Аннотация: Разработчик клона известного писателя едет на семинар в Лондон. Там он встречает Лизу, свою былую зазнобу...
Образец Лиззи
Все имена и события вымышлены,
любые их совпадения с реальными - случайны.
У нас в генной лаборатории наконец получился клон писателя Войновича.
Старый писатель уже умер, новые все, за редкими исключениями, только блудили пером, предложить человечеству кроме уныния и злости им было нечего. Они доживали, можно сказать, свои последние денечки, трясясь ночами в холодном поту в ожидании скорой замены их деятельности искусственным интеллектом. Старый же Войнович, если судить по обильному потомству, имел внутри себя какой-то особый поршень... ну, или машинку перпетуум-мобиле - генетическую аномалию, которую было бы любопытно восстановить. А вдруг да и высветится нечто на литгоризонте? Уж песня его про "караваны ракет" и про "закурим перед стартом" была куда как хороша и пришлась нашему тяготеющему к космосу сообществу совершенно в жилу.
Обсудив это всё в понедельник на утренней планерке, мы разбрелись по лабораториям, а шеф принялся звонить по Ватсапу в Рослинский институт в Шотландии, с которым у нашей конторы связи еще со времен бедных овечек Долли, Полли и Молли, а особенно с середины двухтысячных, когда мы поучаствовали в прививках человечьего гена их клонам-цыплятам - всё конечно в научных целях.
Вот так я в конце концов и оказался в Лондоне, поскольку шотландцы сказали шефу, что они всё равно в столице на конференции и чтобы я с папкой и всеми документами явился немедленно дожидаться, когда у них в графике семинаров возникнет окошко - рослинцы с нашими, как каждый заметит, не особенно церемонятся.
Нос в связи со внезапной поездкой я, понятно, кривил только у нас в Болотине. Тащиться в гнездо к рослинцам в Эдинбург мне бы и вправду бы не захотелось, но Лондон - другое дело: там и Джимми Пейдж, и Кейт Мосс, а девушки в метро сплошь веселые и зубастые, вечно готовые к приключениям, как наши какие-нибудь доисторические пионеры.
В Лондоне я заселился в Ист-Энде, незадорого, у Аптон-парка - там не в сезон вокруг стадиона полно дешевых отельчиков архаичного стиля, где хозяйка утром самолично разносит в буфете гостям изящные фарфоровые чайнички с чаем и имеет вид диккенсовской старухи - вся в мрачном платье от пола под горло, с плотно уложенными на голове волосами и с белой наколкой-салфеткой на груди.
Получив ключи от моей каморки и от входа в отель, я запрыгнул в вагон на зеленой линии и помчался к Тауэру здороваться с Лондоном.
У Тауэра я непременно отмечаюсь в каждый приезд - так благотворно подействовала на меня тамошняя обстановка, когда я оказался у замка впервые: подружка Диана с дочерью отправилась осматривать крепость, заплатив за вход чуть ли не двадцать фунтов, а я остался снаружи и за половину этой суммы получил море удовольствия: наелся от пуза рыбы и чипсов, наговорился с бездельниками-безработными, убивавшими день на набережной, и даже завел с местными девицами пару контактов на будущее, поскольку развить контакт при Диане не представлялось возможным: в Лондон тогда я был взят "из милости" - у Дианы накопилось в командировках много бесплатных ночевок в "Ибисе" и их нужно было где-то потратить - в общем, мы потащились в Лондон втроем на машине и действительно сильно сэкономили на дороге, а отель по бонусу "Ибиса" вышел вообще задаром. Это не значило, однако, что я собирался шиковать и тратить деньги на ерунду типа Тауэра или мадам Тюссо: в путешествии - какое бы оно ни было - меня в первую очередь занимают люди, а не музеи, или, если конкретно, девушки годного возраста, которые, как показывает опыт, могут при случае сработать не хуже "Ибиса" - и ночевка выйдет такой же бесплатной, и удовольствия получится много больше...
Впрочем, всё это прошлогодний снег: Дианина дочка теперь сама уже годится в подружки - в смысле возраста. Всё течет, всё меняется, как говорил Вергилий... а потом повторил ливерпулец Маккартни, когда рассорился с "Битлз". "Things seem strange... but they change..." - вот как он про это сказал. Золотые слова...
