Лика смотрела в потолок. Болела голова. Болело все тело. Перед глазами мелькали мушки. Это мельтешение раздражало. Но когда закрывала глаза, вместо мушек блестели искрящиеся точки. Это не так действовало на нервы. Впрочем, это сказано сильно. О каких нервах может идти речь, если ее пичкали такой гадостью, что она и пошевелиться толком не могла. Этого она наверняка не знала, но догадывалась.
Наталья сидела в кабинете врача и теребила в руках мокрый от слез носовой платок. Мужчина, сидевший напротив, не мог скрыть своего недовольства. Разговор с коллегой его нервировал.
--
Наташенька, радость моя. Я все понимаю, но сделать ничего не могу. Поймите и вы меня. Это голова. Кто знает, что она выдаст через полчаса, час. Я понимаю, что вы обеспечите и уход, и все прочее, но зачем так рисковать?
--
Лев Николаевич! Может быть, я и не права, но здесь ей не место. Тут один запах чего стоит! О еде даже говорить не буду.
--
Какая еда? Натуля! Нельзя же так на самом деле. Поставьте себя на мое место. Выписать больную, только что вышедшую из комы, это должностное преступление! Я не хочу на старости лет предстать перед судом. И какая необходимость забирать ее так срочно? Да ради Бога, пару деньков подождите. Состояние стабилизируется и никаких проблем! Не надо делать из этого трагедию. Как только речь заходит о стационаре, так вы сразу все ерепенитесь. Но сами-то как больных уговариваете? Расписываете наши красоты, как агенты турбюро!
--
Но, Лев Николаевич!
--
Все! Был Лев Николаевич, да весь вышел. Разговор окончен. Не будем переливать из пустого в порожнее. До встречи на завтрашней пятиминутке. - Его голос выражал стальную решимость, и Наталья поднялась. Изящным движением оправила халат, и вышла из кабинета с чувством собственного достоинства. Убедить заведующего выписать подругу не удалось.
Наталья вышла в больничный парк и закурила. Она уже со счета сбилась, сколько раз бросала это пагубное занятие. Последний раз - недели две назад. Но видать, ненадолго. Видел бы ее сейчас Лев Николаевич! За подобную провинность он бы добавил ей суточное дежурство. Но она знала, что сейчас у него прием и "грешить" можно было спокойно. Именно этим она и занималась, разве что исключением было отсутствие того самого спокойствия. В голову назойливо лезли мысли о Лике.
Она не заметила, как сзади тихо подошла санитарка. Она казалась несколько встревоженной.
--
Извините, Наталья Михайловна, вас просят пройти на пост.
--
Случилось что, - Наталья почувствовала вялость в ногах. Захотелось присесть, но та поспешила ее утешить.
--
Нет, ничего не случилось. Валентина Васильевна кое в чем разобраться не может.
--
Скажи, сейчас подойду. - Наталья выбросила сигарету, и направилась следом.
Пожилая медсестра казалась обескураженной.
--
Наталья Михайловна. Пройдите. Посмотрите сами. Я ничего понять не могу.
--
Да что случилось?
--
Если бы я знала, - в сердцах сорвалась Валентина Васильевна. - Хотели кардиограмму снять, как Лев Николаевич велел, а там. - Она прошла в палату интенсивной терапии и откинула одеяло. На рубашке Лики алело пятно крови. Наталья отвела ворот и увидела на груди подруги небольшую кровоточащую ранку. Рядом виднелся кровоподтек в виде полумесяца.
--
Когда это появилось?
--
Понятия не имею! Говорю же, кардиограмму хотели сделать, а тут это безобразие.
--
Действительно, безобразие, - согласилась с медсестрой Наташа. - В палату, конечно же, никто не заходил.
--
Никто. Мимо меня бы не прошли.
С этим Наташа могла легко согласиться. Мимо тети Вали пройти незамеченным, было невозможно. Даже Цербер мог позавидовать бдительности женщины.
--
Консультацию хирурга, пожалуйста. И, чем скорее, тем лучше.
--
Сделаем.
В этом Наташа ни минуты не сомневалась. Она присела на край кровати, и посмотрела на Лику. Как она могла проморгать! До сих пор не могла успокоиться, обвиняя себя в безалаберности. А как еще можно было назвать то, что произошло?
После ухода Вероники Николаевны, она заглянула в комнату. Лика спала сном праведника. К вечеру она не проснулась. Утром к завтраку не встала. Наталья решила, что если спать хочется, то не стоит пренебрегать такой возможностью. Но, вернувшись из поликлиники, обнаружила, что Лика спит в той же позе, в которой она ее оставила. Тут уж, встревожилась не на шутку.
Лика была без сознания четыре дня. Этим утром она пришла в себя, хотя Наталья не питала никаких иллюзий на этот счет. У них бывали случаи, когда кома длилась гораздо дольше. Какое счастье, что Лика пришла в себя за такой короткий срок! Единственное, чего не могла понять Наталья - отчего так случилось? Ведь состояние подруги не вызывало никаких опасений. И тут еще эта ранка. Было, отчего задуматься.
--
--
Удивил, Петрович. Удивил. - Наталья с хирургом мирно беседовали на крыльце и открыто перекуривали. Петрович был хоть и молод, но врач от Бога. Молодой и подающий большие надежды доктор творил настоящие чудеса. Звали его Петром, но за глаза и в глаза коллеги называли Петровичем. В этом заключалась дань уважения к его таланту. Если бы кто столкнулся с Петром на улице, ни за что бы ни подумал, что перед ним представитель гуманной профессии. Он был высок, худ и подвижен. Длинные темные волосы забраны в конский хвост на резинке. Именно эти волосы и были поначалу предметом частых придирок начальства, но со временем ему простили эту вольность. Нос с небольшой горбинкой и острый взгляд карих глаз, делали его похожим на хищную птицу. Темно-зеленый медицинский костюм и такая же шапочка выглядели на нем нелепо. Гораздо больше молодому человеку подошла бы кожаная куртка в сочетании с седлом мотоцикла.
Наталья разглядывала стерильную салфетку, на которой лежал маленький осколочек железа правильной треугольной формы с неровным сколом. - И как ты эту штуковину заметил?
--
Не знаю. Пинцет сам потянулся. Слишком ровные края раны. Как нож в масле. Как он там оказался, вот в чем вопрос.
--
Интересно бы знать на него ответ.
--
Не знаю. Не знаю. - Я с подобным сталкиваюсь впервые. Хотя, бывают случаи, когда осколки, пули и тому подобное, ткань отторгает. Но сколько лет он сидел в теле? Что это? Каким образом получено это ранение? Этот осколок находился в проекции сердца. Будь он поглубже, мог вполне стать причиной смерти. Посмотри внимательней. Видишь, - он указывал мизинцем на металл, - у основания он острый, к сколу расширяется. А края раны гораздо шире. Что мы имеем? Этот предмет имел клиновидную форму. Так, - Петрович неожиданно засуетился, - я пошел.
--
Куда?
--
Пойду за миллиметровкой. Замерю края раны и постараюсь определить, на какую глубину проникла эта штука.
--
Петрович, миленький. Я ее с детства как облупленную знаю. Не было у нее никакого ранения, и никогда не было. Мне-то уж можно верить, - Наталья растерялась.
--
Верь, не верь, а против фактов не попрешь. Может, она ничего не говорила о происшествии.
--
Дорогой мой. Четыре дня назад я ее осматривала. Никаких следов не было. Еще утром все было нормально. Если бы рана была нанесена сегодня, то она бы сама нам рассказала.
Но Петрович не слушал. Резкими большими шагами направился к зданию. Наталья двинулась следом. Начинала болеть голова. Сказывалась тревожная обстановка последних дней. Но она не сможет успокоиться, пока не утрясется это небольшое, но такое странное недоразумение.
Ее присутствие не входило в планы Петровича. Он совсем не деликатно закрыл перед коллегой дверь. Наталья прекрасно знала, что талантливые люди народ своеобразный и им прощается все, что нельзя простить другому человеку. Наталья на Петровича не обиделась, только для себя беззлобно решила, что настанет такой день, когда припомнит эту закрытую дверь. То же, Шерлок Холмс нашелся!
Наталья решила отправиться домой. Она уже четвертые сутки не выходила из больницы, ночуя прямо в ординаторской. Разве что среди дня проскакивала на прием в поликлинику, расположенную неподалеку. Так уж случалось, что одной работы всегда было мало. Одни потребности в хорошей косметике требовали существенных средств. Вот и приходилось фланировать между домой, стационаром и поликлиникой. Но Наталья жила одна и поэтому большой объем работы ее не угнетал. Теперь, когда тревоги позади, она могла идти домой со спокойной душой. Последнее событие добило ее окончательно. Кому надо было покушаться на жизнь Лики? Врагов у нее не было. Да и откуда им было взяться, если Лика никогда не шла на конфликт. Ей было проще стоять в сторонке и глотать слезы обиды. Она не умела постоять за себя. За нее всю сознательную жизнь отдувалась Наталья, становясь на защиту подруги.
