Густые облака заслонили небо почти целиком. Лишь далеко-далеко, у горизонта, отчаянно светлел кусочек неба. Ветер то налетал, то убегал, яростно трепал одежду военачальника, словно хотел сбить его с ног. Но тот, невысокий и коренастый, уверенно стоял на земле. Повернувшись спиной к проходу между деревьев, он гладил пальцами резную деревянную заколку с красной хризантемой на конце. Хризантема была ярко-красная, как губы красавицы ранним утром, да только слой краски неровно лёг. Видно, выветрились прежние навыки, не смог красителя смешать в нужном количестве. Да и не больно-то и изящно получилось: не рукой мастера сквозило от этой поделки, а только лишь рукой подмастерья...
То он хмурился, смотря на эту нелепость, то вспоминал ту бессонную ночь, которую провёл с кусочком дерева и ножом, при тусклом свете светильника. То, как дрожали усталые исколотые ножом пальцы, вымеряя нужное количество ингредиентов для красящего порошка...
Беззвучно отворилась дверь. Лёгкой походкой вплыла она. Низко поклонилась. Опустилась на колени и придвинула к нему поднос с рисовыми колобками и водорослями.
- Что не спит воин? - спросила чуть слышно, как будто и почудилось вовсе, - Завтра ехать в поход на земли варваров.
- Сядь-ка туда, у двери. Отвори-ка, чтобы больше света текло, - приказал.
Она тотчас же поднялась, выполнила, хоть и не понимала, судя по лицу, откуда взяться свету ещё до рассвета. И снова замерла на коленях, опустив голову. Он быстро-быстро и старательно мастерил порошок для красной хризантемы, вырезанной его же рукой. И когда забрезжил рассвет, он смог видеть профиль её склонившегося лица: пусть и не ослепительного по красоте, зато милого в своей юности и кротости. И улыбнувшись, продолжил своё занятие. Он улыбнулся, а она ничего не заметила.
Уже рассветало, как закончил. Подошёл к ней, загадочно улыбаясь, пряча руки за спиной. Девушка молчала, не смея смотреть на него. Да и куда ей, деревенской-то девчонке, пялиться на городского мужчину, что значится одним из помощников у генерала?
- Руку покажи, - вдруг попросил он.
Метнула быстрый взгляд на него, смущённо потупилась, но руку протянула. Он осторожно повернул руку ладонью вверх. И вдруг что-то тяжёлое легло на её кожу. Она покосилась робко и вдруг вскрикнула:
- Красота-то какая! Это кому передать?
- Это передай... себе, - ухмыльнулся не спавший мастер.
- Да я... вы... - и зарделась, смущаясь.
- Очень вкусно ты кормила меня, пока в твоём доме ночевал. Отцу твоему уже отдал за место и еду свой подарок. Осталось только отдать последний подарок тем рукам, что так вкусно готовят, - он поднялся, потянулся, зевнул, - Ну, теперь можно спокойно ехать к варварам.
- И... и не вернётесь вы?
- А что же возвращаться? Говорят, схватка будет жаркой...
Девушка вдруг обхватила его ногу и заплакала, поливая горькими слезами...
Он хотел что-то было сказать, но заглянул в её глаза, затянутые слезами. Присел, ласково провёл по щеке.
- Да что ты плачешь? - сказал полушутя-полусердито, - Жизнь воина мимолётна как цветки сакуры. Раз - и она расцвела. Два - и её уже нет.
- Возвращайтесь! - вновь попросила она, - Возвращайтесь живым!
И горькие слёзы капали на его ногу. Алели губы, которые она прикусывала от горечи ещё недавно. Тускло белело светлое полотно её одежды...
- Ну, полно. Не плачь. Может, и вернусь, - сказал и улыбнулся задорно, бодрясь.
И как назло подняла она голову - и в рассветных лучах он снова увидел её лицо, такое нежное и юное, и этот доверчивый взгляд, пробирающий до глубины души...
То хмурился военачальник, то улыбался, вспоминая то раннее утро и наспех брошенное обещание. И не выпускал из руки заколку с красной хризантемой. Та-то уже, должно быть, поблёкла или вовсе выцвела... Точнее, выцвела бы, кабы не эта война...
