"Газик" резко затормозил, и Васильич, сидевший на переднем сиденье и певший в этот момент любимое свое: "На тот большак, на перекресток..." - стукнувшись лбом в стекло, начал уже было:
- Еб... - но остановился, увидев краем глаза предостерегающий взгляд Сергея. И, поскольку все-таки нужно было ему выразить свои эмоции, тут же перевел его в энергичное, громкое - тудыттвою в качель!..
Сергей ухмыльнулся, потом расхохотался - смешно ему было, что Васильич, известный матершинник - так "интеллигентно" отреагировал на резкое это торможение. И тут же вспомнил он сердитое Валентинино:
- Вы там материться начнете, а ребенок это слушать будет!.. Вы там начнете рыбу глушить и обо всем позабудете - а ну как ребенок поранится или испугается... Да ты сам - рюмку выпьешь - и забудешь, что ребенок с тобой...
И он прервал ее, прервал резко, потому что надоело ему это бабское - ребенок, ребенок. Пацану уже семь лет, через месяц в школу пойдет - и все он ребенок.
И он сказал жестко, как мог иногда говорить, когда Валентина допекала его своими бабскими охами да ахами:
- Базар закончен! Меня отец в пять лет уже на охоту брал, чтобы я мужиком настоящим вырос! И Даньке давно пора от твоей юбки отрываться. Заладила - ребенок, ребенок... Ничего не будет с твоим ребенком! Ну - комаров покормит, в палатке ночь переночует, костер научится разводить, дрова рубить...
И увидя, как заполошно вскинула Валентина руки на его - дрова рубить, только рукой рубанул воздух, как будто уже учил Даньку дрова рубить и сказал:
- Все - вопрос решен. Сын со мной едет!
...Данька сверкал глазами, и глазищи его - синие, и круглые - на загорелом лице казались яркими озерцами - и столько было в них восторга и удивления, и интереса ко всему. И ко дню этому, и к железнодорожному переезду, который они миновали, и к озеру, и к стае уток над ним, которые резко и неожиданно поднялись над озером, когда "газик" резко вывернул на дорогу, шедшую почти по краю озера, и к "газику" этому, раздолбанному, который перекатывался на каждой кочке, и, казалось иногда - просто рассыплется в один момент от перегрузки и усталости.
"Газик" этот достался Сергею еще от отца, и уже тогда была машина убитой, но уже почти восемь лет ездил на ней Сергей на рыбалку, на охоту, на дальние выселки за грибами. И всегда, как и сегодня, набивались в нее человек пять мужиков с рюкзаками, в которых звякали бутылки, и рыболовные снасти упирались в потолок, и Васильич, неизменный участник всех их вылазок - неизменно запевал что-то залихватское типа "В буднях великих строек..." Любил мужик старые песни - энтузиазму в них много, - говорил он - и чувства гордости за человека. А уж если выпивал Васильич пару рюмок - вообще его было не остановить и одна песня, "полная энтузиазму и гордости за человека" - сменялась другой...
"Газик" наконец, затормозил окончательно, и мужики, охая, потягиваясь, вылезали из машины, и Данька, как щенок, - мелкий и радостный, - носился у всех под ногами и спрашивал у всех, ни у кого не получая ответа:
- Мы уже приехали?.. А теперь куда?.. А теперь пешком?.. А где он - олений остров?..
И, не получив ответа, - тут же забыл о своих вопросах. И уже склонился над кустом, увидя на ветках его какого-то диковинного жука с длинными, загнутыми усами, и рассматривал его, приоткрыв рот, как чудо невиданное. И потом на отца посмотрел, и в глазах его было все то же восхищение - мол, пап, ты видел - жук!