Наталья медленно шла домой, низко опустив голову и едва переставляя ноги. Она не видала женщину, двигающуюся за ней следом. Незнакомка проводила Наталью почти до самой двери, но у подъезда в нерешительности остановилась. На ее лице отразилось сомнение. Женщина сделала свой выбор, и медленно пошла в противоположную сторону, так и не заговорив с Натальей.
О чем, собственно, можно говорить с незнакомым человеком?
Нора многое могла бы рассказать, но ее бы сочли за умалишенную. Как можно объяснить, что, наблюдая за Виктором, она была спокойна, и в ее жизни ничего не менялось. Но последние дни были насыщены невероятно мощными энергетическими вихрями. Прежде ничего подобного не случалось. Нора не долго томилась неведением. Она быстро сообразила, что Судьба, наконец-то, посылает знак. Этому предшествовали и неуверенность, и тоскливое чувство одиночества, и усталость. Но скоро, очень скоро для нее все закончится. В ближайшее время, в поле ее зрения появится долгожданная Энор. Это неизбежно. Остается только аккуратно переложить свою ношу на другие плечи. С нее, Норы, достаточно.
Нора зябко пожала плечами. Память была так свежа, словно все случилось вчера. Как быстро летит время! Невольно вспомнилась та буря, которая по сравнению с бушующими страстями, оказалась сущей безделицей. Это можно было сказать теперь, а тогда...
Как она устала! Мучила жажда. Буря застала путешественников в море. Огромные волны с невероятной силой бились о борт корабля. Убранные паруса придавали судну одинокий вид. Словно скорлупку его кидало из стороны в сторону. Команда, до некоторых пор державшаяся стойко, изрядно выбилась из сил, и держала себя в руках только потому, что иного пути не было. Сейчас все зависело от выдержки. Либо они выстоят, либо стихия, устроившая команде многочасовой экзамен, одержит верх. А что это означает, знали все.
Энор была спокойна. Кому как не ей было знать, чем закончится эта борьба человека со стихией? Единственное, что угнетало, это отсутствие питьевой воды. И это в то время, когда вокруг было целое море!
Лишь на пятые сутки стихия пошла на убыль. Из-за свинцовых туч выглянуло солнце. Еще через пару дней показался берег долгожданной земли. Вот тогда Энор и почувствовала легкое волнение. Она была близка к цели. Еще через пару дней она стояла перед массивной дверью, кованой железом. Мрачное здание наводило тоску и уныние. Надо полагать, это и было ее новым жилищем. Дом для нее присмотрел поверенный судьи. Она могла осмотреться и приобрести в свою собственность, но душа не лежала - уж слишком неуютным и мрачным он казался. Припомнилась деревенская хибара. Небольшой, но уютный дворик вокруг. Перед глазами пронеслись картины прежней жизни. Энор невольно вздохнула. Ни она сама, ни ее знакомые даже в самых смелых мечтах не могли представить, что она станет одной из самых богатых женщин Италии. Чужое имя было непривычно. Чужая жизнь была тягостна. Ей казалось, что все происходит не с ней. И так хотелось пробудиться от этого тягостного сна. Но это была реальность. У нее была четкая задача, и ради ее выполнения она не остановится ни перед чем. К этому обязывало данное слово.
Она никак не решалась переступить порога нового пристанища. Казалось, едва ступив на него, она войдет в новый, доселе неведомый мир. Обратного пути уже быть не может! Энор вздохнула и толкнула массивную дверь, которая открылась удивительно легко. Это знак, который был понятен ей одной. На душе стало легче, и теперь будущее не пугало. Напротив, оно встречало ее широко раскрытыми объятиями.
Ночное небо, усеянное мерцающими звездами, манило бесконечностью. Энор стояла на берегу и смотрела на лунную дорожку. Она старалась ни о чем не думать. Сердце билось в унисон волнам. Ласковым шелестом они омывали ноги и откатывались назад. Энор расслабилась. Слабый ветерок играл ее седыми волосами. Она подумала о том, что именно с моря и должен появиться тот, кого она ждала. Но ожидание могло затянуться на неопределенное время. Возможно, даже очень долгое. Впереди у нее едва ли не бесконечность. Но даром терять времени, с таким трудом отыгранного у природы, она не собиралась. Надо было сделать все возможное, чтобы ускорить встречу со скитающимся флибустьером. Она улыбнулась. Если бы кто мог видеть эту улыбку, то заметил бы ее горечь.
Она медленно шла вдоль берега, загребая ногами воду. Теплая вода успокаивала. Витторио был далеко, но она чувствовала его, как чувствовала саму себя. Способов достичь желаемого было немного, и все они сопряжены с определенным риском. Этот риск заключался в том, что она на небольшое время должна быть ограждена от каких либо встреч. Требовалась полная сосредоточенность. На берегу, чуть поодаль, стоял одинокий дом. В сумрачном лунном свете виднелись перевернутые рыбачьи лодки. Они темнели на песке черными пятнами. Энор вздохнула. Она представила, что где-то далеко, в открытом море, молодой человек смотрит на круглый шар Луны. Она чувствовала его огрубевшее сердце, но душа страдала. Энор чувствовала и это. Женщина замерла. Широко расправила руки, как птица расправляет крылья. Подняла их к высокому небу, и закричала так громко, будто острая боль пронзила все тело.
Этого было мало. Как этого было ничтожно мало! У нее больше нет времени. Времени, которое принадлежало только ей. Едва затихнет этот крик, она сольется с человеком, которого никогда прежде не видала. Она будет не просто рядом, а станет его неотъемлемой частью. Она будет знать о нем больше, чем он знает о самом себе. Энор станет его глазами, его ушами, его шестым чувством.
Крик, взметнувшись к звездам, растворился в пространстве.
В этот вечер Витторио не мог понять одного. Почему среди ночи его посетило доселе неведомое чувство тоски.
Мать он помнил. Эта женщина из состоятельной семьи занималась исключительно приемом гостей, предоставив единственного сына на попечение кормилице, затем няньке. Потом уже столько людей занималось его воспитанием и обучением, что ребенок не мог даже припомнить. Он обнаружил большую склонность к занятиям с холодным оружием. Драка его привлекала только по одной причине. Он был защищен, и умел защищаться. Вся беда заключалась в том, что способом защиты Витторио избрал нападение.
И не его вина, что в свое время удар шпаги перевернул всю его жизнь. Кто знал, что та дуэль закончится столь печально? Чувство, сродни раскаянию, поселилось в его сердце. И чем больше проходило времени, тем беспокойнее становилось на душе. Его замучили сны. Тяжелые, не приносящие отдохновения, они давили своей жестокой силой. Энор ему не снилась. Ему снился ее отец. Он с планомерной настойчивостью врывался в рассудок молодого человека, и всюду его появление сопровождала кровь. Много крови. Море крови. К виду крови Витторио не привыкать, но видеть во сне то, что порядком надоело наблюдать в реальной жизни, это уже слишком!
Он вышел на палубу, и долго смотрел на яркую Луну с темнеющими пятнами. Эти пятна постепенно становились бардовыми и напоминали кровоточащие раны. Он встряхнул головой, пытаясь избавиться от тягостного видения. Неожиданно почувствовал, как неведомая сила тянет его вниз, к темной воде. Витторио сопротивлялся из последних сил.
В его планы никогда не входило покончить жизнь без вмешательства естественного хода событий. Он не мог оторвать взгляда от темной воды и чувствовал, как холодный пот катится по лицу. Неимоверным усилием воли удалось отвернуться от волны, бьющейся о борт шхуны. Некоторое время он еще приходил в себя. Сердце билось ровнее.
Наваждение исчезло. Но осталось желание сойти на берег. Море его разочаровало в один миг. Он должен найти. Чего же он должен найти? Острое желание поиска взяло вверх, но что именно он должен искать? Или кого?
С берегом его ничто не связывало. Родных уже не осталось. В этом большом мире он был одинок и неприкаян. И все-таки острое чувство неоплаченного долга давило камнем. Еще бы знать, кому он должен. Казалось, он сходит с ума. Наверное, это море довело его до безумия. Сплошные битвы, пролитая кровь, все, что он видел вокруг, и в чем приходилось участвовать самому, вдруг опротивело до тошноты. На берег! Он готов был отдать содержимое своего сундука, лишь бы оказаться на берегу именно в эту минуту. А в сундуке добра было достаточно, для того, чтобы безбедно существовать до самой старости.
То, что оставили ему родители, уже пошло прахом. При всем своем желании он не смог бы воспользоваться имуществом, которое из поколения в поколения преумножали его предки. Где-то оставался добротный каменный дом с большим садом.
