Из темноты февральской ночи на меня надвигался остроконечный шпиль белой высотки. Он был грозен, воинственен и совсем неласков. Поезд "Москва-Благовещенск", переваливший через Уральский хребет и проехавший пол-России, устало подползал к Ярославскому вокзалу, с трудом пробиваясь через московскую метель. Я испугано смотрела в окно. По меньшей мере, это было нечестно. Там, за Уралом, в последних числах февраля уже звенела первая капель, и радостно сияло почти весеннее небо. Люди ходили без шапок, задирали головы вверх и улыбались солнцу.
Уф, приехали! Я стояла на перроне, окутанная темнотой, снегом и неизвестностью. Вокзальные часы отбили четыре часа утра последнего зимнего дня, а мои зубы тем временем выстукивали отчаянную дробь от холода. Очень надеясь на весну, я приехала в этот, как мне казалось, теплый в сравнении с Сибирью, город, в осенних ботинках и тонком пуховике. В тусклом свете качающихся фонарей слабо различалось здание вокзала, куда спешили люди, измученные долгой поездкой в плацкартном вагоне, но я в абсолютно ошалевшем состоянии не могла сдвинуться с места. К реальности меня вернул толчок по ногам и голос с сильным акцентом произнес: "Девушка, ты на месте не стой. Ты вперед иди. Или назад! Не мешай движению". Носильщик нерусской наружности покатил свою тележку дальше, нагибаясь под ударами зверской метели, охватившей весь город, который безмятежно спал и не думал об очередной провинциалке, черт знает, зачем прикатившей в столицу нашей родины и увеличившей число населения ровно на одну единицу.
По разным причинам люди едут в Москву. За мечтой, например. Не путать, пожалуйста, с погоней за славой. Слава - это легко, продал душу и тело, получи, иди и радуйся. А мечта - это когда с горящими глазами, когда сердце танцует в темпе аллегро. Вот они знаменитые театральные подмостки, или же вот он ВУЗ, да здесь сам ... преподавал или учился, или вот я сейчас такое создам, до меня про это никто и думать не смел. И так далее, мало ли о чем люди мечтают. Ах, да, еще деньги. Большая часть за ними и едет. И тут уже либо заработать и свалить, либо заработать и остаться.
А еще люди в Москву "сбегают". Был у меня знакомый, чудесный мальчик из Новосибирска, гей. Утверждал, что ему в Москве легче дышится. Очень может быть. Я же ехала от скуки, в моем маленьком городе все улицы были исхожены, люди - знакомы и одинаковы, хотелось чего-то другого, нового.
Я ждала, прижавшись к холодной стене, минуты перетекали одна в другую, а в медном небе частицы снега сталкивались друг с другом и замертво падали на землю. В моей голове бегали мысли из угла в угол: "зачем я здесь, вот откроется метро, и куда мне ехать, ночь и ни одного знакомого человека во всем городе". На схеме метро мне понравилось название станции "Театральная", зеленый кружочек в центре многочисленных пересекающихся линий манил теплом и надеждой. Замечталось: увижу Большой театр, пройдусь по широким красивым улицам... Дальше помечтать не удалось, раскрылись двери, и меня понесло в раскрытую пасть неведомого зверя. Я двигала ногами, попадая в ритм толпы, дышала синхронно с десятками людьми, прижав локти к телу, боясь поскользнуться и упасть. Люди, вцепившиеся взглядом впереди идущего, не внушали мне доверия. Затопчут и только ноги брезгливо вытрут о мою шкурку.
Свет... Он вдарил по глазам, ни черта не было видно, множество сверкающих лучей-мечей врезались в зрачки и ослепили. Огромная люстра убивала своим небесным карающим светом, светлые колонны норовили сжать в тиски и растереть в порошок своим дворцовым великолепием. Окошко кассы было как спасение, лишь оно одно во всем вестибюле станции "Комсомольская" имело отношение к земной жизни. Касса просто хотела денег и не грозилась ввергнуть душу в ад за дерзкое посягательство на Москву.
