"Теперь прибило к мраморному, могучему берегу - скале... Теперь все кончено". Конечно вы все знаете эту цитату, которой сопроводил свою работу самый эксцентричный художник нашего времени Семен Сердюк, живописуя самого асоциального персонажа начала прошлого века - Диму Фурманова. Сложно найти человека (разве что в лишенном интернета селе), который бы не помнил этот потрясающий сознание образ истощенного Прометея с запоротыми венами, привязанного к скале трубками от капельниц и жестоко терзаемый стаей летающих шприцов, предводительствуемой столь грозным когда-то для Гарри Каспарова фаллоимитатором. Редкий день эта картина не была в топе Яндекса, пока не вступил в силу закон о детской цензуре. Но художественная метафора, как мы все знаем, это одно, а суровая историческая правда - другое. И наше краткое описание, не пытаясь, разумеется, соперничать с более серьезными научными работами, призвано дать небольшое но подробное описание жизненного пути персонажа, вызвавшего столь бурный интерес у пожилых извращенцев и обдолбанных школьников - современных обитателей интернета.
***
Не вдаваясь в скучные подробности вроде даты рождения и семейных обстоятельств, отметим главную для нашего дальнейшего повествования деталь - уже в школьном возрасте Дима Фурманов вел дневник (к сведению наиболее гламурных читателей, интернета в начале прошлого века не было). Понимал ли наш герой уже тогда, что оставляет будущим поколениям уникальный шанс заглянуть во внутреннее измерение садиста-наркомана? И хотя на этот метафизический вопрос у нас нет ответа, мы тем не менее сможем с уверенностью провести читателя по страницам жизненного пути товарища Фурманова, пользуясь документами, которые он заботливо нам оставил.
Первый интерес представляют для нас страницы дневника, начинающиеся с момента поступления Димы Фурманова в университет, где он довольно быстро знакомится с запрещенной (заслуженно) революционной и психоделической литературой, из которой наш герой выносит два своих главных жизненных принципа: из первой - "ради великой цели все средства хороши", из второй - "в жизни надо попробовать все". Фурманов пишет в дневнике о своем желании пережить и прочувствовать как можно больше "чужих жизней". И как мы увидим из дальнейшего повествования, эту свою задачу он с блеском осуществит - и в наркотическом плане, и в мучительски-садистическом.
Первым веществом, с которым знакомится товарищ Фурманов, становится, как легко видеть из его дневника, героин. "На душе тяга... Чувствую какое-то ужасное одиночество..." Безотносительно личности Фурманова, данной записью он оказал большую услугу всем филологам, показав что для обозначения первых симптомов наркотической зависимости использование слова "тяга" отнюдь не является постсоветским неологизмом. Возвращаясь же к теме нашего исследования, отметим что сформировавшаяся зависимость довольно быстро лишила Фурманова возможности получать радость и удовлетворение от употребления героина - но поскольку для подавления ломки требуется регулярное поступление в организм наркомана очередной дозы, Фурманов все годы своего студенчества жил, как говорится, "на медные гроши".
Для Фурманова, как для всякого наркомана, это был психологически очень сложный период: прежнея, юношеско-романтическая личность медленно уплывала в небытие, вытесняясь мрачной и угрюмой личностью торчка со стажем. Однако, под влиянием прочитанной психоделической литературы, Фурманов находит в себе силы описать на бумаге процесс ломки, как он воспринимал его в своем сознании, давая грядущим поколениям неоценимый шанс еще раз задуматься о последствиях употребления героина: "В этой душе много сырого (жаргонное названия опия-сырца - прим.ред), набитого бог знает когда и зачем... Теперь выбрасывается хлам, предмет долгой любви и заботы... (Фурманов имеет в виду прежние социальные отношения - прим.психиатра) Старые боги умерли, а новые не родились еще, и тяжело мне в сумеречной переходной пустоте (означаемый в декадентской стилистике с элементами неоязычества отказ от прежнего "Я" во имя ницшеанско-фрейдистского "Сверх-Я" - прим. приглашенного наркомана-консультанта)"
Результатом этого, как выразился бы Станислав Гроф, "духовного кризиса", да и как нам кажется материального, было решение оставить университет. Деятельная натура Фурманова несколько воспряла из-за временной завязки с героином, и наш юный экспериментатор быстро записывается в патриоты, с целью попасть на фронт, желательно поближе к медсанбату. Замысел удается, и пользуясь вновь открывшимся доступом к самому широкому спектру наркотических препаратов наш герой более года, по собственному выражению, "гонял" стимуляторы, анестетики, транквилизаторы, и все что было в полевой аптечке.