И англосаксы, и кельты, и даже добрые арийцы наивно зовут своих Эрнестин, Кристин и Мартин Тинами - это у них как бы в крови. А вот для нас тина - это лишь вязкая волосистая темно-зеленая или даже бурая субстанция с назойливым тухлым запахом. Тина Тёрнер в буквальном переводе выходит "тина-токарь"... что, во-первых, нонсенс и дурь, а во-вторых как-то лапидарно, что ли... - так же как Джина, в смысле Вирджиния: все при этом думают про несравненную Вульф - и напрасно: именно Джина сбежала с любовником от старика Шагала в 1947-м, прихватив их совместного сына, а ведь это одна цепочка: Шагал, Бахтин и Войнович - я, собственно, об этом: в 46-м Бахтин защитил диссертацию по Рабле и отправился в Саранск, от Шагала сбежала его Джина Макнилл, а Войнович в Запорожье разрывался между занятиями столяра на алюминиевом заводе и аэроклубом: летал на планёре и прыгал с парашютом - отсюда наверно и песня:
Заправлены в планшеты
Космические карты,
И штурман уточняет
В последний раз маршрут...
А что? "Полифоническое задание несовместимо с моноидеизмом обычного типа", - говорил ученый Бахтин. Тоже метко, хотя и немного по другому поводу.
В общем, Шагалу вскоре пришлось жениться на Ваве Бродской, владелице лондонского салона моды, модистке, как выразились бы в старину, а нам пора после предисловий о существе дела вернуться в Лондон, тем более что шагаловская Бродская не имеет с "нашим", с нобелевским Бродским ничего общего - этот вопрос мы в отделе тоже капитально провентилировали: они такая же родня, как Лев Броцкий и Иосиф Тродский... - так шутили у нас на факультете, когда я учился там на лингвиста.
Когда я вечером записываю свои впечатления, то стараюсь уйти от схем - в смысле сюжета, или концепции, или чего там еще... написано ведь уже обо всём на свете, и что это будет, если в дневных наблюдениях появится вдруг линия из "Как закалялась сталь", или из мопассановской "Пышки", или, к примеру, из фольклорного "Колобка". Сюжеты верстает жизнь, и надо иметь смелость отдаться ей полностью, понестись, как это говорится, на крыльях... - вот тогда и получится метатекст, который непременно заденет каждого, ну или во всяком случае он, этот каждый, найдет для себя в нём что-то свое, глубоко личное, о чем автор вообще-то ни сном ни духом. Энтропия на то и едина, чтобы все нити сходились, переплетались, искрились и резонировали где только возможно. Или, как писал в другом месте Бахтин: "Эстетическое созерцание и этический поступок не могут отвлечься от конкретной единственности места в бытии, занимаемого субъектом этого действия и художественного созерцания". И они действительно не могут, это неоспоримый факт.
Клонов Бахтина, кстати, мы делали еще до Войновича - причем один был ученый, а другой - неученый: просто некий Бахтин. Обхохочешься было наблюдать сквозь стекло за их дневными беседами.
- А я знаю за амбивалентную логику материально-телесного низа... - хвастался ученый Бахтин.
- Удивил козла капустой! - пренебрежительно хмыкал неученый. - Я и сам за нее полно всего знаю...
"О-о-о, - читалась досада на лице у ученого. - Да он и Рабле прочитал! Сейчас пожалуй заявит, что он и есть ученый Бахтин".
...Я поглощал из промасленного бумажного пакетика "фиш энд чипс", опершись локтями на гранитный парапет Темзы, и неторопливо озирался по сторонам: на Темзе прямо под носом у меня громоздился плавучий причал, к которому подруливали один за другим прогулочные кораблики, полные праздной публики, а с другой стороны вовсю тусили туристы из Тауэра - тоже порою забавные.
Место это мне определенно нравится. Оно какое-то знаковое: здесь Лондон почти без понтов, и если умеешь прислушиваться, то слышен его пульс - в каждый новый приезд тоже немножечко новый.
Я уже пропустил в грязноватой забегаловке у выхода из замка рюмочку бренди и собирался было снова зайти внутрь за второй, когда что-то в походке одной из туристок показалось мне знакомым.
Выудив из нагрудного кармана очки, я нацепил их на нос... тем временем дамочка, кажется, тоже меня заметила и, чуть прищурившись, шла теперь через улицу прямо навстречу.
Лиза... Лиза! Это ее шея, ее посадка головы, ее походка... Мы не виделись... столько не живут...
- Ого! - чуть скривившись, проговорила она, подходя ко мне вплотную. - Я думала что я тебя позабыла. - И Лиза, приподнявшись на цыпочки, звучно чмокнула меня в щеку.
