Яркий свет проник даже сквозь веки, а потом лампы снизили накал. Алексея разбудил тот же самый гимн, который он ненавидел всеми фибрами души:
'Сиркуёш хур улкам, элга бахт, нажот,
Сен узинг дустларга йулдош, мехрибон!..'
Это было как удар в челюсть. Цедя сквозь зубы какие-то ругательства, он приподнялся и открыл глаза. Сразу убедился, что находится не в карцере, хотя этого и следовало ожидать после той драки, а в камере с коллегами. Все они стояли и надрывно пели, вымученно, с ненавистью и презрением в голосе:
'Олтин бу водийлар - жон Узбекистон,
Аждодлар мардона рухи сенга ёр!..'
На экране монитора было изображение развевающегося флага Демократической Республики Узбекистан и государственного герба, и заключенные обязаны были не отрывать взгляда с этих великих символов. Тот, кто увиливал от этого священного долга, попадал в списки все того же всевидящего Эльдара Зуфарова. Алексей посмотрел на товарищей, и недосчитался двух человек, и тут же вспомнил, что произошло. Из памяти всплыли как фотографии моменты убийства Бронислава Хокайдо и боя с охранниками, и чувство злости и ненависти с новой силой вспыхнули в его груди. Однако заметивший момент пробуждения журналиста Эркин Баратович знаками показал, чтобы тот встал и начал петь.
Только встать оказалось делом не простым. Все тело ныло, мышцы болели, словно окаменели. Такое могло быть, если он находился без движения долгое время. Алексей заметил на руках и ногах гематомы, и понял, что такие же синяки есть и на спине. Преодолев слабость, он спустился с верхнего яруса на пол и закончил со всеми строчки гимна. И опять дурацкие слова пожеланий всего хорошего семейке и предков диктатора.
- Слава, слава, слава! - не особенно стараясь казать вдохновленным сказал Воронович, и после присел.
Коллеги окружили его. Все они были изможденными и усталыми.
- Как себя чувствуешь? - участливо спросил Ахмедов.
- Плохо, - признался журналист. - Такое ощущение, что меня долго пинали...
- Так оно и есть. Когда ты упал в глубокий сон, то некоторые из охраны с удовольствием опробовали на тебе свои 'гавнодавы', - сообщил Сигизмунд. - И к тому же ты пролежал без движения трое суток. Естественно, тело оттекло...
- Ох... Трое суток?
- Ага, не меньше!..
- Поэтому придется тебе встать и сделать разминочку, иначе мышцы судорогой сведутся, - продолжал квадратный человек. - Давай я помогу, все-таки нас артистов приучили, как правильно тренировать мускулы, прежде чем начинать репетиции... Вначале небольшой массаж...
Пальцы у Арсеньева были действительно сильными, и они массировали мышцы так, что было и больно, и приятно. Зато усталость куда-то постепенно уплыла, стало легко. Через десять минут Алексей встал, еще раз огляделся и спросил:
- Про Хокайдо спрашивать не стану - понимаю, где его тело... А где наш Серсенбай Кожехан? Заболел?
Ахмедов вздохнул. Кореец, как всегда, не произнес и слова. За них ответил нахмурившийся Сигизмунд:
- Он погиб...
- Как погиб? И его убили? - вскричал в негодовании Воронович, сжимая кулаки, словно опять был готов ринуться в бой. Академик его остановил, схватив за локоть:
- Можно сказать и так... Ты пролежал три дня, и твою дневную выработку Ахмаджанов возложил на Кожехана... Тот не выдержал такой нагрузки и умер... Прямо в цеху... Чтобы он не достался на ужин, не стал мясопродуктом... мы выкинули его тело в космос, и оно теперь вращается по орбите Нептуна... Уж лучше так, чем... сам понимаешь!..
- Ах... - лицо у журналиста пошло пятнами. - Гады... Я отомщу за него...
Алексей осознавал, что эти двое погибли из-за него. Первый вступился, отвлекая внимание палача на себя, а второй просто нес его ношу, чтобы не усложнять жизнь новичка. И глубокий рубец полоснул сердце журналиста. Мысли путались, дыхание стало учащенным.
- Тихо, - испуганно произнес Эркин Баратович, пальцем показывая на потолок - там располагались 'глазки' и 'ушки' видеокамер. Центр мониторинга некогда не спал, и следил за всем, что происходило. Алексей прикусил язык. Ахмедов глазами дал понять, что понимает его и тоже скорбит. После произнес:
- Не будем терять время - пора завтрака. Опоздаем - не получим порции. Нам еще есть что тебе рассказать. Пока ты спал здесь тако-о-ое было!