Купив билет, я перестала чувствовать себя преступницей, незаконно пересекшей границу враждебного государства. Кусок картона оправдывал наличие меня между колоннами. Да и люстра, похоже тоже отменила мою казнь и перестала тыкать в меня своими желтыми мечами. Но тут взбунтовался мой мозг: две станции, обе "Комсомольские", одна коричневая, другая красная. А "Театральная" - зеленая. Смотрим на схему метро... Вот оно, просветление! Красная линия пересекается с зеленой прямо в центре схемы, коричневая тоже пересекается, даже дважды, но как-то далеко и непонятно.
Решив эту задачу, я радостно поскакала к красной "Комсомольской" и, оседлав длиннющего удава со ступеньками, лихо и безбоязненно понеслась вглубь земли. За минутное отсутствие страха я заплатила сполна. Удав - эскалатор коварно спрятал свои удобные выпуклости и сбросил меня ко всем чертям. Я чудом не грохнулась и не разбила нос о каменный пол. Чудом оказалась чья-то рука, схватившая меня за шкирку, удержавшая таким образом мое падающее тело в вертикальном положении. Степень моей благодарности была так велика, что я ни капли не обиделась, когда обладатель руки, пихнув меня коленом под зад, матюгнулся негромко, но со злостью. А вот окрик интеллигентной на вид старушки из будки, заставил меня расхлюпаться. Ох, и облаяла она меня!!! Обгавкала с ног до головы. Ну, понятное дело: удав-эскалатор устройство вполне себе ценное, ему никак без грозной охраны, сидящей в стеклянной будке с черным телефоном внутри и белой кричащей бумагой "Дежурная справок не дает". Пришлось самой разбираться, застыв с задранной вверх головой, куда мне направо или налево.
Разобралась, впорхнула в поезд и застыла в двери. Стащила шапку с головы, не помогло. Господи, как же мне в этом грохоте и лязганье услышать названия станций. И я жалостливо, с надеждой глядя в зрачки глаз, спрашивала у входящих: "А это случайно не Охотный ряд?" Ага, вот она желанная. Выскочила из вагона, преодолев сопротивление входящих, мужественно перенеся недружественные похлопывания по плечу и неласковые тычки в бок. Так, а дальше что? На схеме "Театральная" и "Охотный ряд" совсем рядышком. По логике автобусного пассажира надо выйти на одной остановке и перейти на другую. И так как маршруты разные, с тем же билетом на другой автобус уже не пересядешь. Надо новый покупать. Взобравшись на другого удава и уже без бравады, вцепившись дрожащей рукой в поручни, я ехала ввысь белых скошенных стен.
Касса манила приятным лицом женщины в синем халатике. Впихнув в окошко мятые бумажки денег, я спросила круглую мордашку лет 35 (благо, за мной никто не топтался, ни грамма очереди) хриплым от страха голосом, боясь быть отвергнутой и посланной по всем известным направлениям: "Как мне попасть на Театральную?" Мордашка вскинула брови в тихом изумлении, но губами ответила дружелюбно и вежливо: "Спуститесь на станцию "Охотный ряд", там будет переход на "Театральную"".
Плутая в переходах между станциями, я тосковала по белому свету и свежему воздуху, но когда очередной удав-эскалатор повез меня наверх к очередной сверкающей дуре на потолке, мне уже показалось, что пересадки под землей это не так уже и плохо. По морозу не надо плестись. "И лишних денег платить не надо", - добавил, поморщившись, мой кошелек. Ладно метро штука страшная и опасная, но в общем и целом, хорошая и полезная вещь, теперь взглянем на город.