В саду Витторио часто прятался от назойливых воспитателей и учителей. Убегая с очередного урока, мальчик прятался в укромном уголке, и тихонько посмеивался над тщетным зовом своих мучителей.
Вот и сейчас, как тогда, в детстве, Витторио услышал свое имя. Его шептала волна. Его тихо произносили мерцающие звезды. Звук нарастал. Женский голос становился все настойчивее и настойчивее. Он закрыл голову руками, но голос, казалась, находился в нем самом. Молодой человек был близок к помешательству. Благо, что все это продолжалось недолго. Как только все пришло в норму, решение было принято - он непременно сойдет на берег при первом же удобном случае.
Тем временем Энор подошла к одинокому дому. Именно сюда и придет Витторио. Именно здесь она назначает ему свидание. Уединенное место идеально подходило для задуманного действа. Тихо, безлюдно, спокойно. Женщина вздохнула, толкнув покосившуюся дверь.
Дом был давно заброшен. Сырость оставила свои следы на деревянных стенах, и тлетворный запах плесени резко бил в нос. Паутина толстыми нитями свисала с потолка, темно-серым кружевом оплетала углы. В разбитое окно просачивался лунный свет, и в полумраке просматривалось незамысловатое убранство.
Энор зябко поежилась. Стоя на пороге ветхого дома, она невольно почувствовала, чем жили его хозяева. Что именно заставило их столь спешно покинуть свое жилище, расположенное в таком уютном месте? Она примостилась на краешке скрипучего стула с поломанной спинкой. Мимо пробежала крыса, едва зацепив ее ногу хвостом. Женщина даже не вздрогнула. Вид серых тварей не пугал. В темнице, где она провела много времени, их было предостаточно. Только для себя сделала вывод, что дом не так давно покинут, как кажется. Почему такое запустение? Неужели сырой климат так быстро распространил свое пагубное влияние?
Она невольно вспомнила, как быстро таяли в сырости ее силы, как давило на психику долгое отсутствие солнечного света и свежего воздуха. Последние месяцы, проведенные в подвалах судьи, были вынужденным заточением, из которых можно было выйти в любое время. Но поставленная цель не давала такой возможности. Теперь не удерживали ни навязанные правила игры, ни время. И все-таки, надо бы определиться с прошлым этого дома, раз она решила здесь обосноваться. Энор выпрямила спину, напряглась как струна. Теперь Время готово раскрыть свои тайны. Все располагало к этому. И тихий шепот звезд, и шелест легких волн, и мягкий лунный свет. Ночь - это ее время. Время таинства и нежданных решений его загадок.
Закрыв глаза, она чувствовала напряжение. Не было волнений, не было мыслей. Энор старалась оставить все свои мысли и переживания в прошлом. Она оставалась один на один с окружающим миром, и должна была впустить этот мир в собственный разум. Сделать это нелегко. Постепенно она почувствовала легкость во всем теле. Словно невесомое, оно давало внутреннее ощущение свободы. Казалось, она перестала существовать сама. Будто чьи-то невидимые руки развели полумрак и запустение в комнатах.
Медленно, колышась, как мираж в пустыне, пространство стало смещаться. Паутина исчезла, окно вновь было застеклено и убранство помещения вновь стало обжитым и уютным. Много света, много людей. Слышались обрывки фраз, в голове возникали чьи-то мысли, и она даже не осознала, что на все смотрела глазами человека, когда-то сидящего на этом стуле. Будто она проникла в его телесную оболочку, одновременно завладев его разумом.
Картина мирной жизни буднично протекала перед ее внутренним взором. Спокойная размеренная жизнь привносила покой. Что еще может желать человек, если ему осталось совсем немного до обретения вечного покоя. Старость. Спокойная, благополучная старость - вот что она чувствовала, проникнув в тайны прошлого. Хотелось плакать от внутреннего умиротворения, когда рядом дети, веселый смех внуков. Дверь отворилась, и вошел высокий мужчина, одетый простолюдином. Его лицо с густой, давно небритой бородой склонилось к ее лицу. Она почувствовала легкое прикосновение мягких волос. Странно, что окладистая борода не была колючей. Уловила запах моря и свежей рыбы. Его уставшее лицо говорило о том, что день выдался не из легких. Сердце наполнилось нежностью и родительской любовью, и вместе с тем ощутила счастье. Да, именно это она и испытывала. Хотелось плакать от умиления. Непроизвольно поднялась рука, и ладонь ощутила тепло его лица.
Неожиданно все смешалось. Казалось, Энор проваливается в пустоту, ощущая леденящий ужас. Свет померк. Ощущение падения в бездну прекратилось. Она вновь увидела ту же самую комнату. В ней царил полумрак. Солнечный свет не мог проникать в небольшое оконце, потому что за ним властвовала ночь. Огонь лампады откидывал робкие тени на стены. Она почувствовала тревогу, которая вскоре сменилась страхом. Нет, не страхом за свою уже прожитую жизнь, а страх за жизнь бородача, его жены и детей. Шум за дверью нарастал.
Здесь, вдали от сутолочной жизни близлежащего поселка, властвовали бандиты. Пьяный гогот, звон металла, распахнутая дверь, и топот чужих сапог по деревянному настилу, вызывали чувство безысходности. И вот уже перевернут стол. Тело бородача проткнуто беспощадной шпагой в нескольких местах, запрокинутое лицо с открытыми глазами, в которых застыла немая мольба.
Бог отвернулся. Тяжесть клещами сдавила сердце, и среди оголтелой пьяной толпы, она увидала лицо, которое никак не ожидала увидеть. Именно в эту минуту она и вернулась в реальность. Картина оборвалась неожиданно резко.
Энор тяжело дышала, и только перед глазами все еще стоял самодовольный облик флибустьера. Смеясь, он вытирал шпагу о подушку, оставляя на ней кровавые полосы.
Это был он. Энор могла его прежде не видеть, но знала, как он выглядит. Она знала каждую черточку его лица. Среди толпы могла безошибочно узнать его тяжелую, переваливающуюся походку. Чувствовала его двойственную натуру. Сейчас им руководил пьяный дурман. Она невольно отождествилась с ним. Завтра он проснется в ужасе от содеянного зла. Будет долго заливать свою совесть элем. Бросаться с кулаками на подельников, упорно нарываясь на дуэль. Но смерть будет бежать от него, как черт от ладана.
Энор вздрогнула. Облик Витторио растворился.
Она очень устала. Голова словно налита свинцом. Ее бил озноб. Чужие чувства, которые она добровольно навязала себе, вымотали основательно. Не было сил даже поднять руку. Нет, она не может здесь оставаться. Слишком много крови, много боли и безысходности витало в пространстве. Безошибочно могла указать на место у окна, где остались пятна запекшейся крови.
Поднявшись со стула, распрямила затекшую спину. Выйдя за порог, облегченно вздохнула. Дом, с его тайнами отпускал, но отпускал медленно. Прощальным взглядом окинула дом. Взгрустнулось. Так хотелось обосноваться здесь на отшибе. Если брать во внимание ее восприятие к прошлому, то в любом доме, в котором ей предстояло жить, могло быть гораздо больше и боли, и крови. Для внутреннего спокойствия гораздо проще построить свое собственное жилище, не отягощенное ничьими грехами. Однако жизнь предстояла суетная и далеко не оседлая, поэтому о строительстве нечего было и думать.
Надо привыкать принимать то, что дает Судьба. Научиться владеть своими мыслями и чувствами. Уметь отличить собственные ощущения от ощущений, ей навязываемых. Иначе, попав в зависимость от обстоятельств, она рискует не справиться с этой сложной задачей. Теперь иного выбора у нее не было. Ровно, как не было и права на ошибку. Она своим трудом добилась того, что во сто крат преумножила данное ей природой.
Ночь растворялась. Рассвет вступал в свои права. Энор медленно брела вдоль берега и думала о том, что надо бы привести одинокий дом в порядок. Сомнения, которые овладевали ею, совершенно рассеялись. Она решила обосноваться здесь, на берегу, вдали от сутолоки городской жизни. Недаром ноги сами принесли ее в эти места. Она нехорошо улыбнулась, вспомнив человека, которого преследовала. Мимо этого дома он не пройдет. При всем своем желании не пройдет и мимо Энор. Женщина надежно привязала его к себе, и эти оковы были крепче любых кандалов.
Виктор проснулся в холодном поту. Сколько лет он уже был относительно спокоен и жил обыденной устоявшейся жизнью, когда ничего не менялось. Даже стало надоедать его равномерное существование, без взлетов и падений. Он смирился с такой расстановкой сил, и ждал своего последнего часа. Как же долго он ждал! Земные радости уже не приносили живительного ощущения счастья и полета. Он разучился расправлять крылья. Разучился принимать каждый день, как дар свыше. Разучился огорчаться. Ему казалось, что в своей жизни он видал всякое. Многое не выбивало его из своей колеи, и Виктор, как рабочий ишак, привязанный к бревну, ходил по кругу и заставлял работать мельницу своего времени. Мельница крутилось, но помола не было никакого. Бег по кругу. Бег без препятствий.