Все стали быстро одеваться и умываться. Алексей без особого энтузиазма почистил зубы каким-то противным и тошнотворным кремом, думая о своих товарищах. Перед глазами стояли Бронислав и Серсенбай, странные на первый взгляд люди. Когда все закончили, то люк камеры автоматически, согласно расписанию, открылся, приглашая к выходу. Никто не стал оспаривать это предложение, один за другим покинули камеру.
В коридоре уже стояли другие группы, и все тот же Ешуа Коскинович в красном комбинезоне бегал между ними и орал на заключенных как резанный:
- Равняйсь, смирна-а-а!.. Ты чего глазенки уставил, жалаб? Чего зыришься на своего бригадира? Захотел в карцер? Или на Нептун? Я тебе быстро устрою такой туристский маршрут... Или забыл, как тут огнеметами палят задницы - до сих пор в коридорах пахнет жаренным!
Заметив группу Ахмедова, он перекинул гнев на нее:
- Чего опаздываете, мать вашу! Встали как следует!.. А теперь марш в столовую! Живее, сволочи! С голоду сгноил бы вас, да начальство у нас доброе, демократическое, надеется перевоспитать! - Файзуллазаде не скрывал, что люто ненавидит всех тех, кто находился с академиком, особенно представителя независимой прессы - Алексей только усмехнулся в ответ, чем вызвал новую вспышку злобы. Конечно, сам Ешуа был бессилен против него, прекрасно помня, как тот уложил десяток надзирателей; и все.же надеялся на то, что Ахмаджанов еще разберется с ним, журналюгой.
Под крики и сплошной мат все двинулись в сторону столовой. По дороге Алексей заметил, что здесь почему-то корпус оказался обугленным, словно был страшный пожар. До сих пор сохранился запах паленной пластмассы. Некоторые приборы были вырваны с 'мясом', лишь провода торчали из дыр. На лицах и руках охранников были зеленые полосы - это мазь, которая заживляет раны, ожоги и порезы.
- Что это? - в недоумении спросил журналист, показывая на разруху. - Что здесь произошло? Этого же не было в прошлый раз... И почему надзиратели в крокодилий цвет расписаны?
Кузиев, который двигался рядом, ответил тихо, чтобы бригадир не услышал его:
- Два дня назад был бунт... Женщины оказали сопротивление...
Это вызвало волну удивления у журналиста. Ему казалось, что никакие мятежи на летающей тюрьме невозможны. Так как люди здесь настолько зажаты, настолько задавлены и напуганы, что ни мысли, ни желания оказывать сопротивление и неподчинение администрации не могли возникнуть. 'Видимо, ошибался', - понял Алексей.
Тем временем инженер-атомщик продолжал:
- Одна заключенная по имени Мадина, швея, хотела, чтобы имам Бахтияр Мамуров прочитал молитву по душу убитого пять лет назад ее мужа, фермера. Тот пришел и начал читать, однако одному из охранников в женской части тюрьмы не понравились слова обращения к Аллаху. Он потребовал, чтобы имам произносил имя Ислама Каримова, которого власти считают пророком. Мамуров отказался, и за это схлопотал пулю. Он умер сразу.
- Ох, - опять выдохнул энергию ненависти Алексей. Он прекрасно знал этого человека, поскольку полтора месяца летел на транспортнике 'Генерал Рустам Иноятов' на Нептун. Это был добрый, мудрый и весьма интеллигентный священник, знавшего не только Коран, но и другие книги Писания; паства его просто боготворила за добрые дела. И его убийство можно было считать неким святотатством. Мамуров за свою жизнь не обидел даже мухи.
- Мадина каким-то образом выхватила пистолет у охранника и выстрелила в него. Потом в другого, который стоял рядом. Сразу поднялась тревога. Женщина поняла, что ей грозит смерть и решила подороже продать жизнь, поскольку терять было уже нечего. Она открыла огонь по надзирателям, вбегавшим в женскую часть тюрьмы. Другие заключенные тоже вскочили, видимо, от отчаяния и нахлынули на сотрудников администрации. Конечно, многие были из них убиты в первые минуты, да только женщин было больше, чем надзирателей, и толпа за счет массы просто раздавила десяток вооруженных мужчин. Таким образом, часть оружия попала к бунтарям. Они прорвались в наши края, призывая к сопротивлению. Многие из наших тоже поддержали женщин, вооружившись чем кто мог... Говорят, что среди них были те, кто организовал ячейку революционного движения 'Свободный Узбекистан'...
