских нарядов её друзей.
Он подмигнул Антону и отошёл в сторону, давая гостю дорогу.
Антон медленно пошёл к дверному проёму, из которого лился яркий свет, и доносилась тихая песня под гитарный перебор:
"Снег идёт, снег идёт.
К белым звёздочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплёт..."
Он шагнул из полумрака прихожей в освещённую кухню, и зажмурился - кованая люстра давала слишком много света. На его вкус, разумеется.
"Снег идёт, и всё в смятеньи,
Всё пускается в полёт, −
Чёрной лестницы ступени,
Перекрёстка поворот..."
Он потёр глаза и осмотрелся: вполне обычная старая кухня, только раковина непривычно круглой формы вместо меди поблескивала полированной сталью. Старый круглый стол, мягкий угловой диван, приоткрытые шторы, за которыми темнело окно, наполовину залепленное снегом... Всё было так нереально, и так уютно, что если бы Антону сказали, что это сон, он предпочёл бы не просыпаться как можно дольше.
− Присаживайтесь, Антон, − девушка, улыбаясь, подтолкнула его к дивану, − не стесняйтесь.
Он сел, безуспешно пытаясь отыскать глазами патефон, но музыка звучала отовсюду:
"Снег идёт, снег идёт
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод..."
Антон расслабился: пусть это будет хорошим сном. Чашки с замысловатым рисунком. Горячий чай. Приглушённый звонок, и разговор на лестничной площадке:
− Александр Фёдорович, − донёсся до Антона судорожный женский всхлип, − Любовь Петровне плохо!
− Вызывайте пока "скорую", а я сейчас подойду. Не волнуйтесь, всё будет хорошо, - хозяин квартиры говорил настолько спокойно и уверенно, что даже Антон не сомневался: всё будет так, как он сказал.
− Уже вызвали, − торопливо заверила женщина.
− Замечательно. Уже иду.
Спустя несколько минут Александр Фёдорович в наброшенном на плечи белом халате заглянул в кухню:
− Мне отлучиться нужно, на четверть часика, а вы будьте паиньками. Ядя, не приставай к гостю.
− Иди уж, Парацельс, − махнула на него рукой девушка.
− Ядя? - спросил Антон, когда входная дверь тихо захлопнулась.
− Ядвига.
− А по отчеству?
− Уж лучше просто − Ядя.
− Хорошо, − согласился Антон, и добавил: − Приятная песня.
− Это дед ностальгирует. Никитина сейчас почти никто и не помнит, − она подошла к окну, чем-то стукнула и хорошо спрятанный патефон смолк. - Тишины хочется, − пояснила она, и тут же с чисто женской непоследовательностью сказала: − Давайте лучше поговорим. Всё-таки, мне не даёт покоя ваш костюм. Вы не из Средиземья?
− Нет, − ответил Антон, чувствуя, что сейчас начинается игра, правила которой ему пока неизвестны.
− В самом деле, − пробормотала девушка, внимательно рассматривая гостя. - На хоббита вы не похожи, на орка тем более, а до эльфа явно не дотягиваете.
− Зато вы похожи на Белоснежку.
− Надеюсь, вы не хотели меня обидеть, заявив, что я похожа на женщину, сожительствовавшую сразу с семью мужчинами?
− А-а... − Антон покраснел и чуть не лишился дара речи. - Н-нет, − выдавил он.
− Расслабьтесь, − засмеялась она, − шутки у меня действительно дурацкие. Со мной всё и так ясно - я дома. А вот вы - случай особый. Начнём сначала. Вы не эльф, и не хоббит. Не орк, и не дунаданский бродяга. Тогда кто же вы?
− Я железнодорожник, − устало ответил Антон, − отвечаю за электрооборудование паровозов.
− Точно, − хлопнула себя по лбу Ядя. - Я же вешала вашу шинель! И какой же год нынче?
− Год тысяча девятьсот девятый, от рождества Христова. Тринадцатое февраля, суббота − Антон тоскливо посмотрел в окно. Он уже начал думать о том, как бы повежливее распрощаться с хозяйкой этой гостеприимной квартиры, но какая-то невидимая, но довольно крепкая ниточка уже связала их души, и разорвать её было бы для него мучительно больно. Поэтому, он решил играть в эту непонятную игру до конца.