И надо же было случиться этой нежданной встрече! Его совершенно обескуражило появление женщины в алом платье с брошью. Женщину он не мог признать, но вещи, которые он видел на ней, говорили сами за себя. Виктор даже не мог предположить, что кто-то, так же как и он, бродит по свету. Сколько времени он провел в решении загадки, которую загадала ему судьба! Сколько бессонных ночей провел он в размышлениях, страдая оттого, что, накапливая жизненный опыт на нитку времени, мечтал о том, когда она закончится, но плюнул на это дело, и решил принять все как данность.
Он поверил, что шутку сыграл с ним сам Дьявол, и решил, что знает за что. За пролитую кровь. В это было трудно поверить, но факт остается фактом. И он, Витторио Андьянели живое доказательство тому. А то, что он не одинок в своих мытарствах, доказательством служит и женщина из магазина, и ее одежда. Мало ли по каким причинам на ней могло оказаться злополучное платье!
Существуют же элементарные комиссионные магазины, где можно найти кучу вещей, и каждая будет иметь свою историю. Историю, которую за давность лет никто не будет знать. Так и висят на вешалках немые свидетели растворившихся во времени радостей и слез, побед и поражений, счастливых мгновений и часов горечи.
Раньше он не думал об этом. Но сейчас, оставшись наедине, достал с антресолей длинный сверток, бережно его развернул. Клинок шпаги местами почернел от времени, но одна грань блестела по-прежнему. Ладонь привычно обхватила рукоять. Золоченый эфес, местами деформированный, демонстрировал свою надежность. Сделав несколько сильных, уверенных движений в воздухе, Виктор почувствовал, что изрядно стосковался по клинку. В левую руку взял стилет, и принял боевую стойку. Сразу почувствовал себя уверенней. Шпага, обагренная кровью, вызвала приступ ностальгии. Виктор ощутил ускоренное движение собственной крови, и в нем на мгновение проснулось первобытное, звериное чувство неутоленной жажды.
Как он хотел оказаться в родных местах! Почувствовать ветер, простор, окунуться в прошлую вольготную жизнь! Каждое время тягостно. Что во времена его молодости, то и во времена задержавшейся зрелости. Разные страны, государства, а суть одна и та же - неизгладимое чувство несправедливого рождения. Кажется, что родился не в то время, и не в том месте. А где оно, его время, когда мог чувствовать себя спокойно и вольготно? Жить так, как живет человек достойно, без вынужденных переездов, без проблем, связанных с паспортными режимами. Всю жизнь в плену ситуаций. И не он один.
Виктор любовно погладил клинок и прикоснулся к острию. Тяжело вздохнул. Сколько раз приходилось его затачивать! Но первый раз он помнил прекрасно. Лучше бы не вспоминал. Сердце налилось тяжестью. В его жизни было много поступков, за которые приходилось отвечать с полной ответственностью. За иные платить. Но сколько можно выплачивать проценты, которые со временем нарастали с катастрофической быстротой? Проследить за их ростом не успевал. Так и задерживал оплату по счетам. Но вот появилось напоминание. И что он мог сделать? Ничего. В эту минуту как никогда захотелось вернуть время вспять, и не рождаться вовсе. Но об этом никто не спрашивал. Сколько вокруг таких подневольных! Даже подумать страшно.
Мысли плавно вернулись к цветочнице. На эту женщину Виктор никогда не обращал внимания. Смотрел сквозь нее, как в стекло витрины. Ничего примечательного в ней не было. Ни яркого выразительного лица, ни фигуры, на которой бы мог остановиться взгляд. Разве что, ее наряд заставил обратить внимание на его хозяйку. Он силился вспомнить, когда они встречались прежде, но память безмолвствовала. В его жизни было столько мимолетных встреч, и длительных связей. Так сразу и не припомнить. Однако, это лицо никак не будоражило воспоминаний. Виктор еще раз взмахнул шпагой, со свистом рассекая воздух. Еще раз любовно провел по клинку и вздрогнул от неожиданного возгласа:
- Ловко у тебя выходит! Будто с ней родился. Откуда это? - на пороге комнаты стояла Алька. Надо же, а он даже не слышал, как вошла жена. Глаза ее блестели и предмет, который прежде никогда не видала, привлекал ее внимание, как сороку привлекает все блестящее. Она подошла к Виктору, и, впервые за все время супружеской жизни, не удосужилась поцеловать его хотя бы в щеку.
- Здравствуйте, сударыня, - Виктор припал на одно колено, и галантно поцеловал ей руку. В это мгновение он внутренне подобрался. От него веяло не наигранной веселостью, а естественным, врожденным поведением. Алька почувствовала вокруг движение непонятно каких токов. Будто сама, лицезрея своего героя со шпагой в руках, оказалась в другом времени. Перед ней никто и никогда не то чтобы преклонял колена, но и не целовал рук. Ей неожиданно стало стыдно за неухоженные руки. Как давно она не делала маникюра! Именно в эту минуту в ней проснулась женщина в полном понимании этого слова.
Виктор смотрел на нее снизу вверх и видел столько грации и достоинства в ее мягко склоненной голове, что почувствовав себя ответственным за ту женственность, которая пробудилась, как развернувшийся лепесток розы. В нем всколыхнулась нежность. Не поднимаясь с колен, положил на пол оружие, и обхватил колени жены руками. Ему хотелось плакать, но он не мог, не имел права по статусу мужчины. Но кто это придумал, что мужчинам нельзя плакать, пусть даже от счастья? А сейчас он почувствовал, что счастлив, как никогда в жизни. Он был любим.
Возможно, его любили и прежде, но не той любовью, которая рассчитана на самоотдачу и самоотречение ради любимого. Так любила Энор, но не его. Так любит Алька. Как переменчивы чувства, как жестоки потоки мыслей, которые бросают с небес счастья в бездну мрачных воспоминаний, теребя еще незажившую рану. Он вспомнил глаза Энор в последние секунды жизни. Они были полны удивления, словно девушка сама не понимала мотивов своего поступка. Он помнил эти глаза. И тут вздрогнул. Совсем недавно, буквально на днях, он видел этот взгляд. Просто не зафиксировал своего внимания, но видел эти глаза. Создавалось ощущение, что Энор все это время находилась где-то рядом, а он проходил мимо. Виктор сел на пол, обхватив руками свои колени. Алька присела рядом и взяла в руки шпагу. Она что-то говорила, но Виктор не мог ее слышать, поглощенный собственными размышлениями. И все же она пробилась сквозь мощный заслон прошлого.
- ...даже удивительно, как такое может быть? Рана затянулась почти сразу. Только хирург вытянул какую-то железку. Ма-а-ленький такой осколочек. Только под лупой Петрович и разглядел. Но толком ни к чему не привязал. Ничего ни понять, ни объяснить не смог. Правда, интересно?
- Очень. А к чему ты это?
Алька ничего не ответила, просто некоторое время смотрела на мужа внимательно и, вздохнув, начала сначала:
- Лика попала в больницу. Не знаю, что там произошло, я не очень разбираюсь в этих делах. У нее подруга доктор, так та не соизволила даже нам сообщить.
-Какой доктор? - насторожился Виктор.
- В нашей поликлинике на приеме сидит. Наташка. Они за одной партой сидели.
- Вот как? Так это та самая, у которой я на приеме был?
- Возможно. Броская дамочка. Я ее с детства терпеть не могу. Вечно во все дела наши вмешивалась. Мы с Ликой и так жили каждый за себя. Так Наташка вечно вдалбливала - Вы сестры, родная кровь, - да тому подобное. А сама даже не сообщила. На кровь не посмотрела. Идиотка! Потом люди скажут, - хороша, мол, сестрица, даже в больницу носа не показала. Вот и пойми их, доброжелателей. Но я не к тому. Как я поняла, на Лику в больнице покушение было. У нее какое-то ранение прямо в сердце оказалось. Говорят, острым предметом. Ранка треугольная. Ну, к примеру, как эта,- Алька показала на клинок шпаги, повертев ее в руках. - Кстати, неплохая вещица. Настоящая, - в ее голосе скользнуло уважение. - Откуда она у тебя?
Виктор не нашелся, что ответить сразу. В голове творился салат из разных мыслей. Он никак не ожидал, что, приложившись своей рукой, доведет Лику до больницы. Что Алька застанет его за рассмотрением предметов, ему принадлежащих. Что Наталья окажется близкой подругой Лики. Клубок запутывался все больше и больше. На какой вопрос отвечать Альке, чтобы вслух ненароком не ответить на свои собственные вопросы? В этом случае лучше промолчать.
