Таканов Михаил Иванович : другие произведения.

Земля веры

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Конец Х в., Русь пребывает на переломе, между тьмой язычества и светом христианства. Воевода Путята и царедворец Добрыня сопровождают епископа Иоакима крестить Новгород. Новгородский боярин Угоняй будет защищать веру предков до конца, как и его сообщники, викинг и волхв.
  Над Дохиарским монастырем взошла луна. Иноки закончили литургию и теперь тихонько расходились по кельям. Веявший со Средиземного моря ветер легонько колебал пламя свечей в стоящей у самого обрыва церкви, заставляя тени играть на строгих ликах святых. Уходящий последним монах на миг задержался возле иконы Собор Архангела Михаила, поправил мерцающую лампадку и, поколебавшись, приложился к изображению архангелов.
  - Молите Господа обо мне грешном, - тихонько попросил он, как делал это после каждого всенощного бдения. Инок привык не получать ответа, хотя почти каждый раз ощущал наплыв какого-то необъяснимого душевного тепла, будто кто-то давно знакомый пожимает ему руку. Так уж вышло, что человеческая природа позволяет воспринимать ответ ангела только в такой форме, за исключением отдельных случаев, которые потом многие века считаются чудесами. Вот и теперь, прикрывая, но, не запирая на ночь церковную дверь, монах не мог знать, что только что получил ответ, как получал его на свою просьбу каждый раз.
  Архангелы чинно стояли у алтаря, заняв почти такое же положение, какое по наитию приписал им иконописец. Только в данный момент небесные чины вовсе не были изображены на чём-либо и являлись такими же живыми, как и обращавшийся к ним монах. Ни один человек на свете не смог бы их увидеть без Божественного произволения, но это вовсе не влияло на их присутствие в церкви. Все они были, по человеческим меркам, богатырского роста и немалой комплекции, хотя при этом казались стройными, словно юноши. Но никто никогда не принял бы их за людей, потому что за широкими спинами небесных ратников виднелись сложенные крылья, покрытые пухом, наподобие лебяжьего.
  Сложением и лицом архангелы были похожи друг на друга, как родные братья, хотя, конечно, опытный глаз заметил бы и ряд отличий. Из-под алого плаща Михаила виднелся панцирь, тускло отблёскивавший в огоньках свечей. Архангел Иеремиил из неугасающего любопытства то и дело проводил сквозь пламя то рукой, то краем голубоватой накидки. Салафиил, архангел в красном плаще, задумчиво смотрел на распятие, вероятно, раз за разом переживая тот поздний вечер в Гефсиманском саду, когда он молился вместе со Спасителем. Архангелы Рафаил, Варахаил и Гавриил держались возле окна, явно, собираясь о чём-то переговорить. Иегудиил, будучи покровителем мучеников за веру, даже в церковь принёс с собой венец, который теперь вертел в руках. У самой входной двери кутался в фиолетовый плащ архангел Уриил, большой поборник правды, истины и справедливости, но при этом редкостный молчун.
  - Бог в помощь, брат, - произнёс вслед ушедшему иноку Михаил, и его тёмные глаза, одновременно добрые и требовательные, обвели архангелов серьёзным взглядом. Все присутствующие с самой битвы на Райских Кущах помнили, что архистратиг небесного воинства не говорит просто так ни одного слова. И если он пригласил их сюда ночью, то причина очень веская.
  - Братья, - вкрадчиво начал архангел. - Какой сейчас год от Рождества Христова?
  - Действительно... какой, - нахмурился обычно бойкий Варахаил. Для архангела, мыслящего в масштабах вечности, считать годы - занятие неинтересное. Тем более что ориентиров всегда несколько: сотворение мира, битва на Райских Кущах, изгнание людей из эдема и Рождество Христово. Рафаил, в облике человека некогда совершивший долгое путешествие по Ближнему Востоку, ориентировался в земном времени лучше, и тут же изрёк:
  - 988 год от Рождества Христова, сентябрь, первый месяц осени.
  - Верно. И этот год станет великой датой, если только люди с нашей помощью всё сделают правильно, - архангел Михаил посматривал на каждого из присутствующих непроницаемым взглядом. - Согласно Божьему Промыслу, истинная вера теперь пришла в северные края. Но не всё так просто. Ведь в тех краях до сего момента, да и сейчас тоже, люди не просвещены и поклоняются идолам.
  - Но так было везде, - отвлёкся от свечи Иеремиил. - Было время, когда и на Сионе приносили жертвы Ваалу.
  - Дослушай, брат. Некоторые властители той земли уже крестились и теперь обращают в веру Христову своих подданных. Пока всё идёт хорошо, без размолвок даже. Но это только начало.
  - Почему начало, - подал голос архангел Гавриил, поправив полы своего зелёного плаща. - Что сказано на ухо, вскоре будет проповедоваться с кровель. Разве нет?
  - Увы, нет, - Михаил нахмурился. - В одном из тамошних городов свил себе уютное гнёздышко, вы знаете кто. И он так просто тех людей не отпустит. Тем более что многие местные жители веками выполняют его волю. Им даже выгодно, чтобы всё оставалось по-старому. Сами погибнут навеки вечные, и братьев своих погубят. Поэтому мы должны вмешаться.
  - Что, все вместе, - ирония не свойственна ангелам, и только наклон кудрявой головы Иеремиила выдавал его недоверие к словам архистратига. - Разве мы можем делать всё, что хочется?
  - Это Господня воля, - поспешил успокоить его архангел Михаил. - Но мы не пойдём туда все вместе. Слишком много всего нам ещё предстоит. К тому же, сражаться там, думаю, не придётся. А вот открыть истину - первейшая задача. Уриил, согласен?
  - Согласен, конечно, - названный архангел вышел в середину, чтобы все присутствующие его видели. - Но учить пророка Ездру - это одно, а путешествие в незнакомые края - совсем другое. Я даже не знаю, куда лететь.
  - Смотри на полярную звезду, и она тебя не подведёт. Та земля называется Русь, и тебе она покажется красивой, насколько вообще может быть красивым земной мир. Но помни, что пока это не наша земля. А в одном из её городов прямо правит Лукавый.
  - Не сомневайтесь во мне, братья, - кивнул Уриил. - Я сделаю всё, что должен сделать. А кто именно смущает людей?
  - Толком не знаю. Может быть, Семияза, может быть, даже Самаэль. То место, где они всевластны, называется Новгород. Ты не сможешь туда войти, пока никто не освятит этот город. Поэтому отправляйся в город Киев, куда тебя приведёт полярная звезда. Там ты всё узнаешь уже наверняка.
  Архангел Михаил первым приблизился к Уриилу и коротко обнял его. Этот жест благословения быстро повторили остальные архангелы. Они точно знали, что опасность грозит не им, а самым обычным людям. Но ради людей архангелы были готовы на всё.
  ***
  Та же луна, что светила архангелам на Афоне, струила свой холодный, безразличный свет на воды Волхова. Лунная дорожка слегка колыхалась в такт маленьким волнам, создавая иллюзию реального тракта от одного берега до другого. Свет звёзд делал различимым каждый прибрежный куст, каждую травинку. Ночное урочище жило своей, тихой, но бурной жизнью. Там застрекотала цикада, здесь прыгнула в воду лягушка, чуть выше, в роще на холме хрустнула ветка, на другой берегу Волхова ухнул филин. Для старожила этих мест все эти звуки были понятными и родными. И даже холод сентябрьской ночи не мог прогнать его отсюда. С самой вершины холма, где слепо таращился в ночь идол бога Перуна, к реке спускался Соловей, из сорока лет своей жизни двадцать два года проведший здесь, верой и правдой служа богам. Несмотря на зрелый возраст, волхв сохранил бодрую походку и отменную интуицию. Именно последняя и заставила его придти в капище в полночный час. Что-то неведомое разбудило Соловья и буквально толкнуло в Перынь. Неизъяснимая тоска, какое-то страшное предчувствие влекло жреца в капище. Не понимая, в чём дело, волхв точно знал, что именно сейчас боги намерены говорить с ним.
  Возле истуканов Перуна, Лады и Велеса он не задержался. За все годы, проведённые на службе богам, Соловей ни разу не слышал голосов Лады или Велеса, а идол Перуна установил киевский боярин Добрыня только восемь лет назад. Говорил, что это княжеский бог, что все должны его уважать. Должны уважать - значит, будем уважать, но, по мнению волхва, боги тоже кое-что людям должны. Разумеется, у них свои, непонятные резоны, но хотя бы объявлять свою волю может и должен каждый настоящий бог. Перун вот молчит, хотя каждую грозу грохочет гром, и сверкают молнии. Однако кто может расшифровать такие послания? Добрыня? Только не он. Соловей охотно чтил любых богов, даже в маленькую церковь на Торговом берегу пару раз заходил, но точно знал, что лишь один бог отвечает на его молитвы и благодарит за приношения. Вот и сейчас он нёс в одной руке мешок с вяло барахтающейся полузадушенной курицей, а в другой - гусли в кожаном футляре. Бесплатно не оказывают услуг ни люди, ни боги, а без музыки владыка его просто не услышит.
  Бросив мешок у берега, волхв сел у самой воды и освободил музыкальный инструмент из футляра. Мозолистые пальцы легко и непринужденно пробежали по пяти заветным струнам, тихо и мелодично наигрывая всю жизнь знакомый мотив. Поэтому волхва и звали Соловьём - только он в последние двадцать лет умел своими гуслями вызывать на разговор бога Ящера, покровителя и владыку Новгорода. С тех пор, как этот город стоит на земле, Ящер владел рекой и мог как перекрыть её совсем, так и устроить наводнение. В старые времена князь Волхов близко дружил с богом и получал от него дары, принесшие ему бессмертную славу. И теперь Соловей шёл по стопам пращура, раз за разом играя один мотив, постепенно ускоряя темп. В такт музыке жрец тихонько звал:
  - Ящер! Ящер! Ящер!
  Обычно так скандировала толпа, пришедшая почтить божество жертвой. Но сейчас - не праздник, сейчас беседа нужна богу, иначе он не вызвал бы своего верного слугу посреди ночи. И Ящер не заставил себя долго ждать: вода пошла волнами в обе стороны от лунной дорожки, будто вдоль иллюзорного тракта поплыло огромное, гибкое тело. Сам Соловей никогда не видел своего бога, но в старые времена бывали и те, которые видели. Поэтому в память об их рассказах на одной из сторон гуслей вырезана декоративная голова: плоская, безухая, с разинутой длинной пастью. Волхв продолжал наигрывать и звать, надеясь, что разговор состоится, как всегда. Обычно бог говорил сквозь воду, и никто, кроме Соловья, его не слышал. Зато круги по воде в спокойную погоду или волны против течения видели все, и никто не посмел бы обвинить волхва в мошенничестве. Тем более что сам Соловей твёрдо знал: с богами можно ошибаться, можно не понимать, а вот плутовать нельзя. Боги прощают глупость, но не прощают хитрости. Это в сказке Садко был "хитёр-мудёр", и поэтому выбрался из Волхова живым. В жизни встреча с Ящером стала бы для него последней.
  - Ты пришёл, - послышался из реки низкий, шипящий голос, тщательно проговаривающий каждую букву, каждый звук. - Соловей пришёл.
  - Да, хозяин, я пришёл, - тут же отозвался волхв и быстро добавил. - Потому что ты меня звал.
  - Я тебя звал, - подтвердил невидимый собеседник, а воды слегка забурлила прямо у берега. От волхва до того места было не больше двух шагов. Волхв точно знал, что прямо у кромки берега начинается глубина. Каждый год именно в этом месте верующий бросали в Волхов жертвенную лошадь, а иногда и человека. И всегда жертвы в течение какого-то удара сердца исчезали навсегда, если только грузила к ним были привязаны по-настоящему крепко. На миг волхв представил, что будет, если Ящер сейчас захочет забрать его, и невольно поежился.
  - Не бойся, - подводный собеседник угадал его мысли. - Я звал тебя для твоей пользы. Над моим городом нависла страшная угроза. Князь взял себе нового бога, не Перуна. Ты знаешь, что Владимир и его люди сделали в Киеве?
  - Да, знаю.
  - То же самое будет здесь. Они свалят Перуна так же легко, как восемь лет назад поставили. И они хотят прогнать меня. Я больше не смогу приплывать на твой зов. И рыбы не будет больше, и паводки смоют Новгород за две весны. Ты хочешь этого?
  - Нет, хозяин, нет, - гусли выпали из рук Соловья. - Как...
  - Легко, - всё так же без эмоций продолжил Ящер. - Тот бог, которого вам навяжет Владимир, - злой бог. Там, где люди молятся ему, другим богам места нет. Но это очень плохой бог. Он хочет, чтобы всем было плохо, чтобы все плакали, страдали и даже не ели вволю. Ты хочешь такого бога?
  - Нет, хозяин, - всплеснул руками волхв. - Я хочу, чтоб у нас был только ты! Новгородцы хотят, чтоб было много рыбы. Чтоб Волхов был спокоен, когда их ладьи плывут по нему. Нам не нужен злой бог.
  - Ты так говоришь. Но что ты сможешь сделать? Что ты вообще можешь?
  - Я всё сделаю, что ты захочешь. Что надо делать-то?
  - Не пускай киевлян сюда. Выгони их. Скажи всем, какого бога принёс вам князь Владимир.
  - Да, я всё сделаю, - механически подтвердил Соловей и потянул из мешка курицу, привязанную за шею к увесистому булыжнику. - А пока вот тебе лично от меня подарок маленький.
  - Маленький, - согласился Ящер, и вода буквально вскипела пузырями и волнами. - Ты убьёшь её для меня? Бросишь в воду, на глубину?
  - Сейчас и брошу.
  - Вот прямо для меня? Потому что я так хочу?
  - Да, потому что ты так хочешь, - Соловей ощутил прилив сил. Такими, по его мнению, и должны быть настоящие боги: внятно и конкретно говорящими о своих желаниях и запросах, дающими понятные советы. Вскочив на ноги, волхв швырнул задушено шевелящуюся курицу в воду. На миг ему показалось, что жертву сильно рванули вниз, потому что никакой груз не мог бы заставить птицу погрузиться сразу, без борьбы и попыток всплыть. Так было всегда, когда Ящер принимал жертву.
  - Теперь иди, - велел подводный владыка. - И помни, что если ты пустишь в город нового бога, то я не смогу больше приплывать к вам.
  - Я..., - запнулся волхв. - Я всем скажу.