- Я этого не слышал, - с сожалением произнес Алексей, внимательно слушая рассказ. Естественно, как военный он мог организовать оборону и спланировать захват 'Ислама Каримова'. К тому же в душе всегда был революционером, и не зря носил кличку Че Гевары. Увы, такое событие произошло без его участия.
- Да, ты не мог это услышать, поскольку Ахмаджанов всадил хорошую порцию снотворного. Мы тебя доставили в твою каюту и положили на койку. Был приказ тебя не беспокоить, уж не знаю почему, но на тебя начальство имеет какие-то виды. Ты им нужен для какой-то игры... Когда начался мятеж, мы в это время находились в цеху, и ничего не слышали, работали. Иначе бы тоже присоединились. Все было стихийно, не организованно. Ведь никто этого и не ожидал. Но я думаю, что нет никакой подпольной группы или ячейки, и 'Свободного Узбекистана' здесь тоже нет, иначе бунт был бы управляем и спланирован. Наверное, это был жест отчаяния. Мятежники захватили три яруса, пытались выдвинуть требования директору через видеомонитор. Да только тот и не собирался слушать, просто натравил на них Ахмаджанова с армией спецназовцев. Те, вооружившись огнеметами, спалили всех. Никого не щадили. Даже тех, кто не принимал участия, а просто находился рядом - в качестве устрашения остальным. Уничтожили около пяти тысяч человек!..
- О боже!
- Вот-вот, ты, наконец-то убедился, что такое терпеть нельзя?
В этот момент Ахмедов ткнул кулаком в спину говорившему.
- Ты чего, Ахмед? Забыл про Зуфарова? Или про этого стукачка? - и академик мотнул головой-капустой в сторону разорявшегося бригадира. 'Бакинец' поднадоел уже всем. Он наскакивал на всех как баран, у которого чешутся рога. - Молчи!
- Быстрее, чего лапами шевелите как черепахи? - метал молнии Ешуа Коскинович. - Забыли, что тут недавно произошло? Все хотите отправиться вслед за этой сукой Мадиной и подлецом Мамуровым? Ох, их уделал наш великолепный капитан демократии Нодир-ака Ахмаджанов, скольких в пирог испек своим славным огнеметом! Такими солдатами гордится демократический и свободный Узбекистан!
Алексей еле сдержал себя, чтобы не въехать в морду Файзуллазаде. 'Еще не время, но мы с тобой поговорим', - прошептал он. Было трудно не заметить, как много охранников с оружием, причем огнестрельным, стояло в коридорах и в больших помещениях. Даже обслуживающий персонал - ремонтники, электрики, сантехники, врачи и идеологические работники - был снабжен поражающими средствами - электрошокерами, тазерами, слезоточивыми пистолетами. Каждый из них внимательно наблюдал за проходившими заключенными, ожидая неожиданного нападения. Ведь с их стороны с момента того бунта оказалось около сорока трупов, которых поспешно бальзамировали и должны были отправить ближайшим транспортником на Землю, где их похоронят с честью и славою. Теперь у администрации не было чувство самоуспокоенности, она понимала, что, возможно, это не последнее выступление 'зэков', и поэтому пыталась провести превентивные меры. Как тихо сообщил Ахмедов, более гордых и пользовавшихся авторитетом персон заточили в карцер под разным предлогом, и теперь у людей, как казалось Исаеву, отсутствовали потенциальные лидеры, способные повести за собой толпу.
Все зашли в столовую. Двери со скрипом открылись. Они еще были закопчены и в металле зияли пулевые отверстия. Весь потолок и стены в высохшей крови. Видимо, здесь устраивались баррикады, которые долго не простояли под натиском головорезов Ахмаджанова. А сейчас нетрудно было заметить угрюмые и злые лица заключенных, оставшихся в живых или которые не принимали участия в той 'заварушке'. Может, это было связано с тем, что находились в камерах или на работе в других частях корабля, а может, просто боялись, не хотели рисковать. Стихийно вспыхнувший бунт на летающей тюрьме был подавлен с особой жестокостью, и после него ни у кого не осталось даже маленькой надежды на светлый исход, на справедливость и возможность получить свободу. Воронович смотрел на них и хотел сказать: не печальтесь, друзья, пока мы живы - мы еще способны к сопротивлению Это только мертвым уже все равно, поскольку на этом свете им точно уже ничего не светит.
