"Прошлое не интересует никого, кроме людей, раненых временем"
Списано с двери туалета на филфаке СпбГУ
Томка заканчивала одинадцатый класс. Зимой бабушка записала ее на подготовительные курсы в университет. Днем Томка училась, а вечером три раза в неделю ездила на Васильевский - на занятия по русскому, английскому и истории. Шел 1992-ый год, и она уже знала, что все, написанное в учебниках, было ложью. Она надеялась, что на лекциях им расскажут о правде, но историк говорил о древних славянах, и Томка записывала его слова в толстую тетрадь, едва регистрируя их смысл.
Доцент за конторкой был нестарым и усатым - больше девушка не могла рассмотреть с задних рядов огромной аудитории, под завязку забитой жаждущими знаний абитуриентами. К тому же, очки она оставляла дома - Томка была уверена, что они окончательно портили и так не слишком удачное лицо. На сидящих рядом незнакомых ребят она старалась не смотреть. В коридоре поджидала бабушка, всегда сопровождавшая ее на вечерние лекции - мало ли что с девочкой могло случится на темных улицах? Томка смотрела криминальную хронику в новостях и уныло кивала: ей не хотелось быть изнасилованной в парадной загаженного бомжами подъезда.
Спины впереди сливались в сплошное волнующееся море, над которым возвышался, как капитан на мостике, Владимир Петрович. Он шутил, рассказывал истории, например, о своей недавней поездке в Москву:
- Вот, говорят, столица наша сейчас - прямо как третий Вавилон, - доцент сделал паузу, ожидая реакции. На передних рядах кто-то прыснул, кто-то зашелестел книжными страницами. Томка сообразила, что во фразе был подвох, оторвала глаза от писанины и нервно зевнула.
- Что, неправильно я сказал? Третий Вавилон, а? - усмехнулся Владимир Петрович. - А как правильно? Тому, кто знает ответ, сразу зачту вступительный экзамен. Ну?
Аудитория возбужденно зашумела. Какой-то смельчак впереди вытянул руку:
- Третий Рейх!
Доцент улыбнулся:
- Ну, до этого, к счастью, еще но дошло.
Вокруг заржали, Томка тоже растянула уголки губ, чтобы не выглядеть дурой.
- Что же вы так робко? Смелей, есть еще версии?
Из зала посыпались совсем уж фантастические предположения, веселье росло. Томка сидела с сильно бьющимся серцем, ей не хватало дыхания, руки потели. Возможно, она знает ответ. Возможно, это "третий Рим". Но скорее всего, она ошибается. Она всегда ошибается. И доцент, скорее всего, шутит. Если она права, экзамен ей никто не зачтет. А если не права... Она представила себе, как встает с места, и взгляды сотни слушателей обращаются на нее - слишком толстую, прыщавую, с торчащей дыбом челкой и в свитере маминой вязки устаревшего фасона "летучая мышь". Она открывает рот, и зал содрагается от хохота. Все смеются, включая усатого лектора, смеются над ее тупостью...
- Что, неужели никто не знает? Конечно, это Третий Рим, - заключил Владимир Петрович. Аудитория подобралась, зашуршав тетрадями. Веселье улеглось, Томкино сердце вернулось на причитающееся ему место. Ну, и что. Все равно доцент шутил про экзамен. Когда лекция закончилась, девшука постаралась как можно незаметнее смешаться с толпой. Бабушка поджидала ее на морозной улице, и Томка была благодарна ей за это - не надо было делать вид, будто она не знает полную старушку в каракулевой шубе.
О репетиторских занятиях с Владимиром Петровичем договорилась бабушка. Доцент должен был быть в приемной комиссии, так что кто, как не он, мог натаскать Томку на сдачу экзамена? Девушка уныло кивнула - ей было все равно. Она уже занималась русским с Амалией Юрьевной, поившей её чаем на крохотной кухне и испещравшей красным тетрадь ученицы. Томка уже поняла, что все ее знания школьной отличницы ничего не стоят в свете академической премудрости, и к занятию с историком не готовилась. Лето в город пришло рано, и девушка радовалась возможности облачиться в новую джинсовую юбку и черные колготки в сеточку. Юбка была предметом зависти одноклассниц - узкая, выше колена варенка замечтального небесно-голубого цвета.