Военачальник тяжело вздохнул. А ведь он возвратился туда через несколько лет, с трудом выпросив возможность возглавить новый поход. Возвратился, да только от той деревни не осталось и следа. То ли стихии унесли ту доверчивую девочку, то ли варвары крушили и жгли всё на пути, чтобы отомстить за обидное и кровавое поражение. А может, просто болезнь прошлась тяжёлой и страшной поступью по деревням приграничных земель... Мимолётна жизнь воина, но и женская жизнь не дольше её... Так же мимолётны юность и красота... И вроде бы время шло как обычно. И вроде бы дома ждала красавица-жена, нося под сердцем очередное дитя... Но что-то жгло изнутри. Жгло и жгло... и в один из дней, отдыхая от тяжёлого ранения, выставил всех вон из своих покоев и вырезал ещё одну заколку с красной хризантемой. И почему-то таскал её с собой и доставал иногда, и смотрел, смотрел... Хоть и вкусно готовили слуги, а всё-таки никогда вкус риса не мог сравниться с тем, видно замешенным с теплотой юной и чистой души, бережно приготовленным для того, кого любила стряпуха...
- Военачальник изволит взглянуть на новобранцев? - спросили у него за спиной.
Едва успел спрятать. Даже не заметил, как приблизился помощник. Ужели же подкрадывается к нему та самая старость, время немощи и привычка вспоминать дела минувших дней? Да вроде рано ещё: вот и снег ещё не лёг по волосам... Да что за глупость-то?
- Идём, посмотрим, - сказал.
Новички ещё на воинов не походили. Даже на будущих. Одеты небрежно, выправка отсутствует, движения разобщены. Даже палку напарника отбить не могли, чего уж про тех, кому в напарники добавили несколько старших воинов и воинов-учителей! Постоял, посмотрел издалека. Ответил на грянувшее приветствие, когда его появление заметили. Да прочь пошёл. Правда, прошёл недалече, так как напрягла его слух какая-то невнятная возня.
"Не дело, - подумал, - Непорядков быть не должно" - и пошёл проверять.
У склада двое юнцов, с кухни, воевали длинными толстыми редьками дайкон. Повторяя движения, которые как раз тренировали новобранцы. Но повторяли на совесть, уже и лица друг дружке, и руки из-под закатанных рукавов намяли овощными боками. А их движения... Вот, вот это уже прилично показывать императорскому посланнику, когда придёт с наказом учёбу новобранцев проверять. И когда только подсмотреть успели? И как ловко двигаются...
- Парень, который самый мятый! - громко окликнул военачальник.
Оба обернулись. Только один сразу испуганно поник, а другой - стоял ровно и спокойно.
- Ты кто такой? Как зовут? - спросил у наглеца.
- Я учусь на кухне. Звать Юуси, - доложил тот.
- "Горюющий", значит? - посмотрел на хама с усмешкой.
- Как "смелый воин", - тот смотрел прямо ему в глаза, - Так мать почему-то назвала.
- А тебе драться не положено.
- Простите. Я не сдержался, вот и друга увлёк... Всё смеются люди и смеются, как им говорю о моём имени. Вот и решил научиться драться, чтоб другим неповадно было ко мне лезть.
- А движения тебе кто показал?
- Да я как-то раз видел, украдкой, - таки смутился наконец парень.
- Украдкой, значит, подсмотрел...
Юуси смотрел прямо. Хоть и наглец, но... Военачальник вдруг с горечью подумал, что хотел бы такого сына, точно такого же смышленого и точно такого же дерзкого храбреца. Но жена вот-вот должна родить... Может, хоть на этот год сбудется предсказание того бродячего шамана. Обещал ж что будет сильный и смелый наследник и у него. Давно обещал. Может, не стоило его бить да выкидывать из города? Вдруг несчастья с тем ребёнком да болезнь старшей дочери - его проклятие: духов отомстить подговорил мерзкий старикан? Ну да дочь поправилась, значит, не совсем всё и туго. А что побил да выгнал... ничего похвально нет, разумеется, в том, чтобы избивать стариков, пускай и сумасшедших или просто плутов... Только два года назад уже не выдержал военачальник всех этих сказок старого шамана... Или всё-таки прав был старик - и однажды и у него родится сын, о каком мечтал? Тем более, что шаман говорил: одного сына боги точно приведут. Только ждать тяжело... Но, может, хоть на этот год?