- Витюша, откуда у тебя эти вещи? Они ведь не дешевые.
- Очень дорогие, Аленький. Даже представить трудно. Я за них еще долго расплачиваться буду.
- Так и отдай обратно. Зачем они тебе? Хотя, ты с этой штуковиной в руках смотришься гостем из прошлого. Сильный, уверенный, красивый! - Алька пригладила его жесткие непокорные волосы. Тебя приодеть, и будешь испанским бароном.
- Кем? - Виктор даже отпрянул от нее.
- Ну не знаю, как их там называют. Бароны, графы, гранды. Да ну их к лешему. Только ты отнеси их обратно, - она указала рукой на предметы старины.- Влезать в долги, потом думать, как расплачиваться. Не стоит того. Нет в них необходимости.
- Это теперь - нет. А когда-то была. Я же говорил, что на работу устраиваюсь. Может не сразу, но долг отдам. Уж больно хороши.
- Делай, как знаешь! Только если найдут, плохо будет. Либо конфискуют, либо срок дадут. Нельзя такие вещи в доме держать.
- Чего же ты, глупенькая, боишься? Не буду же я на большую дорогу выходить. И убивать никого не собираюсь. Вот заверну обратно в тряпицу, и положу подальше. Будет настроение, достану. Мы зажжем свечи, и будем проводить вечера, - Виктор сам верил в то, что говорил. Его глаза блеснули. - Я куплю тебе красивое платье.
- Только не красное! - Взмолилась Алька. - Не выношу красного цвета. Я от него зверею, как бык на корриде.
Виктор поперхнулся воздухом. Закашлявшись, задрал голову к потолку. Алька добросовестно заколотила своими маленькими кулачками по его большой спине. Надо же было так испортить мечтательный порыв! Как, оказывается, быстро можно спуститься с небес на землю. А то и в саму преисподнюю.
- Спасибо! - выдохнул Виктор, смахивая с ресниц набежавшие слезы. - Фу, едва раздышался! А почему ты красный цвет не переносишь?
Алька задумалась. Как можно объяснить, почему не лежит душа? Вот не лежит - и все тут. Но ответ выплыл из глубины подсознания, который она так и не смогла озвучить: красный цвет обожала Лика.
Алька сожалела, что романтический настрой растворился, как туман над рекой. Она направилась на кухню. Подходило время ужина. Но если бы Виктор не закашлялся, как было бы здорово мечтать и дальше. Впервые за все время Виктор заговорил о вещи, которую купит специально для нее. Нет, так далеко он не заходил. Вся его фантазия закончилась на букете цветов. Изредка приглашал посидеть в кафе, но до ресторанов не доводил никогда. Да и зачем нужны эти рестораны, если ей хорошо просто находиться рядом. Не важно, во дворце ли, в шалаше ли. Да она сама только тем и занималась, что пыталась приодеть своего ненаглядного. Девушка почувствовала умиление. Несмотря на неприятности с сестрой, на душе пели соловьи.
- Нора! Вы меня слышите?
Нора посмотрела на свою напарницу. Конечно же, она не слышала, о чем та говорила. О какой работе может идти речь, когда вся она поглощена чувствами Виктора? Сердце болезненно сжалось. Нора почувствовала тот росток, который пробивался так долго. Может быть, это показалось? Никогда прежде, он не испытывал ничего подобного. Сам Виктор мог этого не знать. Энор знала. Для нее это робкое, почти не осознанное чувство, несло большую перемену не только в жизни самого Виктора, но и в жизни ее собственной. Она почувствовала, как увлажнились ладони. Никогда не думала, что отреагирует на долгожданное событие подобным образом. Ведь этого часа ждала так долго! А пришел он все равно неожиданно. Свалился, как снег на голову.
- Нора! Вы куда?
Нора ничего не ответила. Она вышла из магазина с чувством обреченности, которое испытывает больной, когда врач не может ни помочь, ни утешить. На глаза наворачивались слезы. Оглянулась вокруг.
Ранняя осень прекрасна в этой поре. Солнце уже смягчилось и летнее пекло больше не досаждало. Сезон дождей еще не начался, поэтому все вокруг дышало прекрасным "бабьим летом". Она не любила эту пору. Преддверие зимы пугало всегда. Сейчас было страшно особенно. Виктор вышел на тот рубеж, с которого уже не сможет свернуть. Она чувствовала, что не ошиблась. В глубине души это обстоятельство не радовало. Солнце одинаково закатится и для Виктора, и для нее. Она знала то, о чем он не догадывался.
Нора вернулась в свою однокомнатную квартиру, которая больше напоминала монашескую келью. Взгляд тоскливо скользнул по серым неуютным стенам. Нора не стремилась к внешнему комфорту. Она так и не смогла выбраться из серого прошлого, и ничего светлого в будущем не видела. Для нее этот переход ничем примечательным не отмечался. Он растворился в злободневной обыденности и ничего не приносил, кроме устоявшейся привычки жить.
Один раз судьба уже дала ей шанс, и Энор едва смогла удержать в своих руках то состояние, которое оставил ей судья. Поверенный, который вел ее дела, умер вскоре после самого судьи. Энор растерялась. Если она могла что-то сделать для любого другого человека, у нее получалось легко и непринужденно. Что касалось дел личных, здесь само проведение играло с ней в прятки. Но, обладая прозорливостью, учитывая неопределенно долгий Путь, она нашла в себе силы и здравомыслие обставить дело так, чтобы не пришлось идти по миру.
Ей было с чем сравнивать. Судьба определила ей роль и бедной деревенской женщины, и роль знатной дамы. Энор решила, что ничего нет лучше, чем просто быть человеком со средствами к существованию в том объеме, чтобы ни кому не быть обязанной. А для одинокой женщины это важно особенно. Энор ценила свою независимость. Единственное, что не получалось, это идти в ногу со временем. Оно всегда умудрялось на пару шагов опережать ее действия. Соревноваться с ним было бессмысленно. Когда-то она сумела в течение Времени внести свои коррективы. За это своенравие оно отомстило жестоко. Спрашивать надо было только с себя.
Грустным взглядом охватила свое жилище. Скоро и с этим предстояло расставаться. Она была готова к новому переезду. Теперь уже к окончательному.
Наталья расхаживала из комнаты в комнату, старательно обходя ноги Петровича, чтобы ненароком о них не споткнуться. Голова совершенно отказывалась работать. Мысли роем кружили вокруг подруги, но происходящее никак не укладывалось в логическую цепочку. То, что она видела, было поистине фантастическим явлением. Если бы она могла с кем поделиться, ее непременно бы засмеяли. И это в лучшем случае. В случае худшем, лишили бы права работать с людьми. Хорошо, что этому событию есть живой свидетель в образе хирурга.
Фантазии фантазиями, но Лика действительно к вечеру того злополучного дня, когда обнаружилась аккуратная ранка на груди, пришла в себя. По мере улучшения состояния, ранка стремительно затягивалась, и уже к утру от нее не осталось и следа. Такое восстановление ткани было удивительным. Петрович, так тот вообще потерял дар речи, решив, что совершенно напрасно после операции пропустил стопочку крепкого напитка.
Начальством подобный опыт не приветствовался, но все были в курсе того, что хирургическое отделение порой балуется "расслабляющими" средствами. Во всяком случае, еще не было ни одного выговора. Петрович долго еще разглядывал осколок металла через увеличительное стекло, и на следующий день удивленно почесывал негустые с редкой проседью волосы, тщетно пытаясь определиться с загадочным источником странного явления. Мысли его настолько были поглощены разбором этого случая, что он уже час наблюдал за активными передвижениями Натальи, вовсе ее не замечая. Вокруг стояла напряженная тишина. Сил на разговоры не было. Все, что могли сказать, уже было сказано. Так и не пришли ни к какому выводу. Один сумасшедший доктор на всю больницу, это еще ничего, но два - это уже много.
- И все-таки, что это было? - Петрович вернулся к больной теме. В ответ не раздалось ни звука. То ли Наталья игнорировала вопрос, то ли действительно не слышала реплики коллеги.
Петрович, все еще провожая девушку взглядом, решил вернуть ее к действительности.
- Наталья Михайловна! Я, как никак, гость. Не мешало бы и перекусить.
Его расчет оказался верным. Наталья встрепенулась, и вспомнила о правилах элементарной вежливости.
- Так бы сразу и сказал, - она решила прикрыть свой промах показной небрежностью. - Правда, не могу даже сказать, что в доме есть. Давно в холодильник не заглядывала.
- Давай помогу. Ты же знаешь, что я всеяден.
