Свительская Елена Юрьевна : другие произведения.

Последняя хризантема

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ, навеянный давно увядшими букетами. Погостил в финале конкурса Высокие каблуки-4 (ВК-4) :)
  ПОСЛЕДНЯЯ ХРИЗАНТЕМА
  
   Я всё поняла в тот день, когда он не подошёл к телефону. Ещё до того, как прибежала к его дому и услышала правду. Просто последняя хризантема, умирающая в вазе, прежде всех рассказала мне о нём. Уже подбегая к больнице, поняла, что на транспорте добралась бы быстрее. А время уходило. Невозвратно... В природе вслед за осенью всегда следует зима, а за ней - неизменно приходит рассвет... То есть, весна... Только в человеческой жизни всё иначе...
   Сердце рвалось из груди: к нему, к тому солнечному дню, когда я улыбалась, а иголка взлетала над пяльцами, а солнечный луч плясал на острие и на его седых волосах... Впрочем, я, кажется, всё перепутала... Сейчас, когда я уже задыхаюсь от быстрого бега, когда сердце разрывает моё тело на части, как и всегда в такие мгновения, мысли, воспоминания и чувства путаются... И мне безумно не хватает того же нежного и серьёзного взгляда, каким Иисус ещё недавно смотрел на восхищённо внимавшую ему Марию Магдалину...
   Я резко ухватилась за ручку, рванула дверь на себя. Женщина средних лет и её спутник с большой сумкой испуганно шарахнулись обратно, внутрь больничного холла...
  
   Мы познакомились вполне банально и просто. В интернете. Не то, чтобы мы сидели там анонимно: у меня в логине были написаны настоящее имя и любимая цифра, а он подписался коротко и ёмко: Дурак мечтающий. Подробно мы ничего о себе не сообщали. Ну, я тогда так думала.
  
   - Девушка, скажите, в какой палате находится Антон Громов?
   Недовольный взгляд в ответ: тут у всех дела жизни и смерти, не только у одной меня. А я с мукой слежу, как она недоумённо всматривается в монитор. Потом что-то щёлкает в её голове, она с холодным и ядовитым любопытством впивается взглядом в моё лицо...
  
   Однажды Антон нарисовал древний город и идущих по дороге Марию Магдалину и Иисуса Христа. Иисус что-то рассказывал, Мария смотрела на него со смесью обожания, восхищения и кротости. Мне никогда не забыть этот ослепительный взгляд... Он сказал, что видел у меня такой же, и улыбнулся, нежно и серьёзно, как и Иисус с его картины...
  
   - Так вы... Марина Серая? - девушка из справочной узнала моё лицо.
   Впрочем, вся её надменная и презрительная поза объяснила мне сразу: она тоже читала те проклятые газеты. Как и большинство жителей нашего города. Значит, изнывала от скуки и накинулась на сообщения о раздутом скандале, как голодная собака на кость, брошенную в грязь.
   - Девушка, скажите, в какой палате находится Антон Громов? - повторила я твёрдо.
  
   Гении не всегда понимают, к чему приведёт появление их картин. Или же не осознают, что им дана возможность приоткрыть завесу между настоящим и будущим. Любимый всего лишь хотел запечатлеть мою улыбку, почему-то показавшуюся ему прекрасной, а ненавидящую толпу пририсовал сзади красивой пары, так что издали все сплетники казались маленькими, невзрачными, смазанными своей серостью. Мол, твоя улыбка для меня - самое святое и прекрасное в целом свете. А вышло так, что на нас стали смотреть теми же взглядами, что и на Иисуса и Марию Магдалину с его картины...
  
   - Он не в нашей больнице, - наконец сказала медсестра, пожирая меня глазами.
   А выглядит так просто и красиво... И всё та же холодная злость, скука.
   Никто кроме нас не принял нашу любовь. Ну да она пришла не к ним, а к нам. И всё же мне до сих пор бывает больно, но не за себя, а за него. До появления самой первой из мерзких статей, он и его творчество никого не интересовали. Теперь его знал, возможно, весь город, вот только людям нравилось наблюдать за развивающимся скандалом, а к картинам этого гениального художника у них не было особого интереса.
  