  Соловей порывисто поднялся и собрался подниматься на холм. Наверху он заметил несколько силуэтов, которые безмолвно наблюдали за ним. Кто бы это ни были, они должны узнать о надвигающей беде. Подхватив пустой мешок и запихнув в футляр гусли, волхв поспешил к незнакомцам. Капище Перуна было отгорожено от остального мира двумя концентрическими рвами. В дни треб между ними разжигали костры, верующая толпа наблюдала за ритуалом из-за наружного круга, а волхвы проводили требу возле самого идола, отделённые от костров внутренним рвом. В эту ночь никаких треб не проводилось, и трое крепких мужиков угловатой комплекции смотрелись на краю внешнего рва, по меньшей мере, неуместно. Волхв присмотрелся и отбросил опасения: кажется, он знал этих людей.
  - Ну, и зачем ты лишил жизни убогого курятю, - с лёгким нажимом осведомился высокий, широкоплечий мужик лет сорока с короткой бородой и прищуренными глазами. Его длинный чуб словно переходил в густые брови, нависавшие над веками, как крыльцо над дверью. От чугунных плеч начинались мощные ручищи, которыми здоровяк мог бы без особых усилий переломить не очень толстое бревно. Но обилие седых прядей в волосах и бороде указывали на то, что этот человек повидал немало лиха и теперь без нужды не станет рукоприкладствовать. Тем более что это был оставшийся в Новгороде по воле Великого Князя боярин Угоняй. Во время последнего похода он командовал тысячью воинов, и каждый новгородец знал его как зрелого, опытного человека, бывалого бойца и неглупого, требовательного начальника. Его сопровождали два крепких парня из числа немногих оставленных князем воинов.
  - Беда грозит нам, боярин, - с достоинством скрестил руки на груди Соловей. - Я говорил с Ящером. Он предостерёг нас.
  - Что же за беда, - нахмурился и так невесёлый тысячник. - Кто нам угрожает?
  - Новый бог. Ящер говорил о новом боге, который придёт погубить нас.
  - Погубить, - густые брови взметнулись в гримасе удивления. - Нового бога я знаю. Князь действительно принял новую веру, повалил кумиров в Киеве и теперь взялся за нас. Но погубить? Это слишком.
  - Не слишком, боярин, - гнул своё волхв, точно зная, что если Угоняй сейчас не будет убеждён, то никто в Новгороде не отреагирует на предостережение. Соловей за свою долгую жизнь четко усвоил, что любые решительные меры принимаются властью и только ею. Никакая самодеятельность не даст результатов. Поэтому он продолжил:
  - Ящер сказал мне, что если мы примем нового бога, то он уже не сможет приплывать к нам. Не будет больше рыбных уловов, ладьи не смогут ходить по Волхову. А может владыка и совсем поперёк реки лечь. И с новым богом он жить не будет. Другие боги, которых мы чтим, тоже уйдут. И Перун, и Велес.
  Последнее волхв добавил уже от себя, но здесь сработало его знание человеческой натуры. Боярин Угоняй был в первую очередь воином и относился к речной рыбалке или скотному богу Велесу почти безразлично. Но на поле боя всегда нужна удача, и могучий Перун, повелитель грома и молнии, мог иногда её предоставлять. Тем более что буря как нельзя лучше подходила к неистовому характеру бывалого тысячника.
  - Погуляйте, парни, - кивком отпустил он сопровождающих. Кмети без энтузиазма отошли шагов на двадцать и сели на волглую от росы траву. Убедившись, что его не слышат посторонние, боярин понизил голос:
  - Ты уверен, что Ящер сказал именно так? Я знаю нового бога, которого чтят греки. Это слабый бог. Я разрубил его парсуну в Доростоле на мелкие кусочки, и ничего не случилось. И из его кубков пил вино. Отнял у него кубки, понимаешь? И тоже ничего не было. И служители его драться не умеют. Я убил их и в Доростоле, и в Корсуне человек пять. Как такой ничтожный бог может прогнать Ящера или Перуна?
  - Так сказал Ящер, - повторил Соловей. - Я не свои слова тебе говорю.
  - Ладно, - пожал плечами боярин. - Я подумаю, как быть. Иди спать.
  - Боярин, не дай себя обмануть. Это дело важное.
  - Не указывай мне, - с лёгкой, почти шутливой угрозой произнёс тысячник. - Вот стоит у нас церковь на Торговой стороне. И что? Разве это мешает тебе справлять требы?
  - Ящер сказал, что теперь всё будет по-другому. Весь Новгород станет, как церковь.
  - Не знаю, - задумался Угоняй. - Но ты не брешешь. Я получил весть, что к нам идёт Добрыня, новую веру нам несёт. Ведёт с собой жреца греческого. Тут бы и махнуть рукой: может быть, они ещё одну церковь построить хотят. Но с Добрыней идёт к нам воевода Путята со многими воинами. Зачем они здесь? Не иначе как нас пугать, чтоб мы кумиров не защищали. Хитрый лис Добрыня хорошо знает, что мы не дадим Перуна свалить. Если бы не воины Путяты, я бы тебе не поверил. Но воинов ведут тогда, когда хотят бить, грабить или пугать, а не церкви строить.
  - Боярин, что ты будешь делать?
  - Не твоего ума дело. Ты иди спать. А мне надо теперь будет поразмыслить.
  Волхв хорошо знал, что перечить тысячнику бесполезно. Нрав Угоняя был также несгибаем, как и тяжеловесная фигура боярина. Но так же Соловей знал, что Угоняй - человек дела, который не будет что-нибудь принципиальное придумывать. Максимум, на что хватает творческой мысли боярина, - это найти способ решения проблемы, поставленной кем-то другим. И теперь Соловей с чистой совестью пошёл в сторону города: проблема поставлена, и боярин придумает, что с ней делать. Уже сделав несколько шагов прочь, волхв почувствовал, словно в воздухе разливается умиротворение. Казалось, будто каждая травинка вокруг довольна его действиями. Даже вода в Волхове журчала как-то особенно. Ящер определённо одобрял принятые меры.
  ***
  От северных земель, именуемых Русью, у архангела Уриила сложилось двойственное впечатление. Путь из Дохиарского монастыря на днепровские берега занял у него какие-то несколько секунд. Но оказалось, что в Киеве не построено ещё ни одной церкви, а те, что стояли раньше, в ходе каких-то событий развалились или были разрушены. Поэтому самое приемлемое для пребывания архангела место оказалось на берегу Днепра. Здесь совсем недавно состоялось крещение огромного числа людей, и река могла считать освященной. Зато больше почти никуда Уриил ступить не мог: грех был буквально разлит по траве, деревьям, холмам и полям.
  Люди, которых архангел встречал, оказывались очень странными: отважные, трудолюбивые, волевые, но при этом своенравные, эгоистичные и до обидного практичные. Желая познакомиться с крестителем Руси, архангел устремился было в княжеский терем, но и близко подойти не смог. Оказалось, что князь проводит вечера и ночи в пирах, где рекой текут вино и пиво, поются разухабистые песни, и подвыпившие гости без особого стыда тискают весело визжащих служанок. От терема шёл такой смрад, что архангел не стал подниматься с Подола. Разумеется, запах греха человек не смог бы почувствовать, но Уриил никогда не был человеком. Теперь он стоял на освящённой днепровской воде, ни на пядь не погружаясь в неё, и советовался с парящими вокруг ангелами. Их было не меньше сотни, и все они имели в Киеве подопечных, к которым пока не могли приблизиться.
  - И что, здесь совсем нет верующих?
  - Почти никого, - печально кивнул один из ангелов. В отличие от архангелов, ангелы не носят плащей, и довольствуются лишь белыми хитонами, что, впрочем, ничуть не огорчает их. К примеру, говоривший ангел не испытывал перед Уриилом неловкости, которая обычно сопутствует человеческим разговорам младшего со старшим. Он не скрывал своего бессилия в данной ситуации, а архангелу и в голову бы не пришло сказать ему что-нибудь обидное. Поэтому ангел без опаски продолжил:
  - Здесь почти нет злых людей. И настоящих завистников или сластолюбцев тоже нет. Однако они не знают Закона. Крещение приняли, а что из этого следует - не знают. Конечно, блаженны не слушатели Закона, а его исполнители, но тут и наставить-то людей некому. Я, к примеру, просто не могу подойти к своему подопечному. Он прямо с литургии идёт в огород...
  - Но это же похвально, - в тёмных глазах Уриила сверкнула неподдельная радость. - Труд и молитва - вот два пути к Господу.
  - Верно. Только за работой парень мечтает продать урожай, купить шубу всем на зависть и щеголять в ней. Вечером, устав от трудов дневных, он не молится, а пьёт пиво огромной кружкой. Потом спит с женой, представляя соседку, а если она не в настроении, парень ругается самыми непотребными словами. И, наверное, ударил бы её, если бы не был сильно пьян. Здесь почти все так живут, и никто не знает, почему так жить нельзя.
  - А что любят русы, - задумался архангел. - В чём видят они цель своей жизни?
  - Больше всего им нравится, когда все друзья, соседи и родственники радуются, - подал голос другой ангел. - Им обязательно надо, чтобы все вокруг смеялись и улыбались, чтобы никто не грустил и не пугался. Но на фоне общего благоденствия каждый из них хочет быть чуточку важнее остальных, чтоб ему завидовали и им восхищались. Отсюда, с одной стороны, их воинственность (чтоб награбить добра и заслужить славу), а с другой - гостеприимство и трудолюбие. Они поют друг другу красивые, звучные песни, но при этом каждый хочет спеть лучше своих друзей, чтоб все говорили только о нём.
  - А как они понимают грех?
  - Никак. Всё для них хорошо, что радует "своих". Особенно за счёт "чужих". Чтобы поздравить соседа с днём Рождения рус может пробежать огромное расстояние, чтобы выручить голодающего земляка снимет с себя последнюю рубаху. Но с такой же лёгкостью разобьёт череп любому, кто скажет плохо о его друзьях или родственниках. Плохим они считают только то, что вредит "своим" или делает человека слабым. Слабости они не переносят ни в каком виде. Либо человек - краса и гордость улицы или хутора, либо он - обуза.
  - Да-а, - протянул архангел. - Тяжко нам с ними придётся. Они совсем не верят в ад и Рай?
  - Нет, не верят. Вся их жизнь - это "сейчас". Единственный арбитр - польза, которую одобряют соседи и друзья. Поэтому все они после смерти попадают в ад. До самого Крещения здесь кормились сонмы "рогачей".
  - А хоть один пастырь есть в этом городе?
  - В Киеве был ещё недавно епископ Иоаким из Херсонеса. Сейчас он пошёл с местными начальниками в Новгород, чтоб крестить. Что-то там назревает, - снова заговорил первый ангел. - Но я не могу идти с ним: русские воеводы и воины так смердят грехом, что я сразу же отстаю.
  - Ладно, - пока подчинённый говорил, архангел Уриил принял решение. - Оставайтесь в Киеве. Паству наставляйте во сне. Там-то уж никакой грех не прокрадётся. Если здесь найдётся хоть один иконописец, не отходите от него ни на шаг. А когда я вернусь, то сам буду писать с ним. И не допускайте сюда ни одного "рогача". Это теперь святая земля, и нечистой силе сюда хода нет. Никакого равновесия больше быть не может. Никаких правил! Киев с момента Крещения - Божий город.
  - А что будешь делать ты, - осведомился один из ангелов. - Мы-то пойдём по хатам. Лично я представлю, что мой подопечный - маленькое дитя, и мне будет легче возиться с ним. Но как ты собираешься ориентироваться в этих краях?
  - Не скажу, что очень легко, - признался архангел. - Но сейчас я полечу в Новгород и всё увижу сам. На обратном пути найду епископа Иоакима и останусь с ним. Какие у вас, братья, есть вопросы?
  Один из ангелов чуть замялся, смущённо покраснел и тихо сказал:
  - Уриил, я хочу домой.
  Над Днепром воцарилась тишина. Такая фраза могла бы выставить смешным или нелепым человека, но ангел, гражданин Рая, всегда чувствует себя на земле не в своей тарелке. Самые красивые и гостеприимные места - лишь перевалочный пункт на обратном пути в Рай. И поэтому те из небесных вестников, которые у нас в первый раз, очень тоскуют по Царству Небесному. Но, в отличие от человека, ни один ангел не хотел бы изменить свою судьбу.
  - Я тоже очень хочу домой, - понимающе наклонил голову архангел. - Мы все там будет. Но конец времён ещё ведь не наступил. У тебя есть подопечный?
  - Конечно.
  - Значит, ты скоро, в течение лет пятидесяти, побываешь в Раю, когда будешь его туда провожать. Не грусти, ведь время длится, и однажды оно закончится. Так хотел Господь.
  Больше вопросов не было. Архангел нашёл взглядом на ночном небе полярную звезду и расправил крылья. Будучи сотворённым из более тонкой материи, чем человек и большинство неодушевлённых предметов, Уриил не беспокоился о силе земного тяготения или о трении. Для него полёт представлял собой ещё более простое действие, чем для ветра. Мощные крылья в сочетании с почти полным отсутствием физической массы позволяли архангелу развивать любую скорость, буквально пронизывая пространство. Но сейчас он специально не стал разгоняться, чтобы получше рассмотреть края, за которые предстояло бороться с Лукавым. Ночная мгла не представляла для Божьего вестника помеху, ведь он видит мир в несколько ином спектре, чем человек.
  Огромные, густые леса, широкие холмы и долины, квадраты полей и крошечные коробки хат и изб виднелись Уриилу, как на ладони. Видел архангел и такие явления, которые человеку видеть не дано. Так, поломанное недавним ураганом дерево источало слабые волны уходящей жизни, которые были различимы даже с высоты птичьего полёта. В одном из хуторов шла пьяная драка, и архангел чётко видел алые зарницы вспышек гнева и ярости. Уриил имел чёткую цель полёта, но с мордобоем мириться не пожелал. Молниеносно приземлившись посреди узкой улочки между избами хутора, он оказался возле троих машущих кулаками соседей. Молодых парни были изрядно пьяны, поэтому их удары достигали цели далеко не всегда. Однако двое из них всерьёз вознамерились исколотить третьего. Судя по опьянению, драка началась ни с чего, из-за резкого слова, но поскольку никто никого не мог одолеть, ярость разгоралась, подобно лесному пожару. Оскаленные рты на разбитых лицах изрыгали ругательства, рука одного из дерущихся уже пару раз тянулась к висящему на поясе ножу, но пока у забияки хватало ума не браться за него. Впрочем, ещё пара пропущенных тумаков и зуботычин, и парень может совершить непоправимое. Архангел быстро огляделся: вокруг окрестных домов плетни, над которыми нависают молодые деревья. Очень хорошо! Уриил тут же схватил молодую берёзу и рывком потряс её, заставив толкнуть плетень, прогнув и перекосив его. Громкий треск и шум листвы привлёк внимание драчунов, заставив их на миг опустить кулаки. Тут же залились лаем цепные псы. Забияки отступили друг от друга, настороженно озираясь. "Да что же вы такие упрямые", - возмутился про себя архангел и запустил земляным комком в чей-то ставень. Разбуженный хозяин избы зашевелился и сонным голосом громко спросил, что происходит. Его слова были слышны на улице, заставив участников драки ещё дальше отскочить друг от друга. Судя по всему, они боялись разбуженного хозяина избы не на шутку. Затем, услышав стук засова, все трое бросились врассыпную.
