 ПРЕДУВЕДАМЛЕНИЕ К ЧИТАТИЛЮ Сабрание дасужих гишторий сих, писаных прихати ради, имеит пад сабой в аснавании подлинные сабытия из истории гасударства Расийскава, а именна из жизни царя Питра, на самам деле с ним приключившиися, но дасели ат взора саграждан и патомкав их сакрытыи. Назидания в подлых аникдотцах сих нет никакова, а адна лишь пустая брихня есть. Да и смысла в бездни дурасти разви што круглый дурак искать станит. А коли так, то и "Правду", может, и вовси читать не след. А ежели кто и прачтёт, любапытствам завликаемый, то аправданием паступку онаму паслужить можит разве што природнае нидамыслие, да вкус ниразвитый и дурной. Да будит предуведамление сиё предастережениим читатилю, хоть каплю здравава смысла имеюща. (sic!) ГАЛАВА ПЕРВАЯ Страшная правда Ежили где прачитать давидётца, али скажет кто, царь Пётр, дескать, от Антонова агня памре, али от урины неистичения, выхад коей придворнаму лейб-медику так атварить и ни удалося, али от трясучки, али ат какой другой лихаманки, - жабы ли, крупа ли, - таму ни верьти ни в коим рази. А таму верьти, што сичас узнаити. Царь Пётр вовси и ни памирал (!). Ево проста разнисло. А как разнисло - ищо узнаити! А правда же вся в том кроитца, што у царя Питра галава от тела атделина была. Атрублена, то исть. Иму иё атрубили в отрачистви ищо. И хадил царь Пётр как бы с галавою, а как бы вроди и без галавы. Никто аб этом ни знал толька. Он умел скрывать эту сваю асобиннасть. И в этой асобиннасти сваей никому ни аткрывался. Сядит, скажим, царь Пётр супу аткушать, так он адин ежили, то и голаву сваю с плеч в аккурат сымит и на стол паставит, - на тарелку чистую то исть. И давай голаву сваю супом с ложки кармить. Галава ест-то ест, да на тарелку суп из дырки выливаитца. Мокра галаве в супе стаять станит, да и наестца ана, - рявкнит тагда галава: "Хватит! Сыта ужо!" - так Пётр голову руками подымит и на место приставит, шоб сирчала не шибка. Или вот еще такая асобеннасть. Ляжит Пётр спать и захрапит. Так от храпа сваиво сряди ночи, бываит, сам и падскочит. Так штобы храп начное тела атдахнавение ни нарушал, он голаву тихонько с плеч сымет, на пастели пачивать аставит, толька разви што к стенке павирнёт, а сам выйдит в другую комнату и, дверь притваривши дапрежь , на диване уляжица. Так и спят да утра паврозь: галава сама па сибе и руки-ноги - тожи атдельна. А то вот ищо какой случай аднажды случился. Плавал как-то Пётр на барке. Плавал-плавал, да и за борт свалился. То ли валной иво смыла, то ли самаво сибя па затылку треснуть вислом угараздила, то ли он из любопытства сваиво ниуемнава за борт сильно свесился, да толька упал царь Пётр как есть ниудачна: на паверхнасть атдельно от галавы вынырнул. Галава ево первай на паверхнасти паказалась, а уж за ней тело! Плавает галава, как паплавок, глаза таращит, а телу без галавы как-та нисподручна плавать, - членами па ваде шлёпаит, а галавы-та и ни ухватить. И вот, кагда шлёпнула питирня рядам с галавой, та излавчилась как-та и зубами за палиц цапнула: сама ат боли мычит, а палиц ни атпускаит. Ну, тут питирня саабразила в чём дела, и другой питирнёй галаву на место приставила. Кабы ни так, то бальшое ниудобства и канфуз для царства магли приключитца. Вот так-та. Вот ана, правда-та, какая бываит. ГАЛАВА ВТАРАЯ Свитая правда А как царю Питру Алексеичу голаву атрубили, а том и ни спрашивайте. Ани адни аб этом толька и знали, но даже и сами аб этом вспаминать ни любили. А было это так. Аднажды, отраком будучи, прагуливался Петруша па акрестнастям. И тут разбойник лютый к ниму и падскачи. Приставил к горлу ножык и дениг спрасил. Пашарил Петруша па карманам, - ан дениг и нету. Ни рублика. Апичалился он, но, сердцем ни дрогнув, к разбойнику абратился так: "А знаишь ли