- Глазам не верю... - У меня даже перехватило дыхание. - Хочешь рыбки? - Я протянул ей свой початый пакет с едой. - Ты как здесь? Зачем? На Тауэр любуешься?
- Щемчук послал, из-за Долли...
Лиза пришла к нам тогда в бухгалтерию из команды Щемчука - с кем-то у них разругавшись. Но, видно, потом вернулась обратно, раз Щемчук посылает ее в Лондон.
- А Полли и Молли? - уточнил я.
- В смысле? - не поняла шутки Лиза.
- Эти трое - клоновые овцы: Долли, Полли и Молли. Я и сам поэтому здесь. Ну... не из-за овец, конечно, но по сходному поводу.
- А-а-а... Нет. - Она усмехнулась. - Долли - это доктор, врач-педиатр Лиза, царство ей, бедной, небесное... Был у нас такой проект с паллиативной медициной в середине десятых...
- Лиза?
- Да, тоже Лиза. А ты думал что я одна такая Лиза? - Она улыбнулась.
- Для меня одна, - сурово ответил я. - И я тебя, кстати, вообще никогда не забывал.
- Что-то я не заметила, - с гримаской проговорила она. - А было бы, наверно, прикольно... Ну, если бы ты тогда так внезапно не выпилился. Я ведь тебя просто решила проверить... ну, твой напор. Что ты на самом деле ко мне чувствуешь помимо койки.
- Надо было сказать... - нахмурился я. - Что у вас, у баб, за манера - ничего не делать открыто? Я просто тогда отошел в сторону. Ну, чтоб не надоедать. И что это не повод для близкого знакомства, как это у вас говорится. Перепихнулись разок-другой - и хватит. Тем более что ты реально дичилась и фыркала... как... - Я на мгновение умолк, вспоминая слово. - Как комадреха....
- Это еще что такое?!
- Комадреха это куница, только в Латинской Америке. По-испански. Не знала?
- Нет. - Она сощурилась. - А должна?
И мы наконец основательно обнялись: я даже почувствовал грудью ее выступающие прелести.
- Однажды Светлый Человечек и Тёмная Лошадка решили забухать... - предложил я, когда мы, проболтав с четверть часа, обменялись многочисленными новостями. - Ты что-то имеешь против?
- А презервативы? - без запинки поинтересовалась она. - И кто тут у нас светлый человечек?
- Ты где поселилась?
- В семье... Щемчук и устроил. Есть тут такая Вера... замужем за местным.
- Ну, тогда едем ко мне, у меня номер в отеле.
И мы двинулись к станции подземки.
В метро Лиза как-то быстро сникла, потухла... я поначалу легонько пихал ее в бок локтем в порядке ободрения, но и мне самому тоже казалось, что в воды реки не ступить дважды и что для возобновления нашей недолгой и уже очень давнишней связи должны иметься более веские причины, чем случайная встреча в чужом городе.
- Спусти пар... - наконец проговорил я. - Нас никто ни к чему не обязывает. Если хочешь, я просто могу проводить тебя до самой Веры.
- Спасибо, - с полуслова подхватила Лиза. - А то я как-то реально напряглась. Много воды утекло, знаешь?
- Ты замужем? - просто спросил я.
- И это тоже... - кивнула Лиза. - Но не в этом одном дело. Поедем, раз уж собрались. А потом возьмешь мне такси. Не надо меня провожать... Увидит кто-то из наших - и тут же настучат...
В гостинице мы немного выпили, немного потискались на неразобранной постели, как бы узнавая друг друга заново - без особого, надо сказать, интереса: тут, вероятно, и проявилась как раз эта бахтинская амбивалентная логика материально-телесного низа - или уж не знаю еще что; мы были реально чужие телом, как будто и не было ничего в прошлом...
Тогда у меня вообще был период, когда я спросонья не сразу соображал, чья это голова рядом, на соседней подушке. Секс был вполне самоценен: для него не нужно было дипломов, статуса, дорогущих модных нарядов, научных дискуссий - что-то просто щелкало у двоих при беглом взгляде в метро друг на друга, и через час они уже, потные и скользкие, приобретали компоненту общности, которая иным порой не дается десятилетиями... ибо энтропия... - да что говорить?!
Мы выкурили по сигаретке на миниатюрном и зыбком на вид балкончике, стоя вплотную друг к другу на высоте четвертого этажа, а затем я вызвал Лизе такси.