− Хорошо, хоть даты совпадают... − Ядвига закрыла лицо ладонями и тихо прошептала: − А ведь нормальный с виду парень. Господи прости, ну почему меня всё время тянет к сумасшедшим?
− А у нас скука - две тысячи десятый на дворе. Тоже, правда, суббота, тринадцатого февраля. Кругом ролевики, да контуженные... - грустно добавила она вслух. − Что нового в мире, на тринадцатое февраля тысяча девятьсот девятого года?.
− Наши новости для вас устарели. Но если вы настаиваете, извольте: в столице играют в хиккей; недавно, по делу Азефа, арестовали Лопухина, а в Витебске крестьяне собрались строить летучий корабль. За четыреста рублей. На Балканах неспокойно, а в Англии суфражистки воюют с антисуфражистками, или наоборот... − Антону понравилась шутка про две тысячи десятый год, но девушка, почему-то была грустна, и он лихорадочно ломал голову над тем, как её развеселить. − Да я вам потом газету дам... Вы лучше свои новости расскажите. У вас уже летают на Марс, и другие планеты? А аэропланы? У каждого наверняка есть свой? А синематограф? Он уже окончательно вытеснил театр? Или...
Неизвестно, чем закончился бы этот разговор, если бы в коридоре снова не раздался звонок. Ядвига бросилась к двери, и из коридора донеслось глухое бормотание. Бормотание сменилось какой-то вознёй и закончилось после звучной пощёчины. На несколько секунд в коридоре воцарилась тишина, затем раздался хриплый мужской смех и сдавленный крик девушки. Антон, прервав мыслительный процесс, бросился в полумрак коридора. Зрелище, открывшееся ему было нелепым до абсурда: здоровенный детина с довольной ухмылкой зажал голову девушки под мышкой и лениво отмахивался от её маленьких кулачков.
− Отпустите её сейчас же, − спокойно сказал Антон, непроизвольно сжимая кулаки.
− А то что? Беличьей кисточкой меня защекочешь? Или колонковой? Ты же, видать, тоже художник?
− Я не художник, − ответил Антон, стараясь сохранить остатки спокойствия. - К вашему сведению, милейший, я в одиночку и без тали устанавливаю турбину на паровоз!
Детина закатил глаза и расхохотался:
− Ой, уморил! Ну ладно, иди сюда, покажи, чего ты там устанавливаешь?
Он оттолкнул Ядвигу, и, шагнув навстречу Антону, сделал быстрый выпад рукой. Удар был несильный, но попал точно под дых. Антон сложился пополам, не в силах сделать вдох, а детина громко хмыкнул, пробормотал что-то вроде "турбины у него не той системы", и, покачиваясь, вышел за дверь.
− Спасибо вам, Антон, − всхлипнула Ядя, пытаясь привести себя в порядок. - Это Костик, мой друг. Он вообще-то хороший, но на войне его контузило, поэтому, когда выпьет... Словом, теряет контроль. Ой, простите, я растерялась! Вам очень больно?
Она обняла Антона за плечи и усадила на мягкий пуфик у стены.
− Терпимо, − прохрипел он. Ему и в самом деле было уже легче. Дыхание ещё давалось с трудом, но он заставил себя разогнуться.
− Вижу, что терпите, − заметила Ядвига. - Может воды?
− Нет, спасибо. Мне бы умыться...
− Пойдемте, − девушка помогла ему подняться и проводила в уборную. Открыв кран, она достала из узкого стенного шкафчика свежее полотенце, повесила его на вешалку, и вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Антон с удовольствием подставил ладони под струю воды и смыл с лица холодный пот. Он с удивлением понял, что от того волшебного ощущения сна, которое овладело им всего четверть часа назад, не осталось ни капли, словно остатки его смыла прохладная вода, лившаяся из этого необычного крана. Антон постоял немного, упершись руками в край раковины, наблюдая за изменчивой струёй воды, затем завернул маховик, взял полотенце и осмотрелся. Метлахская плитка, покрывавшая пол и стены, делала помещение похожим скорее на турецкие бани, нежели на уборную, а роскошный фаянсовый унитаз, и большая полукруглая ванна совершенно не соответствовали его представлениям об устройстве современных городских квартир.