- Шёл бы ты... с полами грязными воевать, - беззлобно усмехнулся военачальник, - Битвы битвами, а как бы духи овощей на тебя за такое непотребство не рассердились.
- Простите меня, - виновато сказал парень, - Заигрался как дитё. Но это моя была идея. Не трогайте друга моего.
И за других заступается... хорош. Не чета парню, что рядом: тот уже от пота весь взмок, трясётся, едва зубы не стучат.
Да по другим делам пошёл. Только вскоре поманил к себе верного помощника, тенью следовавшего за ним:
- Объяви ещё набор. Что возьмём всех, кто захочет. Но вышибать будем ещё строже, вместе с ленью и спесью.
"Юуси придёт, - отчего-то подумал, - Юуси точно придёт"
Юуси пришёл среди первых десяти...
А жена опять обманула: очередную девчонку родила. Красивую - и только. Куда ему столько таких? Того гляди - со всеми влиятельными особами перероднится. Может, какую-нибудь отправит прислуживать в императорский дворец. Всё это конечно могло пригодиться, но обида жгла душу. Хотелось сына. Сильно хотелось наследника-сына. Уже стал подумывать о второй наложнице или о том, кого бы усыновить. Или зятя подыскать для старшей дочери, который сам согласится войти в их семью и его имя взять?
Года три минуло с того дня. Шамана-старика, увы, не удалось найти. А то уж очень осерчал военачальник, думал голову наглому вруну снести. Да то ли тот и сам свою голову уже где-то сложил - не мудрено-то с его-то "ценными" советами да ответами - или же духи его всё-таки от тяжёлой руки военачальника берегли... Император тоже сердился: и он велел искать старика, хотел у него что-то про место для кургана уточнить... Ну да вознёсся уже император к богам и к небесам...
Жена да наложницы военачальника исправно служили... трёх дочерей приносили почти каждый год... Злость раздирала душу военачальника: у всех других были сыновья. У всех уже подросли свои сыновья, а он чем хуже? За что боги столь суровы с ним?..
С тоски подался искать учеников. Приглядывал за молодняком: кто смел, кто ловок, кто быстр, кто хорош, кто умён. Да нарочно им испытанья подкидывал. Особенно тяжестей навалил исподтишка на голову Юуси: уж очень старался простолюдин. И тяжестей навалил ему на голову военачальник, и сам же повышению поспособствовал. Тайком.
Юуси учился много да ладно. Вот уже некоторых своих учителей обошёл. Красавец-воин. Так ладно дерётся да такой смелый норов. А раз и вовсе подкараулил военачальника у лагеря, колени преклонил, до земли головой склонился:
- Возьмите меня в ученики, господин! Я видел, что средь нынешних воинов вы самый лучший. И мечтаю я днями и ночами, наяву и во сне, учиться у вас воинскому искусству!
Он хороший ученик был. Очень хороший. Да что-то дёрнуло военачальника новое испытание устроить его любимому ученику, тряхануть его, да так, чтоб ещё с большим пылом да на новые вершины подскочил. И сказал он ему:
- Плохой из тебя воин. Мне в ученики не годишься. Приходи, коли ещё острее отточишь своё мастерство.
Надеялся воин, что ещё ретивей в учениях и сражениях станет мальчишка. Да только не увидел задора нового в глубине его глаз. Понурился парень, извинился, что от дела оторвал учителя, да ушёл.
Он более не вернулся к нему. Ждал военачальник, замирая от самых смелых своих мечтаний... Ждал как с новым задором, с ещё большим искусством придёт к нему юный воин. Тот юнец, которого он разглядел среди других, чьими дерзостью и ловкостью любовался украдкой, за кем присматривал тайком...