Еды было мало, видимо, начальство решило посадить всех на голодный паек. А может, спаленные трупы не могли служить 'сырьем' для приготовления пищи, и поэтому кормить оказалось нечем. Почти нечем. Но Алексей не ел. Он не мог глотать то, что было некоторое время назад человеком. Такие же чувства испытывали и его товарищи, но от еды не отказывались. Они-то понимали, что не протянут и дня, если не наберутся сил. Их итак в группе осталось немного. Человек-рыба шевелил губами, словно пробовал воздух на вкус, его глаза были выпучены, почти что свисали на мышцах. Смотря на него, Воронович испытывал жалость и ужас одновременно. Трудно представить, до чего доводит мутация. В Институте физики солнца, где работал Резников, не получал он столько излучения, сколько у Нептуна. Естественно, от такой дозы менялись гены и обмен веществ, метаболизм происходил теперь на совершенно ином уровне и основе. Иначе говоря, человек уже не мог жить полностью в земной среде, он становился кем-то другим.
- Почему не ешь? - спросил его Радик Ли, кореец, но теперь больше походивший на крокодила. Это было первое, что услышал от него Алексей за все время знакомства, и даже удивился, насколько мягким и приятным был голос у него. Видимо, этот человек отличался немногословностью.
- Не хочу...
Тут Алексей заметил, как Ешуа Коскинович беседует с другим бригадиром. Им оказался тот самый Мусаев, который радовался рассказам о пытках Ахмаджанова. Теперь он был бледен, видимо, опасался за свою жизнь - врагов нажил немало, и каждый мечтал скинуть его за пределы летающей тюрьмы. Что-то говоря, 'Бакинец' указывал пальцем на журналиста, а его собеседник наливался краской от гнева. Было нетрудно догадаться, что виновником всего происшедшего в администрации считают его, Вороновича. Ведь это он первым дал отпор, и вселил надежду многим, что можно постоять за себя. И та погибшая женщина Мадина тоже была уверена, что у живых есть за что бороться, и поэтому шла до конца.
- Я бы его под гильотину положил, - донеслось до Алексея фраза Бахадура, который с ненавистью разглядывал журналиста. - И головой играл в футбол, потом замуровал в стекло... Он, наверное, бандит из 'Свободного Узбекистана'!
- Я бы его испепелил, - поддержал Файзуллазаде. - Но сейчас не время. Когда начальство скажет, что пришел конец его жизненного срока, тогда и казнят... Капитан демократии считает, что этот журналюга работал на подполье, возможно, на 'Свободный Узбекистан'!
- Позови меня, я хочу посмотреть, как повесят или отрубят голову этому революционеру, - попросил Мусаев кавказца, и тот обещал. 'Не дождетесь', - усмехнулся Алексей.
Загорелся сигнал, означавший окончание завтрака для данной группы. Под ставший уже привычный мат все встали, и вместо них сели другие, только они, пришедшие с работы, - ужинали. Ведь распорядок был неодинаковым для всех. Тут понятие дня и ночи размывалось из-за отсутствия привычного чередования солнечного света, просто ритм определялся по двадцати четырем часам в сутки, как это есть на Земле. Подобный подход позволял равномернее распределять нагрузку на производственные мощности. Поэтому цеха всегда работали, летающая тюрьма функционировала подобно швейцарским часам - безотказно, четко, несмотря ни на что.
- Быстро на выход! - орал Ешуа Коскинович, вращаясь на месте как юла. Его грудь колыхалась, словно там была какая-то резиновая подушка. - Не заставляйте ждать господина Ахмаджанова, нашего старшего офицера на 'Исламе Каримове'! - при этом он размахивал электрошокером - оружием, который теперь по приказу Закира Исаева носили и бригадиры.
В коридоре уже находились люди, человек двести-двести пятьдесят. Они стояли в шеренги, смотря на тускло горящие плафоны. Такой свет больше походил для морга, ибо создавал жуткую ауру. Каждый из заключенных если не чувствовал взгляд капитана демократии, то невидимого цензора из Центра мониторинга точно, и поэтому старались придать лицу торжественное и пафосное выражение. Сам Нодир был свежей эсэсовской форме, аж хрустели манжеты и воротник, со злостью ходил между ними и думал, на ком же сегодня отыграться. Одной рукой он держал пистолет, стреляющий исключительно разрывными пулями, а другой водил ярким фонариком по лицам (или уже мордам?) стоящих. Там же было человек тридцать из надзирателей, все - в боевых доспехах, как будто должны были идти в бой. Может, они ожидали очередного бунта и хотели сразу же его подавить?