Мы спустились к машине, я сунул водителю двадцатку, моя былая пассия назвала какой-то ничего не говорящий мне адрес - и отбыла восвояси... Через некоторое время она вновь появится в этой истории, как уже конечно догадался проницательный читатель.
Через полчаса у меня запищал телефон.
- Я доехала, - проговорила в трубке Лиза. - Спасибо тебе, это было ностальгично. Еще увидимся...
И она дала отбой.
"Конечно увидимся..." - на автопилоте ответил я гудкам в трубке.
И тут телефон зазвонил снова: рослинцы сообщали, что завтра до обеда у них окно в графике и нам необходимо встретиться.
Укладываясь вечером в постель, я обнаружил возле нее на полу сложенный втрое флаер, который Лиза, вероятно, обронила, доставая из сумочки презервативы.
"Факультатив по курсу "Зарубежная литература" - стояло на лицевой странице. - Для студентов профильных факультетов. Семинары сентября-декабря 202... года".
На автомате я просмотрел листовку - если сознаться, я вообще читаю что попадется под руку: видно, мечтаю подспудно наткнуться на абсолютную истину, познать, как это называт, формулу Вселенной. "Экзюпери и методики учета невозвратного акцепта при билансировании списания равномерно расходуемых материальных ценностей - стояло на третьей страничке. - Доцент к.э.н. такой-то". - И дальше, несколькими строками ниже: "Экзюпери и динамика санации вымени крупного рогатого скота при его поражениях хламидиями и микоплазмами". - И снова фамилия доцента, но уже кандидата медицины... "Каких только ни бывает на свете специальностей! - подумалось мне. - Ну вот хоть с этим выменем рогатого скота...". Бытие определяет сознание - с этим не стоит спорить. Когда ты целую смену, к примеру, профессионально доишь коров, то вечером тебе не до птифуров или, скажем, какой-нибудь горгонцолы - сунешь за щеку ириску "Тузик" и доволен. Коннотация тут, понятно, не "Тузик", а именно вымя, как это ни покажется парадоксом - так же как в имени Насралла побочным значением нужно считать окончание "алла", а не то, о чем каждому сразу думается: ложная коннотация еще хуже, чем вообще без нее... это как некоторые в Ленинграде звали дворцом Белосерьских-Белозырьских свекольного цвета здание на угла Невского и Фонтанки - вот она, ложная коннотация в ее чистом, в рафинированном, так сказать, виде! Щемчук тут, кажется, не при чем, но контора наша, в которой служила ушедшая от Щемчука Лиза, сидела буквально напротив от свекольного здания, в Фонтанном доме, отделенном от Белосерьских только конями Клодта. Оттуда я и забирал ее после работы на палевых "жигулях" - других у меня тогда не было.
Спал я в ту ночь плохо. Впрочем, я и вообще сплю неважно, даже без всякого повода - видимо, нечиста совесть - а тут всё же такое... Не каждый день встречаешь тени из прошлого - да еще ТАКИЕ тени...
С некоторого времени, кстати, сам я подспудно позиционирую себя как узник совести, пребываю, как это говорится, во внутренней эмиграции... хотя и ходил, как остальные, в детсад, то есть с младых ногтей прошел обряд своего рода воцерковливания: общей горшечной, общей игровой и общей спальной комнаты, не говоря уже о воспиталках и дебелых "нянечках", лупивших нас походя и не глядя своими влажными погаными тряпками... - пускай порой и за дело.