Да только не оценил Юуси той тайной заботы: к советнику нового императора ушёл. Чем его сманил тот, который меч-то толком в руках не держал? Старый толстый придворный сплетник да интриган. Стал ему Юуси прислуживать. Личным охранником стал. Потеряло войско такого дивного бойца. И чего ради? Чтобы слонялся тенью за старым склочным стариком по столичным улицам да дворцовым коридорам? Огорчения у военачальника в душе стало на целый океан. Как будто родного сына потерял. Родил, обрёл и потерял. Не следовало гонор сбивать у мальчишки. Совсем опору в сердце да веру в силу свою потерял. Но разве пристало знаменитому воину, грозе варваров, доблестному военачальнику перед мальчишкой каким-то безродным извиняться? И военачальник молчал. В душе ругался и на юнца за малодушие, и на себя за чрезмерные мечты. В душе ругался, а так... молчал...
Раз как-то в дом Юуси пришёл к военачальнику. С посланием от своего хозяина. Что-то там сопроводить каких-то там ему необходимых торговцев, откуда-то и куда-то. Бред, не стоящий внимания военачальника. Хотя, конечно, в отказе деликатнее причину указал.
А через пару дней пришли воины императорские во двор.
- Выходи, изменник! - кричали, - Выходи, негодяй!
- Что за шум? - спросил, выйдя к шумливым гостям.
Те без уважения навалились... Пару десятков разбросал, а то и три иль четыре незваных гостей... А потом навалились, разрезал какой-то трус ему ногу так, чтоб на ногах не стоял.
- Схватить изменника! - кричал, командуя, на его дворе чужой человек.
И его, чужака, слушались. И своих людей вытаскивали, оземь швыряли. Жён тащили за волосы... Те плакали, да тряслись... Не приметил только военачальник самой молодой наложницы да старшей дочери от первой жены. Неужели, смогли сбежать? Ну, молодцы! Хоть и женщины, а молодцы! Только бы не замешкались, хватая вещи! Только бы далеко убежали! Далеко-далеко... Только бы боги хранили их! Хоть их! Хотя бы их двоих!!! А он так и быть, готов ответить перед богами за вызванный у них им гнев.
Военачальник поднялся - и попятились воины вокруг - и встал, ровно встал, гордо голову подняв. И как он стоять смог, когда по ноге так мечом отхватили?.. Но он стоял. Истекал кровью, но стоял.
- Почему шумите в моём доме? - спросил спокойно.
И тут ему стали совать под нос какое-то письмо, написанное не его руками. Как будто в том самом письме он самолично обещал прийти на подмогу воинам заморского императора. Чтобы свергнуть своего. Как будто яда страшного и незаметного прислать просил. И сам же обещал угостить отравой своего повелителя.
А Юуси стоял поодаль. Его военачальник почему-то приметил сразу. В горле перехватило. Это так ты за заботу о тебе отплатил? Так?! Но Юуси стоял бледный и смотрел отчаянно. Впервой занесло мальчишку между прихотями и жёсткими играми двора. Небось, его же и заставили подбросить то обманное письмо. И теперь стоит и сам в ужасе от того, что натворил. Но нет ему пощады! Никогда не простит его военачальник, даже на другом берегу Жёлтой реки!
Потом его связали и избили. Заперли почти в полной темноте и сырости. Но пальцы дотянулись до заколки с красной хризантемой, смогли прощупать под одеждой цветок...
Так и ночь просидел без сна мужчина. И думал военачальник, уже бывший, что, быть может, также когда-то сидела потерянная в темноте та девушка из деревни на приграничной земле. Носила ли она подарок, который он сделал своей рукой? Или выбросила, когда уехал? Или выбросила какое-то время спустя, испугавшись, что он не вернётся? Сама ли выбросила? Заставили ли? Засыпала ли ночью в чьих-то объятиях? Или его ждала? Отчего исчезла та деревушка с лица земли? Ведь вроде и не слишком большая была, но жизнью кипела, когда приезжал тогда вместе с войском, ещё не своим... Но может, там её встретит, по другую сторону Жёлтой реки? Встретит, расспросит и всё поймёт. Тогда точно всё поймёт...