− С вами всё в порядке? - спросила Ядвига, когда он вернулся на кухню.
− Да, пожалуй, − задумчиво ответил Антон.
Девушка хотела спросить ещё что-то, но в этот момент щёлкнула входная дверь и озабоченный голос её дедушки спросил:
− Молодёжь, у вас всё в порядке?
− Да, деда, − ответила Ядя, − всё нормально.
Александр Фёдорович, хмурый, как Командор, явившийся по душу Дона Гуана, застыл в дверном проёме.
− Костя заходил? - спросил он.
− Да, − Ядя отвела взгляд.
Александр Фёдорович внимательно посмотрел на внучку, затем перевёл взгляд на мокрое лицо Антона, и понимающе кивнул:
− Завтра я поговорю с ним. И с Пашей тоже поговорю.
− Павел, отец Кости, - мой друг, − пояснил он, заметив взгляд Антона. - Мы дружим с детства. Когда-то мы мечтали, что и наши дети будут дружить... Ну, или внуки, − он покосился на Ядю и тяжело вздохнул, − но... Я давно предлагал Павлу устроить сына в приличную клинику, провести курс реабилитации, но увы - косность человеческого мышления всегда губит хорошие начинания. Мне так и не удалось убедить друга в том, что психиатрическая клиника - это не сумасшедший дом, и что там действительно лечат, а не лишают последних проблесков разума. А хуже от этого и Косте и всем нам. Он ведь хороший парень, но как только выпьет, сразу теряет контроль. Иногда это проходит вполне безобидно, но иногда ему начинают мерещиться враги. Это страшно... Послушайте, Антон, я вас почти не знаю, но мне кажется, что вы хороший человек. Вы не могли бы погостить у нас ещё хотя бы полчаса? Наши соседи пожилые люди, и проблем со здоровьем у них много. А врач здесь только один - я. Хоть и на пенсии. У нашей соседки проблемы с сердцем... Словом, я постараюсь не задерживать вас надолго. Лады?
− Вообще-то я и сама могу о себе позаботиться, − внезапно вспыхнула Ядвига, но пыл её как-то поумерился под грустным взглядом деда. - Хотя, если ты настаиваешь...
Антон растерянно переводил взгляд с Яди на Александра Фёдоровича и обратно.
− Я могу задержаться ещё на полчаса, − наконец сказал он, − если Ядвига, конечно не возражает.
− Нет, то есть да, − торопливо ответила она, и опустила глаза, − не возражаю.
− Вот и хорошо, − сказал Александр Фёдорович, поправляя свой халат. - Кстати, Любовь Петровна просила передать тебе привет. Зайди к ней, как-нибудь.
Едва он ушёл, тихо скрипнув дверью, чайник заявил о своём праве находиться в компании громким свистком.
− Чаю хотите? - засуетилась Ядя. - А может вы проголодались? Пельмени будете?
− Нет-нет, спасибо, только чай.
− Любите чаёвничать?
− Я много чего люблю, − откровенно признался Антон, и начал перечислять.
Не прошло и четверти часа, как выяснилось, что у двух молодых людей много общих интересов. Оба любили лыжи и катание на санках, пешие прогулки и езду на лошадях, путешествия, книги, яблоки, вишнёвый пирог, и ещё многое, из чего состоит жизнь обычного человека, не ограничивающего себя жизнью в четырёх стенах.
− А я неплохо рисую, − сказал Антон, но вспомнив цветы на стене подъезда, понял, что сморозил глупость - его рисунки в альбомах по сравнению с ними были детскими забавами.
− Вот как? - изумлённо вскинула бровь Ядя.
− Ну, я же не художник, − поспешил реабилитироваться Антон, − я любитель. Если у вас есть альбом, могу что-нибудь нарисовать.
− Ловлю на слове, − весело крикнула Ядя, и через минуту перед ним уже лежал альбом в переплёте из толстого картона.
Взяв предложенный карандаш, Антон привычно начертил холм, набросал несколько деревьев, и более тщательно изобразил на верхушке холма покосившуюся деревянную церквушку.
− Ну что же, − сказала Ядя, критически осмотрев рисунок, − вполне прилично. Только с вашего позволения я бы кое-что добавила.