Доторчавшись до полной непригодности к воинской службе, Фурманов возвращается в свой родной Иваново-Вознесенск, но как легко догадаться, далеко не с пустыми карманами. Устроившись для отвода глаз преподавателем на "общеобразовательные рабочие курсы", на самом деле Фурманов живет настроениями и нуждами рабочего люда (в начале прошлого века кокаин стоил дешевле водки - прим.ред). Однако, не забывает "общественный работник" (почетное звание дилера в царской России) и о культуре - следуя приобретенной еще в универе привычке, записывает свои ощущения на приходе: "удесятеряет силы, безмерно увеличивает жажду..." (классический эффект всех стимуляторов), "обязывает быть в высшей степени осторожным" (и конечно же, классическая паранойя), "приучает к сознательности, личному самосуду и личной самооценке" (прогрессирующее асоциальное поведение).
Конечно, при таком раскладе очевидным для нас фактом будет то, что бывший интеллигент-"ботаник" Фурманов в силу своей незаменимости очень быстро становится сначала "своим в доску", а затем и "человеком в авторитете". Фурманов о многом умалчивает в своих записях, но мы категорически выступаем против мнения иных исследователей, утверждающих что причиной тому было возросшее злоупотребление стимуляторами. Напротив, даже из отрывочных намеков в тексте видно, как много Фурманов видел, понимал и успевал делать "на приходе" - настолько, что к моменту октябрьского переворота уже фактически руководил (эвфемизм неакадемического термина "крыша") всей жизнью большого промышленного центра России.
Впрочем, несмотря на столь значительные для недоучившегося наркомана успехи, Фурманов с показательной скромностью (как и у всех подобных персонажей, извиняемся за неакадемический термин, "поднявшихся") называет себя "чернорабочим революции". В среде большевистской мафии, как известно, пристрастие к наркотическим веществам и отсутствие образования были скорее правилом, чем исключением - так что и на этом поприще Дима Фурманов быстро пошел в гору. Здесь мы не будем утомлять читателя перечислением названий мест его служения и его внутренне-клановых званий в оных - по тем двум причинам, что имена эти названы (со всеми сопутствующими мерами предосторожности) в специальной оккультной литературе, и в силу нашего глубокого убеждения в том, что только в упомянутой литературе подобным именам и место.
***
То, что роль Фурманова (и его ложной личности Клычкова) в Чапаевской дивизии от начала до конца сочинена большевистскими борзописцами - давно доказано рядом исследователей и не будет лишний раз обсуждаться в нашем повествовании. Здесь мы упомянем лишь о не вошедших в официозно-пропагандистские фальшивки воспоминаниях свидетелей, по словам которых обдолбанного садиста настолько боялись даже ко всему привыкшие казахи, что в бытность Фурманова в Алма-Ате тысячные толпы народа в ужасе разбегались, или соглашались на что угодно, если бежать было некуда, едва завидев Фурманова даже одного и без оружия. На правах метаисторической гипотезы, да простит нас читатель за некоторый сарказм, мы предлагаем вам представить в своем воображении, как повел бы себя сам Фурманов при встрече с бароном Юнгерном, если допустить на мгновение, что сострадание к нашему погрязшему в гуне невежества герою в душе Чапаева превысило бы отвращение. Большевистское же вранье о том, что Фурманов был награжден орденом Октябрьской Звезды - вообще не может вызвать ничего кроме смеха у любого серьезного исследователя, знающего что нет ничего, за что этот орден мог бы полагаться. Однако, есть достаточно свидетельств, что нашему герою и его репутации завидовали такие матерые палачи и чернокнижники как Фрунзе и Дзержинский. Известное же высказывание самого Чапаева "я своего комиссара ни за какое золото не отдам" (если допустить что Чапаев действительно такое говорил) очевидно относится к совсем другому человеку, о котором без лишних слов знают все бойцы Фронта Полного и Окончательного Освобождения.