А когда вдруг в темницу дочка старшая проскользнула - уговорила-то как-то тюремных стражей - отчаянная да встрёпанная, рыдая, опустилась на колени на грязный пол возле ограды... Да сказала, что спасти не смогла и, рыдая, поклонилась головой до земли, он недолго думал. И отдал ей своё последнее сокровище. Как память последнюю об отце. Да извинился, что теперь скитаться ей, коли дальняя родня не примет, да не сбережёт.
- Ничего, отец. Страшна беда, да не ты причина, - дочь сказала, - Я как-нибудь постараюсь жить. С Сакурако успели взять по шкатулке с украшениями. Как-нибудь выживем. Как-нибудь проживём. Ты прости меня, отец, что я не смогла спасти тебя, как бы кого ни просила из родственников столичных, да важных господ.
- Берегла бы себя лучше, - отец сказал её, да вздохнул, - И постарайся столичным на глаза не попадаться. Беги из столицы. И как можно скорей.
- Не волнуйся отец: кое-кто из слуг не был дома в тот день. Если верность для них дороже жизни, они помогут. Поддержат меня и Сакурако.
Поклонилась опять, на коленях, да головой до земли. Более сделать ничего не могла. Лишь уйти. И выжить. Он просил её только об этом. Только выжить. Да жить. Да простить нерадивого отца, что не защитил, что защитника ей найти не успел.
И казнить его собрались быстро, без особых расследований. На другое же утро. По-простому, у тюрьмы. Как какого-то бродягу. Император новый даже не уважил своим присутствием: более видеть его не хотел. Так ему передали. Вот, спрашивается, на что он ему верно служил? Ежели б воля его - не подчинился бы более никому. Ну да там, за Жёлтой рекой, уже, наверное, и не навоюешься...
Окинул взглядом толпу. Маловато. Словно нищеброда какого казнят. Мерзкий день. А военачальник, теперь уже бывший, не так хотел умереть. Совсем не так хотел умереть. А в своих многолетних мечтах видал страшный день, крики, шумы, вопли и почётную смерть в жарком бою... Не из-за клеветы собирался голову сложить. Совсем не из-за клеветы!
Юуси с порученьем пришёл. Пришёл передать, чтобы начинали. И взгляд его осуждённый поймал. Грустный взгляд. Потерянный взгляд.
"Не волнуйся, сопляк, - подумал бывший уже военачальник, - Будешь ютиться у нечестного сброда - и ещё посмотрим, кто из нас умрёт красивей. Сдохнуть-то, в общем-то, дело несложное. Жаль, что я тогда тебя с низа вверх протащил"
Меч взлетел... и над его головой... Красиво и чётко... Значит, палач не хотел его мучить... может, всё ещё кто-то его уважал?..
И струя крови хлестнула Юуси по лицу, по глазам... Он не сразу проморгался, подтёр горячую жидкость... Не сразу смог увидеть очертания мира... А когда увидел неподвижное тело, так сжалось что-то внутри, словно его самого ударили мечом...
"Хорошая работа! - сказал его новый хозяин, - Ну, иди мальчик, отдохни чуток. Что-то уж очень бледен ты сегодня. Полно. Не пристало воину так реагировать на казнь"
Юуси купил выпивки. Приличный такой кувшин. Место нашёл подальше от домов и от людей. Луна сегодняшняя вышла какая-то тощая. Луна сегодняшняя была какая-то ущербная... И было так мерзко на душе... И это пойло, которое в первый раз глотнул, было тошнотворное на вкус... Не так он мечтал жить... Не так мечтал жить Юуси. Материнский подарок - родное имя - гласило, что он - "отважный воин". А он ввязался в какую-то подлую возню. Хорош был бывший военачальник. Сильный, смелый. О его подвигах ходили легенды... Да что-то было в нём такое... В этом невозмутимом человеке... Он даже умирать пришёл спокойно... Он даже не шелохнулся, когда взлетело лезвие меча над его головой... стоял ровно, на покалеченной ноге стоял... И если б что-то можно было изменить в этом мире, учился бы Юуси драться у него. И радовался бы, выбери его этот сильный воин себе в ученики или слуги... Да только глупо теперь мечтать... Ущербная луна смотрит на него с небес...