   Мы познакомились в интернете пять месяцев назад. Так, говорили понемногу и ни о чём. Название сайта и облюбованной нами ветки форума не имеют значения, так как наши разговоры не имели к ним никакого отношения. Впрочем, мы были не настолько разговорчивы, чтобы нас там забанили за флуд. В то время я была влюблена, по уши. Мне так казалось. Это был бурный роман по переписке, так и не закончившийся нашей встречей. Пообщались. Кирилл неожиданно сказал, что я, похоже, хорошая девушка. И он, по всей видимости, в меня влюбился. Просто быть в меня влюблённым ему скоро разонравилось: парень стал требовать взаимности. Он нудел и нудел, он страдал, сыпал признаниями в любви и укорами. Не забывал между тем упоминать и о будущем, о симпатичном и тёплом семейном нашем будущем. Пожалуй, я влюбилась в свою мечту о семейном счастье, а не в него.
  
   - А где же Антон Громов? - уже слабеющим голосом спросила я.
   Сердце устало от буйных плясок, внутри всё спеклось от жажды. Хотелось упасть на пол и разреветься. Как будто от этого станет легче! Нет, не дождутся! Ни за что!
   - Его здесь нет, - ответила девица спустя вечность, - А...
   Я вихрем помчалась к входной двери, едва не сшибив молодых санитаров. Найти его. Найти бы его, пока не поздно. Прочь мысли, что всё потеряно. Прочь!
  
   Любить меня Кириллу неожиданно наскучило. Он завёл себе девицу в родном городе. Сначала делился радостными - как ему казалось - новостями, потом надолго пропал. Объявился внезапно, чтобы сообщить о подготовке к свадьбе. Мол, моя невеста на пару недель уехала к родителям, а я решил написать тебе. Он вообще каменный или ему нравится надо мной издеваться? Ладно бы провалился навечно, так непременно нужно было вернуться на краткий миг, чтоб воткнуть занозу в мою рану, тогда ещё только-только начавшую заживать!
  
   Найти бы Антона. Найти бы, пока не поздно. Прочь мысли, что всё потеряно. Прочь!
  
   Я долго и молча задыхалась от боли. Верных подруг, с которыми можно было поделиться, у меня не завелось. Я слишком усердно жила в своём мирке, отгородившись от жизни и от людей. Жила тихо и как будто даже счастливо, до тех пор, пока Кирилл не разбил мой тесный мирок вдребезги. Однажды сорвалась и рассказала всё в чате, Дураку мечтающему, который в тот миг один одинёшенек сидел там и с чего-то спросил, как у меня дела. Знакомый незнакомец выслушал всю мою путанную исповедь, потом как бы невзначай стал расспрашивать о первой прочтённой мной книге... Выяснилось, что он, как и я - человек творческий. Только я - рукодельница, а он - художник. Между тем, все те его ощущения о творческом полёте, которые он долго и упорно пытался выразить скупыми человеческими словами, были знакомы и мне. Я заинтересовалась, что же он рисует, попросила показать фото его последнего творения. Дурак мечтающий отпирался изо всех сил, но как-то уж очень вымученно, видать, у него самого на сердце накипело и ему нетерпелось показать своё детище хоть кому-то, жаждущему его увидеть. Судя по молчанию, затянувшемуся на два с чем-то часа, цифровым фотоаппаратом он пользоваться не умел, а уж тайну заветного провода, соединяющего Восток и Запад, то есть - цифровик и ноут - выпытывал у кого-то из близких, под угрозой смертной казни. Впрочем, нет, так бы его быстро научили или сделали всё за него. Скорее уж, он, будучи человеком добрым и незлобивым, просто пригрозил кому-то из домашних или друзей тапком, а те не поверили. И вот наконец, когда я уже разуверилась, появилось заветное фото...
  
   Город был заполнен отблесками догорающей листвы и последними лучами бабьего лета. Сил на бег не осталось, и я просто шла, быстрыми, неженскими шагами. К другой больнице. Надежда на последнюю встречу и возможность сказать те самые слова догорала.
  