Скорее всего, нужна была какая-нибудь провокация, чтобы оружие заработало вновь, неся смерть и увечья заключенным. В этот момент вошла и встала в свое место группа Ахмедова. Ахмаджанов встретил ее злобным рычанием:
- Ах, господа явились! Все - Ваше величество, королевских кровей! Мне положено ждать, когда вы, скоты, забьете брюхо свое? Кишки прополоснете? Ждать, пока переварится дерьмо в ваших желудках, а потом вы испражните все это себе же на тарелки, чтобы повторно сожрать? Вам, уродам и мутантам, ничего и не нужно! Гнить по самые уши на Нептуне! Не хотели жить в свободном мире, в Великом будущем Ислама Каримова - подыхайте
Заключенные молчали. Алексей кисло смотрел на капитана, и тот, почувствовав это, отошел. Он не хотел при всех разговаривать с журналистом, который три дня назад легко и быстро расправился не только с ним, но и спецназовцами. Было ясно, что в прямой схватке капитану никогда не одержать победу. Это знали и заключенные, чем наносили пощечину по самолюбию Нодира, а этого он терпеть не мог. Но на следующий день, когда журналист был в отключке от снотворного, Ахмаджанов отыгрался. Нет, не на спящем Алексее, а на тех беднягах, которые оказали сопротивление. Самолично капитан сжег или исполосовал ультразвуковым ножом около пятисот человек. Тогда, смотря за действиями спецназа и охраны через экраны мониторов, директор 'Ислама Каримова' с удовлетворением отметил, что его любимец действовал решительно и, как полагается профессионально. Особенно смаковал он те моменты, когда Нодир резал животы и отсекал головы бунтарям.
- Ты неплохо поработал, - сказал он после. - Я отмечу твой подвиг в послужном деле. Сотня таких как ты - и нашу демократию никогда бы не могли расшатать такие как эти ублюдки, - и Исаев кивнул на экран, где шла промотка видеозаписи, - и этот Воронович, из-за которого, наверное, все и началось.
При имени журналиста Ахмаджанов покраснел. Он люто ненавидел этого журналиста, публично опозоривший его в драке.
- Акамилло, позвольте мне потом казнить его! - попросил он. - Я его четвертую, линчую так, что смерть покажется ему наслаждением!
Закир закрыл глаза, тяжело вздохнув, потом открыл, подошел к капитану неторопливым шагом, улыбнулся, глядя в глаза ему, и... неожиданно нанес удар в челюсть. Голова Ахмаджанова мотнулась в сторону и он невольно сделал шаг. В ту же секунду он получил удар ноги в пах, и согнулся, испытывая страшную боль. Колени его задрожали.
- Жалаб! Амингиски кутак![1] - орал директор, брызгая слюной, словно был заражен бешенством. - Встань, педик! Встань, а то сикаман[2] тебя!
Тихо постанывая, капитан пытался выпрямиться, и тут снова получил кулаком в поддых. Из разбитого носа капала кровь. Форма была безнадежно испачкана. Директор продолжал мутузить подчиненного, боявшегося оказать сопротивление высокому чину на корабле. Ведь тут он для всех был богом!
- Ишак! Трижды ишак! - выкрикнул самое страшное оскорбление[3] экс-судья, и капитану поплохело. Не только произносить, но и слушать это слово жестоко каралось Уголовным Кодексом Узбекистана. Тех, кто осмеливался нарушить закон, ожидала кастрация или медицинские опыты, заканчивающиеся обычно мучительной смертью. Говорят, что сама Гульнара Исламовна страшно ненавидела ослов и приказала истребить их в республике, чтобы ни у кого не было ассоциаций этих животных с ее отцом.
- Сука, больно? - продолжал кричать Исаев, тяжело дыша от такой физической нагрузки. - А мне, думаешь, не больно? Я твои яйца могу заменить трансплантантом, получишь большие, как у слона! И пенис новый пришью! А вот мне место новое не получить из-за твоих ошибок! Ты мне чуть карьеру коту под хвост не засунул!
- Что я сделал, акамилло? - с трудом проговорил капитан, держась за бедра. - Какая вина на мне?