  - Вот так-то лучше, - вздохнул архангел, снова устремляясь ввысь. На миг он протянул руку к звёздам, будто собрался зачерпнуть пригоршню, но лишь для верности указал себе пальцем на полярную звезду. Новые края ему определённо понравились: суровые, малонаселённые, но, в общем-то, не угрюмые. Свет луны и звёзд, отражающийся во множестве рек и озёр, стрекот множества ночных насекомых, шум ветра в листве множества лесов; красота, да и только. С одной стороны, русским просторам было всё-таки очень далеко до Райских кущ, но, с другой стороны, мир, сотворённый Богом, не может быть плохим. По крайней мере, пока Творец незримо присутствует в нём и поддерживает его жизнь. В данный момент присутствие Творца на русских землях выражалось в полёте архангела. Бывавший в разных местах, Уриил сделал вывод: любая природа красива и гостеприимна, если только люди не оскверняют её своими грехами. Дело не в бездумной вырубке лесов или рытье шахт. Каждый человеческий грех расплёскивается вокруг, словно грязь, и пачкает ту же траву. На осквернённых местах исподволь витает дух совершенных грехов и потихоньку просачивается в человеческие мысли, а потом и в поступки, вынуждая повторять грех снова и снова. Поэтому и места битв долго ещё после последней атаки выглядят уныло. И по той же причине Афонская гора, сама по себе невыразительная и блеклая, была превращена монастырями в красивейший край. С удовольствием вдохнув холодный ночной воздух, архангел подумал: "Хорошо, что Русь такая необъятная. Даже содомиты или римляне не смогли бы осквернить такие широкие просторы. Как бы ни вели себя местные жители в язычестве, на таких пространствах у них всё впереди".
  Вдали забрезжило неестественное алое и болотно-зелёное мерцание. Человек бы не увидел ничего, но Уриил не был человеком и сразу же понял, что видит языческие капища. Так выглядят места, где люди позволяют инфернальному сброду главенствовать. Священные рощи, знакомые архангелу по Германии, выглядели почти так. В такое место он ступить не мог, ведь сама земля была посвящена его врагам. Человеческая свобода воли впускала в мир обилие совершенства, но через эту же дверь порой хлестал настоящий поток зла. Например, архангел Уриил очень любил писать иконы вместе с греческими иконописцами, незаметно поправляя их ошибки и подсказывая самые тонкие нюансы образов, но он ничего не мог поделать, когда один из таких мастеров после встречи с мирянкой принялся заниматься самоудовлетворением. Когда человек пламенел благодатью и хотел творить благо, архангел спешил ему на помощь, но стоило человеку пригасить в себе божественный светоч и обратиться к скотству, как небесный посланник тут же терял над ним всякую власть.
  Ориентируясь на тлетворное свечение, Уриил плавно заскользил к земле. Внизу, на обоих берегах широкой и быстрой реки раскинулся спящий город. На одном из берегов виднелись торговые кварталы, соединённые мостом с высившейся за рекой крепостью. На торговой стороне слабо теплилось сияние небольшой церквушки, но пришвартованные у портовых сходней весельные корабли с драконьими мордами на носах оттеняли даже этот маленький лучик. Зато возле крепости, словно угли костра, краснел языческий храм. Сейчас там никого не было, но, судя по атмосфере места, туда нередко обращались с мольбами и славословиями местные идолопоклонники. Другой очаг заразы находился севернее, в нескольких верстах от города. Подлетевший архангел обнаружил холм с тремя деревянными истуканами, окруженными двумя рвами. Прочь от резных фигур шли трое мужиков борцовской комплекции, шагов на двести их опережал кутающийся в плащ тип с гуслями под мышкой. От него буквально воняло преисподней. Архангелу даже на миг показалось, что этот человек только что побывал в аду. Но зелёное мерцание струилось всё-таки не от него, и даже не от истуканов на холме, хотя мужичок чуть-чуть подсвечивал, будто его руки и лицо кто-то обрызгал фосфором. Присмотревшись, Уриил обнаружил источник инфернального света. Им оказался берег реки у подножья холма.
  Аккуратно, летя над самой землёй, но не ставя на неё ног, архангел приблизился к этому месту. Здесь разило грехом так сильно, что он едва заставлял себя оставаться в этом месте. Пахло не обычными человеческими страстями, а настоящей дверью в преисподнюю. Судя по всему, открыли её сами люди, горячо взывая к тем, кого давным-давно Уриил и его товарищи с таким трудом туда загнали. Видать, мужик с гуслями был рад стараться, если сумел притащить в земной мир сатанинских гостей. И, судя по всему, этот жрец лишь продолжал делать то, что делали здесь люди уже не одну сотню лет. Архангел отчётливо ощущал предсмертный ужас и мучения многочисленных жертв, умерщвлённых в этом самом месте во славу бесов. Всё-таки хорошо, что князь этих земель решил положить конец демоническому засилью.
  И в этот самый миг Уриил понял, что сейчас произойдёт очередная встреча с тем, кого он меньше всего хотел видеть. Архангел подобрался, готовясь ко всему. В тот же миг из реки молниеносно высунулась огромная змея. Будучи создана из почти такой же тонкой матери, что и архангел, змей не раздвинул воду и не вызвал плеска. Уходящие от капища люди даже не подозревали о его существовании, хотя образина достигала в обхвате метра, если не больше, а, поднявшись на хвосте, могла поспорить длинной с одним из окрестных деревьев. При этом змей напоминал земную рептилию лишь телосложением. Морда его была совсем не животной. Разумеется, на ней присутствовала чешуя, да и губ у чудовища не было, но черты вполне годились и для человека. Морда страшилища походила на ту, что нарисовал бы змее ребёнок, в жизни не видевший ни одного животного. Взгляд красных, горящих глаз упёрся в архангела вполне осмысленно и с лёгким опасением. Змей, явно, знал своего гостя и искренне побаивался его. Пасть раскрылась, обнажая три ряда кривых клыков, каких не может быть ни у одного животного на свете, и раздвоенное жало качнулось из стороны в сторону:
  - Пернатый, ты чего здесь забыл?
  - Самаэль? Это, значит, ты здесь развлекаешься?
  - Это мои места, пернатый, - упрямо прошипел змей. - Люди сами их отдали мне, по своей воле. Так что тебе здесь делать нечего.
  - Со дня на день ты будешь отсюда изгнан.
  - Уж не сам ли ты меня прогонишь, - демон нагло издевался. Когда-то давно, до начала времён, когда Сатана решил стать Богом, ангел Самаэль поддержал его. И в тот день он был очень силён. Но служба злу быстро превратила его в чудовище, которое не представляло ни для кого из небесных ратников угрозы. Физически архангел мог бы без особых проблем завязать его в узел. Увы, время для окончательной расправы со злом устанавливает Бог, и оно ещё не пришло. Поэтому Уриил не имел права ударить нежить прямо сейчас, и демон это хорошо понимал. Бороться за людские души - это одно, а применить собственную силу - это уже совсем другое.
  - Я не ступлю на твой берег, - сдержал праведный гнев архангел. - Но очень скоро он перестанет быть твоим. Ты больше не будешь издеваться над людьми.
  - Издеваться? Да ты только посмотри на них! Они сами зовут меня, в мою честь ставят статуи, украшают ладьи, посвящают мне места и даже друг друга убивают, хотя и нечасто. Сегодня один такой почитатель просто так, без всякой просьбы с моей стороны курицу убил, чтоб меня порадовать. О каком издевательстве ты говоришь, пернатый, если они сами меня зовут сюда.
  - И много ты им дал взамен?
  - Ничего не дал и не дам. Но их, похоже, всё устраивает, - безгубая морда змея попыталась изобразить улыбку. - Расслабься, пернатый. Люди любят сами себе рассказывать сказки, и твои нравоучения им совершенно не нужны. Я в своё время у тебя из-под носа увёл этого дурака Адама с его подружкой. И теперь целую страну уведу.
  - За Адама ты ещё ответишь.
  - Может быть, но не сегодня, - змей Самаэль принялся раскачиваться, позволяя лунному свету играть на его чёрной чешуе. - А пока либо отваливай, либо смотри и радуйся.
  Архангел на миг сжал кулаки, но тут же сам себя урезонил. Не тратя больше время на разговоры, он взмыл в воздух, собираясь навестить местную церковь. Вслед ему нёсся издевательский хохот змея:
  - А что ты сделаешь, Уриил? Снова врежешь мне? Попробуй! Давай!
  Архангел Уриил на миг вспомнил, как некогда с размаху обрушил на него огненный меч. И, вопреки своей благой природе, ностальгически улыбнулся. Как бы там ни было, а в конце времён будет недурно повторить это.
  ***
  На следующую ночь боярин Угоняй, переговорив с некоторыми своими подручными, позвал Соловья устроить требу Перуну. Вслед за тысячником пришла большая толпа язычников, в основном, бывших воинов князя и их друзей. Как всегда, в обоих рвах капища пылали костры, верующие в белых рубахах скандировали здравницы в честь бога. Соловей, оставив гусли дома, воздел руки в ночное небо, на востоке озаряемое далёкими молниями, и прокричал:
  - Перун! Дед наш! Услышь своих внуков!
  Два здоровяка из оставленных в Новгороде дружинников подвели на верёвках увесистого телка. Стоявший рядом Угоняй единым махом тесака рассек бычье горло, вовсе не пользуясь кувалдой. Подручные придержали агонизирующее животное, и боярин, заказчик требы, набрал в обе горсти хлещущую фонтаном кровь. Привычным движением он швырнул алые брызги на истукан. Массивная деревянная фигура бога, вытесанная из ствола векового дуба, немо и величественно взирала на верующих сверху вниз. Старавшийся некогда над ней резчик облачил Перуна в кольчугу с широкими звеньями, спадающий до самых колен плащ и островерхий шлем с широким переносьем. Бородатая голова идола с застывшим на лице серьёзным выражением казалась почти что кукольной, но слепые глаза без зрачков в отблесках костров вовсе не казались незрячими. Угоняй готов был поклясться, что Перун смотрит прямо ему в душу, смотрит сурово и требовательно, как смотрел некогда князь Святослав перед сражением.
  Боярин был старым воином, начав свою карьеру в пятнадцать лет. Будучи сиротой, порядком надоевшим дальней родне, он самовольно ушёл в плавание с варягами. Именно в их компании будущий княжеский тысячник научился владеть оружием и посмотрел мир, побывав в Англии и Скандинавии. Вернувшись домой через пять лет, Угоняй был уже опытным, бывалым бойцом, о подвигах которого часто рассказывали навещавшие Новгород варяги. Потом он сопровождал во всех походах Великого Князя Святослава Игоревича, сражался с хазарами, аланами и касогами, но самым впечатляющим оказался поход на греков. Святослав был для Угоняя единственным в жизни эталоном для подражания. С ним боярин сражался плечом к плечу, с ним пил до тех пор, пока земля не вставала вертикально, с ним же грабил греческие церкви и хазарские синагоги. Когда Угоняй узнал о гибели Святослава в сражении с печенегами, то надолго отошёл от дел. Разборки княжичей Владимира, Ярополка и Олега его не затронули, а из походов молодого Великого Князя тысячник принял участие только в Корсунской авантюре. Проведя всю жизнь на полях сражений, Угоняй не любил размышлять. Для него всегда всё было просто: сильный делает, что хочет, а слабый терпит, что может. По большому счёту, боярин не верил ни в каких богов, кроме собственной секиры, но, зная превратности судьбы, считал, что небольшая удача никогда не будет лишней. И гонящий по небу грозовые облака Перун очень импонировал тяжеловесному, угрюмому Угоняю. Боярин понимал, что деревянная статуя - это всего лишь истукан, изображающий божество, и представлял себе Перуна по образу Великого Князя Святослава. Теперь, стоя перед кумиром, тысячник ощущал присутствие покойного князя.
  - Греки, те самые бесхребетные слабаки, которых мы всегда гоняли, нового бога нам навязать задумали, - взревел боярин (а по-другому выступать перед публикой он не умел). - Они сами слабее кур, и нам такого же слабого бога сватают. Но князь за них. Что нам делать, дед? Кто важнее - ты или князь? Князь всегда твой ставленник, ну а если он против тебя? Если ведёт нас к гибели?
  - Пока мы жили заветами отцов и князя Святослава, победа всегда с нами была, - поддакнул обрусевший варяг Бурислейв, которого весь Новгород давно и прочно звал Буриславом. - А что будет, если мы греческую веру примем, известно. Мы ведь не раз греков били.
  - Что нам делать? Князь переметнулся к грекам, - ревел Угоняй, поочерёдно оборачиваясь к внемлющей ему аудитории и статуе божества. Взгляд деревянных глаз же полностью сфокусировался на нём. Боярин теперь ни капли не сомневался, что Перун слушает его. Соловей, судя по всему, был другого мнения, но деликатно отошёл в сторону и помогал нескольким верующим разделывать жертвенного телка. Он не чувствовал никакого воодушевления и считал, что боярин беседует с чурбаном. Правда была совсем не такой, как думали и волхв, и тысячник, но им в силу особенностей человеческого восприятия не дано было этого узнать. Змей Самаэль, сократив свой размер до длины и толщины тигрового питона, обвился вокруг массивной статуи и смотрел боярину прямо в глаза, выбирая тон для беседы. Бывалый воин - не то же самое, что фанатичный и восприимчивый жрец. Соловей хотел наставлений и получал их в доступной ему форме, но Угоняй всегда готов был послать любого советчика куда подальше. Пока, судя по всему, боярин и его люди пребывали в подобии исступления. Мясо уже жарилось, в толпе какой-то нетерпеливый парень разбивал крышки бочонков с жертвенным пивом, но ведь люди пришли сюда не на пьянку. Бычья кровь, пролитая Угоняем на статую, была платой за совет. И теперь змей выбирал форму, в которой его слова точно достигли бы цели. Судя по всему, обожаемый боярином князь Святослав знал бы, что сказать. А эту породу людей демон выучил уже достаточно, хотя головорезы всё-таки не были его прерогативой.