К великому несчастью всех живых существ, сам товарищ Фурманов был также не лишен литературного дара. Кроме известной апокрифической подделки "Чапаев", до сих пор вносящей путаницу в сердца и умы, Фурманов пишет повесть "Красный десант", которая впоследствии была с грубыми искажениями переведена на английский язык и во времена маккартизма в Америке была отредактирована под научную фантастику и приписана Роберту Хайнлайну с целью очернить репутацию последнего. Откровенно фашистский, а во многих местах и неприкрыто садистический стиль данного повествования, наполненного классовой и расовой нетерпимостью ("людей" к "жукам"), пытками и убийствами, очевидно, не принадлежит перу великого гуманиста и борца с коммуно-фашизмом Хайнлайна. Вот так мертвый Фурманов спустя полвека сделал гадость великому человеку - не правда ли, достойный пример для подражания всякого морального урода, наркомана и извращенца, читающего сейчас в интернете эти строки?
Во время подавления восстания в Семиречье Фурманов остается верен своему литературному таланту. Даже такие признанные художники массовых репрессий как Эйзенштейн и Шолохов сложили бы свое оружие - перо (не путать с "пером" - самодельным ножом з/к) перед пером нашего героя. Да что там - подобному описанию всевозможных пыток, да еще с идеально пригнанной философской базой "права сильнейшего" позавидовал бы сам маркиз де Сад. Приведем лишь небольшой отрывок (весь текст очевидно идет под грифом "18+"): "Выступать надо твердо, уверенно, как сильному, и без малейших уступок, колебаний... Если большинство - туже натягивай вожжи; если одиночки - парализуй их вначале, спрысни ядовитой желчью, выклюй им глаза, вырви язык..." Мы вполне согласны с мнением далай-ламы Ургана Джамбона Тулку VII: "Благодарение Будде, что Фурманов не дошел до Внутренней Монголии".
Впрочем, анализируя вышеприведенный текст, можно найти в нем лишнее подтверждение двух давно подтвержденных практикой положений. Первое: злоупотребление наркотиками ведет к распаду личности. Второе: лозунг "цель оправдывает средства" - самое лучшее пристанище для садиста-безумца, какое только можно найти.
***
А Фурманов продолжает мечтать. Мечтать о многом. И разумеется записывать - по старой юношеской привычке, над которой не властны ни время, ни наркотики, ни большевики, ни органические поражения мозга. Мы не станем лишний раз травмировать психику читателя цитированием этих мечтаний товарища Фурманова - да и текст нашего повествования может вылезти за рамки, литературные и окна браузера.
Эти мечты, к счастью окружающих, не осуществились. Возможно, и к счастью самого Фурманова - но вопросы о посмертии души мы предпочитаем оставить специалистам. Здесь же мы считаем уместным привести лишь слова, которых и сейчас не прочесть иначе как с невольным содроганием - слова, произнесенные Фурмановым на смертном одре, и записанные присутствовавшим Максимом Горьким, оправдывавшимся впоследствии, что он вовсе не хотел их публиковать, а утечка произошла якобы из частной переписки:
"Пустите меня, пустите..."
К каким сущностям обращался Дима Фурманов в последние секунды жизни - навсегда останется загадкой.
Каких-либо глобальных итоговых выводов из всего вышесказанного мы не делаем - делайте их сами.
---
Сост. по материалам Буддийского Фронта Полного и Окончательного Освобождения (ПОО(б))