Аннотация: Говорят, чистая совесть - лучшее снотворное. А что если реальность - это сон, от которого можно проснуться?
Меня разбудил толчок в бок соседа по парте. В голове будто шумело ненастроенное радио, и меня сильно тошнило от недосыпания. Кажется, меня вызывали к преподавательскому столу, в кулаке я сжимал экзаменационный билет. Как странно, мне снилось, что я уже давно бросил учебу в медицинском. Даже в этом состоянии я умудрялся что-то отвечать.
Для практического задания на столе лежал манекен. У его безволосой головы были смутно знакомые черты лица. Я прочитал последний вопрос, но никак не мог вникнуть в его смысл.
- Ну, ешь! - преподаватель строго посмотрел на меня и пододвинул ко мне острый осколок стекла. Что сделать? Может, я ослышался? Я слегка прикоснулся к манекену: мягкий и теплый. Живой. Живая, или недавно была такой. Я узнал ее лицо.
Меня затрясло. Разве это нормально - то, что требует от меня экзаменатор? Неуверенной рукой я сжал осколок. Мне нужно сдать этот экзамен, нужно. Но я не могу. Преподаватель почти по-отечески подбодрил меня:
- Первый раз всегда тяжело, но тебе понравится. Либо ты ешь, либо тебя, - на этих словах мои однокурсники хищно заулыбались, - Смотри.
И без всякого стекла он оторвал зубами кусок человеческого бедра. Как же я жаждал оказаться сейчас в другом месте...
Я проснулся с жадным вдохом, словно выныривая из водной глубины. Дернулся, чтобы встать, но обнаружил, что руки, вытянутые вдоль тела, привязаны к металлическому основанию кровати перекрученными в крепкие жгуты полотенцами. Запястья заныли. Прежде, чем начинать паниковать, я решил восстановить дыхание и память. Очередное пробуждение не принесло облегчения. Хуже того, я вспомнил, с чего всё это началось.
В тот день меня разбудил хриплый стон из соседней комнаты.
- Филипп, Филипп, - жалобно и монотонно звал старушечий голос. Электронные часы на прикроватном столике показывали половину седьмого утра. Я нехотя поднялся.
В маленькой душной комнатушке лежала сморщенная женщина с серым, блестящим от пота лицом и бегающими навыкате глазами без ресниц. Болезнь состарила ее лет на десять. Она нервно дергала головой по сторонам, увидела меня в дверях, и на бесцветных губах проступила слабая улыбка:
- Филипп! Скорее отвяжи меня. Они везде, они съедают меня!
- Кто съедает? - равнодушно поинтересовался я, уже привыкший к галлюцинациям шизофренички.
- Клопы. Твой брат напустил их на меня. Он хочет сжить меня со свету - я знаю! Ужасный человек. Я видела его тень за дверью, а потом набежали эти твари.
Я устало вздохнул. Мне несколько раз приходилось вставать ночью, откликаясь на чужое имя, чтобы проверить, все ли в порядке. "Твой брат" - именно так она называла собственного сына.
Я ослабил узлы из скрученных тряпок. Обтянутые сухой кожей руки поспешно выскользнули из пут и принялись яростно чесать шею и плечи.
- Перестань! - я перехватил ее тощее запястье, мои пальцы чуть ли не дважды могли обернуться вокруг него. Она послушалась и крепко сцепила руки в замок.
Она очень покорно принимала необходимость пить таблетки, которые, к слову, слабо помогали, но хотя бы делали ее весьма смирным пациентом, и необходимость быть привязанной в те часы, когда я не мог присматривать за ней. Такая необходимость возникла после того, как в больнице, куда она попала с обострившейся болезнью, она выпрыгнула из окна, спасаясь, по ее словам, от мертвецов, которых подговорил мой брат утянуть ее с собой под землю.
Кстати, мой старший брат, Филипп, даже не приехал ее забрать, хотя врачи настояли на индивидуальном уходе, и вообще, он ни разу не навестил родную мать. Может, от того мне особенно обидно, что несмотря на это, она принимает меня за него.
Я открыл окно, чтобы впустить свежий воздух в затхлое помещение, и посмотрел вниз с девятого этажа. Да, тогда старушке повезло, что ее палата находилась на втором этаже. Отделалась переломом голени.
Мне пришлось взять академический отпуск. Из-за перелома она не могла самостоятельно ухаживать за собой, а из-за прогрессирующей болезни приходилось не выпускать ее из виду вовсе. Никогда не знаешь, что ей взбредет в голову в следующий раз. Например, она отказывалась есть пищу в лечебнице, потому что ей там виделись органы пациентов, которые до этого по каким-либо причинам покинули стены заведения. И так каждый день.
После завтрака я начал собираться в магазин за продуктами. Моя подопечная тихо захныкала:
- Ах, Филипп, сынок, только не привязывай меня снова, пожалуйста. Мне так страшно! Они все еще здесь. Как только ты уйдешь, они съедят меня.
- Клопы не едят людей, - спокойно объяснял я, хотя знал, что доводы разума в больной реальности шизофренички абсолютно бесполезны. Она забилась в истерике. Ее домашний костыль угодил в зеркало трюмо - оно расползлось трещинами, но не рассыпалось; стакан с водой залил и без того мокрую от пота постель. Черт, кого я обманываю: таблетки совершенно не помогают. Изо дня в день. Я так устал.
Перед уходом я все-таки сумел успокоить эту женщину. Страшно представить себя на ее месте: она мучилась и мучила всех, кто ее окружал. Может, не так уж ей повезло, когда она выпрыгнула из окна. В этот раз я не стал усердствовать с узлами: эти слабые тонкие ручонки еле удерживали кружку. И легко выскальзывали даже из смирительной рубашки.