  - Убей их, - прошипел змей прямо в лицо тысячнику и, не удержавшись, скользнул жалом по кровавому потёку. Жертвенная кровь медленно стекала с идола, и Самаэль жадно тыкал в неё раздвоенным языком. Будучи, по человеческим меркам, бестелесным, бес не мог питаться, да и не испытывал голода. Всё-таки имея определённую материальную составляющую, он умел показывать различные трюки, вроде бурления воды в реке или внезапного утопления курицы, но на этом его способности и заканчивались. В принципе, демон мог очень многое, в частности, мог и уплотниться до плотности настоящей змеи и откусить человеку голову. Но тогда любой ангел тут же прибил бы его на месте, а этого демону совсем не хотелось. Конечно, в конце времён ему не миновать расправы, но зачем торопиться? Как бы там ни было, а жизнь Самаэлю нравилась. Он любил этот созданный богом мир, который можно было раз за разом портить. Сколько бы он не делал мерзостей, по Божьей воле ангелы и верные им люди сразу же исправляли это, тем самым предоставляя демону новые возможности куражиться.
  Иногда Самаэль спрашивал себя: зачем он ещё до начала времён примкнул к Деннице и его единомышленникам, зачем восстал против Бога? И твёрдо знал ответ: "Потому что мне так захотелось". Рай был прекрасен, но сотворил его не Самаэль и даже не Денница. Правила жизни написал Господь, и отклонение от этих правил влекло за собой смерть. Тогда ещё не было смерти, но из-за своевольной выходки мятежников она всё-таки возникла. "Да, нам теперь не избежать гибели", - истерически облизнулся змей. - "Но пока мы поживём". Он уже забыл о Боге, ненавидел и боялся ангелов, но самую лютую, садистскую привязанность у него вызывали люди. Эти странные, слабые существа, которые почти ничего не могут сделать сами, но зато способны любить Бога и друг друга. И эта любовь ведёт их к Богу, а вот адские обитатели лишены этого навсегда. И змей искренне умилялся, глядя, как крохотные людишки пытаются своевольничать, отпихиваясь от любви Господней, ставя в центр своих коротеньких жизней какие-то куцые, сиюминутные интересы и прося о помощи вытесанные из дерева статуи, а порой даже прямо обращаясь к нему, Змею-Искусителю, хотя он никогда ничего не обещал им. Род людской не поумнел со времён адамова пассажа перед Древом Познания! Самаэль раз за разом повторял это в аду тем несчастным, кто при жизни шёл у него на поводу. Повторял, и сдирал с их лиц кожу своими клыками, плющил их тела и дробил кости, обвиваясь вокруг жертв, и при этом всегда смеялся. Как говорят последователи Спасителя, дураков и в алтаре бьют. Но чтобы тот же простак Угоняй попал в ад, нужно его как следует подвигнуть.
  - Убей их всех, - прокричал змей, борясь с соблазном зашипеть. Его крик был услышан всеми присутствующими, но воспринят лишь как прилив гнева. Кулаки сжимались как бы сами собой. Десятки взглядов искали виновных и не находили. Боярин тоже ощущал волну ярости, но не знал, на кого она направлена. Самаэль на миг призадумался, как ему помочь, но запах предсмертного ужаса жертвенного телка был слишком силён. Демон скользнул по кумиру, уткнувшись в жарящееся на кострах мясо. Оно прямо смердело ужасом и болью, и змей тыкался в него мордой, подобно тому, как падает на родную землю вернувшийся из долгого странствия путник. Чужая боль помогла бесу сформулировать мысль:
  - Убей христиан! Убей верующих греческого бога.
  Уже вдыхая кровавый дым, Самаэль подумал и добавил уже личное, сокровенное желание:
  - Убейте архангела Уриила!
  Последнюю его просьбу ни один человек на свете выполнить бы не смог, но основное содержание до верующих дошло. Все они "вдруг" почувствовали неизъяснимое желание напасть на людей князя, применить против них силу, некоторые живо представляли себе крест, который надлежит сломать. А спустя полчаса, когда мясо и пиво пошли по рукам, почти все знали, что надо делать. Разгоряченный алкоголем, Угоняй указал окровавленной рукой в сторону Торгового берега Волхова, где находилась маленькая церковь Преображения.
  - Пусть новый бог покажет свою силу, - недобро усмехнулся боярин. - Я его сейчас из Новгорода выселю, и пусть он поспорит со мной.
  "Так держать", - искренне обрадовался Самаэль. Будучи падшим ангелом, он упустил свой шанс на борьбу раз и навсегда. Теперь любой ангел был сильнее беса, но человек обладает свободой воли, которую даже Бог не нарушает, пока человек жив. И что бы ни сделал по своей прихоти Угоняй, ангелы не могли вмешиваться, потому что формально змей лично ни во что не вмешивался. Теперь тысячник твёрдой походкой направился в сторону Новгорода, а за ним потянулись и остальные идолопоклонники. Самаэль подмигнул им и тут же бросился в Волхов. Зачем слизывать с жертвенного мяса остатки страха и боли, если сейчас этого будет предостаточно в живом виде? Главное - успеть в город раньше толпы.
  До капища боярин добрался верхом, и теперь Бурислав услужливо подал ему поводья. Вскакивая в седло, Угоняй велел:
  - В городе звони вече!
  - Это ночью, что ли?
  - А я про день не говорил.
  Тысячник не торопил коня, предпочитая шагом возглавлять разъярённую неизвестно чем толпу и возвышаться над ней. Ещё во время похода в Болгарию ему доводилось пару раз грабить церкви. Был случай, когда князь Святослав отдал греческую монахиню в жены одному из варяжских ярлов. И ничего не случилось. Не случится и теперь! Может быть, дядька и наставник князя Владимира, его правая рука Добрыня думает иначе, но и то правда, что Добрыня относится к тому типу людей, которые нигде не пропадут. А у Угоняя всё было проще: сила решает всё. Какая разница, кто что считает и в каких богов верит, если любой рот можно заткнуть ударом кулака?
  Толпа вскоре ввалилась в спящий город. Бурислав, помня указание боярина, полез на крепостную башню и зазвонил в набат. Возбужденные участники требы во всю кричали ругательства в адрес греков и их бога, некоторые материли и князя Владимира с его помощником Добрыней. Их настроение распространялось по городу вместе с пробуждением новгородцев. Уже тут и там слышались возгласы: "Долой Добрыню!" и "Бей христиан!". К детинцу (городской крепости) потянулись заспанные люди с разных концов Новгорода, в том числе и с Торговой стороны. Христиан в городе было человек десять, и они безнадёжно затерялись в толчее. Несмотря на ночную прохладу, священник Диоген, обрусевший грек, пришёл на вече в одном подряснике. Пожилой щуплый батюшка с окладистой седой бородой не понимал, с чем связаны волнения. Он протолкался по мосту через Волхов и прямо спросил об этом спешившегося Угоняя:
  - Мил человек, что за беда?
  - Ты и есть беда, - прищурился боярин и ткнул в священника пальцем. - Вот он хочет, чтоб мы все приняли его веру.
  Толпа загудела разными голосами. Кто-то возмущался, кто-то недоумевал, кто-то отмахивался; многие вообще не понимали, почему тысячник вытащил их из постелей. И боярин тут же этим воспользовался:
  - Лучше погибнем все, чем предадим веру отцов. Вот такие хлыщи как этот дед и прохвост Добрыня нас крестить хотят!
  - Мы будем вместе веровать..., - попытался священник объяснить окружающим, что в крещении нет ничего плохого, но мощный кулак Угоняя взрезался ему в челюсть. Отец Диоген полетел с ног. Окружающие теперь проявили больше интереса к происходящему, чем минуту назад. Вокруг пытающегося встать священника и боярина образовался плотный круг, и всем хотелось видеть, в чём дело.
  - Ну? Где твой бог? Почему он тебя не защищает, - заводил сам себя Угоняй, пиная отца Диогена сапогами по рёбрам. - Ты такого бога нам сватаешь? Слабого? Это вместо Перуна?
  Кто-то из немногочисленных христиан попытался вмешаться, но Бурислав и ещё несколько мужиков моментально сбили его с ног. Боярин взревел:
  - Пошли посмотрим на твоего бога! Если он сможет защитить себя, я первый приму твою веру. А если нет, то и ты, и твой хозяин Добрыня ответите за обман.
  - Я с греками бился! А они меня в греческую веру перевести хотят, - громко жаловался какой-то ветеран из толпы. И всё это людское море, ведомое Угоняем, хлынуло по мосту через Волхов, к церкви Преображения. Даже те, кто не понимал, в чём дело, под влиянием общего настроения вливались в толпу. Новгородцы не то чтобы не любили христиан, но и особого расположения к ним не выказывали. Поэтому участники дикой процессии даже не пытались выяснить причину расправы. Кого-то бьют? Это же весело! Хорошая компенсация за прерванный сон.
  Ведомые боярином язычники достигли церкви, затрещали выламываемые двери, засверкали факелы, а вскоре на улицу полетели освящённая утварь и иконы. Угоняй через пару минут вышел из храма, сжимая в руке потир.
  - Налей пивка, - кивнул он кому-то из знакомых. Пока услужливый мужик искал пиво для боярина, тот вышел на всеобщее обозрение. Бурислав и ещё несколько язычников держали под руки основательно избитого священника. Судя по тому, как его разукрасили, отца Диогена били даже те, кто не понимал сути конфликта. Батюшка уже смирился со своей участью и лишь еле слышно повторял:
  - Господи Иисусе Христе, Сын Божий, помилуй меня, грешного.
  - Чего ты там бормочешь, - тысячник с размаху ударил священника кулаком в живот. Если бы не цепкие руки Бурислава, тот снова упал бы. Змей Самаэль был тут как тут, встав на хвост, и возвышаясь над землёй, словно дерево. Стоявший чуть поодаль волхв Соловей машинально перебирал струны гуслей, наигрывая знакомую мелодию. Демон отчётливо видел, как потёки темноты, похожей на чёрную грязь, обволакивают боярина и его помощников, растекаясь по толпе, покрывая всё новых и новых людей. "Вот так", - усмехнулся бес. - "Вот вам и вся свобода воли". В дверях разгромленной церкви печально стоял ангел-хранитель отца Диогена, неизвестно чего ожидая. Самаэль показал ему язык:
  - Ну, что, пернатый? Как тебе "Благая Весть, жизнь дающая, вопиющая"?
  Ангел ничего не ответил, напряженно следя за каждым движением Угоняя. Демон счёл необходимым напомнить ему:
  - Ты не можешь вмешиваться. Я-то не трогаю никого.
  - Я не буду вмешиваться. Но придёт день, и я лично заставлю тебя ответить, Самаэль.
  - Это будет потом. А пока заткнись и наслаждайся зрелищем.
  Боярин тем временем взял священника за бороду и заставил смотреть на себя. Задумчиво глядя на избитого старика, он спросил:
  - Ну, и где же твой бог? Почему он тебя не спас?
  Отец Диоген продолжал молиться, словно не замечая раскрасневшегося язычника. Окружающие затихли, ожидая продолжения. Угоняй тоже подождал, ничего не дождался и изрёк фразу, некогда почерпнутую от князя Святослава:
  - Христианство - это религия баб и слабых духом мужей.
  После этого тысячник легко размахнулся массивным потиром и одним ударом раздробил священнику череп. Ангел-хранитель тут же сорвался с места и подхватил душу отца Диогена на руки. Покойный ещё даже не понял, что его убили, а ангел уже взмыл с ним ввысь, укачивая, как маленького:
  - Всё, уже всё.
  "Ладно, это был мученик", - покорно кивнул змей. - "Но остальные далеки от смерти за Христа". Посреди чёрной, буквально забрызганной тьмой толпы боярин взревел:
  - Кто хочет молиться этому богу слабаков?
  В ответ раздались матерные вопли согласия. Новгородцы крыли последними словами князя и Добрыню, выражались в адрес греческой веры и клялись убить всякого, кто попробует крестить их.
  ***
  Архангел удрученно покачал головой. Знакомство с "крестителями" не обрадовало его. Тысяча княжеских дружинников, конечно, представляла собой грозную силу, но для духовных дел воины совершенно не годились. Все они были недавно крещены князем Владимиром, но почти никто из них толком даже не представлял, в чём заключается их новая вера. Лидеры похода тоже не внушали доверия. Приближенный князя Добрыня, пожилой и опытный царедворец, мог добиться в политике самых разных результатов, но любые меры были для него лишь средством достижения собственного влияния. Такой человек мог бы убедить новгородцев отказаться от борьбы, однако сам даже не желал знакомиться с Евангелием. Он принял христианство с той же лёгкостью, с какой восемь лет назад воздвиг в Новгороде статую Перуна. Командовал же дружинниками не он, а воевода Путята, настоящий громила, прошедший множество кровавых передряг. Впрочем, это нисколько не способствовало превращению дружины в Христово воинство. Определённый интерес для архангела Уриила представлял только прибывший из Херсонеса епископ Иоаким, которому надлежало сформировать и занять новгородскую кафедру.
  В данный момент хорошо говорящий по-русски иерарх проповедовал сидящим на земле дружинникам. Вместо того чтобы привычно читать им вслух Евангелие, грек лишь пересказывал наиболее яркие места Ветхого и Нового Заветов, сразу же поясняя их смысл простодушной аудитории. Ангелы-хранители стояли чуть поодаль, надеясь, что после пары таких проповедей они смогут подойти к своим подопечным поближе. Царедворец и воевода отошли в ближайшую дубраву и о чём-то там советовались.