Она отобрала у Антона карандаш и несколько минут наносила штриховку, то и дело придирчиво присматриваясь к изменениям. Когда рисунок вернулся к автору, узнать его было невозможно - в нём появилась глубина и какой-то едва уловимый намёк на движение. Казалось, что под дуновением ветра деревья вот-вот зашевелятся, а в церквушке откроется покосившаяся дверь.
− Ого! - только и смог сказать Антон. Ему определённо нравилась эта девушка, и он уже готов был провести здесь не только обещанные её деду полчаса.
− А знаете что, − сказала внезапно раскрасневшаяся Ядя, − пойдёмте со мной.
Она взяла гостя за руку и потащила к какой-то двери, за которой скрывалась винтовая лестница с широкими перилами.
− Пять лет назад, − сказала Ядя, понизив голос, − мой дед отвоевал у домоуправления часть чердака, и теперь у меня есть своя мастерская. Я о такой даже не мечтала!
Мастерская действительно была замечательная: большое помещение, заставленное холстами на подрамниках и без, несколько столов, на которых в художественном беспорядке были "разложены" краски и кисти, палитры на стенах, шпатели в стеклянных банках, стеки, торчащие из ушей какого-то гипсового философа, и большие книжные полки... Всё это освещалось электрическими лампами, размещёнными так, что свет лился равномерно, почти не создавая тени.
− Сюда, − Ядвига остановилась у большого полотна в простой деревянной раме.
Антон с любопытством взглянул на картину: на неравномерно-черном фоне поблескивала россыпь ярких звезд... Звёзд? Он внимательно присмотрелся. Да это были действительно звёзды. Они слабо мерцали, освещая контур... Антон мигнул и замер, поражённый увиденным: самый настоящий клипер парил в межзвёздном пространстве. Он был чёрен, как окружающая его пустота, антрацитово-чёрные паруса надувал невозможный в космосе ветер, и чёрные, как газовая сажа, флаги гордо реяли меж звёзд... Антон снова мигнул, и растерянно оглянулся - корабль исчез, оставив лишь грязно-чёрную пустоту с россыпью белых точек.
− Что это было? − спросил он, пытаясь побороть охватившее его волнение.
− Вы видели? - изумлённо спросила его Ядвига. - Вы, правда, видели? - перешла она на шёпот. Её глаза лихорадочно заблестели, и она взяла Антона за руку.
− Да, наверное, − нерешительно ответил он. - Мне показалось, что здесь нарисован клипер, и он...
Договорить он не смог - Ядвига чмокнула его в щёку и потащила к следующей картине.
− Вы первый, кто смог разглядеть его, − сказала она, − смотрите...
Картина, на первый взгляд, состояла из хаотично разбросанных цветных пятен, но стоило немного присмотреться и из цветовой мешанины начали проступать очертания человеческого лица.
− Портрет, − озадаченно сказал, Антон, пытаясь получше рассмотреть показавшееся знакомым лицо. Он совершенно ошалел от близости Яди, и происходящее снова начало казаться ему прекрасным сном.
− Не может быть, − прошептала Ядвига, быстро переводя взгляд с гостя на портрет и обратно. Она отпустила руку Антона и бросилась к книжному шкафу, точнее к стопке книг, лежавших возле него. С негромким бормотанием она начала перекладывать книги, а Антон, тем временем, подошёл к большому холсту с тщательно выписанной лесной поляной. Облегчённо вздохнув - картина, на первый взгляд, была совершенно обычной, хоть и большой - он вдруг заметил, что тонкая лесная трава колышется у его ног, а ветви орешника вот-вот коснутся его лица. Ядвига издала торжествующий вопль и, побледнев, что-то спрятала в первую, попавшуюся под руку книгу.
− Антон, − сказала она, как-то странно вглядываясь в его лицо, − простите меня, пожалуйста, но мне... Мне нужно срочно сходить к соседке. Я постараюсь быстренько... Вы подождите меня несколько минут...