И Сергей улыбнулся, поставил рюкзак, который вытаскивал из машины, к сыну подошел, по голове его, по волосам его, мягким, выгоревшим на солнце, провел, рядом присел и на жука посмотрел - мол, ему тоже интересно. Но Данька уже на коленках ползал, потому что там, в траве - нашел он что-то интересное, а интересное это было - грибница - мелкая, маленькая, в капельках-ягодках будущих грибов, и Данька смотрел на них - так же, приоткрыв рот, как на чудо невиданное. И потрогал он пальчиком - осторожно, хрупкие эти капельки, и уже - дальше по траве пополз и что-то там в корнях, в глубине трав рассматривал. Торопился он жить, и все ему было интересно.
И Сергей подумал, мотнув головой удивленно:
- Вот она - жизнь городская... Ребенок ведь вообще природы не знает!
И вспомнил он Валентинину панику, и утренние ее напутствия:
- Ты хоть топор ему в руки не давай, он еще маленький... И спички - не давай... И вообще - одного не отпускай, мало ли чего...
И подумал: ей бы только чтобы ребенок был дома. Чтобы рядом с ней сидел. А ребенку - какое удовольствие с отцом на природу выехать.
И он опять подошел к сыну, по голове его погладил и сказал тоже радостно, как будто только сейчас и осознал - как много интересного в том, что его окружает, на что он давно перестал обращать внимание:
- Природа... Природа, сын...
И пошел к машине.
А Данька после отцовских слов - поднялся на ноги и как будто бы другими глазами посмотрел по сторонам - на раскидистые деревья на том берегу озера, на спокойную, какую-то глубокую и ровную темно-синюю воду озера, в которой отражались облака, на травы - густые, сильные, которые пружинили под ногами, - и подумал с отцовской интонацией, с тем же уважением, с каким-то глубоким смыслом:
- Природа...
И повторил в голос, растянуто, - как пропел:
- При-ро-о-о-да-а-а-а...
И пошел надевать свой рюкзак, купленный отцом специально для этой поездки...
...Она была венцом творения, эта Голубая Планета - прекрасная планета с синим рисунком рек, морей и океанов, с томными разводами пастельных цветов - это желтые пески пустыни переходили в мягкие очертания гор, перетекали в зеленые потоки долин.
Она была венцом творения - эта прекрасная планета - еще до начала эксперимента. Ее и выбрали как место для эксперимента, потому что была она - совершенной, с мягким климатом, с разным рельефом и составом почвы, готовой принять разных обитателей со всех концов Вселенной.
Она стала еще прекрасней - когда наполнилась - звуками и красками, движением и жизнью. И жужжание пчел, стрекот кузнечиков, пение птиц, голоса зверей - сливались в прекрасную Вселенскую мелодию. И в ней, в этой мелодии, в этом слиянии и был смысл эксперимента...
...Она была веселой, Планета Бабочек. Веселой от разнообразия цвета, от переменчивости этого цветового узора, который всегда был - разный, и менялся каждую секунду.
Бабочки - миллиарды, триллионы, бесчисленное количество бабочек - обитателей Планеты Бабочек - порхали своими нежными крылышками, создавая мягкий нежный шелест - и шелестом этим была объята вся планета. И красота их - удивляла и поражала всегда.
Тут были великолепные, роскошные Махаоны с ярким и четким рисунком крылышек.
Здесь были нежные Капустницы с их нежными зеленоватыми подпалинками на краях крылышек.
Здесь жили лаконичные и строгие в своей красоте и четкости линий Парусники.
Здесь миллиарды Белянок, Желтушек, Голубянок порхали - сливаясь в невиданные узоры.
Здесь была - жизнь. И красота. И - легкость. Легкое это парение, радование жизни и Голубому Солнцу - которое вставало над этой планетой в созвездии Семнадцати Солнц.
И смыслом их была - просто жизнь и - совершенствование. Потому что наступал момент - и шелест утихал. Жизнь бабочки заканчивалась, но начиналась жизнь гусеницы.
И планета в этом состоянии была молчаливой и таинственной. И начинала жить другой жизнью. Пушистой и спокойной. Неспешной и мягкой.
А потом опять происходило таинственное превращение гусеницы в бабочку. Наступал момент, когда в тонком коконе прорывалось окошечко, и нежные клейкие крылья новой бабочки, освещенные неуходящим Голубым Солнцем, появлялись в этом окошечке.