  До Новгорода оставалось пройти ещё порядочное расстояние, и бойцы не опасались внезапного нападения. Их доспехи ждали своего часа в телегах, и лишь мечи и бердыши оставались под рукой. Стреноженные кони паслись под присмотром неподалёку. Архангел прохаживался между отдыхающими воинами, напряженно думая о предстоящем деле. Многие из слушавших проповедь епископа дружинников были суровыми, закалёнными бойцами, и это пугало Уриила во много раз сильнее, чем если бы они имели низкие боевые качества. "Люди сражаются так, будто иной жизни не будет", - сокрушенно думал он. - "Как они не поймут, что проломив кому-то череп, воин не решит никаких проблем? Убийство открывает дорогу в ад, где уже не получится постоять за себя вооруженной рукой". Такие мысли посещали архангела часто. Он был свидетелем многих сражений, в том числе и ветхозаветных, и всегда его поражала надежда, с которой люди бросались в атаку. Потом, среди искромсанных тел, звучали победные кличи. Победители радовались так, будто бы произошло что-то очень хорошее. И никто из них не мог видеть, как его покрывала чёрная грязь, которую могла смыть лишь искренняя исповедь. Люди готовы убивать за землю, но ведь через некоторое количество лет они уже не будут жить, и земля всё равно перейдёт к другим хозяевам. Они готовы перерезать друг другу горла за пригоршни золотых монет, которые потом обменяют на вещи. И, опять же, в новом тряпье и с изысканной пищей в желудке им предстоит умереть. Неужели так важно, в чём тело будет похоронено или кремировано? Не важнее ли, что будет потом? Архангел глубоко и печально вздохнул: "Все - и великие завоеватели, и скромные хлебопашцы - отправляются в ад. А могли бы идти в Рай. Только для этого пришлось бы и жизнь прожить иначе. Почему они не хотят подумать о вечном? Каждый пророк говорил им об этом. Спаситель вернулся с того света и доказал им реальность своих слов. Всё равно не слушают. Убить или умереть, чтобы немного поесть и выпить под синим небом. Как же это примитивно!". Уриил вовсе не считал, что нельзя применять силу. Но, по его отточенному веками мнению, сражаться стоило только в одном случае: когда приходится защищать беззащитных. Если бы было можно, он лично затупил бы все клинки в мире, чтобы сражения велись не до смерти. Но, увы, люди обладают свободой воли, и никого нельзя притащить в Рай насильно. Люди склонны даже рассматривать любое противостояние только с позиций силы. Правда каким-то сказочным образом кочует от одного к другому, сообразно с расстановкой сил. Вот и эти дружинники непостижимым для архангела способом привязывали крещение к сражению. Когда епископ Иоаким запретил им по языческому обычаю мазать клинки сметаной или кровью, многие возмутились. Воевода был вынужден вмешаться.
  - Уриил! Они что, собираются проповедовать побоями, - поинтересовался один из ангелов, хранивших бойцов. - Как можно объяснять мечом?
  - Понятия не имею, - пожал плечами архангел. - Они, наверное, думают, что к крещению можно принудить.
  - Мечом не особенно принудишь. Им легче убить, чем заставить. Воины собираются рубиться с язычниками. Только от этого те не примут христианство, а попросту погибнут.
  Над этой дилеммой Уриил размышлял всю первую половину дня. Если будет применено оружие, то не важно, кто победит: и те, и другие попадут в ад. Речь ведь идёт о духовной победе, а не о том, кто кому кишки намотает на полосу заточенной стали. Задача Добрыни и Путяты - разъяснить новгородцам гибельность идолопоклонства, показать, что кумиры - просто статуи, которые не могут ничем помочь. После этого следовало изгнать Самаэля, что было под силу лишь епископу Иоакиму. Вот только он и был настоящим бойцом среди такого множества вооруженных мужиков. Тот враг, против которого шёл отряд, не может быть поражен стальным клинком. Его можно одолеть только молитвой и благочестием. Вместо этого воевода Путята, судя по всему, намеревался перебить язычников, даже не давая им шанса стать христианами. "Да, кстати, а что там стратеги-то думают?", - обгоняя ветер, архангел устремился к дубраве, на опушке которой держали совет лидеры "крестителей".
  Добрыня, пожилой, низкорослый мужик с запавшими, быстрыми глазами сидел на поваленном дереве и небрежно ковырял носком сапога кротовую кучку. Он, явно, размышлял о чём-то важном. Мало кто во всей Руси посмел бы прервать его думы, и никто на всём белом свете не мог похвастаться, что был посвящен в них. Добрыня приходился дядей Великому Князю, а до его рождения представлял собой правую руку его отца, князя Святослава, наложницей которого сделал свою сестру. Будучи родом с глухого хутора в безвестных краях, этот тип создал свою политическую карьеру буквально из ничего. И он точно знал, что его исключительное положение и власть держатся вовсе не на каких-то правах и заслугах, а только лишь на умении своевременно оказываться другом и союзником потенциального правителя. Идейные принципы и личные привязанности роли не играют. Когда юный князь хотел попробовать себя в роли полководца и имел все шансы на победу, Добрыня принял участие в его походе на Полоцк, по сути дела спланировал эту кампанию, а после победы даже заслужил популярность для себя и племянника, настояв на публичных расправах и насилиях. Потом князь приказал усилить культ Перуна, и дядька без вопросов поставил идол в Новгороде. В тот момент боярин Угоняй оказался его верным идейным сподвижником и личным приятелем. Теперь же князь предпринял верный политический ход, связанный с принятием христианства. И Добрыня без всяких колебаний вёл дружину на Новгород, чтобы свалить поставленный им же идол. Угоняю это могло не понравиться, но царедворец отправил бы тысячника на смерть с той же лёгкостью, с какой некогда приветил и возвысил. Когда князь велел креститься, Добрыня вошёл в Днепр так же просто, как и нырнул бы в уборную, если только это помогло бы ему упрочить своё положение при дворе. Единственным уязвимым местом всесильного временщика было отсутствие у него полководческого таланта. За этим и послали с ним Путяту, человека простого и далёкого от интриг, однако умеющего ломать почти любую силу своей.
  Громадный, словно вставшая на дыбы лошадь, воевода внимательно слушал прибежавшего из Новгорода мужичка. Тот, явно, дал деру в тот момент, когда язычники громили церковь, поэтому и успел добраться до отряда.
  - Боярин велел сломать мост через Волхов, - рассказывал беглец. - Священника поганые убили. Ещё двум верующим волхв Соловей велел камни к шее привязать. Так их и сбросили в реку на Перыни. Варяг Бурислав ранил топором в руку сапожника Щуряка, когда тот только поперёк слово сказал.
  - А ты что сделал, - нахмурился Путята. - Просто смотрел на это?
  - Мы с женой утекли сразу же. Поганые только мост начали расшатывать, как мы побежали. Тем и спаслись. Боярин сказал своим приспешникам, чтоб всех били, кто может от отцовских богов отойти.
  - Досадно, - выговорил сквозь зубы Добрыня. - У меня в Новгороде сестра живёт. Да и у Путяты там живёт... кто?
  - Уже не живёт, - обернулся к царедворцу рассказчик. - Угоняй всем сказал, что твою кровь по капле размажет по кумиру Перуна.
  - Как думаешь, поганые будут запираться крепости, - воевода машинально потрогал шейный крест, всё ещё не привыкнув к такой замене традиционному оберегу. - Или выйдут в поле?
  "Опять ты за своё", - поморщился архангел. - "Если будет бой, то в любом случае ты проиграешь. Победишь - и новая вера станет религией завоевателей. Будешь бит - и никто не примет веру проигравших. Как бы тебе объяснить твою задачу?". Добрыня тем временем поднял взгляд от увядшей сентябрьской травы и велел одному из стоявших чуть поодаль часовых:
  - Позови Акима Корсунца.
  - Этот-то тебе зачем, - осведомился Путята, глядя вслед побежавшему к становищу дружиннику. - Аким - человек добрый, но ратник из него не выйдет.
  - Пусть его бог нам помогает, - слегка иронично отозвался царедворец. Через минуту дружинник возвратился в сопровождении епископа. Высокий, худощавый иерарх с сияющей панагией поверх саккоса производил двойственное впечатление. С одной стороны, ему сопутствовала некая грация, полная достоинства. Так мог бы ходить властный чиновник самого могущественного в мире государя. Но, с другой стороны, костлявое лицо с небольшой седой бородой и глубокие, карие глаза лучились такой доброжелательностью, такой скромностью, что молодой епископ почему-то казался добрым дедушкой всех собравшихся на опушке людей. За монахом неспешно шёл его ангел-хранитель. Уриил поспешил к нему:
  - Как епископ? Новые края - новые соблазны?
  - Ни в коем случае, - удивлённо поднял брови ангел. - Без ложной скромности скажу, что Иоаким непробиваемый. В своё время его всякие искушали, но мы с ним побороли это.
  - Надеюсь. Теперь давай вмешаемся.
  Епископ тем временем приблизился к сидящим на бревне вожакам и простецки опустился на траву. Нисколько не чинясь, он сказал:
  - Будьте здравы, бояре. И ты здравствуй, добрый человек.
  Польщенный новгородец протянул сложенный лодочкой ладони, но иерарх только отмахнулся:
  - Не стоит, брат.
  - Отец Аким, - смущенно начал воевода. - Ты ведь давно молишься новому богу. Не мог бы ты сделать волшбу, чтоб нам поганых перебить?
  - Разве я могу волхвовать, - епископ не обиделся, поняв, что это не подначка. - Всё в руках Божьих. Колдовать нельзя никому, а молитву чистосердечную Господь от каждого услышит. Мы сейчас со всей дружиной и помолимся, чтобы обошлось без битвы.
  - Без битвы? Да я их на куски разорву, - аж привстал Путята, но отец Иоаким мягко прервал его:
  - Мы ведь идём не за кровью, и не за данью.
  - Они уже пролили кровь, - вспыхнул Добрыня. - Уже убиты люди. И мы должны отомстить.
  - Кровь за кровь льют только звери, - сказал архангел. - Крест не может стоять на костях.
  Епископ услышал его, но ощутил вовсе не слова, а лишь их общий смысл, который как бы всплыл в его голове из ниоткуда. Иерарх привык доверять таким прозрениям и повторил эту фразу княжеским эмиссарам, только своими словами:
  - Кому вы будете мстить? Это ведь не враги, а ваши соседи и родственники. Если твой брат ошибётся, ты убьёшь его, воевода?
  И Добрыня, и Путята потупились. Они, явно, не рассматривали ситуацию в таком ракурсе. Оба привыкли уничтожать врагов, а не мирить кого-то с кем-то. Прощать, похоже, не умели ни один, ни другой. Отец Иоаким это понял. За полгода жизни среди славян он многое открыл для себя в их нравах и характерах, поэтому теперь легко находил со своей паствой общий язык. Так что теперь иерарх пояснил:
  - Наша задача - заинтересовать язычников нашей верой. А для этого они должны нас слушать. Дружина - хороший аргумент для того, чтобы остудить их боевой пыл. Но надо, чтобы нас слушали. Для этого нужно изгнать нечистого духа, который сейчас руководит новгородцами. Только разрушив капища, мы сможем открыть дорогу Господу.
  - Это ты его научил, - восхищенно посмотрел Уриил на ангела-хранителя. Тот скромно потупился:
  - Ну, если только чуть-чуть.
  - Какое место новгородцы считают святым, - продолжил епископ. Поняв, что слово "святость" собеседникам не знакомо, он пояснил:
  - Где они приносят жертвы?
  - Требы творят на Перыни, - авторитетно ответил царедворец. - Ещё приносят жертвы богу Ящеру на реке. Волхов для поганых то же, что Иордан для греков.
  - Вот эти места мы и должны занять. Я освящу Волхов, а воины помогут мне свалить кумиры. Потом мы построим на Перыни церковь. Новгородцы увидят, что ничего страшного не произошло, и успокоятся. Но сейчас важно сделать так, чтобы язычники не начали схватку.
  - Не начнут, - успокоил отца Иоакима воевода. - Едва Угоняй увидит моих дружинников, как у него отпадёт всякое желание лезть на рожон.
  "Плохо ты знаешь змея Самаэля", - невесело усмехнулся архангел Уриил. - "Впрочем, это уже моя забота".
  ***
  На Новгород опустили холодные осенние сумерки. Торговый берег обезлюдел, зато возле крепости толпился народ. Слышался зычный голос Соловья:
  - Едва Добрыня и его предатели войдут в город, как боги наших отцов покинут нас, не будет рыбы, не будет хлеба, и Волхов потечёт в другую сторону!
  Ему активно вторил Бурислав, собравший вокруг себя несколько десятков мужиков, когда-то плававших с варягами. Помня урок битвы под Доростолом, Угоняй запретил прятаться в крепости и приказал готовиться дать отпор на берегу. Мост через Волхов был предусмотрительно снесён, и возле его обломков дежурили часовые с факелами. На Перыни виднелись костры, ведь некоторые новгородцы пошли умилостивить богов, выпросить милости для обороны города.
  Змей Самаэль уютно обвился вокруг торчащей из воды опоры разрушенного моста и наблюдал за приготовлениями. Он ухмылялся, слыша вопли волхва: "Не знаю на счёт рыбы и течения реки, но в одном ты прав: если христиане сюда придут и притащат своих пернатых покровителей, то я уже точно не вернусь в эти места". А сниматься с насиженного места демону совсем не хотелось. Он, конечно, мог в любой момент отправиться в другой языческий край, где его бы любили и почитали, но непомерная гордыня искусителя оказалась бы уязвлена. Он, в общем-то, ничего не имел против земного мира, где каждый день вставало солнце, где дул то тёплый, то холодный ветер, и всюду весело сновали живые существа. По сравнению с адом, на земле было очень даже неплохо. Однако больше всего бес ненавидел двоих: Бога и человека. Бога - за то, что Он создал мир по своим правилам. Правила эти были хороши, но Самаэля и всех его товарищей по несчастью буквально "заело": а почему это Он распоряжается? "Никогда не понимал, почему Бог правит миром, а не я", - лукаво спрашивал слушателей Денница. Может быть, и на самом деле все, что делает Бог, правильно и хорошо, но демон часто спрашивал себя: "А если я не хочу? Вот не хочу, чтоб было хорошо, хочу по-своему". Вот тут-то и оказалось, что без небесных мятежников небеса не опустеют. Сама жизнь показала, что отказ от смирения перед Богом тут же лишил бунтарей ангельских сил. Самаэль хорошо помнил, как быстро чернели крылья, как слабли руки, и притуплялась реакция. В той злосчастной схватке он сцепился с архангелами Рафаилом и Уриилом и проворно наступал на них, рассыпая выпады огненным мечом. Ликование - попал! Его пылающий клинок пропахал предплечье Уриила, заставив того выронить оружие, но левый кулак архангела тут же впечатался в челюсть мятежника с такой силой, что разбил её вдребезги. Осколки зубов рассекли язык Самаэля, превратив его в жало. Голова чернокрылого ангела запрокинулась, и этого мига хватило Рафаилу для того, чтобы отсечь ему правое плечо вместе с рукой и крылом. Самаэль завалился на землю, крича от боли. Подобравший меч Уриил много раз рубил его и пронзал, пылая праведным гневом и не желая останавливаться. Так Самаэль потерял все свои конечности, но не мог умереть, потому что смерти ещё не существовало. Из него хлестала кровь, чернеющая на глазах, но он оставался жив. Он слышал, как в стороне ангелы валят на землю, рубят и вяжут Ксафана, Умблдона, Велиала и остальных "братьев по оружию". А потом примчался Салафиил и объявил, что Господь специально для мятежников сотворил бездну. Мол, за проявление свободы воли уничтожать слишком жестоко, а вот изолировать - пожалуйста. И толпа ангелов пинками отправила изрубленного, превращённого в кучу грязного, чёрного мяса Самаэля прямиком за край бытия. Уже срываясь в пустоту, слыша крики падающих друзей, он увидел стоящих у края архангелов Уриила и Рафаила. Рафаил потянул Уриила за раненую руку и сказал ему: "Постой смирно, дай я посмотрю". "Посмотри, посмотри", - многие века повторял про себя ставший демоническим змеем падший ангел. - "Я тебе ещё не то покажу". В аду было время поразмыслить о разном. И вслед за своим идейным вдохновителем змей повторял печальный, но утешающий вывод: "Служить такому Богу? Любить того, кто так изуродовал меня? Да пошли они все куда подальше! Может быть, мне ещё и Уриила расцеловать за то, во что он превратил меня?". Но в глубине души демон понимал, что превратил в чудовище себя сам. Архангел сделал с ним то, что только и можно было сделать с врагом жизни. Людей же, всех без разбора, Самаэль ненавидел по более прозаической причине. Они ведь могли вернуться в Рай, а он - нет. В конце времён его ждала заслуженная ещё во время мятежа казнь, а люди могли её избежать. И этого демон никак не собирался допускать. К его счастью, род людской ничуть не поумнел с того дня, как Адам и Ева вкусили запретный плод.