Потом, уже постарше, я одну за другой написал три повести и сунулся было с ними в народ, хотел понести в массы - но нет, никто их не напечатал... пидарасы, как мог бы я тут добавить, но это будет нескромно, а у меня если и есть свой особый пунктик, то это мания НЕвеличия: я совершенно осознанно не ношу "найк", не парюсь по Лагерфельду и Гуччи, а в творчестве отношу себя к поэтам-почвенникам, то есть пою земное, природное, как раз из вот этого бахтинского материально-телесного низа. "Рассказывают также... - так начиналась одна из моих повестей, - ...что в отдаленном ауле у бедного пастуха родилась дочь по фамилии Стерлядкина и слух о ее красоте и благочестии скоро распространился по всему падишахству". Стремление к метатексту, как видно, чувствовалось у меня уже тогда - и многие это ценили: одна поэтка из Гомеля, когда мы случайно встретились с ней в минском поезде, буквально выпучила глаза - мы как раз курили с ней в тамбуре - и проворковала "ты классный, я читала твоё на ЖЖ - и много думала..." и даже "ты даже класснее живьем, чем я себе представляла...", то есть и тут материально-телесный низ был ей как читателю совершенно не чужд, хотя в тот раз у нас и не вышло никакого продолжения: поезд в Питер прибывал спозаранку, у обоих было полно дел, а потом мы с ней просто потерялись - мобилок тогда не было, телефоны народ записывал на бумажку, бумажки замусоливались в кармане до нечитаемости и контакты утрачивались навсегда, как оно, конечно же, будет и нынче, случись на планете какой-то заметный магнитный катаклизм, типа бури в двенадцать баллов или чего-то еще похуже. Короче, "...герои сходятся вне времени и пространства, - как писал всё тот же Бахтин, - как два существа в беспредельности. Скрещиваются их сознания с их мирами, скрещиваются их целостные кругозоры. В точке пересечения их кругозоров лежат кульминационные пункты...". Вот так... Да и у Шагала это прекрасно видно - невеста вечно парит в воздухе, устремленная в беспредельное. Она как бы взывает к партнеру, слегка повернутая художником кверху ногами, в небесную, извиняюсь, синь... "Еще! еще!" - шепчут ее сухие пунцовые губы... А куда еще?! Сколько вообще можно... Кстати, тема эта прозрачно просматривается и у Войновича в "Чонкине", у нашего дорогого - во всей его имманентности - клона и образца триумфа отечественной генной науки, еще так недавно почитавшейся некоторыми за публичную девку...
Возможно, причиной моих бесконечных тайных рефлексий и замкнутости в творчестве была детская психотравма. Я рос не в столицах - в небольшом южнорусском поселке базировался авиаполк, в небе беспрестанно носились военные самолетики, младшие школьники мечтали "покататься" на каком-то особом МИГе чешского производства с кабиной на два места - инструктора и учащегося, - а воду в одноэтажных домишках поселка надо было греть дровами. Это занятие весьма хлопотно - и большинство населения семьями по субботами отправлялось в баню. У матери на работе имелся доступ к бесплатному душу, она всегда так и ходила чистой, а отец - он водил меня мыться с собою.
Наш неблизкий путь к поселковой бане пересекала линия электропередач, и если летом это ввиду обилия других впечатлений не играло никакой роли, то зимой, в свете фонарей, отражавшемся в обледенелом снегу, на опоре ЛЭП нельзя было не заметить таблички с черепом, костями и надписью по трафарету "Не влезай! Убьёт!".
Страх перед черепом я долгие зимние месяцы носил в себе, лишь изредка со смятенным лукавством предлагая отцу пойти другой улицей... - и эта пытка по моим более поздним ощущениям продолжалась годами... В общем, как выражалась еще на родине Вера: "Боже, как страшно жить...". Веру, у которой теперь гостевала Елизавета, я, немного подумав, тоже вспомнил - ее тогда все дразнили Верандой, не знаю уж почему... Так она и оставалась Верандой - пока не нашла себе английского мужа. Только говорила тогда она про страх перед жизнью в шутку - а смеяться тут совершенно не над чем.
- Распечатывайте Войновича, - хмуро потребовали рослинские англосаксы, едва я появился с утра по указанному ими адресу. - Пускай оттаивает.
Войновича наш институт доставил в Британию загодя в ящике, порядочно подмороженным, чтобы с образцом что-нибудь не случилось в дороге.
Меня провели на охраняемый склад, там я приложил к саркофагу выданный мне еще на родине транспондер, запоры крышки ослабли, мы вместе с британцами откинули ее в сторону, и Войнович принялся оттаивать.
- Тогда на сегодня всё, - наконец сообщили англосаксы, покрутившись возле ящика. - Завтра ждем вас в то же время. Сперва будет анализ Войновича, потом дискуссия, а после этого мы займемся нашим образцом Лиззи.
"Какой еще такой Лиззи?.. - с тревогой подумал я. - Они реально задрали своими овечьими кличками...".
Должен заметить, что я вообще-то против прогресса. Причем даже в таких мелких вещах, как песто и моцарелла, к примеру, от которых народ так прется у нас на родине. Мы всё же не Данте и не Петрарка, чтобы вот так вот вздыхать без конца по продуктам питания. Они поэты, с ними всё ясно: напишут за ночь без меры стихов, продадут их на рынке втридорога, накупят побольше продуктов - и вот жируют себе, причмокивая от сомнительного удовольствия. Кто бы был против - но не так же, как это делается сейчас: песто по импортозамещению... ну что это за понты?! Аджика - такое же песто, без всякого замещения - да и полно у нас аджики везде, слава Природе... Это я к тому, что ни клоновых Долли, ни даже нашего Войновича я внутренне не одобряю, хотя и нахожусь по ним как бы в теме - такая вот у меня внутренняя эмиграция. Ну или химтрейлы, да и вообще всё это засилье корпораций: народ для них - просто объект бездушного изучения.