Она прижала книгу к груди и, прокатившись по привыкшим к такому обращению перилам лестницы, спустилась вниз. Антон удивлённо посмотрел ей вслед и повернулся к другому полотну. По мокрому оконному стеклу медленно сползали капли дождя, размывая силуэты редких прохожих. Серый день дышал безысходностью. Антон тряхнул головой и подошёл к книжному шкафу. Названия большинства книг, и авторы были ему совершенно незнакомы. Произведения какого-то Крапивина стояли по соседству с собранием сочинений Пушкина, а толстые тома Булычева и Стругацких теснили Толстого и Достоевского. За пухлыми книгами Эко, Булгакова и Короткевича, скромно прятался томик энциклопедии Брокгауза и Ефрона. А среди произведений какого-то Коэльо сиротливо ютился труд Кампанеллы. К тому же, все названия были безграмотны до неприличия: фита, ять и малый юс нигде не встречались. Он провёл пальцем по корешкам и остановился на трёхтомнике "Всемирная история". От нечего делать он достал второй том и открыл на первой странице.
− Всемирная история в трёх частях, − прочёл он вслух, − часть вторая, девятнадцатый век - октябрь тысяча девятьсот семнадцатого года. Минск, Юнипресс, две тысячи второй год...Так...
Он опустил книгу и невидящим взглядом уставился в потолок. Две тысячи второй! А ведь он догадывался! Не мог он не встретить в родном городе такую девушку! Антон почувствовал, как его кинуло в жар. Неужели это сон? Или разум замерзающего в пурге человека играет с ним такую злую шутку? Нет, на сон это определённо похоже не было. Да и предсмертная агония разума ему представлялась иначе. Это была явь. Чудовищная и прекрасная одновременно. Явь, в которой было место и для не ведающего покоя врача, и для девушки, рисующей звёзды, и для искалеченного войной солдата. Нет, Антон не собирался метаться в поисках призрачного моста, уместившего целый век между своими опорами, ему было хорошо здесь и сейчас. Он очень сильно надеялся, что и ему найдётся место в этом мире, таком чужом, и таком родном одновременно. Странное спокойствие овладело Антоном: он развернул книгу и открыл оглавление. "Участие России в первой мировой войне и крушение самодержавия" гласила одна из глав. Господи! Неужели тысяча девятьсот пятый с его позором "маленькой победоносной войны" и ужасом "кровавого воскресенья" оказался только самым началом в цепочке кошмарных по своей сути событий? Он пролистал книгу, отыскивая нужные страницы, и углубился в чтение. Два листа, предназначенные, скорее всего, для школьников дались Антону не без труда - слишком уж непривычно было читать такой безграмотный текст. Четыре года войны, кризис власти и революция... То, о чём так страстно мечтали члены различных кружков, то, о чём принято было говорить шёпотом в хорошем обществе, как о необходимом этапе в истории империи, свершилось. Он поставил книгу на место и взял другую. "История Беларуси". Необычное название сразу привлекло его взгляд. Антон полистал её, и, пропустив добрую половину, остановился на событиях 1917 года. Нет, читать всё он не собирался. Отдельные главы, страницы, рисунки... Столетняя история за четверть часа... Война, царская ставка, Февральская революция, Октябрьская революция, БНР, Литбел, БССР, гражданская война, Великая Отечественная война... События кровавые, но вполне понятные, вроде войн и революций, сменялись не менее кровавыми, но совсем недоступными пониманию: коллективизация, репрессии, приватизация... Антон поставил книгу на место и посмотрел на руки - пальцы мелко дрожали. Он сжал кулаки и медленно пошёл к лестнице. Внезапно Антон почувствовал, что ему не хватает воздуха. Дыхание давалось с трудом, словно Каменный Гость заключил его в свои объятия.
− Ядя! - крикнул он. - Ядя!
Не услышав ответа, он на негнущихся ногах спустился по лестнице, достал из шкафа шинель, натянул валенки, нахлобучил шапку и покинул гостеприимное жилище.