"Хорошо хоть мать не узнает, каким подлецом я стал! - подумалось Юуси, - Она мечтала, чтобы я стал сильным - и защищал бы слабых и бедных людей. А что я... Что сделал я? И это мерзкая отрава нисколько не спасает упавший дух!"
- Что заскучал? Один чего сидишь, красавец?
Обернулся. Девица как-то странно одета была. Не из простых. А бродит тут одна. В руке кувшин сжимает... с очередным вонючим пойлом... Вот ей-то как раз совсем ни к лицу.
- Мне грустно, - сказала, усаживаясь возле него, - Составишь мне компанию? Хочу посмотреть на луну.
- Шла бы ты отсюда, госпожа, - проворчал, - Твои родители будут сердиться.
- Но такая чудесная ночь, - сказала вроде нежно, но что-то другое в голосе её проскользнуло, - И почему же совсем чуть-чуть поговорить нельзя?
- Я не твоя служанка, чтоб болтать с тобой о всякой ерунде! - и проворчав, повернулся к ней спиной.
Отрава, которую хвалили за поднимание настроения, совсем не желала оправдывать свою репутацию. Она настроение отравляла ещё глубже, вконец глубоко.
"И как это только пьют?!" - подумал с раздражением и отбросил от себя ставший ненужным кувшин.
Девица вначале сидела тихо, от дум тяжёлых не отвлекала. Уж лучше бы сказала ещё чего! Так подобралась, как будто для прыжка или удара... напряглась...
Едва успел перехватить за тонкое запястье. Сжал её пальцы так, что вскрикнула. И точно, подобралась для удара. Сжимала в руке заколку с тонким остриём!
- Отстань, мерзавец! - закричала, - Отпусти!
- Кто подослал тебя? - спросил он строго.
- Никто не подсылал!
Сжал так, чтоб пальцы хрустнули. И с ненавистью прошипела:
- Я сама... сама пришла... Я видела, как ты подбросил то письмо! Я глупая была и сразу отцу не рассказала...
И рванулась, отчаянно, не думая об в плен попавших пальцах... Такая не отстанет.
Отбросил от себя как зверя.
- Подумала бы о своей судьбе! - проворчал.
И ушёл. Пошёл. Она вскочила, рванулась. Нога запуталась в одеянии. Упала девчонка. И заревела. И стало от этого рёва на душе ещё гаже. Уж лучше бы догнала... уж лучше бы проткнула своей заколкой... Но, может, у неё ещё остался кто...
Он шёл и почти не думал. Было гадко-гадко. Сегодня умер достойный человек. Хороший воин. Из-за него. А если умрут двое... Что стало с его семьёй? Вроде бы кого-то схватили... И, говорили, у бывшего военачальника не было сыновей... А значит, и позаботится об этой истеричной малявке некому.
Она ревела там же, где и оставил. Отчаянно, надрывно... как будто лезвием по ушам, по животу, по голове... Склонился над ней, протянул руку, спросил:
- Есть где остановиться тебе? Хоть кто-то есть, кто тебя защитит? Я проведу...
И еле увернулся. Острие распороло ему лоб. Острая заколка. Могла бы и голову проткнуть...
Шарахнулся... И удар меча раскроил ему спину... Упал, съёжившись... В последние мгновения нащупал свёрток через одежду, как-то нащупал конец, достал... и сжал на последок... последнюю частицу сумрачного детства... последнюю частицу мамы...
- Пойдёмте, госпожа, - сказал воин, - Нам надо срочно убираться из этого места.
- А сёстры? А мама? А...
- Не знаю, что с ними будет. Но я не смогу смотреть в глаза вашему отцу потом, если вас сегодня отсюда не уведу. Идёмте, госпожа!
Они шли... уже рассветало, а они ещё шли... Мужчина с прядями седины и совсем ещё юная девица... Она шла с трудом: ноги не привыкли к долгой ходьбе, но прикусывала губу и молчала...
- А, кстати, госпожа! - встрепенулся вдруг её охранник, - Я ж ваши украшения подобрал.
- Моё украшение?