Занятия по истории должны были проходить не дома, а кабинете Владимира Петровича на истфаке, в конце рабочего дня. В метро Томка тряслась рядом с бабушкой - ведь злодеи могли поджидать и на светлой улице, что убедительно доказывала криминальная сводка. До их остановки оставалась еще пара станций, и девушка погрузилась в мысли о том, как ненавидит свое собственное имя. Вот если бы она могла выбирать, ее бы звали не Тамара, а Тави. Тави Тум, как героиню романа Грина. Такое красивое имя, нежное, будто первая весенняя травка...
Томкины мечты прервало неприятное ощущение. Кто-то лапал ее задницу, туго обтянутую варенкой. Девушка замерла. Скосила глаза на бабушку. Та стояла рядом, покачиваясь вместе с вагоном и безмятежно глядя на свое отражение в черном стекле двери. В том же отражении Томка видела за собой неопределенную массу пассажиров обоих полов. Возможно, ей это показалось? Просто в толчее кто-то случайно задел? Нет, вот опять нажатие на ягодицы, поглаживание... Девушка стояла с каменным лицом, лихорадочно считая остановки. Облегченно выпорхнула мысль: "Наша станция следующая!" Туннель уже светлел, обещая скорое избавление...
Поезд резко затормозил, лампочки мигнули, пассажиров бросило друг на друга. Томку подхватили грубые мужские руки, по-хозяйки прошлись по груди... Руки были те самые. Мгновение она билась, как пойманная бабочка, а потом паучья хватка разжалась. Томка увидела гневный взгляд бабушки и, не в силах посмотреть в лицо обладателю рук, пискнула: "Спасибо".
На перрон она вылетела, как пробка из бутылки, вся красная и презирающая себя. Бабушка спрашивала о чем-то, но она только бормотала, что ничего не произошло, прочто она чуть не упала, а мужчина помог, удержал ее. И ничего не было. Даже сального смешка, которым паук ответил на ее "спасибо". Ничего. Когда они приехали на истфак, Томке почти удалось убедить себя в этом. Первого занятия с репетитором она почти не запомнила. Она сидела в его кабинете, Владимир Петрович распространялся о кривичах и вятичах, она писала в тетрадь. Он дал ей список литературы. Она обещала прочитать к понедельнику.
Через неделю жара усилилась. Томка надела длинное розовое платье, закрывавшее ее почти до пят. Вырез был великоват, но все же грудь оставалсь целомудренно прикрытой. Колготки в сеточку остались дома, сандалии она нацепила на босу ногу. В метро ничего не случилось. Томка радовалась платью и старалась смотреть прямо перед собой. В отличе от первого раза секретарши в предбаннике доцентского кабинета не было. Владимир Петрович открыл перед ученицей дверь и предложил присесть.
Сидели она, как и в первый раз, в креслах напротив друг друга, разделенные журнальным столиком со стопкой книг и бумаг. Репетитор спросил, прочла ли она литературу. Томка честно призналась: не прочла. Она боялась, что Владимир Петрович спросит, почему. У нее не было уважительной причины. Стояла жара, она сидела на балконе, стараясь читать и загорать одновременно. Ни то, ни другое не получалось. Тогда она воображала стройную мальчишескую фигуру на крыше низкого здания с гаражами. Он сидел там, никем не замеченный, но она видела его сверху, видела светло-русую голову с давно не стриженными, уже выгоревшими на солнце вихрами. Угловатые плечи, обтянутые клетчатой рубашкой, резкий жест, которым он совал в рот сигарету.