ты, разбойник, што я царь?" А разбойник атветствавал так: сабильку из-за пояса выхвати и галовку-та Петруше и снеси, а патом скажи: "Да каков ты без деньгав царь есть?!.." А галовка Петрушина как упала, так па трапиначки и пакатись. Пакатись-пакатись, да пряма в рублик-та носам и уткнись! (К сщастью, намедни какой-та балярин тут гулял и, как машна балярина худа была, рублик-та у ниво из машны и выпал). Увидела галовушка рублик. "Есть у миня, разбойник, деньги!" - закричала. - Пакаш! - падашол разбойник, - бельмы выкатил, рублик узрел; паднял, на зуп папробавал. - За щикой, пёсий царь, рупь диржал!.. - сказал, и апять ухадить стал. - Пастой! - акликнула иво галава. - Чиво ищо? - абаратился разбойник. - Деник ты ат миня палучил? - Ну, палучил. - Тагда к телу миня приставь! Не пасмел разбойник наказа цaрева аслушатца, голаву отраческую к телу приставил и, - "чуда узреши": галава с телам вмик сраслась! Плюнул в сертцах разбойник и ушол. А Петруша встал, одёжку на сибе атряхнул - как был в пыли абтрухавшись - и тоже пошол сибе. Но с той пары Пётр Алексеич всигда при сибе рупь держал. Толька не за щикой канешна, а в кармане. ГАЛАВА ТРЕТЬЯ Сахарный столп Што царь Пётр не терпел, ежели перет Ево Царским Величиствам мужики да бабы в ноги бухались, так а том известна всякаму. А вот история, што при страительстве Питербурга праизашла, да каторую мы рассказать вазнамерились, известна ни всякаму. Апасля царскава указа а запрете перет ним на каленки валитца, нашолся мужик, што царский указ не исполнил. Так мужика таво из талпы вытащили и сечь павили. Посёкши мужика изрядна, атпустили ево с Богом. Приплёлся мужик дамой, - ан глять, у парога царь стаит. "Што, больна?" - спрашиваит. "Больна, Ваше Величества, больна", - атвичаит мужик. "А мне какаво?" - спрашиваит его Пётр и - видит мужик, как царь, за треуголку взявшись, припаднимаит её с галавой вмести. "Вот то-то же! Толька пасмей мне, змей, ищо хоть раз в ноги свалитца!" - наказала мужику галава, а рука перстом пагразила. Ушол Пётр. А мужик так на дваре и застыл. А наутро смотрят - вместа мужика белый столп стаит. Папробавали - сахар. Далажили а том царю. "Эх, - сказал царь, кабы ни сахарный столп, а дубовый, так была б из ниво свая. А так, - атправляйте иво в Кунсткамеру. Сайдет для кофию вприкуску, паситителей угащать". Апределили мужика в Кунсткамеру. И с той пары всяк, кто в Кунсткамеру прихадил да царским кофиим угащался, от мужика кусочик-два аткалупывал. Так мужика кунсткамерские пасетители и съели, - с кофиим, вприкуску.  ГАЛАВА ЧИТВЁРТАЯ Спор Аднажды царь Пётр аттаскал Меншикова за волосья для астрастки и угаманился. Сели ани за стол вотку кушать. Царь Пётр и гаварит: "Спорим, Аликсашка, што ты миня не перепьёш". "Спорим, Питер", - атвичаит Меншиков. Паставили ани на стол штоф, да полштофа, да ищё четвирть штофа, и начали вотку кушать. Первым аткушал первый стакан Меншиков. Втарым аткушал первый стакан царь Пётр. Пасидели. Первым аткушал втарой стакан Меншиков. Втарым аткушал втарой стакан царь Пётр. Пасидели. Атставили штоф в сторану. Аткупорили полштофа. Первым аткушал третий стакан Меншиков. Втарым аткушал третий стакан царь Пётр. Пасидели. Атставили полштофа в сторону. Аткупорили четверть штофа. Тут Пётр и гаварит: "А што, Аликсашка, вроди как ты и ни пьян". "Нет, Питер,- атвечаит Меншиков, - вроди ни пьян". Пасидели. Тут Пётр и гаварит: "А ни атставить ли нам пакудова четвирть в сторану, а, Аликсашка?" "Можна и атставить, Питер", - атвечаит Меншиков. Атставили ани четвирть в сторану, а на стол паставили ищё штоф да ищё полштофа. Первым аткушал читвёртый стакан Меншиков. Втарым аткушал читвёртый стакан Пётр. Тут Меншиков ни выдержал и агурца салёнава папрасил. Аттаскал Пётр Аликсашку за