Ветер стих, и снег лениво порхая, медленно ложился на дорожки, заметая следы недавних прохожих. Антон сделал несколько глубоких вдохов. Холодный воздух наполнил его лёгкие, и заставил невидимую руку, сжавшую его грудь, ослабить хватку. Посмотрев на небо, где в редких разрывах туч загадочно перемигивались звёзды, он неторопливо прошёл под гулкой аркой и увидел яркий свет там, где встретился с Ядвигой. Мороз крепчал и снег, казалось, скрипел с каждым шагом всё громче. Утопая в сугробах, Антон побрёл на свет. Там, в окружении необычных, занесённых снегом бронзовых кресел, восседал на хрупкой табуретке Звездочёт. Заметив Антона, он отвернулся от своего телескопа, отряхнул снег с рукавов, ткнул пальцем в небо, едва не зацепив зазевавшуюся звезду, и грустно улыбнувшись, протянул ему руку. Антон попятился и едва не сел в сугроб, пытаясь избежать прикосновения к бронзовой длани. Почему-то ему казалось, что холод бронзы будет последним, что он ощутит в этой жизни. Налетевший порыв ветра бросил ему в лицо горсть снежинок. Он отёр лицо, посмотрел на готовые спрятаться в облаках звёзды, и протянул им ладонь. На неё немедленно опустилась большая пушистая снежинка, похожая на цветок. Цветок... Девушка, рисующая цветы... Цветы и звёзды... Антон дерзко посмотрел в глаза Звездочёту и наконец, понял, чьё лицо было на портрете.
"Я буду малицца да зорак и жалицца
Што гасяць сабе надта часта яны
Бо чуу, як якая з неба з их звалицца,
З жыцця хтось сыходзе на вечныя сны."
Строчки пришли сами собой, но как звали молодого поэта, написавшего их, Антон так и не вспомнил.
Он отвернулся от бронзового исполина и медленно побрёл назад, к девушке, рисующей звёзды. Звёзды и цветы...
Ядвига, раскрасневшаяся, с возбуждённо-блуждающим взглядом, переминалась с ноги на ногу. Её соседка, пожилая уже женщина была туга на ухо и услышала пиликанье дверного звонка лишь после пятиминутного танца у нажатой кнопки.
− Иду, иду, − крикнула она, с кряхтеньем и шарканьем подходя к двери.
Звякнула цепочка, щёлкнул замок, и в приоткрывшейся двери появилось её отёкшее лицо.
− Добрый вечер, Любовь Петровна, − затараторила Ядвига, − понимаете...
Она звякнула цепочкой, и распахнула перед гостьей дверь.
− Я на минуточку, Любовь Петровна, − сказала девушка, протискиваясь мимо полной соседки, − помните, вы давали мне фотографию...
− Ядечка, золотце, − перебила её старушка, − проходи на кухню, поставь чайник, а я пока слуховой аппарат достану.
Ядвига обречённо пошла на кухню и включила плиту. Чайник оказался полон, и искать источник отфильтрованной воды не пришлось. Девушка поставила его на огонь, и внезапно ощутила, как время замедлило бег. Потянулись мучительные секунды ожидания. Ядвига яростно топталась у плиты, теребя отворот рукава. Наконец Любовь Петровна медленно вплыла в кухню, так, как, наверное, заходит в порт крупнотоннажное судно. Она сменила домашний халат на какое-то антикварное платье, причесалась и даже не забыла слуховой аппарат.
− Чайник кипячёный, − сказала она. - Но если ты любишь погорячее...
− Нет, нет, − поспешила заверить её Ядвига. Она была готова пить даже едва тёплый чай, лишь бы только поскорее добраться до истины. - Только бы он дождался, − прошептала она.
− Любовь Петровна, − сказала она, − помните эту фотографию?
Она протянула старушке пожелтевшую от времени карточку.
− Не вижу я без очков-то, − сказала Любовь Петровна и начала манёвр разворота.
− Ни-ни-ни, − затараторила Ядвига и усадила её на стул. - Ни в коем случае! − она знала, где лежат очки, поэтому решила немного ускорить процедуру поиска.
− Как же её не помнить-то, − задумчиво сказала Любовь Петровна, водрузив очки со сломанной дужкой на переносицу, на манер пенсне. - Помню, конечно... Откуда она у тебя?
− Вы же мне сами её дали, − удивлённо ответила Ядвига. - Помните, лет пять назад, мне нужна была фотография для портрета? Я тогда ещё в институте училась.