И так - раз за разом - переходила планета из одного состояния в другое. И этот переход из одного качества жизни в другое качество жизни, это непрерывное совершенствование было смыслом жизни на этой планете. И еще - радость, легкость, красота.
И когда отбирал Творец представителей этой прекрасной планеты для выселения их на Голубой Планете - думал он - что именно они, Бабочки, и будут вносить в жизнь на планете во Вселенском этом сообществе - легкость и спокойствие. Красоту и гармонию. И будут учить они других, менее совершенных представителей инопланетных цивилизаций - постоянному совершенствованию, переходу из одного качества в другое...
...Она была другой, эта планета. Молчаливой и тихой - такой, что даже закладывало уши от этой тишины. Была она - планетой Рыб в созвездии Пяти Солнц. И была она вся - водной гладью, и казалось даже, подлетая к этой планете, сверкающей, переливающейся отражением воды - что под бесконечной этой водой - даже нет тверди. Была она похожа на глобальную прекрасную и чистую каплю. Совершенную по форме. Совершенную по чистоте. Совершенную по содержанию.
Молчаливые, мудрые Рыбы, населяющие эту планету - были верхом совершенства. Верхом развития. Потому что - они уже все прошли. Все превращения и опыт, все уровни совершенствования. И они - просто были. Были тем - кем были. Рыбами - с плавными и упругими телами, гибкими плавниками, с разнообразными гармоничными расцветками.
И они просто - жили. Просто медитировали в глубине вод, ни о чем не беспокоясь. Ничему не удивляясь. Живя - в полном принятии и покое.
И Творец, отбирая лучших их представителей для выселения их на Голубой Планете, был уверен - Рыбы как высшие существа внесут в эту планету мудрость и покой. Высшее принятие и высшую тишину...
...Она была зеленой, Планета Насекомых. Зеленой-зеленой и пушистой - как огромный живой пушистый шар. Вся она была покрыта травами и травы эти - густые и роскошные в своей живости и разнообразии - и были местом обитания миров. Микрокосмов. Прекрасных, живых, наивных и трогательных в своей маленькости - огромных миров.
Миллиарды и миллиарды насекомых - жучков и паучков, крохотных козявочек, муравьев - жили, любили, строили свои дома под сенью трав. И были там целые и совершенные в своей архитектуре, глубинные - муравьиные поселения. И удивительные в своем совершенстве и функциональности - лабиринты, прорытые в земле маленькими, но трудолюбивыми жуками. И восхитительные, сияющие капельками росы на утреннем Оранжевом Солнце - концентрические круги паутины.
И вся эта планета - живая и сильная в своей живости - сверкала этими росными травами, и была она - трогательной и вызывала умиление - своей гармоничностью и слаженностью.
И Творец, отбирая разнообразных представителей этой планеты для участия в эксперименте, был убежден - маленькость эта и трогательность - придаст Голубой Планете очарование и внесет в нее осознание ответственности и осторожности друг к другу, к маленьким и большим мирам обитателей Голубой Планеты. Поможет другим, более грубым и примитивным представителям других планет - стать тоньше и чувствительнее, стать уважительнее и осторожнее к другому образу жизни, к другим - иным представителям Вселенной...
...Она была сильной - Планета Деревьев. Она была прекрасной. Она была живой. Она была - кудрявой и плавной. Ярко-зеленой или красно-желтой - в зависимости от времени года.
Она была густой, переплетенной ветвями.
Она была удивительно целостной и гармоничной в своем разнообразии. И удивительным образом перетекали, переплетались друг с другом - строгие тополя и нежными ивами, сильные, кудрявые дубы с игольчатыми елями, текучие березы с могучими кедрами.
Планета Деревьев была планетой силы и здоровья. Потому что жизнь, мощная жизнь каждого дерева создавала вокруг себя живительные слои кислорода. И вся эта планета - сверкала своей чистотой и переливалась насыщенными красками.