валосья сызнава и вилел падать агурец салёный да капусты квашинай. Закусили. Пасидели. "А вроди как ты захмилел, Аликсашка?" - спрашиваит Меншикова Пётр. "Да вроде как..." - толька и успел сказать Меншиков, - как атадрал иво Пётр за валосья вдругорядь, и плиснул иму пятый стакан. Пятый стакан выжрал Аликсашка в два приема. Пётр выкушал пятый стакан в два приема, и перстом пагразил: "Никак царя абайти хочешь, Меншиков?" И, не успел Аликсашка и рот раззявить, как был за лохмы атодран. Аткупорили втарые полштофа. Шистой стакан Аликсашка жрал. Пётр шистой стакан жрал. А вот кто с утра выкушал четвирть, Пётр так и ни дазнался, хатя за валосья Аликсашку таскал нищадна. ГАЛАВА ПЯТАЯ Царскае слова Аднажды Пётр вызвал к сибе арапа и хател у ниво на лбу написать слoва. Но, узрев, што лоп у арапа чёрный, апечалился и в кабинети запирся. Па исходу первых сутак затворничиства падашол к кабинету Меншиков и стучался. Пётр ни аткрывал. Па исходу втарых сутак затворничиства падашол к кабинету сызнава Меншиков и стучался. Пётр ни аткрывал. Па исходу третих сутак, кагда к кабинету апять Аликсашка притащился, Пётр иму аткрыл и, абрадававшись зело, што лоп у Аликсашки белый, записал у ниво на лбу слoва. ГАЛАВА ШИСТАЯ Атечиства алтарь Сабрались как-та в гошпитальном приюте Питровы салдаты старые, в битвах за Атечиства пастрадавшие, члены сваи на Атечиства алтарь слажившие, - кто глаз, кто ухо, кто ногу, кто нос, кто палиц, кто руку - и заспорили, чей дар на Атечиства алтаре весомие будит. Адин гаварит: "Я за Атечиства глаз атдал!" Другой гаварит: "Я за Атечиства уха атдал!" Третий гаварит: "Я за Атечиства ногу атдал!" Читвёртый гаварит: "Я за Атечиства нос атдал!.." Ну, и так далие. Входит тут Пётр, саратникав сваих взглядам акинул и, к Аднарукаму падашедши, спрашиваит: "Ты што на Атечиства алтарь палажил?" "Руку, батюшка-царь!" - атвечаит Аднарукий. "Маладец, растудыт-тибя! Так держать! На тибе рупь!" - гаварит Пётр, пратягиваит иму рубль сиребряный и цылуит в лоп. Засим падходит Пётр к Аднаногаму и спрашиваит: "А ты што на Атечиства алтарь палажил?" "Ногу, батюшка-царь!" - атвечаит Аднаногий. "Маладец, идрит-тибя! Так стаять! На тибе рупь!" - гаварит Пётр, пратягиваит иму рубль сиребряный и цылуит в лоп. "А ты што на Атечиства алтарь палажил?" - спрашиваит Пётр Аднаухава. "Уха, батюшка-царь!" - атвечаит Аднаухий. "Маладец, растак тибя так! На тибе рупь!" - гаварит Пётр, пратягиваит иму рубль сиребряный и цылуит в лоп. Ну, и так далее. Наканец, падходит он к аднаму салдату, - а у таво руки-ноги, глаза-ухи, и даже нос на месте. "А ты што такой?" - спрашиваит ево царь. Салдат малчит. "Али ты языка лишился?" - Салдат малчит. "Ты какой-такой член на Атечиства алтарь палажил, я тибя спрашиваю?" Патупился салдат и слизу пустил. "Растудыт-идрит-растак! - утешил ево Пётр. - На и тибе рупь!" И, трижды расцелавав салдата в щёки, в двери гошпитальные паскарее выбижал. ГАЛАВА СИДЬМАЯ Драка мужиков Дрались мужики аднажды. "На те в рыла!" "На и те в рыла!" "На те в харю!" "На и те в харю!" "На те в ухо!" "На и те в ухо!" "На те в зуп!" "На и те..." Ну, и так далее. Падашол Пётр. До-о-олга сматрел, как мужики дерутца, но, так и ни дасматрев шпитакли, ушол, ни абранив ни аднаво царскава слова. ГАЛАВА ВАСЬМАЯ Нага Как Пётр-царь очинь анатомию любил, а тела падхадящива пользавать ни нашлось, взял он скальпиль и начал сибе ногу резать. Резал-резал, резал-резал, - да касти прарезал. Прарезал да касти и астанавился. Ни режит дальше скальпиль. Тагда взял он пилу и, атставив голаву в старонку, штоп ни лупала зря, начал кость пилить. Пилил-пилил, пилил-пилил, - распилил наканец. Приставил сибе голаву на места и начал ногу изучать. Изучал-изучал, да ничиво интереснава в ней ни