   Мы договорились встретиться около входа в парк. Антон пообещал надеть бордовый галстук, чтобы я его узнала. Он жутко упирался, но я страшно настаивала.
   Встала рано-рано, вновь одержимая девичьими мечтами. На сей раз уже не о принце - мне бы хватило заботливого Иванушки-дурачка. Заплела волосы в косу, надела красное платье в белый горошек, доставшееся от мамы. Мой знакомый по переписке как-то сказал, что он - человек романтичный и мечтательный, далёкий от современных ценностей. А платье, несмотря на его игривый белый горошек на приглушённо-алом фоне, было достаточно скромным и длинным, без выреза. Так же я подхватила с собой книжку, чтобы прикинуться занятой чтением и вообще никого не ожидающей - и таким образом разглядеть будущего кавалера получше.
   Когда я его увидела, мне стало не по себе. Я, конечно, принца уже не ждала. Мне бы хватило и доброго дурака. Но не старика же! Так надеялась, что это не тот человек, но кроме этого седовласого морщинистого мужчины лет шестидесяти семи на вид никто в бордовом галстуке так и не появился. Он с четверть часа бродил около входа, оглядываясь по сторонам, безуспешно ища глазами девушку, которая выбежала бы ему на встречу. Кажется, он потом всё понял. Плечи его поникли. Он устало опустился на скамейку. Старый, измотанный жизнью, никому уже не нужный. Меня даже начала мучить совесть. И всё же я не вышла ему навстречу. Я была глубоко разочарована. Сердито сорвала травинку, бросила на раскрытую страницу, сорвала с венка - я сплела венок из одуванчиков, надеясь приглянуться так романтичному знакомому незнакомцу - и бросила к траве. Потом сорвала ещё травы и ещё, желая оборвать побольше стеблей, посмевших бодро зеленеть на лужайке перед парком. Я хотела раздавить их, захлопнув между книжными листами, мстительно хотела, но... Что-то в узоре сорванной травы меня остановило... Я осторожно подвинула головку одуванчика кончиком указательного пальца, потом приблизила к нему мизинцем короткую травинку. И неожиданно увидела ЕГО. Это был узор моей мечты, точнее, силуэт его, рвавшийся к моей душе, чтобы в ней родиться - и выплеснуться из-под моих пальцев на канву...
   Спустя двенадцать дней на мою почту пришло письмо с вложенным файлом. От Дурака мечтающего. Я ожидала увидеть упрёки, потому с полдня не хотела заглядывать в послание. А потом всё же посмотрела. Письмо состояло из одной-единственной строчки: "Посвящаю Марине". А вложенный файл оказался снимком с картины. Прекрасная растрёпанная крестьянка в расшитом платье, увлечённо рисовала нитками по ткани. На лугу покачивались под лёгкими прикосновениями ветерка сотни цветов. Глаза рукодельницы горели... Или... Трудно описать их выражение, но они были потрясающе красивые, неземные! И... у этой земной богини было моё лицо. Такое воодушевлённое, чарующее, что я не сразу себя признала. И представить не могла, что могу быть ТАКОЙ! Однако же Дурак мечтающий успел выхватить моё вдохновлённое лицо, а его воображение дорисовало другие детали. И хотя был он там не более часа, однако же уловил и мой облик, и мою душу. Так что я ему ответила. И через семь дней мы встретились в том же самом парке.
  
   Во второй больнице меня не признали. Видать, здесь врачи более поглощены спасением пациентов, чем сплетнями в дряных газетёнках. Жаль, Антона привезли не сюда... Я торопливо и сбивчиво вытребовала себе список всех больниц нашего города и выскочила на улицу.
  