Томка смотрела вниз, на плоскую крышу, затаив дыхание, пока у нее не начинала кружиться голова. Тогда ей казалось, что мальчишка задирал голову и встречался с ней взглядом. И она не пугалась, не отводила глаза, а он улыбался и махал ей рукой... Она вздрогнула - Владимир Петрович спросил ее о чем-то. Томка не расслашала, о чем, но неуверенно кивнула. Репетитор ей нравился - он говорил с мягко, вежливо обращался на "вы" и не старался ткнуть носом в то, насколько она глупа.
- У Вас есть молодой человек? - снова задал вопрос репетитор.
Девушка опешила. Никто никогда не спрашивал ее об этом. Но Владимир Петрович ждал ответа, и она не хотела его разочаровывать. Медленно, почти незаметно, Томка кивнула головой.
- Что же Вы... живете с ним половой жизнью?
Девушка смотрела на человека, который мог вот так, просто, произнести слово "половая жизнь". На человека, который спросил об этой жизни ее, Томку, и теперь смотрел прямо в ее полыхающее лицо, не смущаясь и не отводя глаза. Она открыла рот. Закрыла. Снова открыла. Врать о таком было невозможно.
- Нет, - прошептала она.
- Почему же? - в голосе Владимира Петровича звучало неподдельное удивление. - Вы же ведь вполне зрелая девушка.
- Я... Он... - лепетала Томка, судорожно понимая, что сама загнала себя в тупик. Действительно, если бы у нее был парень, и если бы она была нормальной развитой девушкой, разве не логично было бы, чтобы она вовсю занималась с ним сексом? Почему-то ей вспомнилась первая сильная влюбленность и мальчик Толя, как и она приезжавший в деревню на каникулы.
- Потому что он... - у нее перехватило дыхание, сердце билось где-то в горле, - он уехал в другой город.
Толя, действительно, уехал в Тулу, откуда был родом, и в деревню больше не возвращался. В последний раз Томка видела его восемь лет назад. Подаренное Толей колечко она давно потеряла, да и на палец бы оно теперь не налезло. Сердце скакнуло еще выше, у девшуки сперло грудь так, что дышать стало невозможно. Из горла вырвалось судорожное рыдание и, к собственному горячему стыду, Томка разревелась, как первоклашка.
Ее реакция, очевидно, была не той, что ожидал репетитор. Он заметался в своем кресле:
- Ну, что Вы, Тамара, успокойтесь, не надо так... - выхватил из аккуратно отглаженной летней рубашки огромный носовой платок и сунул ей в руку. Томка послушно засморкалась в строгую клеточку, радуясь, что слезы не дают ей рассмтореть выражение лица Владимира Петровича - глубоко презрительное, в этом она не сомневалась.
- Когда же это случилось?
Девушка не поняла вопроса и тупо уставилась на преподавателя.
- Ну, когда Ваш... молодой человек уехал?
После короткого раздумья, Томка прошептала в платок:
- Год назад.
Доцент развел руками:
- И что же... за этот год Вы никого не... встретили?
Девушка только помотала головой.
- Странно, - прокомментировал репетитор. - Я имею в виду, Вы такая красивая, уверенная в себе девушка...
Томка удивленно вскинула подслеповатые глаза, но историк не смеялся.
- Вот в прошлый раз Вы пришли в такой смелой мини-юбке и колготках в сеточку... Они невероятно сексуальные, Вы знаете об этом?
Томка сидела и слушала, как загипнотизированая. Да, колготки были круты, но она никогда не рассматривала их по шкале сексуальности.
- Кстати, почему Вы не надели их сегодня?
Девушка с трудом сглотнула еще стоявшие в горле слезы:
- Жарко же...
- А-а, - кивнул историк. - А это платье? Почему Вы его надели? Оно все закрывает. Ваших ног совсем не видно. У Вас такие замечательные стройные ноги.
Томке стало стыдно, что она даже платье правильно не смогла выбрать. Наверняка, розовое было самое уродливое в ее гардеробе.
- Не могли бы Вы приподнять подол? - внезапно попросил Владимир Петрович. - Немного. Жаль прятать такие красивые ноги.
Томке никто не говорил, что у нее красивые ноги. Она покосилась на журнальный столик.
