Ах, неужели дело только в ней? В моей маленькой груди? Ах, да. Еще, наверно, этот прыщ на подбородке. И что я только с ним не делала сегодня утром. Давила из-за всех сил, мазью мазала, припудривала. Все равно заметил. Но здесь же темно! Как он мог заметить? Хотя Юлька смогла.
Ну, вот опять медляк. Идем к стеночке, и улыбаемся, улыбаемся девочки, чтобы никто и не подумал....О, нет, я видела, я своими глазами видела, как он ей руку на грудь положил. На такую грудь можно стакан поставить, не упадет.... Куда, куда они пошли? Ну и зад у нее, на лице - пудры килограмм. Ей же 25, не меньше. Куда он повел эту старуху? Ведь неделю назад он меня так уводил, а я, дура, застеснялась: " Ой, меня мама ругать будет. Ой, домой надо. Ой! Пусти же меня"
Всё, уже двенадцать. Мать меня убьет. Пусть. В этой жизни меня уже ничего не держит. Он и эта грудастая так и не вернулись. Иду домой. Уж ночь, на лице дождь, а в пальцах - дрожь.
А завтра утро. По алгебре, конечно, два. Неделя пустоты, и снова воскресенья ночь, да только он и я теперь навеки - врозь.
2. Красивая и сильная.
Ей чуть за тридцать. Не беда!
Стройна, подтянута, свежа ...
Ах, ну что ж такое! Ведь не дал, не дал и слова промолвить. Ну и зачем, и куда я иду по этой осенней улице. Поворот, переулок и лишь под ногами: хрум, хрум... Листья - рыжевато-красные-прекрасные. И мои каблуки так тоненько: тук-тук. Вот, ду-у-ра! Зачем не дождалась трамвая? Уже бы дома была. Ши - и... ши-и ... шины несносной машины. Давай, дорогой, шурши себе дальше.... И мимо, мимо меня. Не для тебя юбка короткая одета, и для другого ресницы крашены. Да вот только глаза заплаканы.
Что же говорил он долго так, мучительно?
Какой же грех он мне в этот раз в вину поставил?
Ах, стой, стой же ... Ну куда же ты " пятерочка"? Ну, всё, мозолей мне не избежать. До дома ещё идти и идти. Да что мне дом? Холодно, холодно там, да окна пустые, как глаза разлюбившего. Миленький мой, что же ты жестко так?
Так.... Ах, ну, конечно же: теперь налево, поворот.... Ох, простите, гражданин, я задумалась. Ах, ты ж паразит. Размахался дипломатом. Всё, колготки можно выбросить. Идиот! Что за день! Одно несчастье!
Счастье! Счастье было милый мой! Не забыла, как любила, а сейчас иду домой, как и прежде, я одна. У тебя, любимый мой, волос - шелк, и лет тебе так мало. Мне ж за тридцать. Вот и всё, хороший мой.
Всё. Уж вечер. Воскресенье промчалось. Завтра - утро, холод выгонит из дома. И опять круженье лиц, и улыбок льстивость, льстивость, и внутри меня умерший крик: " Позабудь, живи счастливо"
3. Просто замужняя дама.
По паспорту ей где-то ...
Впрочем, нет, неважно это
И тот, кто в браке, он всё равно
Чуть старше холостого.
Что расставание для меня? Наверно, холод. Да, холод. Боязнь его прикосновения сильнее скуки и разочарования, сильнее взаимной нелюбви и острого неуважения. Мне - моя мама: " У вас дети. Терпи". Ему - его мама: " Терпи. Помни: дети". И мы терпим, хотя меня сводит с ума его чавканье, а он ненавидит мою кошку. Ах ты, боже мой, при чем здесь дети? Моя мама - мне: " Детям нужен отец. Пусть плохой, но отец". Его мама - ему: " Да, я знаю, что она не умеет готовить. И пусть она неряха, но она мать. Мать твоих детей". Живём: мама, папа, сын, дочь. Да так и живём: мама, папа - есть, муж, жена - отсутствуют. Ну, елки-палки, давай разбежимся: ты - на север, я - на юг. Ты взял сына, я взяла дочь. Через неделю - поменялись. Так нет же, мучаемся.
Воскресенье, вечер. Наши мамы разобрали детей. Ты - в телевизор, я - в книгу. Молчим. А у меня на языке вертится вопрос: " Почему ты не пошел к своей любовнице?" Очень хочется спросить, разорвать тишину. И пусть бы был скандал, и пусть бы ты кричал: " Какая любовница, дура? По себе, дрянь, судишь? Ну-ка говори, с кем спуталась?" Эх, в том-то всё и дело, что не с кем, и тебя, убогого, никто к рукам не прибрал. К сожалению. И ты бы ушел, и я бы ушла из этой тишины, но там за дверью - ночь и холод. И нас никто, никто не ждет. И мы молчим, испуганные как дети темнотой за окном, мы цепляемся друг за друга, не любя, но презирая.
Телефонный звонок. Ты с криком: " Сам возьму!", - с дивана прочь. И через две минуты лжи из дома - в ночь. А я одна, и лишь вопрос: "Как эту боль мне превозмочь?"