Наталья действительно знала, что Петрович всеяден. Да и не только Петрович. Еще со студенческих лет булочка, перехваченная на бегу, казалась тортом. Просроченные на пару дней продукты в расчет не брались. Они попросту не доживали до указанного срока годности. Сметалось все, что жевалось. Молодой растущий организм требовал существенного подкрепления. Того же требовали и ненормированный рабочий день, и изрядное количество стрессов. Сейчас именно стрессовая ситуация требовала калорий. Наталья и сама почувствовала подозрительное сосание под ложечкой, и активизировала свои действия. Через несколько минут аромат традиционного студенческого блюда раздражал слизистую носа Петровича.
Тарелка опустела с рекордной скоростью. Наталья даже не успела присесть за стол. Петрович разглядывал свою пустую тарелку и бросал косые взгляды в сторону сковородки, на которой еще шкворчали остатки яичницы. Наталья перехватила этот взгляд и переложила вожделенное блюдо на тарелку гостя.
- Спасибо, хозяюшка, донесся до нее ласковый голос повеселевшего Петровича. Наталья ничего не ответила. Только сдержала невольную улыбку, припомнив, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Как, оказывается, им мало надо! Пару битых яиц на сковородке, и ласковый взгляд. Остальное уже не так важно.
- О чем задумалась? - Петрович поднял свои глаза.
- Да так, взгрустнулось. Оставайся у меня, Петрович. Я тебе буду три раза в день яичницу жарить. Раз в неделю, по выходным, покупать сто граммов докторской колбасы. Ты будешь из отделения спирт таскать. И заживем мы с тобой душа в душу.
Петрович посмотрел на нее внимательно. Яичница медленно переваривалась с только что полученной информацией. Наконец, дошло. Петрович засмеялся звонко и весело.
- Ну, ты даешь, Наталья Михайловна! Ты так серьезно выдала, что я и впрямь решил - меня сватают. Даже не думал, что ты такая веселая!
- Бывает, люблю пошутить. Настроение сегодня, если честно, хуже не куда.
- Верю. Сам такой. Я все думаю- что же это было? Не может же нам с тобой одинаковый сон присниться. Да еще и наяву. Не мы же одни это видели. Медсестра тоже в стороне не стояла. Так что, может, еще и найдется объяснение.
- Петрович, не пора ли утешиться? Сколько можно об одном и том же? Не набивай оскомину - без тебя тошно. - Наталья опять принялась расхаживать по квартире, разве что сократила маршрут. Теперь она ограничилась одной кухней. Петрович наблюдал за ней исподлобья.
- Дорогая моя, я вот о чем думаю.
- Боже мой, опять взялся за свое! - Наталья оперлась руками о край стола, и вся ее поза, нависшая над ним, выражала решимость. - Если ты не прекратишь, я укажу на дверь! Поел, чаю попил и "до свидания". Или не действуй на нервы.
- Так и будем в молчанку играть?
- Во что ты будешь играть - твое дело. Хочешь отдохнуть - приляг, поспи. Диван свободный.
- И на том спасибо! Пойду, покемарю. Менделееву периодическая таблица во сне явилась. Может, и мне что путное привидится. Кто его знает?
- Мания величия? Я согласна и на этот вариант, лишь бы ты замолчал.
Петрович поднялся из-за стола и прихватил с собой пачку сигарет.
- Оставь. Ты все равно спать будешь, а мне пригодиться.
- Радость моя, так ты же полчаса, как бросила! - упрекнул Петрович, заметив, что в пачке осталось меньше половины.
- Бросила, а сейчас по новой начну!
- Тоже мне, доктор называется! - пробурчал себе под нос Петрович, не оборачиваясь. - Даже Минздрав предупреждает, а ты? Стыдно!
- Ты сам такой же, - бросила ему вслед колкую фразу.
Наталья осталась одна, но к сигаретам так и не притронулась. Настроение резко упало. Она даже пожалела, что уступила свой диван Петровичу, Уставшие мозги неожиданно потребовали разгрузки. Склонив голову на сложенные руки, Наталья задремала прямо за столом.
Не прошло и получаса, как на кухню вылетел Петрович. Его взлохмаченные волосы торчали в разные стороны, как перья потрепанного воробья. Он спешно напялил на глаза очки, но никак не мог поправить их ровно. Плюнул на свои тщетные попытки, и бросил очки на стол. Левой рукой потирал грудную клетку. Свободная рука потянулась за сигаретами.
- Что случилось? Сердце прихватило?
- Прихватило. Еще как прихватило!
- Так ты валидол возьми, а не за сигареты хватайся.
- Да какой, к лешему, валидол! - Петрович налил стакан воды и выпил его залпом. - Мне бы выпить чего.
- Интересно, да что тебе такое приснилось?
- Всяко видал, но такого, - Петрович покачал головой, все еще потирая грудь. - Ты представить себе не можешь! Представляешь, я видел море. Страшная буря, а я на палубе в каком-то бархатном наряде танцую с красавицей.
- Боже! - Наталья едва не заплакала от отчаяния. - Только не говори, что она была в красном платье с золотой брошкой и в черных туфлях на высоком каблуке.
Петрович открыл рот. Сигарета едва не выпала из его рук.
- Постой, а ты откуда знаешь? - в его глазах мелькнула настороженность.
- Я сойду с ума! - Наталья подхватила из длинных тонких пальцев Петровича сигарету и глубоко затянулась. Легкие, отреагировали резко. Наталья отчаянно закашлялась.
Петрович забрал у нее сигарету и втянул в себя порцию дыма.
- Ладно, давай, выкладывай. Весь сон разогнала.
- Да что выкладывать? Выкладывать-то и нечего. Почему-то, все, кто ни спит на моем диване, видят какого-то пирата, танцующего с черноволосой красавицей. Эти сказки я с детства слышу. Но самой мне эта парочка ни разу не приснилась. Даже странно.
- Вот именно, странно. И даже более чем странно. Надо сказать, ощущение не из приятных. Такое чувство, словно на самом деле все происходит. - Петрович задумался, уносясь в мыслях очень далеко. Наталья только могла предполагать, о чем думает собеседник, но вслух спросила.
- Скажи, а резня была до танцулек, или после?
- Резня? Да резней это и назвать трудно. Просто двое мужиков шпагами помахались, и все. - Он сделал глубокую затяжку, и выпустил дым к потолку.- Постой!
Глаза Петровича загорелись дьявольским огнем. Казалось еще немного, и он пустится в бега, как молодая скаковая лошадь. - Где? Где она?
- Кто она? Кого ты ищешь? - Наталья наблюдала за его суетливыми движениями. Петрович лихорадочно ощупывал стол, заглядывая даже под тарелки, под хлебницу, не пропуская и чашек с недопитым чаем.
- Да где же она, салфетка эта? Я же совсем недавно его разглядывал!
- Далась тебе салфетка. Возьми чистую и не суетись. - Наталья подложила ему свежую салфетку.
- На кой мне чистая? Мне нужен тот осколок!
- Петрович! Ты меня пугаешь! Какой осколок?
- Вот, смотри! - Петрович выполз из-под стола, наконец, найдя то, что искал. Бережно развернул салфетку, и ткнул мизинцем в едва приметный осколочек. - Судя по всему, это кончик шпаги. Треугольные грани, если продлить, как раз соответствуют.
- Безумие! Ты думаешь, что говоришь? Или эту мысль тебе навеяли сновидения?
- Я не Менделеев, но очень похоже, что так оно и есть. Ты можешь предложить другую версию?
Явно, Петрович перебрал. Какие могут быть шпаги в конце двадцатого столетия? Наверняка, его выбили из колеи последние события. Вот психика и не выдержала. Мерещатся всякие пираты со шпагами. Красавицы-испанки в красных платьях пляшут на палубе. И почему все видят практически одно и то же? Сколько раз она слышала еще от бабушки об этих странных снах. Слышала и от подруг, но почему же ни разу не видела сама? Будто для нее это была запретная тема. А как хотелось увидеть хоть одним глазком! Ее воображение рисовало красочные картины морского боя, балы. Но не более того. Особенно обидно было сейчас, когда даже Петрович, будучи всего лишь третий или четвертый раз в ее доме, и тот удостоился чести увидеть запретное для хозяйки видение.
Она искоса посмотрела в его сторону. Он сидел, сосредоточено наморщив лоб. О чем он думал в эту минуту? Вспоминал ли сон, думал ли о странной больной?
- Слушай, дорогая моя Наташенька! Кажется, я додумался, но если я скажу хотя бы одно слово, мне крышка, - наконец, выдавил он из себя.
- И до чего же ты додумался?
- Даже сказать страшно. - Он зябко пожал хлипкими плечами.
- А ты хоть намекни.
- Понимаешь,- он внимательно посмотрел на собеседницу. - Нет, прости. Не могу.
- Петрович, не томи! Сказал "А" - говори "Б".
- Ох, я бы сказал! Но ты, пожалуйста, "Скорую помощь" не вызывай.
- Так серьезно? - Наталья превратилась в слух. Нетерпение сквозило во всем - в напряженном взгляде, в плотно сжатых губах, и даже в завитках нелепо крашенных волос.