  Если бы Самаэлю позволили выбрать, доживать до Страшного Суда в каком-нибудь уютном уголке земли, но никого не трогать, или привести к уничтожению весь земной мир, но и самому погибнуть тотчас же, он без колебаний выбрал бы второе. Время от времени возвращаясь в ад, где даже демону приходилось туго, змей зверски издевался над его узниками. Ради того, чтобы содрать кожу с лица какого-нибудь вероотступника или сластолюбца, он готов был и сам потерпеть мучения. Только действовало непреложное правило: в аду грешником распоряжается тот демон, который его туда завлёк. Поэтому Самаэль, как и прочие "рогачи", часто покидал преисподнюю и наведывался к людям. И в данный момент он в очередной раз чувствовал, что пришёл не зря. Грядущая битва между язычниками, которыми он ещё при их жизни вертел, как хотел, и дружинниками, христианами только по названию, сулила богатый приплод в аду.
  Змей поднял голову над уцелевшими пролётами моста и увидел приближающуюся с Торгового берега цепь факелов. "Начинается", - в предвкушении облизнулся он. - "Сейчас будет весело". Дружинники в полном боевом облачении приближались к реке, взяв наизготовку большие каплевидные щиты. Некоторые из них держали наготове тугие луки, другие готовились быстро выхватить мечи. И всё это только забавляло демона. Он отчётливо видел, как грязь греха вязко колеблется на островерхих шлемах и тяжелых кольчугах. Редкие нательные кресты тускло мерцали в этом "болоте" мутным зеленоватым светом. В оригинале они должны были бы слепить беса, но носители этих крестов совсем не думали о Боге и святости. Поэтому в боевом отношении дружина, может быть, и представляла собой грозную силу, но Самаэля откровенно веселила.
  Навстречу пришельцам, от крепости быстрым шагом приближалась толпа вооруженных новгородцев. Местное население было привычно к частым столкновениям с кривичами и чудью, многие из горожан когда-то принимали участие в княжеских походах и варяжских плаваниях. Поэтому на бой вышло никак не меньше шести сотен человек, хотя и разномастно вооруженных. Многие язычники были облачены в кольчуги из тонких, мелких колец, свисавшие до колен или до пояса; некоторые новгородцы прикрыли головы шлемами с глазницами и стрелками. Почти у всех были большие круглые щиты с металлическими бляхами. В руках горожане сжимали в основном секиры, хотя у многих на поясах висели ножны с мечами, а некоторые любители охоты вооружились копьями и рогатинами. В передних рядах толпы человек тридцать держали наготове луки и арбалеты. Во главе язычников шёл Угоняй, окруженный несколькими десятками дружинников. Облаченный в доспехи, с круглым щитом на левой руке и мощной секирой в правой, боярин казался страшным противником. Возле него уверенно держался Бурислав, надевший рогатый шлем своей скандинавской молодости. Небоеспособное население Новгорода было загодя отведено в окрестные леса. Боярин, проведший жизнь в походах и битвах, так и не женился, зато у варяга было целых две жены, и никто не знал, какая из них законная. Поэтому, трепеща за своё многочисленное потомство, Бурислав лично увёл женщин, детей и стариков в безопасное место. Так что все, кто теперь приближался к Волхову, были готовы к схватке. Впереди себя тысячник толкал какого-то мелкого мужичка с перевязанной рукой. Этот тип был до смерти перепуган и всё время щурился, что вызывало насмешки со стороны державшихся рядом новгородских дружинников. Змей с удовольствием отметил, что язычники улеплены грехом даже гуще, чем пришедшая в город киевская дружина. Перевязанный мужик вызвал у Самаэля улыбку: "Сапожник Щуряк! Ты, наверное, сейчас проклинаешь тот день, когда твоя мать познакомилась с отцом".
  Внезапно с Торговой стороны яркий свет резанул по глазам демона. Тот даже приподнялся на хвосте, чтобы разглядеть источник сияния. Разглядел - и грязно выругался. Позади вооруженных христиан неспешно и уверенно шёл самый настоящий монах в епископском облачении. От него во все стороны струился такой яркий свет, что Самаэль даже рассмотреть его толком не мог. Крест на груди епископа чуть покачивался, изливая потоки сияния во все стороны. Люди не могли этого видеть, но воины инстинктивно пропускали монаха, не смея заступить ему дорогу. "Это уже серьёзно", - скривился змей. - "Хотя ладно, пара ударов топором по голове, и вся твоя святость улетучится вместе с мозгами". В следующий миг оптимизм демона убавился ещё сильнее. За монахом стройно и неумолимо приближались ангелы, и их было совсем не мало. Возглавлял их архангел Уриил, которого Самаэль без труда узнал по фиолетовому плащу. От небесных посланников струился мягкий свет, не уступающий восходящему солнцу. Увы, подходящие к реке дружинники не становились от этого светлее. Бес заметил это и тут же понял свой шанс. Вытянувшись почти вертикально, он глумливо прокричал:
  - Эй, пернатые! Вы сами, что ли, меня взять попробуете? А то парнишки ваши, судя по всему, давно и прочно со мной дружат.
  Архангел лишь безразлично скользнул взглядом по торчащей из снятого пролёта моста змеиной голове и что-то тихо сказал ангелам. Те с готовностью закивали. Потом Уриил нагнал епископа и перекрестил его. Губы человека и архангела беззвучно шевелились, а сияние вокруг них плавно возрастало. Демон понял, что они молятся, и это его не обрадовало. Однако предстояла разборка между людьми, и ангелы не могли встрять в неё. А подошедшие к реке и сомкнувшие щиты бойцы к молитве вовсе не были склонны. Шестеро здоровяков притащили к мосту чьи-то снятые с петель ворота, которые собирались использовать для замены снятого язычниками пролёта. Пока они тащили свою ношу, их обогнал царедворец, в котором Самаэль без труда узнал Добрыню. Куда же без него? Этот хлюст ещё восемь лет назад проводил тут "религиозную реформу", ставя на место, посвященное Ящеру, кумир Перуна. Демон тогда здорово повеселился, наблюдая за его действиями. "Я буду Перуном или Родом, Ладой или Ящером, или всеми ими вместе, лишь бы ты грешил", - усмехался змей, глядя на установку нового идола. И теперь появление Добрыни обрадовало Самаэля, как ничто другое. Этот человек точно не смог бы принести благодать, даже если бы и очень захотел.
  Остановившись возле пролома, Добрыня громко обратился к новгородцам:
  - Хлопцы! Чего столпились? Что не так?
  - А мы тебя в гости не звали, - хищно изогнул рот Угоняй, выходя ему навстречу. Теперь царедворца и боярина разделял лишь отсутствующий пятиметровый пролёт. Бурислав и новгородские дружинники подобрались, готовые в любой момент придти на помощь тысячнику, хотя ему не угрожала никакая опасность. Несколько язычников-стрелков взяли ближайших киевлян на прицел, на что христиане ответили аналогичной мерой.
  - Угоняй, ты меня знаешь давно. Я у вас в Новгороде был много раз, а ты в Киеве жил. Послушай теперь меня. Я же никогда ничего худого не делал никому в Новгороде. Надо кумиров свалить и поставить церковь. Князь хочет, чтоб мы все стали верить по-гречески. И это правильно.
  - А восемь лет назад было правильно Перуна поставить, - иронически кивнул головой боярин. - А ещё раньше ты так в греческого бога верил, что велел полоцкого князя на мечах поднять. И при князе Святославе ты в Киеве церкви сжигал, не особенно переживая. Тебе всё правильно, если туда ветер дует.
  - Да ты не понимаешь...
  - Всё я понимаю, - посерьёзнел боярин. - Когда ты чего-то хочешь, то берёшь это. И тебе плевать, что для других это, может быть, свято. Тебе что Перун, что Ящер, что греческий бог - всё ступеньки к княжескому столу, где ты объедки собираешь постоянно. И ты не видишь, что Ящер кормит нас, Перун делает сильными, а греческий бог - слабыми. Ты сам не почитаешь никаких богов, но мы своих богов не бросим. Лучше умереть, чем предать их!
  - Умереть, - недобро прищурился Добрыня. - Это тоже можно.
  Царедворец быстро развернулся и указал на дружинников, подносящих скрепленный из воротных створок импровизированный пролёт моста. За ними медленно и неотвратимо приближались ряды сомкнутых щитов, освещаемые призрачным светом факелов. Воевода Путята почему-то наблюдал за приготовлениями с берега, лично возглавляя ещё один многочисленный отряд. Добрыня убедился, что новгородцы разглядели его воинов, после чего продолжил:
  - Умереть ты всегда успеешь. Можно и сейчас это устроить. Так что, ещё хочешь прекословить?
  - Ты меня пугаешь? А ну-ка повтори, - на миг боярин даже забыл о разобранном мосту и чуть не бросился на царедворца через провал. Княжеский посланник был прикрыт кольчужной безрукавкой, а на поясе у него висел трофейный печенежский меч. Добрыня мог бы защищаться, поэтому тысячник считал поединок допустимым. Но перескочить через пять метров не под силу ни одному человеку, поэтому Угоняй вовремя остановился.
  - Хоть даже твои холуи и одолеют нас, лучше и вовсе погибнуть, чем молиться твоему богу.
  "Быстро усваиваешь", - злорадно похвалил своего питомца Самаэль и оторопел. Сопровождаемый архангелом Уриилом епископ быстро шёл через ряды воинов к пролому, собираясь что-то сказать или сделать. Демон ощутил целую волну нехорошего предчувствия. Никак нельзя подпустить этого сияющего монаха к новгородцам, иначе он может переломить ситуацию. Змей быстро плеснулся в реке, махнув хвостом прямо перед носом у Бурислава. Варяг не мог этого видеть, но ощутил инфернальное присутствие и отреагировал весьма предсказуемо - заглушил свой страх криком:
  - А Добрыня только языком и сильный Что ты языком для князя делаешь, а? Вот тебе друг какой нашёлся!
  Бурислав толкнул к самому пролому трясущегося от ужаса сапожника Щуряка и отвесил ему крепкого пинка. Щуплый и низкорослый ремесленник полетел в реку, не успев ни за что уцепиться. Плескаясь в тёмной, холодной воде, пытаясь плыть, он взмолился:
  - Бог греков и священника Диогена! Спаси меня!
  Архангел Уриил, до этого сосредоточенный на епископе Иоакиме, услышал нескладную, не искреннюю молитву. Он быстро глянул в Волхов и обомлел: в воде барахтался, быстро погружаясь, какой-то парень с травмированной рукой, а вокруг него кольцами извивался Самаэль, ловя каждую капельку человеческого ужаса. Обычно небесным посланникам нельзя вмешиваться в людские дела, но теперь Уриил просто посмотрел в небо и взмолился сам:
  - Благослови, Отче!
  Короткая, яркая молния, невидимая человеческому глазу, пересекла небосвод, и архангел победно перекрестился. После этого Уриил быстрее ветра устремился в Волхов и завис над водой, крепко ухватив тонущего Щуряка за здоровую руку. Ещё миг, и архангел чуть приподнял бедолагу из воды, чтобы тот мог дышать, а затем положил его пальцы на выступ уцелевшей сваи. Перепуганный сапожник вцепился в свою последнюю соломинку и даже обвил столб ногами.
  - Ты куда лезешь, - разинул пасть Самаэль, кидаясь из воды на архангела. Тот уже вернулся на мост и лишь обернулся к змею, как тот мигом вернулся в реку. На всё это действо ушло не больше двух-трёх секунд, епископ почти добрался до разлома, но именно в этот момент Добрыня понял слова Бурислава. И решил положить конец бесплодным переговорам, отскочив в сторону и ткнув пальцем в Угоняя и его людей:
  - Бейте их, хлопцы!
  Шестеро здоровяков сразу же швырнули импровизированный мост на разлом. Все они отличались колоссальной силой и прекрасно метали копья. Поэтому и теперь брошенный ими снаряд преодолел нужное расстояние, но почему-то приземлился криво, легши на противоположную сторону лишь одним краем. Кинувшийся на тот берег дружинник в результате уже через пару шагов почувствовал, как настил проседает под ним, а через пять шагов и вовсе стал балансировать, как эквилибрист. Скрепленные между собой створки ворот проворачивались то в одну, то в другую сторону, грозя совсем перевернуться. Закованный в железо воин не имел ни малейшего шанса выплыть, в случае падения в реку. Поэтому он изо всех сил удерживал равновесие при помощи щита и обнаженного меча. Скорее всего, он смог бы сделать недостающие два шага до спасительной тверди, если бы не молниеносный взмах секиры боярина. Дружинник поймал удар точным движением щита, но при этом опёрся на правую ногу. Ворота сразу же перевернулись в ту же сторону, и витязь полетел в тёмные воды Волхова. Бросившиеся было в атаку, христиане остановились, толпясь у своего края моста. Никто из них не решался ступить на ненадёжный пролёт. С обоих берегов полетели целые рои стрел из луков и арбалетов, послышался стук их жал по щитам, где-то закричали раненные. Добрыня предусмотрительно отошёл на самый берег и оттуда гневно кричал дружинникам, чтобы они не робели. Угоняй же отодвинулся к своему берегу, то и дело указывая топором стрелкам цели. Несколько новгородских арбалетчиков уже поразили киевлян, и теперь каждый стрелок пытался равняться на них. Дружинники отстреливались, тоже попадали, но почему-то реже противника, хотя все они побывали не в одной передряге.