Закрывая дверь на ключ, я вспомнил про окно. Я забыл закрыть окно в ее комнате. По крайней мере, я убедил себя в том, что просто забыл. Немного помедлил у двери. Сумел убедить себя и в том, что если она опять... если это случится, то так будет только лучше. Ей и мне. В первую очередь, ей самой, конечно. Наверное, не зря она меня ненавидела.
Покрытый тонким льдом асфальт, словно битое стекло, хрустел под каждым тяжелым шагом. Несмотря на утренние заморозки, пакет с продуктами выскальзывал из моих вспотевших ладоней. Я шел медленно - боялся вернуться. Я боялся и ждал, что увижу у дома машину скорой помощи, охающую толпу людей и изломанное тело женщины, спрыгнувшей с девятого этажа. Но во дворе только гулял мальчишка со щенком, и перед подъездом судачили две соседки, а легкий ветерок шевелил желтую занавеску в моем окне.
Со смесью облегчения и сожаления я поднялся в свою квартиру. Дома было так же тихо и мирно. Слышно только, как безумная женщина что-то бормочет в своей комнате, разговаривает с кем-то, возможно, даже со мной. По привычке я заглянул к ней в комнату и застыл на пороге. Как я втайне и надеялся, она освободилась от узлов и сидела, свободно свесив ноги с кровати. Но мертвецы в этот раз ее не беспокоили.
Она низко склонила голову, ее спутанные жидкие волосенки скрывали лицо. Но я прекрасно видел, чем она была занята. Задрав ночную рубашку, она расковыривала себе бедро осколком зеркала.
- Сейчас я тебя вытащу, поганец, - приговаривала она. Распахнутая дверь ударилась об стену. Мать вскинула на меня голову:
- Ох, сынок, помоги мне. Он уходит мне под кожу. Я почти достала. До остальных я уже добралась.
Расцарапанное в лохмотья лицо, кажется, улыбнулось мне. Трудно было понять его выражение за этой кровавой маской. На полу - клочки кожи и мышц. С тонких плеч стекала кровь. И грудь, и руки - всё в рваных, колотых ранах. А женщина, обтерев мокрую окровавленную руку об простынь, вновь остервенело вгоняла осколок в свою ногу, пытаясь извлечь невидимую пожирающую ее тварь.
Я в шоке прошептал:
- Что же ты делаешь?.. Очнись!
- Ах, Филипп, - грустно вздохнуло это больное создание, - я так хочу проснуться от этого кошмара, но у меня никак не получается.
Позади меня повернулся ключ в замке входной двери. Кто-то вернулся домой. Я вздрогнул. Тогда-то я и открыл в себе способность просыпаться. До дрожи во всем теле я не хотел оказаться между изувеченной жуткой старухой и тем, кто сейчас войдет. И я отказался от этой реальности, проснувшись в совершенно другой, где надеялся заглушить муки совести и забыть всё, как сон.
В месте, где я открыл тогда глаза, меня все ненавидели: семья, друзья, знакомые. Не могу объяснить, почему и как это проявлялось. Я слышал шепот за спиной, странный блеск в глазах жены, подозрительные намеки в словах друзей, пугающее молчание родителей. Уверен, они всё знали. Знали, что я натворил в минуту слабости. Там я никогда не спал. Я ждал ножа в спину, толчок под поезд, иголку в пище. Это сводило с ума. И я вновь предпочел проснуться.
Удивительно то, что я не всегда помню об этом своем удивительном даре. Вот только сейчас память не подвела меня, привязанного тугими жгутами к кровати. Я не хотел здесь задерживаться ни на минуту. Узлы будто душили за горло, а абсолютная беспомощность безумно пугала. Я помнил о даре, но не мог покинуть эту реальность.
"Я так хочу проснуться от этого кошмара, но у меня никак не получается", - с ужасом осознал я.
По ноге что-то поползло. Поползло по пальцам, по руке, пошевелило волоски, пощекотало шею. Не может быть. Маленькие насекомые подбирались к лицу. Я затрепыхался как муха в паутине. Повернул голову: паразит на плече остановился. Он запустил жвала, членистые лапки перебирали и упирались. Тельце скрылось под кожей, которая вспучилась болезненным пузырем. Мерзкое насекомое вновь поползло вверх, выгрызая себе путь под моей кожей. Я попытался высвободиться из крепких узлов и обнаружил, что на груди сидит еще десяток подобных тварей. Они пошевелили лапками и все разом вгрызлись в живую плоть. Я взвыл от ужаса, и только тогда мне удалось проснуться.
Совершенно обессиленный от тяжелого сна, я перевернулся на спину и уставился в густую темноту. Голова раскалывалась от недосыпа и усталости. Я поерзал в мягкой постели, с блаженством изгоняя из мыслей дурные наваждения. Потянулся было рукой к часам, но наткнулся на стену. Где я? С другой стороны тоже стена. Я прислушался. Где-то низкий голос певуче бормотал:
Внезапно я ощутил, что потолок нависает перед самым лицом. Я попытался выставить руки вперед и уперся в обитую тканью крышку гроба. Я закричал что есть силы.
Молитва стихла, и кто-то тихо произнес:
- Не обращайте внимания, все усопшие кричат после смерти. Думают, что еще живы.
Но я действительно еще жив! Услышьте меня, откройте!
Об крышку ударился первый ком земли...
Я никогда не сплю, но просыпаюсь сотни раз. Каждый раз надеюсь, что проснувшись в новом месте, мне захочется там остаться, но каждое пробуждение кошмарнее предыдущего. И я точно знаю, когда это прекратится - когда я смогу найти в себе силы оказаться в квартире, где сумасшедшая мать жалобно зовет меня-брата и ненавидит меня самого. Но пока я не готов. И потому вновь пробуждаюсь в незнакомом месте.