   Никогда не смогу забыть первую его картину, которую увидела. Должно быть, именно с неё началась моя любовь.
   В комнате, между тенью от штор и залитым светом подоконником стояла ваза. Вода в ней помутнела и, должно быть, уже провоняла. Цветы умерли. Почти все. Только последняя белая хризантема всё ещё упорно сопротивлялась смерти. Листики её уже пожелтели. И всё же последний цветок ещё крепился, ярко сияли его белоснежные лепестки. А за окном на фоне серой и невзрачной пятиэтажки багровел старый клён и скупо желтела последними листками молодая берёза. Дерево, которое должно было уже осыпаться, и дерево, которое ещё бодро горело... Увядший букет и ещё живая хризантема... Эта картина долго стояла у меня перед глазами, портила сон и бередила душу.
   До сих пор не поняла, где Антон подсмотрел этот букет. Обычно цветы выкидывают, когда они только начинают увядать. А до этих никому не было дела, вот их и забросили. Воду не меняли, завядшие и начавшие гнить цветы не выкинули. А последняя хризантема, как маленькое осеннее солнце, задыхалась среди смрада, но из последних сил сияла своими белоснежными лепестками.
   Может, мой художник и не видел такого букета - цветы обычно до такого ада не доживают или же люди не выдерживают их укоризненного облика. Ну, или людям дорога свежая красота? Она им быстро приедается - и они торопятся добыть себе другую, даже если тем самым погубят её. Или же Антон смотрел только на своё морщинистое лицо в зеркале, да на безразличие близких. Ведь если бы они волновались о нём, не проглядели бы его талант, не оставили бы в плену унылых размышлений, подтолкнувших его к рождению Последней хризантемы. Или же то была дума пожилого человека? Их болезненно заботит нынешнее состояние России и безразличие молодых. Да, может, в той картине незамеченный современниками гений хотел высказаться о своих ровесниках, позабытых обществом: о тех, кто уже ушёл, и о тех, кто ещё борется с неизбежностью. Или же он тихо и горько поведал свою собственную историю? Может быть, художник рассказал в этой картине о своей любви ко мне?.. Или... он одной картиной рассказал обо всём, что терзало его?
  
   Я добрела до фонтана, присела на бортик, зачерпнула воды и выпила под громкие вопли мам и бабушек, выгуливающих около этого сооружения детей. Меня сочли сумасшедший. Ну и ладно. Жутко хочется пить. Затем достала драгоценную бумажку с адресами. Прежде не вспоминала о городском транспорте. Теперь поняла: это бы ничего не изменило, так как из дома я выскочила спешно. Наверное, даже позабыла закрыть дверь. Прибежала в домашних тапках к дому Антона, долго звонила в домофон, но тот молчал. Потом просочилась в подъезд вперёд какой-то бабульки. Дверь его квартиры открыл младший внук.
   - Деда рисовал, рисовал, потом вдруг смял рубашку на груди, упал с табуретки на пол... - выпалил испуганный мальчишка, - А потом деда куда-то увезли... Я боюсь, что он не поправится... Он уже старенький... И он так мучился...
   - Дома есть кто? - осторожно отстранив расстроенного ребёнка, вошла в квартиру.
  
   Никто не интересовался скромным пенсионером Антоном Громовым до того, как в одной газете написали первую статью об интрижке шестидевятилетнего художника и семнадцатилетней школьницы. Первой, кто нашёл меня, была его жена. Она отвесила мне затрещину. Мне стало больно и страшно. До того, что смысл её долгой брани я не запомнила. Потом она вытащила из кармана таблетки, дрожащей рукой извлекла из пачки одну, съела. Дело было около школы. Должно быть, она много школ обегала, разыскивая девицу, весело болтающую с её мужем на фото с первой полосы газеты. Сбежались учителя, ученики, среди которых были мои одноклассники. Через четыре дня меня выгнали из школы. Родители отказались со мной разговаривать. Я сбежала из дома и два дня слонялась по парку, где меня нашли журналисты. Через пару часов их уволокли милиционеры. Да, не зря я орала, что меня насилуют. Да, собственно, так оно и было: они загадили мою душу своими вопросами и мерзкими взглядами. Я пару часов провела в милиции, пока за мной не приехали родители. Дивное место: такое тихое... В том плане, что я там не самый интересный человек для местных стражей порядка.
   Школьные знакомые бросили меня, отец избил. И всё же я знала заветное место: тайный остров на просторах интернета, где меня и разыскал Антон.
  