Но ничего... будет еще и на нашей улице праздник!..
Нашим вновь завязавшимся отношениям с Елизаветой я в этот вечер решил дать перерыв, да и она тоже мне не звонила. Оставив рослинцев, я поболтался по центру города, плотно пообедал, затем, приехав к отелю, еще побродил по окрестным улицам, поужинал - и вечер у меня вышел совершенно холостяцким: я поглазел в номере телевизор с британскими сериалами, выпил полстаканчика бренди и в половине одиннадцатого был в постели, чтобы пораньше встать и просмотреть поутру текст своего выступления.
Снилась мне, понятно, снова какая-то дрянь, какие-то автомастерские, где я с уголовного вида механиками инспектировал свои пегие "жигули", стоя под ними, задрав кверху голову, в замасленной смотровой яме... - вот они, практические последствия прогресса: небось сто лет назад такое не снилось и в делирии - а нынче пожалуйста: то вдруг во сне разрядится мобилка, то в кафе тебя приедет обслуживать робот на каких-то колесиках... в общем, прогресс на руку только корпорациям - поэту-почвеннику он реально без надобности.
Текст выступления я писал сам, просматривать его еще раз было вообще-то незачем - утром, с дурной после снов головой, я просто принял душ, побрился, намазался модным лосьоном "Запах мати Тимати", оделся парадно и строго и отправился на встречу с коллегами по клонированию.
Британцы на совещание тоже принарядились. Они даже по очереди подошли ко мне пожать руку, как будто я был бенефициантом, а затем чопорно расселись в расставленных для семинара креслах.
Ввезли на тележке Войновича. Местный доктор сделал ему, уже совершенно оттаявшему и тоже парадно одетому, возбуждающий укольчик, в динамиках зазвучало "я верю, друзья, караваны ракет..." в какой-то нелепой рэп-аранжировке и в английской транскрипции, на экране за подиумом замелькали кадры о том как "писатель Войнович вселялся в новую квартиру"... - впрочем, наш выбор объекта клонирования и имел целью слегка взбудоражить классового врага антисоветчинкой, которая внятно читалась меж строк у создателя образа Чонкина...
И тут меня поманили на сцену.
Я занял место за кафедрой, разложил на пюпитре свои листочки, прошептал для храбрости "give-gave-given", потрогал кончиком языка зубы, настраивая себя на местное "the", и наконец "ударил галопом по фразам" - по выражению автора Галича, тоже в своем роде противника власти.
Войнович тем временем с усилием поднялся с тележки и теперь разгуливал по сцене в какой-то прострации, глядя в пол и бормоча себе что-то под нос.
Всё на свете рано или поздно кончается - кончилось и мое выступление. Британцы задали мне какие-то малозначимые вопросы, затем забрались на подиум, окружили Войновича и принялись осторожно его ощупывать, как бы проверяя качество нашей работы в Болотине или же пытаясь втянуть клона в не нужный ему разговор.
Наконец и эта часть программы подошла к концу, доктор в белом халате, мягко напирая, снова уложил Войновича на каталку, ведущий объявил перерыв на час, и публика потянулась к выходу.
Помещения для семинара располагались в двух шагах от Мадам Тюссо, на Оллсоп-плэйс, недалеко от Бэйкер-стрит, где в свое время квартировал сыщик Холмс, а теперь открыта одноименная станция местной подземки. Там в полуподвальчике с названием "Фуд Стэйшн" мне уже приходилось отсиживаться, дожидаясь когда Диана с дочкой досмотрят восковые фигуры.
Туда я направился и на этот раз.
Внутри пахло особым британским жарочным маслом в фритюрницах, какими-то местными шкварками, ворчащими на противнях с луком; за столиками тут и там с немыслимо важным видом сидели, сверкая белками, то чернокожие в дредах, торчащих из-под огромных вязаных шапок кричащего цвета, то пакистанцы в чалмах, то какие-то работяги с соседних строек с нечесаными рыжими патлами, выбивавшимися из-под кепок с надписью "I love New York" - каждый пытался здесь поразить окружающих своей неповторимой индивидуальностью, как оно и положено в колыбели демократии, и это без шуток: парламенту, или витенагемоту, как его называли при Вильгельме Завоевателе, скоро исполнится тысяча лет... неудивительно, что все тут такие гордые и самолюбивые, а что порою напоминают манерами наших советских гопников - так это не что иное как глобализация, всё те же корпорации, которые я поминал выше. И вот интересно - а как их подружки? Ну то есть обычные местные барыньки из простых - они тоже, как наши, мечтают чтобы любимый с утра подавал бы им кофе в постель?