- Если брать во внимание лекции нашего профессора по психологии о таинствах сновидения, то многое можно объяснить. У нас была парочка примечательных занятий, когда мы все считали, что старика пора отправлять на покой. Он что-то лепетал о жизни вообще, перевоплощениях и сновидениях. Надо бы поговорить с ним, вернуться, так сказать, к пройденному материалу. Мы же не вникали в эти дебри. Только смеялись над его чудачествами. Буддизм, иудаизм, прочие учения- это не так интересно. Никто же не мог тогда сказать, что бывают чудеса.
- Не лей воду. Я все равно ничего не понимаю. По существу, Петрович, по существу.
- Если это действительно так, как я себе представляю, боюсь, с хирургией придется расстаться. Это гораздо занимательнее, чем копаться во внутренностях.
- Замудрил ты, братец. Ввек не раскрутишь. Давай съездим к тому профессору и поговорим. Может, тогда ты будешь разговорчивее?
- Обязательно. Надо сначала его координаты раздобыть. Давненько мы с ним не общались. Может, уже и помер. Правда, об этом я бы знал. Собирайся. - Петрович решительно поднялся. - Сейчас некогда, со стола уберешь потом. Я на тебе жениться не собираюсь, поэтому передо мной можно не усердствовать.
- Что?
- Ничего. Поехали!
Они вышли из дома и направились к автобусной остановке.
Наталья спешно убирала со стола. И зачем она послушалась Петровича? Теперь испытывала неудобство от бардака на кухне. Она поддалась бурному натиску своего коллеги, но кто знал, что профессор, который не стал принимать их у себя дома, решится на сессию с выездом? Ее утешало только одно - в комнате царил идеальный порядок.
Наталья не могла понять, отчего седовласый мужчина так рьяно изъявил желание посетить ее дом, и теперь с вожделением смотрел на диван. Внешне разве что очки выдавали его принадлежность к интеллигенции. В простой футболке, в старых потертых джинсах, это был далеко не старый человек, каковым она представляла его со слов Петровича. Наверное, возраст вносит свои коррективы. Для двадцатилетнего юноши мужчина с бородой чуть за сорок кажется стариком, в семьдесят - древним старцем.
Илья Максимович был вполне моложавым человеком. Высокий и седовласый, он казался столпом медицины - надежным и устойчивым в такой неустойчивой плоскости, как психиатрия.
Движения его были вкрадчивы, как у пантеры перед прыжком. Его живые глаза внимательно осматривали каждый сантиметр квартиры, словно все тайны мира могли скрываться за толстым слоем штукатурки.
Несколько позже они сидели за чашкой чая. Прихлебывая терпкий напиток, Петрович наблюдал за гостем. Тот ушел в собственные мысли, ни на кого не обращая внимания. На широком профессорском лбу обозначились глубокие морщины, как свидетельство напряженной работы, происходящей в голове. Молодежь боялась и рта раскрыть, дабы не потревожить ум светила, если уже нашлась какая-то зацепка.
- Ну-с, молодые люди, весьма занимательная история. Что можно сказать? Во-первых, я должен встретиться с вашей больной. Думаю, если мы проведем сеанс гипноза, то многое выясним. Во-вторых, диванчик у вас интересный. Впрочем, - Илья Максимович поднялся легко, как студент-пятикурсник, и быстрым шагом направился в комнату. - Молодой человек, прошу вас. - Петрович послушно последовал за ним. Профессор склонился к дивану, и стал внимательно его разглядывать. Попросив нож, надрезал обивку в местах соединений ножек со спинкой. С рьяной пытливостью исследователя, принялся рассматривать каждый шов, каждый квадратный сантиметр. Стоя на коленях, тонкими нервными пальцами исследовал дерево. Поднявшись, распрямил спину, и принялся осматривать другую сторону. Буквально через минуту, он воскликнул.
- Принесите инструменты, какие есть в доме - молоток, стамеску, а еще лучше - гвоздодер.
Внутри у Натальи все похолодело. Вот и пришел конец старому дивану. Раскурочит его профессор. Как пить дать, раскурочит! Но вмешиваться не пристало. Раз уж сами попросили разобраться с этой историей, так нечего и переживать.
Она с тяжелым вздохом передала Илье Максимовичу молоток, стамеску и на всякий случай - плоскогубцы. Другого инструмента в доме не наблюдалось. Держала так, на всякий случай. Вот он и представился, тот самый случай. Битый час профессор пытался исполнить роль стоматолога. Ржавый гвоздь, на который был нацелен психиатр, никак не желал появляться на свет божий.
Из-под дивана доносилось шумное сопение. Профессор уже совсем не церемонился. Лежа на прикроватном коврике, все пытался вызволить на свет божий предмет, который вовсе не собирался поддаваться. Петрович несколько раз пытался отдать дань уважения возрасту преподавателя, но тот, вероятно, не привык сдаваться. То и дело доносились выражения, никак не клеящиеся к статусу научного работника. Но тот так увлекся работой, что пару раз не счел нужным даже извиниться за ненормативные выражения. Наталья так и не сообразила, в чей именно адрес относились эти броские высказывания- то ли в адрес завода-производителя, то ли к ним, невольно затеявшим столь хлопотное дело, то ли в адрес всего производства мебельной промышленности.
Наконец, профессор, издавая нечленораздельный звук, уперся обеими ногами в спинку дивана и, зажимая в плоскогубцах длинный гвоздь, рухнул на спину. Пот струйками катился по разгоряченному лицу. Раскинув руки, лежа на полу, он счастливо улыбался, как ребенок, получивший долгожданную игрушку. Немного отдышавшись, направился на кухню, и положил на стол свою находку. Это был большой ржавый гвоздь с четырехгранной поверхностью. Наталья прежде не видала ничего подобного. Петрович стоял рядом в замешательстве. Молодые люди не стали досаждать расспросами, справедливо предполагая, что исследователь не заставит себя долго ждать с объяснениями. Так оно и случилось.
- Ну-с, - Илья Максимович по молодецки расправил плечи, и довольно потер ладони. - Что мы имеем в результате усердий? Гвоздь. Обычный кованый корабельный гвоздь. Клейма мастера нет. Значит, делали его спешно. Возраст предмета определить довольно трудно. Это делается в специальных условиях и вообще, это уже прерогатива историков. Но каким образом он попал в диван? Если рассуждать логически, - профессор заговорил мягко и вкрадчиво, не столько поясняя, сколько прислушиваясь к самому себе. Будто тянул нить логических умозаключений. - Сам диван дубовый, несколько необычной формы, хотя обивка довольно-таки современная. Работа достойная. Очень достойная работа! Но зачем надо было вбивать корабельный гвоздь для скрепления? - Глаза профессора застыли, и не выражали ничего. Он, казалось, находился вне времени. - Возможно, - я предполагаю, друзья мои. Я всего лишь предполагаю! - У владельцев ничего не оказалось под рукой, кроме этого гвоздя. Следовательно, либо владелец его корабельный мастер, либо диван находился на корабле.
- Простите, на корабле не могло быть обыкновенных гвоздей? - Наталья внимательно слушала профессора.
- Могли быть. Паруса обычно крепились канатами, впрочем, я не сведущ в делах парусного судопроизводства. Простой гвоздь не будет удерживать дубовых соединений. Хотя, если посмотреть на эту работу, можно было и вовсе обойтись без гвоздя. Не удосужились отремонтировать диван по всем правилам.
- Но почему вы решили, что корабль обязательно был парусником?
- Милая девушка! Ни на одном современном корабле никак не может оказаться кованая железка. Диван у вас в доме появился еще в бытность бабушки. Следовательно, этот предмет мебельного гарнитура находится у вас порядка, - он критически оглядел хозяйку дома, - лет тридцати, а то и больше. Если накинуть еще десятков несколько, то и вся сотня наберется. Посмотрите внимательно на форму спинок. Явно, антиквариат. Это далеко не ширпотреб.
- Вот уж не думала, что в нашем доме может быть такая старинная вещь, - Наталья озадачено потерла лоб.
- Кто знает, какие тайны хранятся в доме! Вещи имеют особенность нести в себе информацию. Никто не знает, отчего так происходит. Вот, к примеру. Люди, спящие на этом диване, видит странные сны, имеющие тесные взаимосвязи со временем. Вы этого не видите. Возникает естественный вопрос. Отчего именно для вас эта информация скрыта за семью печатями? Что доступно другим, для вас большая загадка. А ведь, признайтесь, вам очень хочется увидеть то, что видят другие. Возможно, вы подсознательно жаждете заглянуть за грань неведомого явления. Не это ли является существенным тормозом для исполнения вашего желания? Чего больше всего хотим, того, как правило, нас лишает проведение. Может, вы не готовы для этого шага?