- Что сделал, сука? Какая вина, подлец? Ты еще спрашиваешь? Ты же знал, педик, что через три дня прибывает международная делегация, и устроил мне этот бунт? Решил развеселить меня? Или хотел устранить таким образом и самому сесть на кресло директора? Может, это было в твоих планах, в твоей безмозглой башке?
Нодир страшно испугался, что даже забыл о боли. Подобные мысли никогда не приходили в его умственно ограниченную голову. Пожрать, поспать, насладиться однополой любовью и поиздеваться над заключенными - подобные желания кипели в его черепе.
- Ох, акамилло, нет, нет, что вы! Я вас очень уважаю! Вы мне как отец, как бог!
Между тем тот не мог успокоиться и наседал на подчиненного:
- А если это всплывет? Вдруг на страницах Interplanet будет опубликовано? Ты знаешь, какой это скандал? Ты понимаешь, жалаб, что будет с нами? И, прежде всего, с тобой, ибо я первым отыграюсь на тебе, прежде чем начальство отыграется на мне!
- Но выход на Interplanet заблокирован, никто не может им воспользоваться, - пытался оправдаться капитан, стоя на коленях и прикрывая голову руками от пинков и ударов. - Я лично проверяю это!
Но в этом Исаев сомневался, ибо понимал, что среди заключенных есть умельцы-технари, которые способны на многое, в том числе и на проделки с Interplanet. И он был прав, ибо, к примеру, группа Ахмедова сумела приспособить скафандры на прием сигналов Всепланетной киберпаутины, и оттуда она черпала информацию о происходящем. Однако люди находились не в активной части, то есть не отправляли письма, не участвовали в обсуждениях и прочее, поскольку подобное нетрудно было засечь Центру мониторинга, контролировавшему и информационные электросигналы, исходящие от 'Ислама Каримова'. А уж пеленгатором легко вычислить, где находится пользователь Interplanet. В любом случае, именно так 'зэки' читали статьи, тихо рассказывая друг другу содержание, и знали Вороновича как независимого журналиста с сильной гражданской позицией.
Скандал продолжался. Закир был вне себя:
- Мне это нужно, чтобы следы мятежа были по всему кораблю? Чтобы трупы валялись по коридорам? Чтобы заключенные могли рассказать, как мы с ними расправились?! Ты чем думаешь, мудак, задницей своей или мозгами? Ты спишь с этим гомиком 'Бакинцем', вместо того чтобы поддерживать порядок и проводить агентурную работу, вылавливать смутьянов и вешать их в назидание другим!
Опять директор упомянул об интимной жизни капитана, и Ахмаджанов не смог удержаться от гримасы неудовлетворения. Однако Исаев не обращал внимания на тонкие и легкоранимые чувства головореза. Ему нужно было разрядить нервы.
- Ты сделал так, чтобы начался бунт! Мне это понятно! А может ты член секретной организации 'Свободный Узбекистан'? И ты выполнял их задание?
- Нет, акамилло, не я, - поспешил оправдаться капитан. - Это один из надзирателей перестарался! Он начал это дело - и тут все это закрутилось! Меня рядом не было... Все произошло без моего ведома и контроля! И я ненавижу 'Свободный Узбекистан' - это банда предателей и лазутчиков! Вы же знаете, как я люблю убивать подпольщиков!
- Знаю... А этого вертухая... Расстрелять его, подлеца!
Тут Ахмаджанов напомнил:
- Так он погиб... Сейчас его тело в анатомическом отсеке, проходит процесс бальзамирования! Официально он числится героем...
Это вызвало вулкан негодования. Слова лавой изливались в комнату.
- Ни хрена ему такие почести! - 'горел' директор, демонстрируя неприличные жесты. - Выкинуть из корабля, на орбиту Нептуна, пускай с мертвыми зэками летает между спутниками и кольцами. Был бы живой - самолично пристрелил бы!
- Будет сделано, акамилло! Я скажу врачам остановить бальзамирование...
- Ты сейчас займешься другим делом - для этого я вызвал тебя к себе, - Исаев подскочил к бару, открыл дверцу и достал джин. Стал пить прямо из горла, а потом бросил пустую бутылку в декорационный камин. Стекло разлетелось на мелкие части. Тут директор схватился за бок - трансплантированная печень еще не совсем прижалась, а он опять злоупотребляет алкоголем. Опасность отторжения была высока, особенно, если нервы не в порядке. А как тут не нервничать, если все планы коту под хвост?