- Да, ваши, - заулыбался, найдя, чем обрадовать подавленную девчонку.
На протянутой ладони воина лежало две заколки. Две одинаковых деревянных заколки, украшенных красными хризантемами. Увидев их, побледнела юная госпожа, вскрикнула и отшатнулась, схватясь за сердце. И вдруг встрепенулась, подхватила полы одеяния, прочь бросилась она...
- Госпожа, куда вы? Вы что? - перепугался мужчина.
Но девушка бежала быстро, подбирая края одеянья. Словно забыв об усталых и сбитых от долгой дороги ногах...
Юуси лежал на том же месте, ещё не найденный людьми. Скрючившись. Лужа крови давно уже высохла. Солнце щедро освещало его лицо, сдвинутые брови. Искалеченную руку, когда-то судорожно сжимавшую материнский подарок. Последнюю память о его матери, заснувшей в поселении варваров.
Тот варвар, у которого Юуси и его мать жили, дерзнул забрать их из умирающей от болезни деревни. Вытащил и выходил. Мать засыпала в его объятиях каждую ночь. И в ту последнюю, когда она не проснулась поутру. Тогда варвар вытащил из её длинных чёрных блестящих волос её любимую заколку и, вздохнув, протянул украшенье её сыну:
"Она сказала, что это подарок твоего отца. Если уйдёшь к своим, то, может быть, сможешь его найти".
Украшение вело его, оберегало... Сияло его душе как нежный свет звёзд и луны, слабо освещавший путь ночному путнику... как последняя материнская улыбка...
Он сжимал заколку так судорожно, что слуге бывшего военачальника пришлось срезать ему часть пальцев, чтобы забрать её... Тот долго протирал её дорогой, радуясь, что госпожа не смотрит. А теперь, упав на колени возле убитого, юная госпожа разрыдалась так отчаянно, что слуге самому захотелось плакать. Дрожащей рукой госпожа вытащила заколки. Перевернула холодное тело и положила одну из заколок ему на грудь. Чуть поколебавшись, положила рядом и вторую. Накрыла их его уцелевшей рукой.
Одна из красных деревянных хризантем, незнакомая, почти облезла от времени. А вторая, знакомая, лишь чуть поблекла. Отец частенько разглядывал её тайком, когда думал, что его никто не видит. А когда дочь застала его за этим занятием, ругался долго и страшно. И, когда поклялась молчать, в обмен на молчанье, признался, что точно такую же когда-то подарил своей первой невесте...
- Госпожа... госпожа... - растерянно твердил воин, - Да что же, вы, госпожа?
- У отца был сын, - девушка подняла на слугу залитые слезами глаза.
- У господина есть сын? - воин обрадовался, - Значит, старый шаман не соврал? У господина есть сын!.. О, если об этом узнает старшая госпожа...
- У отца был сын... - губы девушки задрожали, - Понимаешь, был сын... был...
Поняв смысл её слов, слуга побелел. Ноги у него подогнулись. Он упал возле неподвижного юноши. И потерянно зарыдал...
Солнце ползло по небу всё выше и выше... Его тёплый свет заливал все растения, все жилища...
Спустя какое-то время воин очнулся от оцепенения, подхватил юную госпожу под локоть:
- Нам надо уходить. Пойдёмте. Мы уже ничем не сможем ему помочь.
Спустя несколько часов люди нашли тело убитого слуги советника. В целой руке он сжимал две заколки. Два одинаковых деревянных украшения с красными хризантемами... Долго гадали, что погубило его. Женщина? Кража? Какой-то завистник или недруг? Впрочем, поговорили - и вскоре забыли. Так и отправили в последний путь с теми заколками, чью хозяйку так и не нашли. Да особенно-то и не искали. Видно, не надо было, раз слуги хозяйки из-за украшений шуму не подняли. А, может, украшения он для своей любовницы приберёг. Может, сам сделал? Или купил задёшево: уж как-то простоваты украшения. Есть ли кому-то дело до них? Да и не велика персона, этот юный прислужник...
А всёвидящее солнце молча провожало двух беглецов, уносящих с собой тайну зарубленного юноши... Оно, солнце, знало ещё больше страшных тайн...