   На неоконченной картине старого художника шли по дороге Иисус и Мария Магдалина. Они были увлечены беседой, явно о чём-то высоком. И Мария восхищённо смотрела на своего учителя и друга, а тот - серьёзно и нежно на неё. Между ними не было страсти - только нежная душевная любовь и взаимопонимание. Впрочем, судя по лицам и жестам толпы, жадно и презрительно провожающей их взглядами, те видели в их отношениях что-то постыдное и мерзкое. Дорога обрывалась - Антон ещё не успел закончить картину. Потому перед Учителем и внимательной, восхищённой Ученицей белело чистое полотно - неизвестность.
   Я видела этих двоих прежде, как и сплетников, и старый город, на улицах которого разгоралась одна из самых прекраснейших историй чистой и мудрой любви. Только тогда картина была чёрно-белой. А сейчас в ней появилось множество красок. Они угнетали, душили. Но как сияли глаза Марии Магдалины!
   Я должна, я обязана его найти! Потому что ещё не сказала ему самого важного! Как он мне дорог! Как важны и бесценны наши беседы и его мудрость! Его потрясающие картины! Как я рада, что он во мне нашёл отблеск своих гениальных работ!
   Едва не сшибив с ног его внука, выскочила на лестничную площадку. Налетела ногой на перила. И заметила, что тапок на мне уже нет. Ноги в пыли и царапинах, но это не важно...
  
   Его улыбки, его тихий голос, мудрые советы смешались с уличной пылью, с тускнеющим солнцем... Он то появлялся возле меня, то пропадал. Я не выдерживала, протягивала к нему руку, звала... Иногда замечала на себе презрительные или заинтересованные взгляды прохожих, но мне было как-то всё равно, как они на меня смотрят...
  
   Любовь... она такая многогранная... Она приходит и к старым, и к молодым. И она будет приходить постоянно, ко всем, ведь она всё ещё верит, что однажды люди станут добрее... И желает разбудить в наших сердцах доброту... Она умеет прощать. Она милосердна. Я хочу быть такой, как она: светлой, сияющей, тёплой, доброй, милосердной, загадочной, нежной, многогранной...
  
   Выплакаться мне не дали. Какой-то высокий и плотный мужчина грубо подхватил меня, оттащил в сторону. Долго и громко орал, собрав приличную толпу. Ну, с чего это я - дура? Почему нельзя плакать на проезжей части? Это солнце слепит мне глаза, а в голове поселился духовой оркестр...
   Я вырвалась из пут разгорающегося бреда только тогда, когда около меня появилась жена Антона. Худая и сморщенная пенсионерка долго смотрела на меня, а я - равнодушно пялилась на неё. Потом она склонилась, схватила меня за руку. Я выдернула свою ладонь из её неприятных холодных пальцев.
   - Пойдём... Пойдём, Марина! - сказала она твёрдо, - Он ждёт!
   Сознание наконец-то вернулось. Я поднялась с тротуара и быстро пошла за ней, к машине с распахнутой дверцей, возле которой ждал нас средний сын Антона. Путь к больнице не запомнила: всё было как в тумане. Очнулась лишь тогда, когда увидела на кровати его бледное лицо. Упала возле изголовья на колени, схватила его ладонь и заплакала. Горько, прощаясь навсегда. Последняя хризантема - это цветок осени, цветок конца, предвестник зимы.
   - Ну, не надо... Не плачь, Марина! - с трудом произнёс мой гений, - Я постараюсь пожить ещё... Я сильный... я ещё... поживу.
   Его жена, стоявшая за моей спиной, заплакала.
   - Знаешь... у меня пока нет денег... но я их получу! Я открою галерею... И на самом важном месте... будет "Последняя хризантема"!
   - Не это главное, глупышка! - он сделал над собой усилие, чтобы осторожно высвободить руку и потрепать меня по волосам, - Ты умеешь видеть прекрасное, значит, ты сможешь разглядеть настоящие таланты среди модного сора.
   Посмотрела на него сияющими глазами:
   - Я поняла, Антон! Однажды я открою... галерею для всех!
   Любимый улыбнулся. Он знал, что у меня получится. Я поняла это спустя восемнадцать лет, в осенний день выйдя на крыльцо галереи "Последняя хризантема"...
   Догорал день... Возможно, это был последний день белой хризантемы. Сколько ему ещё осталось, моему художнику? Несколько минут? Час? Несколько часов? День или несколько дней? Он был обречён, но пока ещё жил. Значит, пока ещё тлела во мне надежда.
   Последняя хризантема однажды погибнет, но её упорство и сильный дух, её головка, сияющая, словно солнце, навсегда врежутся в мою память...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"