- Если немного, все равно из-за стола видно не будет.
Репетитор улыбнулся:
- А Вы поднимите выше колен.
Девушка сидела, как замороженная.
- Вы что, боитесь меня или стесняетесь?
Томка прислушалась к себе. Мужчина напротив не был страшным. У него были пшеничные усы и добрая улыбка. Стеснялась же она всегда. Не могла смотреть людям в лицо, особенно, людям противоположного пола. Потому что без очков не видела их глаз. Но историку она смотрела в лицо. И почти видела его глаза - потому что он сидел так близко. Она помотала головой.
- Тогда поднимите платье.
И Томка подняла. Сначала выше колен, потом до трусов, потом выше талии. Владимир Петрович спросил, есть ли на ней лифчик. Лифчик был. Историк велел его снять. Она сказала, что это трудно, не снимая платья. Историк велел ей мыслить творчески. Томка послушалась и вытащила лифчик через короткий рукав. Владимир Петрович попросил ее показать грудь. Это тоже было нелегко - вырез у платья был глубокий, но недостаточно глубокий, а хэбэшная ткань не тянулась. Но Томка уже научилась мыслить творчески. Она наклонилась в кресле вперед, демонстрируя свои приподнятые ладошками округлости. Репетитора это, казалось, удовлетворило, и он велел ученице снять трусы.
До сих пор Томка механически повиновалась мягкому голосу, но на трусах ее заклинило. Она не могла припомнить, были ли дырки на той паре, в которую она влезла сегодня утром. Но Владимир Петрович настаивал, мягко, но непреклонно, и девушка сдалась. Трусы белым трупиком упали на ковер.
- Спрячьте их, - твердый доброжелательный голос историка неожиданно дрогнул.
- Куда? - тупо спросила Томка, оглядываясь по сторонам.
- В сумочку, например, - подсказал Владимир Петрович, но девушка сидела, не двигаясь. Сумка с тетрадями и трусы никак не связывались вместе в ее сознании. Тогда историк встал с кресла, подобрал белую тряпочку и сунул в карман доцентского пиджака. Томка с ужасом проводила взглядом свою собственность, осквернившую подкладку дорогого твида. Хозяин кабинета между тем прошел к двери, выглянул в приемную и запер замок изнутри.
- Вот, так нас не побеспокоят, - и он снова уселся в свое кресло.
Томке казалось, что она раздвоилась. Часть ее сидела напротив репетитора, тупо выполняя команды, ощущая голой кожей зада грубую шерсть обивки. Другая часть отчетливо сознавала присутствие бабушки в коридоре и университетских аудиторий за стенами кабинета. Эта, разумная, Тамара порывалась встать, выхватить трусы из доцентского кармана вместе с ключом, а если не получится, завопить в голос. Но глупая Томочка в розовом платье с задранным до пупа подолом могла только слушать мягкий голос, спрашивавший о том, о чем ее никто никогда не спрашивал, и отвечать. Отвечая, она врала. Но спрашивавший верил, и, реагируя на ее ложь, говорил правду. Или ложь, в которую верил сам.
- Вы маструбируете?
- Да, - сказала Томка, хотя стыд душил ее. Пальцы в трусах успокаивали, когда она не могла заснуть, расслабляли. Наверное, это и есть "маструбация".
- Как часто?
- Каждый день.
Владимир Петрович понимающе кивал.
- Кончаете каждый раз?
- Нет.
Маструбировать было приятно, но все же не так приятно, как описывался оргазм в дешевых газетах. Она знала, что ответ прозвучал так, будто она кончает, только не каждый раз.
- Положите пальцы себе на клитор.
Томка замерла. Она была не уверена, где именно располагался клитор. Когда-то она читала об этом, но с чисто теоритическим интересом, и, как любая теория, это знание быстро выветрилось из головы.
- Ну, что же Вы? - мягко подбодрил историк. - Вы ведь знаете, где у Вас клитор?