− Да? Ах, ну как же... Да-да, помню... − Любовь Петровна задумчиво посмотрела на фотографию и, сняв "пенсне", откинулась на спинку стула. - Этот молодой и очень симпатичный человек - сын соседа моей мамы. Ещё до моего рождения он был у нас в гостях. То есть у мамы, конечно. Я-то родилась гораздо позже... Так вот, мама чем-то его обидела и он не долго думая ушёл домой. Но до дома он не дошёл - заблудился, наверное, и замёрз. Точно, впрочем, я не знаю, но тела, кажется, не нашли. Но метель, говорят, была очень сильная... Мама до самой своей смерти винила себя за то, что не удержала его тогда. И дедушка всё корил её... Говорил, что такой светлой головы в своей жизни не встречал...
− Она его любила?
− Нет, ну что ты! Просто она знала его с самого детства. Он был ей как друг.
− А как его звали, не помните, − Ядвига с надеждой посмотрела на соседку.
− Отчего же не помню, − приосанилась старушка, − с памятью у меня ещё всё хорошо! Звали его как Чехова - Антон. А что?
Ядвига вздрогнула и покраснела.
− Ничего, − ответила она, − просто... Кажется, я влюбилась...
Она бросилась к двери.
− Спасибо, Любовь Петровна, − крикнула Ядя на бегу. - Я завтра к вам забегу!
− А чаю-то, чаю?! - крикнула ей вслед старушка. - Эх, молодёжь! Всё на бегу, всё в спешке! Так и пробегают мимо своего счастья. Передай спасибо дедушке!
Она тяжело поднялась и закрыла замок на захлопнувшейся двери.
Ядвига ворвалась в свою квартиру подобно весеннему ветру.
− Антон! - крикнула она. - Где вы?
Не дожидаясь ответа, она взлетела по винтовой лестнице в мастерскую, и не найдя там своего гостя снова спустилась вниз.
− Антон! - снова крикнула она и заглянула в ванную. Но ни там, ни на кухне, ни в спальне его не было. Лишь возле шкафа лежало несколько свежеотпечатанных газетных листков. Ядвига подняла его и посмотрела на дату: "тринадцатое февраля 1909г".
Она выбежала на лестничную клетку и, услышав чей-то крик, бросилась вниз по ступеням.
Антон без труда отыскал подъезд и, открыв полузаметённую дверь, отшатнулся - у самой лестницы, прислонясь спиной к перилам, стоял Константин. Он был мертвецки пьян и чудом держался на ногах. Антон переступил порог, аккуратно закрыв за собой дверь и заметил, что на лице Константина появилась довольная улыбка.
− А-а, художник-турбинист... А я тут жду... Не знаю, кого... Тебя, что-ли?
Константин ударил. Без замаха, но сильно, и если бы Антон не сместился чуть вбок, ему снова пришлось бы туго. Но Антон вовремя ушёл в сторону, поймал кулак противника и крепко сжал его. Он не хвастался, когда говорил о своей силе, и Константин понял это довольно быстро - от боли упал на колено и застонал:
− Ах ты, гад!
Костя попытался подняться и выбросил вперёд другую руку с зажатым в ней ножом, вытащенным, по всей вероятности из кармана.
Антон почувствовал резкую боль в левом подреберье и ослабил хватку.
− А-а-а-а! Ду-ухи! - протяжно завопил Константин, отбросил нож, и, вырвав руку из крепкой, как тиски ладони Антона бросился на улицу.
Антон почувствовал, как одежда под шинелью становится мокрой, и неприятно липнет к телу. Он засунул руку за пазуху и, коснувшись рёбер, почувствовал резкую боль.
Ужо больш не шалели над роднай зямлёй", − стиснув зубы прошептал Антон.
Он зажал рану рукой и начал медленно подниматься вверх, изредка касаясь небывалой красоты цветов. Их лепестки ласкали ему руку, и Антон слабо улыбнулся им. Ему было тяжело, но он шёл. Шёл туда, где ждала его девушка, рисующая звёзды. Он уже видел, как она, заливаясь слезами, бежит ему навстречу. Значит не зря соединил их буранный мост, перекинувшись через сотню лет, значит всё будет хорошо, и они пойдут вдвоём по лесной тропе на поляну, заросшую нежной зелёной травой, в страну вечного лета, и... Всё... Будет... Хорошо...
![[]](/img/s/swecha_n_o/februaries_meetings/resizeofimg_5932s_dap_sargent.jpg)