нашедши, в угол за нинадабнастью атбросил. Дапрыгал засим да мастирской, встал к станку такарнаму и выризал сибе ногу диривянную, ищо лучше той, што в углу валялась. ГАЛАВА ДИВЯТАЯ Как царь Пётр в гасударстве девкам смотр учинил Аднажды царь Пётр ришил девак асматреть у сибя в гасударстве, и павилел указом девак вдоль дарок расставить. Расставили девак вдоль дарок. Пашол царь са смотрам. Дашол да первай девки и, падайдя к ней, рёк: "Люба девка!" - и лабызал иё в щоки. Девка зарделась и убижала. Падашол ка втарой девке и рёк: "Люба девка!" - и лабызал и иё в щоки. Девка зарделась и упала. Падашол он к третьей девке и ничиво не рёк, сразу в губы лабызал, - так иму девка панравилась. Прыснула девка и утёрлась. Пашол Пётр дальше. И так, пака па всем дарогам в царстве са смотрам ни прашол и всех девак ни перелабызал, ни успакоился. ГАЛАВА ДЕСЯТЫЯ Явление царя Ивана Василича царю Питру Алексеичу Аднажды явился царь Иван Василич царю Питру Алексеичу. А у царя Ивана Василича в руках - тапор. Схватил он царя Питра Алексеича за власы и павалок. "Куды ты миня влачош, Иван Василич?" - вапрасил царя Ивана Василича царь Пётр Алексеич, плаху завидя. "Да вот, голаву тибе атсечь хачу, Алексеич", - атветствавал иму царь Иван Василич. "Ни утруждай сибя, Василич! - сказал царь Пётр Алексеич, - Атпусти!.." "А ты не убигёш, Алексеич?" "Да не бойсь, не убигу!" Атпустил Василич Алексеича. Тагды взялся за голаву Алексеич, ат тела иё атделил и диржал, аки венец на памазании. "Ах, ну рази так!.. Тагда держы, самадержыц! - сказал Василич Алексеичу, - и тапор иму пратянул. И, токма взялся за тапор царь Пётр Алексеич, как атлетел от ниво царь Иван Василич. С той пары вспаминал царь Пётр Алексеич о царе Иване Василиче с асобаю нежнастию. ЛАГАВА НАДЦАТАЯ АДИН Ргад Днажажды траць Трипорт Левикий здмал пакати Ргад. На гре. Ат гра ся бла свыякая-свыякая. Ан зукав траць гру кавыпакти. Ино ни страяти ргади на гре. Ргади страяти на блте. Звял траць палоту да зачи пакать. Пакал, пакал, топом зоишол. Палоту запетузил. Тлусал траць, лезо тлусал. Елс. Хнулзав траць, ад палелев ганати дюл Ргад пакати. Саганали дюл. Дюл рсыл ргу. Стало блто. Рак траць: "Чху ргад на блте! Чху ргад на блте! Мре! Мре! Стре гра на блте! Мре, а стре!". Стра лдю Гра и мре. Стра и мре, и мре, и мре, и мре-мре-мре, мре, капуда на блте Ргад ни пастре. Трак выпакал траць Трипорт Левикий ргад. В том истинная правда. ГАЛАВА ДВИНАДЦАТЫЯ, КАНЕЧНАЯ А как-та шол царь Пётр по Питербургу. Шол-шол. Шол. Шол-шол-шол-шол. Шол. Шол. Да и развалился. Пакатилась Галава иво впирёт па маставой питербургскай, Левая рука в Левый питербургский пиреулак упалзла, Правая рука в Правый питербургский пиреулак упалзла, Правая нага с Левай нагой разашлась и куды-та ане ускакали. Тела же на маставую аки мишок свалилась, и аки мишок на маставой заварочалась. Катилась Галава, катилась, да парога Кунсткамеры дакатилась. Вышел ис Кунсткамеры служка-сматритиль, смотрит - у парога Галава лижит. Падабрал он иё, от грязи атмыл, в банку засунул. Вышел ис кабака мужик-пьяница. Видит - па улице Левая нага скачит. Паймал он иё, батфорт с иё стянул; примерил - в Неву выбрасил. А ногу, как была диривянная, падмышку сунул и на драва унес. Вышел из дома мальчик-дварянчик. Видит - па улице Правая нага скачит. Запрыгнул он на иё и в Маскву ускакал. Вышел на улицу Меншиков. Видит - на улице Тела варочаится. Рухнул Меншиков на Тела. Абнял иво, заплакал. Абнимал-абнимал, плакал-плакал, в кармане у Тела рупь нащупал. Рупь ис таво кармана вытащил и в свой пирилажил. А руки царские па переулкам палзли - никаво не встретили. И куды ани упалзли - никто не знат. Велика Расея. Вот так и разнисло царя Питра. И на этом вся правда а царе Питре закончивается. Амень. |
|