Кофе вообще-то подают слуги, а не любимые - я так считаю. А то у наших всё выходит в одном флаконе: нужно чтоб мужчина был и мужественным, и нежным, и хорошо зарабатывал, и много не крал, чтобы надолго не посадили: кому же охота таскаться потом в плацкарте в Анжеру, в тюрьму - со взятками на УДО и с вещевыми передачами? Конечно, контраргументом тут выступает стирка носков и трусов - но на это вообще-то есть прачечные... ну или можно ухватить неприятные тебе объекты стирки специальными щипчиками - их теперь в каждом дискаунте, слава Прогрессу, навалом - всё из подлинной китайской бамбуковой древесины.
Час перерыва подходил к концу.
Допив свои полпинты вьетнамского рисового пива, я неспеша поднялся, отнес поднос с объедками к назначенной для них стойке, выбрался из полумрака подвала снова на воздух, в бурлящий жизнью Лондон, и направился к Оллсоп-плэйс.
На сцену мне больше было не нужно, поэтому в зале я уселся подальше, в надежде подремать, если это удастся - нашими в Болотине никакое мое участие в чужих семинарах не планировалось, а значит и отчитываться о них мне нужды не было.
Наконец и британцы собрались в полном составе.
Их руководитель вышел к пюпитру и объявил что-то - из чего я не понял и половину: если самому мне говорить не нужно, в мозгах у меня английская зона самопроизвольно и начисто отключается, видимо чтобы голова попусту не перегревалась.
Из динамиков снова послышалась музыка, какой-то английский рэп, что-то вроде "what the fuck autumn is, its the stones..." - и я, скорее автоматически, вдруг почуял в мелодии что-то знакомое... "Что такое осень - это камни..." - сами собой снова включились после вьетнамского пива мои двуязычные мозги.
"Вот тебе и Лиззи..." - снова тревожно подумал я, внутренне подбираясь и настораживаясь.
И тут ведущий объявил "новую разработку, усовершенствованный экземпляр, образец NW1 5LR...".
"Это почтовый индекс Бэйкер-стрит", - мелькнуло в голове, и мне стало еще тревожнее.
- Образец NW1 5LR Lizzi!!! - закончил фразу ведущий, растягивая слова с интонацией рыночного зазывалы. - Your applause, colleagues!
Раздались нестройные хлопки, затем дверь в другом конце помещения отворилась - ...и взорам публики предстала... Лиза.
Пивные газы у меня из желудка тут же пробили дорогу по пищеводу наружу, но этого, к счастью, никто не заметил - аплодисменты переросли в овацию.
Лиза была в изящном трикотажном платьице лилового цвета и стандартной длины, бедра ее скорее угадывались, чем были видны, но вот коленки и икры я узнал сразу - тем более что с нашей последней встречи прошло всего чуть более суток. Лиза так же как и тогда, в Питере, слегка тянула в сторону шею, на губах у нее играла всезнающая полуулыбка. Туфли были очевидно дорогущие, с этим британцы не поскупились. "Лабутен...", пробормотал я про себя и решил не упустить момент, когда Лиза повернется спиной, чтобы по алым подметкам проверить свое предположение.
Эта презентация по процедуре ничем не отличалась от моей с Войновичем: из зала вышел к пюпитру ответственный разработчик, так же как я разложил перед собой листочки и принялся барабанить текст. "Осень это камни" в динамиках слегка убавили, Лизавета с отсутствующим видом бродила по подиуму, внимательно глядя под ноги и ставя носки по одной линии, отчего ее бедра возбуждающе двигались под лиловым платьем, туфли действительно оказались лабутеновскими - а потом все снова захлопали, Лизу отправили в заднюю дверь, а мы все принялись задавать вопросы и тусоваться, как это принято повсеместно в ученом мире. Лапать и щупать Лизу ведущий, по-видимому, загодя не позволил - во всяком случае от присутствующих по этому поводу не слышно было никаких нареканий. "Ну и хорошо! - плотоядно подумал я про себя. - Ее есть кому сегодня полапать...".