Девушка вспыхнула. Какой позор - мужчина знает все про ее собственный клитор, и вот сейчас выясниться, что она, его законная владелица, только смутно угадывает местонахождение органа!
- Пожалуйста, присядьте на диван и покажите мне Ваш клитор. Там Вам будет удобнее.
Томка послушно подковыляла к дивану, задрав подол. В голове метались два предположения: клитор - это бугорок, который находится спереди, или дырка, которая ближе к заду? Совершенно запутавшись в собственной анатомии, она полезла на диван. Впоследний момент ей почему-то показалось, что историка интересует именно дырка, которя для показывания сидела очень неудобно. Поэтому она встала на колени спиной к доценту и оттопырила зад, надеясь, что не ошиблась, и он разберется сам.
Владимир Петрович, обычно такой разговорчивый, почему-то молчал, только дыхание его стало неровным и каким-то шумным.
- Почему... Вы встали именно так? - в голосе доцента звучала едва сдерживаемая дрожь, подобной которой Томка не слышала раньше.
- Ну, я думала, так Вам будет удобнее, - промямлила она в диванную спинку.
Внезапно широкая рука легла на ее плечо, осторожно разворачивая лицом к пшеничным усам. Краем сознания она отметила золотое гладкое кольцо на безымянном пальце, но задумываться об этом было некогда, ибо события стремительно развивались дальше.
- Я хочу Вам кое-что показать, - тем же дрожащим голосом произнес Владимир Петрович и начал расстегивать брюки.
Томка никогда не видела мужской член, и вырвавшееся из открывшейся молнии сооружение своими размерами повергло ее в трепет сродни священному. Член был розовый, гладкий и так близко, что она могла созерцать его во всех деталях без очков. Но историку созерцания, вероятно, было мало:
- Можете потрогать его, - разрешил он с придыханем.
Она потрогала. На ощупь кожа органа была очень нежной, теплой и не противной. Томка хотела уже убрать руку, но Владимир Петрович порекомендовал ей обхватить член пальцами и двигать по нему вверх-вниз. Томка подвигала - осторожно, чтобы ничего не повредить. Доцент задышал чаще и велел сжать пальцы покрепче. Пока девушка производила означенную процедуру, Владимир Петрович читал лекцию о различных типах пенисов в зависимости от их размера - все тем же придыхающим голосом. Томке хотелось спросить, к какому типу относится хозяйство самого репетитора, но не смела.
Историк внезапно попросил ее прерваться и сел на диван. Тамаре он велел сесть на него верхом. Чуть приподняв ее за бедра под широким подолом платья, он примостил девушку так, что что-то очень твердое и горячее ткнулось в ее "клитор" снизу. Томка отпрянула. Тогда рука с кольцом на безымянном пальце исчезла под платьем и стала щекотать и надавливать там, где полагалось сидеть плотным хэбэшным трусам. Время от времени историк с естествоиспытательским интересом спрашивал:
- Так приятно? А так?
Иногда Томке было приятно, тогда она пугалась и особенно активно трясла головой. Наконец, Владимир Петрович заключил, что это странно, потому что женщинам обычно "именно так" бывает приятно. Тамара не обиделась. Она уже давно знала, что была странная. Историк же снова приподнял ее за бедра. На этот раз девушка не дергалась, даже когда ей показалось, что ее сажают на кол. Обладатель пыточного орудия вежливо попросил ее двигаться вверх-вниз, и, пока, Томка, закусив губу, была занята этим сложным процессом, стал объяснять про прерванный половой акт как способ предохранения.
Внезапно, когда девушка опустилась чуть ниже, чем раньше, ей показалось, что кол внутри уперся в какую-то преграду. Она замерла, не смея шевельнуться.
- Вы... боитесь, что я введу? - едва слышно прошептал репетитор, голос которого теперь дрожал еще сильнее. Томка кивнула. Она, действительно, боялась - не боли, а той крови, которая, судя по тому, что она читала в книжках, могла хлынуть на светлую обивку дивана. От этой мысли что-то внутри нее сжалось. Владимир Петрович вдруг застонал, лицо его исказилось. Томка испугалась еще больше. Историк снова застонал и задергался под ней:
- Тамара, пожалуйста... У Вас такие сильные мышцы... Не могли бы вы... расслабиться...