Метро на прощанье стукнуло меня своей тяжелой дверью и открыло новую реальность, в которой на меня чуть свысока, но без презрения взглянул Большой театр. Грузный Островский у Малого подмигнув и ущипнув меня за подбородок, пробурчал: " Ну чего стоим, проходим, не стесняемся. Все свои". И я пошла. От названия улицы "Неглинная" защекотало в носу от чего-то старого, давно забытого, но чертовски приятного. Пройдя Камергерским до МХАТа я столкнулась с щуплым замерзшим Антоном Павловичем в белой шубе из снега, раскланялась с ним, заглянула в ласковые окошки знаменитого театра, обошла кругом толстобокие тумбы-афиши. Поглазела на здание Центрального телеграфа и задумалась - направо или налево. Справа красным кирпичом лезла в желтый цвет фонаря легкоузнаваемая башня Кремля и соблазняла меня своей известностью. Но я решила оставить ее на сладкое и через переход нырнула в Газетный переулок. Прошагав его, свернула за угол, табличка на доме, сверкнув желтым бликом, официально сообщила "Большая Никитская". Я по ней до больших букв "ТАСС". Поворот. Ряд деревьев, укутанных в волнистую мантию, томные глаза фонарей с кокетливо-изогнутыми дугами-бровями, роскошные платья-дома, небрежно раскинувшие свои пышные юбки на ледяной мостовой.
Мне навстречу двигала тяжелая машина, сгребающая снег и превращающая его в грязь. Она меня удивила, я ожидала увидеть карету, на худой конец сани, а не этого урчащего монстра. Не вписывался он в картину. Но тут меня добил Пушкин. Шла я себе тихонечко, никого не трогала, а тут он. Стоит, голова чуть набок склонена. И вид у него такой, будто он все про меня знает: откуда я, зачем и почему так, а не иначе и что со мною будет дальше. От болезненного трепета я шмыгнула в сторону и зашагала по прямой широкой улице к желанному десерту. Меня ждал Кремль.
За час моего шлянья по московским улицам мне не повстречалась ни одна живая душа: монстр, жадно гребущий снег и памятники не в счет. Почти не было машин, я была здесь одна и весь город принадлежал только мне. Чем дольше я шла, тем сильнее становилось чувство рачительного хозяина, который вышел поутру осмотреть свои владенья. И когда я подошла к Кремлю и не найдя изъянов в его стенах и башнях, я стала думать, а как там внутри и где бы мне комнату выбрать, чтобы и уютная была и окна на солнечную сторону. Мне понравилось, как расположились на Красной площади Исторический музей и собор Василия Блаженного, захотелось сдвинуть в сторону Мавзолей и уменьшить количество огней на ГУМе. Бодро стучала под ногами брусчатка, и на душе стало весело. Обойдя многоголовый цветной собор, я оказалась на мосту. Москва-река сопела подо льдом, бог мой, какая была тишина, что мне казалось, что я слышу спокойное дыхание спящего города, смакующего последние минутки сладкого зимнего сна. И Кремль спал, не обращая внимания на шуршание шин редких машин, выехавших зачем-то в такую рань на Кремлевскую набережную.
Утомившись разглядывать картинный и уже привычный Кремль, я посмотрела на противоположную сторону моста, а там... Если бы я умерла в тот самый миг, не пожалела бы, самое красивое на этот свете я уже видела. Мне навстречу над рекой летел белый лебедь. Величественный, блистательный дом с уходящим в небо острием смотрел мне в глаза, поводил своими плечами женщины-красавицы средних лет и задумчиво уточнял: "не правда, я прекрасен?" Я кивала одуревшей головой, послушно с ним соглашаясь.
Окончательно замерзнув, я поплелась в поисках тепла в метро, и там, забившись в угол сиденья, чувствуя, как отогреваются мои конечности, я подумала: "Влюбилась, окончательно и бесповоротно. Это мой город. Здесь останусь, чтобы каждый день плутать этими улицами, проверять в порядке ли Кремль и кормить с руки лебединый дом над Москвой-рекой.