И она была - нежной планетой. Потому что в сильных этих стволах с мощными пластами коры жили нежные и тонкие души деревьев. И были эти души - гибкими и добрыми. И готовы были делиться тенью деревьев, шорохом листьев и силами дерева. И каждому попадающему под сень их ветвей - дать успокоение и покой - ароматом своей коры и запахом живых, зеленых листьев.
И любили эти души блуждать под сенью деревьев. Перетекать с ветки на ветку - и создавать тем самым совершенно неповторимую и совершенную ауру и энергию леса. И они, деревья, - просто жили. И стояли - лесами, лесными мирами, и были эти миры просты и гармоничны. И они - просто были. И в этом был их смысл. Быть собой и жить - собой.
И Творец, отбирающий представителей это планеты для участия в эксперименте, думал, как обогатят они Голубую Планету. Сколько успокоения и душевного тепла внесут в ее жизнь. Сколько красоты и защищенности и силы внесут они на Голубую Планету. Скольким живым существам дадут они успокоение, душевный покой - и новые потоки силы и энергии, которыми деревья были так готовы делиться...
...Их было много - планет разной величины и окраски, разных звуков и вибраций.
И назывались эти планеты по-разному - Планета Рыб, Планета Людей, Планета Насекомых, Планета Птиц, Планета Животных... И было таких планет - множество. И населены они были разными мирами, разными сущностями и созданиями.
И каждый этот мир был - другой. Уникальный и неповторимый - со своей системой жизнеобеспечения. Со своими возможностями регенерировать или впадать в анабиоз. Со своим способом размножения. Со своей речью. Со своими, присущими только им, способностями - строить свои жилища, находить пропитание, лечить, воспитывать детей. Со своими законами взаимодействия между собой. Со своими правилами жизни.
Но при всей этой глобальной разности - было между ними общее. Единое, что их объединяло.
Были они все - живые. И смысл их жизни был - в самой жизни.
И захотелось Творцу - объединить все эти такие разные и такие одинаковые по смыслу жизни, инопланетные цивилизации - на одной планете. И посмотреть - как гармонизируют друг друга разные миры. Как создастся из разнообразных представителей прекрасной Вселенной - гармоничная и целостная экологическая система. Как обогатится жизнь каждого представителя другого, инопланетного мира, от совместной жизни всех. Как совместная их жизнь позволит расширить возможности и способности каждой инопланетной цивилизации. Как, перенимая друг у друга лучшее, совершеннее и сильнее станет каждый из инопланетян. И возникнет великолепное, слаженное и целостное Вселенское сообщество - на одной планете.
И разные инопланетные цивилизации оказались - вместе на одной прекрасной, совершенной Голубой Планете. И эксперимент начался.
И радовался Творец тому - как оживала на глазах, трансформируясь и обогащаясь, эта планета. Как разные инопланетные миры, инопланетные цивилизации, втекают, входят, переплетаются между собой.
И всем - хватает места. И - пищи. И - тепла. И - света.
И гармонизируется жизнь - потому что жизнью наполняется каждый уголок планеты. И нежные крылышки бабочек порхают над сильными травами, в которых миры и микрокосмы любят, строят жилища, рожают детей. И кора деревьев становится местом обитания этих микрокосмов. И леса - становятся местом обитания зверей. И под сенью деревьев, окруженные их добрыми душами - человек играет с человеческими детенышами.
И отражаются величественные леса - в чистых водах морей, в которых мудрые рыбы застыли в своих медитациях, и все это вместе создает законченное и совершенное - Вселенское сообщество - в котором разные миры и цивилизация объединились для гармоничной целостной жизни.
Для ЖИЗНИ, которая и есть смысл существования Вселенной.
...Он был неразвит. Он был - груб. Он был - неотесан.
Он был - человек.
И ему, несовершенному, нужно было расти и расти, чтобы дойти до мудрости рыбы или доброты деревьев.