- Доктор, любая вещь несет в себе информацию?
- Я возьму на себя смелость предположить, что любая. Даже если брать во внимание ваше лечебное учреждение. Что мы имеем в этом случае? Почему в больницах такая тягостная атмосфера? Моют, хлорируют, дезинфицируют, а все равно нахождение там тягостное. Мало найдется коек, на которых не умер хотя бы один человек. А ведь это все отрицательная информация. И никуда от этого не уйти.
Существуют особо одаренные люди, имеющие возможность считывать эту информацию, узнать, о чем думал человек, находясь на лечении. Вспоминал ли свою молодость пожилой человек. Мечтал ли о выздоровлении юноша, беспокоилась ли мать об оставленных дома детях? Да мало ли чего! Все это оседает плотным слоем на вещах. Другой человек, попадая на ту же койку, на уже существующие импульсы накладывает импульсы собственные. И так далее. Поэтому, очень много интересного можно узнать, имея связи с подсознанием. Очень жаль, что подобная экскурсия в прошлое доступна лишь немногим, а именно - единицам.
- Следуя вашей теории, Илья Максимович, мы можем предположить, что этот диван носит в себе массу информации различного толка. Почему же большинство людей видят преимущественно видение с танцующей парочкой?
Профессор на мгновение задумался. Но всего лишь на мгновение. Глаза его блеснули.
- Можем представить, что каждое наслоение мыслей, переживаний - это рисунок на кальке, выполненный с разным нажимом, в зависимости от степени вложенных эмоций. Накладывая эти рисунки, слоями друг на друга, имеем следующее. Поверхностные слои, эмоционально слабо окрашенные, не проступают. Возможно, человек, переживший сильное потрясение, довольно-таки длительное время переживал его. Его эмоциональный рисунок был окрашен настолько ярко, что проступил сквозь поверхностные наслоения. Иного объяснения я найти не в состоянии. Это, опять-таки, всего лишь предположение. Но если вдуматься, оно логически обосновано.
Профессор замолчал. Молчали и Наталья с Петровичем. Никто не хотел говорить. В воздухе повисла таинственная тишина. Каждый представлял картины далекого прошлого, сообразно своего восприятия. Илья Максимович погрузился в размышления, думая о странной девушке.
Если с одним вопросом разобрались совместными усилиями, то в гипнозе помощники ему были не нужны. С этим он в состоянии справиться сам. Его пытливый ум исследователя говорил о том, что предстоит интересное для него приключение. В его практике случались вполне занимательные случаи, но с такой быстрой восстановительной системой ткани он сталкивался впервые. Ему хотелось отправиться в больницу немедленно. Илья Максимович даже не подозревал, насколько тесно переплетаются его мысли с мыслями Петровича. Наталья думала о том же. Какое бы направление они не выбирали, но все равно их размышления были практически идентичны.
- А что, если... - И все трое рассмеялись. Одно дело, когда двое думают об одном и том же. Другое, когда союз тройственен. Они поняли друг друга без слов. Достаточно было произнесенной в унисон фразы. Мужчины нетерпеливо поглядывали в сторону Натальи. Она поняла, что если опять будет терять время на уборку стола, ее, мягко говоря, не поймут. Единственное, что она сделала - небрежно засунула грязную посуду в мойку.
В больнице их ждало большое разочарование- больная ушла из отделения в неизвестном направлении. Она растворилась, унося с собой загадку происхождения своего феномена.
Это был странный сон.
Лика никак не могла понять, где находится. Время и пространство сместилось. На какое-то время она полностью погрузилась в чужую жизнь. Она испугалась. С этим ничего нельзя было поделать. Никто не спрашивал ее согласия. Просто взяли за шиворот, как котенка, и впихнули в чуждую среду. Недоумение и страх были недолгими. Эти чувства погрязли в новых, доселе неведомых ощущениях. Она оказалась в полной изоляции в странном наряде. На вид тяжелая юбка из плотной ткани путалась в ногах. Она пыталась ее подобрать, но получилось не сразу. Ткань не давалась в руки, и Лике казалось, что ее тело не обладает плотностью. Реальность происходящего обескураживала. Что же это за место? На первый взгляд, оно совершенно незнакомо. Но в душе медленно поднималось чувство узнавания.
Она чувствовала какую-то связь между собой и местностью, в которой находилась. Через некоторое время поняла, что все ей знакомо. И уголок большого, хорошо ухоженного парка. И дом, виднеющийся сквозь листву деревьев, был до боли родным. Захотелось пройти к этому дому, потому что ее неожиданно переполнило теплое чувство ожидания. Сейчас, совсем скоро, она встретится с человеком, которому принадлежало ее сердце. Надо переодеться. Не может же она выйти к долгожданному гостю в таком виде! Хотя, была одета вполне прилично. Но в это утро она должна быть особенно красивой, особенно яркой.
Она вспомнила, что горничная еще утром положила на ее широкую кровать красное платье. В наследство от матери ей досталась шикарная брошь в виде распустившегося бутона розы. Каплями росы на ней блестели бриллианты. Лика ощупала длинные черные волосы. Густыми волнами они ниспадали на ее покатые, чуть пухлые плечи, сзади закрывая спину. Откуда-то всплыло имя. Оно не показалось странным на слух. Напротив, она несколько раз произнесла его, словно пробуя на вкус. Теперь она знала, что это ее имя. Оно принадлежало ей с самого рождения.
Энор! Ее звали Энор! Едва в сознании мелькнуло имя собственное, она перестала удивляться всему, что происходило вокруг. Она полностью прониклась в ту жизнь, которая была обретена вместе с ее именем. Этот старый парк! Она помнила каждую тропинку, по которой в детстве бегала босиком. Там, за раскидистым деревом ивы находится пруд с разными рыбками.
Она припомнила, как однажды, не удержав равновесия, упала в пруд, и долго просила о помощи, которой не откуда было взяться. И как потом долго смеялась над собой и своими страхами, стоя по пояс в холодной воде. Как забавлялась, пытаясь руками выловить юркую рыбку. А на следующий день все ходили понурые и говорили шепотом, боясь нарушить зыбкий сон больной девочки.
Отец всю ночь просидел возле ее кровати, удерживая в своей большой ладони ее маленькую, хрупкую ручку. А вот дуэнью, допустившую недосмотр, она больше так и не видела. Но помнила ее хорошо. Высокую полную даму с колючим взглядом голубых глаз. Энор никогда особенно не любила свою наставницу, но впоследствии вспоминала часто, потому что ей на смену пришла совершенно невыносимая худосочная бестия.
В руках новой воспитательницы, тонких, с прожилками синих вен, постоянно был ивовый прутик. Вероятно, он был отломан от ветки той самой ивы, что росла на краю пруда. Скорее всего, она держала его, чтобы чем-то занять руки. Энор даже не могла представить, чтобы хоть раз прутик взметнулся в ее направлении. А как она старалась избавиться от этой особы. Она творила пакости с единственной надеждой, что дуэнья поднимет на нее руку, и тогда она с удовольствием посмотрит на то, что сотворит ее отец. Но все ее усилия были напрасны. Казалось, случиться наводнение, землетрясения и пожар одновременно, дуэнья так и будет невозмутимо взирать на все катастрофы, беспечно помахивая ивовым прутиком. С этой дамой Энор будет мучиться все годы, пока не войдет в возраст, предполагающий конец и воспитания, и обучения. Сколько радости девушка испытывала от этого избавления! Почему именно теперь, направляясь к дому, она так четко вспомнила свою хмурую наставницу? Уж не потому ли, что совсем недавно для нее закрылись двери дома Франдини?
Сегодня у нее свидание. Она была счастлива, как никогда в жизни. Сколько ночей Энор провела в мечтах об этом дне. Как жаль, что она не может находиться рядом с любимым постоянно! Как ей досаждает своим навязчивым вниманием этот противный Андьянели! Внешне привлекательный, даже красивый мужчина, совсем не дает ей прохода. Только тетушка Виолетта смотрит на него с тайным умилением, мысленно благословляя этот союз. Для нее пустым звуком звучат все предостережения соседей о беспутстве молодого человека. В округе то и дело множатся слухи о совращенных Витторио девицах не только из состоятельных семей, но и семей среднего сословия. Этот любвеобильный монстр мог совратить и простушку в курятнике, и даму из светского общества в роскошных апартаментах.
Двери многих домов для него закрыты. Но тетушка Виолетта, руководствуясь не принципами нравственного порядка, а денежным интересом, на многое закрывала глаза. Энор подозревала, что разноцветье драгоценных камней, единственное, что видела стареющая дама, и шепоту городских сплетниц, предпочитала звон монет. Куда ей до переживаний юной девушки! Она вовсе запамятовала, как сама была молодой. Рано овдовев, не имея наследников, даже не попыталась обустроить личную жизнь. Так и жила на попечении брата.