Сев на кресло, Закир взъерошил чуб, стукнул кулаком по столу, словно ставил точку своим неприятностям, и продолжил:
- Ладно, эмоции - в сторону! Не время пускать нюни. У нас итак лишних часов нет... Нужно срочно исправлять ситуацию... Прежде всего, быстро всех зэков на ремонт коридоров и отсеков, чтобы никаких следов бунта не осталось! Ни одной дырки от пули, ни капли крови или сажи от огнеметов. Если кто-то из иностранных экспертов что-то увидит - сам с тебя шкуру спущу...
- М-м-мы п-поста-раем-ся-я, - заикаясь, ответил капитан. - Но это же не просто, акамилло. Это же не дом покрасить. У нас гигантский космический корабль! Всего не залатать...
- Если было бы просто - поручил бы другому, тому же Гулямову!
- К-кому?
- Есть тут рядовой Акмаль Гулямов, раньше был подполковником Министерства, руководил отделом в Мирзо-Улугбекском районе, - насмешливо произнес Исаев. - Ходил всегда с высоко поднятым носом, а теперь у нас исправляет ошибки, которые допустил во время службы... Теперь он на перехвате у сержанта... того, что носит тюбетейку и вечно ковыряется в носу, как рудокоп на шахте киркой ищет металл...
- Сержант Бабаев Борис, только он сдох, получил пулю в лоб от одного бунтаря, - дополнил Ахмаджанов, продолжая держаться за место в области паха - боль постепенно отходила. - Его тюбетейка сгорела в огне... А я и не знал, что у нас служит бывший полковник... ох...
Директор усмехнулся:
- А он и не рекламирует, как пояснишь это коллегам: вчера был полковник в столице, сегодня - рядовой на Нептуне? Стыдно. Хотя уверен, что мечтает вернуться... Может, я ему в этом и подсоблю, если он будет исполнять мои приказы с большим толком и умом, чем ты, хайвон! Тебя мне не проблема спустить на его уровень, сделать рядовым, а его назначить капитаном демократии...
- Я-я... всег-да гот-тов ис-полнять к-как надо-о, акамилло, - пробормотал расстерянно Ахмаджанов, чувствуя, как погоны сейчас упорхнут с его плеч. Подобная перспектива его не прельщала. - Говорите, что еще надо сделать? Я на все готов!
Было ясно, что этот тип готов на многое. Это и нужно было Исаеву.
- Корабль вычистить там, где были бои... Если не удастся сделать, то разгерметизируйте, мол, был пожар, пришлось ломать люки, чтобы космическим холодом погасить пламя и остановить распространение дыма и огня. Покажем пару трупов, скажем, это наши сотрудники, которые погибли, спасая заключенных и корабль от гибели... Попробуем на трагедии сделать победу. На этом бунте можем неплох ие очки заработать, если знать, как... Ага, я скажу Эльдару Зуфарову, чтобы он комбинированные съемки сделал, типа, как наши охранники тушат пожар и выносят из огня раненных женщин. Да, кстати, нужно заранее приготовить интервью с этими женщинами, как они благодарят администрацию за героизм и самоотверженность!
- Вы, акамилло, просто виртуоз! - с воисхищением заметил Нодир. - У меня 'булки' на это не тянут. Мускулами поиграть, морду набить - тут я профессионал. Учился с учебников Гестапо и НКВД...
Это польстило директору. Он, задумчиво разглядывая в иллюминаторе кольца Нептуна, протянул:
- Хе... А ты чего думал - зря что ли я столько времени судьей города Ташкента проработал? Там если мозгами не пошевелишь, то мигом окажешься на улице. Борьба за выживание - вот что движет каждым, кто идет в судебную сферу. Подставляй, или тебя подставят - первый принцип узбекского чиновника. Этому нас учил еще премудрый Ислам Каримов. Конечно, такие учебники под грифом 'Для служебного пользования', в прессе не публикуются. Но зато как они жизненны и актуальны даже спустя сто лет!
- А второй принцип?
- Второй - не гнушайся быть людоедом, если надо сожрать друга - точи зубы и вгрызайся в тело! Помни: человек человеку - волк! - стал учить подчиненного директор. - Каннибализм в политике - верное дело...