С ужасом Томка поняла, что каким-то непостижимым образом ее внутренности сжали ту часть Владимира Перовича, которая терзала ее последние десять минут. Она изо всех сил постаралась расслабиться, но тело не слушалось, и репетитор корчился все больше и больше. Девушка шептала извинения, не очень понимая, за что, и старалась слезть с доцентских волосатых ног, но и это не получалось. Наконец, давление внутри нее мало-помалу опало, и Владимир Петрович со вздохом облегчения откатился от ученицы.
- Боже, какие сильные мышцы! Никогда таких не встречал, - в голосе историка звучало уважение, когда он возвращал Томке трусы.
В коридоре бабушка сунула в руку репетитора несколько купюр, и они отправились домой. В метро Томка обдумывала свой новый статус. Была ли она все еще девственницей? Ведь крови никакой не было, значит... Но Владимир Петрович совал в нее свой член, как это вписывается в понятие девичьей непорочности? И было ли это изнасилование? Да, она выполняла приказы доцента против своей воли, но ведь он, в общем-то, не приказывал, а вежливо просил, и она все делала сама... ну, или почти все. И даже ни разу не сказала "нет". Она где-то читала или слышала, что секс становится изнасилованием, если женщина говорит "нет". К тому же, можно ли все происшедшие определить словом "секс"? Или даже - теперь она была умная - "прерванный половой акт"?
В тот день, когда бабушка снова привезла Томку на истфак, похолодало, и девушка надела брюки. Она со страхом и внутренним нетерпением ждала продолжения того самого "непонятно чего", но секретарша сидела в предбаннике, а Владимир Петрович снова был занят древними славянами. Он вел себя так, будто ничего не произошло неделю назад. Томка подыгрывала.
В следующий раз она увидела репетитора на вступительном экзамене. Она сидела и тупо пялилась на вопрос, ответа на который не знала. Это было что-то из девятнадцатого века, а единственное, что прочно сидело в бедной Томкиной голове, были вятичи и классификация половых членов. Когда в аудиторию заглянули знакомые пшениные усы, а губы под ними нашли ее имя в длинном списке, девушка поняла, что экзамен сдан, не завсимо от того, что она наплетет о движении народовольцев. К ее удивлению Владимир Петрович впихнул Томку в аудиторию, где уже вели диалог с экзаменаторами несколько потных измученных абитуриентов, указал на пожилого лысого мужчину в очках, а сам остался за дверью.
Усевшись на поцарапанный стул против лысого, Томка сразу поняла по его извиняющемуся взгляду, что он знает. А если не знает, то догадывается. Ей сразу стало все равно. Запинаясь, девушка ответила на пару совершенно тупых вопросах о народовольцах, поплавла по карте крестьянских восстаний, и вылетела из аудитории, прижимая к сердцу ведомость с заслуженным "хорошо". Этого было достаточно, чтобы обеспечить проходной бал на экзамене, где проваливалась половина. Все было хорошо.
Занятия в универитете начались в сентябре. На первой же перемене зашло бурное обсуждение недавних вступительных экзаменов. Валерий, один из двух парней в их девичьей группе и единственный ителлектуал, историю не сдавал - у него была золотая медаль. Но поспешил поделиться услышанной в кулуарах информацией о доценте Бойко, якобы активно пользующихся юными телами абитуриенток на репетиторских сеансах.
- А ты что получила на вступительном, Фетисова? - дошла очередь расспросов до Томки.
- Хорошо, - пожала плечами она, подслеповато щурясь на Валерку.
- Кому сдавала?
- Бойко, - брякнула Томка, наткнулась на насмешливый взгляд сокурсника и отвела глаза.
- И как? - не унимался интеллектуал.
- Чо как? - фыркнула она. - Он про вятичей с кривичами спрашивал, а я на них собаку съела.