Февраль. Вьюга. Раннее утро. Я с тоскою смотрю в темное окно. За что мне все это? Эта школа, эти шумные дети, эти конспекты по ночам? Устала, ничего больше не хочу, но надо, надо себя заставить. Я шагнула к доске и замерла в ужасе. Из-под пола выскочила мышь и довольно резво пробежала через весь класс. Пока я решала вопрос, стоит ли мне по-женски показать свое возмущение или сделать вид, что ничего и не было, эта нахалка уже более спокойно продефилировала обратно и нырнула в какое-то отверстие под доской. От злости мне захотелось съесть мел. На темной доске белело недописанное упражнение. Шли минуты, но у меня не хватало смелости подойти к доске. Было страшно, а вдруг опять... Спасение явилось в виде Миши Леонова. Он был самым маленьким в классе, с плохим зрением, сидел на первой парте рядом с учительским столом, в основном молчал, учился средне, но постоянно таскал из школьной библиотеки кипы книг. Последний факт удивлял всякого, кто знал подробности его биографии. Его родители пили, его многочисленные братья и сестры пили и курили, а этот, в обносках и дурно пахнущий, читал книжки.
Он вошел в класс, поздоровался, снял пальто, шапку, шарф, сел за свою парту, приготовился к уроку и погрузился в чтение очередной книги. В его присутствии страх уменьшился, и я смогла дописать то несчастное упражнение.
Класс постепенно заполнялся детьми. Пришла и Ольга Николаевна, учительница 2 "Г" класса, где я проходила практику. Первым делом она направилась к Леонову. Долго ругалась. Его родители не пришли на собрание. Она забрала у Мишки портфель и отправила его домой. За родителями. Родители не пришли. Миша тоже. Через три дня Ольга Николаевна отправилась к Леоновым.
Это был урок математики. Дети писали контрольную, я смотрела в окно. На тихий шум я обернулась. Мышь. Она пересекала класс быстро и деловито. Я лишь вздохнула. К её присутствию я уже начинала привыкать. Тут открылась дверь. Мишка! Леонов! Здравствуй. Заходи. Замерз, наверное. В моем голосе была искренняя радость, и столь она была сильна, что 25 мальчишек и девчонок в один голос: Мишка! Мишка! А Мишка заплакал. Тихо, беззвучно, крупными каплями. Сначала я растерялась, потом бросилась утешать, а за мной и весь класс. Мишка улыбнулся мне.
Я много видела детских слез, много раз слышала детский смех, но эти слезы были самыми горькими, а улыбка - самой светлой.