Нас было четверо. Расстояние между двумя остановками можно было пройти пешком, но мы решили сберечь энергию перед матчем. Старший из нас, Гражданин Ахтаева, предложил зайти в библиотеку, которая находилась перед входом на стадион. Из компьютерных книг можно было перекачать информацию обо всех матчах за более чем столетнюю историю спагеттибола. Самый высокий из нас, Юра Самарканд, голова которого торчала из крыши едущего на стадион битком забитого мотобуса, высыпал на стол из большого серого мешка штук двадцать мышат, которые должны были одеть перед матчем зелёные кепки.
В излишне большом и сложном пространстве библиотеки легко было потерять столь большое количество, звенящих в тёплом зимнем воздухе Японии, улиток бодро взбирающихся на Фуко. Фуко - была третьим представителем нашей славной четвёрки. Звали её тоже Ахтаева, но была она немного меньше ростом и с большим числом дурных привычек. Она любила пить кофе с овсяными пряниками, которые были в это время съедаемы червями синих молний. Для этих червей было характерно то, что они не имели в себе плавных линий.
Когда, раз в десятилетие, свет в библиотеке выключался, стороннему наблюдателю могло бы показаться, что все мы образуем некую абстрактную фигуру в неокрашенном трёхмерном пространстве не имеющем чётких очертаний. Очертания были только с одной стороны и в качестве них можно грубо принять Четвёртого. Его и звали по жизни Четвёртым. Собственно никто точно не знал кто он такой. Некоторые парочки видели в нём своего амура, хотя Амуром, этого погрязшего в собственной коже толстяка, трудно было назвать. Некоторые же наоборот считали его стрелой амура, хотя даже пронзая сердце, столь тонкая стрела не могла причинить никакого вреда.
Началась игра. С полок были убраны несколько тоненьких электронных книг, что бы остальные, слишком толстые, не могли помешать прохождению себя через незакрытое лапшей пространство стадиона. Игра заключалась в том, что нужно было срезать острой поверхностью электронных книг капусту, росшую на огромном экране, покрытую горизонтальными побегами хорошо проваренной лапши. Лапша была длинная и могла жёстко смыкаться в кучу перед приближающейся опасностью. Зрителям, которыми являлись мышата в зелёных кепках, были видны рубцы на телах лапши. После нескольких ударов по одним и тем же рубцам, лапша отваливалась и падала целыми гроздьями в аппетитные тарелки, торчащие из рук мышей. То тут то там возникали бои за особо аппетитные осколки.
Отсечённые с экрана половинки капусты занимали одну из частей разделённой надвое картины. Вторая часть была покрыта синими червями молний. Автором картины был Четвёртый. Иногда он сворачивал из своей картины самолётик и со всей силы запускал его. И ежё понятно, что самолётики нужно пускать плавно. А так события, происходящие перед глазами великого циника, были совсем неправильны. Откуда - то перед глазами выныривал самолётик, и Великий Циник не успевал его схватить. Так происходило до тех пор, пока трехмерная поверхность нашего пространства сама не закручивалась в ленту Мёбиуса. И тогда самолётик сам попадал в руки Великого циника и, выпущенный им, вновь разбивался на нас четверых, начинающих свой путь на стадион. Такие пульсации повторялись с периодичностью 10 в стотриллионной степени лет.
Об этом всём я узнал из сна верблюда, приснившемся под воздействием от прочтения древней китайской книги во время отдыха на Великом Шёлковом Пути.