И он не мог еще - просто жить. И просто радоваться тому, что есть. Просто быть в том месте и в то время, в котором он был.
Он не дошел еще до такого высокого уровня развития и совершенствования, как бабочки - в их легком порхании по жизни и простом радовании самой жизни.
В нем не было столько принятия и согласия с жизнью, как у муравьев, которые просто жили, занимая свои позиции в строгой и совершенной иерархии муравьиной жизни, - и никто не хотел обогнать другого, или доказать кому-то - что он - лучший или - сильнее.
Они, высшие существа, представители развитых инопланетных цивилизаций просто жили в расслабленности и принятии, в доверии к жизни и к Творцу, создавшему их. И не роптали, не суетились, не хотели большего, чем имели, ничего не преобразовывали - просто жили в гармонии с природой, осознавая ее высшее и законченное совершенство.
Но он - человек, существо низшее и неразвитое - не дорос до таких высот осознания и принятия жизни и высшей Вселенской мудрости.
И как всякая неразвитая сущность - старался произвести о себе большее впечатление, чем он есть на самом деле.
И - стал он громко заявлять - что он - главный на этой планете.
Что он - венец творения.
Что он - хозяин всего, что есть.
И начал он хозяйничать.
Стал он делить землю на участки и воевать с другими такими же неразвитыми людьми - хотя что и зачем им было делить, когда все это было - для всех, было вокруг изобилие всего и всем всего хватало. Хватало всем всего - только не ему.
И начал он вырубать деревья. И первые души вырубленных деревьев - потерянные и одинокие - не могли понять, почему уничтожили их тела? А их тела сжигали, чтобы очистить новые участки земли, их рубили, из них строили дома, из них возводили крепостные стены - чтобы огородиться, защититься от других таких неразвитых особей, которым всего было мало.
И не было конца этому уничтожению. Уничтожались леса и лесные массивы. И вместе с ними уничтожались поселения зверей и насекомых - целые миры и микрокосмы, обитающие в них.
И нежные коконы бабочек, спрятанных в густых листьях деревьев - гибли. И прерывался бесконечный их путь совершенствования - от варварской, недоброй руки одного из представителей инопланетной цивилизации, забывшего, что он на этой планете - часть всего, один из всех. И совсем - не лучше и не главнее других...
...Она была венцом творения - эта прекрасная Голубая Планета с синим рисунком рек, морей и океанов, с томными разводами пастельных цветов - это желтые пески пустыни переходили в мягкие очертания гор, перетекали в зеленые потоки долин.
Она стала еще прекрасней, когда наполнилась звуками и красками, движением и жизнью. И жужжание пчел, стрекот кузнечиков, пение птиц, голоса зверей - сливались в прекрасную Вселенскую мелодию. И в ней, в этой мелодии, в этом слиянии и был смысл эксперимента...
Она была прекрасной.
Она была целостной в единении инопланетных цивилизаций.
Она была гармоничной.
Пока на ней не появился - человек...
...Они вышли на опушку и зажмурились - таким ярким было утреннее солнце, бившее прямо в глаза, такой яркой была трава - сочная, живая, таким ярким, блестящим было озеро.
- Да, красота... - сказал кто-то из них, и они пошли - пятеро еще хмельных мужиков, груженных тяжелыми рюкзаками. И рюкзаки их были в рыбьей чешуе, и на сапогах их была рыбья чешуя, и пятна крови - как следы их недавнего преступления.
Там, в глубине леса, на их стоянке - остались вытоптанные, размятые сапогами травы. Сожженный муравейник кучкой пепла серел под сосной.
- Им тут не место, - сказал отец, - и кто-то из мужиков плеснул туда керосину - чтобы горело лучше. И Данька с восторгом и ужасом смотрел - как исчезает в огне вся их постройка из сосновых иголок, которую он с таким интересом только что рассматривал, и исчезают - выпариваются только что еще живые муравьи.