- Даже меня сожрете, акамилло? - пытался подшутить капитан, и получил поддых:
- Конечно, собака! Ты кто мне - вошь! Я тебя отправлю в мясорубку, если мне это будет выгодно! Так что не обольщайся!.. Ладно, слушай дальше. Третий принцип: всегда внушай людям, что ты прав, если даже на сто процентов не прав. Четвертый - ложь всегда полезна, но главное - не переборщить. Ложь должна быть невероятной, но в тоже время похожей на правду, и тогда безмозглая толпа, эти харыпы[4] пойдут за тобой хоть в огонь, хоть в воду, хоть в серную кислоту! И еще принцип - никакой любви к ближнему или сострадание, эти чувства только тормозят твое становление, как высшей персоны. Нужно быть безразличным к чужому горю, ибо начальник рожден не для этого. Чтобы добиться поставленной президентом или прицессой целей - иди на все, не гнушайся ничего. Помни: цель оправдывает средства. И поэтому наша Демократическая Республика Узбекистан на самом подъеме, сильнее всех других государств...
Тут Ахмаджанов наморщил лоб и произнес:
- А из уроков 'Марифат ва манавият' я помню какие-то пять принципов и семь приоритетов... Там совсем другие...
- Какой же ты тупой! - рассердился Исаев и даже хлопнул по столу. - Я же сказал: настоящие принципы не для печати. А то, что учат аж с детского сада и долбят потом мозги по всем средствам массового оболванивания, так это для масс, для быдла, для тех миллионов, из которых выжимаем мы все соки...
- А-а-а-а...
- Но вернемся к баранам, - тут бывший судья опять нахмурился, опустившись на кресло. - Международная делегация - это тебе не игрушки. Мы должны провести ее так, чтобы комар носа не подточил, иначе нам не сносить головы. Наши инсценировки не должны выглядеть показухой, все искренно и от души... Надо сделать так, чтобы делегаты не могли не поверить в реальность им описываемого с нашей стороны и со стороны заключенных. Побольше натурализма!
Капитан демократии понимал слово 'натурализм' несколько иначе:
- Э-э-э... групповуху устроить что ли?
Директор опять рассердился:
- Идиот! Ишак! Что в твоей дырявой голове? Одна извилина и то от фуражки! Я не о сексе, а про то, что реальности побольше, чтобы жизнью дышал каждый рассказ заключенного, каждая наша сцена! В день их прилета чтобы сводили некоторых к стоматологам и показали, как мы заботимся о заключенных. Загипсуйте кого-надо, положите под капельницу некоторых... Тех, кто уже мутировал и мало похож на человека - отправить работать за борт... Чтобы не входили в корабль...
- Но ведь делегация пробудет у нас три дня... Все эти дни продержим их там? - и Ахмаджанов указал пальцем на иллюминатор. Не вопрос вызвал у него недоумение, а о том, кто же работать будет в эти дни. Ведь это экономически невыгодно, да и убытки немалые.
- Ничего страшного - не помрут. А если и помрут, то на это наплевать - всех отправим в мясорубку, на жрачку этим скотам!.. Да, конечно, это нерентабельно - давать отдых нашим 'зэкам', но ничего не поделаешь. Игра стоит свеч, а нормы выработки выжмем потом из них.
- С чего мне начинать?
- С уборки территории и ремонта помещений, чтобы следа от бунта не было. Проведи снова беседы с заключенными о том, что они должны говорить делегатам. И еще: особо поговори с Вороновичем, понял? Сейчас много зависит от него.
- Он проспал ведь бунт - что может рассказать? - усмехнулся Ахмаджанов. - До его сознания не долетал ни один звук, он как медведь в берлоге, акамилло!
Исаев посмотрел на него с недоумением:
- Нодир, ты дурак или прикидываешься? Неужели думаешь, что такой бунт можно скрыть от кого-нибудь на летающей тюрьме? Тут люди знают такие подробности, о которых не ведомо и нам! И главное, чтобы это не всплыло, иначе я сам лично перережу тебе горло. И еще: нужно провести внутреннее расследование. Вдруг это было организовано какой-нибудь ячейкой 'Свободного Узбекистана'? У нас тут много политзаключенных, кто-то, может, является представителем революционного движения...
Капитану почудилось, что лезвие уже прикоснулось к его шее, и он судорожно отдернулся. Видения были реалистичными как никогда: бр-р-р.
- Да-да, конечно, акамилло,я все выясню и найду подпольщиклов! - пробормотал он испуганно. Как не ему знать, что экс-судья слов на ветер не бросает: не менее чем три месяца назад Исаев лично отрубил головы семерым верующим, которые читали молитвы во время обеденного перерыва. 'Это вам не церковь, не мечеть, тут запрещено упоминать имя бога. Я для вас Творец', - в злобе шипел он, махая ультразвуковым ножом, и головы летели на пол, окропляя его кровью.