  Архангел понимал, в чём дело. С поверхности реки поднимался тёмно-зелёный туман наподобие болотного, которые не могли видеть люди. Можно сказать, что это было испарение от тех грехов и святотатств, которые из века в век устраивали язычники на этих берегах. Многочисленные жертвоприношения идолам сделали Волхов настоящей вотчиной Самаэля, и теперь он с полным правом подыгрывал своим почитателям. Змей, не покидая воды, сгущал туман в тех местах, куда чаще всего целились христиане. Даже от земли поднимался такой греховный смрад, что ангелы, несмотря на все свои попытки, не могли даже подойти к реке. Архангел некоторое время парил над мостом, почти касаясь его ногами, но вскоре предпочёл вернуться на берег вместе с епископом. План демона удался: иерарху не дали и рта раскрыть. Теперь, кто бы ни победил в этом вооруженном противостоянии, новая вера имела в Новгороде предельном мало шансов на господство. Уриил дважды пытался перелететь реку, чтобы осмотреться, но оба раза греховный смрад буквально душил его на полпути.
  Княжеские дружинники быстро ожесточились. Теперь уже с их стороны слышались грязные ругательства и проклятия, обращенные к новгородцам. Каждый второй вспыхивал алыми волнами ярости, которая пламенела гораздо ярче нательных крестов. Крещение Новгорода с каждым мигом всё быстрее превращалось в заурядную языческую разборку. Ангелы отходили от своих подопечных всё дальше, потому что от тех разило уже не меньше, чем от идолопоклонников. "Хоть бы церковь осталась, чтоб мы могли отступить туда", - сокрушенно подумал архангел и тут же вполне человеческим жестом хлопнул себя по лбу.- "А это идея!". Он стремглав устремился к епископу, который, стиснув руками панагию, вполголоса читал отходную молитву по пораженному арбалетным болтом в глаз дружиннику. Воин был мёртв, и Уриил отчётливо видел его душу, зависшую над телом. Под тяжестью грехов киевлянин должен был провалиться сквозь землю, но он ведь несколько месяцев исповедовал христианство, и о нём молился святой человек. Между душой покойного и молящимся епископом протянулась сияющая, серебристая нить, на которой дух убитого как бы висел над залитой грехом землёй. Ангел-хранитель раз за разом бросался к нему, но тут же отскакивал, потому что не мог даже вздохнуть на поле языческой битвы. Уриил быстро спросил:
  - Он кого-нибудь убил уже?
  - Не успел.
  - Забирай его. Смелее! Господь сам решит его судьбу!
  Ангел, собрав волю в кулак, всё-таки подлетел к душе своего подопечного, медленно опускавшейся в землю, и ухватил её руками за плечи. Мощный взмах крыльев, и оба полетели вверх, в звёздное небо. Из Волхова донеслось злобное шипение:
  - Нарушаешь!
  - Кто бы говорил, - ответил, как сплюнул, архангел. Оказавшись возле епископа Иоакима, архангел тронул его за плечо и указал в сторону мерцавшей жертвенными кострами Перыни. Иерарх не мог видеть небесного посланца, но почувствовал необъяснимую потребность посмотреть в указанном направлении. Он увидел далёкие костры, и тут его окликнул подоспевший воевода Путята:
  - Отец Аким! Молись о нас!
  - Что находится вон там?
  - Перынь. Капища идольские, - недоуменно пояснил воевода, раздумывая о том, бросить ли резерв в атаку на мост, или же подождать неизвестно чего. Он сильно удивился, когда спокойный и доброжелательный епископ неожиданно ухватил его за кольчужный рукав и почти потащил за собой:
  - Пошли туда! Быстро!
  - Пошли, - непроизвольно согласился полководец и только спросил. - Ратников вести?
  - Конечно. Всё решится сейчас именно там.
  Повинуясь знаку Путяты, резерв из двухсот дружинников быстрым шагом поспешил за своим командиром, ведомым отцом Иоакимом. Архангел следовал впереди, экспромтом приняв меры предосторожности. Взмахи его крыльев быстро задули все факелы, а зажигать их заново спешащие бойцы не успевали. Таким образом, на языческом берегу никто не заметил их ухода. К тому же, рвавшиеся в бой новгородцы пошли на смелый ход. Одна из немногих пришвартованных у их берега ладей (большинство торговых судов ещё днём ушли в Ладогу), ведомая Буриславом, вышла на середину реки. Теснившиеся у её бортов лучники осыпали христиан стрелами, не позволяя даже приблизиться к мосту, на котором теперь лишь лежали несколько подстреленных ранее дружинников. Добрыня приказал отвечать, но тёмный силуэт на фоне такой же тёмной воды был плохо различим.
  Самаэль невольно залюбовался судном, ведь на его носу была закреплена декоративная голова змея Ёрмунганда, инфернального персонажа скандинавских легенд, которого демон обоснованно считал своим двойником. Стоявший с композитным луком на носу корабля Бурислав в боевом задоре сорвал с себя доспех и рубаху, подставляя ночному холоду и потенциальным вражеским стрелам голый, покрытый шрамами торс. Его бородатая голова в рогатом шлеме то и дело склонялась, когда варяг тянул из колчана новую стрелу, а потом запрокидывалась при прицеливании. В ладье могло уместиться до двухсот воинов, но Бурислав ограничился восьмьюдесятью бойцами, из которых больше половины сидели на вёслах. Выстрелы незанятых греблей новгородцев поражали врагов, в основном, в щиты, потому что судно оказалось с левой стороны от киевлян. Но мастерство варяга позволило лично ему ранить двоих вражеских дружинников и заставить остальных отступить под защиту изб. Распаленный схваткой, викинг кричал по-норвежски:
  - Один! Увидь внука своего!
  Его вопли служили каким-никаким ориентиром для киевских лучников, но темнота мешала им прицелиться наверняка, и их стрелы изредка лишь поражали обшивку ладьи. Это почему-то не устраивало варяга, ветерана многих набегов и сражений. Раз за разом он, переходя на русский язык, взывал:
  - Трусливые уроды! Сделайте мне хоть что-нибудь!
  Послав в христиан очередную стрелу, разъярённый Бурислав сам себя рванул ногтями за грудь, оставив на ней кровавые борозды. Змей довольно подмигнул ему. Ещё пара таких ухарей, и полномасштабное сражение с сотнями убитых неизбежно. Демона ужасно огорчило вмешательство архангела, не позволившее ему забрать душу погибшего дружинника и спасшего Щуряка. Но ведь остальные сраженные в этой схватке новгородцы и киевляне уже попали в преисподнюю. Чего же переживать о двух каких-то ничего не значащих людишках? Кстати, чудом спасённый сапожник по-прежнему висел над водой, вцепившись руками и ногами в опору моста. Как зачарованный, он наблюдал за происходящим и бормотал невразумительную молитву собственного сочинения. "Бормочи хоть до заикания", - кивнул ему змей. - "Когда всё закончится, я лично прослежу, чтобы тебя принесли в жертву". Утратив интерес к опустевшему мосту, бес плавал возле ладьи, любуясь Буриславом и его воинами. В нужные моменты Самаэль сгущал темноту вокруг корабля, мешая киевлянам попасть в его команду.
  Тем временем воины Путяты, ведомые им и епископом Иоакимом, почти бегом преодолели отделявшие Перынь от Новгорода версты. Напротив капища посреди реки высился небольшой, но холмистый остров. Если добраться до него, то пересечь Волхов до другого берега получится даже вплавь в кольчуге. Иерарх не представлял, как перебраться через рукав реки, но воевода нередко бывал в Новгороде и знал все местные броды. Ему никогда не доводилось переправляться на этот остров, но он точно знал об относительно прямом броде до него. Несколько бойцов были родом из этих мест и моментально сориентировались. Бросив щиты на берегу или закрепив их на спине, христиане подхватили в изобилии наваленные у самой воды брёвна. Используя их в качестве страховки, дружинники, ведомые местными сослуживцами, без колебаний вошли в воду. Путята только рот раскрыл, чтоб запретить епископу соваться в ледяной Волхов, но тот уже уверенно шёл по грудь в воде. Со стороны казалось, будто кто-то ведёт иерарха. В общем-то, так оно и было. Архангел незримо летел над ним, подхватывая под руки в глубоких местах, что воспринималось иерархом как свойство человека всплывать. Уриил же пользовался исходящим от Иоакима светом благочестия, можно сказать, используя епископа в качестве транспортного средства через оскверненный жертвоприношениями Волхов.
  Вскоре все шедшие с Путятой христиане перешли на остров. Здесь воевода запретил шуметь и даже переговариваться. Чтобы не трещать ветвями деревьев, дружинники обошли остров вдоль кромки воды. Им открылась следующая картина: на другом берегу пылали костры, несколько десятков человек буквально бесновались возле ярко освещённого идола Перуна, а у самой воды волхв Соловей привычно наигрывал на гуслях. За его спиной пара громил подводили к воде связанную девушку. Волхв, прервав игру, надел жертве на голову венок, сплетённый из увядшей осенней травы. Что-то напевно говоря, Соловей медленно повёл девушку к реке, страхуемый мордоворотами.
  - О Господи, - почти всхлипнул Путята. - Только не так. За что, Господи, ты меня так наказуешь?
  - Что такое, - шепотом спросил основательно продрогший епископ. - Ты её знаешь?
  - Это моя дочь, - вымолвил полководец. - Забава, доченька моя!
  Впервые в жизни опытный воин растерялся. Он просто смотрел, как невысокую девчушку лет четырнадцати с круглым личиком и длинной косой, ведут к реке. Костлявая фигура волхва напомнила воеводе о Кощее, который теперь совсем не в сказке добрался до самого дорогого, что было у воеводы. Зато не растерялся один из киевских лучников, без всяких колебаний пустивший стрелу Соловью точно в грудь. Прежде чем остриё вонзилось в щуплого волхва, стрелок крикнул:
  - Киевляне, вперёд!
  Воины тут же бросились в реку, даже не пользуясь брёвнами. Многие из них зажали мечи в зубах, чтобы удобнее было плыть. Те, кого уже крутили судороги от холода, предпочли более медленный путь бродами, которых здесь хватало. Смелый лучник выстрелил теперь уже в одного из помощников жреца, поразив его в бедро. Второй здоровяк рисковать не стал, побежав обратно на холм Перуна. На бегу он кричал:
  - Напали! Напали!
  Спустя какие-то десять ударов сердца дружинники начали выскакивать из воды, потрясая оружием и поднимаясь по берегу. Навстречу им бегом спускались несколько новгородцев, завязавших рукопашную схватку. Однако, увидев количество врагов, язычники решили не геройствовать, и побежали. Одного из них киевлянам удалось зарубить, но товарищи убитого уже со всех ног мчались к городу, не переставая кричать.
  Соловей полусидел, привалившись к раскидистой берёзе, сжимая в немеющих руках свои гусли. Стрела вошла ему под самое сердце, и, хотя волхв был ещё жив, он отчётливо понимал, что умирает. Смерть не особенно пугала его. Преданные соседи оденут тело в лучшую одежду, положат на погребальный костёр, и вместе с дымом отправится верный волхв к богам, которым так ревностно служил. Друзья и соседи будут пить на тризне, а гусли перейдут к следующему волхву. Чтобы преемник вспоминал о нём, жрец даже вырезал на гуслях своё имя: "Словыша". Но всё это будет только в том случае, если новгородцы смогут отбиться от последователей неведомого нового бога, ученики которого в драке оказались совсем не слабаками. Если боярин Угоняй сможет сбросить их в Волхов, то, как встарь, будут звучать струны гуслей, будут дымиться ритуальные костры, а река по-прежнему покатит свои волны, принося людям щедрые уловы. Боги будут довольны тем, что их почитают. А уж владыка Ящер и подавно, ведь только что за него умер преданный слуга.
  Вылезший из реки Путята тут же сорвал с себя плащ и попытался укутать им дочь. Девушка была в таком ступоре, что даже не узнавала родного отца и не реагировала на происходящее. Пробегавшие мимо неё люди с оружием и звучавшие вокруг крики не вызывали никакого отклика у неё в глазах. Забава не пугалась и не успокаивалась. Вероятно, девушка уже свыклась с мыслью о смерти.
  - Отец Аким, присмотри за ней, - быстро попросил воевода и, не дождавшись ответа, поспешил за своими людьми на подступы к Новгороду. Епископ же, поддерживая девушку левой рукой, правой поднял небольшой крест перед собой и пошёл на капище. За ним следовали человек десять с бердышами, готовые пустить оружие в ход в любой момент. Драться было уже не с кем, потому что язычники сбежали почти без сопротивления. Зато по приказу иерарха дружинники всё-таки нашли применение своим секирам, обрушив их на деревянные кумиры. От вкопанных в землю ног всесильного Перуна только щепки летели, в то время как епископ начал молитву: "Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его, и бежат от лица Его ненавидящие Его, яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, да погибнут бесы от лица любящих Бога...".