Там остался страшный, оструганный, обрезанный, уродливый остов - скелет оленя, убитого вечером. Мясо его - было разделено на всех, пересыпано солью и упаковано на дно рюкзаков. И в большом котелке, который отец всегда брал с собой в такие вот походы, долго, полночи, варилась оленина. И Васильич, хмельной и веселый, все примеривал на головы мужиков отломанные от оленьего черепа рога - большие, раскидистые, похожие на ветви дерева и - ржал, и мужики, тоже смеясь - отталкивали Васильича, а тот - ржал еще громче, и, придерживая рога на своей голове, кричал громко туда - в высоту и в темноту леса:
- Человек - царь природы!.. Человек - царь природы!..
И казалось ему это смешным. И мужики смеялись. И Данька тоже смеялся со всеми. И уже не жалко ему было оленя, которого ужас как было жалко, когда притащили его, убитого, к костру. И - глаз его черный, блестящий был неживой, застывший и похожий на зеркало, и отражался в нем Данька, и страшно это было - отражаться в глазу у мертвого оленя. И, пока разделывали его мужики, перепачканные кровью, старался Данька не смотреть на них, и на отца, руки которого тоже были в крови. Но потом, у костра, страх отпустил Даньку и он подумал:
- Ну и чего, дело житейское... Прав Васильич - человек - царь природы!..
...Там, в лесу, остался развороченный погасший костер. Горел он всю ночь, и так здорово было - лежать у костра, смотреть на огонь и самому подкидывать веток. И смотреть - как схватываются они огнем, и он - меняет цвет, играет, становится то сильнее, то - мягче.
И здорово и жутковато было, когда из сухого бревна, положенного в костер Васильичем, вдруг побежали, отчаянно, суматошно посыпались маленькие какие-то жучки - и они все бежали и бежали из мгновенно вспыхнувшего бревна - и падали и падали прямо в огонь. Они падали и падали в костер, становясь в ту же секунду пеплом - и страшно это было и - весело.
- А пусть знают - кто хозяин в доме!.. - заржал Васильич, и, хлопнув Даньку по плечу, добавил радостно - это бревно нам самим нужно...
И Данька - тоже рассмеялся.
И лежал он у костра, глядя на огонь, или переворачивался - и смотрел в высоту - в ночное небо, густо усыпанное звездами, слушая разговоры мужиков, которые, выпив, трепались на всякие темы - от политики до летающих тарелок. И дядя Петя, папин напарник по работе, сказал ему, Даньке, смотревшему в звездное небо:
- Вот вырастешь, Данька, и станешь космонавтом, и полетишь на эти звезды - искать другие цивилизации, может - встретишься когда-нибудь с инопланетянами...
И прихлопнул дядя Петя смачно, букашку какую-то, ползшую по его руке. А Данька - так и заснул под разговоры взрослых.
А на рассвете - невыспавшийся, но все такой же восторженный от всего происходящего - помогал мужикам доставать из воды оглушенную рыбу. И здорово это было - стоя по пояс в холодной утренней воде, вылавливать, хватая под жесткие жабры тела рыбы, всплывшей кверху животами. И бросать ее, оглушенную, но еще живую на берег. И сильным и взрослым казался себе Данька в этот момент. А потом - помогал он отцу укладывать в рюкзак плотные, крепкие тела рыбы, перекладывая их осокой. И - нравилась ему эта мужская работа.
А перед уходом они, пятеро здоровых мужиков стали вокруг костра, и, расстегнув штаны - стали пускать на его еще неостывшие угли - струи. И Даньку отец к себе поманил, и сказал весело:
- Давай, сын, - внеси свой вклад в общее дело...
И мужики заржали.
А Данька, писая в костер, недоуменно посмотрел на отца - мол, - зачем это нужно делать и Сергей, в ответ на удивленный его взгляд, сказал, назидательно подняв палец:
- Природу нужно беречь, сынок!..
И они пошли - нагруженные и уставшие от почти бессонной и хмельной ночи.