Я дал Лизе пару часов времени, чтобы она пришла в себя после презентации, а затем набрал ее номер.
- Ну что? - сразу узнала она мой голос. - Сюрпризик для тебя?.. Извини, что не сказала сразу... это вообще-то запрещено, мы подписывали неразглашение.
- Клоны не могут подписывать неразглашение... - фыркнул в ответ я. - Они после клонирования ничего не соображают. Tabula rasa... слышала про такое? Им даже чтоб какать дают ассистента. Ты забыла что я тоже в теме?..
- А ты такой же хам как и прежде, - усталым голосом возразила Лиза. - Это в Болотине у вас какают с ассистентом. А у рослинцев сразу сами...
- Какой есть... - снова фыркнул я, обидевшись на "хама". - Тебя откуда забрать?
- А знаешь... - чуть теплее проговорила она. - Приезжай лучше к нам, к Веранде. Она кстати тоже тебя вспомнила... и тоже клон.
- Адрес диктуй... - в третий раз фыркнул я. - Светопреставление какое-то...
Вера-клон ничем не отличалась от Веры питерской. Она даже позволила мне пощупать себя тут и там, чтобы я мог убедиться в полном, как это говорится, соответствии.
- Но как такое возможно?! - недоумевал я. - Почему вас клонировали в Британии, когда в Болотине есть для этого специальный институт?
- Это Щемчук... - непонятно пояснила Вера. - Он тогда срубил где-то много бабла и решил клонировать всю свою команду. А эти - ну, рослинцы - они тогда только что развязались с овцами и пробили себе разрешение на людей. Только кто ж к ним пошел бы на биосырье из своих, из местных?! Это абсурд. Короче, Щемчуку дали хорошую скидку, и денег на всё хватило. А ваш Болотин тогда еще пребывал в зачаточном состоянии, вы мухами занимались, если не ошибаюсь...
- Так ты тоже работала у Щемчука? - поинтересовался я, поддерживая нашу занимательную беседу. - Не знал...
- А должен был? - тут же вскинулась Вера. - Я там вообще скакала в группе помрежа, меня было не видно не слышно. Но он решил клонировать всю команду... - ну, для гарантии. Типа вдруг кто-то заболеет - чтоб всегда был человек на подмену...
- Стоп-стоп!.. - завопил я. - А все эти воспоминания? Лиза меня позавчера реально узнала на набережной!
- Британцы тогда только вводили ментоскопирование, оно вообще шло к договору бесплатно, бонусом. Помнишь, как у Стругацких в "Острове" сканируют Симу мозги? Только Стругацкие фантазировали, а вот британцы взялись за дело всерьез и - как ты сам видишь - достигли определенных результатов. Конечно, мы не помним деталей. Но зрительные образы и грубая событийная канва восстанавливаются практически полностью, это несложно.
- Выходит, в постели ты меня не узнала? - с легким укором посмотрел я на Лизу.
- Ну... - потупилась она, - ...не очень. Но это ведь и необязательно?
- А вы конечно уже успели перепихнуться... - в шутку насупившись, проговорила Веранда.
- А та, старая Лиза... - всё не мог угомониться я. - Она теперь где?
- Живет себе дальше в Питере, как и жила... - спокойно сообщила Лиза новая. - Ну, если ничего плохого не случилось...
- То есть теоретически вас можно свести вместе? - размечтался я. - И устроить... ну, вечер воспоминаний... - Я ухмыльнулся. - Или даже уютную троечку...
- Кто о чем!.. - в один голос завопили Вера и Лиза, солидарно изображая дамское возмущение.
- Это Природа... - степенно пояснил я.
- И если так уж охота троечку, но незачем ждать питерской Лизы, - с гримаской заметила Веранда и кивнула в сторону полуприкрытой двери в спальню. - Муж всё равно ни о чем не догадывается. Мы с той Верой тогда поменялись... ну, примерно на третьем году брака. У нее оставался один амур в Питере, из одноклассников...
- Да и какая ему разница? - легко подхватила Лиза. - Вы с ней реально идентичны.
И мы продолжили болтать о Прогрессе, подкрепляясь время от времени солеными сухариками с гарликом, как местные называют чеснок, и настоящим британским портвейном "Old friends", к которому клон Вера здесь пристрастилась.
В общем, не знаю, куда мне теперь с этой новой Лизой... у меня от нее какое-то странное послевкусие, если можно так выразиться. Хотя в принципе надо, конечно, идти в ногу со временем, пусть даже и через силу... - иначе останешься за бортом локомотива истории.