  Бес Самаэль, находясь возле ладьи Бурислава, услышал эти слова. Как будто земля вздрогнула, и вода в Волхове вскипела. Тьма рассеивалась на глазах, и змей видел, как быстро тает грязь греха на земле и водной поверхности. Он больше не мог укрывать корабль туманом, потому что сам туман стремительно редел. Вся та тьма, что была нагнетена язычниками за сотни лет существования Новгорода, теперь исчезала от слов чудотворной молитвы. На Торговом берегу Добрыня, видя, что обычные стрелы не причиняют новгородским лучникам никакого ощутимого ущерба, и, потеряв из-за них уже пятого дружинника, придумал другой способ ведения боя. Он собственноручно погрузил в пламя факела обмотанный паклей кончик особой стрелы. Такие заряды воины носили с собой в крайне малом количестве и почти никогда не применяли в межплеменных столкновениях. Но сейчас был вопиющий случай, и царедворец по своей привычке не стал принципиальничать. Стрелять из лука он умел не хуже других, недаром начинал свою карьеру дружинником у княгини Ольги. Вот и теперь, дождавшись, пока пламя разгорится, Добрыня быстро высунулся из-за угла избы и, почти не целясь, спустил тетиву в квадратный парус курсировавшей возле самого берега ладьи. Стрела пронеслась в воздухе падающей звездой и вонзилась прямо в ткань. Воодушевленные примером вожака киевские лучники пустили ещё пару таких стрел по той же цели. Сначала Бурислав не заметил этого, разразившись очередной тирадой по-норвежски, так как один из его стрелков опять поразил вражеского дружинника. Но вот пламя объяло парус и мачту, от жара лучники и арбалетчики бросились к бортам.
  - Куда вы, - взревел варяг. - Разве это не прекрасно? Наша погребальная ладья на плаву!
  Чувствуя дикую боль в опалённой голой спине, викинг всё же послал ещё одну стрелу в высунувшихся из укрытий христиан. В молодости он провожал в последний путь на погребальных ладьях нескольких ярлов, и теперь лишь вспомнил отрывок из какой-то саги:
  Не прочно на земле богатство,
  Не вечны милые друзья:
  Могила сыщет и тебя.
  Неумолкающая слава
  Бессмертна на земле одна.
  Была б лишь доброю она.
   В обычном расположении духа он уже плыл бы к берегу без всякого корабля, но сейчас, опьяненный схваткой, Бурислав не думал ни о чём, кроме как об очередном выстреле.
  Перепуганный Щуряк, намертво вцепившийся в сваю, потом не раз думал, что помутился умом. Он на миг увидел, как окутанный дымом и пламенем корабль с головой змея на носу, оказался на миг оплетён ещё и настоящим змеем. Живой змей, покрытый блестяще чёрной чешуёй, скалил множество клыков в сторону Торгового берега. Потом у ладьи рухнула горящая мачта, погребая под собой тянущегося за очередной стрелой варяга.
  Самаэль буквально варился заживо в реке, которая оказалась освящена епископом Иоакимом. Ангелы-хранители, пришедшие вместе с дружиной, бросились к воде. Многие из них грозно потрясали огненными мечами, как некогда в битве на Райских Кущах. Демон, конечно, знал, что до конца времён ни один из них не имеет права его тронуть. Но клинки пламенели так грозно, что Самаэль усомнился в своей неприкосновенности. Выскочив из Волхова в прямом смысле слова ошпаренным, змей прибег к последнему средству. Он закричал, обращаясь к человеку напрямую:
  - Угоняй!!! Убей их всех! Сейчас же!
  Этот призыв был уже излишним, потому что сбежавшие с Перыни язычники успели добраться до крепости. Их крики и грохот набатного колокола дали боярину понять о случившемся. Быстро отступив со своими воинами от реки, Угоняй услышал от очевидцев подробности случившегося. Волхв Соловей убит, а отступники-киевляне оскверняют кумиров! В другое время тысячник бы остановил вспыхнувших фанатизмом земляков и заперся в крепости. Но именно в этот момент змей крикнул ему свой приказ, и боярин, не понимая почему, ощутил в самом себе такой взрыв боевого задора, помноженного на несвойственную ему кровожадность, что просто бросился к капищу. За ним бежали разъярённые новгородцы, размахивая мечами и секирами. Даже с окраины города они видели пламя костров Перыни, от которых рассыпались мерцающие огоньки факелов. Воины Путяты уже обзавелись новым освящением и шли во встречную атаку.
  Воевода был далеко не робким человеком и много чего повидал на своём веку, но при виде возглавляющего язычников Угоняя ощутил неподдельную тревогу. Крепкий, широкоплечий боярин с налитыми кровью глазами и всклокоченным чубом, замахивающийся тяжёлой секирой, очень напоминал Перуна, каким его изображали статуи. Подоспевший на перехват ему кряжистый дружинник даже не успел начать замах, как бердыш смял его шлем вместе с черепом. Тело не успело упасть, как обезумевший от ярости боярин уже вогнал свою секиру сверху вниз в другого противника, разрубив его до самого живота. Лезвие топора увязло в разломленных доспехах, мясе и костях, и Угоняй не смог его вытащить. Другие дружинники обрушили на него свои мечи, тысячник прикрылся щитом, от которого тут же полетели щепки. На помощь своему вожаку подоспели новгородцы, и на переднем крае схватка вспыхнула с диким остервенением. В отличие от язычников, дружина успела построиться в боевой порядок и встретила атаку настоящей стеной щитов. Кидавшиеся на них поодиночке или небольшими группами новгородцы не имели шансов прорвать строй, но дикая, звериная ярость многократно усиливала их удары. То здесь, то там щиты с треском раскалывались, со звоном расходились звенья кольчуг, проламывались шлемы. Новгородцы тоже получали удары, но, даже падая, пытались дотянуться до врагов. Путята сначала хотел сразиться с Угоняем, но оказался отделён от последнего строем своих воинов. На его глазах боярин, оставшись без любимого бердыша, вогнал в глазницу шлема одного из киевлян засапожный нож.
  В это время епископ Иоаким закончил освящать капище и Волхов. Оставшиеся с ним дружинники срубили все три идола и теперь дружно волокли их к реке. Поднявшись на холм, иерарх видел, как неподалёку несколько сот факелов будто играют в догонялки. Ночной ветер доносил до него звуки боя; нужно было срочно что-то предпринять. И епископ начал читать молитву, которую с детства шептал про себя, когда хотел кого-то с кем-то помирить. "О, великий Архангеле Божий Урииле! Ты еси сияние огня Божественного и просветитель помраченных грехами, просвети мой ум, сердце мое и волю мою силою Святого Духа, и настави мя на путь покаяния, и умоли Господа Бога, да избавит мя Господь от ада преисподняго и от всех врагов видимых и невидимых. Святый Архангеле Божий Урииле, светом Божественным озаряемый и преизобильно исполненный огня и пламенной горячей любви! Брось искру огня сего пламенного в мое сердце холодное, у душу мою темную светом твоим озари, ныне и присно и во веки веков. Аминь". Стоявший рядов архангел дослушал молитву до конца, после чего воскликнул:
  - Во истину - аминь!
  С того момента как епископ открыто призвал архангела на помощь в благом деле, у него были полностью развязаны руки творить добро так, как он очень хорошо умел это делать. В поднятой руке Уриила вспыхнуло пламя, приняв форму колеблющегося снопа. Этот пылающий снаряд архангел метнул в самую гущу сражающихся. Врезавшись в облаченные в кольчуги тела, небесный огонь брызнул во все стороны, создав короткую, но очень яркую вспышку. Такой огонь не жжёт и не слепит, люди вообще его не видят, но под его воздействием каждый обнаруживает очевидное и чувствует свою неправоту. И теперь сражающиеся воины на миг замерли от охватившего их ощущения, что что-то здесь очень неправильно. Спустя какой-то удар сердца один из дружинников-христиан воскликнул, обращаясь к наседавшему на него новгородцу:
  - Гуляй, ты чего это вытворяешь?
  - Нехорош, - от удивления язычник даже прекратил замах, и в его глазах появилось узнавание. - Так это ты?
  Оказалось, что во время похода князя Владимира на Херсонес эти бойцы, Гуляй и Нехорош, сражались плечом к плечу, и теперь встретились в такой дикой обстановке. Оба опустили оружие, глядя друг на друга совсем не враждебно. Со стороны послышались аналогичные возгласы. Многие христиане и язычники, как выяснилось, были знакомы между собой. Кто-то из новгородцев раньше бывал в Киеве, кто-то из киевлян - в Новгороде и Ладоге, некоторые воины вместе ходили в княжеские походы на хазар и греков. Трое бывалых дружинников, двое киевлян и новгородец, вообще обнимались, потому что, как оказалось, спасли друг другу жизнь при штурме князем Владимиром Полоцка. Любые идейные разногласия отступили на второй план, а главной неожиданно стала личная приязнь. О продолжении схватки теперь не могло быть и речи.
  Путята поспешил разыскать Угоняя. Тот в последние секунды боя всё-таки прорвал строй христианской дружины, но не смог развить успех. Следовавшие за ним несколько новгородцев оказались оттеснены киевлянами, и боярин остался один среди множества врагов. Его щит мгновенно изрубили в щепки, и тысячник пытался сражаться, держа в левой руке засапожный нож, а правой орудовал подобранным с убитого противника мечом. Впрочем, ему к моменту просветления уже разрубили правый бок и неслабо попали копьём в живот. Когда бой утих, Угоняй медленно опускался на колени, выставив перед собой меч, колебавшийся в слабеющей руке. Киевляне опасались приблизиться к нему даже на три шага, потому что, прорывая строй, он успел одолеть четверых, двух из которых свалил насмерть. Воин, поразивший боярина копьём, теперь держал своё оружие наизготовку, но побаивался повторить выпад, ожидая подвоха. Воевода, так и не принявший личного участия в сражении, подбежал к новгородскому вожаку:
  - Угоняй! Не губи себя! Бросай меч!
  Боярин поднял мутнеющие глаза и действительно выронил клинок. Из левой руки тут же выпал и нож. Стоящий на коленях тысячник чуть подался вперёд, пытаясь удержать разорванные внутренности в животе, накрывая обеими ладонями рану. С Путятой Угоняй был лично знаком ещё с дней князя Святослава, хотя близко полководцы не дружили. Теперь бывший боевой соратник неотрывно смотрел на воеводу, и черты его лица плавно теряли всякое зверство. Теперь это был просто усталый, разочаровавшийся во всём ветеран. Стиснутые челюсти разжались, выпуская придушенный хрип:
  - Путята?... Тебя бы я послушал... Но не пустобрёха Добрыню.
  - Пропустите, - проталкивался через толпу воинов епископ Иоаким. - Дайте я осмотрю рану.
  - Прости, брат, но я не умею врачевать, - посетовал шедший за ним архангел Уриил. - Тут Рафаил нужен, да и то только по Божьей воле.
  - А грек тут чего забыл, - побледневшие от потери крови щёки новгородского боярина снова заалели гневом. - Ну-ка дайте ему по роже.
  С этими словами Угоняй рухнул лицом на истоптанную в бою землю, из-под него медленно и страшно в свете факелов поползла в стороны кровавая лужица. Один из новгородцев, больше не опасаясь получить удар меча или бердыша, присел рядом и тронул тысячника за плечо, потом приложил палец к шее. Спустя минуту, он вздохнул:
  - Кончился боярин.
  - А вы, хлопцы, не из робкого десятка, - похвалил киевлян какой-то здоровяк-язычник с двуручным мечом западного образца. - Я уж думал - конец нам пришёл.
  - Постой, земляк, ты что, в греческого бога веришь, - осведомился новгородец Гуляй, ткнув пальцем в нагрудный крест своего бывшего сослуживца Нехороша. Тот слегка смутился и ответил:
  - Верю, конечно. А что не так?
  - Так волхв Соловей говорил, что слабый это бог, своих не защищает. И Угоняй так говорил.
  - Упокоились и волхв, и боярин, - вмешался ещё кто-то из язычников. - Слабостью тут и не пахнет.
  - Слышь, Путята, если ты христианин, то я тоже буду, - обернулся к воеводе Гуляй. - Возьмёшь?
  - Конечно, - приосанился воевода. - Мне храбрые хлопцы всегда нужны. А тут, как я погляжу, трусов нет.
  ***
  - И что было дальше, - заинтересованно подался к рассказчику архангел Салафиил. Уриил обвёл слушателей победным взором:
  - А дальше славяне вместе похоронили мертвецов. Причём, по-христиански. Епископ Иоаким читал отходные молитвы, и язычникам это понравилось. Утром, отдохнув после ночного боя, дружинники Путяты вместе с новгородцами восстанавливали пострадавшие в схватке дома и чинили мост. Уже к вечеру многие язычники сами просили окрестить их.
  Все восемь архангелов ночью собрались в церкви Дохиарского монастыря, куда их пригласил вернувшийся с Руси Уриил. Архангел Михаил, по праву считавшийся покровителем этой обители, улыбчиво посмотрел на рассказчика и, чуть поколебавшись, произнёс:
  - Тайком от тебя я сегодня посетил Киев. Знаешь, что меня там удивило?
  - А ну-ка?
  - В одной из построенных церквей на фреске изображены мы. Все вместе. Ты постарался?
  - Нет, это епископ Иоаким рассказал воинам, кому была адресована молитва, прочитанная им в последнюю минуту боя. Теперь в честь нас на Руси называют детей.
  - Ну, а Самаэль, - сжал кулаки архангел Гавриил, обладавший крайне импульсивным нравом. Все помнили, как он поразил немотой иудейского священника Захарию за то, что тот проявил недоверие. Будучи совершенным, как и другие архангелы, Гавриил стеснялся своей горячности, но ничего не мог с ней поделать:
  - Куда эта сволочь делась?
  - Когда я метнул пламя в сражавшихся, демон тут же улизнул. Попировал знатно, ничего не скажешь, - нахмурился архангел Уриил. - Ему достались почти все души погибших в том сражении. Досадно, но я не мог отбить у него боярина Угоняя, волхва Соловья и варяга Бурислейва. Из них получились бы хорошие христиане.
  - Им не было проповедано Евангелие, - вмешался архангел Иегудиил. - В конце времён, когда мы войдём в ад и придушим всю эту рогатую свору, может быть, нам разрешат вывести всех, кто оказался там по неведению.
  - А теперь, братья, посмотрите, кто у нас есть, - с мягкой хитринкой подмигнул слушателям Уриил и одними глазами указал на вход в церковь. Крадучись, в помещение вошёл незнакомый архангелам послушник. Невысокий, худой мужичок с бородкой клинышком вызвал бы у любого ироничную улыбку, но его левая рука странным образом была немного искривлена, что наводило на мысль о травме. Остановившись возле одной из икон, полуночник на плохом греческом начал молитву, непрерывно забавно щурясь:
  - Отче наш, Иже еси́ на небесе́х! Да святи́тся имя Твое́, да прии́дет Ца́рствие Твое, да будет воля Твоя, я́ко на небеси́ и на земли́. Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь; и оста́ви нам до́лги наша, я́коже и мы оставля́ем должнико́м нашим; и не введи́ нас во искушение, но изба́ви нас от лука́ваго.
  Умиленные архангелы хором завершили:
  - АМИНЬ!
  
  14.08.2013.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"