А у самой кромки воды - прибитая тихим течением мелкой этой речушки, перекатывалась на мягких ее волнах крупная рыба, всплывшая белым и гладким животом вверх, недавно еще - живая и мудрая - но, навсегда прервавшая свою молчаливую глубинную медитацию...
...Они постояли несколько секунд, привыкая к этому яркому солнцу, к яркости всего, что их окружало - и пошли. Пошли - плотные, тяжелые, нагруженные мужики, сапожищами своими приминая живые эти травы, разворачивая, давя, уничтожая целые микрокосмы.
И только Данька, легкий и маленький, помчался вперед - потому что вообще не мог еще ходить медленно, степенно. Помчался - и остановился, потрясенный увиденной красотой.
Она сидела на цветке, раскрыв свои крылышки, и была она такой удивительной красоты, такой - яркости, что Данька даже зажмурил глаза. И хоть Данька со вчерашнего дня успел уже насмотреться на бабочек-беляночек, которые десятками порхали над их стоянкой на берегу реки, и видел большого зеленого кузнечика - коленками назад, и успел насмотреться на живую еще огромную муравьиную кучу, в которой спешили жить, без устали сновали трудяги-муравьи, - он остановился, потрясенный.
И тихо-тихо, боясь потревожить ее - присел перед цветком на корточки.
И - замер, чуть дыша, смотря на нее широко открытыми глазами.
Она была - Бабочка.
И сидела она на цветке - прекрасная, роскошная в своей величественной красоте, и - просто существовала в этой своей красоте. Просто - была. И только крылышки - раз - и сводила, и становилась она тогда тонкой, изящной, пронзительно резкой - как лезвие. Потом - раз - и разводила крылышки. И размах их и переплетения линий и яркость узора ее крылышек были так необыкновенны, так прекрасны, что Данька смотрел и смотрел и никак не мог на это насмотреться.
И завораживало его это: раз - и узор исчезал, только резкая, четкая кромка крылышек была перед его глазами. Раз - и раскрывалась вся их яркая красота. И опять: раз - и нет крылышек, раз - и есть...
Сергей подошел к сыну, увидев, что тот отстал, и что-то там завороженно рассматривает. И сказал тихо, почти неслышно:
- Ее надо двумя пальцами брать - когда она крылья сложит...
И Данька даже не понял, что сказал отец, но тот, оттопырив большой и указательный палец, показал, смыкая их, - как надо ее взять. И, боясь, что сын не успеет, сам, в тот момент, когда бабочка - раз - и сложила крылышки, сжал ее нежные крылышки в грубых своих пальцах и снял ее, бьющуюся в его руках, всю - трепыхающуюся, сопротивляющуюся его грубости, и протянул сыну - держи...
И Данька с восторгом и замиранием старательно растопырил большой и указательный палец, и, сомкнув их, как папа - взял бабочку за сложенные крылышки. И крылышки, нежные и тонкие их перепоночки - хрустнули. Только Данька не услышал их хруста - он уже бежал, догоняя ушедших вперед мужиков, бежал и кричал:
- Смотрите, смотрите, что у меня есть!..
...Нежное сломанное крыло бабочки валялось на примятой сапогами траве...
Они шли - разрушая все на своем пути, и голос Васильича, хмельного, а потому - поющего громко и во всю мощь своего тяжелого тела, разносился далеко-далеко.
И пел Васильич, душевно и проникновенно, выкрикивая слова в высоту неба и простор перед ним:
- От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит как хозяин
Необъятной Родины своей...
И Данька, давно уже отбросивший мертвую бабочку как что-то неинтересное, бежал по густой, усыпанной росой траве, стараясь попасть ногами по кочкам, потому что весело было так бежать: раз - и примять густой кустик, растущий на кочке, раз - и примять другой кустик.
И внутри него - жила радость этим солнечным днем, и всем, что он успел увидеть, и он, прыгая и приминая живую ткань травы с живыми его обитателями - тоже радостно и звонко запел свое, рвавшееся из его чистой детской души.
И голос его, чистый и звонкий, - тоже разносился далеко вперед.